CC BY
8т
Л рагедия
сторонника "латинизации"
(Дело Гаяза Максудова)
В 1929 году, когда в самом разгаре была кампания политического бичевания "султан-галиевщины"1, под каток репрессий попал и видный татарский ученый, математик, крупный / деятель культуры - Гаяз Максудов. 3 октября 1929 года его, вслед за "правыми" коммунистами, исключают из партии, в декабре он остается без работы. Максудову припомнили его участие в "письме 15-ти"2 и "письме 39-ти"3, обвинили в создании "группы сторонников Сул-тан-Галиева" в Восточно-педагогическом институте, в связи с "Московским центром" контрреволюции.
Максудов вынужден обратиться с заявлением в Областную контрольную комиссию. Этот документ представляет собой, пожалуй, наиболее драматичную страницу этого архивного дела. Бывший председатель Академического центра республики, редактор журнала "Магариф", председатель Общества татароведения вынужден был как подсудимый подробнейшим образом объяснять каждый свой шаг в проводимой им в прошлом работе.
Теперь уже всем ясно, что подобные заявления делались после прохождения соответствующей моральной и "идеологической" обработки. Так, в разделе "Мои ошибки" Максудов признает предъявленные ему обвинения:
"Телеграмму в ЦК ВКП(б) в 1923 году по поводу ареста Султан-Галиева считаю своей наиболее грубой политической ошибкой... А в этом вопросе смягчающим до некоторой степени мою вину обстоятельством может служить лишь следующий неоспоримый факт. Я о Султан-Галиеве знал исключительно по рассказам товарищей, а рассказы эти характеризовали его работу исключительно с положительной стороны".
Максудов решительно осуждает "султан-галиевщину" и безоговорочно отвергает попытки причислить себя к стану "султангалиевцев". В этой связи он делает очень интересное замечание в адрес центрального партийного руководства, которое в содержание понятия "султангалеевщина" вкладывает совершенно особый смысл идеологическо-политического и организационного порядка. Он недоумевает: почему частные беседы на политические темы с руководителями "правой" группы квалифицируются как связь с "султангалиевщиной". "Вот в этом смысле, • пишет Максудов, • в смысле, принятом со стороны партии, я с султангалиевщиной никакой связи не имел и о существовании контрреволюционной организации Султан-Галиева абсолютно ничего не знал".
Тем не менее, вынужденное публичное признание политических "ошибок" лишь на не-
сколько лет продлило ему жизнь. В эти годы Гаяз Гисамович активно занимается научной работой, преподает на физико-математическом факультете университета.
Под руководством профессора Н.Н.Парфен-тьева4 он защищает диссертацию и становится первым кандидатом физико-математических наук из татар. В публикуемых фрагментах документов наибольший интерес представляют малоизвестные страницы драматического процесса латинизации татарской письменности, а также развитие политических страстей вокруг этого события. В частности, он пишет о некомпетентности в области культуры М.А.Вольфовича5
и других членов комиссии, дававших оценку деятельности.
В начале 1936 года Максудов покидает Казань и уезжает в Узбекистан. Но не проходит и года, как преподаватель Самаркандского университета обвиняется в "разжигании национальной ненависти по отношению к русским" и 13 ноября 1937 года осуждается на 10 лет исправительно-трудовых лагерей. Жизнь Гаяза Гисамовича Максудова трагически обрывается в 1942 году.
В наше время Гаяз Максудов полностью реабилитирован.
Рамзи Валеев,
доктор исторических наук
Лариса Сулима,
кандидат исторических наук
Заявление
Гаяза Максудова в Татарскую областную контрольную комиссию
12 января 1930 года*
Специальная комиссия под председательством т.Мукмиыова исключила меня из партии "за неискренность в показаниях, за тактику разоружения партии в борьбе против султангалиевщины и как идеологически чуждый партии [элемент]".
До анализа отдельных мотивов, которые приводит комиссия для подтверждения своего заключения, считаю необходимым дать некоторую дополнительную справку относительно своей партийной работы и о своей прошлой жизни.
[...] Мои ошибки
По-моему, основными моими политическими ошибками являются следующие факты:
1. Телеграмма в ЦК ВКП(б) в 1923 году по поводу ареста Султан-Галиева. Это я считаю своей наиболее грубой политической ошибкой, что я заявил перед комиссией. А [в] этом вопросе смягчающим до некоторой степени мою вину обстоятельством может служить лишь следующий неоспоримый факт: тогда я о Султан-Галиеве знал исключительно по рассказам товарищей, а рассказы эти охарактеризовали его работу исключительно с положительной стороны.
Документ публикуется с сокращениями.
Этот вопрос своевременно обсуждался на пленуме ОК и наше поведение было обсуждено. Я здесь привожу выписку из протокола ОК совместно с ОКК от 23 июля [19]23 года: "Слушали: 1. Сообщение т.Гизова о заявлениях, посланных без ведома ОК группой (15) татарских ответственных работников (т.т.Мухтаров6, Сабиров7, Мансуров8, Танеев9, Брундуков10, Богаут-динов11, Максудов12, Будайли13, Болтанов14, Бурнашев15, Казаков16, Сат-таров17, Усманов18, Петров19, Янкаев) в ЦК по делу Султан-Галиева.
