CC BY
28
УДК 82-31 НОВИКОВА В.Г.
доктор филологических наук, доцент, профессор кафедры зарубежной литературы, Нижегородский государственный университета им. Н.И. Лобачевского E-mail: wnovikova@mail.ru
UDС 82-31 NOVIKOVA V.G.
Doctor of Philology, Professor at the Department of the Foreign Literature of Nizhny Novgorod State University
E-mail: wnovikova@mail.ru
ТОПОС ГРЕЧЕСКОГО ОСТРОВА В ЛИТЕРАТУРЕ ВЕЛИКОБРИТАНИИ ХХ-ХХ1 ВЕКОВ THE TOPOS OF THE GREEK ISLAND IN THE LITERATURE OF GREAT BRITAIN OF THE XX-XXI CENTURIES
Статья посвящена топосу греческого острова в английском романе двадцатого века, рассматриваемому как утопическая конструкция. Его формирование относится к десятилетиям между двумя мировыми войнами, периоду распада традиционной системы ценностей. Первым создателем романов, путевых очерков, эссе, в которых создаются образы греческих островов, объединяемых в целостный топос, называется Лоуренс Даррелл. Его творчество породило новую «островоманию» в культурной жизни Великобритании. Этот культ обнаруживает свою жизнеспособность и в 50-60-е годы. Вершинным произведением в этом плане становится «Волхв» Джона Фаулза. В десятилетия на рубеже двадцатого-двадцать первого веков остров бесконечно повторяется в значительном ряде произведений, становится одной из формул, обеспечивающих востребованность у читателя. Однако это не снижает качество самого топоса, поскольку сохраняются его основные параметры утопической модели бытия.
Ключевые слова: топос, греческий остров, современная английская литература, Лоуренс Даррелл, Джон Фаулз.
The article offers a topos of Greek island are articulated as Utopias. It has formed between two world wars when traditional value system was destroyed. Lawrence George Durrel was the creator of this topos by his novels, travelogs, essays. His works created island mania in cultural life of the Great Britain. The topos of the island explores and creates new forms in the 50-60 decades. Fowles^s novel 'The Magus' became a masterpiece. At the turn of the twentieth-twenty-first centuries, this topos is endlessly repeated in a long series of literary works. It becomes a stamp which guarantees benevolent perception of readers. The idealizing qualities of the topos are preserved. It continues to keep the ideal model of being.
Keywords: topos, Greek island, modern English literature, Lawrence George Durrel, John Fowles.
Все более очевидное в литературном процессе ХХ века тяготение авторов к практике использования формул, клише, общих мест заставило исследователей расширить границы толкования термина «топос», введенного в научный оборот Э.Р. Курциусом. Последний определял его как «общее место», возникшее в античной литературе и бытующее в последующей европейской словесности [5]. В начале ХХ1 века, в период господства формульной литературы, обретает особый смысл отличие топоса от формулы. В свое время Ю.М. Лотман логично трактовал топос как «пространственный континуум текста, в котором отображается мир объекта» [6, с. 280]. Ф.Н. Двинятин в статье «Формула или топос», в соответствии с требованиями времени, существенно расширяет эту трактовку в сравнении топоса с формулой: «Во-первых, топос, как правило, представляет собой более обширное и менее четко структурированное общее место, с большим объемом лексической и грамматической периферии, с большим набором возможностей для конкретных реализаций. Во-вторых, топосу присуща большая, чем у формулы, концептуальность в изобразительности и выразительности: топос всегда или почти всегда активно участвует в моделировании литературной реальности и ее осмыслении, вводя в текст
клишированные, но богатые смыслом и подтекстами описания героев и их душевных движений, формулировки «бродячих» идей, именования устойчивых элементов картины мира» [2, с. 67]. Смыслообразующими центрами литературного произведения являются не формулы, так или иначе бесконечно воспроизводимые массовой литературой, но именно топосы. Здесь следует согласиться с мнением А. И. Жеребина, который полагает, что в таком случае речь идет «не столько о нормативных константах риторического типа, сколько об архетипических формах художественного мышления, которые варьируются и медленно видоизменяются под воздействием глубинных, тектонических сдвигов в культурном сознании» [3, с. 291].
Целью данной статьи является исследование значения топоса греческого острова в английской литературе ХХ-ХХ1 веков. В данном случае речь идет не о перечислении всех произведений, так или иначе связанных с Грецией или конкретно с ее островами, а о тех тенденциях, которые с изображением этих островов связаны.
