CC BY
22
УДК 94 (470.6) "18"
А. А. Гойбасханов
ТРАДИЦИЯ И НОВАЦИИ В КУЛЬТУРНОМ ОБЛИКЕ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА
Статья повествует о диалоге между северокавказской традицией и культурными новациями, проникавшими в повседневную жизнь местных горских народов после вхождения края в состав Российской империи. Большую роль в данном процессе играли статусность и престиж предлагавшихся артефактов обновления. Подчеркивается роль образовательных и культурно-просветительских учреждений в развитии взаимопонимания и в налаживании мирной и созидательной жизни в северо-восточной части Кавказа, которые активно внедрялись в край российской стороной. Немалое значение имела деятельность имперской интел-
лигенции, способствовавшей становлению горских просветителей, которые выступали в качестве связующего звена между местной культурной традицией и культурными новациями, в которых предстояло жить горским народам. Их деятельность содействовала внедрению имперских культурных стереотипов в горскую среду, разъясняла перспективы развития для местных народов.
Ключевые слова: Российская империя, горские народы, Северный Кавказ, традиция, культурная новация, модернизация, культурные и образовательные учреждения.
A. A. Goybaskhanov
TRADITIONS AND NOVATION IN THE CULTURAL IMAGE OF THE NORTH CAUCASUS IN THE SECOND HALF OF THE XIX CETURY
The article describes the dialogue between the North-Caucasus tradition and cultural novation, penetrating the everyday life of local highlanders after joining the Russian Empire. The status and prestige of the suggested renovation artefacts played a big role in this process. The role of educational and cultural organization, which were introduced in the region by the Russian side, in the development of the common understanding and making up the peaceful and creative lift in the north-eastern part of the Caucasus is
underlined. The activities of imperial intellectuals were of great importance as they contributed to the appearance of highland educators, connected local cultural traditions and cultural innovations. Their activities promoted the introduction of imperial cultural stereotypes into highland surroundings, showed perspectives for the local development.
Key words: Russian Empire, highlanders, North Caucasus, tradition, cultural innovation, modernization, cultural and education organizations.
Угасание военно-политического кризиса первой половины столетия открывало возможности для культурной трансформации северокавказского региона, который вступал на путь модернизации. К началу изучаемого периода уже был накоплен большой опыт во взаимопознании сторон межкультурного диалога, и теперь процесс сближения народов Северного Кавказа с другими народами Российской империи ещё больше ускорился [11].
Особенно заметными были изменения на бытовом уровне. Обыденностью стало применение в домах горских жителей русской печи, высокого стола и стульев, посуды из фаянса.
Постепенно сбывалась мечта А. С. Пушкина, который считал, что, когда у горцев появится самовар, это станет подлинной революцией в их сознании. «Самовар был бы важным нововведением», - рассуждал он в своём произведении «Путешествие в Арзрум» [18, с. 376]. И мечта великого поэта во второй половине столетия воплотилась в реальность. При освещении жилых помещений всё чаще встречались керосиновые лампы, которые заправлялись горючей смесью, изготовленной из местного сырья.
Дома зажиточных горцев начинают перекрываться железом, а в окна вставляются сте-
клянные полотна. Стремясь подчеркнуть свой статус и прихвастнуть перед односельчанами, некоторые зажиточные люди пристраивали на своих домах балконы, хотя реальная потребность в них отсутствовала. Таким образом они демонстрировали собственную успешность и состоятельность. Далеко не каждый мог построить для себя дом с каменным фундаментом, а то и с полуподвальным помещением. Как правило, такие постройки раньше появлялись в равнинных селениях, в большей степени подвергавшихся культурному воздействию славянских соседей. Изменилась и застройка горских и казачьих поселений. Учитывая снижение градуса военного противостояния в крае, уже не было необходимости превращать места своего проживания в крепости, а потому селиться начинали более широко, с прямыми улицами, площадями в центре. Как правило, здесь производилась стационарная торговля, располагались здания местных административных учреждений [3, с. 337-338].
