CC BY
10
НАРОДЫ КАВКАЗА. ТРАДИЦИИ И СОВРЕМЕННОСТЬ
PEOPLES OF THE CAUCASUS. TRADITION AND MODERNITY
УДК 93/94(470.6)
DOI 10.18522/2072-0181-2021-107-3-79-88
ТРАДИЦИОННАЯ СИСТЕМА ИНТЕРСОЦИАЛЬНЫХ ВЗАИМОДЕЙСТВИЙ НА ЦЕНТРАЛЬНОМ КАВКАЗЕ В XVI-XVIII ВЕКАХ: ПРОБЛЕМЫ КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИИ
А.Х. Боров, Е.Г. Муратова, Ю.М. Азикова
THE TRADITIONAL SYSTEM OF INTER-SOCIAL INTERACTIONS IN THE CENTRAL CAUCASUS IN THE XVI-XVIII CENTURIES: PROBLEMS OF CONCEPTUALIZING
A.Kh. Borov, E.G. Muratova, Yu.M. Azikova
В последнее время в региональном сообществе историков все более активно поднимается вопрос о необходимости начать работу над созданием обобщающей академической истории Северного Кавказа [1]. Специфика этой проблемы связана с полисубъектностью регионального исторического процесса. В обобщающих историях Северного Кавказа и его республик должен быть осуществлен синтез национальных историй наБоров Аслан Хажисмелович - кандидат исторических наук, доцент, ведущий научный сотрудник центра социально-политических исследований Кабардино-Балкарского научного центра Российской академии наук, 360000, Кабардино-Балкарская Республика, г. Нальчик, ул. Пушкина, 18, e-mail: aslan-borov@mail.ru, т.: 8(909)4876451;
Муратова Елена Георгиевна - доктор исторических наук, профессор кафедры истории России Кабардино-Балкарского государственного университета им. Х.М. Бер-бекова, 360004, Кабардино-Балкарская Республика, г. Нальчик, ул. Чернышевского, 173, e-mail: lena_gm@mail.r, т.: 8(928)7039079;
Азикова Юзанна Мартиновна - кандидат исторических наук, доцент кафедры всеобщей истории Кабардино-Балкарского государственного университета им. Х.М. Бер-бекова, 360004, Кабардино-Балкарская Республика, г. Нальчик, ул. Чернышевского, 173, e-mail: azik-uu.84@mail.ru, т.: 8(960)4270482.
родов региона. Дополнительную трудность здесь создает выход проблемы на актуальную общественно-политическую ситуацию, в которой большое место все еще занимает проблематика межнациональных отношений. Но одновременно это делает ее решение еще более настоятельным, в частности для Центрального Кавказа и Кабардино-Балкарской Республики.
Частью подготовительной работы к написанию обобщающей истории региона является
Aslan Borov - Kabardino-Balkarian Scientific Center of the Russian Academy of Sciences, 18 Pushkin Street, Nalchik, Kabardino-Balkarian Republic, 360000, aslan-borov@mail.ru, tel.: 8(909)4876451;
Elena Muratova - Kabardino-Balkarian State University named after H.M. Berbekov, 173 Chernyshevsky Street, Nalchik, Kabardino-Balkarian Republic, 360004, e-mail: lena_gm@mail.r, tel.: 8(928)7039079;
Yuzanna Azikova - Kabardino-Balkarian State University named after H.M. Berbekov, 173 Chernyshevsky Street, Nalchik, Kabardino-Balkarian Republic, 360004, e-mail: azik-uu.84@mail.ru, tel.: 8(960)4270482.
подведение итогов научного изучения ее ключевых проблем, к которым принадлежит интерпретация традиционной системы социально-политических, или интерсоциальных, взаимодействий на Центральном Кавказе. Работ, специально исследовавших эту тему, в отечественном кавказоведении очень немного, но те или иные формы ее представления, включающие описание, элементы анализа, объяснения и оценки, перманентно присутствовали в интеллектуальном кавказоведении с конца ХУШ и до начала XXI в. За это время существенно изменились и контексты, и тексты, в которых интерпретировалась соответствующая проблематика. Однако этот обширный и познавательно значимый опыт еще не получил системного анализа и обобщения.
Целью предлагаемой статьи является обобщение историографического опыта изучения в отечественном кавказоведении социально-политических отношений владений и обществ Центрального Кавказа в ХУ1-ХУШ вв.
Обозначение объекта анализируемых в статье работ как «пространства социально-политических взаимодействий» отражает то обстоятельство, что мы отвлекаемся от хозяйственно-экономических и этнокультурных аспектов темы. В качестве синонима используется понятие «традиционная система интерсоциальных взаимодействий», что позволяет дать аутентичное представление материала источников, говорящих большей частью о взаимоотношениях не «народов», а «владельцев» и «обществ» региона, и вместе с тем не подчинять собственный анализ категориям «межэтнических» или «этнополити-ческих» отношений, превалирующим в современном общественно-научном дискурсе.