В прениях принимали участие т.т. Мухтаров, Дукальский20, Галл, Швард, Блудауд, Струппе, Лазарев21, Фасхутдинов22.
Постановили: осудить нетактичный поступок товарищей, подавших коллективное ходатайство в ЦК ВКП(б) по делу Султан-Галиева, обходя бюро ОК, не сообщив об этом даже ответ секретарю обкома.
Тов. Мухтаров остается при особом мнении, которое изложил в письменной форме (см. приложение)".
2. Подписание заявления "39". Независимо от того, каким является содержание нашего заявления, этот документ является выражением некоторой организованности отдельной группы товарищей, что решительно осуждается со стороны партии. Кроме того, это заявление было послано в ЦК ВКП(б) без ведома ОК.
3. Участие в групповой борьбе "правой" группы. Как я уже указал в своем заявлении на имя комиссии, моя групповая борьба носила своеобразный характер (участие в обсуждении некоторых вопросов по части проведения в жизнь национальной политики партии). Я в своей практической работе ни в партийных ячейках, ни в советском аппарате и ни в общественных организациях групповую борьбу не вел. Все же эта форма групповой борьбы должна быть осуждена. С этим я вполне согласен. О вредности групповой борьбы и для партии, и для самого партийца при проверке я заявил в самой категорической форме, что подтверждаю и сейчас.
4. По случаю смерти Юнуса Валидова23 я и еще некоторые товарищи в газете "К[ы]зыл Татарстан" поместили краткую заметку. При этом я исходил исключительно из товарищеских чувств (Валидов был мой школьный товарищ). Эта заметка была помещена в партийном органе, и до последнего времени за это нам никакие указания сделаны не были. Все же ошибка остается ошибкой. Я должен был знать, что при таких обстоятельствах исходить исключительно [из] их товарищеских чувств нельзя, что политический работни[к] должен всегда чувствовать свою ответственность.
5. Мне приходилось работать главным образом на культурном фронте. В процессе этой длительной работы, конечно, имели место и ошибочные шаги. Детали этих ошибок я здесь перечислять не буду. Но я могу заявить, что мои ошибки на этом фронте не имеют такого значения, из которого можно было бы сделать отрицательный вывод относительно моей идеологии. Мне кажется, что я в основном не ошибся, это ведь не случайно, что по моей работе на культурном фронте со стороны партии никаких отрицательных указаний сделано не было. Между тем я вел ответственную идеологическую работу (около 5-ти лет работал в Академическом центре. Из них 3 года был председателем. Я редактировал журнал "Магариф". Через Акад. центр руководил издательской деятельностью Татиздата. Вел руководящую работу в Тат. педагогическом обществе и др.).
Как видно из вышеизложенного, партийная организация имеет достаточное основание для того, чтобы меня подвергнуть партвзысканиям. На это партия тем более имеет право, поскольку я являюсь вполне сознательным и интеллигентным членом партии. Нам, интеллигентам, должно быть предъявлено максимум требований, и за свои малейшие ошибки мы должны отвечать перед партией. Таковой, и только таковой может быть дисциплина пролетарской партии. Поэтому меня огорчило не то, что партия меня
привлекала к ответственности, а ме[н]я возмущало то обстоятельство, что с самого начала кампании против султангалиевщины отдельные товарищи начали мне приписывать явно ложные и совершенно неправдоподобные обвинения. Такая тенденциозная постановка вопроса, конечно не могла служить в пользу общественных интересов. Я уже в своем заявлении на имя комиссии указал на ряд ненормальных фактов, на которые, к сожалению, комиссия внимания не обратила. [...]
[...] О том, о чем мы главным образом спорили
Для правильной оценки деятельности кого-нибудь из нас, из работников-татар культурного фронта, первой необходимостью является изучение тех вопросов, вокруг которых сосредоточились все наши главные споры. Всех наших споров в одном заявлении перечислять нельзя. Я возьму лишь некоторые вопросы первостепенного значения. Они следующие: вопрос об яна-лифе, вопрос о терминологии тат. языка, вопрос о нац. культуре и, отчасти, вопрос о системе народного образования. Относительно нашего спора вокруг вопроса о нац. культуре я уже написал. Мне остается еще говорить об остальных трех вопросах.
1. Вопрос об яналифе
Первым крупным шагом по пути [в]ведения латинского шрифта в тат. язык (в школы и в печать) является принятие и введение в государственном порядке употребления латинского шрифта в научных формулах и математических действиях. Иначе говоря, это было принятие международных форм письма цифр, научных знаков, символов и математических действий. Как известно, на так называемом мусульманском Востоке, а в том числе и среди татар (даже и Турции), раньше употреблялись арабские формы на основе арабского шрифта, и печатание учебников, научных книг, а также преподавание в школах шло именно так - по-старому. Татарская республика впервые, раньше всех остальных тюркско-татарских народностей (а может быть и раньше т.н. мусульманского Востока вообще), официально ввела международную форму письма в науке. Это было сделано в государственном порядке. Уже в 1921-22 годах наши учебники и школы в основном перешли к международной форме письма в науке. Вот уже с этого момента наша молодежь практиковалась на латинском шрифте.