Данный процесс межкультурного сближения нельзя назвать ровным и бесконфликтным. Любопытно, что достаточно консервативно местное горское население относилось к своей одежде, крайне болезненно реагировало на конъюнктуру в этой сфере. Если казаки и те русские поселенцы, которые достаточно давно перебрались на Северный Кавказ, охотно примеряли на себя горские образцы одежды и учились у местных народов, как их правильно носить [17, с. 301], то последние весьма настороженно воспринимали новомодные тенденции, исходившие от пришлого населения. Уместно привести фрагмент из воспоминаний одного из жителей, который получил русское образование и вернулся в отчий дом, но вынужден был сменить свою одежду, чтобы не вызвать у односельчан негативной реакции: «один только сумасшедший позволил бы себе в русской одежде расхаживать по улицам в ауле» [1, с. 10]. Как правило, одеть на себя европейские образцы одежды соглашались те горцы, которые проживали в городах, преимущественно в иноэтничной среде. И если сами модели одежды вызывали настороженность, то качественное фабричное сукно пользовалось широкой популярностью и шло на изготовление привычных видов костюмов.
Гораздо быстрее к нововведениям адаптировалась женская мода. Исследователи обратили внимание на то, что во второй половине столетия перестали встречаться женские пояса, изготовленные из серебряных блях, а вместо них популярными сделались украшения,
полностью изготовленные из серебра с позолотой, гравировкой и т.п. декором [3, с. 338].
Достаточно консервативны были горцы и в культуре питания. Это было связано не столько с прочностью местных традиций, сколько с возможностями получить доступ к новым видам продуктов, не обусловливалось отсутствием желания расширения своего продуктового рациона. По мере распространения картофеля, гречихи, свёклы они всё чаще оказывались на столе у местных жителей. Особой популярностью пользовались разные сорта чая, которые завозились в регион. Процесс чаепития поощрял употребление сахара и различных кондитерских изделий, которые, впрочем, пока считались элементом роскоши.
В российском общественном сознании сложилось в целом комплиментарное отношение к жителям региона. Было немало тех, кто с большой симпатией относился к культурному багажу населения этой южной окраины страны. Существовала устойчивая потребность в изучении лингвистических особенностей края, и здесь мы наблюдаем ощутимые успехи, сделанные отечественной наукой.
Так, усилиями выдающегося специалиста П. К. Услара были подготовлены обобщающие труды по языкам народов северо-восточной части региона. Что особенно важно, разрабатывалась и методика изучения этих языков, что, по мнению исследователя, давало возможность в дальнейшем успешно преступить к обучению местных жителей русской грамоте. Предполагалось создать письменность, которая опиралась бы на «русское основание». Со временем удалось бы вытеснить арабское влияние из этой сферы и сделать грамотность населения массовой, а не только уделом узкого круга лиц.
Важно отметить, что П. К. Услар считал такой шаг важной мерой по нейтрализации взаимной нетерпимости, которая, безусловно, сохранялась после долгих лет противостояния, имевших место в предшествующие десятилетия и вызванных среди прочего культурным недопониманием сторон. Не пытаясь приукрасить действительность, П. К. Услар в одной из своих статей писал об этом следующее: «Моральное сближение с чуждым народом, покорённым силою оружия или дипломатическими трактатами, - обыкновенно заключаемыми без ведома и согласия народного, - представляет большие затруднения, которые могут проистекать из различных причин. Бывает иногда, что все классы народонаселения, при новом порядке вещей, чувствуют себя в худшем ма-
териальном положении, чем прежде. <...> Это есть, без сомнения, самый естественный повод к неудовольствию» [20, с. 1]. Среди мер, направленных на нормализацию взаимоотношений, учёный выделял распространение грамотности, которая со временем должна была обеспечить прогресс в разных сферах бытия автохтонного населения Кавказа.
К числу исследователей, благодаря которым языки народов края были описаны, структурированы, связаны с русской грамматикой относился В. Ф. Миллер [14; 15; 16]. Как отмечал М. М. Ковалевский - другой незаурядный специалист в области социологии и юриспруденции, занимавшийся местной проблематикой, его труды не смогли бы состояться без филологических изысканий коллеги [7, с. 7]. Естественно, достижения этих исследователей не могли сразу стать доступными для большинства местных жителей. Грамотность была уделом лишь немногих из них. Но в дальнейшем эти изыскания стали подлинным «золотым фондом» кавказоведения и до сих пор широко востребованы в научно-образовательной сфере.