Проблема интерсоциальных взаимодействий на Центральном Кавказе ХУ1-ХУШ вв. в научной традиции отечественного кавказоведения. Первоначальный опыт интерпретации системы интерсоциальных взаимодействий в регионе был вписан в просветитель-ско-географическую и политико-этнографическую парадигмы познания Кавказа, воплотившиеся в материалах академических экспедиций последней четверти ХУШ - начала XIX в. и в работах русских военных историков и этнографов первой половины XIX в. В них впервые были зафиксированы фундаментальные факторы и основные формы интерсоциальных взаимодействий в регионе: дробность этносоциального пространства и хозяйственная взаимозависимость отдельных социально-территориальных
единиц, находящихся в различных природно-ге-ографических условиях равнинно-предгорной и горной зон; общества и владения (а не этнические общности) как субъекты социально-политических отношений; наиболее благоприятное положение кабардинских княжеских владений на Центральном Кавказе, контролирующих пастбищные и пахотные ресурсы равнинно-предгорной зоны и имеющих более многочисленное население; социальный «габитус» кабардинских князей - феодальных владельцев, глубоко убежденных в своем прирожденном особом статусе, как фактор, определявший характер их взаимодействия с другими горскими обществами [2-6]. Таким образом, утвердилось представление о существовании на Центральном Кавказе системы интерсоциальных взаимодействий, построенной на отношениях зависимости горских социально-территориальных образований от кабардинских князей.
Во второй половине XIX - начале XX в. предметом преимущественного интереса академического кавказоведения стало социальное содержание взаимодействий различных этно- и социотерриториальных единиц в пространстве Центрального Кавказа. В рамках социоистори-ческого подхода, ведущим представителем которого в кавказоведении был М.М. Ковалевский, проблематика интерсоциальных взаимодействий на Центральном Кавказе включается в контекст вопросов социальной эволюции в целом и процессов феодализации, в частности. Различая в социально-правовом укладе современных ему горских народов Кавказа эндогенные для них «народные элементы» и результаты экзогенных «культурных влияний», важное место среди последних он отводил влиянию сословного строя кабардинцев на эволюцию социальных порядков у осетин и балкарцев [7; 8].
В конце XIX - начале XX в. устоявшаяся в науке и принятая администрацией концепция доминирования кабардинских князей на Центральном Кавказе стала предметом критического анализа со стороны ряда представителей горских этнических элит, стремившихся к закреплению своего сословного статуса и обеспечению земельных интересов своих обществ. Они доказывали, что степень влияния кабардинских князей на горские общества и их привилегированные сословия сильно преувеличена; что в прошлом притязания кабардинских князей установить свое господство имели место, но горские общества в целом отстояли свою независимость; что сословный и поземельный строй этих об-
ществ сложился в результате внутреннего развития в определенных природных условиях; что политика государства по отношению к этим обществам должна строиться на понимании их потребностей в земельных ресурсах для поддержания достойного существования в условиях роста населения [9-11]. Воспроизводство в общественном дискурсе начала XX в. положений о господствующем положении на Центральном Кавказе кабардинских князей теперь воспринимается сквозь призму национальных, а не только сословных интересов, и в представлении системы интерсоциальных взаимодействий усиливаются элементы этнополитической конкуренции.
Эта тенденция получила своеобразное продолжение в условиях исторического перелома 1917-1922 гг. и начального этапа национально-государственного строительства в регионе, когда социально-классовое и хозяйственно-экономическое содержание земельного вопроса приобрело национально-политическую форму, а его решение осуществлялось через территориальное разграничение национальных автономий. Стремясь обеспечить земельные интересы своих народов путем масштабного перераспределения земельных ресурсов в регионе и зафиксировать это в административных границах создаваемых автономных областей, некоторые представители национальных групп горской советской элиты акцентировали теперь эксплуататорский и угнетательский характер отношений Кабарды с соседними горскими народами [12].
Первый опыт собственно академического изучения традиционной системы интерсоциальных взаимодействий на Центральном Кавказе был осуществлен в исследованиях Г.А. Кокие-ва [13]. В них разработана цельная концепция генезиса, природы и эволюции традиционной системы интерсоциальных взаимодействий на Центральном Кавказе, выдержанная в духе ортодоксального классового подхода. Ее ключевые положения сводились к тому, что контроль кабардинских князей над предгорной равниной с ее пастбищными угодьями и пролегавшими по ней торгово-стратегическими путями вынудил горцев признать над собой их власть; отношения феодальных верхов Кабарды и горских обществ строились на началах вассалитета и представляли собой классовый союз, не отменявший противоречий и конфликтов между ними; горское крестьянство подвергалось двойному феодальному гнету, обеспечивавшемуся экономическим и внеэкономическим принуждением; основным
фактором эволюции/эрозии системы интерсоциальных взаимоотношений в ХУШ в. выступало все более активное вмешательство в них Российской империи.
Фактически здесь был задан канон советской историографии традиционной системы интерсоциальных взаимодействий на Центральном Кавказе. Он присутствовал во всех обобщающих трудах по истории народов Северного Кавказа, издававшихся в конце 1950-х -1980-х гг. Выполненные в рамках классовой и интернационалистской идеологической парадигмы истории автономных республик, эти работы несли зародышевые элементы национально-политических интерпретаций прошлого. Эта возможность нивелировалась в случаях, когда предмет анализа выводится за пределы отдельных национальных рамок. Так, в академической «Истории народов Северного Кавказа с древнейших времен до конца ХУШ в.» (1988), обобщившей достижения советского исторического кавказоведения, взаимодействие социально-политических субъектов регионального исторического процесса ХУ1-ХУП вв. - феодалов и крестьян, владельцев и обществ - рассматривалось в контексте иерархических отношений доминирования и зависимости [14]. Но это видение никак не распространялось на трактовку отношений между собой народов Северного Кавказа.
В целом многосторонняя комплексная характеристика интерсоциальных взаимодействий на Центральном Кавказе, закрепившаяся в историографии к концу советской эпохи, не позволяла загнать их в категориальную сетку этнополи-тики, неоправданно модернизируя их традиционные исторические формы.
