CC BY
18ТЕОЛОГИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ
Научная статья
УДК 260.2+378.014.15
DOI: 10.25803/26587599_2022_41_9
Н. В. Ликвинцева
Традиционализм и новаторство в формировании образовательной концепции Свято-Сергиевского православного богословского института в Париже
Ликвинцева Наталья Владимировна, канд. филос. наук, ведущий научный сотрудник, Дом русского зарубежья им. А. Солженицына, Москва, Россия, natalia.likvintseva@gmail.com
аннотация: Статья посвящена начальному периоду истории Свято-Сергиевского православного богословского института в Париже. Особенно пристальное внимание уделено первому году его функционирования в 1925-1926 гг. и периоду разработки его сотрудниками образовательной программы. В статье рассматривается, какие цели и задачи стояли перед новой высшей богословской школой, в чем ее организаторы следовали традициям прежних российских духовных академий, а в чем пытались внести элементы новизны, сделать так, чтобы образование и духовное воспитание учащихся соответствовали новым историческим задачам, связанным с революцией, гонениями на церковь в Советской России и эмигрантским рассеянием. Для этого подробно анализируется устав Института 1926 г., то особое внимание, которое уделено в нем необходимости воспитательной работы, полумонастырскому образу жизни учащихся, неотделимости учебного процесса от храмовой и личной молитвы. При общей ориентации учебной программы
© Ликвинцева Н. В., 2022
в целом на программы прежних духовных академий, в нее сразу вносятся нововведения. Устроители предпочитают называть новое учебное заведение не академией, а институтом, отмечая преемственность с Петроградским богословским институтом; особое внимание уделяется социальным и историческим наукам, изучению европейской истории и культуры, необходимости реагировать на новые вызовы истории и быть открытыми для диалога с западным миром. В статье также анализируются связь Института с РСХД и творческая атмосфера Института, сделавшая возможным богословское творчество его профессоров, вошедшее в историю с названием «парижское богословие», и воспитание пастырей и церковных деятелей, творчески реагирующих на новые вызовы времени.
ключевые слова: теология, история церкви, история духовных школ, Свято-Сергиевский православный богословский институт в Париже, образовательная программа, новаторство, традиции, устав института, митрополит Евлогий (Георгиевский), парижское богословие
для цитирования: Ликвинцева Н. В. Традиционализм и новаторство в формировании образовательной концепции Свято-Сергиевского православного богословского института в Париже // Вестник Свято-Филаретовского института. 2022. Вып. 41. С. 9-30. DOI: 10.25803/26587599_2022_41_9.
N. V. Likvintseva
Traditionalism and innovation in the formation of the educational program of the St. Sergius Orthodox Theological Institute in Paris
Likvintseva Natalia Vladimirovna, Cand. Sci. (Philosophy), Leading Researcher, Alexander Solzhenitsyn Centre for Studies of Russia Abroad, Moscow, Russia, natalia.likvintseva@gmail.com
abstract: The article examines the initial period of the history of St. Sergius Orthodox Theological Institute in Paris, especially close attention is paid to the first year of its functioning in 1925-1926 and to the period of development of its educational program. The author of the article examines what goals and objectives the new higher theological school was facing, where its organizers followed the traditions of the former Russian theological academies, and in what they tried to introduce elements of novelty, to make the education and spiritual upbringing of students correspond to the new historical tasks associated with revolution,
persecution of the church in Soviet Russia and emigration. For this purpose, the Charter of the Institute of 1926 is analyzed in detail, the special attention paid to the need for educational work, to the semimonastic lifestyle of students, to the inseparability of the educational process from church and personal prayer. At the same time, with the orientation of the educational program as a whole to the program of the former theological academies, innovations are immediately introduced into it. Even at the level of the name, the organizers prefer to call the new educational institution not an academy, but an Institute, noting the genealogy with the Petrograd Theological Institute. The special attention is paid to the importance of social and historical sciences, to the European history and culture, to the need to respond to new challenges of history and be open to the dialog with the Western world. The article also analyzes the relationship between the Institute and the Russian Student Christian Movement and the creative atmosphere of the Institute, which made possible the theological work of its professors, which remained in history as "Parisian theology", and the education of pastors and church activists who creatively respond to new challenges of the time.
keywords: theology, Church history, St. Sergius Orthodox Theological Institute in Paris, history of theological schools, innovation, traditions, Charter of the Institute, Metropolitan Evlogiy (Georgievsky), Parisian theology
for citation: Likvintseva N. V. "Traditionalism and innovation in the formation of the educational program of the St. Sergius Orthodox Theological Institute in Paris". The Quarterly Journal of St. Philaret's Institute, 2022, iss. 41, pp. 9-30. DOI: 10.25803/26587599_2022_41_9.
18 июля 1924 г., в день обретения мощей прп. Сергия Радонежского, в Париже на торгах был приобретен участок земли с бывшей усадьбой, принадлежавшей протестантскому немецкому пастору Фридриху фон Бодельшвингу, расположенный на ул. Кримэ, д. 93. Там сразу было намечено открыть и новый православный приход, в котором так нуждался церковный эмигрантский Париж, и высшую богословскую школу. Деньги на выкуп усадьбы еще предстояло срочно собирать «всем миром»: на момент участия в торгах были средства лишь на внесение залога и оплату пошлин. 1 марта 1925 г. был освящен храм в честь прп. Сергия Радонежского. Сбор средств, ремонт помещений и выработка учебной программы высшей богословской школы шли практически одновременно. 30 апреля 1925 г. уже начались занятия пропедевтического (подготовительного) класса, который осенью этого же года
был преобразован в первый курс. В настоящее время история создания Свято-Сергиевского православного богословского института в Париже довольно подробно описана. Внимание исследователей акцентируется на разных этапах жизнедеятельности Института и его продолжающейся и сегодня истории; на биографиях и творческом наследии выдающихся профессоров, в нем преподававших; на истории покупки подворья и сбора средств на него Ч Мы остановимся лишь на одном аспекте этого обширного исторического материала: попробуем проследить, каким образом в самые первые месяцы, в первый год функционирования нового учебного богословского заведения формировалась его образовательная концепция и как при этом традиционность и ориентация на опыт прежних российских духовных академий сочетались с новаторством, с поиском новых путей и реакцией на новые исторические задачи.
