CC BY
80
УДК 82
ТРАГЕДИИ В.А. ОЗЕРОВА: «ЯРОПОЛК И ОЛЕГ»,
«ЭДИП В АФИНАХ» - ТРАНСФОРМАЦИЯ ЖАНРОВОГО КАНОНА В УСЛОВИЯХ ПОБЕДИВШЕГО СЕНТИМЕНТАЛИЗМА
© Виктория Алексеевна АЛТУХОВА
Курский государственный университет, г. Курск, Российская Федерация, аспирант кафедры литературы, e-mail: [email protected]
В статье рассматриваются особенности трагедий В. А. Озерова, которые заключаются в отказе от осмысления функций трагедийного жанра как дидактической, в мотивировке действий второстепенного персонажа, в сокрытии источника трагедийного конфликта в глубинах человеческой души. Ключевые слова: трагедия; сюжет; мотив; конфликт; персонаж.
Первое произведение, с которым В.А. Озеров дебютировал на литературном поприще, не было трагедией. В 1794 г. было создано и тогда же опубликовано поэтическое переложение на русский язык героиды французского поэта Ш. Колардо «Элоиза к Абеляру». Популярность в конце ХУНТ в. средневекового памятника, отрывок из которого лег в основу произведения французского поэта, особенно возросла благодаря эпистолярному роману Ж.-Ж. Руссо «Новая Элоиза». Для молодого В.А. Озерова предпринятый опыт явился своеобразной школой в овладении мастерством анализа психологического состояния героев. Страстное послание заточенной в келье женщины к своему оказавшемуся в несчастье возлюбленному положено в основу элегии. Это был выдержанный на едином дыхании вопль тоскующей души, сознающей невозможность счастья и потому погруженной в отчаяние и трагическую безысходность:
Кто... я ... чтоб я могла любовь преодолеть? Душе моей нельзя толико сил иметь. ...
И строгость звания, и келий мрачный зрак Твой вид в душе моей не истребят никак.
На гробы мертвых ли когда паду стеняща, Иль ниц пред алтарем когда в слезах лежаща, Ни ужас меж гробов, ни святость алтарей Здесь мысли пламенной не развлекут моей. Везде я зрю тебя, и сердце сокрушенно Лишь бьется для тебя, любовью упоенно
[1, с. 371-373].
Смерть остается последним прибежищем, где душам несчастных влюбленных позволено будет соединиться.
Вот час... Мой Абеляр, приди, я умираю;
Закрой мне очи ты: страсть с жизнью лишь теряю; Приди ко мне, прими в сей мной желанный час Последний поцелуй, последний вздоха глас!
А ты, коль смерть сотрет твои красы жестоки, Красы, что горьких слез моих влекли потоки,
Коль скорби дней твоих нить тяжку прекратят, Пущай в единый гроб нас ввеки съединят!
Чтоб в надписи любовь злу повесть описала;
Чтоб нежные сердца та надпись ужасала
[1, с. 375].
Внимательное прочтение героиды позволяет увидеть в ней предвосхищение многих мотивов лирики В.А. Жуковского и К.Н. Батюшкова. Но главное, в подобных тирадах кроются истоки найденных
В.А. Озеровым в трагедиях форм поэтического выражения чувств и переживаний его героев. Не случайно отдельные монологи из его лучших пьес исторгали слезы у зрителей.
Первой трагедией В.А. Озерова, как мы уже отметили, была трагедия «Ярополк и Олег». Драматург обратился к сюжету, заимствованному из времен Киевской Руси. Подобные сюжеты использовали и А.П. Сумароков, и М.М. Херасков, и Я.Б. Княжнин, и другие авторы с разной степенью соблюдения точности в воспроизведении фактов прошлого. Правда, в отличие от А.П. Сумарокова к концу ХУТТТ в. драматурги располагали куда более полными и достоверными источниками о древнейших временах отечественной истории. Сохранившиеся в летописных известиях факты о соперничестве князей Ярополка и Олега В. А. Озеров заимствовал из «Истории Российской» В.Н. Татищева. Но на структуре пьесы сказалось воздействие традиций классицизма.