Однако уже в начале 1970-х гг. была предложена интерпретация иерархических форм интерсоциальных отношений на Центральном Кавказе сквозь призму взаимодействия государственных образований с догосударственны-ми социально-территориальными единицами. В работах Е.Дж. Налоевой вывод о том, что в первой половине ХУШ в. удельные княжества Кабарды сложились в типичные феодальные государства, обосновывался, в частности, тем, что «удельные князья распространяли свою власть над соседними народами», которых автор обозначала терминами «вассальные народы», «вассально-зависимые народы» [15]. В статье В.Б. Виноградова о региональных закономерностях и локальных особенностях генезиса феодализма у населения горных районов Центрального Кавказа констатировалось, что в XVI в. «зна-
чительная часть горского населения Карачая, Балкарии, Северной Осетии и Чечено-Ингушетии находилась в вассальной зависимости от кабардинцев, уже переступивших порог создания своей государственности» [16, с. 44].
Проблемы современной историографии традиционной системы социально-политических взаимосвязей на Центральном Кавказе. Ситуация государственного полураспада 1990-х гг. резко актуализировала потребность различных групп населения Северного Кавказа в национально-политическом самоутверждении, в закреплении за собой территориальных, политико-правовых, экономических и прочих ресурсов, от которых зависят их относительные позиции или даже самосохранение. Ее питало отсутствие институализированного этнополитического равновесия и острота стоящих на повестке дня проблем. Эта потребность повлияла на состояние региональной историографии двояким образом. Во-первых, общим элементом в подходах различных школ постсоветской региональной историографии стал своего рода «методологический национализм», т.е. интерпретация ключевых явлений прошлого сквозь призму национальной истории и национальных интересов того или другого народа. Дело тут не в национализме вообще как некой личной или политической позиции историка. Речь идет именно о «методологическом национализме», т.е. о том, что культурно-лингвистические общности, этносы, народы рассматриваются как социально-политические единицы регионального пространства и субъекты взаимных отношений. Во-вторых, именно в контексте «методологического национализма» как общей базы этнорегиональных исторических исследований возникают существенно различные, порой несовместимые концептуализации изучаемого явления. Постсоветская историография традиционной системы интерсоциальных взаимодействий на Центральном Кавказе ярко иллюстрирует данное обстоятельство.
Тенденция, наметившаяся в работах Е.Дж. Налоевой и В.Б. Виноградова, была доведена до логического предела В.Х. Кажаровым. Он сформулировал положение о том, что Кабар-да по своему государственному устройству являлась малой феодальной империей, состоявшей из главенствующего центрального государства и присоединенных (или завоеванных) народов, не имевших своей государственности или утративших ее, но располагавших определенными формами политического самоуправления. При этом В.Х. Кажаров отмечал, что «имперская»
по отношению к окраинам власть «внутри кабардинского этнического социума» характеризовалась «полицентризмом», что в Кабарде XVI-XVIII вв. «существовала феодальная раздробленность» [17].
Современные концепции империи включают в себя положения о ядре и периферии как основных элементах имперской структуры, о ранних империях с низкой степенью интегри-рованности подсистем, о даннических империях в отличие от завоевательных» [18; 19]. В них можно усмотреть типологическое сходство с «имперской» моделью взаимодействия Ка-барды с горскими этносоциальными общностями Центрального Кавказа. Но возможность интерпретировать эти отношения как особого рода государственную организацию регионального пространства вызывает сомнения.
Во-первых, они связаны с характеристикой структуры имперского государства. Если говорить о феодальных (средневековых) империях, то их конституирующим признаком является сюзеренитет одного верховного носителя власти, «короны». В нашем случае обнаруживается, что «главенствующее центральное государство» характеризуется «определенным полицентризмом внутри кабардинского этнического социума». Это крайне затрудняет описание обсуждаемой «империи» в качестве централизованной государственной структуры. Реальным ее центром оказываются не столько государственные институты, сколько «кабардинский этнический социум» [20, с. 10-11].
Во-вторых, в таком контексте на первый план неизбежно выступает этническое измерение заложенных в понятие империи отношений господства и подчинения. Но феодальная власть и феодальные отношения надэтничны по определению, а различные «этносоциальные и политические организмы» Центрального Кавказа, имевшие отношения с Кабардой, нельзя отождествлять с «народами» ни в культурно-лингвистическом (этнографическом), ни в граждан-ско-политическом смысле этого слова. В ином случае пришлось бы типологически сближать государственное устройство Кабарды со структурой либо кочевых империй (когда этнический социум, в котором далеко не завершены процессы социальной стратификации, сам выступает как господствующий класс-этнос по отношению к подчиняемым обществам), либо колониальных империй (когда сложившееся национальное государство присоединяет или подчиняет себе прилежащие или заморские территории с ино-
этничным населением). Факторы, затрудняющие и ту и другую интерпретацию, достаточно очевидны и не нуждаются в подробном обсуждении [20, с. 11].
В ряде работ с конца 1990-х гг. З.А. Кожев рассматривал традиционный порядок взаимоотношений владений и обществ Центрального Кавказа сквозь призму сюзеренно-вассальных отношений как базовой формы институализации иерархических социальных связей в феодальных обществах. Согласно его концепции, господствующие классы Кабарды и других княжеских владений Черкесии, связанные сеньориально-вассальными отношениями, обладали достаточной мощью, чтобы претендовать на политическую власть не только в пределах собственно черкесских феодальных владений, но и в соседних областях Северного Кавказа. Реальным проявлением этой власти были сеньориально-вассальные отношения [21, с. 75]. Их материальным выражением в Кабарде являлась феодальная рента, получаемая князьями с населения, подвластного даже крупным дворянам-вотчинникам. Подобно этому требование уплаты дани с соседних народов З.А. Кожев считает попыткой включения последних в сферу действия обычно-правовых норм, на основе которых строилось кабардинское феодальное общество [21, с. 78-79].
