CC BY
32
традиции эстетики любви и дружбы в русской речевой коммуникации
в. в. ДЕМЕНТЬЕВ
aesthetic traditions of love
AND friendship IN RussiAN speech
communication
V. V. DEMENTYEV
В статье рассматриваются национальные традиции эстетики феноменов, имеющих частично или преимущественно коммуникативную природу: дружбы и любви. Показано, что любовь и дружба, как феномены коммуникативной культуры, с одной стороны, обладают несомненными эстетическими потенциями, с другой - питают мощные пласты национальных литератур («мотивы любви» и «мотивы дружбы» в них соответственно).
Ключевые слова: любовь, дружба, эстетика, коммуникация, национальные традиции.
The article deals with national traditions of aesthetics of phenomena, having (partly or mainly) communicative nature: friendship and love. It is shown that love and friendship, as the phenomena of communicative culture, on the one hand, have undoubted aesthetic potentialities, on the other hand - nourish thick layers of national literatures («motives of love» and «motives of friendship» in them, respectively).
Keywords: love, friendship, aesthetics, communication, national traditions.
У тех разновидностей, типов и форм коммуникации, которые «задают» своим пользователям творческий импульс (или требуют его), складываются определенные традиции, нормы, известные всем или большинству компетентных членов культурного сообщества, - групповые, корпоративные, национальные; при этом последние относятся к важнейшим историко-культурным характеристикам этноса.
С этим положением вряд ли кто-то станет спорить - оно давно стало общим местом в теории и истории мировой литературы, теории и практике сравнительного анализа национальных литературных направлений. Правда, с одной существенной оговоркой: имеются в виду только жанры художественной литературы и (в значительно меньшей степени) фольклора. Традиции выявлять и систематизировать национальные особенности различных литературных жанров, направлений (как авторских, так и фольклорных) составляют основу литературоведческой, искусствоведческой и т. д. теории и методики - ср. детально изученные, как по отдельности, так и в сопоставлении, античную драму, французский сентиментализм и символизм, немецкий романтизм, японские хоку и хайку, английский/ирландский лимерик, русскую былину, частушку (а также акмеизм и футуризм... социалистический реализм).
Однако науки, которая занималась бы «коммуникативным аналогом» национальных литературных направлений, не сложилось. Отдельные наблюдения, локальные закономерности в этой области фиксируются фольклористами, диалектологами - так, в последнее время обнадеживает активное обращение «коммуникативных диалектологов» к речевым жанрам (в традиции М. М. Бахтина) [Гольдин 1997; Иванцова 2002, 2011; Казакова 2005], но до создания полноценного научного направления пока еще очень далеко.
В то же время есть отчетливые признаки того, что подобное научное направление может сложиться, причем далеко не из праздного любопытства «несерьезных» исследователей - и далеко не на пустом месте.
в. в. ДЕМЕНТЬЕВ
*
Филологические идеи, созвучные данному подходу, высказывались достаточно давно: «Поэтика имеет своим предметом вовсе не только так называемое «поэтическое произведение», где моменты поэтики в нашем смысле превалируют над остальными, а именно <...> поэтические моменты, которые могут встретиться не только в книжке стихов, а решительно повсюду, даже в самой обыденной речи, будучи перемешаны с явлениями иного порядка» [Винокур 1990: 28-29]; «В элементарной форме всякое удачное выражение, запомнившееся и повторяемое, является литературным произведением. Таковы изречения, пословицы, поговорки и т. п. <...> То есть твердой границы между речью практической и литературой нет» [Томашев-ский 1999: 4-5]. Явление, о котором мы говорим, не только не может считаться неизвестным или новым объектом филологии, но и должно быть отнесено к наиболее общим и наиболее важным свойствам человеческого языка. Роман Якобсон доказал, что поэтическая функция языка, выделяемая через отношение высказывания к самому высказыванию, присуща любому высказыванию (как известно, Якобсон выделял поэтическую функцию языка на материале рекламных текстов): «Поэтика занимается проблемами речевых структур точно так же, как искусствоведение занимается структурами живописи. Так как общей наукой о речевых структурах является лингвистика, поэтику можно рассматривать как составную часть лингвистики» [Якобсон 1975: 194]; «<...> поэтика - это лингвистическое исследование поэтической функции вербальных сообщений в целом и в частности» [Якобсон 1987: 81]. Для А. А. Потеб-ни, как известно, слово письменное и слово устное были одинаково творческим осмыслением и представлением мира. Ученый говорил о ближайшем значении слова (значение слова «для всех», благодаря которому мы можем понимать друг друга) и дальнейшем значении слова («личное значение») [Потебня 1964: 146-147].
