CC BY
143
УДК 82-3
ОБРАЗ РОДОСА В ТРАВЕЛОГЕ ЛОРЕНСА ДАРРЕЛЛА «РАЗМЫШЛЕНИЯ О ВЕНЕРЕ МОРСКОЙ»
© Инна Геннадиевна САВЕЛЬЕВА
Московский государственный областной социально-гуманитарный институт, г. Москва, Российская Федерация, аспирант кафедры литературы, e-mail: [email protected]
Жанр травелога занимает особое место в творчестве Л. Даррелла. Однако его путевая проза практически не исследована в отечественном литературоведении. Травелог «Размышления о Венере Морской» посвящен греческому острову Родос. Мы попытались проанализировать, какими средствами писатель создает неповторимый образ острова, а также показать на примере данного произведения, как развивалось представление автора о «духе места», как менялось его восприятие Греции и греческого национального характера. Понимание этих вопросов может являться ключом к пониманию других произведений писателя и его творческого наследия в целом в контексте английской литературы XX в.
Ключевые слова: Лоренс Даррелл; травелог; дух места; национальный характер; Греция.
Путевая проза английского писателя Лоренса Даррелла (1912-1990), прежде всего, представлена циклом так называемых «островных» книг. Травелоги «Келья Просперо» (1945), «Размышления о Венере Морской» (1953) и «Горькие Лимоны» (1957), с одной стороны, отражают историю страстного «романа» писателя с Грецией, и именно с островной Грецией. С другой стороны, эти произведения дают представление об эволюции авторского стиля и становлении Даррелла как зрелого писателя, поскольку с того времени, как он приступил к работе над своим первым травелогом и до выхода в печать последней книги цикла, проходит более двадцати лет. Так, первая книга «островного» цикла «Келья Просперо» была впервые напечатана в 1945 г., но она включает в себя наброски, написанные Дарреллом еще в 1937 и 1938 гг. В ней рассказывается о днях, когда писатель со своей семьей жил на о. Корфу в предвоенные годы.
Все три указанные в начале статьи книги имеют родственную структуру и замысел. В своей путевой прозе Даррелл развивает идею о «духе места» - уникальном своеобразии культуры и национального характера, которые, по мнению писателя, во многом обусловлены ландшафтом и неповторимостью пейзажей того или иного места. Исходя из этих идей, писатель находит возможным говорить о «человеке средиземноморском» и «средиземноморских mœurs», о характере греков метрополии и об «островном темпераменте» [1].
Тем не менее, каждая книга обладает своим настроением и отличается от других по стилю. Так, «Келья Просперо» - небольшой травелог, написанный Дарреллом после его первого серьезного романа «Черная книга» (1938), воспринимается многими исследователями творчества Даррелла как наиболее светлое и легкое произведение, пронизанное духом «пасторальной комедии» [2]. Однако, на наш взгляд, Даррелл и в последующих двух травелогах продолжает обращаться к канонам пасторали. В частности, писатель идеализирует образ деревни и деревенской жизни, но использует пасторальную традицию исключительно как способ подчеркнуть несовершенство окружающего мира, враждебную реальность, которой писатель уделяет значительно большее внимание, чем в своем первом травелоге.
Книга «Размышления о Венере Морской» является отражением опыта и впечатлений писателя, когда он работал офицером по связям с общественностью на греческом острове Родос в 1945 и 1946 гг. Этот траве-лог воспринимается как более мрачная и в то же время более глубокая книга. Хотя это произведение и содержит в себе множество великолепно написанных комических эпизодов (прежде всего выражающих восхищение и любовь писателя по отношению к его друзьям-эксцентрикам), а также множество выразительных описаний пейзажей, одной из главных тем данной книги является изображение бедности и страданий, которые на протяжении всей истории терпят греки, про-
являя поистине героическую стойкость и смелость.
Писатель в этом травелоге сам предстает перед читателем как личность более зрелая, познавшая горечь и разочарования. Результат внутренней духовной работы отразился на самом произведении, и мы можем проследить аналитическую позицию самого рассказчика по отношению ко всему, о чем он повествует.
Еще только начиная свое второе путешествие на греческий остров, Даррелл ощущает тревожность и неуверенность, опасаясь горького разочарования: не окажется ли Греция, какой она запомнилась ему молодому, всего лишь иллюзией, литературным вымыслом, питающимся романтичностью и энтузиазмом юности, плодом праздности и материального благополучия. Даррелл с волнением и надеждой начинает свое новое путешествие в Грецию, отправляясь из Египта на попутном грузовом корабле, который должен доставить его на Родос менее, чем через сутки. Но вместе со штормом, обрушившимся на корабль, на Даррелла нахлынули сомнения и удручающие мысли.
