CC BY
43Ошибка! Неверная ссылка закладки.
УДК 8. 82.0
Бурцева Ж.В.
к. филол. наук, с.н.с. отдела фольклора и литературы Институт гуманитарных исследований и проблем малочисленных народов Севера
ФИЦ ЯНЦ СО РАН, РР1: 10.24411/2520-6990-2019-10776 ТОПОСЫ КАК РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ ПРОСТРАНСТВА В ЛИТЕРАТУРЕ МАЛОЧИСЛЕННЫХ
НАРОДОВ СЕВЕРА
Burtseva Zh.V.
PhD in Philology, Research Fellow, the Institute for Humanities Research and Indigenous Studies of the North Russian Academy of Sciences Siberian Branch
TOPOS AS A REPRESENTATION OF SPACE IN THE LITERATURE OF THE INDIGENOUS
PEOPLES OF THE NORTH
Аннотация
Статья посвящена исследованию категории топоса с точки зрения геокультурного прочтения текста. В статье рассматриваются особенности ключевых топосов как геокультурных образов пространства Крайнего Севера (тундра, тайга, река, горы, кочевье как топос пути). Описание северных территорий и образов в художественной интерпретации наполнено самобытным знаково-символическим смыслом, связанным с локальной мифологией, сакральной географией.
Abstract
The article is devoted to the study of the category of topos in terms of geocultural reading of the text. The article discusses the features of key topos as geocultural images of the Far North (tundra, taiga, river, mountains, nomad as a path topos). The description of the northern territories and images in an artistic interpretation is filled with a distinctive symbolic meaning associated with local mythology, sacred geography.
Ключевые слова: топос, пространство, образ, литература малочисленных народов Севера, Крайний север.
Key words: topos, space, image, literature of the indigenous peoples of the North, Far North.
Исследование топосов с точки зрения геопоэтического или геокультурного освоения пространства относится к числу наиболее перспективных направлений современного литературоведения. Пространственные образы (по-другому их называют локусами) в совокупности всех своих значений образуют семантическое поле интегрирующего их топоса. Понятия «топос» и «локус» не являются тождественными, но находятся в отношениях строгой иерархии.
Под топосами понимаются «открытые» и «крупные» пространственные единицы (Ю.М. Лотман [8], В.С. Баевский [1], Н.Э. Марцинкевич [9] и др.), а локусы - как структурные элементы топоса отражают не абстрактное пространство в целом, а «конкретное место действия» в данном континууме. В данной статье мы используем топос в рамках понятия «образ пространства», как «язык моделирования» [8], с помощью которого выражаются самые различные смыслы.
Северная литература реализуется путем передачи архаических локальных мифов, один из которых репрезентация ландшафтных форм пространства Крайнего Севера: тундра-авлан, вечнозеленая тайга, кочевые тропинки, замерзшее море, горы, скалы-кадары, каменные скалы-тонмэй, реки, озера, болота и другие.
Описание природных ландшафтов в Северной литературе, прежде всего, связывается с топосом тундры «далекой, дальней, бескрайней, безбрежной, белой, угрюмой, обветренной, ягельной, дев-
ственной, чистой, безмолвным холодом опаленной». В первом юкагирском романе-трилогии «Ханидо и Халерха» Семена Курилова, эпично повествующем о тяжелом прошлом народов Крайнего Севера, с первых страниц материализуется мифопоэтический и философский образ тундры: «Суровая тундра простирается между сибирскими реками Индигиркой и Колымой. Суровы все тундры, но эта - озерная, самая северная. На что уж холоден Якутск, но он далеко на юге, на севере же
- ледяное Восточно-Сибирское море; сам батюшко земной Полюс холода соседствует с этим краем -он рядом, в пятистах километрах. Если кто-нибудь говорит, что мороз в их местах - как огонь, а ветер
- как нож, то он просто не знает, что такое мороз и ветер, - он не бывал зимой в колымской и алазей-ской тундрах... Но край этот - вовсе не вымерзшая пустыня. Напротив, обжит он давно, очень и очень давно.» [6, с. 3].
Автор подчеркивает, несмотря на белое и суровое безмолвие тундры, край с незапамятных времен обжит «оленными людьми», «которые первыми ступили на студеные берега и вечно продуваемые жгучими ветрами льдины арктических широт и с внешним миром не имели никакой связи» [4, с. 3].
