CC BY
38Уголовно-правовые науки
Criminal Law Sciences
Научная статья УДК 343.1
DOI: 10.37399/2686-9241.2023.3.140-153
ШШ1
Трансформация домашнего ареста как меры пресечения в российском уголовном процессе
Елена Викторовна Марковичева
Российский государственный университет правосудия, Москва,
Российская Федерация
Аннотация
Введение. В российском уголовном процессе исторически оформилась система мер процессуального принуждения. Ведущее место в этой системе занимают меры пресечения, направленные на обеспечение беспрепятственного движения уголовного судопроизводства. Но применение мер пресечения, ограничивающих свободу обвиняемого, требует участия суда и дополнительных гарантий. В российском уголовном процессе одной из таких процессуально-обеспечительных мер является домашний арест. Данная статья посвящена анализу эволюционного развития домашнего ареста как меры пресечения в российском уголовном процессе. Исследование процесса трансформации соответствующих уголовно-процессуальных норм будет способствовать концептуальному совершенствованию системы мер пресечения в российском уголовном судопроизводстве.
Теоретические основы. Методы. Теоретической основой исследования явились российские и зарубежные научные работы в области уголовно-процессуального права, посвященные как уголовному судопроизводству в целом, так и специфике применения домашнего ареста. Использование формально-юридического метода исследования позволило выявить закономерности трансформации меры пресечения в виде домашнего ареста.
Результаты исследования. Раскрываются основные тенденции в правовом регулировании меры пресечения в виде домашнего ареста. Анализируются исторический опыт и отдельные изменения и дополнения, внесенные в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации за период его действия, намечаются основные направления для дальнейшей научной дискуссии относительно правового регулирования меры пресечения в виде домашнего ареста. Обсуждение и заключение. Мера пресечения в виде домашнего ареста показала достаточную эффективность применения. Вместе с тем очевидна потребность в систематизации уголовно-процессуальных норм, регулирующих избрание этой меры пресечения. Автор полагает, что необходима научная разра-
© Марковичева Е. В., 2023
ботка вопросов обеспечения прав обвиняемого, находящегося под домашним арестом.
Ключевые слова: уголовный процесс, суд, мера пресечения, домашний арест, электронный мониторинг
Для цитирования: Марковичева Е. В. Трансформация домашнего ареста как меры пресечения в российском уголовном процессе // Правосудие/Justice. 2023. Т. 5, № 3. С. 140-153. DOI: 10.37399/2686-9241.2023.3.140-153.
Original article
Transformation of House Arrest as a Measure of Restraint in the Russian Criminal Process
Elena V. Markovicheva
Russian State University of Justice, Moscow, Russian Federation For correspondence: [email protected]
Abstract
Introduction. In the Russian criminal process, a system of measures of procedural coercion has historically taken shape. The leading place in this system is occupied by preventive measures aimed at ensuring the unhindered movement of criminal proceedings. But the application of preventive measures that restrict the freedom of the accused requires the participation of the court and additional guarantees. In the Russian criminal process, one such procedural security measure is house arrest. This article is devoted to the analysis of the evolutionary development of house arrest as a measure of restraint in the Russian criminal process. The study of the process of transformation of the relevant criminal procedural norms will contribute to the conceptual improvement of the system of preventive measures in Russian criminal proceedings.
Theoretical Basis. Methods. The theoretical basis of the study was Russian and foreign scientific work in the field of criminal procedure law, devoted to both criminal proceedings in general and the specifics of the use of house arrest. The use of the formal legal method of research made it possible to identify patterns in the transformation of a measure of restraint in the form of house arrest. Results. The article reveals the main historical and modern trends in the legal regulation of the measure of restraint in the form of house arrest. The historical experience and individual changes and additions made to the Code of Criminal Procedure of the Russian Federation during the period of its validity are analyzed, the main directions for further scientific discussion regarding the legal regulation of the measure of restraint in the form of house arrest are outlined.
Discussion and Conclusion. Although the preventive measure in the form of house arrest has shown sufficient effectiveness, there is a need to systematize the criminal procedure rules governing the choice of this preventive measure. The author believes that it is necessary to scientifically develop the issues of ensuring the rights of the accused under house arrest.
Keywords: criminal process, court, measure of restraint, house arrest, electronic monitoring
For citation: Markovicheva, E. V., 2023. Transformation of house arrest as a measure of restraint in the Russian criminal process. Pravosudie/Justice, 5(3), pp. 140153. (In Russ.) DOI: 10.37399/2686-9241.2023.3.140-153.
