CC BY
23
Понятно, что, контролируя СМИ, можно контролировать сознание элиты, и та перекрасится в красно-белые цвета «Асара». Затем мысль о «самых преданных, организованных и продвинутых» доносится до самой вершины власти. Дальше все проще: умению расставить «своих» кланы учить не надо. Подобный гипотетический план требовал избавиться от старых конкурентов, дискредитировав их перед «верховным арбитром». Если надо - «решительно и жестко».
Как будут развиваться события далее? Логично. 2012 год можно уже не ждать. Даешь демократию, усиление парламентаризма, ограничение президентской власти. Можно догадываться, почему «Асар» впереди по демократическим лозунгам и по политическим реформам. Это лишь версия. Вопрос - а нужно ли такое развитие событий президенту Казахстана? Если нет, то простой арифметикой состав политических сил увеличивается до трех. Впрочем, это зыбкая область предположений и слухов. Есть слух, что Алиеву дан «карт-бланш» на «наведение порядка». Если подобный «карт-бланш» действительно существует, то сюжет может потянуть на тихий азиатский переворот.
Но действующий президент - опытнейший мастер межклановых систем «сдерживаний и противовесов», долгие годы бывших залогом его успеха. Он всегда умел просчитывать ситуацию на несколько ходов вперед. Его поведение в этой острой ситуации скажет все. Либо это осознанная пауза перед точным ходом, либо казахстанский лидер принял решение относительно новой конфигурации политических сил. После убийства Сарсенбаева и оппозиции и кланам, и рядовым гражданам сложно чувствовать себя в полной безопасности. В этом смысле все они могут оказаться на одной ступени. И всерьез начать искать «третьего лишнего».
«НГ-религии», М., 1 марта 2006 г.
Николай Борисов,
публицист
ТРАНСФОРМАЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОГО РЕЖИМА В УЗБЕКИСТАНЕ: ЭТАПЫ И ИТОГИ
Политические преобразования в постсоветских странах вызывают у исследователей большой интерес. Обусловлен он тем,
что в результате таких трансформаций созданы абсолютно разные политические режимы, порой даже противоположные по своему характеру и содержанию. Это не только поставило перед экспертами ряд вопросов о факторах формирования подобных режимов, причинах их различий и возможностях дальнейших изменений, но и потребовало пересмотреть традиционные транзитологические подходы, рассматривающие политическую трансформацию как демократизацию и модернизацию политической системы того или иного государства. Важнейшие предположения, из которых исходит наш анализ сложившейся ситуации, основаны, во-первых, на гипотезе об исторической обусловленности трансформационного процесса и наличия так называемой «тропы зависимости»; во-вторых, на гипотезе о том, что режим, сформировавшийся в Узбекистане, по ряду ключевых характеристик отличается от советской власти, сближаясь скорее не с ней, а с досоветскими режимами среднеазиатских ханств.
Следует отметить, что Узбекистан вышел из неопределенности по сценарию «победитель получает все» и в стране установился неконкурентный режим, опирающийся не только на формальные, но и на неформальные институты (при преобладании последних), однако отличающийся от власти Туркменбаши и от ситуации, например, в соседнем Таджикистане. Причину тому следует искать как в структурных факторах, так и в характере особенностей самого перехода. Среди структурных факторов к важнейшим относятся государство- и нациеобразующие (наличие либо отсутствие опыта государственности в досоветский период, политическая традиция, степень консолидации нации), социально-экономические (преобладающий сектор в экономике, уровень жизни населения) и культурно-ценностные (особенности культуры, включая религиозные традиции). Что касается государство- и нациеобразующих факторов, то основные из них - незавершенность процесса образования единой узбекской нации, о чем свидетельствует наличие кланов (субэтнических общностей). Немаловажное значение имел и опыт государственности, приобретенный в досоветский период, что потенциально оказалось препятствием на пути установления жесткого моноцентрического режима. Узбекское общество - традиционно аграрное, а в годы советской власти доля сельского хозяйства в занятости населения, в производстве ВВП, в национальном доходе этой республики была весьма
велика, что сочеталось с низким уровнем жизни ее населения. Динамика урбанизации титульной нации в Узбекистане была на порядок ниже, нежели в соседних республиках тогдашней Средней Азии. Следует подчеркнуть и роль исламского фактора. Узбеки всегда были более исламизированными, нежели другие коренные народы региона. Кроме того, в этом обществе очень силен традиционализм, под которым понимается полное отрицание чего-либо нового, привнесенного в привычный образ жизни извне. При этом младшее поколение получает лишь информацию, способствующую сохранению традиционного образа жизни, причем все изменения в обществе происходят тоже только традиционными методами.