Вместе с тем он в полной мере учитывает реалии социальной и политической жизни народов Северного Кавказа, значительно усложнявшие характер сеньориально-вассальных отношений между их субъектами. Во-первых, речь идет о том, что феодальные владения Кабарды не составляли единого государственного организма [21, с. 79]. Во-вторых, не во всех горских обществах имелось феодальное сословие, способное взять на себя (не всегда добровольно) определенные вассальные обязательства по отношению к черкесским владетелям [21, с. 82-83]. А вот высшее сословие таких северокавказских народностей, как абазины-тапанта, дигорские и тагаурские осетины, карачаевцы и балкарцы, по оценке З.А. Кожева, непосредственно входило через сеньориально-вассальные отношения в общую структуру кабардинского феодального общества. Но их место в этом обществе оказывалось амбивалентным. С одной стороны, они приравнивались в своем статусе к первостепенным кабардинским дворянам, сохраняли все права и привилегии в управлении собственными подвластными в границах своих владений. С другой - не могли участвовать на равных правах с
кабардинскими тлекотлешами и дижинуго в со-словно-представительных собраниях [22, с. 130].
Очевидна близость, своего рода параллелизм концепций интеграции подвассальных народов Центрального Кавказа либо в состав «кабардинской феодальной империи», либо в сеньориально-вассальную иерархию «кабардинского феодального общества». Вторая имеет более широкую источниковую и эмпирическую базу и стоит ближе к социальной реальности XVI-XVIII вв., прежде всего в той ее части, которая выражает феодальные притязания кабардинского княжеского сословия. Но связи между кабардинскими князьями и представителями горских обществ в ряде случаев носили непостоянный и неустойчивый характер; у «вассалов-соседей» кабардинских князей оставалась возможность отказать им в военной помощи; «вассалитет» плохо увязывается с тем обстоятельством, что ему не предшествовала инвеститура - земельные пожалования горским верхам.
Главное в том, что неочевидна применимость понятия «вассалитет», подразумевающего в строгом смысле личную связь и службу одного феодала другому (вассала сюзерену), к случаям зависимости от кабардинских князей тех или иных феодализированных этносоциальных единиц (горских обществ). Здесь возникает опасность «этнизации социально-политического». И действительно, в монографии 2016 г. З.А. Кожев говорит об этносоциальных отношениях этносов, субэтносов, этносоциальных единиц, феодальных владений, обществ «в рамках Черкесии» [21, с. 12]. Поскольку социально-политическая дробность пространства, заключенного в «рамки Черкесии» неоспорима, то его единство (целостность) задается здесь только этнической маркировкой. Таким образом, иерархические сюзеренно-вассальные связи приобретают этническую оболочку.
Положения, концептуально противостоящие представлениям о существовании на Центральном Кавказе кабардинской «феодальной империи» и об интеграции высших сословий ряда горских обществ через сеньориально-вассальные отношения в общую структуру кабардинского феодализма, были сформулированы в работах М.И. Баразбиева, Р.М. Бегеулова, И.С. Кипкеева, Р.С. Тебуева, Р.Т. Хатуева.
М.И. Баразбиев рассматривает проблему в контексте хозяйственных связей балкарцев и карачаевцев с народами Кавказа. Исходным фактором здесь выступала необходимость для них в весенне-осенний период арендовать пастбища у
соседних народов Кавказа. Кабардинские князья, контролировавшие равнинные пастбищные угодья, старались подчинить балкаро-карача-евцев своему политическому влиянию и превратить плату за аренду пастбищных земель в ежегодную обязательную дань [23, с. 20]. На основании некоторых свидетельств XVIII - начала XIX в. автор с уверенностью констатирует, что кабардинские князья все-таки не сумели превратить арендные взаимоотношения с балкаро-кара-чаевцами в отношения даннические, хотя нельзя полностью отрицать сведения о имевших место элементах политической зависимости балкаро-карачаевцев от кабардинских князей [23, с. 21]. Взаимоотношения балкаро-карачаевцев и кабардинцев сохранили характер добровольного взаимовыгодного соглашения [23, с. 21].
Рассмотрение проблемы интерсоциальных взаимодействий в контексте хозяйственных связей кабардинских владений и горских обществ позволяет уйти от этнизации предмета исследования, что само по себе весьма важно. Определение их природы в сугубо экономических (арендные отношения) терминах, возможно, применимо к XIX в., когда феодальные притязания кабардинских князей по отношению к соседям были пресечены. Однако для Центрального Кавказа XVП-XVШ вв. однозначно экономическая трактовка интерсоциальных взаимодействий выглядит упрощением и несет элемент неоправданной модернизации явления.
В ряде работ система интерсоциальных взаимодействий на Центральном Кавказе интерпретируется с опорой на понятие «конфедерация» [24-26]. Сторонники этой концепции принимают во внимание хозяйственно-экономические и военно-политические факторы, обусловившие особое положение «самых могущественных в тот период на Центральном Кавказе феодалов, каковыми и были определенное время князья Кабарды» [24, с. 84-85]. Но при этом подчеркивается, что каждое из горских обществ, заинтересованных в хороших отношениях или «входивших в союз с Кабардой», сохраняло территориальную обособленность от нее, самостоятельное внутреннее управление, самостоятельную внешнюю политику, возможность добровольно выйти из союза [24, с. 85-86]. В итоге характер взаимосвязей горских обществ и Кабарды определяется как «горско-кабардин-ская конфедерация» [25]. Р.М. Бегеулов проводил аналогию со структурой Швейцарской конфедерации: с кантонами условно сравнивались кабардинские феодальные уделы, а с союзными
землями - горские и большая часть абазинских обществ [26, с. 26-28].