Введение
В опросы применения мер пресечения в отечественном уголовном процессе традиционно привлекают внимание исследователей, однако наличие значительного числа научных работ напрямую не коррелирует с количеством проблем, возникающих в правоприменительной практике в связи с избранием той или иной меры пресечения. В первую очередь это касается тех мер пресечения, которые связаны с ограничением базовых прав обвиняемого, избираемых по судебному решению. Перед органами предварительного расследования и судом стоит сложная задача, одновременно направленная на обеспечение нормального движения уголовного дела по стадиям и соблюдение прав лица, в отношении которого осуществляется уголовное преследование [Качалова, О. В., 2018, с. 41].
Особенностью российского уголовного процесса является достаточно ограниченное число принудительных мер, образующих именно систему мер пресечения. На это обстоятельство на протяжении всего периода действия Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации (УПК РФ) справедливо обращают внимание исследователи, подчеркивая перспективность разработки вопросов дифференциации мер процессуального принуждения, направленных на обеспечение надлежащего поведения уголовно преследуемого лица [Калиновский, К. Б., 2018]. Системная ограниченность мер пресечения вполне закономерно приводит к ситуации, когда органы предварительного расследования обращаются в суд с ходатайствами об избрании в отношении обвиняемого самой строгой меры пресечения - заключения под стражу. Суд в каждом конкретном случае обязан установить возможность избрания более мягкой меры пресечения [Качалова, О. В., 2017]. Но альтернативами заключению под стражу фактически являются домашний арест и запрет определенных действий. Финансовая несостоятельность обвиняемых не позволяет в большинстве случаев избирать в отношении них залог. Выбор же между домашним арестом и запретом определенных действий чаще осуществляется в пользу первого, поскольку эффективность второй меры пресечения в значительной мере зависит от контроля за ее соблюдением. По этой причине видятся необходимыми исследование эволюции домашнего ареста в системе мер пресечения и его трансформация как реальной альтернативы заключению под стражу.
Теоретические основы. Методы
Теоретическую основу исследования составили российские и зарубежные научные работы в области уголовно-процессуального права, посвященные как уголовному судопроизводству в целом, так и специфике применения домашнего ареста. Использование формально-юридического метода исследования позволило выявить закономерности трансформации меры пресечения в виде домашнего ареста.
Результаты исследования
Исторически домашний арест оформился во многих государствах скорее как вид наказания, нежели как особая мера пресечения [Hofer, P. J., Meierhoefer, B. S.,1987, p. 6]. В этом качестве он скорее растворяется в таких мерах, как более ранний «судебный контроль» или более поздний «электронный мониторинг», которые по своей сути ближе к существующему в настоящее время запрету определенных действий. В уголовном процессе Сербии домашний арест применяется как мера пресечения, альтернативная заключению под стражу, под которой уголовно преследуемое лицо находится дома или в ином месте [Cvorovic, Z., 2016, p. 19].
Таким образом, как некая мера уголовно-процессуального принуждения или вид уголовного наказания домашний арест в зарубежном уголовном судопроизводстве связан с теми или иными формами ограничения свободы. Лицо, подвергнутое домашнему аресту, может отбывать его как дома, так и в ином месте. В реалиях информационного общества домашний арест часто трансформируется в различные формы электронного контроля за обвиняемым и соблюдением им наложенных на него ограничений, что требует применения современных информационных технологий [Марковичева, Е. В., 2019, с. 82]. То есть домашний арест все чаще представляет собой систему различных контролируемых запретов и ограничений, налагаемых судом, в том числе, на обвиняемого (подозреваемого).
Во второй половине ХХ в. во многих государствах наметился явный переход от собственно ограниченной изоляции обвиняемого и осужденного к осуществлению электронного мониторинга за ним. Первые теоретические исследования данной проблематики были выполнены еще в 60-е гг. прошлого века, но их практическая реализация стала возможной только двадцать лет спустя. Л. В. Головко подчеркивает, что «в развитых уголовно-процессуальных системах архаичный "домашний арест" (физическое "нахождение дома") давно уже превратился в разнообразные формы "электронного мониторинга"» [Головко, Л. В., ред., 2021, с. 547]. К XXI веку общество подошло к такому уровню технического прогресса, когда стража под дверями жилища не гарантирует изоляцию уголовно преследуемого лица.
