CC BY
53
УДК 94(47).081/084(470.32)
ТИПИЧНЫЕ ПРОЯВЛЕНИЯ УЧЕБНЫХ МИГРАЦИЙ НАСЕЛЕНИЯ ЦЕНТРАЛЬНОГО ЧЕРНОЗЕМЬЯ В 1861-1917 гг.
© 2010 А. Н. Курцев
канд. ист. наук, профессор каф. истории России e-mail: [email protected]
Курский государственный университет
Данная публикация впервые характеризует комплекс учебных миграций за 1861-1917 гг. на примере Центрально-Черноземного региона: минимальных - в низшей школе, развитых - в средней общеобразовательной и особенно профессиональной, максимальных - в высшем звене. Показаны особенности этих перемещений молодежи, их география и способы передвижения, состав мигрантов и участие родителей, условия проживания и значение.
Ключевые слова: история учебных миграций молодежи, Россия в период 1861-1917 гг., Центральное Черноземье
Миграционные процессы населения разнообразны, они разделяются по назначению на трудовые, воинские и многие другие, включая учебные; причем в период с 1861 по 1917 г. учебные миграции обычно начинаемых еще школьником и завершающихся его студенчеством.
Последние представляли собой изменение жительства людей с целью учебы и собственно многолетнее получение образования в условиях новой среды обитания, вне родной семьи и без своего жилья, когда общие трудности адаптации значительно усугублялись юным возрастом участников миграции.
Для губерний Центрально-Черноземного региона (ЦЧР), в который тогда входили Курская и Воронежская, Орловская, Тамбовская, Тульская и Рязанская, минимальное значение из-за локальности миграций имела учеба детей крестьян в начальной школе. В основном дети с 8 до 12 лет каждый день отправлялись на учебу, проходя до тридцати верст, лишь ученики из наиболее удаленных поселений, и то редко, проживали на квартире в населенном пункте с собственной школой1.
Из уникальной информации по Московскому университету за 1904 г. известно, что до 20 % его студентов прошли низшую ступень обучения в качестве учебных мигрантов в сельских и городских школах разных типов, преимущественно профессиональных как имевших пансион2.
Сельские учебные заведения ЦЧР, дававшие неполное среднее образование, в особенности специальное, набирали подростков с обширной территории и поэтому располагали особыми общежитиями. Достаточно сослаться на Тамбовскую губернию. Во второклассной церковно-приходской школе с. Ново-Александровки Козловского уезда в 1897/98 учебном году на 50 местных учеников приходилось 110 «пансионеров из крестьянских мальчиков», или 69 %, с полным содержанием в пришкольном здании
»-* »-*3
при годовой плате от 5 до 40 руб. в зависимости от обеспеченности их родителей . В 1914 г. Пахатно-Угловская второклассная учительская школа Тамбовского уезда объявила прием новых учеников от 13 до 17 лет, недавно окончивших начальные училища, с устройством принятых в «школьное общежитие»4.
Наиболее яркое описание учебы приезжих в подобных заведениях запечатлел воронежский крестьянин Иван Столяров, который вначале окончил у себя в селе церковное училище, а в 16 лет поступил земским стипендиатом в приготовительный класс Конь-Колодезской низшей сельскохозяйственной школы, готовящей специалистов для местного агропроизводства, где учились более 100 юношей с 14 лет до 21 года из разных уездов данного региона и соседних губерний, в том числе «сыновья дворян, городских чиновников и служащих помещичьих экономий». Выходцы из крестьян иной раз даже сбегали сюда из родного дома, преодолевая запреты со стороны родителей. Один прошел путь длиной 320 км: «частью зайцем по железной дороге, но чаще пешком».
