CC BY
101
УДК 323.329
Узлов Юрий Андреевич
Uzlov Yuriy Andreevich
кандидат исторических наук, доцент кафедры истории и культурологии Кубанского государственного университета тел. (918) 264-48-25
PhD in History, associate professor of the chair of history and culturology, Kuban State University tel. (918) 264-48-25
ТИПОЛОГИЗАЦИЯ РОССИЙСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ
TYPOLOGIZATION OF RUSSIAN INTELLIGENTSIA
Аннотация:
В статье рассматриваются новые научные подходы к проблеме типологизации российской интеллигенции.
The article considers the new scientific approaches to the problem of typologization of Russian of intelligensia.
The summary:
Ключевые слова:
модернизация, глобализация, интеллигенция, модели развития, национальная модель, адаптация, культура.
modernization, globalization, intelligentsia, models of development, national model, adaptation, culture.
Keywords:
За время становления российской цивилизации сформировалась уникальная культура, созданная трудом наших предков, собиравших в сокровищницу русской культуры образцы подлинной красоты и духовности, освященные христианскими ценностями. Христианство проникало в душу и быт русского общества, учило любви и милосердию, совершая глубокую нравственную перемену во всем народе. Русский народ, православный по культуре и вере, стал основателем и стержнем российской государственности.
Как отмечает Ю.М. Лотман, «культура есть память, поэтому она всегда связана с историей, всегда подразумевает непрерывность нравственной, интеллектуальной, духовной жизни человека общества и человечества» [1, с. 8]. Забвение собственных культурных ценностей неизбежно приводит к саморазрушению личности и, как следствие, всей структуры общества и государства.
Настоящее сообщение ставит своей целью определение методологических контуров к построению историко-социологической картины российской интеллектуальной жизни Х1Х-ХХ вв. на основе обобщения эмпирического материала и некоторых концепций, высказанных в научной литературе.
Ввиду многогранности исследования и стремления охватить значительный исторический материал, сообщение не носит фундаментального характера, а является дискуссионным. Это всего лишь контуры к построению макроисторической картины, которые неизбежно будут корректироваться.
Одним из наиболее обсуждаемых в последнее время вопросов среди научной общественности является определение социальных рамок понятия «интеллигенция». Отечественной науке известны два подхода: социально-этический и социальноэкономический, вокруг которых и группируются различные точки зрения. Практически всем авторам при определении понятия «интеллигенция» свойственны критерии, верные для своего исторического времени. Попытку сформулировать новую версию типологиза-ции предпринял В.Р. Веселов из Иваново [2, с. 14-15].
Дискуссионным остается вопрос о том, когда возникла интеллигенция в России как социальная группа. Спектр суждений здесь необычайно широк: от времени крещения Руси до конца XIX. Современные ученые относят ее к середине XIX в. [3, с. 4-7].
Российская интеллигенция как исследовательская проблема довольно широко представлена как в отечественной, так и зарубежной литературе. Поэтому очередное обращение к данной проблематике представляет собой попытку определенного подведения итогов предшественников и определение новых ориентиров в свете глобальных проблем XXI в.
Исследуя состояние российского общества, важно определить две позиции: кого в постсоветской России мы относим к категории интеллигенция и как интеллигенция относится к власти.
По первой позиции сохраняется различие в самом понятии. Это и неизбежно, ведь каждая историческая эпоха оставила свое видение общества и его составляющих. В современной науке доминируют социологические и культурологические позиции. В переломные и кризисные - нравственно-этические.
Известный отечественный ученый М.Е. Главацкий, прослеживая дискуссию сторонников социологического и культурологического подходов, выделяет точку зрения о двуединой природе интеллигенции, которая представляет собой и социальную общность тружеников и духовного производства, и общность культурную [4, с. 10]. Эта общность носит конкретно-исторический характер, поэтому каждой эпохе соответствует «своя» интеллигенция [5, с. 18, 27].
Впечатляет историографический обзор по истории русской интеллигенции, где оценка ее отечественной наукой неоднозначна. Позитивным можно считать появившиеся последнее время в научной литературе суждения, которые сводятся к тому, что интеллигенция - это многослойное явление, внутри которого существуют ядро и периферийные слои, где генетическая связь поколений претерпела деформации, но сохранила сущностные признаки социума.
Как уже отмечалось, само понятие, с точки зрения социальной типологии, размыто [6, с. 11-15], поэтому необходимо выделить три момента: кого следует относить к исследуемой категории, когда эта категория возникла и чем отличается от западного аналога.
В этом же направлении исследования шел в конце прошлого века Р.В. Иванов-Разумник, предлагавший два подхода к определению типологизации: социальноэкономический и социально-этический [7]. Социально-экономического определения придерживаются в основном представители позитивистских установок, видящее в истории проявление материальных законов. К данной категории они относят людей умственного и духовного труда. При таком подходе объект исследования не представляется как специфически чисто русское явление.
