CC BY
36
3.Гегель Г.В.Ф. Феноменология духа // Соч.: В 14 т. Т. 4. - М., 1959.
4. Селиванов А.И. К вопросу о понятии «ничто» // Вопросы философии.
- 2002. - № 7.
5.Экхарт М. 06 отрешенности // М.Экхарт. Духовные проповеди и рассуждения. - СПб., 2000.
6.Бердяев H.A. Философия свободного духа. - М., 1994.
7.Гегель Г.В.Ф. Наука логики: В 3 т. Т. 1. - М., 1970.
8.Кутырев В. А. Оправдание бытия (явление нигитологии и его критика) // Вопросы философии. - 2000. - № 5.
Шалютин
Борис Соломонович
д-р филос. наук, проф.
ТЕЗИСЫ О ПРИРОДЕ ЗАКОНА И ОБ ЭМЕРДЖЕНТНОЙ ЭВОЛЮЦИИ
Словосочетание «закон природы» имеет некоторый мистический ореол. В восприятии большинства (если не всего) научного сообщества, точно также, как и «простых смертных», имевших счастье поучиться в школе, это нечто незыблемое, непоколебимое и абсолютное. Как ни удивительно, но, выражаясь витиевато, вопрос о природе закона природы почти не обсуждается ни в естествознании, ни в философии науки, ни в онтологии. Вопрос «что такое закон природы», которому посвящено немало текстов, маркирует совсем другую проблему - какого рода высказывания могут называться законами. Обсуждается также, почему законы природы именно таковы, а не иные. Но тема того, какова сущность закона, его основания, механизм действия и т.п. не дискутируется. Складывается впечатление, что в общем представлении законы природы - это, как выражался по другому поводу Бердяев, «безосновная основа бытия».
Если считать, что законы природы установлены Богом, то тема исчерпана. Однако использование Бога в качестве прямого объяснительного принципа давно ушло в прошлое и в науке, и в философии, даже - за редкими исключениями - в философии религиозной. Что касается атеистов, то для них апелляция к Богу недопустима по определению. Тем не менее, в массовом сциентизиро-ванном сознании сам статус законов природы таков, что остается лишь ввести написание с большой буквы. Науке, как знаменитому московскому муравью Окуджавы, оказалось нужно на кого-нибудь молиться. Муравей, будучи лицом мужеского пола, создал себе Богиню, наука создала себе Бога - Закон. Если для древних иудеев Бог - это закон, то для абсолютного большинства сегодняшних ученых, ихзасланцев в философии и практически всего современного «образованного общества» Закон - это Бог. Этот базовый постулат религиозного сциентизма я и хотел бы поставить под сомнение.
Миф детерминизма - детище математизации естествознания, произошедшей по преимуществу в начале
Нового времени. Математика - грандиозная и красивая игра с жесткими правилами, в которые в этот период более или менее удалось «вдавить» имевшийся эмпирический материал. На фоне отточенного гармонического великолепия формул, засверкавшего ограненного бриллианта, шероховатости нечетких фактов были легко списаны на неустранимую неточность измерений. Всякая ли религия - результат отчуждения, оставим разбираться последователям и критикам Фейербаха и Маркса, но сциентистская - несомненно. Начертив икону природы, ученые фетишисты возомнили, что это их детище-сама природа, а формулы, посредством которых они высчитывали траектории иконического изображения, - и есть ее законы. И поскольку в формулах и функцих классической математики все однозначно, то все оказалось однозначно и в самой природе. Если на оси х откладывается время, а на оси у-значение какого-либо изменяющегося во времени параметра некоторой системы, то согласно самому представлению классической математики о функциональной зависимости мы получим однозначно предопределенную динамику изменения этого параметра. Поскольку же так можно описать любой параметр, то, кажется, можно описать и всю систему, сколь бы сложна она ни была, вплоть до мира в целом. Вот он и лапласов-ский (исторически точнее было бы сказать «лейбницовс-ко-лапласовский») детерминизм.
Совершенно иное представление о законе разрабатывает юриспруденция. Здесь под законом большинство юристов понимает статут - нормативный акт, издаваемый государством. Юридический закон возможно нарушить. Власть, правда, должна наказать нарушителя, но, во-первых, наказание не отменяет самой возможности нарушения закона, во-вторых, фактически наказание наступает далеко не всегда. Представление о законе в юриспруденции настолько далеко от естественнонаучного, что на уровне более или менее общепризнанных определений между одним и другим просто невозможно выявить что-либо общее: в огороде бузина, а в Киеве дядька. То обстоятельство, что «понятие законов природы и общества производно по отношению к понятию законов в юриспруденции»1 (1, 56), если и известно какой-то части естествоиспытателей, воспринимается ими разве что как метафорический перенос. Между тем, как я намереваюсь показать, понимание закона в юриспруденции как раз гораздо ближе к общей сущности закона, в том числе закона природы.
Прежде всего, обратимся к соотношению детерминизма и индетерминизма на наиболее глубоком доступном сегодня уровне организации мира. Мне уже доводилось разбирать миф детерминизма и соотношение детерминизма и индетерминизма достаточно подробно (13), поэтому воспроизведу лишь те моменты, которые непосредственно связны с проблемой, рассматриваемой сейчас.