Таким образом, структурные факторы препятствовали (по крайней мере, не благоприятствовали) установлению в республике полицентрического режима. Для преодоления политического наследия требовались определенные действия политических акторов или «революция снизу». Исследователи полагают, что в качестве сил, потенциально способных ускорить ослабление режима и его последующее крушение, могут выступать и политические диссиденты, представители движений культуры «андерграунда», так или иначе связанной с официальной культурой, и сторонники «мягкой линии» в коммунистической элите. О возможностях развитого диссидентского и правозащитного движения в советском Узбекистане говорить не приходится - их просто не было. А особенности позднесоветской политической элиты Узбекистана по ряду причин исключали раскол руководства Компартии республики на сторонников «мягкой» и «жесткой» стратегии в отношении оппозиции, следовательно, и любые формы пактовых соглашений между властью и оппозицией. Вместе с тем в культурной сфере республики уже присутствовали определенные формы политического протеста. Так, еще в 1970 г. в Союзе писателей Узбекистана (с приходом туда М. Салиха) - организации сугубо официальной, начали обсуждать экологические, культурные, социально-политические, а затем (с середины 80-х годов) и сугубо политические проблемы. Правда, статьи на эти темы появлялись на страницах главным образом московских изданий. Однако именно благодаря Союзу писателей, объединившему либерально настроенную творческую элиту республики, и зародилось оппозиционное движение Узбекистана, во многом способствовавшее ослаблению
позднесоветского режима. Более того, оно стало опираться на массовую поддержку, основу которой составило население крупных городов республики, прежде всего их «европеизированная» городская интеллигенция, и студенчество из сельских районов. Можно говорить о том, что на этапе крушения советского режима и периода неопределенности существовали альтернативные политические силы, обладающие массовой поддержкой, потенциально способные к изменению политического режима и преодолению исторического (или политического) «наследства» и политической традиции (движения «Бирлик» и «Эрк», возникшие в конце 80-х годов). Под лозунгами национального возрождения, демократизации и независимости республики в то время и в начале 90-х годов оппозиционные силы собирали в крупных городах страны многотысячные митинги.
Однако действия доминирующего актора направлялись главным образом на устранение всех прочих политических активистов и на установление моноцентрического режима, что оправдывалось как необходимое условие стабильности в регионе. Можно предположить, что в иных условиях, в первую очередь при невмешательстве Центра в политические процессы в республике (в конце 80-х годов), а также при другом руководителе Компартии Узбекистана развитие событий пошло бы по другому пути. Если бы власть использовала более «мягкие» стратегии, то был бы возможен как приход к управлению республикой представителей национально-демократической оппозиции, так и захват власти лидерами радикальных исламских группировок и даже раскол страны. С другой стороны, сами действия доминирующего актора в значительной степени обусловливались структурными «рамками» трансформации, которые диктовали ему необходимость установить моноцентрический режим. В результате можно говорить о взаимовлиянии и взаимной обусловленности структурных и процедурных факторов.