Безусловно, особое значение приобретает хронология, то есть последовательность исторических условий Великобритании, в которых появляются эти произведения. Формирование топоса следует отнести к 20-30-м
© Новикова В.Г © Novikova V.G.
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
годам ХХ века. Десятилетия между Первой и Второй мировыми войнами известны как время распада традиционной системы ценностей. В той или иной мере после Великой войны синдром «потерянного поколения» присущ любой европейской стране и, в очень существенной мере, - Великобритании. Кроме этого, в стране ощущается кризис тех идей социализма, с которыми в значительной степени были связаны позитивные социальные ожидания в среде английских интеллектуалов. В целом, очевидна постепенно осмысляемая в течение межвоенных десятилетий утрата некоего утопического идеала, без которого невозможно существование национального социума. Нам представляется, что перенесение действия на греческий остров связана именно с потребностью выстраивания определенной мифологической конструкции, исходя из того соображения, что миф - это целостная модель мира, гармония, в которой непременно есть место для устойчивого полноценного существования отдельного индивида. Эта модель выстраивается английскими авторами в межвоенные десятилетия и достигает своего вершинного состояния в 50-60-е годы.
Основанием для такого понимания греческого острова является, во-первых, идея о необходимости возвращения к ситуации доиндустриального мира. Предпринятая еще в Х1Х веке Д. Рёскиным критика индустриализма буржуазного общества, его убеждение в том, что викторианцы стали свидетелями разрушения единства человека и природы, были не только воспоминанием о традиции Вордсворта, Саути, Кольриджа, но призывом к ее сохранению в смысле возврата от индустриального рабства к романтической свободе личности.
Его последователи, прерафаэлиты, и, прежде всего, Уильям Моррис, воспринимают возвращение к доинду-стриальному миру как панацею для своего поколения. Их идеи производят сильное впечатление на тех, кто живет на рубеже Х1Х-ХХ веков. Кстати, именно вследствие этого впечатления Стивен Грэхем, журналист и писатель, обнаруживает в 1913 году глубинное родство своей страны и России: «Русские живут той жизнью, какой желал Рескин для англичан, какой он пытался убедить их пожить. Русские послушно религиозны, по-настоящему уважительны к старшим, верны земле, которую пашут, довольны своей старой материальной культурой, не используют механизмов и фабричных вещей, а изготавливают все, что им нужно, сами, в основном из сосны. Они абсолютно цельны, никогда ниоткуда не "выпадают", как то бывает с англичанами» [1]. В первой трети ХХ века мотив отказа от дегуманизирующе-го влияния индустриального общества и возвращения к естественности и спонтанности жизни остается важным в общественном самосознании, а образ жизни греков на островах корреспондирует с живущей к тому времени уже более полувека тоской по доиндустриальности.
Во-вторых, пространство греческого острова оказывается созвучным тому культу «живописного» (picturesque) и «возвышенного», который был свойственен английской культуре. Идея «живописного» впервые от-
четливо формулируется Уильямом Гилпиным в трактате «Три очерка: о живописной красоте, о живописном путешествии и о зарисовке пейзажа» (1792), где под «живописным» понимается не только единое пейзажное пространство, но и особый стиль жизни и даже особая философия слияния с миром [14]. У Хэзлит в трактате «О живописном и идеальном» (1821) объясняет: «Естественное в видимых объектах - то, что обычно представляется чувствам: живописное то, что, выделяется и концентрирует внимание некоторой поразительной особенностью. Живописное основано на принципах различия или контраста; идеальное на гармонии и продолжительности эффекта: первое - на неожиданности, второе - на том, что удовлетворяет ум; тот определен избытком формы, другой концентрацией чувства» [15]. Обратим внимание на то, что уже к началу Х1Х столетия создана традиция потребности в «эффекте неожиданного», которым в «живописном» дополняются и без которого невозможны «прекрасное» и «возвышенное», складывается умение видеть прекрасное в неожиданном, что свидетельствует о преимуществе интуиции над логикой разума .
Само слово «picturesque» трактуется оксфордским словарем не только как charming or quaint (очаровательный или странный), но и strikingly graphic or vivid (поражающе наглядный), having pleasing or interesting qualities (имеющий качества, доставляющие удовольствия или интересные). Обнаружение специфики искусства в том, чтобы пронизывать все стороны существования человека, создавать художественную ценность мгновения обыденной жизни, свойственное всем европейским теоретикам и практикам ар-нуво, в английской традиции явно связано с категорией живописного и, в том числе, с практиками ландшафтного дизайна в культуре Великобритании. В этом контексте понятно, что греческий остров для англичанина открывает пространство естественной живописности.