Хотя в исторической ретроспективе отечественного уголовного процесса домашний арест фиксируется достаточно давно, долгое время он широко не применялся и был известен скорее как мера, применяемая к обвиняемым с особым социальным статусом. Российские юристы еще в начале XX в. писали относительно домашнего ареста, что «обыкновенная форма его применения - помещение жандарма или полицейского служителя в доме обвиняемого. Эта мера применялась раньше по отношению к лицам высших классов общества, в случаях, где заключение под стражу было обязательно» [Люблинский, П. И., 1906, с. 380]. Домашний арест рассматривался не только как исключительная привилегированная мера пресечения, но и как вид уголовного наказания, применяемый, например, в соответствии с Воинским артикулом 1715 г. к старшим офицерам.
Следует отметить и некоторую фрагментарность, а порой и противоречивость исторических сведений о применении домашнего ареста в период
XVII - начала XIX в. Одно из ранних упоминаний данной меры пресечения касается домашнего ареста одного их князей Белосельских по делу о государственной измене в 1632 г. [Люблинский, П. И., 1906, с. 228]. В дореволюционный период домашний арест мог применяться не в качестве меры пресечения, а в качестве наказания [Макалинский, П. В., сост., 2022, с. 154].
Отметим, что Свод законов российских в 1832 г. уже рассматривал домашний арест в качестве специальной меры пресечения, применяемой наравне с полицейским надзором за обвиняемым. Домашний арест сохранился в качестве одной из мер пресечения и в Уставе уголовного судопроизводства 1864 г., был направлен на пресечение уклонения обвиняемого от следствия и избирался в качестве самостоятельной изолированной меры пресечения с учетом тяжести совершенного преступления, предусмотренного за его совершение наказания и иных заслуживающих внимания обстоятельств. Но исследователи справедливо указывают на редкое избрание анализируемой меры пресечения, «в основном в отношении тяжелобольных, кормящих матерей и высокопоставленных лиц, а также при недостатке помещения в тюрьмах. Условия домашнего ареста законом не были установлены. В одних случаях у обвиняемых лишь отбирали подписку о том, что они не будут покидать жилище, в других же случаях ставили возле дома охрану» [Ткачева, Н. В., 2004, с. 8].
Таким образом, домашний арест подразумевал изоляцию обвиняемого именно дома. Однако законодатель не закреплял исчерпывающий перечень обстоятельств, позволяющих избрать данную меру пресечения, и по сути ставил этот вопрос на разрешение судебного следователя. По объективным причинам и после судебной реформы 1864 г. данная мера пресечения не получила широкого распространения, применялась крайне редко, носила скорее привилегированный характер и избиралась в тех случаях, когда возникала необходимость в изоляции знатной особы, которую не могли содержать вместе с другими арестантами на общих основаниях.
В целом исторические сведения о применении данной меры в конце XIX - начале ХХ в. носят фрагментарный характер, что также косвенно свидетельствует о недостаточной распространенности домашнего ареста. П. И. Люблинский обоснованно отмечал сложность применения данной меры пресечения, ее затратность и писал по этому поводу: «...как можно было предполагать, применение этой меры на практике явилось неудобным вследствие потребности в большом количестве стражи и в недостаточной степени обеспечения. Как показывают ревизионные отчеты, эта мера является краткосрочной, обыкновенно применяемой до представления поручительства или залога к лицам, занимающим выдающееся общественное положение или больным» [Люблинский, П. И., 1906, с. 380]. Ученый акцентирует внимание на том, что, несмотря на принятое в 1900 г. Высочайше учрежденной комиссией для пересмотра законоположений по судебной части решение о сохранении данной меры пресечения в качестве исключительной, на практике она не применялась: в 1898 г. было зафиксировано всего два случая домашнего ареста, а в 1899 г. - ни одного. Анализ сложившейся ситуации позволил П. И. Люблинскому прийти к выводу о целе-
сообразности по опыту венгерского законодателя установить обязанность привилегированных лиц, находящихся под домашним арестом, компенсировать затраты на содержание у них на дому стражи [Люблинский, П. И., 1906, с. 380].
На исключительность данной меры пересечения обращал внимание известный юрист, присяжный поверенный П. В. Макалинский, писавший в руководстве для судебных следователей, что сложность в обеспечении полицией исполнения данной меры пресечения «обязывает следователей, так сказать, быть крайне скупыми на эту меру и назначать ее только тогда, когда по временным условиям невозможно применить содержание под стражей» [Макалинский, П. В., сост., 2022, с. 154].
