CC BY
162
ФИЛОСОФИЯ И МЕТОДОЛОГИЯ ПРАВА
ЕЛЕНА АНДРЕЕВНА ЛУКАШЕВА
Институт государства и права Российской академии наук 119019, Российская Федерация, г. Москва, ул. Знаменка, д. 10 E-mail: [email protected] SPIN-код: 2957-3056 ORCID: 0000-0001-6975-0668
ТРАНСФОРМАЦИОННЫЕ ПРОЦЕССЫ XXI века: ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЙ КОНТЕКСТ
Аннотация. В современном мире расширяется пространство трансформаций — системных радикальных преобразований государственных, правовых, экономических, политических и иных структур. Значительная роль в этом процессе принадлежит институциональному обеспечению изменений во внутригосударственных и международных отношениях. Общество в целом может быть представлено как одна большая система, состоящая из взаимосвязанных институтов. Институты в качестве элементов социокультурной системы выполняют разнообразные функции: упорядочение общественных взаимодействий, поддержание порядка, передача информации и социального опыта и др. Чтобы своевременно реагировать на социальные изменения, институты должны обладать «адаптивной эффективностью».
Институционализация как способ упорядочения общественных взаимодействий непосредственно связана с процессом глобализации, который затрагивает все большее количество государств с различными политическими, экономическими, социальными и культурными системами и требует их адаптации к универсальным стандартам взаимодействия, формирующимся на новом витке мирового исторического развития. Успех трансформационных процессов зависит от равноценного участия всех государств в решении важнейших проблем современного мира, в частности, в мирохозяйственных связях. Развитие цивилизаци-онных и культурологических исследований показало ошибочность европоцентристских походов, приверженности западному универсализму, игнорирующему своеобразие и самобытность институтов, культур, принципов взаимодействия людей, традиционные ценности различных обществ и государств.
Трансформация как радикальное преобразование представляет собой ценностно-ориентированный процесс, целью которого является обеспечение свободы человека, его личной неприкосновенности, права на жизнь, собственность, достойного уровня жизни. Особой сложностью отличаются трансформационные
процессы в постсоциалистических обществах, демонстрирующих уникальный опыт возвращения к прежним социально-экономическим моделям в новых исторических условиях. Усвоение постсоциалистическими странами апробированных в мировой истории институтов народовластия, прав человека, разделения властей и т.п. с учетом специфики состояния их обществ может способствовать успешности процесса демократической трансформации, для которого сегодня характерны не только стагнация, но и регресс.
Ключевые слова: социальный институт, правовой институт, институцио-нализация, нормы, ценности, политическая система, экономическая система, трансформация, революция, эволюция, постсоциалистическое развитие
ELENA A. LUKASHEVA
Institute of State and Law, Russian Academy of Sciences 10, Znamenka str., Moscow 119019, Russian Federation E-mail: [email protected] ORCID: 0000-0001-6975-0668
TRANSFORMATIONAL PROCESSES OF 21st CENTURY: INSTITUTIONAL CONTEXT
Abstract. The space of transformations — system-wide dramatic changes in public, legal, economic, political and other structures — is being expanded in a contemporary world. The instrumental role in this process is given to the institutional support of changes in domestic and international relationships. More broadly, the community can be presented as a single big system consisting of interrelated institutes. The institutes as a part of socio-cultural system perform different functions: streamlining social interactions, maintaining order, sharing information and social experience etc. In order to respond to social changes in a timely manner, the institutes should enjoy "adaptive efficiency".
Institutionalization as a way of streamlining social interactions is directly linked with a globalization process that affects an increasing number of governments with different political, economic, social and cultural systems and necessitates their adaptation to universal standards of interaction, formed at a new stage of the global historical development. The success of transformational processes depends on equitable engagement of all governments in addressing the most crucial problems of the contemporary world, in particular, in global value chains. The development of civilizational and cultural researches showed flaws in Eurocentric approaches, commitment to western universalism ignoring the uniqueness and identity of institutes, cultures, principles of human interaction, traditional values of various communities and governments.
Transformation as a dramatic reform constitutes a value-driven process, the purpose of which is to ensure freedom of a human being, his/her personal inviolability, right to life, property and adequate standard of living. Especially complex are transformational processes in post-soviet communities demonstrating a unique practice of reverting to the past social-economic models amidst new historic context. The adoption by post-socialistic countries of proven (in global history) institutes of peoples' authority, human rights, separation of powers etc. with due regard to the specifics of their communities might contribute to successfulness of a democratic transformational process which is currently distinguished not only for stagnation but for regress too.
Keywords: social institute, legal institute, institutionalization, standards, values, political system, economic system, transformation, revolution, evolution, post-socialistic development
1. Введение
В последние десятилетия устойчиво растет научный интерес к феномену институционализации как способу реакции социальных систем на динамично изменяющиеся отношения между их компонентами — структурным и функциональным. Назначение социальных институтов заключается в поддержании системы в упорядоченном состоянии, предотвращении хаотических процессов, препятствующих нормальному функционированию общества. Лауреат Нобелевской премии по экономике Д. Норт справедливо подчеркивает, что проблема институционализации — «новая исследовательская повестка для общественных наук»1. Эта проблема вызывает большой интерес в течение последнего столетия; ее исследованием занимались такие ученые, как М. Ориу, М. Дюверже, Э. Дюркгейм, Э. Кассирер, К. Леви-Строс, Дж. Фрезер, М. Вебер, Т. Парсонс и др. Есть несколько обстоятельств, в силу которых проблема институциональных преобразований должна стать важной для отечественных исследователей в области социально-гуманитарного знания, в том числе юристов. Перечислим эти обстоятельства.
(1) Интерес к институционализации возрос в связи с распадом Союза ССР и началом трансформационных процессов в России и других постсоциалистических странах. Радикальные изменения политической, экономической, социальной систем поставили перед этими
1 Норт Д., Уоллис Д., Вайнгаст Б. Насилие и социальные порядки. Концептуальные рамки для интерпретации письменной истории человечества / Пер. с англ. Д. Узланера, М. Маркова, Д. Раскова, А. Расковой. М., 2011. С. 416.
государствами невероятную по сложности задачу создания институциональных структур, которые смогли бы обеспечить относительную устойчивость этих систем в период трансформаций.
Событий такого масштаба ранее не знала история. Их бурное развитие практически не оставляло времени для планирования и разработки механизмов, которые сделали бы переход общества от плановой экономики к рынку менее болезненным. Не менее трудным и непродуманным оказалось движение от иллюзорной демократии к реальному участию граждан во всех сферах государственной, общественной, социальной жизни, не завершенное и по сей день
Поспешность принимаемых организационных решений, необоснованность сроков и методов преобразований общества, отсутствие реальной оценки сложности происходящих процессов стали причиной ошибок и просчетов, неизбежных в подобной ситуации. Эти ошибки могут быть устранены в процессе дальнейших преобразований, но введение институтов, лишенных «адаптивной эффективности», не способствует успешным реформам.
(2) Институционализация как форма упорядочения общественных взаимодействий непосредственно связана с набирающей силу глобализацией. Она неизбежно втягивает в свою орбиту все большее количество государств с различными политическими, экономическими, социальными и культурными особенностями, требует адаптации локальных институтов к универсальным стандартам международного взаимодействия. Но такие стандарты не должны полностью нивелировать местную институциональную специфику, ведь успех трансформационных процессов предполагает полноценное участие всех государств в решении важнейших проблем современного мира.
В этой связи можно указать на такие международные институты развития, как Всемирный, или Мировой, банк (the World Bank), Международный валютный фонд (International Monetary Fund, IMF), Всемирная торговая организация (World Trade Organization, WTO), решения которых мотивированы зачастую только политическими соображениями, тогда как цель существования этих организаций иная — предоставлять обоснованные аналитические рекомендации странам, испытывающим трудности в преобразовании своих экономик2.
(3) В международных отношениях сохраняется напряженность, в различных точках планеты вспыхивают вооруженные конфликты,
2 См.: Клаус В. Будущее международных институтов развития: могут ли неудачи быть еще большими? // Мир перемен. 2016. № 1. С. 8—10.
грозящие перерасти в локальные и региональные войны. Подвергается сомнению эффективность послевоенных международных институтов, созданных под эгидой ООН; политологи, специалисты по международным отношениям все чаще заявляют о необходимости их реформирования. Но реформа на уровне ООН не даст нужных результатов, если продолжится противостояние России и США, если не произойдет консолидация международного сообщества.