Код живописного позволяет развить и еще одну проблему - реализации творческого потенциала личности. Соответственно, в-третьих, жизнь на греческом острове способствует проявлению артистизма, того умения восприятия и самого образа жизни, которое позволяет сделать эту самую жизнь произведением искусства, а человеку оказываться способным на прозрения, не возможные в другой обстановке. Культ артистизма был окончательно сформирован практически исключительно в эдвардианскую эпоху, десятилетие накануне Первой мировой войны. В нем аккумулируются вышеназванные качества, синтезируясь с культом творческих стратегий, присущих последующим модернистским практикам, с их очевидным интеллектуализмом, провоцирующим обильное цитирование, аллюзии и т.д. Культура Древней Греции оказывается в этом случае неоценимым претекстом.
В 20-е годы открывает Грецию в указанном смысле Эдвард Морган Форстер. Н.П. Михальская в статье «Рассказы в художественной системе Э.М. Форстера» (1978) называет писателя продолжателем «кольриджи-
анской традиции» в литературе Англии, которая противостоит той, что берет начало от Бентама. Бентам и Кольридж воплощают два начала в английской литературе - «прозу и поэзию», «анализ и творческий синтез» [7, с. 92]. Она справедливо отмечает, что присущее Форстеру «двойное видение» является результатом его представлений о «двойном существовании», гармонии сочетания реального и идеального. В четырех рассказах («Смятение», «Дорога из Колона», «По ту сторону изгороди» и «Вечное мгновение») организующим центром является момент прозрения героя, то «вечное мгновение», в котором раскрываются потенциальные возможности личности. Для их героев наибольшую ценность в жизни имели те счастливые и неповторимые мгновения, связанные с пребыванием в Греции, в которые им суждено было познать истинные ценности бытия [7, с. 95].
Л.И. Сероменко, исследуя греко-италийские образы и мотивы в новеллистике Форстера, отмечает, что «Форстер восхищается естественными формами античной жизни, одухотворенным отношением древних к природе, так ярко воплотившимся в их мифологии, стремлением их к красоте и гармонии форм... В современных итальянцах и греках, благодаря «гению места», Форстер в известной мере усматривает отблеск античной цельности и гармонии, и это побуждает писателя столкнуть своих персонажей на средиземноморской почве, где последние испытываются на восприимчивость живой природы, искусства ... художественный мир природы у Форстера нередко приобретает условный характер, в значительной мере создаваемый обильной мифологической образностью и реминисценциями из области античной литературы и искусства»[10, с. 13]. Добавим, что подобный смысл обретает Греция и в романе Фрэнка Лоуренса Лукаса «Речной поток», написанном в 1926 году, но скорее в качестве фона повествования.
Греческий остров как основное место действия романа появляется в английской литературе в 30-е годы ХХ века. В это время написаны первые романы Лоуренса Даррелла «Весна Пана» (1937) и «Черная книга» (1938). С этого момента греческие острова займут особое место в жизни и творчестве писателя. В первом из названных романов два рассказчика: один находится на острове Корфу, а другой - в Лондоне. Действие второго происходит на вымышленном острове, в Ионическом море, где-то между Патрасом, Кефалонией и Итакой. В то же время остров напоминает Корфу, в соответствии с его картой, обозначенной в тексте романа. Группа экспатриантов из Великобритании и России наслаждается весной. Каждая глава написана с точки зрения одного из персонажей, не только представляя его или ее историю, ведущую к их прибытию на остров, но и в каждом случае индивидуальный стиль повествования.
После войны он посвятил греческим островам три книги: «Келья Просперо» - об острове Корфу (1945), «Размышления о Венере Морской» - об острове Родос (1953) и «Горькие лимоны» об острове Кипр (1957). В этот же период его брат, Джеральд Даррелл начинает
свою знаменитую «греческую» трилогию: «Моя семья и другие звери» (1956), «Птицы, звери и родственники» (1969) и «Сад богов»(1978). Лоуренс Даррелл находил особую связь между природой Греции, ее пейзажем, открывающимися взору перспективами и ментальностью греков. Он пользуется понятием «духа места».