Марксистская идеология, указывая на социальную принадлежность интеллигенции, относила ее к классу буржуазии, подчеркивая при этом ограниченность ее сознания.
А.В. Луначарский дал свое определение интеллигенции, назвав ее кучкой праведников, за которую «вся русская интеллигенция будет не только прощена, но и почтена» [8, с. 58]. Как известно, «праведники» таинственным образом преодолели заложенные в ее генах классовые интересы и стали во главе российского пролетариата, сражавшегося за свое освобождение.
П. Милюков считал, что интеллигенция - это образованный класс, круг людей, получивших определенное образование [9, с. 22; 28].
По-своему видит проблему сторонник социально-этического направления Н. Бердяев в статье «Истоки и смысл русского коммунизма»: «...русское слово «интеллигенция» не имеет аналогов на Западе, и социальная группа интеллигентов ни в коем случае не совпадает с интеллектуалами, т. е. людьми интеллектуального труда и творчества. Совершенно другое образование представляла русская интеллигенция, к которой могли
принадлежать люди, не занимающиеся интеллектуальным трудом и вообще особенно не интеллектуальные. Многие русские ученые и писатели совсем не могли быть причислены к интеллигенции в этом смысле слова. Интеллигенция в России скорее напоминала монашеский орден или религиозную секту со своей особой моралью, очень нетерпимой, со своим обязательным миросозерцанием, со своими особыми нравами и обычаями и даже со своеобразным физическим обликом, по которому всегда можно было узнать интеллигента и отличить его от других социальных групп. Интеллигенция была у нас идеологической, а не профессиональной и экономической группой» [10, с. 17].
Xронологические рамки возникновения интеллигенции Бердяев, Булгаков, Федотов относят ко второй половине XVIII в., а первыми интеллигентами провозглашают Радищева, Новикова, Фонвизина [11, с. 19; 2, с. 45; 3, с. 79-82].
Б.А. Успенский в статье «Русская интеллигенция как специфический феномен русской культуры» в качестве главной составляющей указывает на ее оппозиционность: «Одним из фундаментальных признаков русской интеллигенции является ее принципиальная оппозиционность к доминирующим в социуме институтам, проявляется в отношении к политическому режиму, к религиозным и идеологическим установкам, но она может распространяться также на этические нормы и правила поведения и т. п. При изменении этих стандартов меняется характер и направленность, но не качество этой оппозиционности...
В этом слабость русской интеллигенции как идеологического движения: ее объединяют не столько идеологическая программа, сколько традиция противостояния, т. е. не позитивные, а негативные признаки. В результате, находясь в оппозиции к доминирующим в социуме институтам, она, в сущности, находится в зависимости от них: при изменении стандартов меняется характер оппозиционности, конкретные формы ее проявления» [12, с. 10].
М.О. Гершензон писал в «Вехах»: «Средний интеллигент, не опьяненный активной политической деятельностью, чувствовал себя с каждым годом все больнее... В длинной веренице интеллигентских типов, зарисованных таким тонким наблюдателем, как А.П. Чехов, едва ли найдется пять-шесть нормальных людей» [13, с. 102]. Что такое интеллигентность, по Чехову? Это сложно организованная характеристика, не поддающаяся строгой формации. В нее входит, но ни в коем случае ее не исчерпывает представление о хорошем образовании, внешний образ, формируемый еще в глубоком детстве и проявляющийся в таких чертах, как голос, тон, фигура, выражение лица, одежда, речь. Интеллигентности нельзя научиться, однако ее сразу замечаешь, причем по едва уловимым, часто неосознанным признакам. Интеллигентность совсем необязательно связана с ярким умом и большим талантом, но, несомненно, связана с внутренним достоинством, со сдержанностью, тактом, подчеркнутым уважением к собеседнику. Это - не даваемый никаким образованием, а прививаемый только воспитанием стиль жизни, свойственный лучшим дворянским семьям.
В России интеллигентность - это больше, чем образованность, но не набор определенных либеральных идей. Представление об интеллигенции формируется из понятия: народ, интеллигенция, мещанство. За каждой из этих категорий стоит не столько набор идей, сколько определенный стиль жизни [14, с. 75-91]. Здесь проходит черта, отделяющая отечественного интеллигента от западного интеллектуала. Отечественная интеллигенция связана жесткими семантическими связями с понятиями «народ» и «мещанство».
Из сказанного следует вывод, что понятие «интеллигенция», утверждается в 60-х годах XIX в. по причине того, что категории «народ» и «мещанство» еще не стали ключевыми. Поэтому тот стиль жизни, который описывает Чехов, оформился гораздо
раньше возникновения интеллигентской оппозиционности и, естественно, должен был иметь совсем другой смысл.