Потребность в высшей богословской школе настоятельно ощущалась русской православной эмиграцией фактически с самого начала обустройства за границей ее церковного бытия. В первую очередь она была связана с необходимостью подготовки пастырей для беженского рассеяния и для церковного строительства на родине после предполагаемого падения коммунистического режима. Митрополит Евлогий (Георгиевский), исходя из цели, предельно четко формулирует основные задачи, стоявшие перед создателями Института:
Созданию Богословского института — единственной русской богословской школы за границей — я придавал огромное значение. В России большевики закрыли все духовные академии и семинарии; богословское образование молодежи прекратилось, образовалась пустота, которую наш институт, хоть в минимальной мере, мог заполнить. Ряды духовенства там тоже сильно поредели, а мы могли готовить резервные кадры священства; потребность в образованных священниках чувствовалась в эмиграции, могли они понадобиться и для будущей России [Евлогий, 409].
Эти задачи он подразделяет на два входящих в них «задания»: «1) продолжить традиции наших академий — нашей богословской науки и мысли; 2) подготовлять кадры богословски образо-
1. См. лучшую на сегодняшний день коллективную монографию по истории Института: [Преподобный Сергий]. См. также: [Kniazeff]. О роли Ин-
ститута в церковной истории русского зарубежья как «наиболее известной духовной школы русской эмиграции» см.: [Кострюков, 352].
ванных людей и пастырей» [Евлогий, 409]. Оба эти «задания» вошли в формулировку цели существования высшей богословской школы, которая вторым пунктом была обозначена в том варианте устава Православного богословского института в Париже, который был принят 31 августа 1926 г. с учетом уже годового опыта функционирования школы и отправлен на просмотр и утверждение Архиерейскому синоду в Карловцах (ныне хранится в ГАРФ):
Целью ее (школы — Н.Л.) является приготовление просвещенных пастырей и других богословски образованных и духовно воспитанных деятелей Церкви, а также — разработка православной богословской науки [Выписки, 295].
В этой формулировке целей и задач сразу обратим внимание на два момента: приоритетность в подготовке именно пастырей, в которых ощущалась исключительная нужда в эмиграции в это время, но не ограничивание числа учащихся только теми, кто твердо намерен вступить на путь священства, включение сюда и мирян, намеревающихся не работать, а служить на церковном поприще. Это, впрочем, было характерно и для прежних духовных академий в дореволюционной России. Разница была в том, что в условиях эмиграции, при полном отсутствии спайки церкви с государством, окончание академии не давало никаких перспектив карьерного роста, никаких намеков на благоустройство: и выбравших пастырскую стезю, и мирян ждала неустроенная эмигрантская жизнь, необходимость самостоятельно зарабатывать на хлеб и церковное служение, не приносящее каких-либо материальных благ, но требующее полной самоотдачи. Это четко отражено и в пояснительной записке к уставу, в параграфе 28:
В Уставе нет совсем главы о «правах и обязанностях» кончивших курс Института; но во 1-х, до окончания еще достаточно времени, чтобы внести на утверждение Собора Епископов дополнительные пункты; а во-2-х, заграницей единственным «правом-обязанностью» является общее для всех служение Богу и ближним. Других прав нет [Выписки, 311].
Второй момент связан с повышенной ответственностью перед Россией, которой могли понадобиться образованные священники; но главное, нельзя было дать угаснуть тому, что уничтожалось с закрытием академий и семинарий, с выкорчевыванием церковной жизни и богословской науки. Тема традиционности в свете таких
задач сразу приобретала новые обертона: митр. Евлогий размышлял о необходимости «продолжить традиции» дореволюционных духовных академий и в плане образовательной стратегии, и в плане развития богословской науки, не дать угаснуть тому, что уничтожается на родине, подхватить это наследие, развить его и преумножить. Связь с прошлым, таким образом, обусловливалась заботой о будущем и ответственностью перед настоящим.
Решающая роль в формировании «концепции» нового, рождающегося учебного заведения, принадлежала тем, кого митр. Евлогий первыми призвал к работе в Институте, к разработке программы, устава, набору первых студентов. Церковная мудрость митр. Евлогия состояла здесь в том, что в самую первую команду устроителей Института он включил и тех, кто консервативно хранил старые традиции, и тех, кто сразу дерзновенно вводил что-то новое и до сих пор небывалое. Для проведения в жизнь «традиционной линии» митр. Евлогий вызвал в Париж и назначил инспектором Института еп. Вениамина (Федченко-ва) (1880-1961 гг., с 1939 г. митрополит), в дореволюционном прошлом успевшего побывать и доцентом Санкт-Петербургской духовной академии, и ректором Тверской и Таврической духовных семинарий. Он недолго преподавал в Парижском институте (в 1925-1927 гг., затем в 1929-1931 гг.), но успел оставить в его истории существенный след — не столько своей преподавательской деятельностью, разработкой учебных программ или собственным богословским творчеством, сколько созданием той сцепки учебы с духовной и церковной жизнью студентов, которая и стала визитной карточкой Свято-Сергиевского института. Владыка Евлогий вспоминает, что именно еп. Вениамину новая богословская школа была обязана «строго монашеским направлением институтской жизни» [Евлогий, 410]. Он разрабатывал распорядок дня, ввел «монастырский» образ жизни студентов в общежитии при Институте с жестким режимом, обязательным посещением церковных служб, послушаниями, формой одежды, чтением житий за трапезой и т. д. Петр Евграфович Ковалевский, участвовавший в создании Института и с момента его основания преподававший там латинский язык 2, отмечает в своем дневнике
2. Он является также автором франкоязычного очерка об истории Института, адресованного западному читателю и акцентирующего внимание на духовном покровительстве институту прп. Сергия Радонежского. См.: [Kovalevsky].
приезд еп. Вениамина в Париж и на подворье 27 апреля 1925 г., и уже на следующий день 28 апреля записывает:
Днем было заседание Педагогического Совета Академии. Решили начать с четверга занятия. Еп. Вениамин уже разработал план занятий и устройство дня. Вставание в 5 Уг часов. Утреня в 9 часов, от 10 до 12 — лекции, в 12 У4 — обед, от часу до двух — сон, в 5 часов — вечерня, в 6 Уг — ужин. От 7 до 10 — лекции. Распределение более чем странное! Подворье начинает приобретать вид монастыря [Ковалевский, д. 13, 41].