В литературоведении существуют достаточно давние традиции рассматривать интересующее нас явление как часть художественного текста: как отражение различных аспектов диалога в репликах персонажей. Этим аспектам уделяли много внимания, например, [Бочаров 1963; Бродский 2004; Гуковский 1957; Лотман 2003; Набоков 1998; Синявский 2005]. Кстати, это вновь возвращает нас к Бахтину: многие его литературоведческие рассуждения суть не что иное, как рассуждения о коммуникации персонажей (например, целая глава «Диалог у Достоевского» в книге «Проблемы поэтики Достоевского»). Возьмем на себя смелость утверждать, что Бахтин занимался именно поэтикой человеческого общения, рассматривая сложные идеи, выражаемые и передаваемые друг другу персонажами Достоевского в процессе межличностной коммуникации - и по законам семиотики и поэтики межличностной коммуникации.
В современной лингвистике - прежде всего, конечно, лингвистике речи, коллок-виалистике, конверсационном анализе - данное направление заметно активизировалось в последние годы.
Обращение к данным темам обусловлено различными причинами: и внутренней логикой развития названных дисциплин, и внешними по отношению к науке факторами, такими как изменение соотношения официальной и неофициальной речевых культур в общем коммуникативном пространстве носителя языка, появление целого ряда сфер общения, где эстетический компонент очень значим (например, некоторые жанры интернет-общения, такие как имиджборды, пирожки - см. [Ды-марский 2012]).
Важно, что во многих современных исследованиях действительно оказались в высокой степени востребованы бахтинские идеи, прежде всего - понятие речевого жанра, противопоставление первичных и вторичных жанров. Это касается и тех исследователей, кто традиционно изучал разговорную речь в связи с речевыми жанрами (М. В. Китайгородская, Н. Н. Розанова), и тех, кто до этого жанрами не занимался (Б. Ю. Норман, В. В. Химик). Таких работ появляется все больше (см. работы самых последних лет: два выпуска «Логического анализа языка» - «Концептуальные поля игры» и «Языковые механизмы комизма» [2006; 2007], исследования «языкового позитива» [Харченко 2005; 2006], языковой игры и «жаргонной языковой картины мира» у молодежи [Балаян 2006; Бульина 2011; Яхина 2012]). В этих исследованиях выделяется целый ряд аспектов проблемы «жанр и творчество», не изучавшихся ранее.
Как известно, революционность бахтинской концепции речевого жанра состояла в распространении понятия жанра, которое до этого связывалось исключительно с художественной литературой, на «весь словесный материал», «речь вообще», включая разговорную непосредственную. При этом, настаивал Бахтин, суть, важнейшие механизмы речевого жанра во всех случаях одни и те же. (Так, для Бахтина не было принципиальной разницы между письменными и устными речевыми жанрами [Бахтин 1996: 235].)
Но очевидно, что точно так же распространяются «на весь словесный материал» и творчество, и отношения жанра с творчеством: творчество следует искать не только в литературных жанрах, но и в разговорной речи и ее жанрах:
«Даже в самой свободной и непринужденной беседе мы отливаем нашу речь по определенным жанровым формам, иногда штампованным и шаблонным, иногда более гибким, пластичным и творческим (творческими жанрами располагает и бытовое общение)» [Бахтин 1996: 180];
«Наряду с подобными стандартными жанрами существовали и существуют, конечно, и более свободные и творческие жанры устного речевого общения: жанры салонных бесед на бытовые, общественные, эстетические и иные темы, жанры застольных бесед, бесед интимно-дружеских, интимно-семейных и т. д. <...> Большинство этих жанров поддается свободно-творческому переоформлению (подобно художественным жанрам, а некоторые, может быть, и в большей степени), но творчески свободное использование не есть создание жанра заново -жанрами нужно хорошо владеть, чтобы свободно пользоваться ими» [Там же: 182].