(4) В современном мире падает престиж одного из важнейших институтов — прав и свобод человека, являющихся нормативно-ценностным ограничением всех трансформационных процессов в политике. Трансформация может рассматриваться как ценностно-позитивное явление, целью которого является обеспечение свободы человека, его личной неприкосновенности, права на жизнь, собственность, достойный уровень жизни. К сожалению, права человека постоянно нарушаются, в мире существуют миллионы людей, живущих ниже черты бедности и не имеющих возможности защитить свои интересы. Правовой нигилизм прочно укоренился в правоприменительной и даже законотворческой практике. Все это — свидетельство регрессивной социодинамики. Для обеспечения устойчивого позитивного развития необходимо создавать «институциональные бастионы» — международные и национальные механизмы защиты от явлений, несущих угрозу природе и обществу.
(5) Сегодня все страны ощущают необходимость совершенствования своих экономических механизмов. Экономический рост связан с эффективностью национальных институтов. Рынок, который считался главным условием развития производства, также требует трансформации. Все большую популярность приобретает концепция социально ориентированного рынка, все чаще возникает отвергавшаяся ранее идея государственного планирования, говорят даже о конвергенции отдельных экономических институтов, традиционно относимых к социалистической или капиталистической системам.
(6) Развитие цивилизационных и культурологических исследований показало ошибочность и неполноту европоцентристских подходов к истории общественного развития. Исключительная приверженность западному универсализму оставляет без внимания своеобразие и самобытность локальных культур, способы взаимодействия людей, традиционные ценности различных незападных обществ. Как правило, такие общества дорожат своей культурой, объективированной в соответствующих институтах, они выражают готовность принять международные стандарты, но не отказываются от своих традици-
онных ценностей. Следует помнить, что насильственное навязывание инородных ценностей и институтов никогда не приносило пользу в долгосрочной перспективе и зачастую вело к дезинтеграции социума.
2. Социальные институты как неотъемлемый элемент культуры
Социальные институты имеют давнюю историю. Они формируются с момента возникновения человеческого общества, структурируются из норм, служат упорядочению общественных отношений и свидетельствуют об определенном уровне развития культуры. Культура — универсальная среда существования человека. Через усвоение правил в обществе закрепляются те формы поведения, которые необходимы для его выживания и дальнейшего развития. Даже самые примитивные нормы, пришедшие на смену стадным инстинктам, свидетельствовали об осознании человеком особенностей своего положения по отношению к природному миру, зарождении рационального мышления и потребности в упорядоченных социальных связях. К. Леви-Строс отмечает, что «это требование порядка лежит в основании мышления, называемого нами первобытным, поскольку оно лежит в основании всякого мышления»3.
Человек выделился из животного мира благодаря универсальной способности к адаптации, обучению, приспособлению. Отмечая указанные свойства, Т. Парсонс пишет: «В этом смысле все человеческие сообщества "культурны" и обладание культурой является неотъемлемым критерием человеческого общества»4. Стремление людей установить определенный порядок, хотя бы в локальных пределах — в рамках рода, племени, иного сообщества, — начинается с запретов и дозволений, простых императивов «можно» и «нельзя». Поиск этих понятий занял достаточно длительный период времени, когда люди сознательно и подсознательно вели отбор правил поведения, оправдавших себя благодаря своей целесообразности и способствовавших в конечном счете установлению порядка.
3 Леви-Строс К. Структурная антропология / Пер. с фр. В.В. Иванова. М., 2011. С. 159.
4 Парсонс Т. Система современных обществ / Пер. с англ. Л.А. Седова, А.Д. Ковалева. М., 1998. С. 13. Подробнее см.: LechnerF. Parsons' Action Theory and the Common Culture Thesis. Theory, Culture and Society. 1984. Vol. 2. Iss. 2. P. 71-83; Hart Ch. Essays in Honour of Talcott Parsons. Poynton; Cheshire, 2009.
Эти правила определили способы организации общественной жизни, формы взаимодействия людей, предотвращения конфликтов и противостояний. Образно говоря, создавался «социокультурный путеводитель», который способствовал выживанию человечества в условиях непостижимых для первобытного человека явлений природы, страха перед «высшими силами». Нормативность как принцип организации человеческого общества начинается с элементарных норм жизнеустройства, которые в процессе развития обогащались, складываясь в соционормативные системы, охватывающие все более многочисленные общности вплоть до государств и цивилизаций.
Постепенно из разрозненных норм возникали институты, упорядочивающие процессы совместного труда, дележа добычи, семейные отношения. На проблему сверхиндивидуального характера ценностно-нормативных систем обратил внимание Э. Дюркгейм, называвший институты, возникающие из социального общения людей «социальными фактами», которые отличаются от индивидуальной ориентации индивида5. Формирование институтов есть свидетельство усиления степени взаимодействия людей в первобытном обществе, что можно назвать «возрастанием социальности». Институционализация обеспечивает сплоченность рода, племени, орды, поскольку лишь коллективные действия оказываются эффективными в примитивных условиях жизни, связанных с постоянной борьбой за выживание.
К. Леви-Строс6 и Б. Малиновский7 обращают внимание на такое свойство первобытного мышления, как способность к наблюдению и классификации. «Любое классифицирование имеет превосходство над хаосом. Это — этап в направлении к рациональному порядку»8. Данное свойство мышления позволило типологизировать нормы, регулирующие однородные отношения, определив тем самым и порядок совместных работ, и проведение праздников, брачных обрядов, ини-циаций и т.д.
5 См.: SawyerR.K. Durkheim's Dilemma: Toward a Sociology of Emergence // Sociological Theory. 2002. Vol. 20. No. 2. P. 227-247.
6 Леви-Строс К. Тотемизм сегодня. Неприрученная мысль / Пер. с фр. А.Б. Островского. М., 2008. С. 157. Подробнее см.: Kirk G.S. Lévi-Strauss and the Structural Approach // Kirk G.S. Myth: Its Meaning and Functions in Ancient and Other Cultures. Cambridge; Berkeley, 1974. P. 42-83.
7 Малиновский Б. Миф в первобытной психологии // Малиновский Б. Избранное: Динамика культуры / Пер. с англ. В.Г. Николаева, В.Н. Поруса, Д.В. Трубоч-кина. М., 2004. С. 292.
8 Леви-Строс К. Тотемизм сегодня. Неприрученная мысль. С. 125.
Первичными формами социального регулирования были миф, магия, тотемизм — первобытные институты, которые в процессе длительного развития сформировались в социокультурные системы, отражающие исторический опыт и своеобразие различных народов и цивилизаций. Институты разнообразны, поскольку они упорядочивают различные области взаимодействия людей и, вместе с тем, тесно связаны; их эффективность в значительной мере определяется общим уровнем дифференциации той или иной культуры и ценностными ориентациями, преобладающими в общественном сознании.
Данные первичные институты разнообразны по сферам регулирования, по формам выражения, по способам воздействия на сознание и поведение людей. Вместе с тем они взаимодействуют, пересекаются, образуя систему. Институты могут быть формализованы (религия, ритуалы), фиксироваться в сознании людей (мораль, обычаи, традиции), иметь письменную или устную форму выражения, различные способы обеспечения (от государственного принуждения и отлучения от церкви до общественного осуждения, бойкота и т.д.). Независимо от этих особенностей институты всегда были определенным образом структурированы, складываясь в сложную сеть и образуя «большие системы»: социальные и культурные9. Как отмечал Дж. Тернер, «общество в целом можно определить как одну большую систему, состоящую из взаимосвязанных институтов»10.
Значительная заслуга в установлении связей политических и правовых институтов с демократией и экономическим ростом принадлежит Д. Норту. Так, по его мнению, институты — это правила игры, структура взаимодействия, которая управляет отношениями индивидов. Институты включают писаные законы, формальные социальные соглашения, неформальные правила поведения, а также средства принуждения к исполнению этих правил и норм11. Институты структурируют способ формирования у индивидов убеждений и мнений о поведении других людей.
Институциональным проблемам Д. Норт посвятил немало работ, но особый интерес представляет книга «Насилие и социальные по-
9 КрёберА., Парсонс Т. Понятие культуры и социальной системы / Пер. с англ. А. Харраша // Парсонс Т. О социальных системах. М., 2002. С. 690.
10 Тернер Дж. Структура социологической теории / Пер. с англ. О.С. Гавриш, З.В. Кагановой, В.Г. Осиповой, Н.В. Перцовой, В.М. Погостина, А.В. Шпаликова. М., 1985. С. 68.
11 См.: Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики / Пер. с англ. А.Н. Нестеренко. М., 1997. С. 18.
рядки», написанная в соавторстве с экономистом-историком Д. Уол-лисом и политологом Б. Вайнгастом12. В этом исследовании авторы используют понятия и термины, несколько непривычные для традиционной терминологии общественных наук: «государство закрытого доступа», «государство открытого доступа», «переход от порядков ограниченного доступа» и т.д., которые тождественны понятиям «недемократическое государство», «демократическое государство», «государство переходного периода». По мнению ученых, важна взаимосвязь институтов с деятельностью, сознанием людей, их убеждениями. Институциональные изменения происходят медленно, они неразрывно связаны с историческим развитием. Чем выше «институциональная неуверенность, тем более затратной становится эко-
номика»13.