Проводя исторические сравнения, отметим, что по своей сущности домашний арест того периода существенно отличался от варианта данной меры пресечения, получившего закрепление в современном УПК РФ. Вводя в российский уголовный процесс XXI в. такую меру пресечения, законодатель фактически впервые сконструировал полноценную комплексную меру пресечения, избираемую по судебному решению, когда ограничение свободы сопровождается соблюдением целого ряда запретов. В XIX веке домашний арест сводился фактически только к ограничению свободы арестованного границами его жилища. Кратковременность его применения (до внесения залога и установления поручительства) объяснялась низкой эффективностью и затратностью обеспечения.
Хотя советское уголовно-процессуальное право 20-х гг. прошлого века смогло сохранить домашний арест как меру пресечения, он не получил широкого распространения. В УПК РСФСР 1922 и 1923 гг. данная мера пресечения была сопряжена с лишением обвиняемого свободы и подразумевала его стражную или бесстражную изоляцию дома. Таким образом, советский уголовный процесс раннего периода воспринял данную меру пресечения из Устава уголовного судопроизводства практически в неизменном виде. Ее сущность сводилась к изоляции обвиняемого именно на дому с установлением стражи или без нее. Очевидно, под «домом» понималось место проживания обвиняемого, при этом не исключалось покидание обвиняемым дома для выполнения трудовых обязанностей или по другим уважительным причинам с разрешения следователя. Если стража не назначалась, то для обвиняемого устанавливались временные ограничения для покидания жилища. Это было первой попыткой трансформировать домашний арест в комплексную меру пресечения, состоявшую не только в изоляции лица, но и в наложении на него определенных ограничений. На практике эта мера пресечения не получила широкого распространения, в единичных случаях использовалась в отношении несовершеннолетних, которые днем посещали учебное заведение или работали, а вечером и ночью были обязаны находиться дома под надзором родителей. К 30-м годам прошлого столетия советский уголовный процесс фактически утратил данную меру пресечения.
Следующий период применения домашнего ареста в качестве меры пресечения связан уже с принятием УПК РФ 2001 г. Между тем от момента нормативного закрепления домашнего ареста до начала его активного из-
брания прошло не менее десяти лет, так как в первые годы действия обновленного уголовно-процессуального законодательства данная мера пресечения применялась довольно редко. Это было связано как с проблемами в нормативном регулировании, так и с неопределенностью контролирующего органа и ограниченностью технических возможностей для осуществления соответствующего мониторинга исполнения меры пресечения. Ограничивало применение домашнего ареста и отсутствие в законодательстве указания на конкретный орган, обеспечивающий исполнение данной меры пресечения, и ее эффективность. Такая ситуация привела к значительной вариативности судебных решений, когда судьи возлагали обязанности по контролю за соблюдением домашнего ареста на органы милиции, следователей, органы местного самоуправления, приставов и т. д.
Изменение такой правоприменительной ситуации шло постепенно. В частности, корректировка ст. 107 УПК РФ, произведенная в декабре 2011 г.1, привела к уточнению сущности данной меры пресечения и определению государственного органа, ответственного за ее исполнение, - Федеральной службы исполнения наказаний Российской Федерации (ФСИН). Параллельно был предпринят ряд мероприятий организационно-технического характера, направленных на создание условий для контроля за исполнением обвиняемым налагаемых на него правовых ограничений. Качественно домашний арест изменился после 2018 г., когда законодатель ужесточил условия нахождения под данной мерой пресечения, сочетая их с запретами, предусмотренными ст. 105.1 УПК РФ2.
Введение домашнего ареста в систему мер пресечения в УПК РФ было направлено на решение целого ряда задач, связанных в первую очередь с обеспечением гуманизации уголовного судопроизводства, сокращением случаев избрания наиболее строгой меры пресечения - заключения под стражу. В большинстве современных государств, и Россия здесь не является исключением, домашний арест позволяет в определенной мере снизить нагрузку на учреждения, в которых обвиняемые содержатся под стражей. Организационные проблемы, связанные с переполненностью следственных изоляторов, ограниченными возможностями для встречи обвиняемых с защитниками, для их допроса следователями, негативно сказываются на эффективности уголовного судопроизводства, повышают риск нарушения прав и свобод участников процесса. В этом аспекте домашний арест может быть рассмотрен как определенная альтернатива заключению под стражу.
1 Федеральный закон от 7 декабря 2011 г. № 420-ФЗ «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации». Доступ из справочно-правовой системы «Консультант-Плюс».