Ввиду того, что мои критики, извращая действительность, всячески старались партийно-советскую общественность ввести в заблуждение по части моей работы на культурном фронте, что, между прочим, им и удалось по части аппарата, я принужден дать следующую справку о своей работе:
Первым инициатором введения латинского шрифта в татарские школы и учебники являюсь именно я. По этому вопросу я сделал доклад еще в декабре 1920 года - (см. журнал "Ма[г]ариф" № 1 1921 года) и поместил обширную статью в журнале "Ма[г]ариф", доказывающую необходимость и неизбежность принятия латинского шрифта. Я не только сделал доклад или же написал статью, но все это я старался провести в жизнь в государственном масштабе под руководством партии. Я тогда работал в Акад. центре НКП и имел возможность все это провести в жизнь через аппарат. Нужно отметить следующий интересный факт: в то время, когда мы это ввели в жизнь, из нынешних товарищей, критикующих меня по моей работе на культурном фронте, нам ни в чем не помогли и в пользу этого мероприятия ничего не говорили и ничего н[е] сделали. Стаж большинства этих товари-
щей по яналифу начинается с 1926-27 г. и, главным образом, после Тюркологического съезда.
В вышеупомянутой статье я касаюсь также и вопроса о принятии латинского шрифта вообще для тат. письменности. Для того, чтобы показать, каково было мнение буржуазной части тат. интеллигенции по выдвинутому мною вопросу и как мне приходилось бороться против их демагогических выступлений, я приведу некоторые цитаты из моей вышеупомянутой статьи, эти цитаты в то же время покажут, каково было мое отношение к латинскому шрифту вообще (к яналифу). Один из выступавших по моему докладу говорил следующее: "Пока вы еще выдвигаете латинский шрифт для научных формул. Потом вы начнете еще говорить о латинском шрифте и для письменности вообще. Потом уже не удовлетворитесь и этим, поймете о необходимости латинского языка как разговорного языка... Вместо того, чтобы делать все это так, поставьте вопрос прямо и скажите, что нам родного языка не надо. Почему идти по кривой дороге, когда имеется прямой путь".
Продолжая свой ответ на также демагогические выступления, я пишу следующее: "Для того, чтобы понять, что вопрос о формулах и вопрос о письменности вообще не так уж в категорической форме связаны, нет надобности иметь особо высокий ум. Вот, например, русские, немцы, болгары, и другие - хотя вот эти народы употребляют латинский шрифт для формул, но их письменности вообще национальные. Все же, когда выяснится категорическая необходимость, будем принимать латинский шрифт и для письма вообще. Тут нечего открывать: можно употреблять латинский шрифт так же для письма вообще, как для научных формул, а тем не менее язык останется родным языком. Это есть простая истина (см. статью "О научных формулах", стран. 17. Журнал "Ма[г]ариф", № 1, 1921 г.).
Когда я перечисляю преимущества латинского шрифта над арабским, я говорю следующее:
"Примечание: имеются течения о принятии в будущем латинского шрифта и для нашей письменности вообще. Согласно в последнее время принятым постановлениям, несколько изменяются формы нашего шрифта. Течение латинистов на эти изменения не может смотреть как на изменения, могущие решать затруднения. Оно находит, что это изменение даст много облегчений в сравнении со старым шрифтом лишь по части типографии. Если, вследствие неудовлетворительности этих новых (т.е. реформированных букв), усилится течение о "радикальном изменении" - то принятие латинского шрифта для научных формул могло бы служить некоторой подготовкой для будущего" (см. там же).
Моя работа в этом отношении не ограничилась тем, что я сделал доклады, написал статьи, принимал решения и давал соответствующие директивы издательским органам. Я в этом вопросе сам лично старался служить примером. Моя книга "Краткий курс алгебры", в размере 15 п.л., написанная именно в этот период является первой татарской книгой (поскольку я знаю), напечатанной полностью на латинском шрифте по части математических действий (издание 1922-23 г.[г.]). Моя же "Прямолинейная тригонометрия" в размере 21 п.л. тоже набрана таким же образом (издание 1926-27 г.[г.]). Что касается первой части моей книги - "Полного курса алгебры", в размере 16 п.л., то она уже набрана полностью по яналифу, т.е. и текст этой книги набран был по яналифу (издание 1928-29 г.[г.]).