Для писателя Корфу (в тексте греческое название Керкира) - это остров, наполненный мифологическими аллюзиями, которые становятся составляющими «духа места» Но главной из них становится отсылка к пьесе Шекспира «Буря», поскольку, по мнению Лоуренса, именно Корфу был тем волшебным островом, где укрывается владеющий магией изгнанник Просперо. Влияние «Кельи Просперо» на современников было велико: книга Лоуренса Даррелла воскресила интерес англичан к Греции и породила своего рода «островома-нию». Подробно рассматривая в своем диссертационном исследовании (2012) эту тему, И.Г. Савельева приходит к следующим выводам: «В травелогах Даррелла нашли отражение ключевые воззрения автора: прочная взаимосвязь и взаимовлияние человека и места; «дух места» как способ увидеть истоки культуры и национального характера; остров как особый локус, удовлетворяющий тягу к уединению и изоляции; остров как место инициации, способствующее раскрытию творческого потенциала личности; остров как поиск утопии; греческий остров как путь к эллинофильству, стремлению понять Грецию прошлого и настоящего и др» [9, с. 6].
Исследователь полагает, что истоки островомании и эллинофильства Даррелла в значительной степени определены его восторженным отношением к греческому пейзажу. «В своем творчестве Даррелл использует прием цветописи, создавая так называемые «словесные» пейзажи. В описаниях окружающего ландшафта автор активно использует приемы живописи, скульптуры, архитектуры и других видов изобразительного искусства. Используя те или иные цветообразы, писатель с их помощью мастерски передает атмосферу каждого из островов» [9, с. 16 ]. Внимание к пейзажу подчеркивает и само название книги о Керкире (Корфу): «Prospero's Cell: A guide to the landscape and manners of the island of Corcyra [Corfu]»
Образ греческого острова в творческом наследии Лоуренса подтверждает идею, высказанную Д.М. Соболевым в статье «Топофилия»: Культурная география как жанр современной художественной прозы». Этот автор полагает, что тип художественной прозы, в котором репрезентация пространства является одной из наиболее значимых литературных целей, может быть назван «романом места», или «топофилической прозы». Соболев указывает, что «в то время как «путешествие» является одним из старейших литературных жанров, то-пофилическая проза появляется только в середине XIX века» и ее появление обусловлено «существенными изменениями в самой «эпистеме» восприятия и литературной репрезентации пространства [11].
Очевидно, именно Лоуренсу Дарреллу удалось увлечь своей страстью к пространству греческого
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
острова своих современников и последователей, из которых первое место занимает, несомненно, Джон Фаулз. Знаменитый английский писатель, признанный классиком при жизни, был эллинофилом. В своей эссеистике («Греция», «Что стоит за «Магом», «Острова»), романах «Коллекционер», «Женщина французского лейтенанта», «Мантисса»; философское сочинение «Аристос» он обращается к греческому наследию. Но особое место в его творчестве и в контексте данного исследования занимает роман «Волхв».
А.А. Павлова, посвятившая свое исследование непосредственно Греции в прозе этого выдающегося писателя ХХ века, указывает, что «Фаулз называл Грецию своей второй родиной и многократно обращался к образам и мотивам греческой культуры, восхищаясь своеобычностью греческого ландшафта, делился воспоминаниями о годах своей молодости, проведенных на одном из островов Греции, последующих путешествиях по стране, нашедших отражение в творчестве писателя. Интерес Фаулза к Греции проявился как вследствие личных впечатлений от пребывания в стране, так и в результате его глубокого увлечения древнегреческой мифологией, философией (особенно философией Гераклита), творчеством античных авторов (прежде всего, Гомера), поэзией XX в.: К. Кавафиса, Г. Сефериса, Я. Рицоса, О. Элитиса» [8, с.1 ].
При этом А.А. Павлова подчеркивает, что эллинистическая традиция для Фаулза определена Л. Дарреллом, а «в даррелловском восприятии Греции важны, в первую очередь, не история, не миф, а скорее пейзаж и атмосфера» [8, с. 8 ].
Исследователю удалось в связи с этим обозначить важнейшую доминанту эллинистической концепции Д. Фаулза. Это «греческий свет» - неотъемлемая часть греческого пейзажа. «Писатель приходит к выводу, что развитие величайшей культуры греков было «всего лишь результатом воздействия пейзажа и света на людей восприимчивых». По Фаулзу, именно свет несет в себе всю красоту и истину, все загадки древнегреческой культуры. У Фаулза идея света напрямую соотносится с идеей национальной самоидентификации. По мнению писателя, не всем нациям повезло так, как грекам: есть нации, которые обделены светом. Так, свет определенно является чуждым, несвойственным для англичан» [8, с. 10-11].
