Традиции и современность в бурятском анекдоте: картина мира через призму жанра Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

УДК 398.23(571.54)

ТРАДИЦИИ И СОВРЕМЕННОСТЬ В БУРЯТСКОМ АНЕКДОТЕ: КАРТИНА МИРА ЧЕРЕЗ ПРИЗМУ ЖАНРА

© О. Г. Санжитова

Бурятский государственный университет Россия, Республика Бурятия, 670000 г. Улан-Удэ, ул. Смолина, 24 а.

Тел.: +7 (301) 21 32 10.

Е-mail: vip.mergen@mail.ru

В статье исследуется идейно-художественная структура бурятских анекдотов, в которых значимым элементом поэтики является двуязычие. Выявляется смеховое восприятие реалий современности, прослеживается осмысление традиций, а также модернизационных процессов национальной культуры через призму жанра анекдота.

Ключевые слова: анекдот, структура, пуанта, поэтика жанра, юмор, ирония, двуязычие.

Анекдот как жанр устного народного творчества не только активно осваивает живую современность, но и отражает многие культурные процессы, протекающие на различных уровнях. Как жанр с высокой степенью адаптивности анекдот отражает через призму смехового восприятия жизни многие процессы реальности, на первый взгляд, в бытовой сфере, но тем не менее и то, что происходит в сознании - все это фиксируется в языке. В современных бурятских анекдотах обращает на себя внимание функционирование двуязычия как отражение культурного феномена эпохи глобализации. Это становится не только внешней приметой жанра, но и определяет многие элементы художественного построения. Как известно, «сущность анекдота сводится к неожиданному остроумному концу краткого повествования» [1, с. 56]. Понятно, что разговорная лексика, эллиптические синтаксические конструкции определяются стремлением к краткости, самой сферой бытования анекдота. При всей краткости жанра раскрытие комического, производимое на границе двух языков, имеет свою специфику. В национальной культуре смешение русского и бурятского языков само по себе являлось приемом создания комического эффекта, но в современном бурятском анекдоте эта черта определяет различные уровни построения. Для анализа в данной статье взяты анекдоты, представленные на сайте бурятского народа с сохранением их стилистики и орфографии, что демонстрирует особенности их живого бытования. Стоит отметить степень анонимности источников: многие из анекдотов размещены под никами их авторов, некоторые из них отмечают вторичность приводимых ими текстов. Научный интерес представляют как идейно -художественная составляющая, так и структурные особенности современного бурятского анекдота.

Первый тип построения анекдотов, рассчитанных на реципиентов в полной мере владеющих двуязычием, можно охарактеризовать следующим образом: фразы на русском языке разъясняют событийную канву, а вся «соль» анекдота - обнаруживаемый сознанием парадокс, формулируется на исконном языке - бурятском. «Была у одного мужика жена сонголка. Однажды собрались к ним гости-родственники мужа, и говорит муж жене: пожалуйста, при разговоре с моей родней все буквы «с» меняй на «И». Вот гости приехали и жена выдает следующее: «Иайн байна! Орожо Иуугты,