Соперничество двух братьев, влюбленных в пленную княжну, типологически воспроизводило ситуацию из последней трагедии А.П. Сумарокова «Мстислав». И ход развития действия и расстановка противоборствующих сил в пьесе В.А. Озерова соответствуют структурной схеме «Мстислава». Несколько различается мотивировка поступков коварного вельможи, по наветам которого в обеих пьесах совершаются несправедливые гонения добродетельного героя, возлюбленного княжны. У А.П. Сумарокова в роли злодея выступает честолюбивый Бурновей, тайно мечтающий о киевском троне.
В пьесе В. А. Озерова ближайший советник Ярополка, Свенельд, стремящийся рассорить братьев, - реальное историческое лицо. Согласно летописи, князь Олег убил во время охоты сына Свенельда за непокорство. Эту версию использовал в трагедии В. А. Озеров, сделав отцовскую жажду мести главным импульсом, определяющим назревание трагического конфликта.
Наговорами и советами Свенельда и обусловливаются всякий раз действия нерешительного Ярополка, влюбленного в Пред-славу, нареченную невесту брата.
Постоянные колебания Ярополка, сознающего незаконность своих домогательств руки болгарской княжны и свою вину перед братом, контрастируют с холодной решительностью Свенельда. Им обоим противостоит благородный и отважный Олег, пылкий любовник и смелый воин.
В финале трагедии В.А. Озеров отступает от летописного источника. Обреченный своим братом на смерть, Олег счастливо избегает ее. Эффектные, полные мрачных предчувствий сцены 5-го действия, когда звучит условный набат и едва не закалывает себя Предслава, сменяются появлением торжествующего Олега. Жертвой своих козней гибнет Свенельд. Подобная счастливая развязка была типична и для трагедий А.П. Сумарокова.
Однако незначительное на первый взгляд отличие, сводящееся к мотивировке действий второстепенного персонажа, помогает уловить своеобразие самого метода В.А. Озерова. Это новое заключалось в отказе от осмысления функции трагедийного жанра как дидактической.
Трагедия переставала быть «училищем царей» и «школой сословных добродетелей». Источник трагического конфликта скрывался теперь в глубинах человеческой души. Эта годами лелеемая мысль о мести за смерть сына становится сутью характера Свенельда, и со своим умом и неукротимым темпераментом он подчиняет нерешительного Ярополка, делая его орудием для осуществления своих замыслов. Так формировалось совершенно иное, нежели в классицизме, понимание характера, сближавшее трагедию В.А. Озерова с шекспировской драматургией. С другой стороны, в обрисовке страданий колеблющегося Ярополка и беззащитной Предславы В.А. Озеров остается последовательным представителем сентименталист-ского направления. Их монологи - это цепь лирических излияний, которые, будучи вычленены из контекста, могли бы рассматриваться как своеобразные элегии.
Ах, как взаимна страсть питала здесь меня!
Средь тишины ночей и в самом шуме дня Один твой образ был предмет воображенья,
Ты был виной души малейшего движенья,
В Олеге для меня весь заключался свет.
Всегда и всюду мысль тебе летела вслед:
Когда представится страдающим в разлуке, Стенящим жалобно в тоске, в любовной муке И вспоминающим прощанья грустный час -Стеснится грудь моя, пробьются слезы с глаз
[1, с. 98-99].
Это отрывок из признания Предславы своему возлюбленному. Изображение беспокойства томящегося сердца напоминает нам описание любовного томления из героиды В.А. Озерова, на элегическую природу которой мы уже указывали.