Конечно, изучение творческих моментов в разговорной речи и ее жанрах объективно очень затруднено - прежде всего потому, что ни в лингвистике, ни в литературоведении практически не разработана теория и методика такого исследования (хотя такая теория и методика, полагаем, нужны не меньше, чем, например, теория фольклора, который отделился от литературоведения на основании «всего лишь» анонимности и устности). В то же время использование идей Бахтина при решении таких задач выглядит очень заманчиво.
*
Любовь и дружба как феномены коммуникативной культуры (конечно, эти феномены имеют глобальный, общечеловеческий характер, однако в каждой национальной культуре получают уникальное преломление), с одной стороны, обладают несомненными эстетическими потенциями, с другой - питают мощные пласты национальных литератур («мотивы любви» и «мотивы дружбы» в них соответственно).
Любовь в этом плане изучена гораздо лучше.
Стихи о любви (прежде всего), а также любовная проза, составляющие самую большую по объему долю как мировой литературы, так и каждой из национальных литератур, детально проанализированы с точки зрения их эстетики. Установлено, что одним из главных источников авторской поэтики, экспрессии в них является сам концепт любовь, метафоры любви: какой она предстает в творчестве того или иного писателя, поэта [Барт 1999; Воркачев 2007; Тарасова 2003]. Автор любовной лирики (1) повествует о своих чувствах, истории своей любви и отношений с возлюбленной; или (2) описывает возлюбленную, выделяя при этом именно те качества, которые вызывают умиление и восторг; или (3)рассуждает: что есть любовь. Наконец, (4) в архитектонику любовной лирики накрепко вплавлено описание собственно коммуникативной «ситуации любви» - встреч, отношений влюбленных (в прозе это, конечно, представлено обычно более последовательно и подробно, чем в стихах).
Сами по себе эти вещи, в традиционном литературоведческом смысле, имеют немного отношения к поэтике любовной лирики - ее в наибольшей степени составляет восторг, звучащий в речи влюбленного автора, когда тот повествует, описывает, рассуждает - обычно непрямо, вполголоса, восторг же как бы прорывается сквозь повествование, описание, рассуждение, за счет единственно точной, «говорящей» формы поэтического текста: звучания срывающегося от избытка чувств голоса повествователя, интонации, дыхания (главное же, естественно, - выбор именно тех слов, форм, которые могут назвать, передать умиление, нежность, восторг).
И этот же «чисто-эстетический» аспект делает повествование, описание, рассуждение лишь в очень небольшой степени коммуникативными явлениями (так сказать, один «предмет речи» в стандартной структуре коммуникативной ситуации, по К. Бюлеру и Р. Якобсону).
С точки зрения качеств собственно текста, все это не что иное, как национальная формализация восторга в литературе. Уже упомянутый речевой жанр играет в рассматриваемой проблеме двоякую роль: с одной стороны, коммуникация, впоследствии поэтизируемая в литературе, членится на жанры, среди которых есть в этом отношении особые - «особо творческие», типа русского разговора по душам; с другой - в литературе складываются определенные традиции изображения таких явлений, восторга от них (национальные литературные традиции) и вторичные жанры, тоже восходящие к жанрам непосредственной коммуникации.
Вот, вкратце, мы выделили те вещи, которые в любви изучает нелингвистика (психология, эстетика, литературоведение).
Что же остается на долю лингвистики?
По-видимому, два аспекта: во-первых, коммуникативная лингвистика рассматривает отношения «автор ~ повествователь ~ читатель» и структуру коммуникативной-ролевой ситуации «любви» («влюбленный персонаж ~ влюбленный персонаж») [Кудрякова 2005; Кузнецова 2005].
Во-вторых, лексическая семантика, стилистика, когнитивная лингвистика изучают семантику, стилистику слов, называющих любовь, ее аспекты и оценочные измерения [Воркачев 2007; Кузнецова 2005], а также компоненты коммуникативно-ролевой ситуации «любви» и отношений влюбленных, включая семантику и прагматику выражений типа «я тебя люблю» [Барт 1999; Матвеева 2009].