«Меня переполняло столько мыслей, столько надежд в предвкушении новой встречи с Грецией. Я думал обо всех тех письмах, которые получал в последние месяцы - письмах с траурным налетом. «Увидишь, все совершенно изменилось», - говорилось в одном. «Прежнее ушло безвозвратно», - сообщало другое. «Поезжай в Америку», - убеждало третье. И завтра же я сам увижу, не разрушила ли война чарующую атмосферу Греции, окружала ли она по-прежнему ее ландшафты и ее жителей - или мы сами придумали ее когда-то, вполне комфортно там существуя, благодаря валюте, снисходительно подправляя реальность своими фантазиями, претворяя их в дешевое чтиво. Мне предстояло узнать, должен ли я отправить свои чувства к Греции в пыльные уголки памяти вместе с прочими безумными прихотями сердца» [3].
Опасения Даррелла во многом подтвердились. Но то, что почувствовал писатель, было не разочарованием, а скорее «осознанной печалью», как обозначил настроение автора Дж.С. Фрэйзер в своей книге о Даррелле
[2]. Любовь к Греции, ее ландшафтам, ее народу стала у писателя более осознанной,
пронизанной глубоким сочувствием и нежностью. Даррелл больше не стремится идеализировать Грецию. Он теснее знакомится со всеми сторонами греческой островной жизни, в том числе с неприглядными и удручающими. Наблюдения Даррелла свидетельствуют, что бедность местных жителей, повсеместные разрушения и беспорядок, вызванные войной, не уничтожили природное греческое жизнелюбие и доброту. То, как описывает автор своих персонажей, демонстрирует его восхищение «неистребимым греческим гением», истинным национальным характером греков. В каждом местном жителе Даррелл ощущает дух места - то неповторимое своеобразие народа и местности, которое ищет каждый путешественник.
Так, в простом рыбаке, носящем имя Маноли, Даррелл видит «колоритного старого бандита, в голосе, жестах и интонациях которого отражен сам дух Эгейского моря» [3]. Этот старик, чье «тело напоминает древнюю лодку с изъеденными и разбухшими от соленой воды и времени швами», в то же время обладает молодым сердцем и «восхитительно острым» природным умом, который «присущ лишь тем, кто не слишком обременен грамотностью» [3]. По мнению Даррелла, любознательность и интуиция позволяют этому человеку судить о политических и других событиях вернее, чем это может сделать «его английский собрат» [3]. Манеры речи и поведения рыбака, выразительно переданные в травелоге, говорят о его житейской мудрости и простой философии, наполненной неисчерпаемой любовью к жизни.
«Его манера выражаться всегда тяготеет к пословице - единственной литературной форме, с которой он знаком.
- Забери мою бедность, но есть ли у тебя для меня счастье, которое не хуже того, что у меня вот здесь? - прижимает кулак к волосатой груди.
Нет. Он сам создал свое счастье, взрастил его, как базилик в крохотном горшочке, цветущий на подоконнике у него дома, благодаря терпению и горькой гармонии опыта»
[3].
В ряду колоритных персонажей этой книги можно встретить также таких героев, как Мехмет-бей, сосед Даррелла, делец и пройдоха (у Даррелла слова «пройдоха» и «жулик» звучат скорее как комплимент,
одобрение непревзойденной греческой находчивости и хитрости, которая помогает им выживать в самые трудные времена); образованный и гостеприимный настоятель монастыря, страдающий от одиночества; эксцентричный фотограф, помешанный на честности и репутации; Христос, почти нищий болезненный юноша, типографский работник, неожиданно открывший в себе писательский дар, и многие другие герои, которые вместе создают целостное представление о греческом национальном характере.
Отдельно стоит говорить о друзьях Даррелла и его жене Эве (обозначена как Э. в травелоге), с которыми он проводит почти все свое время, исследуя остров, изучая местную культуру, историю и мифы, а также ведя бесконечные беседы на тему их общей «болезни» - «островомании». Часто подчеркнутая эксцентричность этих героев делает их комичными и забавными, но, в отличие от персонажей «Кельи Просперо», все они не ограждены от влияния окружающей среды. Их образы более реалистичны и убедительны. К примеру, Хойл - бывший британский консул, стареющий, со слабым сердцем, вынужденный «часто останавливаться после каждой самой незначительной нагрузки» [3]. Или Гидеон, бывший военный и «старый пройдоха», прячущий за своей безупречной выправкой и бравадой лихое отчаяние. Его страсть к выпивке, хотя и является центром многих воссозданных в книге комических эпизодов, становится в глазах читателей скорее симптомом внутреннего несчастья героя.