Древнейшие философы пытались найти т.н. первоначало - из которого все произошло, состоит, и куда все уходит. Старейший из них, Фалес, считал таковым воду, Анаксимандр - нечто неопределенное (апейрон), Анак-симен - воздух. Понятно, что сегодня эти взгляды смотрятся наивно. Однако сама постановка вопроса остается вполне корректной. Более того, как раз современное естествознание позволяет совершенно конкретно утверждать, что искомым первоначалом выступает энергия. Все сущее - ее модусы, возникающие и исчезающие, и лишь она вечна. Иллюстрацией этого является формула Е=тс2, которая описывает вполне конкретные давно известные физике процессы вплоть до полного превращения вещества в свободную энергию и формирования из
свободной энергии пар противоположных элементарных частиц. Энергия в своей изначальной форме есть свободная энергия, которая открывается нам как поле; при некоторых обстоятельствах она преобразуется в связанную, т.е. в вещество.
Представим ситуацию, когда сквозь отверстие, расположенное в идеально гладком полу, поступает вода. Вода будет растекаться во все стороны, пока ее будет хватать, и пол вблизи отверстия будет мокрым весь, без сухих пятен. Аналогично происходит и распространение свободной энергии. Для примера: известное всем из средней школы электрическое поле точечного заряда распространяется равномерно и не содержит пустот, как и световое поле от домашней лампочки. По отношению к распространению свободной энергии понятие траектории неприменимо2. Здесь нет никакой определенной траектории. Определенный - значит, О-ПРЕДЕмммм-ЛЕННЫЙ, имеющий пределы, границы. У свободной энергии таких границ нет, она есть нечто неопределенное (выходит, не так уж наивно выглядит сегодня Анаксимандр).
Однако если ограничить световой поток, предположим, полым цилиндром, то появляется определенная траектория. В современных световодах траектории могут быть весьма сложными кривыми и ломаными (правда, не линиями, а, как и у любого реального объекта, с некоторым ненулевым сечением). Определенность здесь возникает лишь постольку, поскольку световой поток определен, и пределы ему установлены извне.
Обращаю внимание на два равно важных обстоятельства. Первое: определенность (детерминированность) светового потока не изначальна, а вторична и обусловлена извне. Второе: в рамках извне обусловленных границ сохраняется неопределенность. Область неопределенного хотя и становится ограниченной, остается бесконечной: сохраняется не единственный вариант, не набор дискретных вариантов, а целостная континуальная область.
Приведенный пример ограничивания, детерминирования свободной энергии - элементарная иллюстрация того, каким образом неопределенное начало обретает определенность - путем его ограничения, канали-зирования. При этом определенность оказывается не чем-то абсолютным, а уменьшением области неопределенности, ее заключением в границы.
Как уже упоминалось, при некоторых обстоятельствах электромагнитное поле порождает пары противоположных элементарных частиц. Естественнонаучная фактология и концептуализация этого процесса пока довольно скудна. Однако есть основания предположить, что ограничение свободной энергии возможно не только уже существующим веществом, как в световоде, но что при возникновении частиц имеет место самоограничение свободной энергии, в чем и заключается сущность процесса, в ходе которого свободная энергия «свертывается» в вещество, «упаковывается». Огромные количества энергии, которые ранее могли бы мощнейшим образом проявлять себя вовне, наглухо «захлопываются» в элементарной частице, прячутся, самоизолируются от мира, образуя собой надежнейший «кокон», и происходит сильнейшая энергетическая взаимоблокировка, природа которой пока неясна. Колоссальная прочность «кокона» - стабильной элементарной частицы - как раз и объясняется тем, сколь велика образующая его энергия. Поэтому на уровне элементарных частиц мы встречаем наиболее прочные вещественные образования.
Между приведенными примерами с ограничением светового потока и с возникновением элементарных частиц имеется существенная разница. В первом случае ка-
нализирование энергетических потоков обеспечивается извне устанавливаемой предсуществующей структурой -отражателем фонарика или современным световодом. Во втором примере имеет место самоструктурирование, самоорганизация.
Благодаря Пригожину, Хакену и их последователям, феномен самоорганизации сегодня хорошо известен, продолжает интенсивно изучаться, находясь в центре внимания самых разных наук. Безусловно, это сулит нам массу конкретных открытий по мере, с одной стороны, углубления его понимания, и, с другой, расширения сферы применения. Несомненно, подлежит осмыслению под этим углом зрения и один из важнейших онтологических скачков - переход от довещественного уровня бытия к веществу. Возникновение элементарных (первичных) вещественных образований есть формирование устойчивой структуры энергетических потоков, стабильно доминирующей над фоновыми энергетическими процессами, благодаря чему образуется система отрицательных обратных связей, блокирующих развитие случайных флуктуа-ций, постоянно возникающих на базе этих процессов, в силы, способные разрушить систему. Структура органи-9эаоу[ абааоё-^апёэа Т Т а ее, опса ааёёаау закон их существования. Частица тем более устойчива, чем более энергетически насыщена образующая ее структура и, соответственно, чем более она энергетически доминирует и тем самым успешнее борется с возмущающим отклонениями, блокируя их последствия. Если же внешние энергетические воздействия или внутренние (например, радиоактивный распад) оказываются сопоставимы с энергетикой самовоспроизводства структуры, частица разрушается.
* * *
Перейдем к другой важнейшей онтологической демаркации -живой и неживой природы. В отличие от соотношения свободной и вещественно организованной энергии, философская рефлексия соотношения живого и неживого может опираться на значительно более объемный и разноплановый естественнонаучный материал.