Для придания типологизации российской интеллигенции условной полноты и завершенности нам необходимо обозначить линии развития отечественной культуры в новейшей истории.
Современная русская культура, носителями которой мы являемся, началась с Петровских реформ, и ключевая позиция здесь - отношения России с Западом, результатом которых является культурологический контекст в сочетании: православие - католицизм; коллективизм - эгоизм; вера - закон; община - государство. Этот набор и создаст проблемное поле для культуры новейшей истории [15, с. 119].
С конца 40-х годов XIX в. народ начинает занимать одно из центральных мест в освободительном движении и общественной жизни России. Механизмы указанного процесса хорошо известны: разрыв культурной целостности в результате Петровских реформ, приведший к образованию двух культур вместо одной, и болезненное состояние этого разрыва, особенно остро происходящее после войны 1812 года.
Об этом разрыве писал А.С. Грибоедов: «Каким черным волшебством сделались мы чужие между своими! Финны и тунгусы скорее приемлются в наше собратство, становятся выше нас, даются нам образцами, а народ единокровный, наш разрознен с нами, и навеки! Если бы каким-нибудь случаем сюда занесен был иностранец, который бы не знал русской истории за целое столетие, он конечно бы заключил из резкой противоположности нравов, что у нас господа и крестьяне происходят от двух различных племен, которые не успели еще перемешаться обычаями и нравами» [16, с. 383-384].
Начинается поиск национальной идентичности. Национальные искания приводят к формированию характерного сначала для славянофилов, а затем все шире распространяющегося представления о том, что именно с простым народом связано своеобразие русской культуры. При этом считалось, что жизнь «образованного класса» является слепком с западной культурной традиции, т. е. инородным для русской культуры образованием. С ростом значимости такого явления, как «народ», появляется необходимость в специальном обозначении отрицания, подчеркивающем в этом отрицании не народное, а инородное начало. Эту функцию отрицания с конца 60-х годов XIX в. начинает выполнять интеллигенция.
Тему развивает К.С. Аксаков: «Было время, когда у нас не было публики... Возможно ли это? - скажут мне. Очень возможно и совершенно верно: у нас не было публики, а был народ. Это было еще до построения Петербурга. Публика - явление чисто западное и была заведена у нас вместе с разными нововведениями. Она образовалась очень просто: часть народа отказалась от русской жизни, языка и одежды и составила публику, которая и всплыла над поверхностью...
Публика выписывает из-за моря мысли и чувства, мазурки и польки, народ черпает жизнь из родного источника. Публика говорит по-французски, народ - по-русски. Публика ходит в немецком платье, народ - в русском. У публики - парижские моды. У народа -свои русские обычаи... Публика спит, народ давно уже встал и работает. Публика работает большей частью ногами по паркету; народ спит или уже встает опять работать. Публика презирает народ; народ прощает публике. Публике всего полтораста лет, а народу годов не сочтешь. Публика преходяща, народ вечен. В публике есть золото и грязь; но в публике грязь в золоте, а в народе - золото в грязи» [17, с. 402-403].
И.В. Киреевский раскрывает, как формируется философское содержание отрицания и оппозиции: «В Европе раздвоение духа, раздвоение мыслей, раздвоение наук, раздвоение государства, раздвоение сословий, раздвоение общества, раздвоение семейных
прав и обязанностей, раздвоение нравственного и сердечного состояния, раздвоение всей совокупности и всех отдельных видов бытия человеческого, общественного и частного. В России, напротив того, преимущественное стремление к цельности бытия внутреннего и внешнего, общественного и частного, умозрительного и житейского, искусственного и нравственного. Поэтому, если справедливо сказанное нами прежде, то раздвоение и цельность, рассудочность и разумность будут последним выражением западноевропейской и древнерусской образованности» [18, с. 290].
Эту целостность находят славянофилы в русском народе, противопоставляя ее раздвоенности и метаниям публики. Что объединяло официальную идеологию и отечественных мыслителей, типа славянофилов и западников? Это представление о миролюбивом и пассивном характере русского народа, стремящегося скорее подчиниться, чем повелевать. Поэтому, чтобы реализовать дремлющие в русском народе возможности, считали они, требовалась внешняя сила, которая придала бы этой аморфной и благодатной материи нужные формы.
Такой силой должна была стать интеллигенция, но только та ее часть, которая в состоянии преодолеть собственные сословные предрассудки, «западное» происхождение, образ жизни и учить русский народ. Такой образовательной концепцией должна была стать «официальная народность» Уварова, где главная фигура - царь, в роли учителей - интеллигенция, в роли воспитуемых - народ.
Типология интеллигенции была бы неполной без одной важной детали. На исторической сцене появляется мещанство. Русская литература XIX в. определяет мещанство как стиль жизни.