Однако последнее утверждение вполне можно опровергнуть. Пристрастность к солнечному свету обнаруживается в английском искусстве на протяжении столетий и, очевидно, всегда ассоциируется с неким идеальным началом. Применительно к литературному процессу ХХ века в качестве наиболее ярких примеров можно привести наполненную импрессионистическими «потоками света и воздуха» интерлюдию «Последнее лето Форсайта» из цикла «Сага о Форсайтах» Джона Голсуорси, солнечные сцены «Возвращения в Брайдсхед» И. Во. В этот ряд можно поставить изображение летних дней в усадебных сценах романов В. Сэквилл-Уэст «Эдвардианцы», про-
изведений П. Вудхауза. Как образцы идеального бытия на рубеже ХХ-ХХ1 веков они цитируются в романах Й. Макьюена «Искупление», «Детская книга» А. Байетт и многих других. В «Волхве» эффект светоносности автор создает живописными средствами, вызывающими ассоциации с творчеством английского художника Тернера. Современники Джозефа Мэллорда Тернера называли его живописцем «золотых видений, великолепных и прекрасных, хоть и не имеющих субстанции». В. Стасов писал о нем: «Он задумал изобразить солнце, солнечный свет и солнечное освещение с такою правдою, какой до него в живописи еще не бывало и добивался передачи солнца во всей его лучезарности» [12, с. 39]. Таким образом, свет греческого острова оказывается не только не чуждым англичанину, но символизирующим для него идеальное состояние мира.
Возможно, именно «светоносность» романа «Волхв» делает это произведение столь притягательным для соотечественников писателя, позволяет отнести его к классике английской литературы. Здесь воссоздается образ острова Спецес, посещенного Фаулзом и воплощенного им в названном романе, написанном в 1966 году и потребовавшем переделки в новой публикации 1977 года. Одним из центральных персонажей романа «Волхв» является владелец виллы по имени Кончис, который создает для героя-повествователя, Николаса целый ряд испытаний. Он организует нечто похожее на театральные постановки, в которых участвуют многие персонажи. Сам Кончис называет их mise en paysage. Здесь автор объединяет слова "мизансцена" и "пейзаж". Это доступно лишь "homme sensuel" (тонко чувствующему человеку). Таким образом, появляется понятие о человеке, которому открыт "золотой ореол бытия", т.е. который создает свою жизнь как произведение искусства, и, следовательно, которому доступно искусство театра в самом глубоком смысле этого слова.
"Мизанпейзажи" романа наполнены светом. Повторимся, свет - одно из ключевых слов романа. Николас говорит о Фраксосе (вымышленное название острова): "У меня перехватило дух, когда я впервые увидел, как он плывет в лучах Венеры, словно властительный черный кит, по вечерним аметистовым волнам, и до сих пор у меня перехватывает дух, если я закрываю глаза и вспоминаю о нем" [13, с. 53]. Это "лазурный, изумительно чистый мир", где есть "тимьян, розмарин, разнотравье; кустарники с цветами, похожими на одуванчики, тонули в лучистой синеве неба"; "беззвучный лепет искрящейся синей воды на камнях, замершие деревья, мириады крылатых моторчиков в воздухе, бескрайняя панорама молчания. Я дремал в сквозной сосновой тени, в безвременье, растворенный в природе Греции" [13, с. 71, 82].
Островная Греция особенно привлекала писателя. «Подобно Л. Дарреллу, Фаулз был настоящим «ислома-ном» - писателя всегда притягивали остров а, завораживала островная природа. Фаулза интересуют, прежде всего, «взаимоотношения» человека и острова. Он задается вопросом, насколько глубоко острова способны
проникать в личное и общественное воображение и формировать его. Воздействие острова на человеческое сознание, эту неразрывную связь, Фаулз объясняет родством человека и острова», - справедливо утверждает А.Павлова [8, с. 12-13]. Фаулз улавливает тончайшие нюансы этого процесса и передает их в своем романе "Волхв".
Напомним, выше 50-60-е годы нами были названы вершинными в плане формирования топоса греческого острова. Этому историческому периоду, для которого характерен последний перед «состоянием постмодерна» взлет исторического оптимизма, присуще и стремление создавать утопические модели, ярким примером которых является фаулзовский Фраксос. В частности, в 50-60-е годы работает с греческим пространством Мэри Стюарт. Особенно очевидно сходство ее романа «Это странное волшебство» (This Rough Magic, 1964) с «Волхвом» (напомним, первая его редакция создана в 1966 г.). Конструкция названного произведения Стюарт также построена на «Буре» Шекспира как на претексте, определяющем волшебную атмосферу места действия -греческого острова, характеры героев, мотивацию сю-жетообразующих поступков. Роман обладает той же светоносностью в мизанпейзажах. Натуры положительных героев, и англичан, и греков артистичны в самом широком смысле этого слова. При том, что англичане обретают артистизм, синтезируя интеллектуальные традиции своей страны и греческую культуру, а греки обладают им от рождения.