Место действия в романе «Ханидо и Халерха» разворачивается в колымской тундре, а именно близ озёр Большое и Малое Улуро, в которой издревле юкагирский тордох соседствует с чукотской ярангой и эвенскими чорама дю. Образ «ко-
<<ШУШетиМ~^®У©Ма1>#2Щ47)),2(0]9 / Ошибка! Неверная ссылка закладки.
чующего тордоха» в тундре часто встречается в творчестве юкагирских авторов, который символизирует истоки родной культуры. Так, в поэзии юкагирского поэта Улуро Адо, называющего себя «ойкуменцем из глухой окраины Земли», образ «тордоха деревянноногого» олицетворяет отчий дом, который кочевал в древней тундре «много зим и много лет, истязали его пинками свирепые бури, исступленные ливни, прошивали его раскаленные стрелы, разящие копья и оленем израненным он падал на белый наст и снова вставал» [5, с.12]. Изображение «тордоха» получает метафорический смысл, выражающийся в мотиве бесконечности, вечности, возрождения. «Тордох» как замкнутый локус имеет подвижные динамические границы, потому что внешнее пространство тундры и внутреннее пространство тордоха представляются едиными, неделимыми, изображенными в неразрывном эмоциональном потоке.
Эвены же тундру называют по - своему «авлан». Происхождение ламутского рода связывают с бескрайней тундрой - бесконечной снежной равниной, когда не было ни деревьев, ни тальников, ни даже карликовых кустов. Топос тундры реализуется в мифологической модели прародины и дома как открытого, необъятного, бесконечного пространства, которое отражает систему отношений человека и природы. Сакральным центром рождения рода предстает тундра в древней ламутской легенде, повествующей о временах, начало которых никто не помнит и удачливом охотнике по имени Ламут. «Кочевал он по всей тундре от одного озера к другому. Зимой путешествовал очень далеко, по богом забытым местам, о которых даже не ведали его сородичи. Возвращался с богатой добычей, привозя оленину, сохатину и вкуснейшее мясо уямкана - снежного барана. Никто не мог сравниться с ним в охотничьей удаче. Только он один мог выдерживать дальние кочевки в погоне за сокжоем или сохатым. Отовсюду к нему тянулись сородичи, чтобы кочевать с ним по необъятной тундре. Так и образовался небольшой, но крепкий народ [3, с. 4].
Бесконечность топоса тундры и пролегающего по ней пути кочевника составляет характерный и специфический для северной культуры хронотоп. «Кочевье» тождественно топосу пути, дороги, в том числе и жизненному пути, отражает специфику северного менталитета, существование в природном локусе, плоскостное восприятие пространства и модель северного движения. Эвенкийская поговорка гласит, что «эвенк - это человек шагающий, всю землю обойдет в своих странствиях» [7]. Эвены про себя говорят, что «истинный ламут тот, кто вечно кочует по таежным тропам и снежным перевалам и черпает силы у седых гольцов» [3]. Юкагиры-одулы, обращаясь к своему роду взывают: «Нявалданне! Племена юкагиров в кочевниках были всегда, мы со старого озера к новому озеру шли» [5].
Пространственная репрезентация «кочевья» как главной категории регионального самосознания характеризуется с топосами простора и без-
граничности (бескрайняя тундра, вечная тайга, огромная река, кочевые тропинки, величественные горы), открытости (воздух, небо), длинного пути в свободном пространстве.
Топос «тайга», как и «тундра», с одной стороны, отображает гармоничную природную модель дома и хранилище древних традиций, аксио-логически передающую память о прошлом. «А он возвращался в тайгу, собирался жить здесь и не хотел нарушать того, чему его учили те, кто считал тайгу родным домом. Ведь родившись в тайге, я и должен был расти в тайге, чтоб быть тем, кем должен был быть» [7, с.12]. С другой - тайга является живым суверенным и наказывающим существом, взвешивающим злые и добрые дела. «У каждой горы, реки и озера есть свой хозяин-дух. И если ты не сделал ничего плохого тайге, тебе не нужно бояться их. Не думай, что тайга безлюдна и пуста, это у людей так устроены глаза, что многого не видят» [7, с.12].