А.И. Герцен в романе «Былое и думы» пишет: «В идеал, составленный нами, входят элементы верные, но или не существующие более, или совершенно изменившиеся. Рыцарская доблесть, изящество аристократических нравов, строгая чинность протестантов, гордая независимость англичан, роскошная жизнь итальянских художников, искрящийся ум энциклопедистов и мрачная энергия террористов - все это переплавилось и переродилось в целую совокупность других господствующих нравов мещанских. Они составляют целое, т. е. замкнутое, оконченное в себе воззрение на жизнь, со своими преданиями и правилами, с добром и злом, своими приемами и своей нравственностью низшего порядка.
Как рыцарь был первообразом феодального мира, так купец стал первообразом нового мира: господа заменились хозяевами. Купец сам по себе - лицо стертое, промежуточное; посредник между одним, который производит, и другим, который потребляет, он представляет нечто вроде дороги, повозки, средства.
Рыцарь был больше он сам, больше лицо, и берег, как понимал, свое достоинство, оттого-то он, в сущности, и не зависел ни от богатства, ни от места; его личность была главное; в мещанине личность прячется и не выступает, потому что не она главное: главное - товар, дело, вещь, главное - собственность.
Рыцарь был страшная невежда, драчун, бретер, разбойник и монах, пьяница и пиетист, но он был во всем открыт и откровенен, к тому же он всегда готов был лечь костьми за то, что считал правым; у него было свое нравственное уложение, свой кодекс чести, очень произвольный, но от которого он не отступал без утраты собственного уважения или уважения равных.
Купец - человек мира, а не войны, упорно и настойчиво отстаивающий свои права, но слабый в нападении; расчетливый, скупой, он во всем видит торг и как рыцарь вступает с каждым встречным в поединок, только мерится с ним - хитростью. Его предки, средневековые горожане, спасаясь от насилий и грабежа, принуждены были лукавить: они покупали покой и достояние уклончивостью, скрытостью, сжимаясь, притворяясь, обузды-
вая себя. Его предки, держа шляпу и кланяясь в пояс, обсчитывали рыцаря; качая головой и вздыхая, говорили они соседям о своей бедности, а между тем потихоньку зарывали деньги в землю. Все это естественно перешло в кровь и мозг потомства, сделалось физиологическим признаком особого вида людского, называемого средним состоянием.
Пока оно было в несчастном положении и соединялось со светлой закраиной аристократии для защиты своей веры, для завоевания свих прав, оно было исполнено величия и поэзии. Но этого стало ненадолго, и Санчо Панса, завладев местом и запросто развалясь на просторе, дал себе полную волю и потерял свой задорный юмор, свой здравый смысл; вульгарная сторона его натуры взяла верх.
Под влиянием мещанства все переменилось в Европе. Рыцарская честь заменилась бухгалтерской честностью, изящные нравы - нравами чинными, вежливость - чопорностью, гордость - обидчивостью, парки - огородами, дворцы - гостиницами, открытыми для всех (имеющих деньги)...
Вся нравственность свелась на то, что неимущий должен всеми средствами приобретать, а имущий - хранить и увеличивать свою собственность: флаг, который поднимают на рынке для открытия нового торга, стал хоругвию нового общества. Человек сделался принадлежностью собственности; жизнь свелась на постоянную борьбу из-за денег...
Все партии и оттенки мало-помалу разделились в мире мещанском на два: с одной стороны, мещане собственники, упорно отказывающиеся поступиться своими монополиями, с другой - неимущие мещане, которые хотят вырвать из их рук их достояние, но не имеют силы, то есть, с одной стороны, скупость, с другой - зависть. Так как действительно нравственного начала во всем этом нет, то и место лица в этой или другой стороне определяется внешними условиями состояния общественного положения» [19, с. 381-383].
На пороге XX в. семантический потенциал, заложенный в понятии «интеллигенция» начинает все активнее использоваться для обозначения мировоззренческой характеристики - «интеллигентская философия» и «интеллигентское сознание». Формируется «социально-экономическое» и «социально-этическое» его определение.
Вскоре возникает мотив оппозиционности, тема противостояния власти. В марте 1909 года вышли «Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции». Ее авторами были семь широко известных в общественно-политических кругах России начала XX века философов, экономистов, юристов, литераторов и публицистов: Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков, П.Б. Струве, А.С. Изгоев, С.Л. Франк, Б.А. Кистяковский и М.О. Гершензон, которые разделили понятие интеллигенция на понятия в узком и в широком смысле.
Н.А. Бердяев в статье «Философская истина и интеллигентская правда» разъяснил эти понятия: «Говорю об интеллигенции в традиционно русском смысле этого слова, о нашей кружковой интеллигенции, искусственно выделяемой из общенациональной жизни. Этот своеобразный мир, живший до сих пор замкнутой жизнью под двойным давлением, давлением казенщины внешней - реакционной власти и казенщины внутренней - инертности мысли и консервативности чувств, не без основания называют «интеллигентщиной» в отличие от интеллигенции в широком, общенациональном, историческом смысле этого слова. Те русские философы, которых не хочет знать русская интеллигенция, которых она относит к иному, враждебному миру, тоже принадлежат к интеллигенции, но они чужды «интеллигентщины» [20, с. 24].