Это решение ТР о переходе к латинскому шрифту по научным формулам служило стимулом для татар вне Тат. республики, а также для других родственных республик. Съезд работников просвещения татаро-башкир, созванный в Москве в конце 1923 г., принял решение об обязательности употребления латинского шрифта для научных формул в учебниках и в
школах. Эту часть резолюции съезда написал лично я вместе с Мухандина абзы Курбангалеевым25, этим известным старым татарским педагогом. На этом съезде я принимал участие в качестве официального представителя ТНКП26.
Т.Вольфович, член проверочной комиссии, [п]оставил себя и комиссию в крайне неудобное положение перед аудиторией своим выступлением в прениях, где он, между прочим, заявил: "Максудов говорит, что он работал по введению латинского шрифта для математики, это же смешно об этом говорить. Я тоже учился в гимназии и знаю, что в математике везде и повсюду у всех народностей всегда употреблялся один латинский шрифт". Вот это есть степень знакомства т.Вольфовича, культурного работника, с культурной жизнью восточных народностей, т.Вольфовича, который проверял одного из основных работников Татарии на культурном фронте.
Мне было предъявлено обвинение и по части яналифа. Когда же я работу свою в этой области перед комиссией доказал на основании не[о]провергаемых материалов, тогда т.Вольфович встал и заявил: "Велика важность. Латинистом может быть любой буржуа. Кемаль-паша27 тоже стоит за латинизацию". Я тоже знаю, что быть латинистом - это еще далеко не значит быть коммунистом. Но т.Вольфовичу, наверно, было хорошо известно, что противников латинизации партия осуждает, следовательно, считает, что для того, чтобы быть хорошим коммунистом в наших условиях нужно быть и латинистом. Всякие выступления, смягчающие значение яналифа, по-моему, должны быть резко осуждены.
Я должен перед партией заявить, что у меня по части яналифа имеются и ошибки. Эти мои ошибки, главным образом, относятся к периоду 1926-27 г.[г.] (Тюркологический съезд и др.), когда почти все работники ошибались. Я об этих своих ошибках говорил и перед комиссией. Но вскоре встал опять на правильный путь. Далеко еще до раскаяния "82" и "7" я начал принимать активное участие в работе по яналифу. Главную работу по части яналифа я вел по линии Тат. пед. общества. Руководство этого общества, по случаю кампании яналифа, своим членам объявило добровольную мобилизацию. При нем же организовалось Методическое бюро по яналифу, председателем которого был я. Организованы были опорно-показательные пункты по обучению яналифу, отдельно для рабочих, красноармейцев, кустарей, женщин. Принимали участие в процессах испытаний и т.д., и т.п. Работа ТПО28 в этом отношении была ударной работой. Центральный Общественный комитет яналифа при Татцике в своем постановлении нашу работу квалифицировал вполне удовлетворительной (см. постановление Обществ, ком. по докладу Максудова). Это имело место тогда, когда почти все общественные организации получали одни лишь выговоры.
Что после всего этого скажешь Насыху Мухутдинову29, который, пользуясь случаем исключения меня из партии, в своих выступлениях стал приписывать мне разные грехи по моей работе в ТПО вообще, по яналифу в частности. На этих обвинениях Мухутдинова я буду останавливаться в конце своего заявления. Но пока я скажу следующее: каждый член ТПО что-нибудь сделал в пользу яналифа. Если кто в этом отношении абсолютно ничего не сделал, то главный из них является именно вот этот самый На-сых Мухутдинов. Он что-нибудь полезное и делать не мог, поскольку он у нас являлся наиболее неграмотным по яналифу членом нашего общества. Что это действительно так, как это я говорю здесь, об этом знают все члены ТПО.
Вопрос о терминологии
Одним из вопросов, вокруг которого сосредоточились самые горячие споры в течение ряда лет, начиная главным образом с 1920 года, является вопрос о терминологии тат. языка. Были разные течения: сторонники узкого татаризма ( )* *, сторонники старых исторических слов ( )** с ориентацией главным образом на Восток, сторонники русских слов и, наконец, сторонники родного тат. языка с ориентацией на международную терминологию. Я здесь главное внимание буду обращать лишь на те моменты, которые все еще не потеряли свои политические значения. Из вышеуказанного течения наиболее сильными оказались следующие два течения, которые между собою вели и ведут ожесточенную борьбу: течение родного языка с ориентацией на международную терминологию и течение механического перехода (принятия) русской терминологии на тат. язык. Я был одним из основных представителей первого течения, а второе возглавлялось т.Атнагуловым30. Результат этой длительной борьбы таков: сейчас у нас развитие терминологии (и вообще обогащение лексиконного состава тат. языка) идет именно на основе родного языка с введением в то же время международной терминологии.