Понимание рассматриваемого топоса в английской литературе неотъемлемо от темы свободы человека, борьбы за нее и соответствующего типа героя. Еще одно ключевое слово романа «Волхв» - "элефте-рия": "Элефтерия - свобода. Она была твердыней, сутью - выше рассудка, выше логики, выше культуры, выше истории. Она не являлась богом, ибо в земном знании бог не проявлен. Но бытие непознаваемого божества она подтверждала. Она дарила вам безусловное право на отречение. На свободный выбор. ..Она отвергала нравственность, но рождена была скрытой сутью вещей; она все допускала, все дозволяла, кроме только одного - кроме каких бы то ни было запретов" [13, с. 479 ]. В ретроспективах романа эта тема связана прежде всего с фашизмом. Греция захвачена немецкими войсками. Фашисты осуществляют на острове Фракос карательную операцию. На ветвях чинары "висели три трупа, в тени бледные, жуткие, будто гравюры Гойи. Нагое тело двоюродного брата с кошмарной его раной. И нагие тела сестер. С выпущенными кишками. Живот у каждой распорот от грудины до лобка, внутренности вывались. Куклы без начинки, что покачиваются под полуденным ветром" [13, с. 475]. Какие ценности может сохранить человечество, позволившее себе все это, спрашивает автор. И отвечает: «Все мое поколение было ослеплено подвигами горстки одиночек, сражавшихся бок о бок с мужественными бойцами греческого Сопротивления с 1939 по 1945 год. Аура современных героев каким-то образом оживила и украсила позолотой
наши грезы о тех прекрасных собою, смелых и богоподобных andarte и их подругах, которые когда-то обитали на горе Олимп» [13, с. 475].
Существует целый ряд романов, в которых английские авторы раскрывают тему борьбы с фашизмом в повествованиях, связанных именно с греческими островами. Одним из первых становится «Дело чести» Дж. Олдриджа, опубликованный в 1942 году. На основании собственного опыта военного корреспондента писатель пишет о пилоте Королевских военно-воздушных сил Великобритании, ведущим бои в небе над Грецией, островом Крит, Северной Африкой. Эта тема продолжена в романе «Морской орел» (1944), действие которого также связано с островом Крит, борьбой участников Сопротивления. Здесь объединяются боевой дух австралийских пилотов, оказавшихся на острове после победы немецких захватчиков, и вечная жажда свободы и готовность к подвигу во имя нее самих греков. Отдает дань героической теме и упомянутая Мэри Стюарт («Мой брат Майкл», 1959).
Сформировавшийся в 20-30 годы в английской литературе топос греческого острова получает свое развитие в 50-60-е годы ХХ века. Следующим этапом его функционирования становятся завершающие десятилетия этого века и первые два следующего, ХХ1. Этот период, названный постмодернистским, в любой национальной литературе характеризуется усложненной поэтикой произведений, обилием цитирования, использованием интеллектуальной игры, etc. В целом подобный подход к форме произведения связан с установкой на принципиальную деидеологизацию художественного произведения, связанную с «недоверием к великим идеям прошлого» (Ф. Лиотар), соответственно, с бесконечными интерпретациями и переинтерпретациями архетипичных форм мышления и национальных кон-цептосфер. Подобная установка приводит к тому, что топосы превращаются в формулы. В зависимости от литературного дарования и мастерства они оказываются либо штампами, гарантирующими доброжелательное внимание читателя, либо обретают новые грани, нюансы именно топоса, уже являющегося неким архетипом национального сознания.
Здесь не ставится задача определить художественное качество того или иного произведения. Но применительно к Великобритании следует подчеркнуть, что даже в эпоху постмодерна большинство авторов все-таки сохраняют стремление к определенным нравственным установкам, что относится и к топосу греческого острова.
Так, действие романа Грэма Джойса «Дом утраченных грез» (2002) разворачивается на острове, где разворачиваются события, явно отсылающие к одному из сюжетов греческой мифологии. По мнению А.Ю. Колесникова, «интерпретируя мифологический сюжет об умирающем и воскресающем божестве, Джойс стремится в мифе отыскать онтологические основания для человеческого существования. Но миф при этом не воспринимается в качестве ролевой модели.