Биологические законы многообразны и отличаются друг от друга не только конкретным содержанием, но и степенью общности, от общебиологических до весьма частных, например, отдельных инстинктов3. Если взять в качестве примера животную особь, то, как известно, она способна к выбору лишь на уровне ситуативной задачи. Ее жизнепостроение в основных моментах генетически предопределено, то есть детерминировано биологическим видом, к которому она принадлежит. Предопределенность развертывается через систему инстинктов, отдельных законов, задающих границы, за которые особь не выходит, хотя стены задаваемого коридора тем шире, чем «умней» животное. Комплекс неразрывно связанных между собой инстинктов - это видовой Закон, «на роду написанный» особи. Ради его исполнения она живет, а если (когда) надо - умирает; видовой Закон - это в действительности и есть конкретный биологический вид, а особи - лишь средства, комочки живого вещества, посредством воплощения в которые этот закон (вид) обеспечивает свое существование сквозь время.
Каким образом соотносятся биологические законы и протекающие в живых организмах физико-химические процессы? Этой проблеме посвящена довольно обширная онтологическая литература, причем нельзя не отметить вклад диалектического материализма, в частности, в рамках анализа соотношения высших и низших форм движения материи. В контексте проблемы природы закона наибольшее значение имеет рассмотрение высших
и низших форм движения под углом зрения гегелевской категории снятия, впервые предпринятое С.М. Шалюти-ным (18) и получившее впоследствии широкое распространение. Позже С.М. Шалютин существенно конкретизировал имманентный снятию момент подчинения (19), который здесь нас и интересует более всего.
«Автономно существующий объект функционирует и развивается на основе некоторой совокупности законов, которые определяют множество его возможных состояний, изменений и взаимодействий. Если такой объект включается в качестве элемента или подсистемы в систему более высокого порядка, то, с одной стороны, реализуются не все абстрактно возможные его состояния, а лишь те, которые допускаются закономерностями более высокой системы. С другой стороны, некоторые возможности, которые до включения в систему для ее элементов носили формальный характер, становятся реальными... Именно в утрате одних возможностей и превращении других из формальных в реальные, в сущности, и заключается подчинение низшего высшему» (19, 13).
Если принимать лапласовский детерминизм не за методологическую установку, более или менее эффективную для описания некоторых сравнительно простых процессов, а за полностью адекватное выражение самой природы, то ни о каком подчинении высшими формами низших не может быть и речи. Напротив, и биологические, и социокультурные процессы окажутся однозначно определяемыми «снизу», подчиненными физико-химическим законам. Подчинение низшего высшему возможно именно за счет того, что низший уровень никогда не является однозначно детерминированным, что он всегда содержит поле возможностей. Подчинение означает блокирование части возможностей и, соответственно, повышение вероятности других. Вышестоящий уровень организации выступает по отношению к нижестоящему средой, отбирающей и канализирующей, благодаря чему реализоваться может не все поле имеющихся на нижестоящем уровне возможностей, а лишь те из них, которые лежат в рамках конструкции вышестоящего уровня. Таким образом, общая схема здесь та же, что и при рассмотренном выше детерминировании (определении, ограничении) свободной энергии.
Описывая ограничение свободной энергии простым (типа отражателя карманного фонаря) или сложным современным световодом, я исходил из ситуации предшествования световода конкретному канализируемому с его помощью световому потоку. Однако возникновение элементарных частиц - пример иного рода, когда имеет место самопорождение низшим уровнем ограничивающей структуры, образующей более высокий уровень сущего. Подобным образом обстоит дело и при переходе от до-биологичекого к биологическому миру.
«Биологический процесс есть не простая сумма физического и химического, а представляет собою упорядоченные циклы этих процессов. Хотя это упорядочение, в свою очередь, осуществляется через физико-химические механизмы, система обратных связей, обеспечивающая эту упорядоченность, не принадлежит сама по себе физическим и химическим формам движения. Она есть сторона биологической формы движения - сторона, посредством которой организм подчиняет себе совокупность происходящих в нем процессов»4.
Один из наиболее сложных онтологических вопросов - о том, каким образом формируется более высокий уровень организации, в том числе в процессе появления живого. Эмерджентизм, вопреки редукционизму, утверждает, что при таком переходе возникает нечто принципиально новое, чего не было на предшествующем уров-
не. Однако за счет чего это новое возникает? Многочисленные попытки рассуждать по этому поводу приводили ранее к одному из трех результатов: первый - отказ от тезиса и откат к редукционизму, второй - бессодержательное жонглирование словами и уход от вопроса, третий - апелляция к чуду. Столь плачевные результаты обусловлены одним - классической детерминистской парадигмой, въевшейся в саму ткань нашего мышления так глубоко, что вытравить ее чрезвычайно сложно.
Лет десять назад в разных лекциях я начал излагать взгляд, согласно которому сущность живого состоит в том, что это мир форм. Несколько упрощенно эта трактовка выглядит следующим образом. Если в неживом теле материя и форма неразделимы (вполне по Аристотелю -субстанция есть единство материи и формы), то живое тело есть, прежде всего, некоторая форма (структура, конструкция, организация - в данном случае различие этих терминов несущественно), тогда как вещество организма - всего лишь способ поддержания этой формы. Вещество постоянно меняется, а себетождественность организма состоит в относительном постоянстве его формы. Эта форма организует течение вещества в ходе вещественно-энергетического обмена со средой именно так, что обмен обеспечивает ее, формы, самосохранение и самовоспроизводство. Но поскольку идеально организованных процессов не бывает, живое тело в конечном счете гибнет. Однако форма не гибнет вместе с ним, т.к. организм успевает передать ее следующему поколению. Таким образом, всякий биологический вид - это устойчивая, отлившаяся в ходе эволюции форма, сохраняющая себя сквозь время, в том числе с использованием процессов высвобождения энергии из вещества и свертывания свободной энергии в вещество. И обмен веществ, с которого обычно начинают разговор о специфике живого, и сами организмы - всего лишь механизмы поддержания формы, ставшей самостоятельной единицей бытия и подчинившей физико-химические вещественно-энергетические процессы.