Иахартай Иай уугты!» Здесь обыгрывается ситуация с диалектами бурятского языка, их эмоциональной оценочностью, которая в сознании установилась как иерархическая: произношение, принятое в литературном языке, в основе которого хоринский диалект, в сознании закрепляется как норма, и считается ценностно более высоким, а произношение всех других диалектов автоматически закрепляется соответственно как «ошибка». Поэтому муж в данном анекдоте стесняется перед своими родственниками «неправильной речи» своей жены-сонголки с цакающим диалектом. В принципе именно этот фарингальный звук «И» выделяет бурятов как самостоятельный этнический компонент в монгольском мире, но в данном случае комизм ситуации в том, что она переворачивается: жена говорит все слова, которые принято в литературном языке говорить со звуком «с»: «сайн, сахар, сай» наоборот с фарин-гальным «И», то есть то, что муж стыдится происхождения своей жены, обнажается и вскрывается во всей очевидности. В этом анекдоте как раз отстаиваются традиционно сформированные ценностные установки: с точки зрения бурят, в основе достоинства человека - знание и уважение своих корней, в том числе и своего языка. Анекдоты, в которых в качестве «нормы» устанавливаются традиционные взгляды и воззрения на мир бурят, выделены в плане языковом прежде всего и структурно. Как известно, «столкновение разных оценочных точек зрения нередко используется в таком специфическом жанре художественного творчества, как анекдот; анализ анекдота в этом плане вообще говоря, может быть весьма плодотворен, поскольку анекдот может рассматриваться как относительно простой объект исследования с элементами сложной композиционной структуры». [2, с. 19]. Возьмем такую традиционную обрядовую сферу, как женитьба и сватовство, для выявления различных точек зрения. «В общем, познакомились как-то парень и девушка из разных районов. Ну, любовь-морковь, встал вопрос о свадьбе. Как это принято у бурят, направили к родителям невесты делегацию -хадаг ставить. Во главе оной назначили немногословного дядю жениха. Приехали, познакомились, барана забили, поляну накрыли, сели за стол. Тут с приветственным тостом встает дядя и говорит (на бурятском, ессно): «За, манай хYбYYн танай басагые тиигээ, бидэ таниие тиихые ерээбди». В этом анекдоте также именно носителям бурятского языка

очевидна при внешней сохранности обрядовых действий (хадаг, угощение свежей бараниной) потеря внутренней сути: бедность языка, а именно употребление слова «тиихэ» с указательным, но не назывным значением придает торжественной ситуации абсолютно противоположный смысл скабрезных намеков: «Наш сын сделал с вашей дочерью то-то, и мы приехали, чтобы с вами поступить так-то». «В пуанте пересекаются, как минимум, две точки зрения, и именно в ней. Пуанта - это то место, где сходятся разные измерения. В результате возникает повышенный динамизм, дающий энергично-жесткое, необыкновенно последовательное и, так сказать, мгновенное оформление сюжета» [3, с. 46]. Пуанта, сформулированная на бурятском языке, информативна в данном случае вдвойне, она выполняет эмоциональную и оценочную функции. Впечатление от анекдота получается двояким: с одной стороны, столь резкое нарушение норм родного языка, очевидное, предельно выделенное именно в данной ситуации, вызывает смеховое отношение, с другой, в комментариях к этому анекдоту на сайте бурятского народа сказано, что это грустное явление, так как прослеживается то, что анекдотичным становится сама основа картины мира - языковое ее оформление. В этом анекдоте наблюдается и ирония ее авторов, прекрасно владеющих всем богатством выразительных средств русского языка, выражена ирония в употреблении редуцированной формы слова: естественно как «ес-ссно», так как, как раз наоборот, это явление - убогое знание своего языка - неестественно в любом случае. Это явление вызывает саркастический юмор в современных бурятских анекдотах, который также вырастает при механическом сопоставлении двух языков: «Эжынь бишыхан хYбYYнтэеэ тYрэ хуримда ошохоео байна. Эжынь: - Зай, шимни дуугаа дуулаха бэзэш? - Дуулаха даа. - Ямар дуу?

- Теэд Yнeeхи... «Нюдэндэмни карандаш,

зYYДэндэмни ханагдааш...» Комизм ситуации не только в перевирании слов бурятской песни по сходству внешнего фонетического комплекса: вместо «харагдааш» (ты показался) - «карандаш», вместо «Ианагдааш» «ханагдааш», а в том, что в лирической песне - обращении к любимому («ты - перед моим внутренним взором, перед глазами» (ню-дэндэмни харагдааш) появляется прагматический аспект - «на глазах моих - карандаш», получается деталь, которая всесторонне выявляет фальшь ситуации, в том числе и во внешности. Г лубинная же суть фальши - в разрушении языковой картины мира.