2 Федеральный закон от 18 апреля 2018 г. № 72-ФЗ «О внесении изменений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации в части избрания и применения мер пресечения в виде запрета определенных действий, залога и домашнего ареста». Доступ из справочно-правовой системы «Консультант-Плюс».
В современном уголовном процессе домашний арест может обеспечивать и некую «экономию принуждения» [Муравьев, К. В., 2020, с. 73].
Возрождение после столетнего перерыва в уголовно-процессуальном законе «новой» меры пресечения практически сразу же породило ряд научных исследований, посвященных значению и сущности домашнего ареста в современном российском уголовном процессе. Отметим, что сразу же акцент в изучении был сделан на комплексность данной меры процессуального принуждения и несводимость ее исключительно к изоляции обвиняемого [Овчинников, Ю. Г., 2006, с. 10].
По общему правилу местом изоляции обвиняемого (подозреваемого) при применении к нему меры пресечения в виде домашнего ареста выступает жилое помещение, понимаемое в уголовно-процессуальном смысле. Следует сказать о том, что вопрос о пригодности жилого помещения для реализации целей домашнего ареста также стал предметом научной дискуссии, так как первоначально законодатель не конкретизировал место нахождения лица, в отношении которого избрана данная мера пресечения.
В частности, В. М. Быков и Д. В. Лисков предлагали допустить в качестве места отбытия домашнего ареста не только постоянное жилище, но и место временного проживания [Быков, В. М., Лисков, Д. В., 2004, с. 12]. Такой подход согласуется с широкой трактовкой жилища в уголовном процессе, но на пути его практического воплощения всегда стояли непроцессуальные факторы, связанные с обеспечением необходимого уровня контроля за соблюдением лицом под домашним арестом наложенных на него ограничений.
Объективные сложности в применении данной меры пресечения привели к тому, что по прошествии практически десяти лет действия УПК РФ ученые-процессуалисты отмечали, что «домашний арест был введен в уголовное судопроизводство как альтернатива мере пресечения в виде заключения под стражу, однако за девять лет действия закона опыт применения этой меры пресечения минимален, теоретические исследования, следственная и судебная практика показали низкую практическую значимость домашнего ареста в системе мер пресечения» [Цоколова, О. И., 2012, с. 43].
Определенные вопросы долгое время вызывало и отсутствие четкого указания в нормах УПК РФ на срок содержания лица под домашним арестом.
Закономерным следствием этого стало признание Конституционным Судом Российской Федерации в Постановлении от 6 декабря 2011 г. № 27-П положений ст. 107 УПК РФ, не конкретизирующих срок домашнего ареста, не соответствующими Конституции Российской Федерации. Реагируя на жалобу заявителя, Конституционный Суд указал: «Положения статьи 107 УПК Российской Федерации - как сами по себе, так и во взаимосвязи с другими положениями данного Кодекса - порождают неопределенность в вопросе и о продолжительности домашнего ареста, и о порядке его продления, и о сроке, по истечении которого дальнейшее продление невозможно, и тем самым позволяют устанавливать временные пределы ограничения конституционного права на
свободу и личную неприкосновенность в произвольном порядке и исключительно по правоприменительному решению»3.
Лаконичность первоначальной редакции ст. 107 УПК РФ вызвала к жизни предложения ученых о необходимости разработки специального закона [Дьяконова, Л. В., 2010, с. 7], регламентирующего порядок применения домашнего ареста. Но российский законодатель не пошел по этому пути и в итоге ограничился лишь корректировкой норм, закрепленных в главе 13 УПК РФ.
В целом уголовно-процессуальные нормы, регламентирующие порядок применения меры пресечения в виде домашнего ареста, претерпели существенные изменения и дополнения за все время действия УПК РФ. Параллельно формировалась определенная судебная практика, учитывающая и позиции Конституционного Суда Российской Федерации.
Обсуждение и заключение
В современном российском уголовном судопроизводстве домашний арест представляет собой меру пресечения, которая может быть избрана только по судебному решению. Такой подход законодателя обоснован, поскольку применение анализируемой меры в значительной степени ограничивает основополагающие конституционные права. В первую очередь это касается ограничения права на свободу и личную неприкосновенность. Конституционный Суд Российской Федерации неоднократно выражал свою позицию по данному вопросу, подчеркивая важность создания специальных гарантий судебной защиты при принятии решений, связанных с ограничением свободы и личной неприкосновенности, поэтому судебный порядок избрания данной меры пресечения является полностью оправданным.