Излагая эти соображения в процессе работы над вышедшей в начале 2002 года монографией (16, 10-14), я понял также, что эта трактовка жизни дает ключ и к вопросу о генезисе живого, если ее соотнести с основополагающими синергетическими идеями (16, 14-15). До сих пор в рамках проблемы становления жизни обсуждались темы абиогенного синтеза аминокислот, их комбинаций, обособления и т.п. Не отрицая значимости этих и других традиционных тем, думаю, фокус поиска следует нацелить на иное. Прообразами живого являются те процессы, которые оказались в центре внимания синергетики. Классические струйки пара в закипающей воде, смерчи, воронки и т.п. Все это - формирующиеся открытые системы, через которые, как и через живой организм, идет поток энергии и вещества, но при том сохраняется форма. Конечно, это еще далеко не живые организмы. Здесь нет внутреннего обеспечения разности потенциалов со средой, нет овеществленного внутреннего носителя структуры и т.д. Однако и интериоризация, и «оседание», «остывание» динамической структуры в субстратную, становящуюся устойчивым носителем динамической, находятся в русле общих эволюционных тенденций.
Соотнося эти достаточно давние размышления с более поздними гипотезами относительно природы детерминизма и с проблемой сущности закона, можно увидеть следующую принципиальную схему возникновения жизни. Относительный хаос физико-химических процессов порождает их устойчивые динамические структуры, которые энергетически стабильно доминируют над фоновыми энергетическими процессами, благодаря чему
образуется система отрицательных обратных связей, блокирующих развитие случайных флуктуаций в силы, способные разрушить систему. Структура организует физико-химические потоки, устанавливая закон их существования. Она тем более устойчива, чем более энергетически доминирует и, соответственно, чем успешнее борется с возмущающим отклонениями, блокируя их последствия. Возникновение жизни есть, прежде всего, возникновение новых законов, а эти законы, в свою очередь, есть не что иное, как устойчивые структуры, канализирующие текущие физико-химические процессы за счет доминирования над ними.
Эмерджентный скачок перестает выглядеть чудом. Ни на одном уровне организации сущего, от простейших до самых сложных, нет однозначной детерминации. Мировой процесс всегда содержит множество возможных продолжений, которые, реализуясь, сталкиваются друг с другом, пересиливают друг друга, разрушают друг друга и т.п. Но при этом могут возникать устойчивые структуры, которые и представляют собой законы, поскольку устанавливают некие границы (которые в зависимости от степени энергетического доминирования над фоновыми процессами могут быть более или менее жесткими, более или менее подвижными, более или менее проницаемыми) и тем самым кардинально меняют соотношение вероятностей возможных продолжений.
Становление таких структур - и есть эмерджентный скачок. Он создает принципиально новую реальность. При этом в нем нет ничего сверхъестественного - он совершенно не похож на чудо самопроизвольного отклонения атома, в которое верил Эпикур и по образцу которого, в принципе, только и могут рассуждать классические детерминисты, если только они желают признать разноуровневость бытия и наличие качественных скачков в его эволюции. В отличие от несостоятельных детерминистских объяснений, в предложенной здесь схеме нет возникновения поливариантности из ничего, а есть сужение, ограничение, детерминирование поля возможностей. Ясен и его принципиальный механизм - взаимоблокировка противоположно направленных процессов нижестоящего уровня. При этом, поскольку нижестоящий уровень не обладает полнотой определенности, он не может и однозначно предопределять, какие именно устойчивые структуры сформируются. Таким образом, новые законы невыводимы из прежних, что и означает
факт эмерджентного скачка.
* * *
Третий важнейший онтологический скачок - от живой природы к социокультурному бытию нередко рассматривается именно под углом зрения подчинения природных регуляторов надбиологическим (7; 15). Этот подход, как было показано выше, и означает формирование новых законов (структур), энергетически доминирующих над низшими, устанавливающих им пределы (т.е. определяющих, детерминирующих) и тем самым формирующих направленности. Если возникновение живого означает становление видовой формы как новой онтологической единицы, более устойчивой, чем отдельный телесный предмет, то скачок в социальность сопряжен с возникновением следующей новой онтологической единицы - базовой социокультурной общности.
Животная группа, даже у ведущих групповой образ жизни животных, не является самостоятельной онтологической единицей. Способы ее организации в основном заданы генетически, и поэтому группа, как и отдельная особь, есть лишь средство по отношению к виду, который субстанциален и самоценен. Что касается уже пер-
вичных человеческих общностей, то способы их организации генетически не предопределены, а вырабатываются самими людьми. Поэтому каждая общность субстанциальна, и именно она образует структуры, отбирающие возможное и блокирующие - например, через очень жесткий механизм табу - невозможное индивидуальное поведение, то есть именно она создает свой закон. Как и на предыдущих стадиях, этот закон есть механизм самосохранения. Для базовых человеческих общностей (единиц социальной организации) таким механизмом выступает, прежде всего, самосакрализация. Общность создает, например, всемогущего субъекта (тотемное животное, этнического бога и т.п.) - источника Закона - совокупности правил, соблюдение которых обеспечивает сохранение группы, а нарушение представляет опасность ее существованию. Границей, отделяющей социокультурный мир от природного, является подчинение самого сильного из биологических инстинктов - родительского - социальному регулятору, выражением чего является детское жертвоприношение. Детское жертвоприношение -символ подчинения природного начала в человеке новому, социокультурному, закону (15).