Все образы и мотивы взаимосвязаны и переплетены между собой. Традиционно топосы «река», «горы», «скалы-кадары» содержат глубинные мифологические, архетипические и бытийные смыслы, являются элементами сакральной топографии и всегда предстают как одушевленные существа. Источниками сюжетов в Северной литературе часто выступают легенды, мистические предания, сказания, фольклорные версии происхождения народа, рек, озер, гор, что является информативным способом изучения местности. Так, одна из величественных, пугающих, холодных северных рек Колыма, о которой сложено много песен, сказок, легенд и рассказов, сравнивается с прекрасной женщиной, которая вырастила множество рыбных детей-притоков, около тридцати пяти речек, тем самым сильно помогла людям. «Рядом была Колыма - Кулума по-чукотски, по-якутски, по-ламутски и по-юкагирски. Колыма... Она некогда была молодой. Она родилась где-то в далекой тайге, среди гор, и никто ее за речку настоящую не считал. Петлял ручеек этот между камней, пропадал в болотах. Он боялся пересохнуть, пропасть - и потому стал искать море-бабушку. Как всякое юное существо, Колыма сильно петляла в жизни и в поиске. И не заметила она, как повзрослела и как стали появляться у нее дети. Очень доброй была река к людям - и потому детей своих она называла самыми лучшими именами, а учила их только добру» [6, с. 69].
Топос реки имеет черты нарративного концепта, несущего сюжетообразующие функции, например, роман А. Кривошапкина «Голец Тон-мэй» начинается с ламутской легенды, в которой сказочный мотив превращения или перевоплощения реализуется в образе реки. «В начале лета, когда тополиные леса и тальниковые рощи по обоим ее берегам одеваются в нежный зеленый наряд, а поляны покрываются ярко-пестрым цветочным ковром, речка Тонмэйчэн превращается в юную девушку-ламутку дивной красоты» [3, с.3]. Превращение реки в девушку в структуре романа служит сюжетной основой и символом рода.
Литературу народов Севера отличает особенный способ мифологического антропоморфного постижения природного мира, который соотносим с самим актом мифотворчества. Кульминацией этого процесса является способность человека достигать наивысшей степени отождествления себя с природой, постигать полноту бытия в чутком соединении прошлого, будущего и настоящего, объяснять любое природное явление посредством легенды. В этом смысле можно заключить, что рождение уникальных локальных или региональных мифов берет начало в географическом восприятии реального пространства. Рождение магического реализма начинается в отражении «чудес» и «тайн» реальных мест, наличие необъяснимого и сверхъестественного в реальном пространстве. Все авторы-северяне Якутии выстраивают свои художественные миры, наполненные фольклорным нарративом и эпическими сюжетами, как онтологическую проблему взаимодействия топосов как образных категорий и реальных географических мест.
Список литературы
1. Баевский В.С. К поэтике пространственно-временных отношений у Фета, Блока и Пастернака
// Пространство и время в литературе и искусстве. Конец XIX - XX век: методич. материалы по теории литературы. - Даугавпилс: Даугавп. пед.ин. -т им. Я.Э. Калнберзина, 1987. - С. 4-6.
2. Булгакова А.А. Топика в литературном процессе: учебное пособие. - Гродно: ГрГУ, 2008.
- 107 с.
3. Кривошапкин А.В. Голец Тонмэй. - М.: Вече, 2019. - 352 с.
4. Кривошапкин А.В. Оленные люди. -Якутск: Бичик, 2013. - 341 с.
5. Курилов Г.Н. - Улуро Адо. Монолог аборигена Арктики. - Якутск: Бичик, 2011. - 80 с.
6. Курилов С.Н. Ханидо и Халерха/пер. с юкагир. Р. Палехова. - М.: Сов. Россия, 1988. - 623 с.
7. Кэптукэ Г. Рэкет по-тунгусски // Полярная звезда. 1990. - № 3. - С. 14 - 45.
8. Лотман Ю.М. Структура художественного текста. - М.: Искусство, 1970. - С. 280.
9. Марцинкевич Н.Э. Понятие топоса как литературоведческая проблема// Славянсшя лтгара-туры у сусветным кантэксце: матэрыялы навуко-вай канф., Мшск, 1999: у 2 ч. - Минск: БГУ, 1999.
- Ч. 2. - С.104 - 107.