Ещё в конце 50-х гг. имперскими властями был утверждён «Устав горских школ», который позволил регламентировать деятельность учебных заведений, открывавшихся в крае и предназначенных для образования и воспитания местного юношества в духе государственного порядка. Страна нуждалась в грамотных и квалифицированных специалистах, а специфика региона диктовала ещё и свои, особые требования к таким людям. Будучи выходцами из местной среды, они должны были стать связующим звеном между империей и теми народами, которые здесь проживали.
Среди достаточно успешных проектов в сфере образования можно назвать открывшуюся в 1861 г. школу в Темир-Хан-Шуре. Своим появлением она обязана слиянию двух других учебных заведений - мусульманской школы, ранее находившейся в Дербенте, и местной окружной горской школы. Предполагалось, что в ней будут одномоментно проходить курс обучения до 65 школьников, причём содержание сорока человек казна брала на себя. Это были т.н. казённокоштные учащиеся, а за остальных платили деньги их родители и администрация наместничества. Срок обучения исчислялся тремя годами, и за это время предполагалось дать учающимся основные знания в области чтения, письма, арифметики и т.п. Этнический состав предполагался смешенным. Помимо детей русских чиновников, здесь проходили учебный курс и дети горцев из числа состоятельных фамилий.
Как оказалось, предлагаемый учебный курс не соответствовал возросшим потребностям школьников. Полученные знания не позволяли затем продолжить обучение в средних учебных заведениях, а потому с 1874 г. вместо школы учреждается прогимназия. К концу десятилетия здесь уже училось 227 человек, что свидетельствует о важности и популярности гимназии в глазах населения. И такое отношение мы видим не только на этом примере [3, с. 338-339].
Следует отметить, что жители Северного Кавказа прекрасно понимали необходимость поощрять образование среди юношества и старались оказывать материальную поддержку тем ученикам, которые нуждались в этом. Так, в Дербенте в феврале 1885 г. возник замысел выделять пособия городским учащимся, для чего предполагалось учредить специальное общество. Его устав был принят в январе 1886 г., а в апреле оно начало свою работу [8, с. 291]. Это говорит об изменении мировоззрения у значительной части местного населения, которые задумывались о будущем своих детей и желали их успешной инкорпорации в имперскую структуру.
Произошли изменения и в Новагинской школе военных воспитанников. Ею с 1857 г. занималось командование Тенгинского полка, которое рассудило, что статус этого учебного заведения необходимо повысить, и в 1861 г. переквалифицировало его в горское окружное училище. Расположенное во Владикавказе, оно считалось наиболее престижным в Осетии. Ребята могли получить здесь и полезные ремесленные навыки, т.к. в подготовительном классе они занимались дополнительно токарным, слесарным ремёслами, учились портняжному и сапожному делу и т.п. Во главе пансиона находился полковник Эглау, а попечителем выступал надворный советник Стоянов. Преподавательский коллектив был интернационален и, помимо русских, здесь работали выходцы из числа кавказских народов.
Кроме него, здесь действовали 38 церков-но-приходских школ, а общая численность учащихся достигла 3828 человек. Основной упор в таких школах делался на изучение грамоты и Закона Божьего, что соответствовало задачам, ставившимся миссионерами, действующими в регионе [5, с. 158-159].
В целом надо отметить, что опыт по привлечению армии для создания образовательных учреждений в крае оказался удачен и для своего времени продуктивен. Достаточно широко он применялся в первой половине столетия, когда наряду с аманатскими школами при ча-
стях действовали школы, где совместно с солдатскими детьми проходили обучение и дети из числа местных народов. Примечательно, что командование учитывало конфессиональную специфику таких слушателей и давало им возможность знакомиться с мусульманским вероучением [19, с. 161-178].
Полученный результат нашёл своё продолжение и во второй половине XIX в., когда в разных частях Северного Кавказа стали открываться новые школы при военных частях. Как правило, они действовали при штаб-квартирах полков, которые были расквартированы в крупных горских селениях.