В книге Д. Норта и его соавторов рассматриваются не только политические и экономические проблемы развития человечества, изменение природы обществ и институтов, но и путь от «естественного государства» к государству «открытого доступа», а также пороговые условия перехода от государств «закрытого доступа» к принципиально новому типу социальной формации, признаки которого авторы достаточно убедительно показывают. Своеобразие и нестандартность подходов, представленных в данном исследовании, обусловлены его междисциплинарностью, здесь затрагиваются вопросы политологии, истории, социологии, экономики. Концепция авторов раскрывает соотношение экономики и политики (демократии и экономического строя) в контексте институционализма, структурирующего данные процессы. Хорошо организованные институты, подчеркивают они, обладают адаптивной способностью, т.е. возможностью проявлять устойчивость и своевременно реагировать на происходящие изменения.
Авторы раскрывают признаки институциональной модели «закрытого (ограниченного) доступа» и модели «открытого доступа». Для модели «ограниченного доступа» характерны: медленно растущая экономика, чувствительная к потрясениям; политическое устройство, не основанное на общем согласии граждан, с централизованным правительством; господство социальных взаимоотношений и социальной иерархии, организованных на основе личных связей и законов, которые применяются не ко всем одинаково (привилегии «своим»); неза-
12 Норт Д., Уоллис Дж., Вайнгаст Б. Указ. соч.
13 Там же. С. 59.
щищенность права собственности; распространенность представлений об изначальном неравенстве людей14.
Модель «открытого доступа» — своего рода утопия. Она предстает как идеальный порядок, обеспечивающий доступ ко всем сферам жизни любому человеку, экономическую и политическую конкуренцию, развитие рынка и демократии, защиту гражданских прав безличным и беспристрастным способом, верховенство закона, общего для всех, государственный контроль над насилием. Порядок открытого доступа — это контроль над насилием посредством сдерживания, угрозы наказания со стороны государства, а также лишение негосударственных организаций, применяющих насилие, доступа к оказанию организационной поддержки15.
Особый интерес для трансформирующихся государств представляет теория перехода от порядка «закрытого доступа» к порядку «открытого доступа». Этот процесс, вопреки общепринятому мнению, начинается значительно позднее победы буржуазных революций. Данная проблема рассматривается на основе анализа исторического опыта Великобритании, США и Франции как государств-первопроходцев. В этих странах условия перехода от одного порядка к другому были созданы уже в конце XVII в., а осуществление перехода к модели «открытого доступа» (демократии) произошло между 1800 и 1850 гг. (например, во Франции данный процесс завершился к 1880 г.). Сравнительное исследование показывает, что переход от одной модели (формации) государства к другой происходит за относительно непродолжительный исторический период времени, на это обычно требуется около 50 лет16.
Институты целесообразно исследовать во взаимодействии с социальной или культурной системой 17, которая образует контекст, в котором раскрывается историческая значимость институтов, этапы их развития, выявляются новые грани права как уникального феномена культуры. Культура при этом понимается как институционально структурированная многоэлементная модель социального бытия человека, охватывающая все сферы общественных отношений, основанная на ценностно-ориентированных стандартах и механизмах,
14 См.: Норт Д., Уоллис Дж., Вайнгаст Б. Указ. соч. С. 383.
15 См.: там же. С. 70.
16 См.: там же. С. 77.
17 А. Крёбер и Т. Парсонс, отмечая разнообразие в общественных науках в понимании культуры и социальной системы, подчеркивали, что предубеждения, заключенные в вопросах о том, что важно, правильно, фундаментально, вообще не имеют смысла (см.: Крёбер А., Парсонс Т. Указ. соч. С. 690).
обеспечивающая их передачу от поколения к поколению, динамику и устойчивость.
Культурная система включает следующие элементы:
— социокультурный механизм как системообразующий фактор (нормы, институты и ценности)18;
— процесс интериоризации норм и ценностей, внутреннее согласие индивида, коллектива, общности с их необходимостью для упорядочения взаимодействия людей, поддержания социального порядка;
— практическую, творческую и иную деятельность людей, основанную на соответствующих правилах;
— результаты многообразных видов этой деятельности (духовные и материальные).
В отечественной юридической науке понятие «институт» длительный период времени рассматривалось в качестве структурного элемента системы права, имело прикладное значение, являясь результатом «конструкторской» деятельности правотворческих органов. С.С. Алексеев отмечал, что решающая роль в формировании институтов принадлежит компетентным органам, которые на основе практики и рекомендаций юридической науки формируют «стойкую общность» — правовой институт19.
В.С. Нерсесянц считает систему права научно-доктринальной, юридико-логической моделью для реальной практики правоустано-вительной деятельности, издания соответствующих законодательных и иных правоустановительных актов, их рационально организованного учета и систематизации. Систему права образуют: нормы права, правовые институты и отрасли права20.
Утверждение о сознательном конструировании правовых институтов было высказано также Г.В. Мальцевым, который подчеркнул значительные успехи юридической науки в области институциональных исследований: «...Юристы первыми сказали, что институт — сознательно сконструированный феномен, форма координации человеческой деятельности; они продолжают утверждать, будучи по-своему правыми, что он является продуктом творения законодателя»21.
18 Социокультурный механизм может рассматриваться как самостоятельная система, например при исследовании природы, назначения, взаимосвязи составляющих ее элементов — религии, морали, права, традиций, науки и т.д.
19 Алексеев С.С. Структура советского права. М., 1975. С. 129.
20 См.: Нерсесянц В.С. Общая теория права и государства. М., 1999. С. 442.
21 Мальцев Г.В. Социальные основания права. М., 2007. С. 400.
Сознательное конструирование институтов относится не только к правовому институту как элементу системы права. Любой институт (политический, нравственный, религиозный) как социокультурное явление выполняет функции передачи нормативного опыта, информирования, регулирования и всегда включает в себя поведенческий аспект. Поэтому можно утверждать, что институт — результат сознательного творчества, которое из потока разнообразных, подчас стихийно развивающихся отношений, отбирает наиболее целесообразные формы поведения с учетом цивилизационных, культурных особенностей быта и традиций социальных общностей. Однако сознательное далеко не всегда бывает научным и правильным. Об этом свидетельствует неэффективность многих правовых, политических, экономических институтов.
Т. Парсонс, один из авторитетнейших теоретиков социологии XX в., связывает проблему институционализации с поддержанием социального порядка. Социологический подход к изучению порядка, с его точки зрения, заключается «в анализе роли, которую в социальных системах играют институализированные стандарты нормативной культуры»22. Институционализация включает в себя поддержание и действие ценностей и норм во всех сферах социальной жизни, в том числе политической и экономической. Важное значение придавал Т. Парсонс стимулирующей ситуации — социальному и культурному окружению личности, реальности интересов и мотивации взаимодействия людей, а также ролевым ожиданиям акторов, их согласию с ценностями, легитимирующими процесс институционализации.
Внимание к проблематике институтов не чуждо и отечественной социологии. Усилиями многих ученых разработана структура социального действия институтов, которая включает ролевую систему (нормы и статусы); обычаи, традиции, правила поведения; формальные и неформальные организации; нормы и учреждения, регулирующие определенную сферу отношений; обособленный комплекс социальных действий23.
Теория институционального поведения — и с этим согласен не только Т. Парсонс, но и многие другие авторы — является преимущественно социологической теорией, имеет наибольшее значение
22 Парсонс Т. Точка зрения автора / Пер. с англ. Е. Молодцовой, В. Степанова // Парсонс Т. О социальных системах. С. 56.
23 См.: Добреньков В.И., Кравченко А.И. Социология. В 3 т. Т. 3. Социальные институты и процессы. М., 2000. С. 137—138.
для социальной науки24. Но надо иметь в виду, что институциональное поведение — это проблема всех общественных наук. Потому интересы, цели, мотивы, убеждения как факторы, влияющие на реализацию формальных правил, внимательно изучаются всеми общественными науками, поскольку это науки о человеке.
Развитие общественных наук в 1960—70-е гг. способствовало формированию системного подхода и структурно-функционального анализа, позволяющих объяснить связь институтов с поведением, «системой действий» участников общественных отношений. Как следствие применения указанных подходов возникли понятия «нормативность», «институционализация», прочно вошедшие в социологическую науку. Разработанная Т. Парсонсом «система действий», роль идей в социальной деятельности «оживила» традиционное для юристов понятие института как элемента, необходимого для упорядочения системы права, позволила установить связь и взаимодействие правовых институтов с иными институтами социокультурной системы, раскрыть их функциональную значимость.