За время учебы с 1898 по 1902 г. «малокультурная масса» деревенских детей подверглась благотворному влиянию и обучения, и общения с более развитыми соучениками - носителями дворянской культуры и т.п.; постепенно физически оздоравливалась из-за хорошего питания и жилищных условий. Выпускник школы с благодарностью пишет: она «лучшее время моей жизни. Она приобщила меня к культуре» и дала профессию. «В ней я познал ... миры, не существовавшие для меня до этого», одновременно поборов унизительное «чувство отчужденности, которое отдаляло все крестьянство от других классов»5.
Из городских профессиональных заведений отметим типичную для Центрального Черноземья фельдшерско-акушерскую школу в Тамбове, основанную в 1868 г. губземством, с пришкольным общежитием для юношей и девушек, исключительно мигрантов из местного крестьянства, чтобы «служить через своих питомцев больному селянину». К 1914 г. она выпустила 1050 фельдшеров и акушерок для сельской местности и самого города, устроившего земскую губернскую больницу6.
В 1904 г. в среднем звене русской школы, в основном в гимназиях, давало 40% подростков, обучающихся там, были не местными уроженцами, немногие находили в чуждом для них городе удобный приют у дальней родни или близких знакомых, около 1/3 детей проживали в пансионах, основная масса - на съемных квартирах со столованьем. Имелись также «общие квартиры» для нескольких учащихся при жилищах учителей или других хозяев, последние контролировались школьной администрацией .
В 1861-1917 гг. в городах региона, особенно губернских, действовали практически все школы среднего звена, в основном общеобразовательные, реже профессиональные, их дополняли учебные заведения низших типов.
В Туле к 1880 г. на 60 тыс. жителей, включая и солдат городского гарнизона из западных регионов, было 4,5 тыс. учащейся молодежи (из них 1,8 тыс. девушек); в основном это были приезжие из всех уголков губернии для получения образования в мужской и женской гимназиях, реальном и уездном училищах, духовной семинарии с мужским духовным и женским епархиальным училищами, мужской фельдшерской и женской акушерской школах, железнодорожной и оружейной школах, земском городском училище и множестве частных пансионов с ведением учебных предметов. «Вследствие такого наплыва учащихся переполнение» указанных заведений «переходит пределы возможного». Тем не менее «они не могут удовлетворить всех
желающих учиться, и ежегодно очень и очень многим отказывается за неимением
8
места» .
Состояние школьного дела в небольших городках ЦЧР на 1900 г характеризует свидетельство тамбовского губернатора: «в тех уездных городах, где уже имеются мужские прогимназии, население не затруднено дать своим детям в младшем возрасте у себя на глазах подготовку для продолжения учения в высших классах среднеучебных заведений, находящихся в других городах, куда отправляются дети в более
сознательном возрасте и где они живут вне родительского надзора». В безвыходном положении оказывается население «других уездных городов, в которых нет таких учебных заведений»9.
По этому поводу Шацкий, городской староста, писал в 1903 г.: «Крайне необходимо устройство в городе среднего мужского училища, чтобы дать возможность местным жителям обеспечить учебу своих детей, т.к. многие по бедности не имеют средств отправлять своих детей для образования в другие города, да и в окружающих городах если и есть средние учебные заведения, то переполнены и почти отказывают в приеме иногородних детей»10.
Здесь уместным будет заметить, что учебные миграции порой втягивали и родителей детей, большей частью матерей. В частности, дворецкий помещицы Орловской губернии, учившей двух сыновей в середине XIX столетия, так описал эти поездки из дальнего имения по разным городам с осени по весну: «В Орле были, ездили в гимназию»; позднее «в Харьков, в пансион, подучить к университету»; а впоследствии уже в сам университет11.
Другой пример - миграция на постоянное жительство С.И. Жекулина и его супруги для оказания помощи своим дочерям в получении среднего и высшего образования. Жекулин был богатым помещиком Курской губернии и исключительно властным предводителем уездного дворянства.