Русское общество рубежа XIX-XX вв. строилось по «Манифесту о незыблемости самодержавия» от 29 апреля 1881 г. Суть ее заключалась в сохранении в незыблемом виде как царского самодержавия, которое объявлялось «чисто христианским правительством», так и всего социально-политического режима, а также помещичьего землевладения. Мощные силы: политические (правительство, полиция, жандармерия, армия и др.),
экономические и идеологические, особенно православие в форме политического клерикализма - направлялись на охрану начал монархического правления, проводилась русификаторская политика.
Время диктовало необходимость ускоренной капиталистической модернизации России. Реформаторы НХ Бунге и С.Ю. Витте делали все возможное для промышленного развития страны путем привлечения иностранного капитала и защиты отечественной промышленности. Однако протекционизм государства распространялся в основном на иностранные инвестиции, отечественные предприниматели оставались пасынками. Экономические интересы России приносились в жертву ради сохранения личной власти. Монархия упрямо продлевала жизнь средневековью, препятствуя капитализации экономики, формированию независимого слоя отечественных предпринимателей как носителей демократизации общества.
В свое время И.Т. Посошков, идеолог отечественных предпринимателей, преподнес Петру I книгу «О скудности и богатстве», опубликованную в 1842 г. Выражая подданническую идеологию нового социального образования, он просил императора о тотальной государственной регламентации всех сфер общественного бытия, в том числе в экономике, молил о высочайшем протекционизме отечественным предпринимателям. После кончины Петра I Посошков был заключен в Петропавловскую крепость, где и погиб. Верх взяло дворянство - средневековое социальное образование, опора трона, на котором помнили и Нидерландскую революцию XVI в., и все последующие европейские великие потрясения. Историческое развитие России пошло по средневековому сценарию.
Идейно-политическим выразителем патриотических интересов Отечества выступала интеллигенция, осознававшая необходимость социально-экономического продвижения страны по пути капиталистической эволюции и либерально-политической модернизации.
Правительство ответило политикой репрессий с некоторыми уступками либералам, тормозя либерально-политическую модернизацию страны, что и привело к обострению общественно-политической ситуации, усложнившейся после поражения в русско-японской войне (1904-1905).
Xозяином русского государства являлся император, являясь крупнейшим феодалом. В стране господствовал чиновничий аппарат, с одной стороны, и полное политическое и гражданское бесправие большинства россиян - с другой.
В России отмена крепостной зависимости в 1861 г. не увязывалась со сломом самой крепостнической системы как социального феномена, с внутренней свободой россиянина, с формированием его нового убеждения в необходимости раскрытия себя как личности, с независимым самопроявлением, индивидуальным самовыражением, задейство-ванностью сущностных потенциальных сил, способностей и дарований.
Главная немощь России, писал В.С. Соловьев, состоит в слабом развитии личности, а через это и слабом развитии общественности, вот почему так необходимо «духовное освобождение» личности.
В стране быстро развивались два социально-политических явления. Одно из них, затронувшее малое число россиян, отмечено раскрепощением личности, выдавливавшей из себя раба, достижением внутренней свободы как условия активного, осознанного общественно-политического действования. Второе явление, охватившее значительные массы российского населения, характеризовалось убеждением о вседозволенности в поведении и поступках. Это явление было описано Ф.М. Достоевским в романах «Идиот» (1868) и «Бесы» (1871-1872), А.М. Горьким в пьесе «Мещане» (1902).
А.П. Чехов во многих своих произведениях выступал против вульгарности, пошлости, упрощенчества. Социальная опасность этого явления проявлялась в стремительно
растущем нетерпении буйствующей толпы поскорее стать счастливой «как-нибудь сразу» и сокрушить всех, кто этому препятствует. Росла ее злоба, ненависть, желание расправиться со всеми «ненашими».
Под влиянием поражения России в войне с Японией, первой русской революции общество все более раскалывалось, расслаивалось, социально конфликтовало. Кон-фронтационность становилась определяющей характеристикой. Ничто не примиряло это общество, ничто не предпринималось для сглаживания этой остроты. Власть проявляла полное пренебрежение к интересам огромной массы населения, в народе нарастало массовое недовольство властью.
Политические и социальные проблемы российской действительности, средневековое устройство страны в совокупности приведут Россию к революционным потрясениям.