В устав 1926 г. этот распорядок вошел как «полумонастырский строй Школы» [Выписки, 305], подробно расписанный в приложении 2 «Правила поведения студентов Православного богословского института в Париже». Правила предписывали: обязательное проживание студентов в общежитии (кроме тех, у кого в Париже родители); жесткий режим, тот самый, который был задуман владыкой Вениамином, лишь немного подправленный временем: «Все студенты, вставши по звону колокола в 6 У2 часов утра, идут в храм к 6 ч. 50 мин. для выслушивания утренних молитв. Возглавляет молитвы один из священнослужителей Академии; очередной (по алфавиту) студент читает утренние молитвы» [Выписки, 312]; в 7:00 утреня, посещение которой обязательно; молитва в начале и в конце занятия «читается очередным студентом» [Выписки, 313]; в 6 ч. вечера в храме служится «9-й час и вечерня»; а вот вечерние молитвы «представляются свободе каждого, чтобы студенты приучались к личной молитве, сообразно индивидуальным потребностям и правилам, получаемым от духовных отцов (молиться могут в спальнях или храме)» [Выписки, 313]. Во время трапезы, как в монастыре, читаются жития святых «недельным студентом» [Выписки, 313]. Хор во время будничных храмовых богослужений также состоит из студентов. «Богослужение совершается по возможности ближе к уставу, которому и научаются студенты таким образом практически» [Выписки, 313]. Особое внимание уделяется «полному исполнению стихир», а также «пению в церковном духе»: «Т<ак> наз<ываемое> „концертное", „светское" пение в будни исключено совершенно — как зловредное духовно... Напевы, употребляемые в Академии, приближаются к малому знаменному.» [Выписки, 314]. На будничных литургиях студенты не присутствуют, так как посещают в это время лекции, но в будни «студенты обслуживают храм и богослужение (кроме будничных
литургий)» [Выписки, 314], они «обязательно говеют все 4 поста, а в Великом Посту дважды» [Выписки, 315] 3, выбирают себе духовного отца и в стенах подворья носят «однообразную одежду „духовного покроя"» [Выписки, 315]. Лекции обычно начинаются в 8:40, ежедневно бывают 5 лекций по 50 мин.; кроме этого вечером проводятся групповые занятия, дополнительные занятия по языкам и дается время для самостоятельных занятий («после ужина до 11 ч., а в аудиториях и библиотечной комнате и до 12 ч.; после этого свет тушится») [Выписки, 315-316]. В субботу продолжительность занятий уменьшается до 35 мин., так как «после обеда студенты заняты уборкой двора, своих помещений; мытьем, приготовлением к службе, туалетом и т. п.» [Выписки, 315]. Весь распорядок жизни учащихся подчинен дисциплинарным правилам: посещать лекции обязательно; оставлять подворье живущие в общежитии студенты могут только между обедом и вечерней, в любое другое время они должны отпрашиваться у инспектора.
Для порядка между ними существую т<ак> наз<ываемые> «старшие»: по храму, по богослужению, аудиториям, вообще учебным делам, трапезной, прочим помещениям и общему порядку (всего 5 старших); один заведует библиотекой [Выписки, 316],
т. е. кроме учебных занятий они несут еще разнообразные послушания по обслуживанию нужд всей общины учащихся и храма и по уборке помещений. Такие субботние послушания подробно описывает студент первого набора Константин Петрович Струве, будущий архим. Савва (который был назначен в 1926 г. старшим по библиотеке). Его письма родным 1925-1928 гг.,
3. В. В. Зеньковский добавляет к такому распорядку посещения ежедневных богослужений и говений регламентации по участию в литургиях: «Посещение богослужений в храме Сергиевского Подворья было вменено в обязанность студентам Богословского Института с самого его основания. Это касалось богослужений праздничных и в будние дни раннего утреннего богослужения: литургии по вторникам и четвергам и утрени в остальные дни. Студенты участвуют в богослужении пением, чтением и прислуживанием и тем самым практически знакомятся с церковным уставом. Лекции в Институте прерываются не только на Страстную и Пасхальную неделю и на Рожде-
ственские святки, но и на первую неделю Великого поста, когда студенты фактически целые дни проводят в церкви и проходят общее говение. Последнее не является формально обязательным, но случаи уклонения от него не известны. В этой связи представляется уместным отметить, что практика частого причащения, являющаяся характерной особенностью религиозной жизни в больших центрах русского рассеяния, наблюдается и в жизни студентов Богословского Института без какого-либо нарочитого и систематического воздействия со стороны их воспитателей» [Зеньковский, 246-247].
опубликованные А. Клементьевым в 207-м и 209-м номерах журнала «Вестник РХД» за 2017 и 2018 гг., стали хорошим иллюстративным материалом к истории первых лет существования Свято-Сергиевского института 4. В письме к матери и брату от 29 ноября 1925 г. он пишет:
Сегодня суббота и каждый из нас несет свое послушание. У меня послушание не тяжелое, но хлопотливое и требующее заботы и времени — вот и сегодня разбирал и переписывал книги [Дни и труды 2017, 202].
Приходская жизнь Сергиевского подворья, конечно, не совпадает с жизнью Института, но сам изначально заданный еп. Вениамином «полумонастырский» образ жизни студентов, их участие в церковной жизни подворья, в богослужении, которое совершается вполне «традиционно», следуя уставу, по возможности без сокращений, со строгим, «неконцертным» пением студенческого хора, с ежедневной необходимостью вникать в смысл службы, формируют особенный характер традиционности в укладе и строе жизни новосозданной школы. Особые нотки в эту изначальную строгость и тесную связь школы и храма вносит переехавший в Париж в июле 1925 г. прот. Сергий Булгаков, строивший на фундаменте евхаристии не только свое богословие, но и всю свою жизнь и пастырство в их неразрывной целостности, — он пламенно служит литургии в Свято-Сергиевском храме подворья, а его богословские искания начинают новую линию евхаристического богословия «парижской школы» 5. Эту максимально традиционную закваску в жизни каждого студента, связанную с характером богослужений на подворье, отмечает в своей книге об Институте и Дональд Лаури. Он пишет:
В действительности, жизнь прихода так переплетена с жизнью Института, что трудно сказать, какая из них больше повлияла на другую: строгая приверженность к аутентичным формам православных церковных богослужений, участие во всех фазах церковной жизни, от хора до заботы о порядке, все это продолжает оставаться неизменной частью учебы каждого студента в Институте [Lowrie, 12].
4. См. подробнее: [Дни и труды 2017; Дни и всего булгаковского богословия. Он пишет: «Бул-труды 2018]. гаков прежде всего — литургический богослов, и
5. Протоиерей Эндрю Лаут считает связь с евха- не потому, что пишет о литургии, но потому, что ристической молитвой принципиальной чертой пишет из литургии» [Лаут, 93].