Что можно в этом отношении сказать о дружбе? К сожалению, немного: она, в отличие от любви, в этом плане почти не рассматривалась литературоведами (за
редким исключением: см., например, [Лиотар 2001]), хотя философские рассуждения о дружбе восходят к античности, «пронизывают» средние века, эпохи Возрождения и Просвещения и продолжают оставаться актуальными вплоть до нынешних времен. Проблемами дружбы занимались Аристотель, Платон, Эпикур, Эпиктет, Феофраст, Диоген Лаэртский, Сенека, Цицерон, Плутарх, в новое время - Мон-тень, Гольбах, Гельвеций, Ларошфуко, Честерфилд, Юм, Кант, Шопенгауэр, Гегель, Ницше и мн. др.
Это кажется странным, потому что, представляется, дружба имеет в целом больше значения для русской поэтики: русская коммуникация подарила миру коммуникативную задушевность, русская литература - полифонический роман Достоевского (описанный, кстати,русским Бахтиным).
Прежде всего, рассмотрение образцов «дружеской лирики» показывает, что эстетический алгоритм представления дружбы (а также отношений и общения друзей и дружеских разговоров) в литературе в целом тот же, что и любви, - это такой же восторг - а значит, и формализация его может осуществляться теми же способами.
В мировой литературе, начиная, по-видимому, с эпохи романтизма, множатся определения и описания дружбы, среди них - широко известные, исключительно трогательные, которые приводили в восторг читателей - романтических юношей и девушек, - которые выписывали и заучивали их - ср. «Три мушкетера» Дюма, «Три товарища» Ремарка.
Вспомним «Обыкновенную историю» И. А. Гончарова:
- <...> Вот я всегда носил с собой эти строки, которые казались мне вернейшим определением этих двух чувств, как я их понимал и как они должны быть, а теперь вижу, что это ложь, клевета на людей или жалкое незнание их сердца... Люди не способны к таким чувствам. Прочь - это коварные слова!..
Он достал из кармана бумажник, а из бумажника две осьмушки исписанной бумаги.
- Что это такое? - спросил дядя, - покажи.
- Не стоит! - сказал Александр и хотел рвать бумаги.
- Прочтите, прочтите! - стала просить Лизавета Александровна.
- Вот как два новейшие французские романиста определяют истинную дружбу и любовь, и я согласился с ними, думал, что встречу в жизни такие существа и найду в них... да что! - Он презрительно махнул рукой и начал читать: «Любить не тою фальшивою, робкою дружбою, которая живет в наших раззолоченных палатах, которая не устоит перед горстью золота, которая боится двусмысленного слова, но тою могучею дружбою, которая отдает кровь за кровь, которая докажет себя в битве и кровопролитии, при громе пушек, под ревом бурь, когда друзья лобзаются прокопченными порохом устами, обнимаются окровавленными объятиями... И если Пилад ранен насмерть, Орест, энергически прощаясь с ним, верным ударом кинжала прекращает его мучения, страшно клянется отмстить и сдерживает клятву, потом отирает слезу и успокаивается...».
Петр Иваныч засмеялся своим мерным, тихим смехом...
(как известно, под «двумя новейшими французскими романистами» Гончаров подразумевал Э. Сю (процитирован роман «Атар-Гюль») и Г. Друино («Зеленая рукопись»)).
Собственно, поэтизация дружбы, ее «высокие» образцы были в литературе гораздо раньше: еще Гектор в «Илиаде», Буй-Тур Всеволод в «Слове о полку Игореве»...
По данным О. М. Фрейденберг, дружба как верность является гораздо более древним сюжетом мировой литературы, чем даже любовь: «Такие образы, как дружба, вражда или верность, измена, становятся загробными метафорами: 'верен' тот, кто сопутствует в преисподнюю, 'изменяет' тот, кто не прошел обновляющей фазы смерти. <...> Верный друг, подобно вавилонскому Гильгамешу, спускается в преисподнюю за своим товарищем. Верные жены Алкеста и Савитри умирают за мужа или сопутствуют мужу в странствиях смерти. <...> Отсюда мотивы любви являются, собственно, мотивами верности: древняя литература не знает эротики, и даже, когда последняя с эллинистической эпохи начинает становиться литературным мотивом, то и тогда под ней можно прощупать или мотив верности, или мотив производительности» [Фрейденберг 1997: 239].