Не отрицая значимости социологии в исследовании институтов как механизма взаимодействия людей и установления социального порядка, нельзя не признать и роль юриспруденции. Это обстоятельство отметил Т. Парсонс: «Очевидно, что во всей современной культуре, так же как и в других культурах, интеллектуальные традиции права — самые древние и великие. Социологам необыкновенно повезло, что они могут использовать богатый материал, накопленный правовой мыслью и практикой в течение многих и многих веков»25.
Искусство создания «правовых институтов» представлено в римском праве, которое Р. Иеринг назвал «высшим законом нашего юридического мышления, ставшим, как и христианство, культурным элементом нового мира»26. Римское право оказало значительное воздействие на мировой опыт правовой институционализации, в основном благодаря Corpus Iuris Civilis императора Юстиниана. В XI—XII вв. произошло «возрождение» римского права, его изучали в европей-
24 См.: Парсонс Т. Главные точки отсчета и структурные компоненты теории социальных систем / Пер. с англ. В. Чесноковой // Парсонс Т. О социальных системах. С. 115.
25 Парсонс Т. Введение // Американская социология. Перспективы. Проблемы. Методы / Пер. с англ. В.В. Воронина, Е.В. Зиньковского; отв. ред. Г.В. Осипов. М., 1972. С. 33.
26 Иеринг Р. Дух римского права на различных ступенях его развития. Ч. 1. СПб., 1875. С. 2.
ских университетах, что способствовало развитию юридической науки; римское право применялось в ряде европейских государств наряду с местными обычаями и каноническим правом, оказав существенное влияние на формирование европейских правовых «семей», в частности романо-германской (континентальной)27.
Г.В. Мальцев справедливо отмечал, что овладение институциональным подходом способно привести к изменению взглядов на процессы образования и функционирования правовых систем. Многое, по его мнению, меняет сама идея о том, что процесс правового регулирования не может быть сведен к действию законов как таковых, поскольку регулирование осуществляется на уровне юридических институтов — совокупностей норм, относящихся к различным законам и иным нормативным правовым актам, подобранных по единым критериям правоприменительного характера28.
А. Митюхин подчеркнул еще один важный аспект институционального подхода в юридической науке: «Применительно к сфере права это означает философско-правовое и теоретико-правовое обоснование ее институциональной организации, позволяющей реализовать политико-правовые условия ограничения государства правом»29.
Новые подходы, разумеется, «не отменяли» в правовой науке понятий норм и институтов как научно-доктринальной категории системы права, необходимой для правоустановительной деятельности. Но наряду с этим понятие «правовой институт» содержательно обогатилось, отныне оно рассматривается как способ взаимосвязи участников общественных отношений, способ передачи и сохранения образцов поведения, механизм адаптации формальных правил к социальным изменениям.
3. Постсоветская история: опыт институционального развития
Россия обладает уникальным историческим опытом в сфере ин-ституционализации: дважды она вставала на путь радикального отказа от прежних институциональных систем и создания новых в предельно
27 Подробнее см.: Давид Р., Жоффре-Спинози К. Основные правовые системы современности / Пер. с фр. В.А. Туманова. М., 1999. С. 51—53; 40—44; Марченко М.Н. Правовые системы современного мира. М., 2008. С. 29—53; Мальцев Г.В. Культурные традиции права. М., 2013. С. 306-338.
28 См.: Мальцев Г.В. Социальные основания права. С. 388-488.
29 Митюхин АЛ. Государство в сфере права. Институциональный подход. Ал-маты, 2000. С. 165.
сжатые сроки. Прошло столетие после Октябрьской революции 1917 г. и почти три десятилетия со времени вступления России (вначале в составе СССР, а затем как независимого суверенного государства) на путь трансформации. Эти два события значимы не только в истории России, они оказали огромное влияние на весь процесс мирового развития. Эти уникальные социальные эксперименты оказали не только идеологическое, мировоззренческое, но и практическое воздействие на выбор многими странами моделей государственно-правового развития30.
Институциональные преобразования в новейшей человеческой истории всегда отличались масштабностью. В ХХ в. строительство социализма по различным причинам выбрало более трети человечества. В XXI в. на сложный, непредсказуемый путь трансформации встали не только постсоциалистические государства, этот процесс охватывает и развивающиеся страны, принадлежащие к различным культурам (Чили, Никарагуа, Индия, Шри-Ланка).
Трансформация — неизбежный процесс, поскольку все страны хотят стать равноценными участниками мирохозяйственных и международных связей. Гж. Колодко отмечает, что свыше 30 стран мира, т.е. И населения земного шара, вступили на путь либеральных рыночных и демократических реформ31.
В период преобразований особую важность имеют социальные институты, призванные обеспечить положительную динамику трансформационных процессов, минимизировать цену, которую неизбежно придется платить за радикальные перемены.
Для радикального изменения всех элементов той или иной системы существуют два пути — трансформационный и эволюционный. Так, эволюционный путь развития был избран Китаем, который еще в 1978 г. без дискуссий и громких заявлений начал аграрную реформу, заложившую основы полноценного рынка. Никаких комплексных преобразований в официальных программах и стратегиях не намечалось, сохранялось построение социализма с «китайской спецификой», продолжалось формирование гармоничного общества, декларировалась «низовая демократия»32.
30 См.: Аузан А. Крупное институциональное событие // Мир перемен. 2017. № 4.С. 16.
31 См.: Колодко Гж. Великие трансформации 1989—2029 гг. // Мир перемен. 2010. № 1. С. 62.
32 См.: Бородич В.Ф. Проблемы трансформации политических систем Китая и России (конец ХХ — начало XXI в.: опыт сравнительного анализа. М., 2008. С. 51-55.
Россия и другие постсоциалистические страны избрали путь трансформации, определив для проведения этого процесса весьма короткие сроки. Это была большая ошибка. Немногие из реформаторов предполагали, что радикальная смена экономической, политической, социальной систем повлечет за собой огромные трудности, тяжелые испытания для народа, колоссальные материальные потери, раскол общества, разрушение производства. Но времени на раздумья, как казалось многим, не оставалось, и трансформация началась стихийно, ломая все, что связано было с прежним режимом. Вероятно, многие боялись упустить этот исторический шанс, поскольку промедление могло привести к реставрации авторитаризма.
Поэтому для нормализации трансформационных процессов необходима была продуманная институционализация, стабилизирующая общественные отношения в ходе воплощения в жизнь реформаторских стратегий и программ. Потребность в этом обусловливалась еще и тем, что Россия переживала первый в мировой истории опыт, когда социалистическое общество возвращалось к предшествующей стадии развития (как это следует, по крайней мере, из историко-материали-стической модели). Опыт революции как «крупного институционального события» был забыт и вновь повторились ошибки прошлого — разрушение «до основания». Этап реформ, по сути дела, был «мирной» революцией и, как все революции, сопровождался хаосом.
Разрушение социалистических систем и их институциональной опоры (как в политике, так и в экономике) поставило вопрос о выборе новых институтов, которые должны соответствовать новому типу общества. Можно ли было в ситуации развала прежних институтов и установившегося хаоса искать новые, не применявшиеся ранее в исторической практике модели? И тогда, и сегодня такие поиски были бы бесполезны, ведь стремиться надо не к новизне института, а к его эффективности.
Профессор Е. Клеер полагает, что теоретически можно представить себе две модели, способные к развитию экономики с соответствующими ей политическими и социальными институтами, — автономную и имитационную. Автономные модели реализуются только в государствах-первопроходцах, создающих новую систему в условиях внешнего окружения, где господствует уходящий в прошлое социально-экономический уклад. Это несколько стран Западной Европы, которым многие другие страны по разным причинам вынуждены были подражать.
Трансформация, если ее проводить в кратчайшие сроки, объективно требует подражания, имитации. «Только усвоение лучших, самых
эффективных институциональных решений могло гарантировать успех трансформации»33. Речь идет об институтах политического и экономического характера, выборе рыночной, социально ориентированной модели, механизмов, способствующих инновационному развитию. Вполне понятны трудности подобного процесса. Заимствованные модели и институциональные структуры, с одной стороны, в некоторой степени способствовали развитию демократии, социальной рыночной экономики, защите прав и свобод человека, а с другой — породили обострение социального неравенства. Ожидать быстрого решения комплексных проблем в таких условиях было бы утопичным. Следует учесть не только сложность текущей ситуации, но и «инерцию прошлого», которая подчас реанимирует те негативные способы и приемы решения социальных проблем которые заставили миллионы людей встать на путь радикального преобразования общества.
Е. Клеер называет подражанием, «имитацией» принятие тех капиталистических институтов, которые были восприняты постсоциалистическими и развивающимися странами. На мой взгляд, это не вполне правильный акцент. Заимствование институтов, выстраданных человечеством в борьбе с рабской зависимостью, феодальной закрепощенностью, тоталитаризмом, — закономерный процесс. Пройдут столетия, но едва ли кто-то сможет создать что-то более рациональное, разумное, гуманное и вместе с тем прагматическое, чем институты народовластия, прав и свобод человека, разделения властей, независимого суда и др. Они нашли закрепление в конституциях постсоциалистических государств, причем являются основополагающими конституционными принципами, призванными быть стержневой опорой демократического режима. Они провозглашены и в Конституции РФ 1993 г.