Сторонники концепции «горско-кабар-динской конфедерации» справедливо указывают на некорректность утверждений о «вассаль-но-зависимых» от Кабарды народах, поскольку зависимых от кабардинских князей целых народов практически не было [26, с. 74]. Однако их аргумент о том, что «отношения сюзерен-вассал могут иметь место между иерархически организованными субъектами, составляющими с формально-правовой точки зрения единое государственно-территориальное образование» [24, с. 86], не отвечает многообразию реальности существования сюзеренно-вассальных связей в средневековую эпоху, к которой вообще малоприменима «государственно-территориальная» терминология. Между тем здесь создается впечатление, что на Центральном Кавказе существовала совокупность «государственно-территориальных образований», внутри которых могла иметь место вассальная иерархия, но взаимные отношения которых строились на конфедеративных началах. В современном словоупотреблении «конфедерация» и определяется как союз государств [27]. Применять это понятие к традиционному порядку взаимоотношений социально-территориальных единиц, остающихся, в общем и целом, на догосударственной стадии развития, следовало бы с очень большими оговорками и уточнениями, чего сторонники этой концепции не сделали.
Кроме того, образование Швейцарской конфедерации (1291) было результатом осознанного политического акта, оформленного письменным договором. Члены конфедерации сознавали, что они становятся частью союзного политического образования. Это был процесс политической консолидации. В случае «горско-кабардинской конфедерации» основная тенденция политического развития ее центра - Кабар-ды - вела не к консолидации, а к углублению феодальной раздробленности. Можно ли сказать, что, вступая в те или иные отношения с удельными князьями либо Большой, либо Малой Кабар-ды, горские владельцы и общества осознавали это как присоединение к некоему политическому целому? Представляется, что на данный вопрос трудно дать положительный ответ. И здесь недостаточно просто уподобить феодальные уделы Кабарды с кантонами, а горские общества с союзными землями, чтобы обозначить их отношения как конфедерацию.
Предложенное И.С. Кипкеевым в качестве одного из средств концептуализации интерсоциальных взаимодействий в регионе понятие «протекторат» также с неизбежностью несет коннотацию формы межгосударственных отношений. Автор не приписывает ему такое значение в явном виде. Он оговаривает, что использует слово «международный» в его прямом и изначальном значении - как производное от словосочетания «между народами» [28]. Но используемые им категории «международные отношения», «международные съезды представителей правящих элит», «международные связи» или «правоотношения между народами» региона так или иначе представляют этнические общности в качестве квазигосударственных субъектов. Происходит контаминация политико-правовых и этнических терминов.
В целом для концепций, интерпретирующих интерсоциальные взаимодействия в регионе с использованием понятий конфедерации и протектората, характерна политизация этнического, т.е. представление этнических (этнотерритори-альных и этносоциальных) единиц в качестве политических субъектов взаимных отношений.
Можно видеть, что каждый из вариантов обобщенной концептуализации интерсоциальных взаимодействий на Центральном Кавказе XVI-XVIII вв., претендующий на строгость и завершенность, содержит больше того, о чем свидетельствуют источники, и как бы выводит интерпретацию проблемы за пределы эпохи и региона, к которым она принадлежит. В этом смысле они методологически выходят за рамки принципов историзма.
Однако нет необходимости проводить жесткую грань между ними и источнико-ориен-тированными исследованиями, направленными на конкретно-историческую реконструкцию содержания, форм и эволюции интерсоциальных взаимодействий в регионе в XVI-XVIII вв. Так, в своем исследовании историко-культурного развития Балкарии в XV - начале XIX в. В.М. Бат-чаев поддерживает концепцию о том, что горскую и кабардинскую знать связывали сеньориально-вассальные связи, а институт вассалитета «означал инкорпорацию горской знати в феодальную иерархию Кабарды», что было обусловлено стадиальной совместимостью двух систем [29, с. 78]. Но одновременно он описывает ситуации успешной организации балкарскими обществами сопротивления притязаниям кабардинских князей, указывает на факты отлагательства соседей от кабардинских князей и нужду послед-
них в посторонней помощи для восстановления статус-кво [29, с. 107-116].
Со своей стороны в исследовании социально-политической истории Балкарии XVII - начала XX в. Е.Г. Муратова приходит к принципиально важному заключению, что взаимоотношения традиционного балкарского общества с соседними кабардинскими владениями не поддаются однозначной характеристике [30, с. 145]. Здесь констатируется не ограниченность наших знаний, а сложность и неоднозначность изучаемого явления. Обобщенная характеристика природы этих отношений в рассматриваемой работе заключается не в подведении их под какую-нибудь историко-политологическую или историко-социологическую категорию, а в прослеживании исторического развертывания явления от его становления до изживания [30, с. 151].
Таким образом, построение обобщенной концепции традиционной системы интерсоциальных взаимодействий на Центральном Кавказе представляет собой сложную проблему, затрагивающую фундаментальные вопросы изучения региональной истории.
Первый из них - это вопрос о применимости категорий, выработанных в других социальных науках или на историческом материале других эпох и регионов, к северокавказской реальности XVI-XVIII вв. Рассмотренный выше историографический опыт показывает, что каждая из предложенных обобщающих категорий коррелирует с какими-то свойствами или состояниями системы интерсоциальных взаимодействий, но абстрагируется от иных ее характеристик. Отдельные элементы и взаимосвязи отождествляются со структурой системы в целом. Интерсоциальные взаимодействия, которые развертываются, демонстрируя многообразие как в пространстве, так и во времени, получают статичное, исключительно пространственное представление. Именно стремление дать однозначную характеристику неоднозначному феномену порождает конфликт интерпретаций и поляризацию общественных позиций историков. Существенно больший потенциал обобщения несет опирающийся на источниковые данные исторический нарратив, реконструирующий ход событий, учитывающий все факты, охватывающий весь исторический период функционирования традиционной системы интерсоциальных взаимодействий. В нем могут найти свое место явления, послужившие основанием для выдвижения каждой из рассмотренных выше концепций в их полноте и реальной взаимосвязи. Обобщением
становится история, т.е. описание бытия или движения региона во времени.