Сохранность же традиционных отношений вызывает добрую усмешку. Отметим в следующем анекдоте нарочитую сохранность местных деталей, топонимов и т.д. Эти детали не случайны, они выстраивают «свое» - «наше» пространство как локальное. «Ехал дед из деревни до славного города Читы с тушей говядины на продажу, на стареньком «жигуленке»... малость не доехал - бензин закончился. Дед не унывает, достает из багажника шланг, канистру и стоит с важным видом на дороге. Машин много, кто-нибудь да остановится. Так и есть. Тормознула «газель» с номером «03» из Улан-Удэ. Бурят-парнишка пожалел деда, хоть и торопился очень в Маньчжурию. И вот стоят заливают в

канистру бензин, и тут наш дед: - Ши хYбYYн хаа-нахибши? - Давай сначала деньги за бензин, а то родственниками окажемся». Темой данного анекдота становится то, что «мир тесен», и у малочисленного народа выстраивается «свой» мир, в котором легко устанавливаются все взаимосвязи, прежде всего генетические, родственные. Не случайно -герой представитель старшего поколения задает «коронный» бурятский (сохраняющий логику мифологического мышления) вопрос: «Ши XYбYYH, хаанахибши?» - Откуда ты родом? Это вопрос, о котором в бурятской поэзии сказано: «По доброму обычаю седому - Откуда родом? - спросят старики». (Л. Тапхаев). Отметим, что при сохранности традиционного уважения и почета к старшим (восходящему к культу старших у бурят) герой анкедо-та - молодой парнишка при все прагматизме (деньги ему надо получить вперед) за оказанную помощь, все же знает обычаи своего народа. Обратим внимание, что отмечены и номер машины региона и столица, парнишка не откуда-нибудь, а из последнего оплота самостоянья народа - национальной республики. Хотя бурятская фраза набрана небрежно фонетически неточно без звука <^» в слове «хYбYYн». Отметим локальность деталей в следующем анекдоте, где, с другой стороны, объектом смехового осмысления становится утрированная «приверженность» традициям, что выражается в суеверности, приходящей в противоречие со всяким здравым смыслом. «Парень приходит в «Бай-кал-банк» за кредитом. Подходит к кредит-менеджеру, а она ему в отказ, принципиальная такая. Документы вроде в порядке, сумма небольшая, поручители, зарплата хорошая, ничего не понимает, ну и просит пояснить эту девушку. А она ему: «Наш директор заказал молебен в дацане, сказал три дня никому ничего не давать». В принципе многие руководители предприятий Бурятии, независимо от своей национальной принадлежности, заказывают молебны во благо своих учреждений, и это известно в широких кругах масс, в данном же анекдоте смеховое начало строится по пути утрирования, для утверждения нормы.

Логико-психологическое моделирование ситуации в следующем анекдоте очевидно выводит к комизму не только вписыванием национальной жизни в рамки общегосударственной, но и самим производимым в сознании «разведением» и противопоставлением двух ситуаций, мыслимых на грани возможности/невозможности, именно на полюсе невозможности, - «откидыванием» сборной России по футболу еще дальше в логике оценки ее шансов на победу. «20..год. Чемпионат мира по футболу. Сборная России выходит в финал, не пропустив ни одного мяча. В воротах стоит Батор Бурят в заговоренном малахае». Утрирование веры, зачастую переходящей в суеверие, у бурят в современности актуализирует вопрос о вере в спортивные победы России в чемпионате мира по футболу.