По воспоминаниям их родственника, к 1900 г., «когда дети у них подросли для помещения в средние учебные заведения, они всей семьей перебрались на жительство в город, выбрав для этого Киев. Это было в обычае того времени, и в обществе любого города всегда был некоторый процент помещиков, переехавших в него на жительство ради воспитания детей».
Отец там было взялся за «службу», но вскоре «поблек», особенно после сожжения курскими селянами в 1905 г. их родовой усадьбы, а потом вынужденной продажи своим соседям оставшейся земли.
Зато мать, курская дворянка, «с переездом в Киев буквально расцвела», «примкнув к тому кругу киевского общества, который работал в области просвещения», где она «быстро выдвинулась своей энергией», «играла видную роль в ведении частной женской гимназии, а затем и высших женских курсов»12.
Прогрессу учебных миграций способствовало развитие железнодорожного транспорта. Так, еще в 1860-е гг. обучавшиеся в Тамбове иногородние, особенно живущие за сотни верст, с трудом добирались до места учебы, а летом убывали на кникулы, в основном на попутных обозах; состоятельные пользовались экипажами родителей или почтовыми лошадьми, бедные шли пешком, зачастую совершая многодневные путешествия, ночуя на земле, изредка отдыхая во встречных деревнях. Поэтому последним были недоступны вакации на праздники Рождества, а часто и Пасхи. Счастливцы же набивались перед Новым годом в длинные обозы саней с товаром, предвкушая радостную встречу с родиной13.
Проведение линий железных дорог, вскоре связавших все губернские центры ЦЧР, облегчило поступление в образовательные учреждения и сделало каникулярные поездки регулярными. Скажем, к 1917 г. отъезд из Курска учившихся там мигрантов был настолько массовым, что требовал в каникулы «прицепки к составам особых
14
вагонов, специально для учащихся» .
Рост учебных миграций проследим на примере Курской мужской гимназии, общая численность воспитанников которой увеличилась с 305 в 1865 г. до 559 к 1915 г.15
Наиболее ранний список учеников гимназии с данными «о месте жительства родителей» был составлен в связи с их зачислением в первый класс к началу осени
1864 г. Всего 13 детей, сведения об адресе родителей троих отсутствуют. Пятеро из Курска, проживают с родителями. Приезжих тоже пятеро (50% от тех, адреса родителей которых были известны). Среди последних у двоих отцы - дворяне Курской губернии, офицеры в отставке (имения в Льговском и Фатежском уездах); сельское духовенство представляли сыновья щигровского священника и тимского дьякона, один подросток был из уездного городка - его отец был «провизором из разночинцев» в Дмитриеве16.
Из последующих иногородних отметим обучение представителей крестьянства: с 1865 г. - Н.А. Кулешов из «временно-обязанных» Фатежского уезда, 1866 - В.Ф. Лялянков из «крестьян-собственников» Льговского уезда и т.д.
Появились уроженцы смежных губерний. Например, купец г. Ливны с 1866 по
1871 г. поместил сюда трех сыновей. Учебных мигрантов из дальних регионов, включая чиновничьих потомков, в том числе иностранных подданных, больше всего давала Южная Россия. Иногда даже из Москвы приезжали на обучение в Курск (в
17
1872 г. на попечение дяди сюда был отправлен купеческий сын) .
Списки поступивших за 1903-1907 гг. и выпустившихся за 1913-1917 гг. показывают, что из 51 ученика (чьи адреса были известны) мигрантами являлись 34 чел., или уже 67%. Из них жителей Курской губернии - 25 лиц (74%), главным образом из сельской местности. Из дворян были только двое - сын малопоместного дворянина Дмитриевского уезда и безземельный потомок польского шляхтича, родом селянин Рыльского уезда. Зато крестьянство делегировало в гимназию пять учеников, включая тимчанина Георгия Постникова.
Остальные 9 мигрантов, или 26%, приехали издалека: среди них был сын госслужащего из Люблина и сын преподавателя из Эривана, а также еврейские подростки с Запада России18.