В отличие от своих предшественников И. Усманходжаева и Р. Нишанова, первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана И. Каримов, пришедший к власти в 1989 г. - в период возникновения и высокой активности оппозиционных политических движений, -использовал гибкую стратегию. Она эволюционировала от диалога с некоторыми представителями оппозиции, мягкого осуждения митинговых страстей, включая попытки сформировать легальную
полуоппозицию, до постепенного устранения с политической арены всех акторов, в той или иной мере способных изменить политический режим, путем ареста их лидеров и насильственного лишения ресурсов. Каримов не ошибся в том, что единственно верная стратегия, позволяющая сохранить власть в условиях ослабления руководства СССР, - заимствование основных лозунгов своих политических противников и более радикальная борьба за их реализацию. Возрождение национальной культуры и языка, реабилитация крупных исторических деятелей досоветского и советского периода, «оклеветанных» Москвой, суверенитет республики, демократизация политической системы - все эти цели Каримов практически незамедлительно начал провозглашать с самых высоких трибун. Для этого он избрал фактически беспроигрышный сценарий своих действий - стать еще большим националистом и демократом (по крайней мере, внешне, на уровне лозунгов и законов) и приверженцем ислама, нежели самые радикальные оппозиционеры, и таким образом лишить их массовой поддержки. Поскольку решению этих задач способствовала сложившаяся ситуация, в частности, в руках Каримова сосредоточились необходимые ресурсы (подчиненный ему Верховный Совет, отсутствие в рядах элиты внутреннего раскола, слабость Центра), то он успешно реализовал эту стратегию. Так, власти республики утвердили многочисленные законы, касающиеся развития языка, культуры и религии, приняли Декларацию о государственном суверенитете, организовали кампанию по восстановлению доброго имени Ш. Рашидова (первого секретаря ЦК Компартии Узбекистана в 1959-1983 гг.) в качестве «борца с диктатом Центра в республике». Каримов начал говорить о неформальных движениях как об «объективном и закономерном» процессе в рамках демократического развития и как о «показателе политизации нашего общества». Он признал, что «партийные органы сделали много ошибок по отношению к неформалам», и заявил, что сейчас партия продвинулась от «полного их непризнания к конструктивному диалогу» с ними. Наряду с этим Каримов спешил легитимироваться в качестве президента республики, чем подчеркивал свою неподконтрольность Политбюро ЦК КПСС.
Следующий его шаг - попытка разделить оппозицию на относительно «лояльную» и «нелояльную». Дело в том, что в результате сужения поля деятельности оппозиции через формальные
институты завершился раскол движения «Бирлик», начавшийся еще в конце 1989 г. Более умеренная его часть не хотела окончательно терять возможность легально участвовать в политической жизни и сохраняла надежды на приход к власти законным путем. Потому она была согласна на тактическое сотрудничество с руководством республики и на отказ от митинговой тактики. Эта часть «Бирлик» и объявила (20 февраля 1990 г.) о создании новой общественной организации «Эрк» («Свобода»), которую возглавил М. Салих. (Раскол «Бирлик» объяснялся также давними неприязненными личными отношениями А. Пулатова и М. Салиха.) Главные отличия новой структуры заключались в том, что она сразу же выдвинула лозунг немедленной и полной независимости Узбекистана, а также резко критиковала «Бирлик» за организацию массовых демонстраций. Очевидно, что и первое и второе положение разделяла и действовавшая власть. В тот момент идея независимости интересовала Каримова больше, чем демократия; привлекал его и отказ оппозиции от митингов, а также ее желание сотрудничать с властью. В связи с этим неудивительно, что в обмен на полную лояльность М. Салиха Каримов хотел интегрировать «Эрк» как легальную полуоппозицию в политическую систему республики. Официально партию зарегистрировали в сентябре 1991 г., а в декабре М. Салиха даже допустили к участию в первых президентских выборах в качестве кандидата на пост главы государства. В определенной степени здесь можно говорить об ограниченной подконтрольности этой части оппозиции власти, в то время как движение «Бирлик» осталось неподконтрольным, и ему отказали в регистрации. Однако Каримову, через небольшой промежуток времени получившему новую легитимацию путем всеобщих выборов и укрепившему свою власть, уже не нужна была даже полуоппозиция, и он приступил к планомерному отстранению от политического процесса всех неподконтрольных ему акторов - сначала на основе утверждения рестриктивных законов, а затем и фактической ликвидации оппозиционных партий и их лидеров. Рубежом, обозначившим новую стратегию доминирующего актора, можно считать январь 1992 г., когда была расстреляна студенческая демонстрация, а М. Салих, А. Пулатов, С. Бекжан и другие лидеры оппозиции были вынуждены эмигрировать, так как их осудили по уголовным статьям.