Многочисленные идейно-политические течения в России оказали огромное влияние на последующее развитие страны. Консерватизм как охранительное течение уже больше не превалировал в общественно-политическом сознании. Охранители наивно полагали, что мужик - опора трону и Отечеству, надо только убрать смутьянов и поджигателей. Облагораживающее течение связывалось с подвижнической деятельностью растущего меценатства и с «хождением в народ» дворян и разночинной интеллигенции для его просвещения как культурного, так и политического. Культурное просвещение строилось на иллюзии интеллигенции поднять крестьянство до своего уровня: из мира «дольнего» в мир «горний». Меценатство включало в себя духовно-нравственный и культурный подъем народа, его приобщение к книгам, чтению, дешевой и доступной для него учебной и художественной литературе и искусству. Но не учитывали меценаты, что три четверти населения страны оставалось неграмотным.
Xождение в народ, желание осчастливить его, направить к лучшей доле, столкнулись с вопросом: кто у кого должен учиться культуре, нравственности и духовности - простонародье из глубинки у столичных просвещенных классиков или просвещенные классики у простонародья? Что для народа лучше: допетровская патриархальность или радикальные, революционные преобразования? Русская душа в пору исторического безмолвствования простолюдина с его представлениями о добре и зле, красоте и пользе, ценностях земных и духовных, расходились с представлениями народников. Углублялся конфликт между теми, кто ходил в народ, и народом, вернее, простонародьем.
Окончательно размежевались два направления отечественного просвещения: либеральное и радикальное. В обществе спорили, нужна ли народу конституция, и если нужна, то какая. Конституционализм выступал за развитие либерализма, постепенный переход России путем реформ от царского самодержавия к конституционной монархии, достижение конституционных реформ при сохранении основ существующего строя законными формами борьбы, создание законодательного парламента западноевропейского образца как идеальной для России формы государства. Земская идея была противопоставлена идее самодержавия. Вырабатывалась идея правового государства: верховенство закона как достижение западноевропейской либеральной мысли, без полной политической свободы.
В общественном сознании поднимался и вопрос о социализме как новом социально-политическом строе без эксплуатации и произвола. По-разному смотрели на это идеологи революционного демократизма. Политическая борьба понималась ими как заговор для низвержения царизма и захвата власти небольшой организацией революционеров методом индивидуального террора.
По-своему подходили к социализму представители народничества, считая его сугубо русским явлением, отражавшего всю противоречивость отечественного бытия, его сложнейшие проблемы. Исходя из предположения о крестьянине как прирожденном со-
циалисте, уверенные в том, что мужик готов всем миром перейти в светлое будущее -надо только убрать препятствующее этому государство. Народники разрабатывали идею перехода к социализму через сельскую общину.
Основатели бунтарского направления - анархизма - выступили носителями социального протеста разорявшихся социальных слоев. Основная идея анархизма - уничтожение любой государственной власти как противоречащей свободе человеческой личности, основного источника угнетения народных масс. Терроризм стал рассматриваться в качестве средства успешной борьбы с самодержавием. Организаторы «Народной воли» оказались орудием исполнения воли дворцовых заговорщиков. Убийство Александра II явилось государственным заговором, что подтвердилось на заседании правительства 8 марта 1881 г. под председательством Александра III, затормозившего реформы и в целом процесс либерально-политической модернизации России. На этом же заседании обер-прокурор Синода К.П. Победоносцев охарактеризовал реформы 60-70-х годов XIX в. как «преступную ошибку» [21, с. 13].
Нереализованные политические воззрения концентрировались в идейнополитические течения, которые, в свою очередь, организационно оформлялись в многочисленные политические партии. Многопартийность, ставшая совершенно новым явлением в общественно-политической жизни России, еще больше разобщала российское общество.
Достижения европейской цивилизации в развитии общественной мысли во всех сферах человеческой жизнедеятельности, то, что там исторически вызревало и утверждалось, в России принималось на веру, без критического анализа целесообразности, политической дальновидности, учета российского своеобразия и менталитета или полностью отторгалось, как иностранное, с упованием на отечественную самобытность, свой жизненный и социально-исторический опыт.
Не был извлечен урок из конфронтационного спора западников и славянофилов по вопросу о том, «каким путем России идти дальше». Почти все течения общественной мысли России уверовали в собственную непогрешимость, знание и владение абсолютной истиной в последней инстанции.
Только немногие из них: «новое религиозное сознание», «серебряный век» русской литературы - уходили в мир идеальный, духовно-нравственный, возвышенный. Большинство ушло в мир материальный, плотский. И оставалась конфронтация между ними вместо формирования сознания.