В Чечне, в Грозном была открыта трёхклассная горская школа, причём при ней имелся пансион, и дети могли находиться здесь длительное время. Один из классов был подготовительным и помогал юным учащимся готовиться к освоению расширенного образовательного материала. Свою деятельность эта школа начала в 1862 г., и её опыт был признан весьма удачным. Примечательно, что уже через шесть недель после начала учебного года обучающиеся могли читать на своём родном языке. Пари этом большинство из них никогда до этого не держали в руках перо.
Здесь трудился выдающийся просветитель Пётр Карлович Услар, принявший активное участие в разработке учебных программ и сам почерпнувший немало знаний в ходе общения с муллой Янгулбаем Хасановым. Для нужд школы прапорщиком Кеди Досовым был подготовлен первый чеченский букварь, который был выпущен типографским способом в Тифлисе в конце 1862 г. В дальнейшем, опираясь на полученный опыт, А. И. Бартоломей подготовил новый чеченский букварь [2, с. 38-41].
Школы стали открываться в селениях Старый Юрт, Ведено, Большой Чечен, Брагуны, Новый Юрт, Кень-Юрт. С 1870 г. одноклассная горская школа с подготовительным отделением была открыта и в Назрани. От грозненской она отличалась только меньшим количеством учащихся, а учебные программы были схожими.
Для черкесских детей со второй половины 80-х гг. XIX в. стали действовать горские школы в Майкопе и Лабинске. Они давали образование в объёме двухклассного начального училища и пользовались большой популярностью у местного населения. Закончившие эти учебные заведения могли рассчитывать на карьерный рост на государственной службе и попытаться продолжить образование в более статусных учебных заведениях.
Известны случаи, когда открывшиеся школы вскоре переставали работать. Это было связа-
но не с отсутствием желания у местных жителей давать своим детям образование, а с банальным отсутствием денег на их содержание. В качестве примера можно привести школы в селениях Качмазукино, Куденетово 1-е, Шарда-ново, открывшиеся в 1875 г. Но уже в 1878 г. они закрылись, и в других селениях Кабарды и Бал-карии школы отсутствовали вплоть до 90-х гг. XIX в. Затем ситуация резко поменялась, и «школы грамотности» открылись сразу в 27 селениях. Это позволило одновременно работать с 522 учениками, впрочем, по весьма скромной программе. Основной упор делался на обучение чтению и письму.
Свои школы были у карачаевцев и ногайцев. Это были светские учебные заведения, но в них учитывались и конфессиональные особенности местного населения [3, с. 339-340].
Местные жители находили возможным открывать сельские школы за счёт собственных средств. Так поступил чеченец Шугаип Алиев, который вместе с односельчанами посёлка Тембулат-Юрт открыл школу для изучения русской, чеченской и арабской грамоты [4, с. 767].
Открывались учебные заведения и для девочек. Их отличительной особенностью было наличие предметов, связанных с домоводством. Будущие хозяйки должны были уметь шить, вязать, готовить пищу. Это не освобождало их от занятий письмом и чтением, арифметики и обязательного изучения «Закона Божьего». Такие школы существовали в Темир-Хан-Шуре, Дербенте, Владикавказе, Нальчике. Примечательно, что ряд женских школ содержался исключительно на частные пожертвования, что, безусловно, говорит о востребованности подобных заведений. Однако зависимость от субъективных причин (невозможность своевременно находить необходимые суммы жертвователями) делало такие учебные заведения крайне уязвимыми, и они нередко от этого закрывались.
Северокавказская общественность неоднократно поднимала вопрос о создании специализированных школ, программа обучения которых отвечала бы насущным хозяйственным потребностям края. Отсюда и пожелания иметь учебные заведения с углублённым изучением основ аграрного дела, различных ремёсел и т.п. Примерами такой школы могут являться Баталпашинское училище, Владикавказское ремесленное училище. В них обучались как русские дети, так и горцы. Иногда в составе училища открывалось ремесленное отделение, где могли приобщиться к занятию столярным и токарным делом не только подростки, но и взрослые. В качестве примера
можно назвать Учкуланское училище, которое начало свою работу в 1897 г. и стало примером для других учебных заведений [3, с. 340-341].