Чтобы послать детей учиться, семьи, особенно крестьянские, обязаны были иметь достаток. Гимназисты старших классов обычно вели платные занятия по репетиторству с отстающими учениками, что позволяло зработать деньги на собственные нужды.
В пореформенное двадцатилетие ежегодную плату за право обучения в 12-15 руб. компенсировала дешевизна продовольствия. В результате суточное питание обходилось в 5 коп. на чел. Комнатку нанимали по рублю за месяц.
Большинство предпочитало селиться в одиночку, иногда вдвоем, в малолетстве иногда в сопровождении матери (реже - отца); некоторые подростки жили с родственниками, ранее переехавшими в губернский центр.
Более комфортное жилье со стоимостью пищи от владельца дома и присмотром за учащимся стоило дорого. Некоторые преподаватели гимназии держали от 1 до 3 «пансионеров» с оплатой за каждого по 250-500 руб. в год.
С середины XIX столетия при гимназии имелся особый «пансион» со столовой, спальнями и больницей, где к 1878 г. проживали 78 мигрантов. В основном здесь учились и проживали сыновья сельских учителей, чиновничества и крестьянства. Плата составляла 250 руб. в год, ее вносили родители, иногда казна, уездные земства и губернское дворянство (так, с 1914 по 1917 г. Николай Брусенцов из щигровских крестьян содержался в этом пансионе на средства императорской стипендии).
Небольшие группы приезжих содержались в «дворянском пансионе - приюте», «общежитии для учительских детей» и нескольких частных интернатах, которые посещали классные наставники.
В 1861-1917 гг. учеба мигранта в таких условиях обычно продолжалась около десятилетия: идя с 8-10 до 18-20 лет, по достижении двадцатилетия -
преимущественно из-за второгодничества, но нередко по болезни - гимназисты отчислялись без права продолжения учебы в аналогичных учреждениях19.
Подобная картина складывалась в Курском реальном училище, где в 1911 г. из 573 учащихся иногородних было 376 лиц, или 66%, в том числе приезжие с Курщины -258 чел., или 69 % от всех приезжих; с остальных территорий - 118 чел., или 31 %. Обращает внимание, что 185 мигрантов, или 49%, нашли приют у разных родственников в губернском центре; остальные (191 юноша, или 51 %) жили на постое в групповых квартирах и одиночным порядком (общежитие отсутствовало)20.
Отчеты же по мужской гимназии Тамбова гласят, что с 1870-х гг. «замечается увеличение числа учеников, живших на частных квартирах»: к 1890 г. из 454 гимназистов таких было 174 чел., или 38%, главным образом уроженцы «губерний: Саратовской, Пензенской и Воронежской, отчасти Рязанской и области Войска Донского», а также «евреи», чьи «родители жили в западном крае». «У родителей и родственников» жили соответственно городские учащиеся и иногородние с Тамбовщины (примерно в равных долях). Вместе с детьми в пришкольном «общежитии», особом приюте, групповых ученических квартирах и частично в одиночку на постое у хозяев, в том числе у гимназических преподавателей, общее число мигрантов в гимназии составило примерно 350 чел., или 77 %. Большая доля неместных учеников в тамбовской гимназии по сравнению с Курским реальным училищем объясняется общей демографией: даже в 1897 г. в Тамбове было всего 48 тыс. жителей при 2,7 млн населения губернии, тогда как в Курске - 76 тыс. на 2,4 млн общегубернского народонаселения21.
Для провинциальных регионов без крупных университетских центров максимальное значение имели студенческие миграции.
Скажем, Москва собрала к 1904 г. 1,1 млн жителей, дававших массу студентов, что понизило вес приезжих среди воспитанников ее университета до 74%22.
Зато в ЦЧР вузы до 1913 г. вообще отсутствовали и все 100% местных выпускников средних учебных заведений получали высшее образование вне пределов региона.