Такая повышенная строгость форм церковной жизни упомянута в уставе Свято-Сергиевского института уже под шестым пунктом:
В Православном богословском институте устанавливается и исполняется, помимо общих христианских обязанностей, более строгий религиозный строй жизни путем организации обязательных ежедневных богослужений, — более частого говения, — дисциплины, основанной на послушании, — чрез участие в церковно-приходской жизни, просветительно-благотворительных кружках и организациях и других способов воспитания в духе Св. Православной Церкви [Выписки, 295-296].
Именно на фоне такой строгости и традиционности и выделяется рельефно новизна новой богословской школы, уже с первых своих шагов отличающейся от прежних духовных академий. Проводниками новизны стали первые сотрудники института, уже весной 1925 г. разрабатывавшие с владыкой Евлогием первый вариант образовательной программы и производившие набор первых студентов на пропедевтический курс: Антон Владимирович Карташев и Сергей Сергеевич Безобразов 6. А. В. Карташев (1875-1960 гг.) преподавал в Институте историю церкви и Священное писание Ветхого завета (вместе с еврейским языком) с момента основания и фактически до самой своей кончины. По окончании Санкт-Петербургской духовной академии в 1899 г. он был оставлен при ней «профессорским стипендиатом при кафедре русской церковной истории, где уже через год стал читать основной лекционный курс» [Преподобный Сергий, 323]. Но для его биографии весьма характерен
6. К ним стоит добавить также имя Петра Евграфовича Ковалевского, в то время молодого иподьякона Александро-Невского собора, участника Комитета по сооружению Сергиевского подворья, сразу приглашенного владыкой Евлогием преподавать в только что созданном институте латынь. В силу молодого возраста он вряд ли имел решающий голос при обсуждении образовательных программ, но зато в его дневниках сохранились свидетельства о том, как налаживалась учебная работа в Институте, о приезде 1 февраля 1925 г. в Париж Сергея Сергеевича Безобразова, который «привез массу писем, много энергии и бесконечно много добрых чувств» [Ковалевский, д. 13, 8, запись от 19 января / 1 февраля 1925]; о том, как Антон Владимирович Карташев настаивал на необходимости при вступительных экзаменах «не столько предмет-
ной, сколько этической проверки кандидатов в Академию» [Ковалевский, д. 12, 100, запись от 7/20 декабря 1924]. Он же фиксирует завершение набора кандидатов на пропедевтический курс, запись от 21 февраля / 6 марта 1925 г.: «Владыка служил литургию Преждеосвященных Даров на Подворье. Прихожан мало, но хор из Шуваловой, Шереметевой, Орловой-Денисовой и Гагарина пел хорошо. Угощались у М. М. Осоргина, арх. Иоанна и Серг. Серг., который варит пищу на маленькой чугунной печурке. После обеда Владыка, Ант. Влад., я и хозяин (С. С.) заседали вчетвером. Разбирали прошения, которых поступило уже много. Прием в Академию закончен, на курсы приняли 10, под сомнением 8, а 20 отложено из-за недостаточной подготовки или устроен-ности. Решили выписать епископа Вениамина» [Ковалевский, д. 13, 19-20].
не только опыт преподавания в духовной академии, но и участие в религиозной и творческой жизни Серебряного века: в 1901— 1903 гг. он был активным участником религиозно-философских собраний, отстаивал необходимость созыва Поместного собора, печатался в периодике, за что, собственно, и был отстранен от преподавания в Академии. Он был последним обер-прокурором Синода, переименованным в министра исповеданий Временного правительства, и именно в этой должности произнес приветственное слово на открытии Поместного собора, для подготовки которого многое сделал. Активный участник антибольшевистской борьбы, он был вынужден эмигрировать уже в 1919 г. Митрополит Евло-гий характеризует Карташева так: «Выдающийся, редкий талант, богословски глубоко образованный человек, ученый, в котором есть „школа"» [Евлогий, 411]. Как ученый-историк и в то же время активный христианин и пламенный борец с большевистской идеологией, Карташев видит те жгучие вопросы, которые ставит перед верующим человеком современность, и видит необходимость историко-церковной подготовки для поиска ответов на них. Видимо, именно Карташев подчеркнул в приложении 1 к уставу важность такого предмета, как церковная история в программе Института: историю
очень нужно знать в наше время, когда жизнь, Промыслом Божьим, столкнула русских православных людей со всем миром; и когда отовсюду поднимаются многообразные вопросы, требующие разрешения, может быть, даже на Вселенском Соборе [Выписки, 307].
Важную роль в формулировании и оформлении программы и устава сыграл Сергей Сергеевич Безобразов (1892-1965 гг.), будущий еп. Кассиан и ректор Свято-Сергиевского института (с 1947 г.), приглашенный митр. Евлогием для преподавания Священного писания Нового завета и греческого языка и занимавший с момента приезда в Париж и до февраля 1926 г. также должность секретаря. Судя по всему, именно С. С. Безобразов настоял на том, чтобы новая богословская школа получила название не Академии, а Института. В приложении к уставу это объясняется одновременно и скромностью, и стремлением к свободе:
Высшая Богословская Школа названа в Уставе «Институтом», а не «Академией» потому, что 1) составителям сего Устава академия мыслилась более ученым и высоким учреждением; 2) кроме того, новое имя дает больше
свободы в созидании жизни и устава соответственно многим новым условиям, в которые современная жизнь поставила Высшую Школу в Париже [Выписки, 304].
Сам еп. Кассиан в 1949 г. в своей статье, посвященной памяти К. В. Мочульского, связывал такой выбор названия с принципиально важной для него преемственностью Свято-Сергиевского института с Петроградским богословским институтом, созданным в революционном Петрограде после закрытия Духовной академии, в 1921-1923 гг. Сам С. С. Безобразов успел там недолго поработать, и, очевидно, держал его в памяти при разработке программы как ориентир и образец. Он пишет:
В начале 1925 г., приняв участие в организации нашего Богословского Института в Париже, я сильно переживал духовную связь этих двух рассадников духовного просвещения. Чисто персонально, если не считать Г. П. Федотова, я был единственным связующим звеном между ними. Можно, впрочем, вспомнить и таких ветеранов науки, как Н. О. Лосский и покойный Н. Н. Глубоковский, преподававших в Богословском Институте в Петрограде и читавших эпизодические лекции и у нас. Но дело не в лицах, а в духе. Дух был тот же... [Кассиан, 11-12].