Второй вопрос связан с необходимостью дифференцировать этническую и социально-политическую номенклатуру в представлении Северо-Западного и Центрального Кавказа как пространства интерсоциальных взаимодействий. Советская академическая традиция четко разводила их социально-классовое и этнокультурное содержание. Классовая трактовка явлений доминирования, конфликтов, эксплуатации, фиксируемых в прошлом, как бы и оставляла их в прошлом же вместе с их носителями - эксплуататорскими классами. Современная историография в явной или неявной форме помещает социальные взаимодействия владельцев и обществ региона в межэтнический и/или этнополитический контекст. Это обстоятельство имеет двоякие последствия. Во-первых, исторические концепции в известной степени отрываются от источниковых данных XVI-XVШ вв., в которых субъектами интерсоциальных взаимодействий никогда не выступают этнические общности - народы. Во-вторых, этноцентрированный подход к проблеме несет высокую вероятность переложения на исторический материал современных этнополи-тических коллизий и попыток подведения исторической базы под актуальные притязания этнических активистов. Это обусловлено не только субъективными, но и глубинными, в известном смысле объективными факторами. Этническая идентичность поддерживается в том числе представлением об универсальной преемственности нынешних поколений этноса по отношению к прошлым поколениям. Соответственно, этническая трактовка интерсоциальных взаимодействий стирает грань между собственно академическим и психоэмоциональным либо политически мотивированным подходом к ним.
Конструктивный ответ на вопрос о возможности обобщенной интерпретации исторического опыта интерсоциальных взаимодействий на Центральном Кавказе, как представляется, возможен на основе соединения обрисованного выше нарративного, описательного подхода с надэтническим представлением региона как пространства, имеющего сложный природный и социальный ландшафт. Если пытаться найти одно понятие, способное выразить наиболее общую характеристику состояния этого пространства на протяжении XVI-XVШ вв., то таким понятием может быть «порядок». Участники взаимных отношений в регионе могли стремиться в тех или иных обстоятельствах к смещению
баланса интересов в свою пользу, но подрыв хозяйственных, социальных и политических основ жизнедеятельности соседей не входил в круг устремлений кого-либо из них, если даже у него было достаточно сил для этого. Наиболее устойчивой общей функцией традиционной системы интерсоциальных взаимодействий выступает поддержание порядка, понятного всем их участникам и обеспечивавшего воспроизводство каждой этносоциальной единицы, занимающей собственную природно-экологическую нишу. Фактически рассмотренные выше концепции, которые бывают логически несовместимы, выступают как представление (иногда гиперболизированное) того или иного среза исторической реальности XVI-XVIII вв. Преимущество общего и менее строгого концепта «порядок» состоит в том, что он вмещает в себя и многообразие форм интерсоциальных взаимодействий в пространстве региона, и их эволюцию во времени под воздействием преимущественно внешних факторов.
ЛИТЕРАТУРА
1. Гапуров Ш.А., Бугаев А.М., Гациева Т.И. «История народов Северного Кавказа» - незаконченный проект региональной истории: к вопросу о реактуализации II Научная мысль Кавказа. 2019. № i. С. 52-5S.
2. Гильденштедт И.А. Путешествие по Кавказу в 1770-1773 гг. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2002. 512 с.
3. Pallas P.S. Bemerkungen auf einer Reise in die südlichen Statthalterschaften des Russischen Reichs in den Jahren 1793 und 1794. Band i. Leipzig: Gottfried Martini, 1799. 51б s.
4. Клапрот Г.-Ю. Путешествие по Кавказу и Грузии, предпринятое в iSQ7-iSQS гг. II Адыги, балкарцы, карачаевцы в известиях европейских авторов XIII-XIX вв. I сост. В.К. Гарданов. Нальчик: Эльбрус, 1974. С. 235-2SQ.
5. Броневский С.М.Новейшие географические и исторические известия о Кавказе. М.: В тип. С. Селивановского, 1S23. Ч. i. 352 с.
6. Бларамберг И. Историческое, топографическое, статистическое, этнографическое и военное описание Кавказа. Нальчик: Эль-Фа, 1999. 405 с.
7. Ковалевский М.М. Поземельные и сословные отношения у горцев Северного Кавказа II Русская мысль. 1SS3. Кн. 12. С. 137-154.
S. Ковалевский М.М. Закон и обычай на Кавказе: в 2 т. Т. i. М.: Тип. А.И. Мамонтова и Ко, 1S9Q. 3Q3 с.
9. Цаликов Д. Комиссия для разбора сословных прав горцев Кубанской и Терской областей, учрежденная ÍS69 года в г. Владикавказе. Каменец-По-
дольск: «Русская типография» М. Гликина, 1882. 26 с.
10. Абаев М.К. Балкария: Исторический очерк. Нальчик: Эльбрус, 1992. 40 с.
11. Шаханов Б.А. Избранная публицистика. Нальчик: Эльбрус, 1991. 287 с.
12. Докладная записка товарища Алиева. История национальной розни между Карачаем и Кабар-дой и земельный вопрос / подг. к публ. и ком. А.Г. Кажарова // Исторический вестник. 2010. Вып. 9. С. 376-400.