Рассмотрим следующий анекдот, обращающийся к этому же аспекту функционирования обычаев народа, он написан целиком на бурятском языке, так как здесь очень точно воспроизводится сфера традиционного, еще не модернизированного сознания, что закреплено языком: в описании «плохих» снов есть слова «харада даруулха», что бук-

вально означает «черное (темные силы) давили». Причины своих плохих снов девушки из анекдота суеверно (но традиционно!) предположили в нарушении энергетического плана бытия, на что причастный к этому человек - лама - дает вполне научное объяснение: «Девушки, не наедайтесь перед сном!» «Хоер басагад аймшагтайгаар, харада дару-улжа байгаад, муухай зYYДэнYYДые хараба ха. YглeeгYYP хоюулаа далга, сагаан табаг хэжэ, hY, сай, хатуу хара сэржэмээ абажа, дасан ошожо, ла-мада оробо даа. Иимэ-тиимэ зYYДэ харабабди, юун гэНэн тэмдэг гээшэб, хаража угыт, айнабди, шалта-гынь хэлыт - гэжэ ^йба. Ламань эрхиеэ татажа ха-раад, хоолэйгоо заНаад хэлэбэ: «Басагад, унтахын-гаа урда ехээр бY эдеэлыдтаа!» Примечательно знание всех деталей внешней обрядовости, девушки взяли молоко ^), чай (сай), водку (хатуу хара сэржэм), она здесь названа как и принято в языке перифразом «крепкое, черное воздаянье», это символическое обозначение «белой» водки «черным» цветом также хранит особую информацию, знакомую только носителям языка и культуры. Сохранение внешнего плана при утрате внутреннего применительно к судьбе народа как отход от нормы устанавливается в словоупотреблении. «Ши хэнэй басагамши? - Би Сэрэнэй басаганай басаганай ба-саганай басагам». «Ты чья дочь? - Я Сырена дочери дочери дочери дочь». Смеховое отношение здесь вызывает устанавливаемый как нелепый трехкратный повтор слова «дочери» при раскрытии родословной, хотя на глубинном уровне сознания здесь проявляется очень древний, сохраняющийся уже скорее в подсознании субстрат культа материнской крови в противовес традиционной патриархальной системе. При этом получается, что достоверность генетической информации, столь ценимой в традиционном сознании бурят, при такой родословной - от матери к дочери - предельно высока. Контекстный смысл комизма данного анекдота выстраивается на нескольких уровнях осознания традиций. По-своему осознаются в бурятском анекдоте процессы модернизации традиционного сознания, многие из которых неизбежны. «Студент сдавал ГЭКи. К нему в общагу приехали родственники. Спрашивают в комнате: Аюр хаанаб? Ответ: Гээкдээ. - Хэзээ гээгдээ юм?! Юу болоб?!» В центре этого анекдота распространенный прием создания комического эффекта «одно вместо другого», он возникает на созвучии при применении бурятской транскрипции к русским словам: ГЭКдээ - (на ГЭКе) и гээгдээ (буквально «потерялся» в значении «умер»). Отметим, что ключевые слова анекдота на бурятском языке. Здесь комизм положения и добрый юмор без критического компонента. Само состояние переходности культуры может осознаваться в пределах такого малого жанра, как анекдот: «Спорят русский и бурят о том, что все на бурятский язык перевести невозможно. Бурят говорит, что можно перевести абсолютно все. Тогда русский спрашивает: - Как по-бурятски будет Лев Толстой?

- БYДYYH Арсалан. - Как по-бурятски будет Максим Горький? - Гашуун Максар. - Как по-бурятски будет негр? Бурят немного подумал и сказал: - Гудрон ба-тор». Неизбежность привлечения контекста современности осознается в применении такой «цивилизационной» вещи, как «гудрон», для атрибутивной