Как и в предыдущих эмерджентных скачках, здесь новый регулятор использует старые механизмы, в данном случае - человеческую психику. Сакральные ценности, в которых в действительности репрезентирована самоценная и субстанциальная группа, вызывают в психике человека столь сильные эмоции, что они могут подавлять любые другие эмоционально-энергетические состояния, в том числе биологического происхождения. Однако редуцировать социальность к психике нельзя, психика - лишь механизм социальной регуляции.
Человеческий мир вариативен, человеческие общности существенно различны, разнообразны и способы самосакрализации, и определяемые ими комплексы правил поведения, что является одним из выражений непредопределенности мирового процесса.
Каждая человеческая общность фактически тождественна своему Закону. Конкретные люди, поколение за поколением сменяющие друг друга, выступают носителями этого Закона. Их положение похоже на положение животной особи, всего лишь средства по отношению к соответствующей видовой форме. Причем не только отдельные индивиды - в этом же качестве предстает и вся их актуальная совокупность, все множество живущих в данный момент людей. Они - средство, тогда как субстанциален сам Закон - сакральный ценностно-нормативный комплекс. Так же, как мир живой природы - это мир форм, социокультурный мир - это мир сакральных ценностно-нормативных комплексов5.
Человеческие общности сосуществуют в конкуренции друг с другом за ресурсы, причем эта конкуренция является гораздо более жесткой, нежели межвидовая. Виды занимают каждый свою экологическую нишу и зачастую взаимополезны, тогда как у человеческих общностей экологическая ниша одна. Борьба между ними изначально велась на взаимоуничтожение. «На заре истории, мы видим, столкновения групп носят беспощадный характер. Победители почти поголовно убивают или съедают побежденных. В Полинезии побежденные поголовно истреблялись, не исключая жен и детей; те же сведения имеются о кафрах, краснокожих индейцах, древних персах, египтянах, евреях, греках, римлянах, магометанах и т. д.» (8, 151). Эта кровавая война - не просто между группами, как это бывает у животных, но и между способами социальной организации, то есть самими Законами, сакральными ценностно-нормативными комплексами. Именно эта конкуренция не на жизнь, а на смерть, а
вовсе не внутренние противоречия той или иной общности (как это предстает, например, в марксизме) выступает главным фактором исторической эволюции. Питирим Сорокин пишет об уже «исторических» человеческих общностях. Но жесточайшая конкуренция, переходившая в случае нанесения ущерба одной группе другой в неограниченную кровную месть вплоть до полного уничтожения врага, имела место уже между первичными человеческими группами, внутри каждой из которых существовало мощнейшее психоэмоциональное сопереживательное единство6.
* * *
Следующий - и пока последний такого масштаба -крупнейший эмерджентный скачок имел место уже внутри человеческого мира. Именно такой «внутриисторичес-кий» характер этого скачка мешает осознать его колоссальную значимость. В действительности время пребывания людей на земле разделено на два кардинально различных этапа, граница между которыми отчасти похожа на демаркацию двух надцарств живой природы - прокариот и эукариот, но еще глубже в общеонтологическом масштабе. Этой границей выступает формирование экзогамии, впервые укоренившейся в рамках дуально-родовой организации, предполагавшей, что внутри каждого рода существует половое табу, сопряженное с предписанием половых контактов с представителями рода-партнера.
Наиболее глубокая из известных трактовок экзогамии на уровне общей и не очень четкой идеи впервые была высказана французским этнологом Ван Геннепом (1920): «... экзогамия имеет результатом и, возможно, целью связывать между собой некоторые обособленные общества, которые без этого не вошли бы в нормальный контакт»7. Позже Леви-Строс в знаменитой работе «Элементарные структуры родства» (1) (1949) разработал ее в более общем виде, трактуя экзогамию как механизм важнейшей и универсальной демаркации, отделяющей социальную организацию от природной посредством «замены системы кровного родства биологического происхождения социальной системой отношений свойства» (4, 63).
Как и почему возникли внутриродовое половое табу и экзогамия? На этот счет существует ряд гипотез (осознание биологических опасностей инцеста, избежание конкуренции мужских особей из-за женских и др.). Однако ни одна из них не замечает, что за формированием дуально-родовых общностей стояла гораздо более глубокая и сильная логика общесистемной эволюции, по отношению к которой может быть, в какой-то мере некоторые описываемые в рамках этих гипотез процессы послужили механизмами осуществления, «зацепками», которые всегда находят фундаменталь-ные тенденции развития для своей реализации.
В общем виде эта логика состоит в том, что с распространением некогда новых онтологических единиц и их превращением в среду (часто конкурентную) друг для друга формируется следующий онтологический уровень, по отношению к которому предыдущие единицы выступают структурными элементами: возникновение надстраивающихся над атомами молекул, формирование многоклеточных и т.п. Подобно атому и клетке, род вошел как «кирпичик» в более сложное образование, построенное уже на иных связях. Конечно, эта общая тенденция в каждой сфере обретает специфический путь реализации.