Э. - центральный женский образ травелога, соотносящийся с Н. (Нэнси из «Кельи Про-сперо»), изображена в книге не просто как прекрасная нимфа и муза, а как личность, пережившая немало страданий: «грустное детство - не лучшая подготовка к нежданному счастью» [3].
В ходе повествования автор спешит сразу представить читателю портреты всех названных героев, ссылаясь на совет своего друга Миллза: «пусть читатель сразу решит, нравятся они ему или нет». Кроме того, отличительной чертой травелогов Даррелла является стремление включать в повествование свои размышления о самом тексте. В первой главе «О рае земном» Даррелл приводит фрагмент беседы с Миллзом. В этой беседе Миллз выражает надежду, что Дар-
релл когда-нибудь напишет книгу об этом острове: «...здешняя жизнь требует книги. Важны не история, не миф - скорее, пейзаж и атмосфера. «Заметки собеседника», что-то вроде этого. Попытайтесь ее написать, ради пейзажа. даже ради этих странноватых месяцев перехода от запустения и разрухи к нормальной жизни» [3]. Спустя несколько лет Даррелл продолжает размышления друга уже в самой книге: «. теперь я понимаю, что он просил создать некий достоверный памятник очарованию и красоте нашего пребывания там, на Родосе; прелести золотых, окропленных солнечным теплом месяцев, наслаждаться которыми потом мог только Хойл, когда остальных разбросали по миру наши профессиональные обязанности и явное невезение, оно, как говаривал Гидеон, всегда настигает исломанов, достигших острова, по которому томилось их сердце» [3]. Подобная мысль о создании художественного «памятника» острову появится и в «Горьких лимонах», третьем «островном» травело-ге, посвященном Кипру: «.книга эта станет своеобразным <...> памятником кипрскому крестьянству и пейзажам острова» [1].
Можно предположить, что «островные» травелоги имеют родственные цели и способы их достижения. Все три книги роднит особая фрагментарность повествования. Это характерно как для творчества Даррелла, так и для жанра путевой прозы, т. к. этот жанр часто определяют как наиболее синкретичный, «гибридный», неоднородный. Так, во многом автобиографичный травелог «Размышления о Венере Морской» включает в себя фрагменты, напоминающие по своему содержанию дневниковые записи (к примеру, повествование может начинаться такими словами: «Сегодня Маноли рассказал мне историю...» или «Я думаю сейчас о том прекрасном августовском дне, когда.»); беседы и наблюдения в пути; пересказы и авторскую интерпретацию древних преданий и мифов (отдельная глава травелога посвящена мифу о Колоссе Родосском); топографические наблюдения (наиболее ярко они представлены в главе «Три утраченных города»); фрагменты истории острова и «Краткий календарь цветов и святых Родоса», включенный в книгу в виде приложения. Отсутствует четкая сюжетная линия. Сюжетообразующим элементом становится маршрут, что является
характерной особенностью жанра травелога. Важно отметить, что сам маршрут в путешествиях Даррелла часто сводится к двум крупным пунктам - место, откуда отправляется писатель и пункт, в который он приезжает и где остается на определенное время. В «Размышлениях о Венере Морской» описания разнообразных прогулок и поездок по самому острову или посещений близлежащих небольших островов Даррелл вплетает в повествование, не уделяя особого внимания временной последовательности. Создается впечатление, что каждая отдельная глава -это небольшой цельный рассказ. Не всегда легко проследить логическую связь между всеми главами произведения. Автор, как отмечалось ранее, не оставляет без внимания подобные особенности травелога и предоставляет читателю свое собственное восприятие книги:
«Эта книга писалась как некая анатомия исломании и отличается всеми теми неизбежными недостатками, которые порождают непоследовательность и отсутствие четкой формы. Тут разговоры начатые, да так и повисшие в воздухе; тут поездки, запланированные, не совершенные; тут заметки и штудии, собранные воедино для ненаписанных книг...»