характеристики. В структуре бурятского анекдота всегда выделены два логических полюса, они могут быть ценностными, эмоциональными и т.д., по логике мифосознания они маркированы как поля положительно и отрицательно оцениваемые. Выявление логического парадокса происходит при обнажении и оценке их с точки зрения общепринятых именно на данный момент современности установок. «Концепция анекдота выражается через столкновение основных конструктивных элементов текста, как правило, двух больших блокированных участков». [4, с. 46]. Здесь гипертрофия «национального» - «своего» мира, которая оборачивается замкнутостью, выявляется за счет постепенного расширения контекста. В данном анекдоте прослеживается градация юмористического модуса: «БYДYYн Арсалан» уже само по себе звучит абсурдно, но представляет буквальную кальку имени Толстой Лев, в следующем имени в поисках «своего аналога» допускается замена имени Максима на Максара, а вариант с негром вообще выводит ситуацию за рамки заданного литературного контекста. Активное двуязычие показано как примета времени уже у представителей старшего поколения, отметим также, что по диалектным приметам в следующем анекдоте представлены западные буряты, процесс русификации которых происходил по своим темпам раньше, чем у восточных. Анекдот на сайте бурятского народа представлен под названием «Аббревиатура», употребление же их, разумеется, не относится к сфере традиционнного сознания, а примета живой современности. «Сидят дома старик со старухой, дети давно разъехались, скучно. Старик: давай наадае, загадканууша хэлээд. (Давай поиграем в загадки) Старуха: - Давай, шии ихлээ. (Ты начинай). Старик: США. Старуха: - Биреэ мэ-дэнэ Yгыб, юумбэ тырэш? (Не знаю, что это значит)? Старик: Сохеод шамая алхаб. (Сохеод - избив, Шамайе - тебя, Алахаб - убью). Старуха: НАТО.

Старик: Биреэ мэдэнэ Yгыб, юумбэ тырэш? (Не знаю, что это значит?) Старуха: Намайя алаад турмэдэ орохош. (Намайе - меня, Алаад - убив, Турмэдэ - в тюрьму, Орохош - попадешь). Старик: ООН. Старуха: Биреэ мэдэнэ Yгыб, юумбэ тырэш? (Не знаю, что это значит?) Старик: Ороо хадаа, ороо, на Х... (Ороо хадаа - попаду, Ороо - так попаду, На Х... - на три буквы)». Как известно, «положение комично всегда, когда оно принадлежит одновременно к двум совершенно независимым сериям событий и может быть истолковано сразу в двух совершенно противоположных смыслах» [5, с. 64]. Здесь убедительно выстроена и психология отношений, логика их спора, обоснованность приводимых аргументов и абсолютно точное совпадение, попадание расшифровки аббревиатур общемирового масштаба в контекст межличностных отношений. С одной стороны, обыгрывается сложная метафорическая структура бурятских загадок, именно по их логике, а не по отсталости оба героя не дают прямой, всем известной расшифровки аббревиатур, с другой стороны, игра в расшифровку аббревиатур - примета модернизирующегося сознания. Сфера же внутрисемейных отношений -традиционно стабильная - здесь также представлена в процессе изменения. На языковом уровне пу-

антом анекдота становится русское матерное слово.

Смещение акцентов отражается не только в том, что анекдоты, осмысливающие бурятскую действительность, пишутся преимущественно на русском языке, но и в самой оценочности, в проявлении игрового отношения к своему исконному языку. «Тудум и Пурбо в первый раз поехали в поезде. Утром, выйдя из поезда, Тудум говорит: -Пурбо, ты слышал, всю ночь в поезде меня кто-то звал - Тудум-Тудум, Тудум-Тудум. Пурбо ему отвечает: - Да меня тоже кто-то по имени звал - Пур-бо-о-о-о!» Здесь уже идет игра на уровне улавливаемых фонетических созвучий бурятского имени с различными реалиями действительности при совершенной утрате исторической и языковой памяти о смысле имени. Так, на сайте бурятского народа модификации подвергается само имя Тудуп, которое написано в «ритмической» огласовке как «Ту-дум» (для созвучия со стуком колес), имя же «Пур-бо-о-о-о» комически переосмысливается как звучание гудка. Здесь важен смысл именно «первой поездки», потому что в основе высмеивания наивное с точки зрения человека технической цивилизации восприятие жизни, традиционные для народа анимизм и одушевление окружающего мира, «успешно» в данном случае проецированные на мир техники - поезд. Комизм ситуации именно в этом внешнем совпадении традиционного и современного без сохранения уже внутренних связей. Внутренняя форма бурятских имен вполне очевидна для носителей языка, но он становится недоступным для русскоязычных бурят. Русификация имени становится привычным явлением в массовом сознании, что отражается в словообразовательных процессах, а именно, в образовании уменьшительноласкательных форм имени с помощью суффиксов русского языка: Бадмашка, Сэсэгмушка и т.п. «Утро. Баба с бодуна. Смотрит в зеркало. Ничего не понимает. - Муха... Не-е-е.. Цэцэ... О-о... Блин-Цэцэгмуха!! Е-ее...» Неожиданное объяснение имени, так называемая ложная этимология сводит воедино несопоставимые ранее в сознании понятия: на одном полюсе значение имени Сэсэг как цветка, а на другом - извращенное, отклоняющееся от языкового эквивалента, толкование формы Цэцэгмуха как мухи цеце. Причем толкование производится самим носителем имени в самом неадекватном его состоянии. Проблема адекватности значения и названия, совпадения содержания и формы, их органической взаимосвязи всегда связывалась у бурятского народа с именем, его смыслом и значением. В советскую эпоху представлялся анекдотически смешным обратный случай: не русифицирование бурятских имен, а обурячивание русских. «- Алло!