В этой нашей борьбе т.Атнагулов оказался очень настойчивым и очень последовательным, в этом нужно дать ему "справедливость". Он ее старался провести по всем отраслям. Он стоял не только за механическое принятие русской терминологии, но он был сторонником принятия русского шрифта, от которого он отказался лишь в 1927 г., и сторонником [в]ведения русского языка в тат. школах как основной язык преподавания, начиная даже со школ первой ступени (тут речь шла не относительно изучения русского языка как предмет[а], вопрос был поставлен о принятии его как языка преподавания всех предметов) и т.д., и т.п. Эта линия Атнагулова (собственно говоря, линия Ваганьянова) в наших условиях окончательно провалилась. Тем не менее, Атнагулов все еще не оторвался от своей старой линии, он все еще продолжает проводить свою линию в жизнь в той или иной мере. Это он делает, несмотря на то, что он сейчас является председателем ОК Центра и должен был бы придерживаться партийной линии. Одним из конкретных примеров этому может служить следующее - весной 1909*** года, когда уже он был назначен председателем АОК Центра, т.Атнагулов созвал совещание по вопросам о терминологии, где принимала участие тат. интеллигенция (это было в Доме тат. культуры). На этом совещании он снова выдвинул свое старое предложение о терминлогии, давно уже отвергнутое правительственными органами, а также практикой всех наших печатных органов. Совещание против этого предложения категорически возражало. За т.Атнагулова голосовал лишь один товарищ, а все остальные голосовали против. Ясно, что т.Атнагулов это свое предложение с парторганами не согласовал и на внесение такого предложения на беспартийном совещании никаких прав не имел.
Мы спорили не о том, что можно ли вообще употреблять русские термины. Возможность, даже необходимость употребления отдельных русских слов для всех ясна. Мы спорили о возможности или невозможности принятия русских слов как систему. А этот вопрос у нас уже решен. Мы принимаем чисто татарские плюс международные термины. Большая часть этих международных терминов употребляется и на русском языке, что приближает нас и к русской терминологии. После всего этого ничего удивительного не будет, если я скажу, что в своем выступлении на орфографической конференции против меня т.Атнагулов имел в виду все наши с ним старые
' Так в документе. '^Так в документе. "** Дата указана в документе.
споры относительно татарской культуры (вообще и относительно), татарского языка в частности.
Мою точку зрения относительно терминологии можно проверить через мои печатные стать[и] и тезисы, начиная с 1920 г. Самым обстоятельным материалом в этом отношении могут служить мои тезисы по терминологии, принятые Ак. центром в 1924 г. и моя вводная статья к этим тезисам "о языке" (см. "Ма[г]ариф" № 5, декабрь 1924 г.).
По этому вопросу имеются еще тезисы т.Ибрагимова Г.31 У него имеются два тезиса. Первые из них (тезисы 1924 г.) по основному спорному вопросу занимают некоторое промежуточное положение, тогда как последние его тезисы (тезисы 1925 г., составленные т.Ибрагимовым, когда он был председателем Ак. центра) по спорному вопросу от их тезисов ничем не отличаются.
Для того, чтобы дать правильное представление о моей позиции по этому, в наших условиях очень спорному, вопросу терминологии, я ниже привожу некоторые цитаты из моих статей. Я с самого начала своей деятельности стал [стоял] на точке зрения введения международной терминологии. Это - во-первых. Во-вторых, я никогда не выдвигал, как в этом меня хотели обвинить некоторые товарищи, вопрос о всеобщем для всех тюрко-татарских народностей языке. Все это лучше всего видно будет из нижеследующих цитат.
Возражая против течения за систематическое восстановление старых, давно уже забытых слов за счет международных живых слов, а также, отвечая на возражения относительно искусственного отрыва от близких по языку народностей и защищая международную терминологию, я еще в 1921 году пишу следующее: "Если мы хотим создать культурный язык, то нельзя будет нам избежать иностранных слов. Отказаться от иностранных слов часто бывает равносильным отказаться от самого понятия. А избегать понятие - это есть избегать и культуру..."
"Какой может быть жизненный интерес в том, чтобы, исходя из того, что слово "фамилия" не является нашим словом, вместо этого слова, известного всем татарам и распространенного среди турко-татарских народностей, поставит[ь] слово "Урнак", которое ни один татарин не знает и которое не может распространяться на Востоке".
"В данный момент наука и техника распространена на Западе, и только на Западе. Отдельные научные и технические термины там уже кристаллизованы. Мы не можем создать специальный для нас новый научный мир. Проникновение среди нас могучей науки, могучей техники и культурных понятий Запада неизбежно приведет к нам с собой и многие термины..."
Эти термины, приходящие с Запада, не будут нас отдалять от близких по наречию нам- народностей, т.к. они войдут и среди этих народностей. Вот почему мы нашу близость с близкими нам по языку народностями не можем представить в принятии слова " "* вместо слова секретарь, слова " "* вместо слова документ. Слова секретарь и документ могут объединять не только один Восток, но и весь мир. У них есть способность к объединению. Что касается слов " "*, то они разъединены даже по существу близких народностей. У них есть способность к разъединению.
"Ни один из всех нам известных живых языков культурных народов не имеет исключительно национальные слова и национальные термины". Немцы, англичане, французы, русские, народы Балкан и др. в науке и вообще в абстрактных понятиях, а также в названиях последних изобретений техники употребляют общие термины. Если мы взглянем хотя бы на язык самого близкого к нам русского народа, то и тут мы увидим обилие латинских и греческих слов. Иногда это кажется даже больше, чем следовало бы.