В интересующем нас случае мощное эволюционное давление в направлении укрупнения группы было непосредственно обусловлено внешним вызовом - ужесто-
чением конкуренции с другими группами. Такие факторы, как развитое вооружение, тактика ведения боя и т.п., возникли намного позже, поэтому решающим параметром, обеспечивавшим преимущество в «войне всех против всех», было численное превосходство. Но те связи, которые обеспечивали целостность рода, не могли удержать общности существенно большего размера. Следовательно, необходимы были новые механизмы, надежно скрепляющие роды друг с другом в единое целое. Эволюция должна была решить свою, в общем, обычную задачу - найти в имеющемся материале (в данном случае -в материале человеческой природы и ранней культуры) предпосылки механизма, способного обеспечить очередной шаг онтологического прогресса, «состыковать» их и заставить механизм работать.
Первой, природной, предпосылкой выступила раз-деленность человеческого вида на два пола, необходимым образом обеспечивающая связь обособленных индивидуальных субъектов в качестве условия биологического воспроизводства. Ее трансформацию в механизм, так же необходимо требующий связи групповых субъектов (родов), обеспечил институт табу, уже сложившийся как внутриродовой и практически не уступающий в жесткости природным регулятор поведения, который и стал второй, культурной, предпосылкой. Сформировавшееся половое табу превратило природную половую разделен-ность в абсолютный межродовой социальный скреп, обеспечивший единство новой человеческой общности. Утвердившись, оно стало непреодолимым препятствием возврату к обособленно-родовой ступени.
Общий методологический порок прежних гипотез состоит в том, что они идут от внутриродовых проблем (каковы бы они ни были) к формированию табу и от него к дуально-родовой организации и экзогамии вообще. Действительная логика была обратной: табу сформировалось как средство, скрепляющее надродовую общность; движение шло не «снизу вверх», а «сверху вниз»; не внутренний кризис элементов заставил их найти друг друга и соединиться в систему, а экологическая закономерность обусловила потребность возникновения более крупной системы, которая в ходе своего формирования подчинила и поставила себе на службу ранее самостоятельные механизмы регуляции человеческого поведения - половую разделенность и институт табу.
В силу отсутствия у представителей родов-партнеров той степени эмоционального единства, которое характерно для одного рода, ситуативные конфликты между ними, видимо, не были чем-либо исключительным. Однако теперь последствием таких конфликтов уже не могла быть развертывающаяся схема бесконечной межродовой мести. Что могло ее блокировать, обеспечивать, выражаясь языком бокса, «брейк», предотвращающий «лобовое столкновение»8? Во всяком случае, не интеллектуальное осмысление неразрывной взаимозависимости родов: стороны не понимали характера этой зависимости, т.к. связь между половым актом и деторождением была осознана несопоставимо позже.
Существует восходящая к Э. Тейлору точка зрения, согласно которой женщины, будучи сестрами по отношению к одному клану и женами по отношению к другому, выступали в роли «мирителей». Думаю, нечто подобное действительно могло иметь место, но лишь применительно к мелким межиндивидуальным конфликтам, а никак не к тем, которые были связаны со сколь-нибудь заметным ущербом для рода. Во-первых, статус «мирителей» был недостаточен для разрешения межродового конфликта; безусловно, в принятии решения должны были участвовать лидеры родов. Во-вторых, если бы единствен-
ным способом выхода из конфликта, даже крупного, связанного, например, с убийством, было примирение, это означало бы, что группа является моно-, а не дуально-родовой. Причинение значительного вреда со стороны представителя одного рода другому не могло оставаться для первого без последствий.
Два года назад я высказал и довольно подробно аргументировал гипотезу, которая, кажется, дает ответ на вопрос о тормозящем межродовую месть механизме. Он состоит в том, что члены каждого из родов, находясь в зоне рода-партнера, оказывались в качестве потенциальных заложников9.
Наличие заложников означает существование механизма принуждения. Заложники выступают своего рода «болевыми точками» субъекта, отчужденными от него самого и полностью находящимися во власти контрагента. Смерть или страдание заложников есть одновременно страдание всего того единства, от которого они оторваны, и, следовательно, беспрепятственная возможность причинения им смерти или страданий открывает канал принуждающего воздействия на волю противостоящего субъекта.
В свете осмысления проблемы сущности закона институт взаимного заложничества выступает чрезвычайно яркой иллюстрацией. Новая дуально-родовая структура представляет собой не что иное, как взаимную силовую блокировку. Силовые возможности одного рода блокируются другим, как и наоборот. Тем самым возникает новый регулятор-закон, детерминирующий поведение индивидов, возможные деструктивные действия которых оказываются теперь заблокированы силой обоих вместе взятых родов.
Половое табу и взаимное заложничество, формируясь вместе с дуально-родовой организацией, в то же время представляли собой условия для становления одновременно с ними и дальнейшего развития кардинально нового типа законов, регулирующих человеческое поведение. Этот момент заслуживает более подробного рассмотрения.