Гибкость Каримова заключалась и в том, что до августа 1991 г. он никогда не выступал за полную независимость республики, за ее выход из состава СССР и за отказ от марксистско-ленинской идеологии. Однозначно не осудил он и путч 19 августа 2001 г. Позицию, занятую президентом по этому вопросу, можно назвать выжидательной: в первый и второй день путча, когда его итог еще был неясен, Каримов говорил о необходимости укреплять порядок и дисциплину, отмечая, что «перестройка зашла в тупик». Однако сразу же после поражения путчистов он форсировал провозглашение независимости, роспуск всех структур Компартии, а затем сделал все, чтобы в глазах общественности предстать «борцом за национальную независимость» Узбекистана, против диктата союзного Центра, за что он якобы ратовал чуть ли не изначально, со дня своего прихода к власти в 1989 г. Очевидно также, что главное требование оппозиции - независимость республики - было реализовано без ее усилий, лишило ее цели и дало Каримову возможность заявлять, что достижение независимости -именно его (и только его) заслуга. Кроме того, доминирующий актор использовал разнообразные методы устранения своих политических противников. Среди таковых можно выделить и стремление добиться лояльности части оппозиции путем ее легального включения в политическую систему, и формально-юридические ограничения на участие в этой системе отдельных оппозиционных ему сил и их лидеров (издание рестриктивных законов), и преследование политических деятелей по уголовным статьям, а также открытое насилие (попытки физической расправы).
Такая стратегия позволила Каримову удержать власть и обеспечить в республике относительную стабильность. Следует подчеркнуть, что выход из неопределенности по сценарию «победитель получает все» с использованием силовых стратегий был наиболее приемлемым для доминирующего актора еще и в силу самоочевидности этого выхода. Необходимость вернуться к авторитаризму и ликвидировать все оппозиционные движения Каримову «подсказывали» нерешенные территориально-этнические конфликты, а также наличие регионов (Фергана, Наманган), способных «взорваться» в ответ на любую провокацию. Сюда же следует добавить потенциальную возможность мобилизации масс под лозунгами создания исламского государства, пример соседнего Таджикистана, где слабость власти обернулась гражданской вой-
ной, а также положение «прифронтового государства» (разумеется, с учетом обстановки в Афганистане). В ходе трансформации серьезную опасность для доминирующего актора представляли и оппозиционные исламские движения, особенно «Адолат». Последнее пыталось «приватизировать» функции органов внутренних дел в расследовании преступлений и пресечении правонарушений, а также выдвинуло требование о создании в Узбекистане исламского государства. Каримов своевременно осознал опасность, исходившую от таких движений, что определило наиболее жесткие меры его борьбы именно с исламской оппозицией.
В целом все факторы (структурные и процедурные) обусловили особенности процесса трансформации и выхода из неопределенности по сценарию «победитель получает все». В связи с этим можно утверждать, что процедурные факторы как бы продолжают структурные, задавая «контекст» изменений, ограничивая их необходимыми рамками. Например, недостаточная автономия акторов прежнего режима и особенности узбекского общества, которое в своей основе остается немодернизированным (традиционным), способствовали успешному применению в процессе перехода силовых стратегий и необходимых для того ресурсов, а также установлению моноцентрического режима, опирающегося как на неформальные, так и на формальные институты.
По нашему мнению, уже в середине 90-х годов в Узбекистане появились явные признаки консолидации нового режима. Об этом свидетельствуют следующие факты: к тому времени все оппозиционные партии были поставлены вне закона; на основе рест-риктивных законов о выборах был сформирован новый представительный орган власти - Олий Мажлис (Верховный Совет), в котором не оказалось ни одного участника оппозиционных партий и движений; президент продлил свои полномочия без выборов (путем всенародного референдума), что было невозможно сделать в условиях неконсолидированного режима; тот же режим создал псевдопартийную систему и систему общественных организаций, которые вошли в число его опор. Рассматривая доступ к господству, заметим, что он ограничен прежде всего формально: закон о выборах президента страны запрещает участвовать в этом процессе ранее судимым гражданам и гражданам, преследуемым по уголовным делам. Кроме того, выдвигать кандидатов имеют право лишь подконтрольные президенту партии и областные Советы на-
родных депутатов, а возможность выдвижения кандидатов непосредственно избирателями не предусмотрена. Тем самым режим формально ограничил потенциальный доступ к власти, так как альтернативный Каримову кандидат не мог быть выдвинут ни от псевдопартий, ни, тем более, от областных Советов, которые возглавляют хокимы - представители президента в областях. Понятно, что фактических ограничений на этапе непосредственно избирательного процесса уже не потребовалось. Даже А. Джалалов, на выборах 2000 г. бывший единственным альтернативным кандидатом на пост главы государства, сам, по его же признанию, голосовал за Каримова. Притязания режима на господство можно охарактеризовать как обширные, простирающиеся на руководство всей публичной сферой. Можно утверждать, что свою задачу доминирующий актор видит во всеобъемлющем управлении всей общественной жизнью (включая исламские организации, политические партии, общественные движения и средства массовой информации), даже сознанием граждан - как политическим, так и религиозным. Другими словами, правящая элита твердо уверена в том, что социальными процессами не только можно, но и нужно управлять.