В особенности притягателен для них был Московский университет как находившийся вблизи Черноземного Центра.
В этом вузе на 1887 / 88 учебный год при общем числе юношеского контингента в 3,4 тыс. на выходцев из ЦЧР пришлось 560 чел., или 17%. В 1913 / 14 учебном году при общем увеличении числа студентов до 9,9 тыс. (рост в 2,9 раза за четверть столетия) приезжие из региона составили 1 980 чел. (рост в 3,5 раза!), или 20 %.
Среди московских студентов из шести губерний Черноземья в течение этой четверти века доминировали выходцы из средних слоев общества - чиновничества и интеллигенции, духовенства и купечества - в условиях сокращения потомственного
дворянства и быстрого увеличения числа учащихся из крестьян и городского
23
мещанства .
Однако сословное деление студентов далеко не всегда совпадало с достатком семьи и принадлежность к привилегированному сословию не означала возможности содержать юношу как учебного мигранта, что реально расширяло среднюю прослойку.
К примеру, в 1913 г. Курское губернское земство отказало 18-летнему крестьянину Г. М. Постникову, поступившему по окончанию местной гимназии на естественное отделение физико-математического факультета Московского университета, в выдаче ссуды на оплату учебы (50 руб. в год), поскольку семейство просителя было довольно состоятельным: «имущество заключается в 26 десятинах земли и хозяйственном инвентаре на 1 200 руб, работниками состоят домохозяин (63
года) и его старший сын (38 лет), а два средних сына (27 и 26 лет) уже учатся в высших учебных заведениях г. Москвы»24.
В тот же год потомственному дворянину Е.И. Свенцицкому (выпускник 2-й гимназии города Рязани, 22 года) Рязанское студенческое землячество выделило пособие в 25 руб. для завершения обучения на том же отделении университета (учеба заканчивалась на четвертом курсе)25.
С середины XIX столетия в вузах иногородние по местам их родины стали объединяться в зависимости от места, откуда они прибыли, в самодеятельные организации взаимопомощи, получившие наименование «студенческих землячеств», которые способствовали адаптации участников учебных миграций к условиям жизни в незнакомой среде и самой специфике вузовской учебы, включая выдачу рекомендаций на дешевое предоставление юношам дефицитных мест общежитий, выделение учебников и т.д.
В 1902 г. профессор Е. Н. Трубецкой писал: «Всякий, кто хоть сколько-нибудь знаком с бытом русских студентов, знает, что. для огромного большинства из них начатие университетского курса совпадает с переселением в чуждый большой университетский город», а «так как масса студентов принадлежит к классам материально необеспеченным, то девять десятых из них тотчас по поступлении в университет вынуждены позаботиться о приискании средств к существованию. При отсутствии каких-либо других знакомств и связей почти каждый поступающий в университет студент волей-неволей должен обратиться к своим старшим товарищам -землякам, раньше его совершившим такое же переселение и уже успевшим освоиться с новой и незнакомой ему жизненной средой. От них он получает указания, как устроить жизнь свою более дешевым образом, где найти дешевую квартиру и стол, как приискать урок или занятие» другим трудом, а также обращается в «кассу» землячества в случае «острой нужды» и т.п. Наконец, «чувство одиночества и беспомощности, общая материальная нужда и потребность в товарищеском общении вынуждают земляков теснее сплотиться между собою, искать взаимной поддержки и помощи»26.
Типичный облик студенческих землячеств начального этапа их существования воссоздают воспоминания академика И. И. Янжула, по происхождению из разорившейся дворянской семьи, оказавшегося после смерти родителей без денег и жилья. С 1864 по 1869 г. он учился на юрфаке в Москве: «Как у рязанца по гимназии, где я получил воспитание ... круг моих друзей в Московском университете состоял также из рязанцев», объединившихся в «Рязанское землячество, т.е. взаимноблаготворительное общество бывших воспитанников Рязанской гимназии».