Такая «генеалогия духа» восходит, по еп. Кассиану, к Петербургскому университету времен его предвоенного расцвета, и, главное, включает в себя, кроме традиции академического богословия духовных академий, еще и традицию творческих исканий светского богословия, не вмещавшегося в «школьные рамки», — линии, идущей от А. С. Хомякова и В. С. Соловьева. Именно в «органическом синтезе» [Свято-Сергиевское подворье, 81] обеих этих линий, в попытке «церковной организации. элементов светского богословия» [Кассиан, 12] и видит еп. Кассиан одну из принципиальных задач Свято-Сергиевского института. Интересно при этом, что взятый за образец Петроградский институт был гораздо более новаторским, чем его парижский преемник. В него, например, принимали и женщин, тогда как Высшие женские богословские курсы при Свято-Сергиевском институте были открыты лишь в 1949 г. Разница была связана в первую очередь с различными задачами, стоявшими перед двумя школами: Петроградский институт был ориентирован в первую очередь на мирян, с учетом их живой и практической связи с приходами в условиях уже начавшихся и набиравших обороты гонений на церковь, поэтому
на первый план выходила задача подготовки «будущих веропро-поведников» [Стриганова, 1020], которые смогут загореться огнем веры и понести его другим людям в советский сгущающийся мрак идеологической пропаганды. Парижский институт создавался в эмиграции с насущной задачей подготовки пастырей для эмигрантских общин и приходов и для возможного возвращения в Россию после падения большевиков, он создавался после мученической кончины еп. Вениамина (Казанского), благословившего основать Петроградский институт, и Ю. П. Новицкого, который в качестве председателя Общества православных приходов Петрограда занимался сбором средств на Петроградский институт и был «членом президиума Правления» [Шкаровский, 287]. Митрополит Евлогий строит жизнь своей епархии с постоянной оглядкой на мученический подвиг гонимой церкви на родине, с постоянным молитвенным памятованием о нем. С. С. Безобра-зов, преподававший в Петроградском институте и лично присутствовавший на судебном процессе над митр. Вениамином (после которого он и решился окончательно на эмиграцию), ощущал эту связь с мученическим опытом своих предшественников как личную рану и как повышенную ответственность.
Итак, за основу образовательной программы берется стандартная программа дореволюционных духовных академий с их набором предметов для подготовки высококвалифицированных пастырей и церковных деятелей (Священное писание Ветхого и Нового заветов, догматическое богословие, апологетика, патрология, литургика, история церкви, гомилетика и т. п.), в которую естественным образом вносятся сразу определенные коррективы, связанные с новыми историческими условиями. Курс обучения длится не 4, а 3 года, что связано и с трудностью сбора средств при отсутствии государственной поддержки в нищих условиях эмиграции, и с тем, что, как отмечается в приложении 1 к уставу, «современная жизнь течет так чрезвычайно быстро, что на долгий срок неразумно рассчитывать; в подобные эпохи все делается ускоренным темпом» [Выписки, 306]. Изменения связаны и с новым составом учащихся, как правило, не имеющих семинарской подготовки, в отличие от тех, кто поступал в дореволюционные академии, поэтому встает задача в меньший срок дать им больший объем знаний, наверстывая и то, что раньше давалось в семинариях (в самом начале такую задачу и ставил перед собой пропедевтический курс). Но это, в принципе, второстепенные изменения, которые естественным образом претерпевает любая
программа любой школы. Если же говорить о более принципиальных отличиях, то здесь на первый план выходят те вызовы времени, которые остро чувствовали создатели Свято-Сергиевского института: уже упомянутая гонимая церковь на родине и опыт революции и Гражданской войны, через которые пришлось пройти как учащим, так и учащимся. Именно этим, как записано в приложении к уставу, и обусловлено повышенное внимание
к воспитательной стороне: ибо одни знания не давали нужных сил для развития и укрепления нравственно-совершенного характера. Особенно это обнаружила революция, показавшая, что интеллигентная развитость не сумела ни преодолеть в себе, ни противостоять другим — при натиске зла. Теперь все сознают это. Произошел значительный перелом и в студентах, и в профессорах. Все поняли, что помимо знаний еще более нужны для пастыря благочестие и духовный опыт [Выписки, 304-305].
В учебном плане такое внимание к эпохе и к совершающейся на глазах истории обусловливает особенную важность для устроителей новой школы социальных наук. В приложении к уставу это отмечено именно как нововведение:
В числе наук новостью по сравнению с прежними академиями было введение общественных наук. Это объясняется отчасти тем, что ими восполняется пробел других светских наук, которые преподавались в академиях (Литература, Гражданская История), а также и в особенности запросами нового времени, выдвинувшего социальные вопросы и поставившего русскую эмиграцию пред лицом западноевропейской культуры [Выписки, 305].
Особое внимание обращает на себя здесь интерес составителей программы к западной культуре, учет не только требований времени, но и требований пространства, отразившийся в том, что новая богословская школа нашла себе приют в Париже, в центре западноевропейской культуры, благодарная внимательность к этой культуре и открытость к диалогу с западным миром. Уже при освящении храма Свято-Сергиевского подворья 1 марта 1925 г. митр. Евлогий выражает надежду, что этот храм «станет местом сближения и братолюбивого общения всех христиан» [Преподобный Сергий, 20]. Активное участие в экуменической деятельности, в плодотворном диалоге с другими конфессиями, готовность делиться сокровищами православия и внимательно изучать церковный опыт других конфессий и взлеты другой
культуры станут навсегда визитной карточкой Свято-Сергиевского института 7. В «нормальное расписание недельных лекций по курсам», данное в приложении к первому уставу, были включены История западных церквей (на 2-м курсе) и История западноевропейской культуры (на 3-м). Доминанту разделу общественных наук давало введение в программу курса по истории русской мысли XIX в., намеченного для 3-го курса. Но главным нововведением становится предмет «Христианская социология», а в списке кафедр значится даже под последним, 15-м, номером кафедра христианской социологии, рядом с которой, правда, вместо фамилии преподавателя стоит: «свободна» [Выписки, 320]. Преподавать этот предмет, как предписано программой, на 3-м курсе, т. е. в 1927/28 учебном году, будет прот. Сергий Булгаков, возможно и настоявший на необходимости его появления. Сохранились студенческие конспекты курса этого года, опубликованные в 1991 г. в журнале «Вестник РХД». Булгаков начинает с необходимости «социологического просвещения» для современного христианина и особенно для пастыря; недостаточное внимание к этой сфере в программах прежних семинарий и привело к тому, что пастыри в новых исторических условиях оказались «социально беззащитными: так, многие легко сдали свои позиции, легко войдя в „живую церковь"» [Булгаков, 6].