Потенциально режим может включить в политическую систему даже полуоппозицию (на условиях ее полной лояльности), о чем неоднократно заявлял Каримов. Однако структуры «Эрк» и «Бирлик», сохранившиеся в республике, пока не пошли на сотрудничество с режимом и потому не получили регистрации. А «покаявшиеся» и взаимодействующие с президентом оппозиционные лидеры утратили свои независимые позиции, хотя формально (в рамах правительственных структур) занимаются защитой прав человека и развитием демократии в стране. Что же касается «номенклатурной» ветви оппозиции, то с ее стороны угрозы режиму сегодня не существует: она либо частично интегрирована в политическую систему, либо располагает настолько малыми ресурсами, что даже не может открыто заявить о своем существовании. Опорными институтами нового режима стали новые политические партии и общественные организации. Сформирована псевдопартийная система, при которой партии не являются самостоятельными политическими акторами и не выступают как организации, независимые от властных структур, а лишь служат дополнительной опорой консолидированному режиму. Интересно, что каждая из этих
партий пропагандирует какое-либо направление своей деятельности, совпадающее с декларациями президента (социальная справедливость, национальное возрождение, национальная идеология, укрепление государственности, развитие экономики). Так, партия «Ватан Тараккиёти» («Прогресс Отечества») провозгласила, что она представляет интересы бизнесменов, частных предпринимателей и выступает за «создание экономической и нравственной основы независимости Узбекистана, обеспечение развития демократии и рыночных отношений». Главный лозунг социал-демократической партии «Адолат» - утверждение социальной справедливости. Учредителями демократической партии «Миллий тикланиш» («Национальное возрождение») выступили творческие работники, гуманитарная интеллигенция и ученые, а ее целью было объявлено «укрепление государственности и развитие культуры». Национально-демократическая партия «Фидокорлар» («Самоотверженные») заявила, что ее основная задача - «формирование соответствующего отношения молодежи к национальной идеологии и национальной идее, сознательного восприятия идеи национальной независимости».
Таким образом, каждая партия внешне стремится претендовать на «выражение интересов» определенного социального слоя (интеллигенции, частных предпринимателей, крестьянства, молодежи), а «главная» - Народно-демократическая партия Узбекистана - говорит обо всех направлениях сразу и претендует на представительство всего народа. Понятно, что при этом ни одна из них не ставит задачу борьбы за участие во власти, что не позволяет считать ее собственно партией в общепринятом смысле этого слова. Причины формирования подобной системы состоят в следующем.
1. Во-первых, режим испытывает потребность в создании более широкой социальной базы, механизмов для направления интересов избирателей в нужное ему русло, привлечения на свою сторону разных слоев общества, создания дополнительных каналов мобилизации собственной социальной базы.
2. Во-вторых, это часть общего курса борьбы Каримова с кланами и клановостью в политике. Иными словами, путем формирования партий президент стремится ограничить влияние лидеров кланов и бывшей номенклатуры, тем самым пытаясь ускорить
консолидацию узбекской нации и «замкнуть» этот процесс на главу государства.
3. В-третьих, Узбекистану необходимо создать новый имидж, т.е. имидж страны, приверженной фундаментальным принципам многопартийной демократии, уважению прав человека и т.п.