К числу хронических проблем можно отнести недостаток учительских кадров, которые останавливали многие перспективные начинания. Далеко не все специалисты были готовы отправиться в отдалённые горские селения, а местным жителям зачастую не хватало средств, чтобы отправить своих детей в те посёлки, где школы уже были открыты. Выходом стало открытие педагогических курсов в Нальчике, Темир-Хан-Шуре. Обращает на себя внимание и тот факт, что многие выходцы из духовных семинарий в дальнейшем предпочли работать обычными учителями, не став связывать свою судьбу с религиозной службой.
Безусловно, главные усилия общественности и кавказской администрации были направлены на учебную подготовку юношества. Но интерес в получении образования проявляли и уже взрослые, состоявшиеся люди. Развитие экономики давало сведущим специалистам существенные конкурентные преимущества, а потому возникла потребность в обучении и этих категорий жителей региона. Для них открывались воскресные школы, где можно было в свободное от работы время научиться читать и писать. Правда возможности посещать такие школы имели лишь жители крупных городских центров - таких как Ставрополь, Дербент и Владикавказ.
Если собственных возможностей удовлетворить потребности в получении знаний не хватало, выходцы с территории Северного Кавказа отправлялись в соседние регионы, например, в Баку и Тифлис. Сюда нередко приезжали жители Дагестана. Для таких соискателей знаний учреждались специальные стипендии, и за казённый счёт можно было получить проживание и пропитание. Но большинство горцев всё же обучались в Екатеринодарской и Ставропольской гимназиях, закончив которые, они могли в дальнейшем продолжить образование в столичных вузах. Конечно, таких людей было немного, но их пример был весьма важен для соотечественников, которые всё активнее включались в модернизационные процессы.
Наряду со светским образованием на Северном Кавказе продолжали действовать и школы при мечетях. Они пользовались популярностью у части населения, которая опасалась, что, если их дети попадут в русское учебное заведение, они могут поколебаться в своей религиозности. В одном только Дагестане таких школ насчитывалось около девятисот. Они
имели устоявшуюся систему обучения и достаточно успешно справлялись с теми задачами, которые перед ними ставились. Закончив такую школу, ребёнок мог читать по-арабски и получал представления об основах мусульманской веры.
Определённая конкуренция, которая возникла между этими видами учебных заведений, не всегда благотворно сказывалась на просвещении жителей региона. Существовало довольно сильное предубеждение друг к другу, что объясняется тем вооружённым противостоянием, которое имело место в первую половину столетия. Было немало тех, кто в своё время искренне разделял мюридистские идеи Шамиля и воспитывал своих детей на их почитании. Высказывались небезосновательные замечания о том, полученное религиозное образование не всегда находит практическую реализацию в повседневности. Окончив школу при мечети, горцы нередко забывали о том, чему их учили.
Но даже при наличии подобных конфликтных факторов все учебные заведения старались прививать своим слушателям определённые социально-нравственные нормы, которые обеспечивали лояльность к государству. В этом отношении мусульманское духовенство достаточно успешно инкорпорировалось в российское правовое пространство. Власти видели в нём свою опору и готовы были всячески поддерживать [13, с. 27].
Ещё одним проявлением модернизационно-го преобразования Северного Кавказа стали различные культурно-просветительские учреждения, которые повсеместно начали появляться в крае. Прежде всего, речь идёт о библиотеках, наличие которых сделалось отличительной особенностью крупных городов, в частности, Владикавказа, Ставрополя, Темир-Хан-Шуры, Майкопа. Свои библиотеки имели и школы, хотя сами их фонды отличались скудостью и нерегулярным пополнением.
Зачастую эти библиотеки формировались благодаря доброй воле отдельных энтузиастов, которые тратили на их содержание собственные средства. Нередко общественные библиотеки становились дискуссионной площадкой для наиболее социально активной части населения. Речь идёт об учащейся молодёжи, достаточно критично оценивавшей политическую ситуацию в стране. Из уст местной администрации не раз звучали обвинения в адрес этих учреждений, но при этом библиотеки продолжали функционировать, и вопрос об их закрытии не ставился. Все понимали необходимость просвещения и мирились с наличи-
ем революционного вольнодумства, сводя всё к проискам отдельных «неблагонадёжных» лиц [3, с. 344-345].