«Старостой или казначеем» указанного объединения являлся В. Н. Варварин (будущий сенатор). «Сын крестьянина» М. М. Меркулов (впоследствии губернатор) руководил «потребительской лавочкой», закупая оптом товары для торговли, так как, приобретая их «по мелочам [в розницу. - А.К.], приходилось особенно сильно переплачивать». Студенты организовали обмен литературой, включая литографированные лекции, совместно выписывали журналы. Но в основном «мы собирали деньги, добываемые и присылаемые из Рязани для бедных товарищей, и делили их между собой, удовлетворяя насущные потребности».
В частности, «в очень тяжелое время моего собственного пребывания в университете первый год я обязан был землячеству, его маленькой стипендии в течение нескольких месяцев, которая, может быть, дала мне возможность не умереть с голоду», когда приходилось «издерживать в день на пропитание» всего 3 коп., уходившие на «фунт печенки» с «черным хлебом». Став старшекурсником, И. И. Янжул добился назначения государственной «стипендии от университета» (8 руб. в месяц).
На втором курсе учебы в вузе главным в «борьбе с бедностью» стали «уроки, корректуры, переводы, которые я получал ... именно от товарищей и через товарищей». Приобретение опыта трудоустройства позволило автору на старших курсах самостоятельно добывать «хорошие уроки и большие заработки, получая в месяц доходу иногда более ста рублей», что окончательно обеспечило его материальным достатком, позволило часто «посещать театр и разные увеселительные собрания»,
27
участвовать в «пирушках» и т.п.
В тяжелое время Первой мировой войны необходимость социальной поддержки малоимущих учащихся значительно увеличилась. Например, 10 июля 1916 г. в г. Курске с разрешения губернатора прошло «общее собрание» членов Курского
землячества Московского университета «для устройства благотворительного вечера в
28
пользу недостаточных студентов-курян» .
Общую географию вузовской учебы рисует картина выдачи земских ссуд в 1908 г. на получение высшего образования 72 юношам Курской губернии. Здесь лидировал из-за своей близости Харьков, где учились 24 студента: в университете - 18 чел., остальные 6 в ветеринарном и технологическом институтах. Второе место занимал Петербург, куда стремились из-за разнообразия специальных высших учебных заведений, - 19 лиц, в том числе в профильных институтах - 14 чел., преимущественно в технических: политехническом - 5, инженеров путей сообщения - 4, горном - 2, технологическом - 1, а также в лесном - 2 чел.; предпочтение университету отдали только пятеро. В Москве 5 студентов учились в Московском университете и столько же в специальных вузах, в том числе двое в сельхозинституте. Малые миграционные потоки направлялись в Киев (6 курян в Университете и 1 в Политехническом институте) и Юрьев (4 в Университете и 1 в Ветеринарном), а также в Томск, Казань,
Одессу и прочие29.
В харьковских вузах учились десятки воронежцев, учредивших в 1907 г. Воронежское землячество Харьковского университета «для уроженцев или обучавшихся в Воронежской губернии» с «целью оказывать материальную поддержку своим членам». Складчину составляли: «а) обязательные членские взносы в размере 50 коп. вступительных и 15 коп. ежемесячных; б) суммы вырученные с лекций, спектаклей и вечеров; в) частные пожертвования». Из накопленных денег самым нуждающимся учащимся выдавались «ссуды»: «долгосрочные» под векселя и
«краткосрочные» без таковых. Распорядительным органом землячества являлось «общее собрание», исполнительным - «правление», избираемое в составе
30
«председателя, секретаря, казначея и 7 членов» .
С 1876 г., когда власти разрешали создавать высшие курсы для русских девушек, началось развитие вузовского женского образования.