Подлинным триумфом драматурга явилась его вторая трагедия «Эдип в Афинах». На современников В.А. Озерова она произвела огромное впечатление и продержалась в репертуаре русских театров вплоть до 1840 г. «Такой трагедии, какова «Эдип в Афинах», конечно, у нас никогда не бывало ни по стихам, ни по правильному расположению. Последнее достоинство соблюдено в ней от первой до последней сцены - а это главное; стихи бесподобные; действующие лица говорят все свойственным им языком, без чего, впрочем, стихи не были бы и хороши; мысли прекрасные; чувства бездна; есть сцены до
того увлекательные, что невольно исторгают слезы... словом, «Эдип» такое произведение, от которого нельзя не быть в восхищении», -писал в своем дневнике присутствовавший на первых представлениях трагедии
С.П. Жихарев [2, с. 98].
В чем же причина такого необычайного успеха трагедии и что нового открыл ею драматург для русских зрителей?
Само обращение В.А. Озерова к сюжету из античной мифологии не было случайным на фоне общего увлечения античностью, которое на исходе XVIII столетия получило новый импульс под влиянием трудов И.И. Винкельмана и И.Т. Гердера. Распространяясь по Европе, оно достигло и России, чему свидетельством могут служить опыты таких современников В.А. Озерова, как начинавшие свой творческий путь В.Т. Нареж-ный, А.Н. Грузинцев и боле опытный В.В. Капнист. В конце 1790-х гг. В.Т. На-режный пишет трехактную трагедию «Кровавая ночь, или Падение дома Кадмова». Несколько позже уже не без влияния В.А. Озерова к сюжету из фиванского цикла обратились А.Н. Грузинцев, написавший трагедию «Эдип царь» и В.В. Капнист, разработавший сюжет последней части цикла в трагедии «Антигона». Последний прямо говорил о влиянии В.А. Озерова, на отзыв которому он и послал свою пьесу. В 1814 г. «Антигона» была даже представлена на сцене петербургского Малого театра.
Непосредственными источниками трагедии В.А. Озерова могли служить и лежащая у истоков традиции пьеса Софокла «Эдип в Колоне», и целый ряд французских пьес XVIII в., разрабатывавших тему Эдипа, в частности, трагедия Ж.Ф. Дюсиса «Oedipe а Colone».
Как указывал П.О. Потапов, В.А. Озеров, используя общую канву заимствованного у Софокла мифологического сюжета, сохранил полную самостоятельность в осмыслении драматического конфликта [3, с. 398-417]. Гонимый волей богов, подавленный тяжестью невольно совершенных им преступлений и ослепивший себя, Эдип, изгнанный из родных Фив, достигает Афин, где правит храбрый и великодушный Тезей. Единственным утешением слепого старца остается нежно любящая его дочь Антигона, которая делит с ним все невзгоды странствий. Одно-
временно в Афины приходит коварный и честолюбивый Креон. В свое время он сыграл роковую роль в судьбе Эдипа, способствуя его изгнанию из Фив. Теперь ему нужна помощь Тезея, чтобы отразить грозящее Фивам нападение второго сына Эдипа, Полини-ка. Афинский народ в смятении, ибо оракул храма Эвменид извещает о внезапном гневе богов.
В целом ряде деталей при разработке сюжета В.А. Озеров отступает от первоисточника, т. е. от трагедии Софокла. Его Эдип не знает о предначертании богов, избравших Афины местом последнего приюта несчастного царя. Нет у Софокла и ключевой сцены примирения Эдипа со своим сыном Полини-ком, когда-то изгнавшим отца из Фив. Наконец, и это главное, в финале трагедии полностью переосмысливается традиционная трактовка античного сюжета. После неудавшейся попытки похищения Эдипа обличенный перед всем народом Афин гибнет коварный Креон. Он находит смерть в храме Эвменид, где его поражает гром богов и где незадолго до этого оспаривали свое право исполнить волю богов и принести себя и жертву Эдип и его дети.