Но в этих самых ранних образцах поэтизировалась (и собственно описывалась) фактически только верность как жертвенность, восторга от времяпрепровождения друзей как такового еще не было. Не было его и в народных сказках, где отразилось видение мира и людей, присущее крестьянам, у которых, вероятно, просто не было времени на такие вещи. В результате в сказках роль замечательного собеседника-друга играет волшебный спутник, часто даже не человек: конь, волк, кентавр. Герой может общаться с учителем, слугой или помощником, может даже предаваться гедонистическому общению (на свадьбе был, мед-пиво пил), но фактически никогда не общается с равным себе с целью приятного времяпрепровождения. Для того чтобы появились высокие «романтические» образцы дружеского общения, людям требуется хотя бы минимум свободного времени, досуга, а отсюда - хотя бы минимальное отвлеченное мышление (и хотя бы минимальное интеллектуальное и нравственное развитие).
Как и в случае с любовью, могут быть выделены два лингвистических аспекта описания дружбы: во-первых, коммуникативная лингвистика в том же аспекте рассматривает отношения «автор ~ повествователь ~ читатель» и структуру коммуникативной-ролевой ситуации «общения друзей»; во-вторых, лексическая семантика, стилистика, когнитивная лингвистика могут дать анализ семантики, стилистики слов, используемых и называющих дружбу, ее аспекты и оценочные измерения.
Так, в русском глаголе общаться уже звучит восторг и «роскошь общения», радость от «процесса» и возможность чуда. Все эти качества передаются распространенными характеристиками общения через посредство слов, ключевых в русском языке: душевный и задушевный. Подобную экспрессию несут гулять и загулять, закуска и закусочка [Зализняк, Левонтина, Шмелев 2005; Шмелев 2002], пленительные для иного русского уха фразы давай выпьем и ласковое По пивку? (см. анализ этих фраз в т/с «Глухарь» в моей статье [Дементьев 2012Ь]).
Для анализа национальных традиций речежанровой эстетики дружбы, думается, представляют интерес наблюдения над одним явлением русской речевой культуры, имеющим значение в рассматриваемом аспекте, - явлении настолько ярком и значительном, что осмысление его могло значительно обогатить и изменить существующие представления об эстетике русской речи в целом - к сожалению, именно «могло», но почему-то пока не изменило.
Все носители русского языка: и жанроведы, и нежанроведы - согласятся с тем, что жанр русского разговора по душам является нисколько не менее уникальным, известным, важным явлением русской культуры, чем, например, русская иконопись или жанр русской частушки. Каждый русский знает (а оказавшись на чужбине, грустит) о его поистине чудодейственных свойствах - тревожить и воодушевлять, заставлять переживать величайшее эмоциональное, интеллектуальное напряжение - и радость, и отдохновение.
Ср. контексты, случайно взятые из современной русской прессы:
Есть одно качество, которое между нами, русскими, можно считать действительно общенациональным, - это культура общения, в частности способность разговориться по душам со всяким встречным-поперечным, почувствовать кровную близость с человеком, вовсе тебе незнакомым - вот в этом смысле мы точно народ, который един как перст. Версты, Москва; 25.02.1999;
Гости, оказавшиеся в этот вечер в Центре «Семья», попали на теплый семейный праздник, где за чашкой чая можно поговорить по душам, поплакать и посмеяться. Самарская газета; 18.12.2002;
Великое удовольствие звонить ему, встречаться с ним, пить кофе, говорить по душам. КоммерсантЪ; 22.08.2007;
Увы, частенько в будничной суете мы, взрослые, забываем о том, насколько важен и дорог разговор по душам. Московская правда; 10.09.2005.
А ведь все эти катартические явления и составляют сущность поэзии (согласно аристотелевской теории), а не повседневного общения! Данный жанр, кроме того, совсем не редко отображался русскими писателями - а следовательно, не мог не привлекать внимания ученых-литературоведов уже как часть архитектоники романа, повести и т. д. (Ср. произведения Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого, А. П. Чехова и др.).