Упоминавшееся земское субсидирование учебы в вузах показывает по Курской губернии на 1907/08 учебный год следующее: Высшие женские курсы в Москве выбрали 13 девушек; в Петербурге находились 9 чел.. в т.ч. на Высших женских курсах
- 4, в Женском медицинском институте - 4 и на Женских сельскохозяйственных курсах
- 1. В Киеве и Томске, как и в близком Харькове, где Курсы открылись только в
31
1907 г., учились всего по одной курянке .
К 1914 г. на Харьковских высших женских курсах, располагавших историкофилологическим и физико-математическим факультетами, получали образование уже 86 курских уроженок. Типичной фигурой являлась В. А. Амелина: дочь сельского священника, после окончания Курского епархиального училища проработала 6 лет в деревенской школе, стала курсисткой не с первой попытки, поскольку абитуриентки встречали в Харькове «сильную конкуренцию»32.
Осенью 1913 г. в ЦЧР был открыт первый вуз - императорский Воронежский сельхозинститут (ежегодный прием составлял в среднем 100 юношей), при котором к
33
1917 г. создали Воронежские высшие женские сельскохозяйственные курсы33. Половину студентов составляли уроженцы центрально-черноземных губерний, в особенности Воронежской. Остальной контингент был представлен мигрантами из различных российских регионов, включая Сибирь, а позже беженцами Первой мировой
34
войны .
Дополнительным каналом формирования русской интеллигенции служило заграничное высшее образование, для юношей ЦЧР - главным образом из-за политических репрессий и вынужденной эмиграции как последствий юношеской увлеченности революционной псевдоромантикой. Воронежец И. Я. Столяров, например, приехал из Франции в 1916 г. с вузовским дипломом инженера-агронома .
Девушки, особенно еврейки, ехали за рубеж по причине ограниченности отечественной женской школы высшего звена. Так, курянка М. Я. Смирнова, приобретя к 1906 г. в Берне профессию, вернулась работать врачом на родину, а в 1911 г. трудоустроилась в Воронежском земстве36. На территории Тамбовщины к лету 1917 г. из 44 женщин-врачей, заменивших ушедших по мобилизации медиков, заграничные университеты окончили Шарлотта Гольдштейн (в 1905 г.) и Аня Лев (в 1913 г.)37.
В общем итоге типичные проявления молодежных миграций учебного назначения, обыкновенно поддерживаемые родителями, выступали своеобразной лестницей территориальной социомобильности, которую, однако, мог осилить не каждый мигрант, а лишь «люди с твердым характером и с детства направленные в хорошую сторону», кто «закалялся в этой обстановке»38.
Наиболее способные личности, с сильной натурой, целеустремленные и легко адаптируемые, после окончания школы получали профессию в средних специальных учебных заведениях или выпускались средними общеобразовательными школами с последующей вузовской профильной подготовкой. У большинства всех этих выпускников перемещения для образования в последующем перерастали в трудовые миграции: у первых - в пределах своего региона, у вторых - в разные уголки страны.
1 См., например, по Рязанской губ.: Барсов К. Сельская школа и учитель (Воспоминания и заметки) // Русская школа. 1896. № 5/6. С.45-55.
2 Членов М.А. Половая перепись московского студенчества и ее общественное значение. М., 1909. С. 40, 44.
3 Тамбовские епархиальные ведомости: Ч. неоф. 1898. № 41. С. 1076.
4 Там же. 1914. № 29. С. 955-956.
5 Столяров И. Я. Записки русского крестьянина // Записки очевидца: Воспоминания, дневники, письма. М., 1990. С. 323, 370-372, 439-446.
6 Баратынский Б. А. Исторический очерк фельдшерской школы Тамбовского губернского земства (1868-1913 годы). Тамбов, 1915. С. 2-7, 53, 234.
7 Членов М. А. Указ. соч. С. 29, 41, 48.
8 Материалы для описания г. Тулы: Санитарный и экономический очерк. Тула, 1880. С. 26-27.
9 Всеподданнейший отчет о состоянии Тамбовской губернии за 1900 год. Б. м., б. г. С. 13.