Другим местом для интеллектуального общения были музеи. В них аккумулировалась информация, касающаяся природных особенностей региона (Пятигорский отдел Кавказского горного общества) [10, с. 161], различных есте-ственноисторических проблем (Терский областной музей во Владикавказе) и т.п. [6, с. 149-171].
Повсеместно стали появляться общественные организации и научные общества, активно занимавшиеся краеведческими изысканиями, профессиональный уровень которых был достаточно высок для своего времени [9, с. 336-362].
Своеобразным символом культурного преобразования Кавказа стал театр. Он был олицетворением престижа, демонстрируя не только уровень интеллектуальных претензий населения, но и способность и желание властей содействовать этому [12, с.10]. На сценах местных театров выступали как приезжие труппы, так и собственные коллективы, по отзывам современников отличавшиеся высоким профессиональным мастерством. Примечательно, что с театром были связаны и местные просветители. Например, во Владикавказском театре работал К. Л. Хетагуров, и не случайно, что в его творчестве мы встречаем драматические произведения. Знакомясь с образцами русской культуры, такие горские интеллектуалы в дальнейшем способствовали созданию и собственных, национальных театров.
Успехи в постижении региона были бы невозможны без активной поддержки со стороны нарождавшейся горской интеллигенции, которая считала своим долгом приложить все усилия, чтобы добиться просвещения своих наро-
дов, сформировать их позитивный имидж. Так, в филологических изысканиях П. К. Услар опирался на неоценимую помощь чеченца Кеди Досова, аварца Айдемира Чиркеевского, лакца Абдулы Омарова и многих других энтузиастов. Можно предположить, что далеко не все их имена сохранились для истории, но их труд способствовал сохранению важной информации о народах, которые они представляли.
Системные модификации, произошедшие на Северном Кавказе во второй половине XIX - начале ХХ вв., не могли не затронуть и культурный облик народов региона. Это прослеживается как в материальной сфере, так и в духовных сторонах жизни местных обществ. Произошедшие изменения имели экзогенный характер и были инициированы российским влиянием. Вместе с тем процесс трансформации обладал глубоко специфичными чертами, что делало ситуацию в регионе непохожей на аналогичные процессы в других частях империи.
Представляется, что горцы выработали оптимальную модель своего общественного устройства, и получившие распространение культурные нормы и традиции делали её достаточно устойчивой и органичной. Появившиеся новации ещё должны были доказать свою состоятельность, а потому весьма осторожно воспринимались населением.
Носителями модерна в культуре были, как правило, те, кто успел приобщиться к новым ценностям во время получения образования в русских учебных заведениях - как в пределах края, так и в других частях империи, в том числе в столице. Их пример способствовал внедрению имперских культурных стереотипов, показывал перспективы развития для местных народов.
Источники и литература
1. Амиров Г.-М. Среди горцев Северного Дагестана (из дневника гимназиста) // Сборник сведений о кавказских горцах. Тифлис: [б.и.], 1873. Вып. 7. С.1-80.
2. Ахмадов Б., Великая Н. Учитель // Приязни добрые плоды (издание 2-е, дополненное) / под ред. В. Б. Виноградова, С. Н. Лукаша. Армавир: АГПУ, 2008. С. 38-41.
3. История народов Северного Кавказа (конец XVIII в. - 1917 г.) / отв. ред. А. Л. Нарочницкий. М.: Наука, 1988. 659 с.
4. История Чечни с древнейших времён до наших дней: В 2 т. Т. I, - История Чечни с древнейших времён до конца XIX века. 2-е изд., испр., доп. Грозный: ГУП «Книжное издательство», 2008. 828 с.
5. Клычников Ю. Ю. Российская государственность и северокавказская архаика: В поисках преодоления противоречий (XVIII - начало XXI вв.). Исторические очерки. М.: ЛЕНАНД, 2015. 368 с.