Это же касается национальных коммуникативно-персонологических моделей, культурных типажей, таких как, например, русский интеллигент и актуализатор, богато отображенных в наиболее ярких образах русской литературы (ср. таких персонажей, как Пьер Безухов, князь Мышкин, булгаковские Мастер и профессор Преображенский, солдат Тёркин, наконец, герои культовых фильмов - «Баллада о солдате», «Застава Ильича»). В культурах, где подобные национальные типы не сложились (английской, японской), нет и соответствующих литературных персонажей.
Следует подчеркнуть, что многие национальные литературные жанры несут на себе печать поэтики общения в данной национальной культуре - в литературе все эти «поэтические» особенности непосредственной коммуникации преломляются по законам вторичных РЖ, выявленным и описанным Бахтиным. Широко известны такие явления, как отражение традиций дружеского общения пушкинского круга в пушкинской дружеской лирике (к вторичным речевым жанрам, развившимся на базе разговора по душам, можно отнести не только дружескую лирику, например «Послание к Чаадаеву» Пушкина, но и «кружковые разговоры» пушкинской эпохи: литературные кружки, письма, эпиграммы, кружковая речь, causerie, «друже-
ские враки» с особой семантикой, понятной только «своим» - например в «Зеленой лампе», «Арзамасе», кружке Оленина, - все эти жанры оказались в очень высокой степени востребованы в России, начиная с 20-х годов XIX века, и практически не востребованы на Западе [Бродский 2004; Лотман 2003; Паперно 1978; Синявский 2005]), из более поздних явлений - разговор по душам в советской авторской/бардовской песне [Дьякова 2007; Дьякова, Стернин 2005; Лассан 2009]. Традиции, в т. ч. коммуникативные, позднесоветского андеграунда составляют неотъемлемую часть поэтики писателей Василия Аксенова, Венедикта Ерофеева, режиссеров Сергея Соловьева, Рашида Нугманова, рок-музыкантов Виктора Цоя, Бориса Гребенщикова, художников-«митьков» Дмитрия Шагина, Александра Флоренского.
Конечно, те или иные коммуникативные традиции только тогда имеют шанс войти в язык, когда привлекательны для широких групп влиятельных людей. Так, то, что именно Пушкин столь сильно повлиял на становление русского литературного языка, всей русской коммуникативно-речевой культуры, объясняется не только тем, что он опирался на народные традиции, выражал всем своим творчеством высокие идеи служения Родине, патриотизма и т.д., но и тем, что общение пушкинского круга было красивым и в этом отношении привлекательным для многих. Из новых на что-то подобное могли претендовать разве что музыканты группы «Кино» и их неформальный женско-мужской круг да питерские «митьки». В новейшей российской истории с очевидностью ничего подобного нет (ср.: [Лассан 2011]) - а как нашему тяжелобольному современному русскому языку не хватает такой подпитки!
В этом отношении очень показателен отличный фильм Натальи Разлоговой «Кино» (2012), снятый к 50-летию Виктора Цоя: она разыскала и вновь свела вместе бывших музыкантов группы «Кино», а также 25-летнего сына Цоя - Александра, который, отметим, сам «вполне современный неформал», музыкант и владелец молодежного клуба, но никогда не встречался с коллегами отца и понятия не имел о таком стиле общения!
Другим заметным явлением масс-культуры последнего десятилетия стал телесериал «Глухарь» (2008-2010), в очень высокой степени поэтизирующий дружбу -в отличие от «Кино», не между деятелями культуры, артистами и т. д., а между «самыми обыкновенными» милиционерами, в очевидно грубоватом, «соленом» общении которых порой проскальзывают очень трогательные, высокие, катарти-ческие мотивы. Данному феномену я посвятил уже упоминавшуюся статью «"Ак-туализатор" и "актуализаторство" в парадигме когнитивной генристики» [Дементьев 2012Ь], где пытаюсь рассмотреть задушевное общение друзей, опираясь на разработанную для русской коммуникативной культуры концепцию актуализато-ра К. Ф. Седова [Седов 2011].