Со схожими целями режим строит и систему общественных организаций. Она призвана охватить все социальные слои соответствующими структурами, сформированными по профессиональному, возрастному и половому признакам, а часто и по территориально-производственному принципу. Свобода слова, хотя ее гарантирует Конституция и специальные законы, весьма ограничена, причем как формально, так и неформально. Формальные ограничения связаны с возможностью закрыть любое средство массовой информации регистрирующим органом (без решения суда), а цензура считается неформальным институтом, несмотря на то, что она действует в рамках и под прикрытием формальной структуры - Управления по охране государственных тайн Госкомпечати. Структура господства является монистической, что также можно выявить при анализе даже формальных институтов. Например, Конституция дает президенту право распускать парламент «при возникновении в его составе непреодолимых разногласий», т.е. практически в любое время, и не предусматривает процедуры импичмента главы государства. Каждая сессия представительной ветви власти продолжается два дня, за которые она может принять до 15 законов. Таким образом, полностью подчиненную роль Олий Мажлиса (законодательного органа) при новом режиме можно считать формально закрепленной.
Еще одна важнейшая опора режима - ротация руководителей областей (хокимов) президентом, который проводит ее регулярно, каждые два-три года, причем зачастую хокимов освобождают от должности за «серьезные недостатки в работе», развитие «семейственности, кумовства, местничества». Мотивы постоянных ротаций понятны: это не только способ направления массового недовольства в нужное главе государства русло, но и инструмент, препятствующий чрезмерному усилению какого-либо регионального лидера, клановости и землячества. Тем самым Каримов стремится разрушить традиционные земляческие связи и отношения. Одна из важнейших характеристик любого режима касается способов и типов его легитимации. Если с этой точки зрения оцени-
вать нынешний режим республики, то структурные факторы (ускоренный рост авторитета мусульманства в обществе и наличие в прошлом опыта государственности) обусловили и возможность его двухкомпонентной (национально-исламской) легитимации. В качестве национального компонента режим использует обращение к известным историческим личностям. Так, главным национальным героем, борцом за свободу, независимость страны и защитником прав человека в Узбекистане назван Амир Тимур (1336-1405), один из самых жестких правителей Средневековья. Другим почитаемым героем стал Ш. Рашидов, которого ныне представляют «борцом с экспансией союзного Центра в республике в годы советской власти», а его врагов из Москвы, напротив, считают «душителями узбекского народа». Как и другие государства СНГ, Узбекистан пытается создать новую концепцию национальной истории. Новая история республики имеет три важнейшие идеологические установки: изображение более чем 70-тилетнего советского периода жизни Узбекистана как «периода колониализма» и его полномасштабная критика; безудержное восхваление обретенного в 1991 г. суверенитета, который достигнут в результате упорной борьбы узбеков за независимость, а не в связи с распадом СССР; поиски в далеком прошлом новых героев, чтобы сделать их символами и гордостью независимого Узбекистана. С точки зрения этой концепции, русские предстают как завоеватели и колонизаторы, принесшие узбекскому народу много бед, а сама Россия (имперская, советская или нынешняя) рассматривается однозначно негативно.
Кроме того, президент нашел определенные способы обосновать новый автократический режим, не отрицая при этом, что Узбекистан пока еще далек от демократии. В частности, он полагает, что при демократизации общества необходимо «учитывать менталитет нашего народа, своеобразие национального мышления». В другом случае он выдвигает иное оправдание авторитаризма - сложную обстановку в регионе: «Признаю: возможно, и есть в моих действиях признаки авторитаризма... Но я объясняю это только одним: в определенные периоды истории... необходима все-таки сильная исполнительная власть. Это необходимо, чтобы не допустить кровопролития и противостояния... Если хотите, это необходимо для движения к той же демократии». В целом пока рано говорить о тотальном характере государственной идеологии.
Дело в том, что она не содержит (в отличие от тотальных идеологий) собственно социально-экономической и (или) социально-политической целостной и внутренне непротиворечивой доктрины, которая однозначно объясняла бы все социальные процессы и давала прогнозы на будущее, подобно, например, марксизму.