<...>
«Писать об острове можно только строго подчиняясь законам непоследовательности, -то есть писать как исломан. И потом, как можно хотя бы надеться на то, что сумеешь уловить, запечатлеть очарование присутствия богини? Я не пытался проникнуть глубже в характеры своих персонажей. Я пытался обрисовать человека одной фразой и оставить его там, где он сидит, погруженный в медленный поток греческих дней, не потревоженный литературными ухищрениями -как должно хорошему хозяину.» [3].
Эти рассуждения перекликаются с мыслями автора о роли истории в целом. Следующая цитата выражает его личную позицию по отношению к этой проблеме и раскрывает одну из граней идеи о духе места:
«... самодостаточность хронологии в истории порождает прискорбные заблуждения; на самом деле история того или иного места, распыленная временем, остается живой в рассказе, в жесте, в интонации, в грубом обычае. Ни одному учебнику не уловить
полностью ее черты. К примеру, здесь, на Родосе, можно услышать песни времен крестоносцев, при том, что здесь бытуют верования в богиню пресной воды, которые превосходят древностью Платона» [3].
Однако отсутствие прямой (линейной) зависимости между перемещениями из одного пункта в другой и, соответственно, наличия тематической связи между главами не подразумевает бессвязности повествования. Связующими элементами в травелоге являются ассоциативные и глубинные культурные связи между историями, персонажами и событиями травелога. События античного периода находят аллегорическое отражение в событиях настоящего. Таким образом, используя термин филолога, исследователя английской литературы И.В. Гюббенет, мы можем говорить о том, что травелог Даррелла существует не только в горизонтальном, но и в вертикальном контексте [4]. Так, например, эпизод, в котором найденную на дне родосской гавани и затем спрятанную на время оккупации статую Афродиты поднимают из сырого подвала, чтобы передать музею может быть понят и интерпретирован в горизонтальном контексте - это одно из ключевых и самых впечатляющих событий, которое переживает Даррелл и его друзья на острове. В вертикальном контексте имеет место апелляция к фоновым знаниям - миф о рождении Афродиты. Этот миф, с одной стороны, будто обретает новую жизнь, становясь уже не совсем мифом, а реальной историей, разворачивающейся на глазах у читателей: «Она поднялась, будто рожденная из пены, медленно поворачивая изящное тело из стороны в сторону, точно кланяясь публике» [3]. С другой стороны, эпизод с поднятием скульптуры становится аллегорией перехода «от запустения и разрухи к нормальной жизни», о котором говорил Миллз. Необходимо подчеркнуть, что комбинация прочтений в вертикальном и горизонтальном контексте и является ключом к пониманию структуры нарратива данного травелога. Углубляясь в историю острова, Даррелл не раз подчеркивает многие трудности, которые претерпевал греческий народ на протяжении всей истории. Даже если говорить о не самых далеких событиях в истории острова Родос, становится очевидно, что имеет в виду писатель, когда пишет, что для него и его друзей
«.Греция сияет печальной красой, как разбитая капитель, как осколок изящной вазы, как торс статуи, воздвигнутой в честь надежды» [3]. Едва в 1943 г. Родос освободился из-под контроля Италии после итало-турецкой войны 1911-1912 гг., как в том же году он вновь был оккупирован, теперь уже немецкими войсками, а с 1945 по 1948 гг. остров находился под британским протекторатом.
В каждой строке, описывающей остров, его пейзажи и архитектуру, можно прочувствовать одновременно горечь и восторг, которые испытывают Даррелл и его друзья. Для выражения этих чувств писатель использует стилистический прием контраста, переходя от слов восхищения («дивная дорога», «мелодичный звон воды», «благородные сосны, венчающие амфитеатр») к гневным эпитетам, таким как «уродливые сооружения противотанковой обороны» или оксюморону - «военное кладбище, с варварской аккуратностью разбитое на поляне прямо перед городом». В этом смысле глава «Три утраченных города», в которой рассказывается о поездках по местам, где в древности располагались дорийские города Линдос, Ялисос и Камирос, наиболее показательна. Как отмечает Дж.С. Фрэйзер, описания панорамы этих мест менее «бравурны» по сравнению с описаниями столицы острова, города Родос, но более глубоки по смыслу и наполнены нежностью и любовью к Греции [2].
«И однако же красоту Камироса ничем невозможно испортить. Его благодатную атмосферу и живописное расположение не может испортить даже жалкое уродство, даже домик куратора Ниссена, забитый сейчас кишащей паразитами грязью, разбитыми бутылками, брошенной амуницией и повязками, - даже он не нарушает певучей красоты античного города, явленной лопатами археологов» [3].