Невозможность неограниченной кровной мести между родами внутри дуально-родовой связки означает, что в процессе возникновения дуально-родовой организации устанавливался некий механизм разрешения конфликтов. Есть достаточные основания полагать, что таким механизмом стала переговорная процедура разрешения конфликта. Ее целью могло быть установление хода событий, виновника, определение санкции и в конечном счете восстановление нарушенного справедливого социального порядка. Инструментом разрешения конфликта вместо заблокированной страсти мщения стал бесстрастный рассудок, рациональное обсуждение или суд. На смену логике оружия в качестве инструмента разрешения конфликта пришло оружие логики.
Заложничество является древнейшей формой того, что сегодня в юриспруденции называется залоговым договором. Заложничество имело место у древних греков, римлян, иудеев, вавилонян, его применяли японские сегуны и золотоордынские ханы, и этот ряд легко продолжить. Оно использовалось как гарантия возвращения имущественного долга, как фактор принуждения к окончанию войны, как средство удержания в подчинении побежденных народов или укрепления государственной «вертикали власти» и др. Полифункциональность заложничества, его историко-географическая универсальность, присутствие в практически не взаимодействовавших друг с другом культурах свидетельствуют о его появлении в период формирования самых глубоких оснований человеческого мира. Разумеется, есть разница между захва-
том залога и добровольным залогом. Однако грань между ними зыбкая. Интересен в этом контексте проведенный Й. Хёйзингой этимологический анализ, позволяющий обнаружить единый корень и выстроить удивительный смысловой ряд из таких понятий, как «опасность», «подвергать опасности», «залог (заложник)», «принуждение», «долг», «обязательство» (9, 54).
Залоговый договор юристы трактуют как акцессорный, то естьдополнительный, подкрепляющий основной. В случае древнейшего залога предметом основного договора и была переговорная процедура разрешения конфликта. Коротко говоря, залог гарантировал собой нормативный10 договор о суде, т.е. судебный порядок рассмотрения конфликта. С формированием дуально-родовой общности возник принципиально новый тип социальной регуляции, отличный как от внутриродового братства и примирения в случае конфликтов, так и от перманентной межродовой готовности к войне, переходящей в случае конфликта в войну реальную. Центральным звеном этого типа регуляции стал суд, причем не только реальный, но и потенциальный - перспектива суда в случае конфликта, наличие которой стало важным регулирующим поведение фактором. Процедуру суда конституируют не апелляции сторон к тем или иным материально-правовым основаниям, кажущиеся им незыблемыми, и даже не характер используемой ими логики, которая изменчива и зависит от историко-культурных обстоятельств. Суд конституирует само обращение к рациональному дискурсу, независимо от его содержания и форм. Суд в его общем определении есть чистое рассудочное начало, вне его материальной и даже формальной конкретики, представленное противостоящими друг другу рациональными субъектами. Вопреки общераспространенному представлению о связи рациональности в первую очередь с познанием в действительности само начало рассудка в значительной мере исторически формировалось вместе с судом; ситуация суда как раз и была фактором конституирования и развития рациональности11. Содержанием договора о суде выступало, во-первых, обращение к суду в случае конфликта, во-вторых, исполнение решения суда, каким бы оно ни оказалось. И первое, и второе опираются на общую договороспособность сторон
Понятие договороспособности отсутствует в современной юридической терминологии (его содержание отчасти входит в понятия вменяемости и дееспособности). Оно предполагает в качестве важнейшего момента саму способность соблюдения договора, то есть способность руководить своим поведением по установлению. Первичные фундаментальные механизмы системообразующего поведения людей, обеспечивавшие целостность «атомарной» социальной единицы - рода, опирались на эмоциональную детерминацию, от непосредственной до сакрально обусловленной. Межродовая связка не имеет подобных достаточно надежных механизмов. Но устойчивость целого требует ненарушимости порядка взаимодействия частей - иначе само целое распадется. Целостность дуально-родовой единицы конституируется и поддерживается на основе конвенционального установления обособленных воль, то есть договора.
Важнейшим фактором, обеспечивающим соблюдение договора субъектом, является именно факт самоустановления, того, что субъект собственной волей устанавливает себе определенные ограничивающие его поведение обязательства12. Договороспособность, таким образом, требует сформированности определенного отношения человека к себе, а именно - способности принимать и соблюдать решения относительно себя самого, способности устанавливать себе закон13.
Договороспособность означает существование принципиально нового отношения к слову - как к обязывающему фактору, как к началу, необходимым14 образом детерминирующему поведение. Это очень существенный и на самом деле очень непростой момент: только что, пока договор обсуждался, никаких детерминирующих поведение интенций из него не вытекало, но сразу после заключения он стал законом. Ничего не изменилось, кроме провозглашенного как окончательное слова, но это слово собой создало объективную реальность, безоговорочно подчиняющую того, кто это слово произнес.
Наконец, договороспособность предполагает доверие к контрагенту договора. Это доверие, в свою очередь, включает в себя два основных момента. Во-первых, презумпцию способности и другой стороны руководить своим поведением по установлению; во-вторых, презумпцию отсутствия у нее злокозненной воли, ее намерения соблюдать заключенный договор.
Момент доверия в контексте обсуждаемой проблемы имеет принципиальное значение. Речь идет не о современном социокультурном контексте, в котором человек кому-то доверяет, а кому-то нет. Речь идет о способности доверия вообще, которая предполагает, что не всякий, кто не является своим, - враг. Возникновение этой способности означает радикальную трансформацию самой структуры мировосприятия и мироотношения: переход от простой матрицы «свой-враг», характерной для монородового уровня организации, к более сложной структуре, включающей в себя новое возможное значение, которое приблизительно может быть передано следующим образом: не свой, но и не враг, а равный, хотя и другой, с которым можно договариваться.