13. История Кабардино-Балкарии в трудах Г. А. Коки-ева: сб. статей и документов / сост. Г.Х. Мамбе-тов. Нальчик: Республиканский полиграфкомби-нат им. Революции 1905 г., 2005. 903 с.
14. История народов Северного Кавказа с древнейших времен до конца XVIII в. / отв. ред. А.Л. На-рочницкий. М.: Наука, 1988. 544 с. С. 301-302.
15. Налоева Е.Д. Кабарда в первой половине XVIII века: генезис адыгского феодального социума и проблемы социально-политической истории. Нальчик: Печатный двор, 2015. 368 с. С. 283.
16. Виноградов В.Б. Генезис феодализма на Центральном Кавказе // Вопросы истории. 1981. № 1. С. 35-50.
17. Боров А.Х., Думанов Х.М., Кажаров В.Х. Современная государственность Кабардино-Балкарии: истоки, пути становления, проблемы. Нальчик: Эль-Фа, 1999. 183 с. С. 10-11.
18. Алаев Л.Б. Империя: феномен или этап развития? // Вопросы истории. 2000. № 4-5. С. 148-156.
19. Thapar R. The State as Empire // The Study of the State / Ed. by H.J.M. Claessen, P. Skalnik. The Hague: Mouton Publishers, 1981. P. 409-426.
20. Боров А.Х., Азикова Ю.М. Концепция раннего государства в современной политической антропологии // Исторический вестник. 2008. Вып. 7. С. 3-41.
21. Кожев З.А. Социально-политическое и этнокультурное пространство Черкесии (XVI - нач. XIX в.): принципы самоорганизации. Нальчик: Изд. отдел КБИГИ, 2016. 172 с.
22. Кожев З.А. Иерархические связи кабардинцев с народами Северного Кавказа (XVI-XVIII) // Исторический вестник. 2005. Вып. 1. С. 118-144.
23. Баразбиев М.И. Этнокультурные связи балкарцев и карачаевцев с народами Кавказа в XVIII - начале XX века. Нальчик: Эльбрус, 2000. 112 с.
24. Хатуев Р.Т. Карачай и Балкария до второй половины XIX в.: Власть и общество // Карачаевцы и балкарцы (этнография, история, археология). М.: ИЭА РАН, 1999. С. 5-198.
25. Тебуев Р.С., Хатуев Р.Т. Очерки истории карача-ево-балкарцев. М.: Илекса; Ставрополь: Ставро-польсервисшкола, 2002. 224 с. C. 94.
26. Бегеулов P.M. Центральный Кавказ в XVII - первой четверти XIX века: очерки этнополитической истории. 2-е изд., испр. Карачаевск: КЧГУ, 2009. 290 с.
27. Конфедерация // Большая Российская энциклопедия: в 30 т. Т. 15. М.: Большая Российская энциклопедия, 2010. С. 161.
28. Кипкеев И.С. История правовой культуры этно-политических отношений на Северо-Западном Кавказе (XVI-XIX вв.): дис. ... канд. ист. наук. Черкесск, 2005. 174 с. С. 5.
29. Батчаев В.М. Балкария в XV - начале XIX в. М.: Ин-т археологии Кавказа, 2006. 239 с.
30. Муратова Е.Г. Социально-политическая история Балкарии XVII - начала XX в. Нальчик: Эль-Фа, 2007. 419 с.
REFERENCES
1. Gapurov Sh.A., Bugaev A.M., Gatsieva T.I. Nauch-naya mysl Kavkaza, 2019, no. 1, pp. 52-58.
2. Güldenstädt J.A. Puteshestvie po Kavkazu v 17701773 gg. [Travel across the Caucasus in 1770-1773]. St. Petersburg, Peterburgskoe Vostokovedenie, 2002, 512 p.
3. Pallas P.S. Bemerkungen auf einer Reise in die südlichen Statthalterschaften des Russischen Reichs in den Jahren 1793 und 1794. Band 1 [Notes on a trip to the southern governorships of the Russian Empire in 1793 and 1794. Volume 1]. Leipzig, Gottfried Martini, 1799, 516 s.
4. Klaproth H.-J. Puteshestvie po Kavkazu i Gru-zii, predprinyatoe v 1807-1808 gg. [Travel across the Caucasus and Georgia, undertaken in 1807-1808]. In: Adygi, balkartsy, karachaevtsy v izvestiyakh evropeyskikh avtorov XIII-XIX vv. / sost. V.K. Gardanov [Adyghes, Balkars and Karachays in the reports of European authors of the 13th-19th centuries / Comp. by V.K. Gardanov]. Nalchik, Elbrus, 1974, pp. 235-280.
5. Bronevsky S.M. Noveyshie geograficheskie i is-toricheskie izvestiya o Kavkaze [The latest geographical and historical news about the Caucasus]. Moscow, Tip. S. Selivanovsky, 1823, p. 1, 352 p.
6. Blaramberg I. Istoricheskoe, topograficheskoe, statisticheskoe, etnograficheskoe i voennoe opisanie Kakaza [Historical, topographic, statistical, ethnographic and military description of the Caucasus]. Nalchik, El-Fa, 1999. 405 p.
7. Kovalevsky M.M. Russkaya mysl, 1883, book 12, pp. 137-154.
8. Kovalevsky M.M. Zakon i obychay na Kavkaze: v 2 t. T. 1 [Law and custom in the Caucasus: in 2 vols. Vol. 1]. Moscow, Tip. A.I. Mamontov i Ko, 1890, 303 p.