* Так в документе
Возьмем один интересный пример: "Одонтологическая поликлиника клинического института". Что здесь имеется русского, кроме "ческого" и "ческая"? Это ведь еще не есть термин, употребляющийся исключительно среди специалистов и остающийся в рамках книг. Это ведь есть название учреждения, которое должна знать вся масса" (см. мою статью "Разница во взглядах" в журнале "Ма[г]ариф" № 3, июнь 1921 г.).
В своей статье "[О] языке" 1924 г., объясняя необходимость принятия международной терминологии, я пишу следующее:
"Общие производительные силы, общая техника и построенная над ними культура Запада распространяли на Западе общие названия для общих понятий. Построена фабрика, и она распространялась вместе со своим названием. Построен аэроплан, и он вместе со своим названием проник во все уголки земного шара. И вообще, новые понятия и названия этих понятий, возникавшие у одних народов, распространялись и среди других. Все это так случилось благодаря экономической, общественной и культурной связи этих народов".
"Количество слов, входивших в русский язык под влиянием таких обстоятельств и такими путями, может перечислить лишь один словарь".
"Благодаря вот этим влияниям и этим же путем понятия Запада перейдут к нам, он[и] уже переходят. Татары эти понятия будут брать через своих соседей - русских, они уже их и берут. Если одно время связь с Аравией принесла на Восток арабские слова, то чрезвычайная сильная связь настоящего времени с Западом будет распространять среди разных народностей отдельные понятия вместе с их названиями".
Относительно близких к татарскому языку наречий, я пишу следующее:
"Мы находим необходимым прогрессирование каждого народа на основе своего родного языка. Узбеки, киргизы, тюрки Азербайджана, татары Крыма, татары Севера и др. - каждый из них за основу берет свое наречие, исходя из того, что наш язык должен быть друг другу понятным, мы не можем взять за основу искусственно созданный и трудящимся массам не понятный язык и не можем издавать наши газеты, журналы и книги на таком языке. Это мы считаем игнорированием интересов трудящихся масс, говорящих на разных наречиях. Дело не в том, чтобы писать, имея в виду лишь верхушки отдельных народностей. Дело в том, чтобы поднять сознание трудящихся масс, чтобы трудящиеся массы свои дела справляли бы своими собственными силами. А это возможно лишь тогда, когда каждый будет писать на своем родном наречии" (см. мою статью "О языке" в журнале "Ма[г]ариф" № 5, 1924 г.).
Мне думается, что все эти цитаты полностью характеризуют мою позицию по вопросу о терминологии, о которой я выше говорил. Для того, чтобы проверить мою практику в этом отношении, можно будет обратиться к следующим материалам: 1. Развитие языка журнала "Ма[г]ариф", в редактировании которого я принимал участие с 1921 по февраль 1925 г. 2. Разработанные непосредственно под моим руководством и непосредственным практическим участием термины математики (см. "Ма[г]ариф № 5-6 1921). 3. Мои вышеупомянутые книги по математике.
[...] О моем выступлении на партсовещании
На этом совещании обсуждался вопрос о путях развития тат. культуры. Обсуждался вопрос на родном языке (о необходимости изучения русского языка спора не было и не могло быть, т.к. это есть всем известная аксиома). Прежде чем приступить к разъяснению основного смысла и направления моего выступления на этом партсовещании, я считаю нужным дать некоторую справку относительно так называемого лозунга "ориентация на
Москву" (об этом и вообще о своем выступлении, я подробно написал в своем заявлении на имя комиссии). Мою полемику с т.Хатаевичем32 относительно формулировки "ориентация на Москву" некоторые товарищи стараются представить как борьбу против линии партии. Я должен заявить, что это совершенно неправильное мнение. Хотя т.Хатаевич говорил об этом "лозунге", но он это говорил на дискуссионном собрании, как свое личное мнение, а не как мнение ОК или ЦК. Этим объясняется и тот факт, что впоследствии т.Хатаевич в своей формулировке не настаивал, а за то, что мы помогли т.Хатаевичу разобраться в неясности его формулировки, парторганизация нас, конечно, к ответственности не привлекла. Эта формулировка т.Хатаевича в нашей парторганизации больше не выдвигалась, и вопрос считался критикой моих выступлений. На отдельных собраниях снова начали выдвигать эту формулировку "об ориентации на Москву" (см. статьи т.т.Касымова33 и Тарханова). Этот факт я считаю тоже политической ошибкой, при критике моих действий спокойно можно было бы обойтись и без этой формулировки т.Хатаевича. В наших условиях, и вообще, лучше побольше писать о лозунге т.Сталина о национальной культуре. Лозунг т.Сталина о том, что культура должна быть пролетарской (а следовательно и интернациональной) по содержанию и национальной по форме, имеет способность вокруг себя объединить массы всех бесчисленно разнообразных народностей всего земного шара. Этот лозунг свободен от всякой территориальной (и национальной) ограниченности. Поэтому этот лозунг т.Сталина имеет всемирно революционное значение, этот лозунг есть всемирно революционный лозунг.