О роли прот. Сергия Булгакова (1871-1944 гг.) в истории Свято-Сергиевского института стоит сказать особо. Дело тут не только и не столько в том, что он участвовал в создании Института, преподавал в нем с 1925 г. до последних своих дней, занимал в 1927-1929 гг. и 1931-1939 гг. должность инспектора, что уже в приложении к уставу 1926 г. кафедра догматического богословия числится за ним. Это связано в первую очередь с масштабом его личности как выдающегося богослова, мыслителя и пастыря, как, выражаясь словами Н. А. Струве, «едва ли не самого крупного религиозного гения ХХ столетия не только в России, но и во всем
7. Протоиерей Алексий Князев видит один из положительных итогов деятельности Института именно в том, что тот, «представляя православное богословие в самом сердце Запада, сыграл роль пионера внутри рождавшегося экуменического движения» [Kniazeff, 148]. Авторы коллективной чешской монографии «Пути православного богословия на Запад в ХХ веке», однако, противопоставляют «слишком узкому и замкнутому на себе миру» Свято-Сергиевского института гораздо большую
открытость Западу и «упор на диалог с западным христианством», представленные в концепции открытого в 1944 г. в Париже института св. Дионисия, преподавание в котором велось на французском языке [Нобл, Бауерова, 260, 261]. Стоит, однако, заметить, что основатель и ректор Свято-Дионисиевского института Еграф Евграфович Ковалевский сам в свое время прошел обучение в Свято-Сергиевском православном богословском институте.
мире» [Струве, 149 ]. Интересно, что это же слово «гений» использует и сам о. Сергий в своей речи 6 ноября 1924 г. на парижском собрании, организованном Комитетом по сооружению Сергиевского подворья. Он призывает поддержать дело создания новой духовной академии, необходимой для того, чтобы «спасать русский гений под той стеной, которая единственно способна его сохранить, под святыней Церкви — под стеной родного православия» [Преподобный Сергий, 19-20]. Собственно, сам масштаб булгаковского гения, напряженность и творческая дерзновенность его богословских исканий и оказали огромное влияние на профессоров и студентов богословского Института. Влияние это проявлялось не столько в плане рецепции или преемственности его мысли, наоборот, самая значительная линия «парижского богословия», помимо булгаковской софиологии, «неопатристи-ческий синтез» о. Георгия Флоровского, создавалась как раз «в пику» и наперерез булгаковской мысли, в постоянном внутреннем споре с ней 8. Но сам факт такого творческого созидания, свободы богословского поиска, прошедшего через философскую школу и творческие искания Серебряного века и пришедшего в итоге к евхаристии как источнику творческого вдохновения, и сделал возможным само существование «парижской школы» русского богословия. Булгаков словно бы воцерковил поиски Серебряного века в собственном позднем творчестве и в собственной церковной жизни.
Еще стоит обратить особое внимание на переплетенность истории Свято-Сергиевского православного богословского института с историей Русского студенческого христианского движения 9. Институционально они никак напрямую не связаны, и в уставе эта связь нигде не прописана, но, оставаясь свободной и гибкой, она имела место еще до основания Института и продолжалась долгие годы. Митр. Евлогий вспоминал, что именно на съезде РСХД он принял «окончательное решение» создать не просто семинарию, а высшую богословскую школу [Евлогий, 409]. А. В. Карташев писал, что уже на первом съезде РСХД в Пшерове
8. Поль Вальер рассматривает булгаковское
богословие как завершающее в определенной линии «русской школы» богословия и считает, что, в целом, большинство профессоров Свято-Сергиевского института разделяло «методы и задачи» именно этого направления, тогда как новая линия неопатристики, представленная главным образом
трудами прот. Георгия Флоровского и В. Н. Лос-ского, родилась в 1930-е гг. как полемика с ней и совсем «другой подход к задачам православного богословия» [VaШer, 4].
9. Так, А. Аржаковский, например, отмечает: «Все студенты ССПБИ принадлежали к РСХД.» [Аржаковский, 116].
он делал доклад о будущей «высшей богословской школе» [Кар-ташев, 9] и что еще ранее, когда работа будущего РСХД только намечалась, она сразу мыслилась основателями «только при наличии богословской школы и рассадника церковной культуры» [Карташев, 8]. Есть много свидетельств о том, какую роль на этом первом учредительном съезде сыграл о. Сергий Булгаков своим служением литургии, общим причащением в конце, ставшим, по воспоминаниям многих, «Пшеровской пятидесятницей» и придавшим всему движению евхаристический характер и ту атмосферу вдохновения и творчества, которая и коррелирует непосредственно с атмосферой творческих исканий и богословского дерзновения в стенах школы. Уже на первом Пшеровском съезде присутствуют все те, кто вскоре станет преподавательским костяком нового Института: о. Сергий Булгаков, А. В. Карташев, В. В. Зеньковский, Г. В. Флоровский, Л. А. Зандер. В. В. Зеньков-ский избран председателем РСХД и уже с первого учебного года преподает в Институте философию и возглавляет кафедру психологии и педагогики, затем создает при Институте Религиозно-педагогический кабинет, который будет обслуживать нужды и РСХД, и студентов Института. В. В. Зеньковский видит в РСХД и поле для мирянского служения выпускников и студентов Института, которые могут подвизаться в качестве «руководителей в летних лагерях, секретарей и других активных работников Движения» [Зеньковский, 251]. Лозунги РСХД об оцерковлении жизни и создании православной культуры значимы и для богословской школы. Сама эта атмосфера творческого и дерзновенного, свободного и ответственного, открытого к диалогу христианства, ищущего ответа на вызовы времени, не уклоняясь от них, характерная и для Института, и для РСХД, создается в поле их взаимодействия. В дневниках П. Е. Ковалевского сохранилось еще одно свидетельство о творческой атмосфере в Свято-Сергиевском институте в его первый учебный год, о радостной атмосфере познавания. Вот его запись от 2 (15) октября 1925 г.:
Утром лекция на Подворье. После нее спускался с горы, а мне навстречу, запыхавшись, в волнении и возбуждении спешит Николай Игнатьев 10. Оказывается, после долгой борьбы, он добился разрешения поступить в Академию
10. Речь идет о графе Николае Алексеевиче Игнатьеве (1902-1985 гг.), сыне дипломата и государственного деятеля А. Н. Игнатьева.
и теперь принесся на велосипеде, чтобы не пропустить ни минуты времени из Академического курса. Я никогда не видел столь горячо и твердо настроенного юноши. Я очень рад за него и за Академию, для которой он приобретение. Он кратко рассказал мне свои мысли и шаги за последние дни. Отец был недоволен, так как думал, что из него выйдет инженер и будет прекрасный работник, но уступил; досталось, конечно, и нам, но на сей раз напрасно [Ковалевский, д. 13, 39-40].