Возвращаясь к мифу об Афродите и его авторском прочтении в травелоге Даррелла, важно отметить, что именно этот образ Венеры Морской, «богини», является центральным и объединяющим, казалось бы, разрозненные истории.
Поднятие скульптуры из сырого подвала «к солнечному свету» выступает символом возрождения и надежды, что подтверждается описанием того, какой увидел ее в тот день Даррелл. В представлении писателя, время
не испортило скульптуру, но только еще больше преобразило ее. Утратив четкость линий от того, что «морская вода лизала ее столетиями», она обрела нежную красоту юности: «совершенство ее тела оттенялось совершенством лица, но не греческой матроны, а юной девушки. <...> она пожертвовала изначальной зрелостью ради вновь обретенной юности» [3]. Этот и другие эпизоды иллюстрируют амбивалентность жизни, где одно не может существовать без другого, где красота и разрушение, древность и молодость, свет и тьма, жизнь и смерть сосуществуют и переходят одно в другое. Это драматичное соседство реализовано в травелоге через образ Афродиты. С одной стороны, это прекрасная скульптура, которую поместили в музее в темный «уродливый каменный чулан». С другой - «богиня», внушающая любовь и жестоко карающая тех, кто отказывается ее принимать. Даррелл пишет, что «пока мы здесь, мы останемся ее рабами; точно наши мысли навсегда отравлены ее таинственным сиянием - сиянием мраморной женщины из далекого прошлого, величайшие надежды и идеалы которого рассыпались в прах» [3]. В то же время, он называет Родос и близлежащие острова местами, «где был когда-то счастлив» и продолжает эту мысль словами о том, что рана, оставленная здесь Венерой Морской, «не заживет никогда -останется до самого конца света» [3].
Многие исследователи творчества Даррелла, например автор одной из биографий писателя Гордон Баукер, утверждают, что именно в Греции Даррелл чувствовал себя в своей стихии [5, р. 174]. Даррелл был поражен и восхищен греческим отношением к жизни, которое было ему намного ближе, чем, к примеру, английское:
«Когда видишь надгробия с маленького камерийского некрополя в наших музеях <...>, на них очень часто повторяется единственное слово - %aíps, притягивающее своим искренним и страстным пожеланием живущим от почившего анонима. Ибо не имена богачей или обласканных славой, не обеты памяти в виде рельефов и надгробных эпиграмм, но лишь это единственное слово, означающее «будь счастлив». «Будь счастлив» -прощание и наставление прямо до сердца доносит этот призыв, и образ мыслей греков, греческое восприятие жизни и смерти» [3].
В этом смысле, травелог «Размышления о Венере Морской» стал не только отражением опыта проживания на одном из греческих островов, но и очередной ступенью в осмыслении многих философских вопросов, которые затем писатель затрагивал и в своих романах, таких как тетралогия «Александрийский квартет» и более поздний цикл романов «Авиньонский квинтет».
1. Даррелл Л. Горькие Лимоны. М., 2007.
2. Fraser G.S. Lawrence Durrell. A Study. L., 1973.
3. Даррелл Л. Размышления о Венере Морской. М., 2006.
4. Гюббенет И.В. Основы филологической интерпретации литературно-художественного текста. М., 1991.
5. Bowker G. Through the dark labyrinth: a biography of Lawrence. Durrell, 1998.
Поступила в редакцию 28.07.2011 г.
UDC 82-3
THE IMAGE OF RHODES IN TRAVELOGUE “REFLECTIONS ON A MARINE VENUS” BY LAWRENCE DURRELL
Inna Gennadieyvna SA VELIYEVA, Moscow State Regional Institute for Humanities and Social Studies, Moscow, Russian Federation, Post-graduate Student of Literature Department, e-mail: [email protected]
The genre of travelogue plays a significant role in Lawrence Durrell’s fiction. Unfortunately most of Durrell’s travel books have never been sufficiently studied in Russia. Durrell’s travelogue “Reflections on a Marine Venus” is a description of the island of Rhodes. The following article is aimed at the analysis of the travelogue’s imaginary, author’s individual style and the evolution of his ideas on the phenomenon of “spirit of place”, Greece and its culture. A profound consideration of Durrell’s travel writing may help understand his key works such as “Alexandria Quartet” and highlight his place in the English literature of the 20th century.
Key words: Lawrence Durrell; travelogue; spirit of place; national identity; Greece.