10 Государственный архив Тамбовской области (далее: ГАТО). Ф. 4. Оп. 1. Д. 5463. Л. 4.
11 Верещагин В. В.Иллюстрированные автобиографии нескольких замечательных русских людей. М., 1896. С. 63-64.
12 Записки Михаила Васильевича Сабашникова. М., 1995. С. 187, 219, 234-236, 302, 310.
13 В. К. Около бурсы // Русская старина. 1911. № 5. С. 448-451.
14 Государственный архив Курской области (далее: ГАКО). Ф. Р-322. Оп.1 Д.13. Л.63.
15 Там же. Ф. 185. Оп. 1. Д. 28. Л. 2; Д. 458. Л. 6.
16 Там же. Д. 22. Л. 1об.-4.
17 Там же. Л. 4 об.-116.
18 Там же. Д. 119. Л. 1-65 об.; Д. 313. Л. 1-52; Д. 334. Л. 1-31; Д. 383. Л. 1-29; Д. 405. Л. 1-25.
19 Там же. Д. 36. Л. 15-21; Д. 44. Л. 48-53; Д. 125. Л. 15-27; Д. 313. Л. 1-51 об.; Плетенев И. Т. Воспоминания шестидесятника в Курской губернии // Наша старина. 1915. № 8. С. 736.
20 Журналы заседаний 47 очередного Курского губернского земского собрания 1911 г. с приложениями. Курск, 1912. С. 175-176.
21 ГАТО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 5461. Л. 127-128 об.; Первая всеобщая перепись населения Российской Империи, 1897 г. ХХ . Курская губерния. СПб., 1904. С. 1; то же. XLП. Тамбовская губерния. СПб., 1904. С. 1.
22 Членов М. А. Указ. соч. С. 29.
23 Подсчеты сделаны по: Алфавитный список студентов и посторонних слушателей
императорского Московского университета за 1887-88 академический год. М., 1887. С. 1-247; то же ... за 1913-1914 академический год. М., 1914. С. 1-458.
24 Журналы заседаний 49 очередного Курского губернского земского собрания 1913 г. Курск, 1914. С.368-369; Алфавитный список ... за 1913-1914 ... С.299.
25 Отчет о деятельности Рязанского отделения Комитета для содействия устройству студенческих общежитий при императорском Московском университете за 1913 год. Рязань, 1914. С.11; Алфавитный список ... за 1913-1914 ... С.331.
26 Трубецкой Е. К. К вопросу о причинах беспрерывно возникающих в наших университетах беспорядков. СПб., 1902. С. 5-6.
27 Воспоминания И. И. Янжула о пережитом и виденном (1864-1909 гг.) // Русская старина. 1909. № 10. С. 37-39, 41, 43, 53, 57; № 11. С. 249-251, 265-266.
28 ГАКО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 8933. Л. 118-119 об.
29 Журналы заседаний 43 очередного Курского губернского земского собрания 1908 г. с приложениями. Курск, 1908. С. 77-79.
30 Проект Устава Воронежского землячества. Харьков, 1907. С. 1-4.
31 См.: Журналы ... 1908 г. ... С. 77-79.
32 Журналы ... 1913 г. С. 368-369.
33 Государственный архив Воронежской области. Ф. И-63. Оп. 2. Д. 1. Л. 1-4 об.; Д. 14. Л. 52 об.; Адрес-календарь Воронежской губернии на 1917-й год. Воронеж, 1916. С. 52-53.
34 См. списки студентов для воинского призыва в 1916г.: Российский государственный исторический архив. Ф. 1292. Оп. 1. Д. 1986. Л. 2-42.
35 Столяров И. Я. Указ. соч. С. 454-456, 470-482.
36 ГАКО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 10433. Л. 108-109.
37 ГАТО. Ф. 28. Оп. 1. Д. 1140. Л. 8-36.
38 ВК. Указ. соч. № 6. С. 582.