Даже сам изначально поднятый нами вопрос о новаторстве и традициях в очерченном поле творческого, свободного христианства звучит уже немного по-другому: подлинное сохранение традиций предполагает не их консервацию, а творческое развитие и преумножение. Именно этой линии и следовал с момента своего основания парижский Свято-Сергиевский православный богословский институт, ставший, по свидетельству Д. Лаури, «первой по-настоящему свободной Русской духовной академией в истории» [Lowrie, 90]. Создатели Института сумели удивительным образом сочетать верность всему лучшему в истории духовных школ и богословской науки дореволюционной России с предельной внимательностью к тем вызовам времени, с которыми им приходилось работать: произошедшая в России революция, разделившая самое историческое бытие на «до» и «после» и требующая осмысления; гонения на церковь в СССР; встреча на новом уровне с западным миром; свобода эмигрантской церкви, лишившейся спайки с государством; свободное развитие богословия в ХХ в., вобравшее в себя не только академическую науку, но и светское богословие XIX в., и творческие искания Серебряного века, — все это не было обойдено вниманием и встретило должный отклик. Такая укорененная в традиции новизна решений и поисков профессоров Свято-Сергиевского института дала удивительный исторический результат: не просто еще одну духовную школу, созданную в эмиграции и действующую до сих пор, но великое наследие «парижской школы» русского богословия 11, ставшее одним из главных творческих плодов церковной жизни и истории русской эмиграции.
11. Так, Поль Ладусер, например, отмечает, что с Институтом были связаны «лучшие умы русского богословия в изгнании» [Ladouceur, 85]. А Антуан Нивьер подчеркивает «активное участие препо-
давателей и выпускников Свято-Сергиевского института в самых разных областях творческой жизни русской эмиграции» [Нивьер, 37].
Источники
1. Выписки = Выписки из журнала Архиерейского Синода (1924-1926), письма Евлогия, митрополита белоэмигрантских церквей в Западной Европе, и другие материалы об открытии в Париже духовной академии. Устав белоэмигрантского богословского института в Париже // Государственный архив Российской Федерации. Ф. Р6343. Оп. 1. Д. 251.
2. Ковалевский = Дневники П. Е. Ковалевского: 1918-1938 // Архив Дома русского зарубежья им. А. Солженицына. Ф. 69. Оп. 1. Д. 12, 13.
Литература
1. Аржаковский = Аржаковский А. А. Журнал Путь (1925-1940): Поколение русских религиозных мыслителей в эмиграции. Киев : Феникс, 2000. 650 с.
2. Булгаков = Булгаков Сергий, прот. Христианская социология // Вестник РХД. 1991. № 161. С. 5-59.
3. Дни и труды 2017 = Дни и труды Свято-Сергиевского православного богословского института в Париже в письмах Константина Петровича Струве (1925-1928 гг.) // Вестник РХД. 2017. № 207. С. 194-223.
4. Дни и труды 2018 = Дни и труды Свято-Сергиевского православного богословского института в Париже в письмах Константина Петровича Струве (1925-1928 гг.) (продолжение) // Вестник РХД. 2018. № 209. С. 66-97.
5. Евлогий = Евлогий (Георгиевский), митр. Путь моей жизни : Воспоминания митрополита Евлогия (Георгиевского), изложенные по его рассказам Т. Манухиной. Москва : Московский рабочий : ВПМД, 1994. 621 с.
6. Зеньковский = Зеньковский Василий, прот. Духовно-воспитательная работа Богословского института // Вестник РХД. 1985. № 145. С. 246-254.
7. Карташев = Карташев А. В. Как создавался Православный Богословский Институт в Париже // Вестник Русского Студенческого Христианского Движения. 1964-1965. № 75-76. С. 4-20.
8. Кассиан = Кассиан (Безобразов), еп. Родословие духа (Памяти Константина Васильевича Мочульского) // Православная мысль. 1949. № 7.
С. 7-16.
9. Кострюков = Кострюков А. А. Лекции по истории Русской Церкви (1917-2008). Москва : Изд-во ПСТГУ, 2018. 368 с.
10. Лаут = Лаут Эндрю, прот. Современные православные мыслители: от «Добротолюбия» до нашего времени / Пер. с англ. Москва : Паломник, 2020. 620 с.
11. Нивьер = Нивьер А. Русское духовенство в рассеянии // Он же. Православные священнослужители, богословы и церковные деятели русской эмиграции в Западной и Центральной Европе. 1920-1995 : Биографический справочник. Москва : Русский путь; Париж : YMCA-Press, 2007. С. 16-42.
12. Нобл, Бауерова = Нобл И., Бауерова К., Нобл Т., Парушев П. Пути православного богословия на Запад в XX веке / Пер. с чеш. Москва : Изд-во ББИ, 2016. 438 с.
13. Преподобный Сергий = Преподобный Сергий в Париже : История парижского Свято-Сергиевского Православного Богословского Института. Санкт-Петербург : Росток, 2010. 710 с.
14. Свято-Сергиевское подворье = Свято-Сергиевское Подворье в Париже. К 75-летию со дня основания. Париж : Приход храма прп. Сергия; Санкт-Петербург : Алетейя, 1999. 260 с.
15. Стриганова = Стриганова М. И. Петроградский Богословский институт как церковно-просветительский центр Петрограда в 1919-1923 гг. // Гуманитарное пространство. 2015. № 5. С. 1019-1026.
16. Струве = Струве Н. А. Православие и культура. Москва : Русский путь, 2000. 632 с.
17. Шкаровский = Шкаровский М. В. Санкт-Петербургские Духовные школы в XX-XXI вв. Т. 1. Санкт-Петербург : Изд-во СПбДА, 2015. 560 с.
18. Kniazeff = Kniazeff A. L'Istitut Saint-Serge. De l'Académie d'autrefois au rayonnement d'aujourd'hui. Paris : Beauchesne, 1974. 152 p.
19. Kovalevsky = Kovalevsky P. Saint Serge et la spiritualité russe. Paris : Seuil, 1958. 190 p.
20. Ladouceur = Ladouceur P. Modern Orthodox Theology : "Behold, I Make All Things New". London; New York : T&T Clark, 2019. 521 p.