Кстати, несколько слов о статье т.Тарханова. Т.Тарханов в своей статье (см. "Кр. Татарию" от 3-го Х1-го 1929 г.) высмеивает все то, что я сказал на партсовещании относительно пролетариата, все то, что было революционного в моем выступлении. Я здесь т.Тарханову могу сказать лишь одно: таких людей, как т.Тархановы, не допускающих даже мысли о возможности существования коммунистов среди татар, в Казани, и раньше было в достаточном количестве, но они все на этом вопросе себе шею сломали. Пора бы уже бросить это великодержавное высокомерие.
Т.Тарханов - работник АПО, в этой своей статье выставляет меня как одного из основных противников яналифа и говорит, что будто бы я, Максудов, на последней орфогр. конференции противодействовал усовершенствованию яналифа. О том, что я говорил на этой конференции, и о том, какие я имею заслуги вообще по яналифу, т.Тарханов, конечно, никакого представления не имеет. Все то, что он пишет по моему адресу, он пишет по слова[м] т.Касымова. При этом он руководствовался лишь одним правилом: раз сам зав. врет, почему бы не врать его заместителю.
Перейдем теперь к тому, почему я выступил против тезисов т.т.Атнагулова и Бургана Сафа34.
Тезисы т.Атнагулова были антипартийными. Об этом на партсовещании заявил и т.Хатаевич. Кроме того, и главным образом, имеется постановление бюро ОК, осуждающее эти тезисы т.Атнагулова. Что касается тезисов т.Бургана, то они прямо и открыто антисоветские, т.к. они, эти тезисы т.Бургана, основ[ан]ы на царской теории ассимиляции мелких народностей. Эти тезисы дореволюционный процесс ассимиляции пытаются перенести и в советскую действительность, придавая ему, этому процессу ассимиляции, даже более быстрый темп, чем в бывшей России (см. мое заявление на имя комиссии).
Ясно, что, выступая против таких тезисов, я никакое преступление не сделал. Ясно, что обвинять меня за это мое выступление в общей форме является политической ошибкой.
Я согласен с постановлением бюро ОК и по оценке тезисов т.Ибрагимова. Почему я голосовал за эти тезисы, об этом тоже я уже говорил в своем за-
явлении (см. там же). Я голосовал за основное в этих тезисах - именно за то, что эти тезисы стояли за развитие тат. культуры на основе родного языка. За методологическую установку, за общий тон и за отдельные моменты этих тезисов я не голосовал, за них я и не отвечаю.
Я, конечно, не хочу оправдать свои выступления вообще, и мое выступление на партсовещании в частности, во всех их деталях. Если партия мне укажет мои отдельные конкретные упущения, я в своих ошибках настаивать не буду, а буду действовать согласно указания партии. Я вовсе не хочу изображать из себя какого-то абсолютно "безгрешного" человека, свободного от каких бы то ни было ошибок. Я старался лишь доказать, что мои ошибки не такого уж характера, чтобы из них можно было бы сделать заключение о том, что я, Максудов, идеологически чуждый партии человек. [...]
Общие выводы
За мною числится масса политических ошибок, за что следует меня подвергнуть соответствующим партвзысканиям. Но у меня нет политических преступлений, на что нужно обратить главное внимание.
Я имею довольно солидные заслуги по партийной, по советской и по общественной линии, а также по работе на идеологическом фронте и по своей специальности, на что тоже нельзя будет не обратить соответствующее внимание.
Обвинение меня в неискренности в показаниях, а также обвинение в тактике разоружения партии в борьбе против султангалиевщины неправильно. Нет оснований считать меня идеологически чуждым элементом. Нет оснований квалифицировать меня как буржуазного националиста. Как известно, бывают ошибки, бывают уклоны, бывают примиренческие отношения к этим уклонам и, наконец, как самое крайнее положение, бывает чуждая (следовательно, и антипартийная) идеология. У комиссии не было оснований сразу перешагнуть до последней крайности и назвать меня идеологически чуждым элементом.
Поэтому мне думается, что нет никаких серьезных оснований, чтобы меня лиши[т]ь чести пребывания в рядах пролетарской партии.
Исходя из вышеизложенного, а также исходя из того, что я всегда стоял за генеральную линию партии и никогда партвзысканий не получал, я прошу:
1. Отменить постановление комиссии об исключении меня из партии.
2. Степень моей виновности, а следовательно, и характер соответствующих партвзысканий, определить, исходя из действительных моих ошибок.
3. Дать мне возможность продолжать свою работу по специальности, восстановив меня на мою старую службу в ВОПИ35. Если это почему-либо будет считать[ся] нецелесообразным, то прошу: 4. Командировать меня для работы в пролетарские районы или же в колхозы.
ЦГА ИПД РТ. Ф.ЗО. Оп.З. Д.586. Л.1-25.