В частности, как указал Конституционный Суд в Постановлении от 22 марта 2018 г. № 12-П, «по смыслу приведенных положений Конституции Российской Федерации, всякое ограничение права на свободу и личную неприкосновенность в связи с необходимостью изоляции лица от общества, применяемое в виде меры процессуального принуждения либо на основе норм материального права, должно обеспечиваться судебным контролем и другими правовыми гарантиями справедливости и соразмерности такого ограничения, исходя из его законодательно установленных пределов»4.
Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 6 декабря 2011 г. № 27-П «По делу о проверке конституционности статьи 107 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с жалобой гражданина Эстонской Республики А. Т. Федина». Доступ из справочно-правовой системы «КонсультантПлюс».
Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 22 марта 2018 г. № 12-П «По делу о проверке конституционности частей первой и третьей статьи 107 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с жалобой гражданина С. А. Костромина». Доступ из справочно-правовой системы «КонсультантПлюс».
3
Отметим, что просуществовавший до весны 2018 г. подход законодателя к неполной изоляции обвиняемого (подозреваемого) неоднозначно воспринимался и правоприменителями, и научным сообществом, что связано было не с процессуальными факторами, а с организационно-контролиру-ющими. И произошедший в 2018 г. переход в сторону большей строгости домашнего ареста был обусловлен именно этими причинами. Однако следует помнить, что в условиях развивающегося цифрового общества даже круглосуточное содержание лица в собственной квартире не всегда может обеспечить его полную изоляцию, предотвратить нежелательное для уголовного судопроизводства поведение. Комбинирование полной изоляции с определенными запретами в нормативной модели должно решить эту задачу, но на практике добиться ее идеальной реализации по-прежнему не удается. Полагаем, что большинство причин, по которым суды гораздо реже, чем заключение под стражу, избирают именно домашний арест, лежит в непроцессуальной плоскости. При том, что в его современном виде домашний арест сопряжен с максимально возможным выключением обвиняемого из социума, ограничением его контактов, возможности скрыться или иным путем препятствовать уголовному судопроизводству, эффективный контроль за соблюдением данной меры пресечения и «неблагоприятная» жилищная ситуация тормозят ее распространение. Что касается собственно процессуальных факторов, то именно строгость домашнего ареста и необходимость полной изоляции также не способствуют ее более частому избранию. Суду, например, приходится учитывать состояние здоровья обвиняемого, поскольку в современной редакции закон предусматривает получение только экстренной, но не плановой медицинской помощи, его возраст, так как система запретов не позволит, например, несовершеннолетнему продолжить обучение, и целый ряд других факторов. Комплексный характер домашнего ареста, сочетание полной изоляции с существенными запретами не позволяют прогнозировать и существенное увеличение случаев его избрания после внесения дополнений в ст. 99 УПК РФ Федеральным законом от 13 июня 2023 г. № 217-ФЗ5, поскольку в его современном виде вряд ли его можно признать той процессуальной мерой, которая «позволит продолжить осуществление предпринимательской деятельности и (или) управление принадлежащим имуществом, используемым в целях предпринимательской деятельности».
Таким образом, в настоящее время домашний арест должен рассматриваться в тесной связи с вновь введенной в российский уголовный процесс мерой пресечения - запретом определенных действий. Это оправданно в силу того, что нахождение обвиняемого (подозреваемого) под домашним арестом сопряжено с исполнением установленных судом запретов. Часть 1.1 ст. 97 УПК РФ предоставляет суду право комбинировать с запретом определенных действий одну из двух мер пресечения: домашний арест и залог. Эта связь прослеживается и на уровне ч. 7 ст. 107 УПК РФ, прямо
5 Федеральный закон от 13 июня 2023 г. № 217-ФЗ «О внесении изменений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации». Доступ из справоч-но-правовой системы «КонсультантПлюс».
указывающей на право суда установить запреты, предусмотренные п. 3-5 ч. 6 ст. 105.1 УПК РФ. При этом, как указано в Постановлении Пленума Верховного Суда Российской Федерации № 416, «суд не вправе подвергать подозреваемого или обвиняемого запретам и (или) ограничениям, не предусмотренным частью 7 статьи 107 УПК РФ». Судебная практика, столкнувшаяся с необходимостью избрания по своей сути комбинированной меры пресечения, первоначально демонстрировала вариативные подходы и в настоящее время еще не пришла к определенным единым стандартам правоприменения [Качалова, О. В., 2022, с. 67].