Источник драматизма пьесы кроется в тонко используемом В.А. Озеровым приеме «ложного конфликта». Воля богов, заключенная в предсказаниях оракула, скрыта от смертных. Грозные предзнаменования связаны с появлением в Афинах лица, неугодного богам. Тяготеющее над Эдипом проклятье как будто бы указывает на него как на объект божественной кары.
Народ требует изгнания слепца, а позже принесения в жертву его дочери. И хотя великодушный Тезей защищает несчастного, оракул требует выполнения воли богов. И только в финале раскрывается подлинный смысл предзнаменований.
Таким образом, в трагедии В.А. Озерова, пожалуй, впервые в русской драматургии проблема царской власти решалась с общечеловеческих и потому гуманистических позиций. Образ Эдипа, бывшего царя, оказавшегося в положении гонимого странника-слепца, представал своеобразной иллюстрацией тезиса, заявленного еще в ХУТТТ в. Г. Р. Державиным в его оде «На смерть князя Мещерского»: «Монарх и узник - снедь червей» [4, с. 39].
Эта мысль о равенстве всех перед смертью, идея преходящности, зыбкости всего сущего, в т. ч. и судеб венценосцев, обретала особую актуальность в эстетической системе сентиментализма. В.А. Озеров воплотил ее в драматургии:
Родится человек лет несколько поцвесть,
Потом скорбеть, дряхлеть и смерти дань отнесть. Один, шед малый путь, другий, прошед подоле,
В гробу покоятся сном крепким в равной доле.
Но ты, о дочь моя, печаль свою умерь:
Смерть к светлой вечности нам отверзает дверь
[1, с. 142].
Эти слова Эдипа, с которыми он обращается к своей дочери Антигоне, могут служить ключом к пониманию мировосприятия, запечатленного в трагедии. Существенна очевидная близость этого отрывка с программными стихотворениями В.А. Жуковского «Цвет завета», «Невыразимое» и др.
Совершенно справедливо поэтому утверждение Т.М. Родиной, подчеркнувшей новаторское значение «Эдипа в Афинах»: «...весь философский смысл трагедии Озерова заключался в утверждении превосходства просто человеческого над царственным.
«Эдип» Озерова был ближе к сентиментали-стски интерпретированному «Королю Лиру» Шекспира, чем к традициям классицистской трагедии» [3, с. 159].
Все это также может служить объяснением причин небывалого успеха трагедии у зрителей той эпохи.
1. Озеров В.А. Трагедии. Стихотворения. Л., 1960.
2. Жихарев С.П. Записки современника / ред. статьи и коммен. Б.М. Эйхенбаума. Москва; Ленинград, 1955.
3. Потапов П. О. Из истории русского театра. Жизнь и деятельность В.А. Озерова // История русского драматического театра: в 7 т. М., 1977. Т. 2. 1801-1825.
4. Державин Г.Р. Оды / сост., вступ. ст. и примеч. С.С. Аверинцева. Л., 1985.
5. История русского драматического театра: в 7 т. / гл. ред. Е.Г. Холодов [и др.]; Всесоюзный научно-исследовательский институт искусствознания. М., 1977. Т. 2. 1801-1825.
Поступила в редакцию 1.11.2011 г.
UDC 82
VLADISLAV OZEROV’S TRAGEDIES: “YAROPOLK AND OLEG”, “OEDIPUS IN ATHENS” - TRANSFORMATION OF GENRE CANON IN CONJUNCTURE OF WINNING SENTIMENTALITY
Viktoriya Alekseevna ALTUKHOVA, Kursk State University, Kursk, Russian Federation, Post-graduate Student of Literature Department, e-mail: [email protected]
The article examines the particular features of Ozerov’s tragedies, which consist in refusing to understand the functions of the genre of tragedy as didactic, in the motivation minor character’s actions, in concealing the source of the tragic conflict in the depths of the human soul.
Key words: tragedy; plot; theme; conflict; character.