И народники, эти мужиковствующие интеллигенты, вынашивавшие концепцию «народа-богоносца», обрекавшие его этим на социально-политическую гибель, и радикалы - от террористов до эсеров, социал-демократов - были «страшно далеки от народа», от его системы духовно-нравственных и культурных ценностей, интересов и потребностей, его идеалов и жизненного устройства, от российского менталитета в целом. Какую историческую судьбу и жизнь каждой из них готовил для своего Отечества? Идеологи всех идейных течений активно участвовали в общественно-политической деятельности, готовили февраль и октябрь 1917 г., входили во власть и находились во власти, обладая всей полнотой политических полномочий. Но кто из них облегчил участь россиян, освободил их от накинутой на них «узды неволи», разработанной В.Н. Татищевым, обосновавшим ее положением: «Была бы мужику воля гибелью»? Об огромной дистанции, отделявшей власть от человека, писал В.А. Гиляровский: «В России две напасти: внизу -власть тьмы, а наверху - тьма власти» [22, с. 403].
Что изменилось во взаимоотношениях между властью и интеллигенцией сегодня? Как отмечает большинство исследователей, своеобразие ситуации, в которой оказалось российское общество, заключается в том, что в условиях переходного состояния и пост-
трансформационного кризиса интеллигенция в очередной раз не нашла своего места в изменившейся расстановке социальных сил. Сам тип бытия в культуре, который был создан и сохранялся интеллигенцией, оказался размытым, произошел обвал самой способности и желания людей жить идеалами. Бытие в культуре приобрело потребительский характер. Высокая культура превратилась в объект потребления.
Интеллигенция в сложившихся условиях демонстрирует высокую степень фрустрации, растерянности, пессимизма, социальных фобий, зависимости от высших государственных инстанций. Для ее представителей характерен наибольший разрыв между личными ожиданиями и собственными возможностями. Среди людей с высшим образованием, занятых на государственной службе, отмечается и высокий уровень ксенофобии, стремление к редукции сложности и консерватизму.
В отличие от многих ситуаций прошлого, современная интеллигенция не может предложить новых способов решения духовных проблем, с которыми столкнулось общество. Новые социальные реалии порождают неожиданные для менталитета, основанного на традиционном гуманизме, испытания, которые требуют культурной оценки, чтобы общество могло продолжить свое существование, мысля себя как человеческое, культурное, гражданское сообщество.
Ценностно-этические категории все более утрачивают свое содержательное значение в контексте социальных практик. Все это взывает к тому, чтобы интеллигенция снова взяла на себя прежнюю роль. Уровень культурной рефлексии общества неадекватен происходящему. Общество пытается в своих образовательных, культурных программах решать возникающие проблемы, но они все более обостряются.
Интеллигенция в России исторически выступала в социокультурном контексте как уникальный духовный и культурный феномен, отражающий специфику духовной идентичности, как социальный тип, воплотивший в себе взаимообусловленность образования и духовности. Размывание и грозящая утрата обществом интеллигенции как социального типа в результате негативных социокультурных изменений советского и постсоветского периода находятся в органической связи с развитием парадигмального и институционального кризиса российского образования. В то же время вовлечение российского общества в процесс глобализации образования и культуры предполагает вытеснение интеллигенции унифицированной интеллектуальной элитой, редукцию социокультурных характеристик, связанных с понятием «интеллигенция». Воспроизводство интеллигенции составляет важнейший аспект и необходимое условие формирования, воспроизводства и поддержания российской национальной идентичности, сохранения духовной и цивилизационной самобытности России перед лицом глобализации.
Ссылки:
References (transliterated):
1. Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XII-XIX века). СПб., 1994.
2. Веселов В.Р. Цикличность российской истории и судьба интеллигенции // Интеллигенция России: уроки истории и современность. Иваново, 1994.
3. Меметов В.С. О проблеме дефиниций: от понятия «интеллигенция» к «предынтеллигенции» (Постановка вопроса) // Интеллигенция, провинция, отечество: проблемы истории, культуры, политики. Иваново, 1996.
1. Lotman Y.M. Besedy o russkoy kul'ture: Byt i traditsii russkogo dvoryanstva (XII—XIX veka). SPb., 1994.
2. Veselov V.R. Tsiklichnost' rossiyskoy istorii i sud'ba intelligentsii // Intelligentsiya Rossii: uroki istorii i sovremennost'. Ivanovo, 1994.
3. Memetov V.S. O probleme definitsiy: ot ponyatiya «intelligentsiya» k «predynteNigentsii» (Postanov-ka voprosa) // Intelligentsiya, provintsiya, otech-estvo: problemy istorii, kul'tury, politiki. Ivanovo, 1996.
4. Главацкий М.Е. История интеллигенции России как исследовательская проблема. Историографические этюды. Екатеринбург, 2003. 160 с.
5. Там же.
6. Корупаев А.Е. Очерки интеллигенции России.
Ч. 1. Очерки теории интеллигенции. М., 1995.
7. Иванов-Разумник Р.В. Об интеллигенции. СПб., 1910.
8. Луначарский А.В. Интеллигенция в ее прошлом, настоящем и будущем. М., 1924.
9. Милюков П. Из истории русской интеллигенции. СПб., 1902.
10. Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. Париж, 1955.
11. Бердяев Н.А. Указ. соч. ; Булгаков С.Н. Героизм и подвижничество // Вехи. Интеллигенция в России : сб. ст. 1909-1910. М., 1991 ; Федотов Г.П. Трагедия интеллигенции // Федотов Г.Л. Судьба и грехи России : избр. ст. по философии русской истории и культуры : в 2 т. Т. 1. СПб., 1991.
12. Успенский Б.А. Русская интеллигенция как специфический феномен русской культуры // РОССИЯ/ RUSSIA. Вып. 2 (10). М., 1999.
13. Гершензон М.О. Творческое самосознание // Вехи. Интеллигенция в России : сб. ст. 19091910. М., 1991.
14. Глебкин В.В. Ритуал в советской культуре. М., 1998.
15. Романов В.Н. Исповедь научного работника, или Утешение методологией. Три подхода к изучению культуры. М., 1997.
16. Грибоедов А.С. Загородная поездка // Сочинения. М., 1988.
17. Аксаков К.С. Опыт синонимов: публика - народ // Аксаков К.С. Эстетика и литературная критика. М., 1995.
18. Киреевский И.В. О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению в России // Киреевский И.В. Критика и эстетика. М., 1979.
19. Герцен А.И. Сочинения : в 9 томах. Т. 5. Былое и думы. Ч. 4-5. М., 1956.
20. Бердяев Н.А. Философская истина и интеллигентская правда // Вехи. Интеллигенция в России : сб. ст. 1909-1910. М., 1991.
21. Ерзин Э.А. Человеческое в России на рубеже XIX-XX столетий // КЛИО. Вып. 2 (8). СПб., 1999.
22. Гиляровский В.А. В России две напасти : Экспромт // Гиляровский В.А. Сочинения : в 4 т. М., 1989. Т. 4.
4. Glavatskiy M.E. Istoriya intelligentsii Rossii kak issledovatel'skaya problema. Istoriograficheskie etyudy. Ekaterinburg, 2003. 1б0 p.
5. Ibid.
6. Korupaev A.E. Ocherki intelligentsii Rossii. Pt. 1. Ocherki teorii intelligentsii. M., 1995.
7. Ivanov-Razumnik R.V. Ob intelligentsii. SPb., 1910.
S. Lunacharskiy A.V. Intelligentsiya v ee proshlom, nastoyashchem i budushchem. M., 1924.
9. Milyukov P. Iz istorii russkoy intelligentsii. SPb., 1902.
10. Berdyaev N.A. Istoki i smysl russkogo kommu-nizma. Parizh, 1955.
11. Berdyaev N.A. Op. cit. ; Bulgakov S.N. Geroizm i podvizhnichestvo // Vehi. Intelligentsiya v Rossii : sb. st. 1909-1910. M., 1991 ; Fedotov G.P. Tragediya intelligentsii // Fedotov G.L. Sud'ba i grehi Rossii : izbr. st. po filosofii russkoy istorii i kul'tury : in 2 vol. Vol. 1. SPb., 1991.
12. Uspenskiy B.A. Russkaya intelligentsiya kak spetsificheskiy fenomen russkoy kul'tury // ROS-SIYA/ RUSSIA. Issue 2 (10). M., 1999.
13. Gershenzon M.O. Tvorcheskoe samosoznanie // Vehi. Intelligentsiya v Rossii : sb. st. 1909-1910. M., 1991.
14. Glebkin V.V. Ritual v sovet skoy kul'ture. M., 199S.
15. Romanov V.N. Ispoved' nauchnogo rabotnika, ili Uteshenie metodologiey. Tri podhoda k izucheni-yu kul'tury. M., 1997.
16. Griboedov A.S. Zagorodnaya poezdka // So-chineniya. M., 19SS.
17. Aksakov K.S. Opyt sinonimov: publika - narod // Aksakov K.S. Estetika i literaturnaya kritika. M., 1995.
18. Kireevskiy I.V. O haraktere prosveshcheniya Evropy i o ego otnoshenii k prosveshcheniyu v Rossii // Kireevskiy I.V. Kritika i estetika. M., 1979.
19. Gertsen A.I. Sochineniya : in 9 vol. Vol. 5. Byloe i dumy. Pt. 4-5. M., 195б.
20. Berdyaev N.A. Filosofskaya istina i intelligentskaya pravda // Vehi. Intelligentsiya v Rossii : sb. st. 1909-1910. M., 1991.
21. Erzin E.A. Chelovecheskoe v Rossii na rubezhe XIX-XX stoletiy // KLIO. Issue 2 (S). SPb., 1999.
22. Gilyarovskiy V.A. V Rossii dve napasti : Ekspromt // Gilyarovskiy V.A. Sochineniya : in 4 Vol. M., 19S9. Vol. 4.