Примечания:
1. Султангалиевщина - самое крупное следственное дело, сфабрикованное НКВД, по целенаправленному уничтожению национальных кадров тюркских республик СССР.
2. Письмо "15-ти" - заявления, посланные без ведома Татарского обкома группой татарских ответственных работников в ЦК ВКП(б) по делу Султан-Галиева.
3. Письмо "39-ти" - в котором изложена драматическая история политической борьбы в республике за реализацию национальных прав татар.
4. Парфснтьев Николай Николаевич (1877-1943) - математик, общественный деятель, заслуженный деятель науки РСФСР (1940).
5. Вольфович Моисей Абрамович (1888-1938) - член Татарского обкома ВКП(б).
6. Мухтаров Кашаф Гильфанович (1896-1937) - председатель Совнаркома Татарской АССР (1921-1924). Расстрелян.
7. Сабиров Рауф Ахметович (1894-1937) - председатель ТЦИК.
8. Мансуров Гасим Гатиевич (1894-1955) - выпускник медресе Буби, историк, педагог. Репрессирован. Последние годы жизни провел в Муроме.
9. Танеев Али Ганеевич (1897-1937) - герой социалистической стройки Татарстана (1932).
10. Брундуков Микдат Юнусович (1896-1965) - руководитель Центральной мусульманской военной коллегии, нарком просвещения ТАССР. Репрессирован в 1930 году, реабилитирован в 1955 году.
И. Богаутдинов Гимаз Богаутдинович (1897-1938) - член ЦИК ТАССР, нарком юстиции ТАССР, директор Казанского химико-технологического института, репрессирован в 1937 году, реабилитирован в 1957 году.
12. Максудов Гаяз Гисамович - председатель Академцентра Наркомпросса ТАССР.
13. Будайли Махмуд Гадиевич (1895-1975) - общественно-политический деятель, зам наркома юстиции ТАССР, журналист.
14. Болтанов Губай Газетдинович - зам. наркома просвещения ТАССР.
15. Бурнаш Фатхи (Бурнашев Фатхелислам Закирович) (1898-1942) - поэт, литератор, кандидат в члены ЦК рабпечати при Всеработпросе.
16. Казаков Исхак Мустафович (1876-1939) - зам. председателя ЦИК и Совнаркома ТАССР, с 1924 года на педагогической и хозяйственной работе. Репрессирован в 1937 году, реабилитирован в 1957 году.
17. Саттаров Шамгун Закирович - зам. зав. орготдела Татарского обкома ВКП(б) и зам. наркома юстиции ТАССР.
18. Усманов Шамиль Хайруллович (1898-1937) - государственный деятель, писатель.
19. Петров Николай Васильевич (1897-1968) - секретарь ЦИК ТАССР (1921), нарком внутренних дел ТАССР (1926), начальник Главного управления наркомата совхозов СССР (в 30-ых гг.).
20. Дукальский Генрих Станиславович (1885-1971) - деятель революционного движения, административно-хозяйственный деятель.
21. Лазарев Василий Никифорович (1893-?) - председатель городского Совета депутатов, заместитель председателя Совнаркома ТАССР (1925).
22. Фасхутдинов Гилаз - зав. политпросветом.
23. Валидов Юнус Нуриманович (1889-1925) - нарком земледелия ТАССР (1921-1924).
24. Яналиф - татарская письменность, составленная на основе латинского алфавита, находилась в применении с 1929 по 1939 годы.
25. Курбангалеев Мухиндин Хафизович (1873-1941) - педагог, языковед, профессор (1930), заслуженный деятель науки ТАССР (1940), Герой Труда (1928).
26. ТНКП - Татарский народный комиссариат просвещения.
27. Кемаль-паша, Мустафа Кемаль Ататюрк (1881-1938) - первый президент Турецкой Республики.
28. ТПО - Татарское педагогическое общество.
29. Мухутдинов Насых Камалович (1892-1943) - педагог, деятель народного образования.
30. Атнагулов Салах Садриевич (1893-1937) - выпускник медресе "Галия", редактор татарских газет "Красная Армия", "Эшче" (Москва), "Кызыл Татарстан" (1925-1927), председатель Академцентра (1927-1929), преподаватель ВПИ. Расстрелян.
31. Ибрагимов Галимджан Гирфанович (1887-1938) - татарский писатель, ученый, критик, крупный общественный деятель. Репрессирован.
32. Хатаевич Мендель Маркович (1893-1939) - руководитель Татарского обкома ВКП(б) (1925).
33. Касымов Галиулла Сынгатулович (1893-1942) - государственный деятель, секретарь Объединен но-Слободе кого райкома ВКП(б) г.Казани (1923).
34. Бурган Сафа Вафович (1899-1937) - ответственный редактор республиканской газеты "Кызыл Татарстан" (1928-1929). Расстрелян.
35. ВОПИ - Восточно-педагогический институт.
Документы к публикации подготовил научный сотрудник НА РТ
Евгений Уткин