С рассматриваемой точки зрения, представляют интерес случаи, когда друзья в фильме, с одной стороны, пытаются «говорить красиво» (иногда это вызывает улыбку или насмешку собеседника и, конечно, зрителей):
А. (Антошин) Ну, смотри, чтобы не получилось, как в сказке про золотого петушка.
Г. (Глухарев) Чё?
А. Ну, там, это, царю подарили эту штуку.
Г. Какую? (смеется) Петушка, что ли?
А. Ну, петушка, который его о врагах оповещал. Вот. А он сказал, что взамен отдаст все, что угодно. Ну, а потом к нему пришли и потребовали взамен царевну. Он отказался - его и вальнули.
Г. (смеется)
А. Чё ты ржешь?
Г. Забавный пересказ!
с другой - выстроенные, риторические формы речи оказываются фактически под запретом в по-настоящему важных разговорах:
А. Ты куда вчера делся-то? Мы тебя обыскались.
Г. (глядя в сторону; не сразу) Да эта девка, которую ты с гашишем поймал...
А. Ну, и чё с ней?
Г. (многозначительно молчит, потом улыбается)
А. (широко улыбается) Да ладно! А как же товарищ майор?
Г. (улыбается) Не знаю! (быстро, несколько смущенно) Да ладно, все нормально, ну! Ну чё ты... Ну, чё я с этой... Один раз всего, да и всё...
*
Думается, рассмотренный (скорее - лишь намеченный) аспект проблемы эстетики любви и дружбы в русской речевой коммуникации может не только стать вкладом в активно разрабатываемую в последние годы коммуникативную лингвистику (включая национальные особенности форм и жанров русской коммуникации), но и стать основой полноценного научного направления, логика развития которого уже намечена и отчасти подсказана развитием и коммуникативной, и дискурсивной лингвистики, и литературоведения, и филологии в целом, - национальные традиции эстетики феноменов, имеющих частично или преимущественно коммуникативную природу (не только дружбы и любви, но и, например справедливости, верности, чести, ревности, измены) - как в речежанровой парадигме, так и вне ее.
Литература
1. Балаян Э. В. Роль метафоры в формировании языковой картины мира (на материале современного молодежного жаргона): автореф. дис. ... канд. филол. наук. Саратов, 2006.
2. Барт Р. Фрагменты речи влюбленного. М., 1999.
3. Бахтин М.М. Проблема речевых жанров. Из архивных записей к работе «Проблема речевых жанров». Проблема текста // Бахтин М. М. Собр. соч.: в 5 т. М., 1996. Т. 5. Работы 1940 - начала 1960-х годов.
4. Бочаров С. Г. Роман Л. Толстого «Война и мир». М., 1963.
5. Бродский Н. Л. «Евгений Онегин», роман А. С. Пушкина. М., 2004.
6. Бульина Ю. В. Языковая игра в речи студентов и преподавателей как способ создания смехового пространства в общении: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Саратов, 2011.
7. Винокур Г. О. Филологические исследования: Лингвистика и поэтика. М., 1990.
8. Воркачев С. Г. Любовь как лингвокультурный концепт. М., 2007.
9. Гольдин В. Е. Теоретические проблемы коммуникативной диалектологии: дисс. в виде научного доклада ... докт. филол. наук. Саратов, 1997.
10. Гуковский Г. А. Пушкин и проблемы реалистического стиля. М., 1957.
11. Дементьев В. В. Парадоксы жанра: к проблеме «жанр и творчество» // Жанры речи. М.; Саратов, 2012. Вып. 8. Жанр и творчество. (Дементьев 2012а)
12. Дементьев В. В. Понятия «актуализатор» и «актуализаторство» в парадигме когнитивной генристики (на материале общения друзей в т/с «Глухарь») (Дементьев 2012Ь)
13. Дымарский М. Я. Между жанром и творчеством, или к становлению пирожкового мышления языковой личности // Жанры речи. М.; Саратов, 2012. Вып. 8. Жанр и творчество.
14. Дьякова Л. Н. Русская авторская песня в лингвистическом и коммуникативном аспектах: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Воронеж, 2007.
15. Дьякова Л. Н., Стернин И. А. Жанр разговора по душам и русская авторская песня // Жанры речи. Саратов, 2005. Вып. 4.