Другой компонентой легитимности режима можно назвать ислам и все с ним связанное. Главная цель утверждения легитимности через мусульманство - показать, что только власть может быть представителем и носителем «истинного» ислама, отказывая тем самым оппозиционным исламским движениям в праве представлять его, отбирая у них эту функцию. Так, получили государственное признание важнейшие мусульманские праздники, президент совершил хадж в Мекку и принимал присягу на Коране. С другой стороны, все альтернативные власти проявления ислама президент трактует как заведомо оппозиционные и потому потенциально опасные режиму. Иными словами, жесткая борьба режима с национально-демократической и исламской оппозицией объясняется, кроме прочего, еще и конкуренцией нынешней власти за легитимность, также состоящей из двух этих компонентов. Режим просто не может позволить неподконтрольным ему силам «отбирать» у себя «части» легитимности, претендуя на монопольное представительство как национализма, так и ислама.
После проведенного нами анализа неизбежно возникает вопрос об адекватном определении сложившегося в Узбекистане режима и его отличиях от прежней (советской) власти. Можно сказать, что в результате трансформации действительно сформирован новый политический режим, т.е. произошел переход от одного моноцентрического политического режима к другому моноцентрическому политическому режиму.
Во-первых, в качестве своей опоры новый режим охотно использует и формальные институты, что отличает его от прежней власти, при которой эти институты не играли почти никакой роли. Приведем несколько примеров. Полномочия руководителя государства, подчиненная роль парламента, порядок назначения глав областей, т.е. формальный статус этих институтов, в отличие от советского времени, практически соответствует их фактическому наполнению. Иначе говоря, разрыв между формальными и неформальными институтами, характерный для политических систем всех республик СССР, в современной политической системе Узбе-
кистана значительно сократился. В связи с этим можно говорить о моноцентризме не только на уровне неформальных, но и на уровне формальных институтов. Другими словами, доминирующий актор опирается как на неформальные, так и на формальные институты, ограничивающие политическое участие.
Во-вторых, изменился тип легитимации режима. Если ранее легитимация была основана на тотальной мировоззренческой идеологии, то ныне режим опирается прежде всего на базисные ментальности в виде «высших духовных ценностей» страны - национализма и ислама.
В-третьих, новый режим (в отличие от прежнего) не распространяет претензии на господство в частной сфере жизни граждан, хотя и предпринимает попытки контролировать традиционные неформальные институты (например, махаля). Очевидно при этом, что главным условием стабильности режим считает полную подконтрольность ему им же созданных политических партий и общественных организаций, претендующих на представительство интересов всех слоев населения перед властью.
В-четвертых, новый режим создал институты доступа к господству, чуждые советскому режиму, при котором доступ к высшей власти был абсолютно закрытым. Однако особенности этих новых институтов заключаются в том, что они резко ограничивают доступ к господству - главным образом на формальных основаниях.
Наконец, очевидно, что новый режим будет использовать иные механизмы передачи власти, а не те, которые использовали в советские годы. Скорее всего, таким механизмом окажется назначение «наследника» президента из числа наиболее приближенных к нему лиц (из его же клана), который лишь после того будет формально легитимирован через всеобщие выборы. Такой механизм больше напоминает не советскую, а досоветскую практику передачи власти.
Исходя из предложенной отдельными исследователями схемы, режим должен быть назван «авторитарным», хотя и отличающимся от классических (идеальных) авторитарных режимов. Представляется, что более правомерным будет определение сложившегося в Узбекистане режима как неопатримониального, т.е. основанного на персональном господстве правящего лидера или клана. М. Вебер утверждал, что неопатримониализм «имеет тен-
денцию возникать всякий раз, когда традиционное господство развивает администрацию и военную силу как чисто персональный инструмент лидера... Нетрадиционный элемент, однако, не рационализирован в смысле имперсональности и состоит лишь в крайнем развитии использования господства по усмотрению лидера. Это то, что отличает его от любой формы рационального господства». Другими словами, все формальные политические институты, возникшие в Узбекистане после крушения советского режима, не были, выражаясь языком Вебера, рационализированы (в смысле имперсональности), а стали инструментами господства по усмотрению лидера. В этой связи отметим, что большое внимание режим уделяет формированию и развитию формальных институтов. Однако они стали служить не ограничению власти доминирующего актора, а, напротив, способствуют расширению ресурсной базы его властных притязаний, обеспечению более гибкой политики, легитимации и прочих насущных потребностей нынешнего главы государства.