6. Кобахидзе Е. И. Источники из истории создания Терского областного музея // Известия СОИГСИ. 2016. 22 (61). С. 149-171.
7. Ковалевский М. М. Современный обычай и древний закон. Обычное право осетин в историко-сравнительном освещении. М.: Тип. В. Гатцук, 1886. Т. I. 342 с.
8. Козубский Е. И. История Дербента. Темир-Хан-Шура: Русская типография В. М. Сорокина, 1906. 468 с.
9. Колесникова М. Е. Северокавказская историографическая традиция: вторая половина XVIII - начало ХХ в. Ставрополь: СГУ, 2011. 524 с.
10. Край наш Ставрополье: Очерки истории / науч. ред. Д. В. Кочура и В. П. Невская. Ставрополь: Шат-гора, 1999. 528 с.
11. Культура мира в традициях и обычаях народов Северного Кавказа. Назрань: [б.и.], 2013. 200 с.
12. Литвиненко М. А., Плиева Ж. Х., Русанов И. К. Русский театр в Осетии. Орджоникидзе: Ир, 1971. 260 с.
13. Матвеев В. А. Российское мусульманство на Северном Кавказе: исторические аспекты проблемы / под ред. и с послесл. В. Б. Виноградова. Армавир - Ростов-на-Дону: [б.и.], 2004. 64 с.
14. Миллер В. Осетинские этюды. Ч. I. (Осетинские тексты) // Учёные записки императорского Московского университета. Отдел историко-филологический. Вып. I. М.: Унив. тип., 1881. 166 с.
15. Миллер В. Осетинские этюды. Ч. II. Исследования // Учёные записки императорского Московского университета. Отдел историко-филологический. Вып. II. М.: Унив. тип., 1882. 303 с.
16. Миллер В. Осетинские этюды. Ч. III. Исследования // Учёные записки императорского Московского университета. Отдел историко-филологический. Вып. VIII. М.: Унив. тип., 1887. 216 с.
17. Отрывки из писем с Кавказа // Военный сборник. СПб.: Тип. департамента уделов,1865. Т. Х^И. С. 299-320.
18. Пушкин А. С. Сочинения. В 3-х т. Т. 3. Проза. М.: Худ. лит., 1987. 527 с.
19. Пылков О. С. Российская армия в трансформационных процессах на Северном Кавказе (конец XVIII - первая половина XIX вв.) / под ред. Н. Н. Великой. Армавир: ИП Шурыгин В.Е., 2011. 248 с.
20. Услар П. К. О распространении грамотности между горцами // Сборник сведений о кавказских горцах. Тифлис: [б.и.], 1870. Т.Ш. Раздел IV. С. 1-30.
References
1. Amirov G.-M. Sredi gorcev Severnogo Dagestana (iz dnevnika gimnazista) (Among mountaineers of the Northern Dagestan (from the high school boy's diary) // Sbornik svedenij o kavkazskih gorcah. Tiflis, 1873. Vol. 7. P. 1-80. (In Russian).
2. Ahmadov B., Velikaja N. Uchitel' (The teacher) // Prijazni dobrye plody (izdanie 2-e, dopolnennoe) / ed by V. B. Vinogradova, S.N. Lukasha. Armavir, 2008. P. 38-41. (In Russian).
3. Istorija narodov Severnogo Kavkaza (konec XVIII v. - 1917 g.) (The history of the North Caucasus population (the end of the XVIII c. - 1917) / ed. A. L. Narochnickij. Moscow: Nauka, 1988. 659 p. (In Russian).
4. Istorija Chechni s drevnejshih vremjon do nashih dnej (The history of Chechen from antique up to present time): In 2 vol. Vol. I, - Istorija Chechni s drevnejshih vremjon do konca XIX veka. Groznyj: GUP «Knizhnoe izdatel'stvo», 2008. 828 p. (In Russian).
5. Klychnikov Ju. Ju. Rossijskaja gosudarstvennost' i severokavkazskaja arhaika: V poiskah preodolenija protivorechij (XVIII - nachalo XXI vv.). Istoricheskie ocherki (Russian statehood and the North Caucasian archaic: In search of overcoming contradictions (XVIII - the beginning of XXI centuries). Historical essays). Moscow: LENAND, 2015. 368 p. (In Russian).