16. Зализняк А. А., Левонтина И. Б., Шмелев А. Д. Ключевые идеи русской языковой картины мира. М., 2005.
17. Иванцова Е. В. Феномен диалектной языковой личности: автореф. дис. ... докт. филол. наук. Томск, 2002.
18. Иванцова Е. В. Речевой жанр потчевания в традиционной народной культуре // Жанры речи. Саратов, 2011. Вып. 7. Жанр и языковая личность.
19. Казакова О. А. Языковая личность диалектоносителя в жанровом аспекте: автореф. дис. . канд. филол. наук. Томск, 2005.
20. Китайгородская М. В., Розанова Н. Н. Игровое поведение в коммуникативном пространстве города // Stylistyka Х. 2001. Оро1е, 2001.
21. Кудрякова А. С. Речевое поведение лирических героинь А. Ахматовой и М. Цветаевой: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Уфа, 2005.
22. Кузнецова Л. Э. Любовь как лингвокультурный эмоциональный концепт: ассоциативный и гендерный аспекты: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Волгоград, 2005.
23. Лассан Э. Лирическая песня как идеологический феномен // Политическая лингвистика. Екатеринбург. 2009. № 4 (30).
24. Лассан Э. Р. Виктор Цой: грамматика последнего героя // Жанры речи. Саратов, 2011. Вып. 7. Жанр и языковая личность.
25. ЛиотарЖ.-Ф. Феноменология. СПб., 2001.
26. Логический анализ языка 2006 - Логический анализ языка. Концептуальные поля игры. М., 2006.
27. Логический анализ языка 2007 - Логический анализ языка. Языковые механизмы комизма. М., 2007.
28. Лотман Ю. М. Роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин»: Комментарий: Пособие для учителя // Лотман Ю. М. Пушкин: Биография писателя; Статьи и заметки; «Евгений Онегин». Комментарий. СПб., 2003.
29. Матвеева Е. И. Ситуация признания в любви и ее дискурсивная реализация в английском языке: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Иркутск, 2009.
30. Набоков В. В. Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин». СПб., 1998.
31. Норман Б. Ю. Лингвистика каждого дня. Минск, 1991.
32. Паперно И. А. О реконструкции устной речи из письменных источников. Кружковая речь и домашняя литература в пушкинскую эпоху // Учен. зап. Тарт. гос. ун-та. Тарту, 1978. Вып. 442. Семантика номинации и семиотика устной речи: лингвистическая семантика и семиотика I.
33. Потебня А. А. Из записок по русской грамматике // Звегинцев В. А. История языкознания Х1Х-ХХ веков в очерках и извлечениях. Ч. 1. М., 1964.
34. Седов К. Ф. Дискурс как суггестия: Иррациональное воздействие в межличностном общении. М., 2011.
35. Синявский А. Д. (Абрам Терц) Прогулки с Пушкиным. М., 2005.
36. Тарасова И. А. Идиостиль Георгия Иванова: когнитивный аспект. Саратов, 2003.
37. Томашевский Б. В. Теория литературы: Поэтика. М., 1999.
38. Фрейденберг О. М. Поэтика сюжета и жанра. М., 1997.
39. Харченко В. К. О понятии «языковой позитив» // Этнокультурные константы в русской языковой картине мира: генезис и функционирование. Белгород, 2005.
40. Харченко В. К. Аспекты теории языкового позитива // Теория и практика современной русистики в мировом контексте. Белгород, 2005. Т. 1.
41. Харченко В. К. Спонтанная русская коммуникация: в поисках языкового позитива // Коммуникативное поведение. Воронеж, 2006. Вып. 22.
42. Химик В. В. Поэтика низкого, или Просторечие как культурный феномен. СПб., 2000.
43. Шмелев А. Д. Русская языковая модель мира. М., 2002.
44. Якобсон Р. Лингвистика и поэтика // Структурализм: «за» и «против». М., 1975.
45. Якобсон Р. Работы по поэтике. М., 1987.
46. Яхина Д. И. Образные средства как способы преодоления конфликта в сфере обиходно-бытового общения // Проблемы речевой коммуникации. Саратов, 2012. Вып. 12.