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
Наоборот, часто оказывается так, что предопределённость, заложенная в мифологическом сюжете, требует преодоления. Миф лишь основная канва для сценария жизни, который необходимо написать самостоятельно» [4, с. 200]. Иначе говоря, автор романа стремится создать некий глубинный план, явно дидактического характера.
Нравственный смысл читатель обнаруживает и в дилогии Л. Флеминг «Девушка под оливой» (2013), изданной в России в двух книгах: «Странствие Пенелопы» и «Секрет Пенелопы». Героиня романа в юности предпочла комфорту своей вполне светской, налаженной жизни в Англии «светоносность» культуры Греции, где она впоследствии оказывается в годы Второй мировой войны. Все действие дилогии связано с ее участием в греческом Сопротивлении на острове Крит. Английская аристократка становится медсестрой, обнаруживает поистине героические качества и становится символом Сопротивления. Вся ее жизнь в эти годы, процесс формирования ее личности определяются теми глубинными, вечными качествами греческого народа, которые сохраняются в нем тысячелетиями. Тому же автора принадлежит роман «Последний автобус домой», в котором подлинность существования героини связывается также с Грецией.
Особую группу составляют романы, связанные с тем образом жизни, который ассоциируется с повседневностью обитателей островов. Явное тяготение к эстетизации обыденной домашней жизни, характерное для целого ряда писательниц-англичанок на рубеже ХХ-ХХ1 веков, естественным образом обращает их внимание к греческим островам. Утопическое начало, столь характерное для первого этапа существования топоса, находит свое воплощение в образе идеального Дома. Характерным примером являются романы Розамунды Пилчер. Одна из героинь романа «Собиратели ракушек» (1987) проводит лучший год своей жизни на острове, в доме своего любимого мужчины. Пейзажи, интерьер дома и образ жизни этих двух людей явно идеализированы и раскрывают гармонию их взаимоотношений. Для этой женщины подобное существование оказывается лишь эпизодом в ее жизни, которую она разрушает, возвращаясь в мир делового Лондона. Однако в романе эта сюжетная ситуация оказывается лишь одним из элемен-
тов, входящих в основную конструкцию, призванную показать подлинный мир Дома, который на разных этапах жизни созидает главная героиня романа, Пенелопа Киллинг. Ее способность создать уют в любом месте, предлагаемом ей ситуацией, сады, которые она создает рядом с местами обитания ее семьи, раскрывают возможности ее жизненной энергии, способности к любви, сопротивления давлению обстоятельств. Все элементы ее домашних пространств корреспондируют к образу жизни обитателей греческих островов. Последние могут быть введены в ткань романа, как в «Собирателях ракушек» или в «Сентябре» (1990), или опосредованно присутствовать в качестве подобных характеристик самой способности к артистизму бытия во всем контексте ее творчества.
Топос греческого острова в этом плане особенно очевидно превращается в повторяющуюся формулу в цикле романов, в совокупности определенных как «греческая деревенская серия» (2013-2016) Сары Алексии. Героиня первого из этих произведений «Незаконный садовник» (2013), англичанка, как и сама автор, продает свой дом и покупает домик в греческой деревушке и обретает там свою личную идентичность.
Свидетельством тому, что подобные формулы востребованы массовым читателем стали книги Виктории Хислоп. Первая из них «Остров» (2005) дополняет рассматриваемую формулу (место действия - остров Крит, деревушка Плака) драматической историей любви, разворачивающейся на маленьким островке близ Плаки, Спиналонге, бывшим тогда лепрозорием. Формула «утопия греческого острова» подвергается испытанию в описании трагического столкновения национальных, религиозных, политических сил в романе о событиях на Кипре в 1974 году в романе «Восход» (2014). Эту серию продолжают «Почтовые открытки из Греции» (2016).
На обложке первого английского издания «Острова» было написано: «трогательное пляжное чтение». В определенном смысле эта характеристика подходит для множества подобных произведений, созданных в первые десятилетия нынешнего века. Однако, как следует из генезиса самого топоса, он апеллирует к концептуально важным составляющим национальной культурной традиции, что и предопределяет успех отсылающих к нему современных произведений.
Библиографический список
1. Грэхем С. Непознанная Россия. [Электронный ресурс]. URL: https://litresp.ru/chitat/ru/%D0%93/grehem-stiven/ nepoznannaya-rossiya
2. Двинятин Ф. Н. Формула или топос?// Мир русского слова. 2019. № 2. С. 66-70.