В то же время сочетание домашнего ареста с рядом запретов представляет собой малодифференцированную и негибкую систему. Полагаем, что следует поддержать авторов, которые обоснованно ставят вопрос о дальнейшем развитии системы запретов в рамках мер процессуального принуждения, что, в том числе, обеспечит более гибкое применение домашнего ареста [Рудич, В. В., 2021, с. 27-28]. Видится необходимым анализ сложившихся нормативных и правоприменительных подходов к избранию домашнего ареста, что в итоге и может стать предметом продуктивной научной дискуссии, направленной на поиск новых подходов к избранию анализируемой меры пресечения.
Список источников
Быков В. М., Лисков Д. В. Домашний арест как новая мера пресечения по УПК Российской Федерации // Российский следователь. 2004. № 4. С. 12-14.
Дьяконова Л. В. Мера пресечения - домашний арест // Законность. 2010. № 10. С. 7-10.
Калиновский К. Б. Запрет определенных действий как мера пресечения // Уголовный процесс. 2018. № 6. С. 9.
Качалова О. В. Домашний арест как мера пресечения в уголовном судопроизводстве: особенности современных подходов // Российское правосудие. 2022. № 10. С. 67-72. DOI: 10.37399/issn2072-909X^022.10.67-72.
Качалова О. В. Как рассматривать альтернативы заключения под стражу // Уголовный процесс. 2017. № 12. С. 8.
Качалова О. В. Современные подходы к применению мер пресечения в российском уголовном процессе // Предварительное расследование. 2018. № 2 (4). С. 41-47.
Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 19 декабря 2013 г. № 41 (ред. от 11 июня 2020 г.) «О практике применения судами законодательства о мерах пресечения в виде заключения под стражу, домашнего ареста, залога и запрета определенных действий». Доступ из справочно-правовой системы «КонсультантПлюс».
ь
Курс уголовного процесса / под ред. д. ю. н., проф. Л. В. Головко. М. : Статут, 2021. 1328 с.
Люблинский П. И. Свобода личности в уголовном процессе. СПб. : Сенат. тип., 1906. 711 с.
Марковичева Е. В. Запрет определенных действий в системе мер пресечения // Вестник экономической безопасности. 2019. № 1. С. 8283.
Муравьев К. В. Соразмерность процессуальных ограничений грозящему наказанию и экономия принуждения при выборе меры пресечения // Юридический вестник Самарского университета. 2020. Т. 6, № 4. С. 72-79. DOI: 10.18287/2542-047X-2020-6-4-72-79. Овчинников Ю. Г. Домашний арест как мера пресечения в уголовном процессе : науч.-метод. пособие. М. : Юрлитинформ, 2006. 192 с. Практическое руководство для судебных следователей, состоящих при окружных судах (в двух частях). 6-е изд. (посмерт.) / сост. П. В. Макалинский, дополн. В. П. Ширков. Ч. 2. СПб. : Юрид. кн. маг. Н. К. Мартынова, 1907. 762 с.
Рудич В. В. О современной системе мер уголовно-процессуального принуждения - мер пресечения // Российское право: образование, практика, наука. 2021. № 3. С. 25-31. DOI: 10.34076/2410_2709_2021_3_25. Цоколова О. И. Современные тенденции развития института мер процессуального принуждения // Вестник Московского университета МВД России. 2012. № 2. С. 42-43.
Ткачева Н. В. Меры пресечения, не связанные с заключением под стражу, в уголовном процессе России : моногр. / науч. ред. А. В. Кудрявцева. Челябинск : Изд-во ЮУрГУ, 2004. 192 с. Hofer P. J., Meierhoefer B. S. Home confinement: An evolving sanction in the federal criminal justice system. Washington, DC : Federal Judicial Center, 1987. 73 p.
Cvorovic Z. Contemporary reform of the criminal proceedings in the Republic of Serbia: Legal history view // Zbornik Matice srpske za drust-vene nauke. 2016. Issue 154. P. 19-36. DOI: 10.2298/ZMSDN1654019.
References
Bykov, V. M., Liskov, D. V., 2004. [House arrest as a new preventive measure under the Code of Criminal Procedure of the Russian Federation]. Rossijskij sledovatel' = [Russian Investigator], 4, pp. 12-14. (In Russ.)
Cvorovic, Z. 2016. Contemporary reform of the criminal proceedings in the Republic of Serbia: Legal history view. Zbornik Matice srpske za drust-vene nauke = [Proceedings of Matica Srpska for Social Sciences], 154, pp. 19-36. (In Serb.)