Это баня? - Нет, это Болодя!» Фонетический процесс интерференции родного языка при активном усвоении русского языка представлялся достойным для высмеивания объектом. В качестве объекта насмешки в бурятских анекдотах выступает и плохое знание родного языка: «Нэг буряад уИанда шэнгэжэ байтараа, хашхарна: «Помогитее!!! Тону!!» Хажуугаарнь Yшee нэгэ буряад ябатараа: «Шем руссхый язых ушыть - лучше плавать ушыл-ся бы!» (Один бурят тонул в реке и кричал: «Помогите! Тону!» Мимо проходил еще один бурят: «Шем руссхый язых ушыть - лучше плавать ушыл-ся бы!») Примечательно, что сама сюжентная канва анекдота рассказана на бурятском, слова же действующих лиц - на русском, сама тема анекдота -отсутствие взаимопонимания людей одной нации, особенно важного в критической ситуации, выражена на языковом уровне в презентации акцента у второго, потенциального спасителя. Здесь обыгрывается ситуация спасения, которая не случайно возникает в анекдотах в прямой связи с темой утраты родного языка, народное сознание сигнализирует уже на уровне смехового обыгрывания о происходящем культурном «разрыве». В бурятском анекдоте отражаются определеннные трансформационные процессы и осмысливается их парадоксальность. Так, в следующем анекдоте тот, кто пытается освоить русский язык, как раз и демонстрирует его непонимание: «Баясхалан и Бямба сидят возле костра. Баясхалан говорит: - Давай разговаривать по-русски. Бямба: - Давай. Сидят-сидят... Бямба говорит: - Куртка горит. Баясхалан молчит. Бямба: - Куртка горит. Баясхалан молчит. Бямба: -Шинии куртик шитана. Баясхалан, подскакивая: -Yнинэй хэлэхээ яагаабши - гэнэ». Бурятские фразы здесь даны только в финале, так как именно они и раскрывают смысл обнаруживаемого в данной конкретной моделируемой ситуации противоречия.

Таким образом, анализ функционирования двуязычия в бурятских анекдотах позволяет не только проследить функционирование именно языкового плана, а раскрыть своеобразие их идейнохудожественной структуры, динамику и диалектическое отражение происходящих в массовом сознании процессов модернизации традиционного уклада жизни, усвоения новых жизненных реалий и возникающих при этом противоречий.

ЛИТЕРАТУРА

1. Бергсон А. Смех. М., 1992. С. 56.

2. Пропп В. Я. Русская сказка. Л., 1984. С. 19.

3. Курганов Е. Анекдот как жанр. СПб., 1997. 122 с.

4. Курганов Е. Анекдот как жанр. СПб., 1997. 122 с.

5. Успенский Б. А. Поэтика композиции. М., 1970. 225 с.

Поступила в редакцию 28.02.2012 г.