9. Tsalikov D. Komissiya dlya razbora soslovnykh prav gortsev Kubanskoy i Terskoy oblastey, uchrezhden-naya 1869 goda v g. Vladikavkaze [Commission for the analysis of the estate rights of the highlanders of the Kuban and Tersk regions, established in 1869 in the city of Vladikavkaz]. Kamenets-Podolsk, "Russkaya tipografiya" M. Glikina, 1882, 26 p.
10. Abaev M.K. Balkariya: Istoricheskiy ocherk [Balkaria: Historical Sketch]. Nalchik, Elbrus, 1992, 40 p.
11. Shakhanov B.A. Izbrannaya publitsistika [Selected publicism]. Nalchik, Elbrus, 1991, 287 p.
12. Istoricheskiy vestnik, 2010, iss. 9, pp. 376-400.
13. Istoriya Kabardino-Balkarii v trudakh G.A. Kokie-va: sb/ statey i dokumentov / sost. G.Kh. Mambetov [The history of Kabardino-Balkaria in the works of G.A. Kokiev: collection of articles and documents / Comp. by G.Kh. Mambetov]. Nalchik, Respublikan-skiy poligrafkombinat im. Revolyutsii 1905 g., 2005, 903 p.
14. Istoriya narodov Severnogo Kavkaza s drevneyshikh vremen do kontsa XVIII v. otv. red. A.L. Narochnits-kiy / [The history of the peoples of the North Caucasus from ancient times to the end of the 18th century / Ed. by A.L. Narochnitskiy]. Moscow, Nauka, 1988, 544 p.
15. Naloeva E.D. Kabarda v pervoy polovine XVIII veka: genezis adygskogo feodal'nogo sotsiuma i problemy sotsial'no-politicheskoy istorii [Kabarda in the first half of the 18th century: the genesis of the Adyghe feudal society and problems of socio-political history]. Nalchik, Pechatnyy dvor, 2015, 368 p.
16. Vinogradov V.B. Voprosy istorii, 1981, no. 1, pp. 35-50.
17. Borov A.Kh., Dumanov Kh.M., Kazharov V.Kh.
Sovremennaya gosudarstvennost' Kabardino-Balkarii: istoki, puti stanovleniya, problem [Modern statehood of Kabardino-Balkaria: origins, ways of formation, problems]. Nalchik, El-Fa, 1999, 183 p.
18. Alaev L.B. Voprosy istorii, 2000, no. 4-5, pp. 148156.
19. Thapar R. The State as Empire. In: The Study of the State / Ed. by H.J.M. Claessen, P. Skalnik. The Hague, Mouton Publishers, 1981, pp. 409-426.
20. Borov A.Kh., Istoricheskiy vestnik, 2008, iss. 7, pp. 3-41.
21. Kozhev Z.A. Sotsial'no-politicheskoe i etnokul 'turnoe prostranstvo Cherkesii (XVI-nach. XIXv.): printsipy samoorganizatsii [Socio-political and ethnocultural space of Circassia (16th - early 19th century): principles of self-organization]. Nalchik, The Institute for the Humanities Research, 2016, 172 p.
22. Kozhev Z.A. Istoricheskiy vestnik, 2005, iss. 1, pp. 118-144.
23. Barazbiev M.I. Etnokul 'turnye svyazi balkartsev i ka-rachaevtsev s narodami Kavkaza v XVIII - nachale XXveka [Ethnocultural ties of Balkars and Karachais with the peoples of the Caucasus in the 18th - early 20th centuries]. Nalchik, Elbrus, 2000, 112 p.
24. Khatuev R.T. Karachay i Balkariya do vtoroy po-loviny XIX v.: Vlast' i obshchestvo [Karachay and Balkaria until the second half of the 19th century: Power and society]. In: Karachaevtsy i balkartsy (etnografiya, istoriya, arkheologiya) [Karachais and Balkars (ethnography, history, archeology)]. Moscow, Institute of Ethnology and Anthropology RAS, 1999, pp. 5-198.
25. Tebuev R.S., Khatuev R.T. Ocherki istorii karachae-vo-balkartsev [Essays on the history of the Karachay-Balkarians]. Moscow, Ileksa; Stavropol, Stavropol-servisshkola, 2002, 224 p., р. 94.
26. Begeulov P.M. Tsentralnyy Kavkaz v XVII - pervoy chetverti XIX veka: ocherki etnopoliticheskoy istorii [Central Caucasus in the 17th - first quarter of the 19th century: essays on ethnopolitical history]. Kara-chaevsk, Karachay-Cherkess State University, 2009, 290 p.
27. Konfederatsiya [Confederation]. In: BolshayaRossi-yskaya entsiklopediya: v 30 t. T. 15. [Great Russian Encyclopedia: in 30 vols. Vol. 15]. Moscow, Bolshaya Rossiyskaya Entsiklopediya, 2010, p. 161.
28. Kipkeev I.S. Istoriya pravovoy kultury etnop-oliticheskikh otnosheniy na Severo-Zapadnom Ka-vkaze (XVI-XIX vv.): dis. ... kand. ist. nauk [History of the legal culture of ethnopolitical relations in the North-West Caucasus (XVI-XIX centuries): PhD Dis.]. Cherkessk, 2005, 174 p.
29. Batchaev VM. Balkariya v XV - nachale XIX v. [Balkaria in the 15th - early 19th centuries]. Moscow, Institute of Archeology of the Caucasus, 2006, 239 p.
30. Muratova E.G. Sotsialno-politicheskaya istoriya Balkarii XVII - nachala XX v. [Socio-political history of Balkaria in the 17th - early 20th centuries]. Nalchik, El-Fa, 2007, 419 p.
Поступила в редакцию 22 июля 2021 г.