Dyakonova, L. V., 2010. [A measure of restraint house arrest]. Zakonnost' = [Legality], 10, pp. 7-10. (In Russ.)
Golovko, L. V., ed., 2021. Kurs ugolovnogo processa = [The course of the criminal process]. Moscow: Statut, 2021. 1328 p.
Hofer, P. J., Meierhoefer, B. S., 1987. Home confinement: An evolving sanction in the federal criminal justice system. Washington, DC: Federal Judicial Center. 73 p.
Kachalova, O. V., 2017. [How to consider alternatives to detention]. Ugolovnyj process = [Criminal Process], 12, p. 8. (In Russ.) Kachalova, O. V., 2018. [Modern approaches to the application of preventive measures in the Russian criminal process]. Predvaritel'noe rassledo-vanie = [Preliminary Investigation], 2, pp. 41-47. (In Russ.) Kachalova, O. V., 2022. [House arrest as a measure of restraint in criminal proceedings: features of modern approaches]. Rossijskoe pravosudie = [Russian Justice], 10, pp. 67-72. (In Russ.) DOI: 10.37399/issn2072-909X.2022.10.67-72.
Kalinovsky, K. B., 2018. [Prohibition of certain actions as a measure of restraint]. Ugolovnyj process = [Criminal Process], 6, p. 9. (In Russ.) Lyublinsky, P. I., 1906. Svoboda lichnosti v ugolovnomprocesse = [Freedom of the individual in the criminal process]. St. Petersburg: Printing House of the Senate. 711 p. (In Russ.)
Makalinsky, P. V., Shirkov, V. P., comp., 1907. Prakticheskoe rukovod-stvo dlya sudebnyh sledovatelej, sostoyashchih pri okruzhnyh sudah (v dvuh chastyah) = [A Practical Guide for Investigators in District Courts (in two parts)]. 6th ed. Pt. 2. St. Petersburg: Martynov's legal bookstore. 762 p. (In Russ.)
Markovicheva, E. V., 2019. Prohibition of certain actions in the system of preventive measures. Vestnik ekonomicheskoj bezopasnosti = [Bulletin of Economic Security], 1, pp. 82-83. (In Russ.)
Murav'ev, K. V., 2020. Proportionality of procedural restrictions to the threatened punishment and economy of coercion when choosing a measure of restraint. Yuridicheskij vestnik Samarskogo universiteta = [Legal Bulletin of Samara University], 6(4), pp. 72-79. (In Russ.) DOI: 10.18287/2542-047X-2020-6-4-72-79.
Ovchinnikov, Yu. G., 2006. Domashnij arest kak mera presecheniya v ugolovnom processe = [House arrest as a measure of restraint in criminal proceedings]. Moscow: Yurlitinform. 192 p. (In Russ.) Rudich, V. V., 2021. On the modern system of measures of criminal procedural coercion - measures of restraint. Rossijskoe pravo: obrazo-vanie, praktika, nauka = [Russian Law: Education, Practice, Science], 3, pp. 25-31. (In Russ.) DOI: 10.34076/2410_2709_2021_3_25. Tkacheva, N. V., 2004. Mery presecheniya, ne svyazannye s zakly-ucheniem pod strazhu, v ugolovnom processe Rossii = [Measures of restraint not related to detention in the criminal process of Russia]. Chelyabinsk: Publishing House of South Ural State University. 192 p. (In Russ.)
Tsokolova, O. I., 2012. Modern trends in the development of the institution of measures of procedural coercion. Vestnik Moskovskogo universite-ta MVD Rossii = Bulletin of the Moscow University of the Ministry of Internal Affairs of Russia, 2, pp. 42-43. (In Russ.)
Информация об авторе / Information about the author
Марковичева Елена Викторовна, доктор юридических наук, доцент, Российский государственный университет правосудия (Российская Федерация, 117418, Москва, ул. Новочеремушкинская, д. 69).
Elena V. Markovicheva, Dr. Sci. (Law), Associate Professor, Russian State University of Justice (69 Novocheremushkinskaya St., Moscow, 117418, Russian Federation).
Автор заявляет об отсутствии конфликта интересов. The author declares no conflict of interests.
Дата поступления рукописи в редакцию издания: 20.06.2023; дата одобрения после рецензирования: 05.07.2023; дата принятия статьи к опубликованию: 06.07.2023.
Submitted: 20.06.2023; reviewed: 05.07.2023; revised: 06.07.2023.