Все постсоциалистические страны прошли за годы трансформации очень трудный путь, на котором были успехи, но были и провалы, определяемые и внутренними, и внешними обстоятельствами, нередко отмечалось и движение вспять.
Страны Центральной и Восточной Европы прошли этот путь легче, чем Россия. Во-первых, потому, что авторитарные режимы в этих государствах продержались меньше, во-вторых, процесс трансформации был облегчен вхождением этих стран в Европейский союз, оказавший им экономическую помощь. Но, несмотря на отмеченные обсто-
33 Клеер Е. Центральная и Восточная Европа: периферийный и имитационный капитализм // Мир перемен. 2017. № 2. С. 33.
ятельства, этим странам не удалось приблизиться к западным реалиям ни по уровню жизни, ни по уровню инновационности технологий.
Достижения постсоциалистических государств в экономических преобразованиях различны. Наиболее успешны экономические реформы в Польше, Словакии, Эстонии. Однако политические преобразования в ряде стран осуществляются не столь результативно. Так, в Польше, по мнению известного профессора Гж. Колодко, реформаторы достигли «больших успехов в перестройке экономики, чем политической системы. Можно сказать, что в 2017 г. лучше работает польский рынок, чем польская демократия»34. Впрочем, демократия развивается неравномерно и противоречиво не только в Польше.
Оценивая результаты трансформации стран Центральной Европы, Е. Клеер отмечает существенное изменение облика прежних институтов и системы общественных взаимосвязей. Однако масштаб и глубина изменений различны, и во многих сферах реликты прошлого по-прежнему заметны. Как свидетельствует статистика, создание рыночной экономики способствовало улучшению благосостояния граждан. За этот период ВВП на душу населения вырос по сравнению с 1995 г. в Болгарии — в 4 раза; в Чехии — в 3,4; в Эстонии — в 6,4; в Литве — в 4,5; в Латвии — в 4,1; в Польше — в 3,5 35. Вместе с тем произошло весьма значительное социальное и имущественное расслоение, серьезной проблемой стала безработица.
Институциональные проблемы существуют не только в экономике. В странах СНГ идет процесс демодернизации и даже архаизации общественной жизни: сформировались жесткие авторитарные политические системы или режимы с «проблемами демократии». Социальная рыночная экономика подменяется кланово-феодальным периферийным капитализмом. После развала Союза ССР образовалось дезинтегрированное пространство, в котором правовая институционализа-ция заменяется традиционными институтами и обычаями. При этом страны, имеющие доступ к нефти и другим природным ресурсам, — Азербайджан, Казахстан и Туркменистан, превысили среднемировой уровень ВВП на душу населения, что свидетельствует о явной неравномерности институционального развития: экономика опережает право.
О проблемах и ошибках России, допущенных в процессе трансформации, написано и сказано много. Но страна изначально ока-
34 Подробнее см.: Растерянный человек между отчаяньем и надеждой: мировая ситуация и российская специфика // Мир перемен. 2017. № 2. С. 10.
35 Подробнее см.: Клеер Е. Указ. соч. С. 36-40.
залась в крайне неблагоприятной ситуации: развал СССР, стремление лидеров бывших союзных республик к суверенитету (а по сути, к личной власти), непредсказуемость событий, поставивших страну на грань гражданской войны, вспыхнувшие межнациональные конфликты. Перед Россией, как и перед другими государствами, встал вопрос о институционализации основ нового строя. В 1993 г. была принята Конституция РФ, основанная на принципах народовластия, прав человека, социальной рыночной экономики, которая получила массовую поддержку населения.
Однако еще до принятия Конституции РФ 1993 г. «молодые реформаторы» избрали неолиберальную модель рыночной экономики. Принятие этой модели — самая серьезная политическая, экономическая и институциональная ошибка, неблагоприятные последствия которой страна испытывает и сегодня. Согласно концепции неолиберализма, рынок свободен от государственного воздействия на экономику, роль государства в экономической сфере должна быть минимизирована. Неравенство в этой концепции рассматривается как неизбежный результат глобализации, конкуренции, технологических изменений. Мировая конъюнктура рынка и логика его развития требуют, чтобы налоги на предпринимательскую деятельность были снижены, а социальная деятельность государства ограничена, поскольку бедность и социальное неравенство — естественные и неизбежные процессы.
Эта модель и «шоковая терапия», избранная «молодыми реформаторами», привели к приватизации, чья законность и справедливость находятся под вопросом. Так или иначе, но передел государственной собственности совершился, при этом власть и собственность не были разделены, средний класс не был сформирован, произошел все усугубляющийся раскол общества. Как отмечают некоторые исследователи, в результате реформирования российское государство в 1990-е гг. потеряло больше ресурсов, чем за время Второй мировой войны36.
Следует напомнить, что после прихода к власти Б.Н. Ельцина в стране не были созданы ни стратегия перехода к рыночной экономике, ни социальные программы, ни сбалансированные правовые институты, но Президент требовал «ускорения» приватизации. Под это требование стали поспешно создаваться «правовые инструменты». Руководство страны проигнорировало заявление, подписанное 45 учеными — российскими и американскими (из них пять являлись лауреа-
36 См.: Примаков Е.М. Современная Россия и либерализм // Российская газета. 2012. 17 дек.
тами Нобелевской премии) об опасности поспешной приватизации, основанной на принципах неолиберализма, которые неизбежно ведут к расколу общества, падению уровня жизни населения. Как подчеркивает Р.Х. Симонян, период зарождения российской рыночной экономики — источник тех реалий, к которым подошла Россия сегодня37.
В результате поспешности проведения рыночных реформ стали закрываться крупные производства, тысячи людей остались без работы и средств к существованию. Резко повысились цены на продовольственные и промышленные товары, начались невыплаты пенсий и зарплат. Трудная экономическая ситуация привела к социальному неравенству, и это проецировалось на другие сферы жизни, в частности, на политику, культуру, социальную сферу. Произошел резкий социальный раскол общества. Нобелевский лауреат по экономике Дж. Стиглиц отметил: «Россия обрела самое худшее из всех возможных состояний общества — колоссальный упадок, сопровождаемый столь же огромным ростом неравенства. И прогноз на будущее мрачен: крайнее неравенство препятствует росту»38.
На первом этапе реформирования общества в России возникли и развивались важнейшие демократические институты — свободные выборы, многопартийность, свобода слова, митингов, демонстраций. Конституция РФ закрепила права и свободы человека, соответствующие международным стандартам. Однако отсутствие исторического опыта демократии привело к значительному ограничению начавшихся демократических процессов и преобразований. Так, фальсификации выборов различных уровней закончились массовыми протестами и привлечением ряда их участников к уголовной и административной ответственности. Были внесены изменения в законодательные акты, конкретизировавшие порядок реализации отдельных прав человека, гарантированных Конституцией РФ. Усилилась административная вертикаль власти, произошло ограничение конкуренции в политической сфере, а также в экономике в связи с ростом монополий.
Необходимо признать, что после почти 30 лет трансформационных процессов страна не добилась успехов ни в экономике (которая по-прежнему носит сырьевой характер), ни в инновационном развитии технологий, ни в создании среднего класса, ни в социальной сфере.
37 См.: Симонян Р.Х. Без гнева и пристрастия. Экономические реформы 1990-х гг. и их последствия для России. М., 2010. С. 20-25.
38 Стиглиц Дж. Глобализация: тревожные тенденции / Пер. с англ. Г.Г. Пиро-гова. М., 2003. С. 25.
На примере нашей страны можно проследить следующую закономерность. Во всех постсоциалистических странах проявляется «эффект колеи», т.е. воспроизводство прежних стереотипов мышления и поведения, которые кажутся для части населения предпочтительными. Длительное пребывание в условиях официальной идеологии, персонифицированной системы власти, декоративных выборов оставляет неизгладимые следы во многих поколениях людей. Авторитаризм сегодня вновь становится привлекательным для некоторой части молодежи. Таким образом, следует отметить, что состояние общественного сознания выступает фактором, осложняющим институциональные преобразования. Здесь возможны не только стагнация, но и регрессивное движение. Не зря Д. Норт, отмечая тройственную задачу трансформации, выделил приоритеты, которые могут противоречить друг другу: осваивать новые институциональные структуры и механизмы; преодолевать негативные последствия перемен и ошибок; сохранять ценное из наследия прошлого39. Снятие указанных противоречий в значительной степени зависит от состояния общественного мнения, от диалога власти и гражданского общества, признания со стороны населения реформ, инициированных «сверху».