Очевидно, что в современном Узбекистане сложился неопатримониальный султанистский политический режим, приспособивший внешне современные политические институты к политической традиции, сделав их инструментом и формальной опорой личного господства главы государства. По своим основным характеристикам этот режим сближается с традиционными досоветскими режимами среднеазиатских ханств (хотя подобное утверждение, конечно же, требует более серьезной аргументации, на основе подробного анализа политических практик этих ханств). Именно поэтому можно сделать вывод о том, что трансформация политического режима привела не к модернизации политической системы республики, как этого можно было ожидать, а к ее демо-дернизации и архаизации.
Если говорить о проблемах передачи власти и потенциальных возможностях трансформации режима, то следует отметить, что «наследование» власти родственниками президента практически исключено, поскольку они никогда не проявляли политической активности и не рассматривались им как возможные преемники (в отличие, например, от детей глав Казахстана или Азербайджана). Однако недавно принятый закон «О гарантиях деятельности Президента Республики Узбекистан», назначение на пост премьер-министра Ш. Мирзиёева, а также передача главе пра-
вительства ряда президентских полномочий наводят на мысль о том, что Каримов готовится к уходу в отставку. Вероятно, в качестве своего преемника он выберет наиболее преданного ему человека (из своего клана), причем не исключено, что им станет именно Ш. Мирзиёев (выходец из Самарканда). Что касается потенциальных угроз режиму, то сегодня среди них можно выделить несколько более или менее значимых, в частности обострение борьбы за руководство страной внутри политической элиты в условиях болезни или смерти лидера и отсутствия разработанных механизмов передачи власти. До последнего времени к фактору ослабления режима вряд ли следовало относить внешнее влияние, поскольку США были заинтересованы в стабильности в Узбекистане, которую гарантирует Каримов. Оказывая ему военную помощь и экономическую поддержку, Вашингтон так или иначе способствовал укреплению существующего политического режима. Однако события 2005 г. в Андижане показали пределы этой поддержки. Явно недовольный резкой критикой со стороны США (и Запада в целом) методов подавления андижанского мятежа, Каримов принял решение о ликвидации американских военных баз в Узбекистане, понимая, что Запад в принципе может поддержать оппозиционные режиму силы, причем не только дипломатическим, но и военным путем, особенно когда для того представится «удобный» случай. (Например, период выборов президента, которые должны состояться в 2007 г., или парламента.) При этом следует учитывать сценарий развития событий в Киргизстане, где подобная «революция» произошла очень быстро. Отказ от партнерства с США почти неизбежно предполагает стратегическое партнерство с Россией, о чем и заявил Каримов во время своего недавнего визита в Москву. Таким образом, гарантом стабильности режима извне отныне будет выступать не Вашингтон, а Москва и ее экономическая и военная помощь официальному Ташкенту. С другой стороны, финансирование Соединенными Штатами и другими западными странами акторов, оппозиционных режиму, теперь может оказаться серьезным фактором его дестабилизации (учитывая, что эту помощь теперь уже будут оказывать не только неформально, как ранее, но и на официальном уровне, поскольку в США заговорили уже о привлечении Каримова к ответственности за содеянное в Андижане и об официальном признании его диктатором).
В итоге, по-видимому, не следует однозначно утверждать, что в обозримом будущем режим не претерпит никаких изменений. Кроме прочего, на такую мысль наводит наличие сфер, неподконтрольных доминирующему актору. К ним, например, можно отнести неформальные структуры оппозиционных партий, действующие на территории республики; часть культурной элиты, недовольной режимом; студентов и специалистов, получающих образование за рубежом и рассчитывающих после этого работать на родине. Кроме того, необходимо учитывать, что в Узбекистане (в отличие от Туркменистана) нет «железного занавеса», а значит -и жесткого контроля над выездом граждан за рубеж и их въездом в страну. Все это говорит о том, что небольшие потенциальные сферы сопротивления режиму все же сохранились. Более того, в определенной ситуации они могут быть «актуализированы» (как показал пример соседнего Киргизстана). Внесут ли они существенный вклад в его очередную трансформацию - покажет время.
«Центральная Азия и Кавказ, Лулео (Швеция), М., 2005 г., № 6, с. 25-35.