6. Kobahidze E. I. Istochniki iz istorii sozdanija Terskogo oblastnogo muzeja (The source books on the history of establishing the Terek regional museum) // Izvestija SOIGSI. 2016. 22 (61). P. 149-171. (In Russian).
7. Kovalevskij M. M. Sovremennyj obychaj i drevnij zakon. Obychnoe pravo osetin v istoriko-sravnitel'nom osveshhenii (The modern custom and ancient law. The customary law of Osetins in historical and comparative interpretation). Moscow, 1886. Vol. I. 342 p. (in Russian).
8. Kozubskij E. I. Istorija Derbenta (The history of Derbent). Temir-Han-Shura, 1906. 468 p. (In Russian).
9. Kolesnikova M. E. Severokavkazskaja istoriograficheskaja tradicija: vtoraja polovina XVIII - nachalo XX v. (The North-Caucasus historiographic tradition: the second half of the XVIII - the beginning of the XX c.). Stavropol': SSU, 2011. 524 p. (In Russian).
10. Kraj nash Stavropol'e: Ocherki istorii (Our region is Stavropol land: the historical essays) / ed. by D.V. Kochura and V. P. Nevskaja. Stavropol': Shat-gora, 1999. 528 p. (In Russian).
11. Kul'tura mira v tradicijah i obychajah narodov Severnogo Kavkaza (The culture of the world in traditions and customs of the people of the Northern Caucasus). Nazran', 2013. 200 p. (In Russian).
12. Litvinenko M. A., Plieva Zh. H., Rusanov I. K. Russkij teatr v Osetii (The Russian theatre in Ossetia). Ordzhonikidze: Ir, 1971. 260 p. (In Russian).
13. Matveev V. A. Rossijskoe musul'manstvo na Severnom Kavkaze: istoricheskie aspekty problem (The Russian Moslemism in the North Caucasus: the historical aspects of the problem) / ed by V. B. Vinogradova. Armavir - Rostov-on-Don, 2004. 64 p. (In Russian).
14. Miller V. Osetinskie jetjudy. Ch.I. (Osetinskie teksty) (Ossetic essays. Part 1. Ossetic texts) // Uchjonye zapiski imperatorskogo Moskovskogo universiteta. Otdel istoriko-filologicheskij. Issue I. Moscow, 1881. 166 p. (In Russian).
15. Miller V. Osetinskie jetjudy. Ch.II. Issledovanija (Ossetic essays. Part 2. Studies) // Uchjonye zapiski imperatorskogo Moskovskogo universiteta. Otdel istoriko-filologicheskij. Issue. II. Moscow, 1882. 303 p. (In Russian).
16. Miller V. Osetinskie jetjudy. Ch.III. Issledovanija (Ossetic essays. Part 3. Studies) // Uchjonye zapiski imperatorskogo Moskovskogo universiteta. Otdel istoriko-filologicheskij. Issue. VIII. Moscow, 1887. 216 p. (In Russian).
17. Otryvki iz pisem s Kavkaza (Fragments of the letters from the Caucasus) // Voennyj sbornik. Vol. XLIII. St.Petersburg,1865. P. 299-320. (In Russian).
18. Pushkin A. S. Sochinenija. (Works). In 3 Vols. Vol.3. Proza. Moscow: Hud. lit., 1987. 527 p. (In Russian).
19. Pylkov O. S. Rossijskaja armija v transformacionnyh processah na Severnom Kavkaze (konec XVIII - pervaja polovina XIX vv.) (The Russian army in the transformational processes in the North Caucasus (the end of the XVIII - the first half of the XIXcc.)) / ed by N. N. Velikaya. Armavir: IP Shurygin V. E., 2011. 248 p. (In Russian).
20. Uslar P. K. O rasprostranenii gramotnosti mezhdu gorcami (On the spread of the literacy among highlanders) // Sbornik svedenij o kavkazskih gorcah. Tiflis, 1870. Vol. III. Razd. IV. P.1-30. (In Russian).