Непредсказуемость и неустойчивость современного мира ощущается не только в постсоциалистических странах, вступивших на путь радикального преобразования, но и в развитых государствах с относительно устойчивой институциональной структурой. Соревнование между капиталистической и социалистической системами вскрыло их существенные недостатки. Сегодня человечество активно ищет новые модели общественного жизнеустройства, желая достичь баланса между рыночными отношениями и государственными механизмами.
В связи с этим в зарубежной литературе уделяется много внимания устойчивости систем, а также механизмам, способным своевременно реагировать на изменения, происходящие в обществе. По своей природе институты долговременны, в политико-экономической сфере изменения чаще всего происходят постепенно и их необходимо отслеживать и реагировать на них, чтобы избежать поспешных институциональных решений. В этой связи можно вспомнить книгу Г. Дж. Бермана, в которой он пишет о проблемах утраты доверия к институтам права и религии: «Вся наша культура, похоже, столкнулась с возможностью своего рода нервного срыва. Одним из главных симптомов этого угрожающего
39 См.: Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. С. 8.
нам срыва является массовая утрата доверия к праву — не только со стороны потребителей, но и со стороны законодателей и "распространителей" права. Второй столь же заметный симптом — утрата доверия к религии — опять-таки не столько теми, кто (по крайней мере на похоронах и свадьбах) сидят на скамьях наших церквей и синагог, но и теми, кто стоит на кафедрах»40. Автор считает, что такая ситуация сложилась в результате кризиса западной правовой традиции и цивилизации, который начался после Первой мировой войны. Он объясняет этот кризис беспрецедентными социальными, экономическими преобразованиями, оказавшими на традиционные правовые и религиозные институты и ценности огромное влияние во всех странах Запада. Во многом были утрачены «стиль целостностей», «реальности ценностей», которые всегда были опорой общества41.
Значительное внимание сегодня уделяется исследованию изменений в обществе, связанных с состоянием демократии, политических и правовых институтов. Американские политологи Д. Асемоглу и Дж. А. Робинсон указывают на «ключевые вопросы общественных наук, на которые не существует ни распространенных ответов, ни общепринятых концептуальных структур для их решения», такие как: «почему недемократические общества переходят к демократии, что определяет время и место таких переходов, почему некоторые демократии, будучи однажды установленными, становятся консолидированными и сохраняются, тогда как другие становятся жертвами переворотов и возвращаются к диктатурам?»42.
Авторы считают, что для ответа на эти вопросы необходимо выявление факторов, обусловливающих политические институты (демократические и недемократические). Они структурируют общество по принципу: «элита — большинство» или «элита — граждане». Такой подход к решению поставленных вопросов отличается оригинальностью.
Общество состоит из двух групп — элиты и граждан. Недемократия — правление элиты, которая проводит выгодную ей политику. В демократии граждане имеют больше власти и проводят ту политику, которую они хотят. Поскольку при демократии элита очень многое теряет, она имеет стимул противостоять демократии или подрывать ее.
40 Берман Г.Дж. Вера и закон: примирение права и религии / Пер. с англ. М. Тименчикова, Д. Шабельникова. М., 2008. С. 13.
41 См.: там же. С. 43-44.
42 Асемоглу Д., Робинсон Дж.А. Экономические истоки диктатуры и демократии / Пер. с англ. С.В. Моисеева. М., 2015. С. 36.
И тем не менее большинство демократий возникает тогда, когда они создаются элитами.
Авторы полагают, что уступки в ответ на угрозы бунтов, восстаний, в крайнем случае — революций, равно как и репрессии, требуют больших затрат. Уступки-обещания при сохранении прежних политических институтов ненадежны. Проблема состоит в необходимости ограничения власти элиты посредством создания новых институтов, подтверждающих ее приверженность демократии. «Если элита хочет спасти свою шкуру», она должна передать политическую власть гражданам. Именно это и делает переход к демократии, создавая убедительную приверженность будущим мерам государственной политики в пользу большинства. Почему изменение политических институтов способно предотвратить революцию, если для граждан она привлекательна? Вероятно потому, что она дорогостояща, затратна, в ее ходе могут быть уничтожены общественные богатства. «Именно эти затраты для граждан, так же, как и для элиты, позволяют избежать революции с помощью уступок или демократизации, осуществляемых элитой»43.
Для Д. Асемоглу и Дж. А. Робинсона разница между конкретной политикой и институтами заключается в «долговечности» институтов и их способности влиять на распределение политической власти в будущем. Это качество институтов ценно как механизм обязательств. Политические институты — это не просто обещание, а обязательство на будущее; мы живем в динамично развивающемся мире и индивиды интересуются не только политическими мерами, принимаемыми сегодня, но и теми мерами, которые будут инициированы завтра. Возможен и переход от демократии к недемократии (его вероятность определяется усилением элиты и ее экономическими возможностями оказывать давление на власть).
Позиция авторов вызвала много критических замечаний политологов и экономистов. Противники данной концепции обращают внимание на то, что существует множество причин и условий, влияющих на демократизацию общества. Так, С. Хантингтон перечисляет 27 различных факторов, способствующих, по его мнению, развитию демократического процесса. Однако Д. Асемоглу и Дж. А. Робинсон пишут, что «огромная сила применяемого нами аналитического подхода в том, что эти вопросы становятся кристально ясны»44. Свои иссле-
43 Асемоглу Д., Робинсон Дж.А. Экономические истоки диктатуры и демократии. С. 36.
44 Там же. С. 109.
дования авторы подтверждают математическими моделями политических и экономических институтов.
На мой взгляд, позиции названных авторов убедительны. Кризис идей крайнего индивидуализма и классического либерализма определился в конце XIX — начале ХХ в. Возрастание противоречий в обществе, консолидация пролетариата обусловили необходимость новых способов реагирования государства на данную ситуацию, цель которых — предотвращение революционных потрясений. В этот период получает широкое признание и распространение марксистская доктрина, ориентированная на социалистическую революцию, свержение буржуазии. Чутко улавливая эти процессы, либералы «новой волны» выдвинули так называемое позитивное понимание свободы, означавшее обязанность государства обеспечить преодоление социального неравенства. Такие процессы происходили в Англии, Германии, Франции.
Следовательно, боязнь революционных потрясений — одна из причин уступок элиты. Конечно, нельзя исключать гуманистическую составляющую расширения демократии и социальной деятельности государства. Но усиление рабочего движения, пропаганда марксистской идеологии определили необходимость радикальных мер, связанных с перераспределением власти между элитой и большинством и улучшением материального положения большинства.
На основе идеологии «нового материализма», который был поддержан значительной частью элиты, возникла идея социального государства, сыгравшая огромную роль в предотвращении революций, гражданских войн, гибели людей и материального опустошения (интересные соображения об этой идее были высказаны выдающимся дореволюционным философом и теоретиком права и государства П.И. Новгородцевым45). Очевидно, что продуманные, обоснованные институты, обладающие «адаптивной эффективностью», способностью адекватно реагировать на происходящие в обществе изменения, предпочтительнее любых революций.
4. Заключение
Внимание науки к проблематике институтов и институционали-зации имеет целый ряд причин. С одной стороны, общество всегда стоит перед выбором модели развития, и до тех пор, пока человече-
45 См.: Новгородцев П.И. Введение в философию права. Кризис современного правосознания. М., 1996. С. 204-256.
ство остается живой и саморазвивающейся системой, перспективы будущего остаются объектом дискуссий, рассуждений и идеологизированных спекуляций. Ни одна институциональная теория не является универсальной, в силу чего трансформационные модели всегда будут конкурировать с эволюционными. При этом опыт развития человечества (и России в особенности) убедительно демонстрирует, что революция как радикальное преобразование общества менее всего способна улучшить существующую систему общественных отношений и создать демократическое общество. Поэтому речь может идти только о том, какие именно институты и в какой мере стоит трансформировать ради достижения социально полезных целей. С другой стороны, социальные институты нельзя воспринимать прагматически. Любой сколько-нибудь устойчивый институт есть и культурная конденсация совокупного опыта, опыта человека как родового существа. Институт, в том числе правовой, — это способ связи, коммуникации между членами того или иного сообщества. Для человека институт есть форма и способ усвоения социально значимых ценностей, пространство социализации, предпосылка развития новых возможностей. В этом смысле верность человечества определенным ценностям, сконцентрированным в морали, праве, религии, выступает естественной предпосылкой продолжения собственно человеческой истории, которую, заметим, невозможно редуцировать ни к базису и надстройке, ни к цивилизационному «вызову и ответу», ни к какой-либо еще формализованной схеме. Свобода, справедливость, равенство — все эти идеи, будучи воплощенными в определенной деятельности людей и их коллективов, по своему содержанию остаются неисчерпаемыми. Именно поэтому любая институциональная трансформация оказывается не лишенной идеальных ориентиров, следование которым придает ей столь необходимую сегодня «адаптивную эффективность».