21. Lowrie = Lowrie Donald A. Saint Sergius in Paris. The Orthodox Theological Institute. London : SPCK, 1954. 119 p.
22. Valliere = Valliere P. Modern Russian Theology: Bukharev, Soloviev, Bulgakov. Orthodox Theology in a New Key. Grand Rapids, MI : William B. Eerdmans Publishing Company, 2000. 443 p.
References
SOURCES
1. Dnevniki P. E. Kovalevskogo: 1918-1938 [The diaries of P. E. Kovalevsky: 1918-1938]. The Archive of Alexander Solzhenitsyn Center for Studies of Russia Abroad, coll. 69, aids. 1, fol. 12, 13 (in Russian).
2. „Vypiski iz zhurnala Arkhiereiskogo Sinoda (1924-1926), pis'ma Evlogiia, mitropolita beloemigrantskikh tserkvei v Zapadnoi Evrope, i drugie materialy ob otkrytii v Parizhe dukhovnoi akademii. Ustav beloemigrantskogo bogoslovskogo instituta v Parizhe" [Extracts from the journal of the Synod of Bishops (1924-1926), letters of Eulogiy, Metropolitan of the Churches of white emigration in Western Europe, and other materials about the opening of the theological academy in Paris. Charter of the Theological Institute of white emigrants in Paris]. The Russian State Historical Archive, coll. 6343, aids. 1, fol. 251 (in Russian).
Literature
1. Arzhakovskii A. A. (2000). Zhurnal Put' (1925-1940): Pokolenie russkikh religioznykh myslitelei v emigratsii [Journal Put: a generation of Russian religious thinkers in exile]. Kiev : Phenix (in Russian).
2. Bulgakov S. N. (1991). "Christian sociology". VestnikRHD, 1991, n. 161, pp. 5-59 (in Russian).
3. Cassian (Bezobrazov), bishop (1949). "Genealogy of the spirit (In memory of Konstantin Vasilievich Mochulsky)". Pravoslavnaia mysl', 1949, n. 7, pp. 7-16 (in Russian).
4. Evlogiy (Georgievsky), metrop. (1994). Put' moeizhizni: Vospominaniia mitropolita Evlogiia (Georgievskogo), izlozhennye po ego rasskazam
T. Manukhinoi [The path of my life. Memoirs of Metropolitan Evlogiy (Georgievsky), set out in his stories by T. Manukhina]. Moscow : Moskovsii rabochii : VPMD (in Russian).
5. Kartashev A. V. (1964). "How the Orthodox Theological Institute was created in Paris". Vestnik RSHD, 1964-1965, n. 75-76, pp. 4-20 (in Russian).
6. Kniazeff A. (1974). L'Istitut Saint-Serge. De l'Académie d'autrefois au rayonnement d'aujourd'hui. Paris : Beauchesne.
7. Kostryukov A. A. (2018). Lektsiipo istoriiRusskoi Tserkvi (1917-2008) : Ucheb-noe posobie [Lectures on the History of the Russian Church (1917-2008)]. Moscow : PSTGU Press (in Russian).
8. Kovalevsky P. (1958). Saint Serge et la spiritualité russe. Paris : Seuil.
9. Ladouceur P. (2019). Modern Orthodox Theology : "Behold, I Make All Things New". London; New York : T&T Clark.
10. Louth Endrew, archpriest (2020). Sovremennye pravoslavnye mysliteli; ot "Dobrotoliubiia" do nashego vremeni [Modern Orthodox thinkers; from the "Philokalia" to the Present]. Moscow : Palomnik (in Russian).
11. Lowrie Donald A. (1954). Saint Sergius in Paris. The Orthodox Theological Institute. London : SPCK.
12. Nivier A. (2007). "Russian clergy in exile", in Idem. Pravoslavnye sviashchennosluzhiteli, bogoslovy i tserkovnye deiateli russkoi emigratsii
v Zapadnoi i Tsentral'noi Evrope. 1920-1995: Biograficheskii spravochnik [Orthodox clergymen, theologians and Church leaders of the Russian emigration in Western and Central Europe. 1920-1995: A biographical guide]. Moscow : Russkii put'; Paris : YMCA-Press, pp. 16-42 (in Russian).
13. Nobl I., Bauerova K., Nobl T., Parushev P. (2016). Puti pravoslavnogo bogosloviia na Zapad v XX veke [Ways of Orthodox theology to the West in the 20 century]. Moscow : BBI Press (in Russian).
14. Prepodobnyi Sergii v Parizhe: istoria parizhskogo Sviato-Sergievskogo Pravoslavnogo Bogoslovskogo Instituta [Saint Sergius in Paris: the history of St. Sergius Orthodox Theological Institute in Paris]. St. Petersburg : Rostok, 2010 (in Russian).
15. Shkarovskii M. V. (2015). Sankt-Peterburgskie Dukhovnye shkoly vXX-XXIvv. [St. Petersburg Theological Schools in the 20-21 centuries], v. 1.
St. Petersburg : Sankt-Peterburgskoi Pravoslavnoi Dukhovnoi Akademii Press (in Russian).
16. Striganova M. I. (2015). "The Petrograd Theological Institute as Church and Educational Center of Petrograd in 1919-1923". Humanity space, 2015, v. 5, pp. 1019-1026 (in Russian).
17. Struve N. A. (2000). Pravoslavie i kultura [Orthodoxy and culture]. Moscow : Russkii Put' (in Russian).
18. Sviato-Sergievskoe Podvor'e v Parizhe. K 75-letiiu so dnia osnovaniia
[St. Sergius Parish in Paris. To the 75th anniversary of the foundation]. Paris : St. Sergius Parish ; St. Petersburg : Aleteiia, 1999 (in Russian).
19. "The days and works of the St. Sergius Orthodox Institute in Paris in the letters of Konstantin Petrovich Struve (1925-1928)". Vestnik RHD, 2017, n. 207, pp. 194-223 (in Russian).
20. "The days and works of the St. Sergius Orthodox Institute in Paris in the letters of Konstantin Petrovich Struve (1925-1928) (continuation)". Vestnik RHD, 2018, n. 209, pp. 66-97 (in Russian).
21. Valliere P. (2000). Modern Russian Theology: Bukharev, Soloviev, Bulgakov. Orthodox Theology in a New Key. Grand Rapids, MI : William B. Eerdmans Publishing Company.
22. Zenkovsky Vasily, archpriest (1985). "Spiritual and educational work of the Theological Institute". Vestnik RHD, 1985, n. 145, pp. 246-254 (in Russian).
Статья поступила в редакцию 20.10.2021; одобрена после рецензирования 20.12.2021; принята к публикации 25.12.2021