3. Жеребин А. И. Цитата Михайлова из Курциуса и ее обратный перевод // Вопросы литературы. 2011. № 4. С. 290-301.
4. Колесников А.Ю. Интерпретация сюжета об умирающем и воскресающем божестве в романах Грэма Джойса // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2016. № 6. С. 197-201.
5. Курциус Э. Р. Европейская литература и латинское Средневековье: Т.1. М.: Издательский Дом ЯСК. 2021. 560 с.
6. ЛотманЮ.М. Структура художественного текста // Ю.М. Лотман. Об искусстве. СПб.: Искусство. 1998. С. 14-285.
7. Михальская Н.П. Рассказы в художественной системе Э.М. Форстера // Проблемы метода и жанра в зарубежной литературе. М.: Изд-во МПГУ 1978. Вып. 3. С. 91-107.
8. ПавловаА.А. Греция в прозе Джона Фаулза. Автореферат канд. дисс. филол. наук. М., 2010. 20 с.
9. Савельева И.Г. Поэтика путевой прозы Лоренса Даррелла. Автореферат канд. дисс. филол. наук. Коломна, 2012. 22 с.
10. Сероменко Л.И. Новеллистика Эдварда Моргана Форстера: греко-италийские образы и мотивы. Автореферат канд. дисс. филол. наук. М., 2001. 16 с.
11. Соболев Д.М. «Топофилия»: Культурная география как жанр современной художественной прозы // Международный журнал исследований культуры. 2011. 2011. 137 I 4(5). C. 136-155
12. СтасовВ.В. Искусство девятнадцатого века. М.: Государственное издательство «Искусство» 1952. 97 с.
13. Фаулз Д. Волхв. Пер. Б. Кузьминского. М.: Независимая газета. 1993. 736 с.
14. Gilpin W. Three essays: on picturesque beauty; on picturesque travel; and on sketching landscape: to which is added a poem, on landscape painting. Gale EC-CO, Print Editions. 2010. 164 с.
15. Hazlitt W. On The Picturesque And Ideal. [Электронный ресурс]. URL: http://www. readbookonline.net/readOnLine/34883
Referenses
1. Graham S. Undiscovered Russia. [Электронный ресурс]. URL: https://litresp.ru/chitat/ru/%D0%93/grehem-stiven/ nepoznannaya-rossiya
2. Dviniatin F. Formula or topos? // The World of Russian Word. 2019. № 2. Pp. 66-70.
3. Zerebin А. Mikhailov's quote from Curtius and its reverse translation // Voprosy literatury. 2011. № 4. Pp. 290-301.
4. Kolesnikov A. Interpretation of the motif of the dying-and-rising god in the novels of Graham Joyce // Vestnik Of Lobachevsky University of Nizhni Novgorod. 2016. № 6. Pp. 197-201.
5. Curtius E.R. European literature and the latin middle ages: Т.1. M.: Publishers IASK. 2021. 560 p.
6. Lotman Y.M. The structure of a literary text // Lotman Y.M. About art. SPb.: IsdatelstvoIskustvo. 1998. Pp. 14-285.
7. MihalskayaN.P. Short stories in EdwardForster's art system // Problems of method and genre in foreign literature. M.: Publishers MPGU, 1978. Вып. 3. Pp. 91-107.
8. Pavlova А.А. Greece in the prose of John Fowles. Avtoreferat diss. kand. fil. nauk. М., 2010. 20 p.
9. Savelieva I.G. The Poetics of travel prose by Lawrence Durrell. Avtoreferat diss. kand. fil. nauk. Rolomna, 2012. 22 p.
10. Seromenro L.I. Short Stories by Edward Morgan Forster: Greek-Italian images and motifs. Avtoreferat diss. kand. fil. nauk. М., 2001. 16 p.
11. Sobolev D.M. "Topophilia": Cultural Geography as a Genre of Contemporary Fiction // International Journal of Cultural Research. 2011. 137 I 4(5). Pp. 136-155.
12. Stasov V.V. Art of the nineteenth century. М.: Gosisdatelstvo Iskustvo. 1952. 97 p.
13. Fowles J.R. The Magus. Trans. By B. Kusminskiy. М.: Nezavisimaya gazeta. 1993. 736 p.
14. Gilpin W. Three essays: on picturesque beauty; on picturesque travel; and on sketching landscape: to which is added a poem, on landscape painting. Gale EC-CO, Print Editions. 2010. 164 p.
15. Hazlitt W. On The Picturesque And Ideal. [Электронный ресурс]. URL: http://www. readbookonline.net/readOnLine/34883