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
Алексеев С.С. Структура советского права. М.: Юридическая литература, 1975.
Асемоглу Д., Робинсон Дж.А. Экономические истоки диктатуры и демократии / Пер. с англ. С.В. Моисеева. М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2015.
Аузан А. Крупное институциональное событие // Мир перемен. 2017. № 4. С. 16-20.
Берман Г.Дж. Вера и закон: примирение права и религии / Пер. с англ. М. Ти-менчикова, Д. Шабельникова. М.: Московская школа политических исследований, 2008.
Бородич В.Ф. Проблемы трансформации политических систем Китая и России (конец ХХ — начало XXI в.): опыт сравнительного анализа. М.: ИДВ РАН, 2008.
Давид Р, Жоффре-Спинози К. Основные правовые системы современности / Пер. с фр. В.А. Туманова. М.: Междунар. отношения, 1999.
Добренькое В.И., Кравченко А.И. Социология: в 3 т. Т. 3. Социальные институты и процессы. М.: ИНФРА-М, 2000.
Иеринг Р. Дух римского права на различных ступенях его развития. Ч. 1. СПб.: Тип. В. Безобразова и Ко, 1875.
Клаус В. Будущее международных институтов развития: могут ли неудачи быть еще большими? // Мир перемен. 2016. № 1. С. 8—10.
Клеер Е. Центральная и Восточная Европа: периферийный и имитационный капитализм // Мир перемен. 2017. № 2. С. 25—40.
Колодко Гж. Великие трансформации 1989—2029 гг. // Мир перемен. 2010. № 1. С. 62-76.
Крёбер А, Парсонс Т. Понятие культуры и социальной системы / Пер. с англ. А. Харраша // Парсонс Т. О социальных системах. М.: Академический проект, 2002. C. 689-692.
Леви-Строс К. Структурная антропология / Пер. с фр. В.В. Иванова. М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2011.
Леви-Строс К. Тотемизм сегодня. Неприрученная мысль / Пер. с фр. А.Б. Островского. М.: Академический проект, 2008.
Малиновский Б. Миф в первобытной психологии // Малиновский Б. Избранное: Динамика культуры / Пер. с англ. В.Г. Николаева, В.Н. Поруса, Д.В. Тру-бочкина. М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2004. С. 285-334.
Мальцев Г.В. Культурные традиции права. М.: Норма — ИНФРА-М, 2013.
Мальцев Г.В. Социальные основания права. М.: Норма, 2007.
Марченко М.Н. Правовые системы современного мира. М.: «Зерцало-М», 2008.
Митюхин А. Государство в сфере права. Институциональный подход. Алматы: Высшая школа права «Адилет», 2000.
Нерсесянц В.С. Общая теория права и государства. М.: Норма — ИНФРА-М, 1999.
Новгородцев П.И. Введение в философию права. Кризис современного правосознания. М.: Наука, 1996.
Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики / Пер. с англ. А.Н. Нестеренко. М.: ФЭК «Начала», 1997.
Норт Д., Уоллис Д., Вайнгаст Б. Насилие и социальные порядки. Концептуальные рамки для интерпретации письменной истории человечества / Пер. с англ. Д. Узланера, М. Маркова, Д. Раскова, А. Расковой. М.: Изд-во Института Гайдара, 2011.
Парсонс Т. Введение // Американская социология. Перспективы. Проблемы. Методы / Пер. с англ. В.В. Воронина, Е.В. Зиньковского; отв. ред. Г.В. Осипов. М.: Прогресс, 1972. С. 25-36.
Парсонс Т. Главные точки отсчета и структурные компоненты теории социальных систем / Пер. с англ. В. Чесноковой // Парсонс Т. О социальных системах. М.: Академический проект, 2002. С. 96-146.
Парсонс Т. Система современных обществ / Пер. с англ. Л.А. Седова и А.Д. Ковалева. М.: Аспект Пресс, 1998.
Парсонс Т. Точка зрения автора / Пер. с англ. Е. Молодцовой, В. Степанова // Парсонс Т. О социальных системах. М.: Академический проект, 2002. С. 15-72.
Растерянный человек между отчаяньем и надеждой: мировая ситуация и российская специфика // Мир перемен. 2017. № 2. С. 8-24.
Симонян Р.Х. Без гнева и пристрастия. Экономические реформы 1990-х годов и их последствия для России. М.: Экономика, 2010.
Стиглиц Дж. Глобализация: тревожные тенденции / Пер. с англ. Г.Г. Пирого-ва. М.: Национальный общественно-научный фонд, 2003.
Тернер Дж. Структура социологической теории / Пер. с англ. О.С. Гавриш, З.В. Кагановой, В.Г. Осиповой, Н.В. Перцовой, В.М. Погостина, А.В. Шкалико-ва. М.: Прогресс, 1985.
Hart Ch. Essays in Honour of Talcott Parsons. Poynton; Cheshire: Midrash Publications, 2009.
Kirk G.S. Lévi-Strauss and the Structural Approach // Kirk G.S. Myth: Its Meaning and Functions in Ancient and Other Cultures. Cambridge; Berkeley: Cambridge University Press; University of California Press, 1974. P. 42-83.
Lechner F Parsons' Action Theory and the Common Culture Thesis. Theory, Culture and Society. 1984. Vol. 2. Iss. 2. P. 71-83. DOI: 10.1177/0263276484002002007
Sawyer R.K. Durkheim's Dilemma: Toward a Sociology of Emergence // Sociological Theory. 2002. Vol. 20. No. 2. P. 227-247. DOI: 10.1111/1467-9558.00160
REFERENCES
(2017). Rasteryannyi chelovek mezhdu otchayan'em i nadezhdoi: mirovaya situatsiya i rossiiskaya spetsifika [Confused Man between Despair and Hope: World Situation and Russian Specificity]. Mirperemen [The World of Transformations], (2), pp. 8-24. (in Russ.).
Acemoglu, D. and Robinson, J.A. (2006). Economic Origins of Dictatorship and Democracy. New York: Cambridge University Press. DOI: 10.1017/CB09780511510809 [Russ. ed.: Acemoglu, D. and Robinson, J.A. (2015). Ekonomicheskie istoki diktatury i demokratii. Translated from English by S.V. Moiseev. Moscow: Izdatel'skii dom Vysshei shkoly ekonomiki]. DOI: 10.17323/978-5-7598-0825-1
Alekseev, S.S. (1975). Struktura sovetskogoprava [Structure of Soviet Law]. Moscow: Yuridicheskaya literatura. (in Russ.).
Auzan, A. (2017). Krupnoe institutsional'noe sobytie [A Major Institutional Event]. Mirperemen [The World of Transformations], (4), pp. 16-20. (in Russ.).
Berman, H.J. (1993). Faith and Order: The Reconciliation of Law and Religion. Atlanta: Emory University Press. [Russ. ed. Berman, H.J. (2008). Vera i zakon:primirenie prava i religii. Translated from English by M. Timenchikov and D. Shabel'nikov. Moscow: Moskovskaya shkola politicheskikh issledovanii].
Borodich, V.F. (2008). Problemy transformatsii politicheskikh sistem Kitaya i Rossii (konetsXX — nachalo XXI v.): opyt sravnitel'nogo analiza [Problems of Transformation of Political Systems in China and Russia in Late 20th and Early 21st Centuries: A Comparative Analysis]. Moscow: Institut Dal'nego Vostoka RAN. (in Russ.).
David, R. and Jauffret-Spinosi, C. (1992). Les grands systemes de droit contemporains. 10е éd. Paris: Dalloz. (in Fr.). [Russ. ed.: David, R. and Jauffret-Spinosi, C. (1999). Osnovnye pravovye sistemy sovremennosti [Major Legal Systems in the World Today]. Translated from French by V.A. Tumanov. Moscow: Mezhdunarodnye otnosheniya].
Dobren'kov, V.I. and Kravchenko, A.I. (2000). Sotsiologiya: v 3 t. [Sociology in 3 Vol.]. Volume 3. Sotsial'nye instituty i protsessy [Social Institutions and Processes]. Moscow: INFRA-M. (in Russ.).
Hart, Ch. (2009). Essays in Honour of Talcott Parsons. Poynton; Cheshire: Midrash Publications.
Jehring von, R. (1873). Geist des römischen Rechts auf den verschiedenen Stufen seiner Entwicklung. Erster Theil. Leipzig: Breitkopf und Härtel. (in Germ.). [Russ. ed.: Jehring von, R. (1875). Dukh rimskogoprava na razlichnykh stupenyakh ego razyitiya [The Spirit of Roman Law at the Various Stages of Its Development] Translated from German. Part 1. Saint Petersburg: Tipografiya V. Bezobrazova i Ko].
Kirk, G.S.(1974). Lévi-Strauss and the Structural Approach. In: Kirk, G.S. Myth: Its Meaning and Functions in Ancient and Other Cultures. Cambridge; Berkeley: Cambridge University Press; University of California Press, pp. 42-83.
Klaus, V. (2016). Budushchee mezhdunarodnykh institutov razvitiya: mogut li neudachi byt' eshche bol'shimi? [The Future of International Development Institutions: Can Their Failures Be Even Greater?]. Mirperemen [The World of Transformations], (1), pp. 8-10. (in Russ.).
Kleer, E. (2017). Tsentral'naya i Vostochnaya Evropa: periferiinyi i imitatsionnyi kapitalizm [Central and Eastern Europe: Peripheral and Imitative Capitalism]. Mir peremen [The World of Transformations], (2), pp. 25-40. (in Russ.).
Kolodko, G. (2010). Velikie transformatsii 1989-2029 gg. [Great Transformations of 1989-2029]. Mirperemen [The World of Transformations], (1), pp. 62-76. (in Russ.).
Kroeber, A.L. and Parsons, T. (1958). The Concept of Culture and Social System. American Sociological Review, 23(5), pp. 582-590. [Russ. ed.: Kroeber, A.L. and Parsons, T. (2002). Ponyatie kul'tury i sotsial'noi sistemy. Translated from English by A. Kharrash. In: Parsons, T. O sotsial'nykh sistemakh [On Social Systems]. Moscow: Akademicheskii proekt, pp. 689-692].
Lechner, F. (1984). Parsons' Action Theory and the Common Culture Thesis. Theory, Culture and Society, 2(2), pp. 71-83. DOI: 10.1177/0263276484002002007
Lévi-Strauss, C. (1958). Anthropologie Structurale. Paris: Plon. (in Fr.). [Russ. ed: Lévi-Strauss, C. (2011). Strukturnaya antropologiya [Structural Anthropology]. Translated from French by V.V. Ivanov. Moscow: EKSMO-Press Publ.].
Lévi-Strauss, C. (1962). La Pensée sauvage. Paris: Plon. (in Fr.). [Russ. ed.: Lévi-Strauss, C. (2008). Totemizm segodnya. Nepriruchennaya mysl' [Totemism Today. The Savage Mind]. Translated from French by A.B. Ostrovskii. Moscow: Akademicheskii proekt].
Lévi-Strauss, C. (1962). Le Totémisme aujourd'hui. Paris: Presses Universitaires de France. (in Fr.). [Russ. ed.: Lévi-Strauss, C. (2008). Totemizm segodnya. Nepriruchennaya mysl' [Totemism Today. The Savage Mind]. Translated from French by A.B. Ostrovskii. Moscow: Akademicheskii proekt].
Mal'tsev, G.V. (2007). Sotsial'nye osnovaniya prava [The Social Basis of Law]. Moscow: Norma. (in Russ.).
Mal'tsev, G.V. (2013). Kul'turnye traditsiiprava [Cultural Traditions of Law]. Moscow: Norma — INFRA-M, 2013. (in Russ.).
Malinowski, B. (1948). Myth in Primitive Psychology. In: Malinowski, B. Magic, Science and Religion and other Essays. Garden City; New York: Doubleday, pp. 93—148. [Russ. ed.: Malinowski, B. (2004). Mif v pervobytnoi psikhologii. Translated from English by V.G. Nikolaev. In: Malinowski, B. Izbrannoe: Dinamika kul'tury [Selected Essays: The Dynamics of Culture]. Moscow: "Rossiiskaya politicheskaya entsiklopediya", pp. 285-334].
Marchenko, M.N. (2008). Pravovye sistemy sovremennogo mira [Legal Systems of the Modern World.]. Moscow: "Zertsalo-M". (in Russ.).
Mityukhin, A. (2000). Gosudarstvo v sfere prava. Institutsional'nyi podkhod [State in the Field of Law: An Institutional Approach]. Almaty: Vysshaya shkola prava "Adilet". (in Russ.).
Nersesyants, V.S. (1999). Obshchaya teoriyaprava igosudarstva [General Theory of Law and State]. Moscow: Norma-INFRA-M. (in Russ.).
North, D.C, Wallis, J.J. and Weingast, B.R. (2009). Violence and Social Orders: A Conceptual Framework for Interpreting Recorded Human History. New York: Cambridge University Press. [Russ. ed.: North, D.C, Wallis, J.J. and Weingast, B.R. (2011). Nasilie i sotsial'nye poryadki. Kontseptual'nye ramki dlya interpretatsii pis'mennoi istorii chelovechestva. Translated from English by D. Uzlaner, M. Markov, D. Raskov, A. Raskova. Moscow: Institut Gaidara Publ.].
North, D.C. (1990). Institutions, Institutional Change and Economic Performance. Cambridge: Cambridge University Press. [Russ. ed.: North, D.C. (1997). Instituty, institutsional'nye izmeneniya i funktsionirovanie ekonomiki. Translated from English by A.N. Nesterenko. Moscow: FEK "Nachala"].
Novgorodtsev, P.I. (1996). Vvedenie v filosofiyu prava. Krizis sovremennogo pravosoznaniya [Introduction to the Philosophy of Law. Crisis of Modern Legal Consciousness]. Moscow: Nauka. (in Russ.).
Parsons, T. (1951). The Major Points of Reference and Structural Components of the Social System. In: Parsons, T. The Social System. London: Routledge & Kegan Paul Ltd,
pp. 15-44. [Russ. ed.: Parsons, T. (2002). Glavnye tochki otscheta i strukturnye kom-ponenty teorii sotsial'nykh sistem. Translated from English by V. Chesnokova. In: Parsons, T. O sotsial'nykh sistemakh [On Social Systems]. Moscow: Akademicheskii proekt, pp. 96-146].
Parsons, T. (1961). The Point of View of the Author. In: M. Black, ed. The Social Theories of Talcott Parsons. Englewood Cliffs; New Jersey: Prentice-Hall, pp. 311-363. [Russ. ed.: Parsons, T. (2002). Tochka zreniya avtora. Translated from English by E. Molodtsova and V. Stepanov. In: Parsons, T. O sotsial'nykh sistemakh [On Social Systems]. Moscow: Akademicheskii proekt, pp. 15-72].
Parsons, T. ed. (1968). American Sociology. Perspectives, Problems, Methods. New York: Basic Books. [Russ. ed.: Osipov, G.V. ed. (1972). Amerikanskaya sotsiologiya. Perspektivy. Problemy. Metody. Translated from English by V.V. Voronin and E.V. Zin'kovskii. Moscow: Progress].
Parsons, T. (1971). The System of Modern Societies. Englewood Cliffs; New Jersey: Prentice-Hall. [Russ. ed.: Parsons, T. (1998). Sistema sovremennykh obshchestv. Translated from English by L.A. Sedov and A.D. Kovalev. Moscow: Aspekt Press].
Sawyer, R.K. (2002). Durkheim's Dilemma: Toward a Sociology of Emergence. Sociological Theory, 20(2), pp. 227-247. DOI: 10.1111/1467-9558.00160
Simonyan, R. Kh. (2010). Bez gneva ipristrastiya. Ekonomicheskie reformy 1990-kh go-dov i ikh posledstviya dlya Rossii [Without Rage and Predilection: Economic Reforms of 1990th years and their Consequences for Russia]. Moscow: Ekonomika. (in Russ.).
Stiglitz, J.E. (2002). Globalization and its Discontents. New York; London: W.W. Norton & Company. [Russ. ed.: Stiglitz, J.E. (2003). Globalizatsiya: trevozhnye tendentsii. Translated from English by G.G. Pirogov. Moscow: Natsional'nyi obshchestvenno-nauchnyi fond].
Turner, J.H. (1974). The Structure of Sociological Theory. Illinois: The Dorsey Press. [Russ. ed.: Turner, J.H. (1985). Struktura sotsiologicheskoi teorii. Translated from English by O.S. Gavrish, Z.V. Kaganova, V.G. Osipova, N.V. Pertsova, V.M. Pogostin and A.V. Shkalikov. Moscow: Progress].
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ:
Лукашева Елена Андреевна — член-корреспондент Российской академии наук, доктор юридических наук, главный научный сотрудник сектора прав человека Института государства и права РАН.
AUTHORS' INFO:
Elena A. Lukasheva — Member-Correspondent of the Russian Academy of Sciences, Doctor of Legal Sciences, Chief Research Fellow of the Human Rights Department, Institute of State and Law, Russian Academy of Sciences.
ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ:
Лукашева Е.А. Трансформационные процессы XXI века: институциональный контекст // Труды Института государства и права РАН / Proceedings of the Institute of State and Law RAS. 2018. Т. 13. № 5. С. 9-39.
CITATION:
Lukasheva, E.A. (2018). Transformational Processes of 21st Century: Institutional Context. Trudy Instituta gosudarstva i prava RAN — Proceedings of the Institute of State and Law RAS, 13(5), pp. 9-39.