Итак, договорное начало как таковое, независимо от его конкретного содержания, так сказать, чистый договор или априорная форма договора, предшествующая всякому конкретному договору, предполагает способность руководить своим поведением по установлению, добровольность, доверие равных.
Подобно тому, как понятие суда предполагает наличие договора, понятие договора предполагает наличие суда как процедуры, развертывающейся в случае неисполнения договора или сомнений в его исполнении. Начала суда и договора взаимно предполагают друг друга. В то же время надо помнить, что «за скобками» суда и основного договора присутствует акцессорный залоговый договор, в котором для сторон маячит начало принуждения.
Итак, новый механизм социальной регуляции, сформировавшийся в процессе становления дуально-родовой организации, включал в себя взаимосвязанные и взаимообусловленные начала договора, нормативности, суда и принуждения. Именно этот комплексный механизм и есть не что иное, как система юридической регуляции15. Важно отметить, что хотя юридическая регуляция формируется сообразно логике межродовых отношений, ее становление одновременно предполагает и проникновение внутрь рода. Ведь, заключив внешний договор, род становится обязан требовать его соблюдения и от своих собственных членов. Таким образом, внутриродовые отношения также оказываются опосредованы юридическим законом, члены рода начинают становиться относительно друг друга юридическими субъектами.
Удивительным образом, большинство теоретиков от юриспруденции, особенно российских (хотя, к счастью, уже далеко не все), до сих пор считают конституирующим признаком юридической регуляции наличие норм, опирающихся на силовое принуждение и исходящих от социальной власти. Что касается принуждения, то, как мы видели, становление юридической регуляции без принуж-
дения действительно невозможно. Однако ситуация отчасти напоминает заливку фундамента дома, при которой используется опалубка. Она нужна, пока фундамент не затвердел, а далее он не только стоит без всякой опалубки, но и несет на себе всю тяжесть здания. Нет силового принуждения в целом ряде важнейших секторов юридических отношений: в каноническом праве, в международном праве и др. Что же касается социальной власти, то мы также видели, что никакого отношения к становлению юридических отношений она вообще не имеет. Некоторые области юридической регуляции (например, уголовное право) невозможны без принуждения, однако в целом оно периферично и тем менее востребовано, чем более развито само юридическое начало. Роман публичной власти с юридической регуляцией начинается со становлением института государства. Государство выполняет и политические функции (то есть функции публичной власти), и некоторые юридические функции, при этом как соотношение юридического и политического начал в государстве, так и характер взаимодействия между ними коренным образом трансформируются в ходе истории. Однако смешивать, глядя на институт государства, политическое и юридическое столько же оснований, как, глядя на Рональда Рейгана, смешивать кино с руководством США или, глядя на Чайковского, балет «Щелкунчик» с гомосексуализмом.
Субстанциальным основанием, «первоначалом» юридической регуляции выступает нормативный договор (хотя договор, как было показано, предполагает суд, но договор логически первичен). Нормативный договор есть закон. Он представляет собой структуру, сформированную свободными контрагентами (не обязательно двумя), которая ограничивает (детерминирует) их поведение. Договор является и само-, и взаимоограничением, к которому стороны свободно приходят на основании компромисса интересов, оцениваемого ими как взаимовыгодный. Эта структура является вербально-логической и эффективной лишь там, где субъекты в принципе догово-роспособны.
Если юридический закон принимается государством, он тоже представляет собой договор, хотя и гораздо более сложный. Во-первых, он всегда многосторонний, его сторонами выступают граждане и иные субъекты гражданского общества, во-вторых, государство выступает в качестве институционально организованного посредника при возникновении и функционировании договора. Однако принципиальная природа договора при этом сохраняется. Подавляющее большинство людей соблюдает его в силу тех же причин, по которым они соблюдают безгосударственный договор: они принимают его, как минимум, на основании того, что санкционировали процедуру его принятия16.
Согласно общераспространенному мнению, юридический закон может быть нарушен, а объективный - нет, в чем и состоит их кардинальное различие. Однако понимание того, что и объективный, в том числе природный, закон есть лишь некая сравнительно жесткая форма, показывает, что никакой закон не абсолютен, он работает постольку, поскольку эта форма доминирует над фоном, и если этот фон порождает более сильные процессы, закон нарушается; массовое нарушение закона означает, что он перестает существовать, то есть вышестоящая структура гибнет. Так умирает нежизнеспособный организм, так умирает отживший социальный порядок -например, в результате революции, которая юридически и означает массовое нарушение, то есть прекращение существования, прежнего закона.
* * *
Подведу итоги.
Законы, управляющие самыми разными процессами, включая природные, вовсе не есть нечто мистическое. Они представляют собой устойчивые конструкции, формирующиеся в ходе эволюции из процессов нижестоящего уровня. Эти структуры канализируют фоновые процессы, блокируя с разной степенью жесткости одни возможности и тем самым повышая вероятность других. Идея того, что вышестоящая структура задает законы нижестоящему уровню, хотя и не является широко принятой, не очень нова. Новым является не то, что структуры задают законы, а то, что законы - это и есть структуры.
Ни на каком уровне развития не существует полной определенности и, соответственно, предопределенности. Следовательно, нижестоящий уровень может породить множество разных вышестоящих структур, много вариантов порядка. Значит, появление новых структур, т.е. новых законов, непредопределенных нижестоящим уровнем и невыводимых из него, означает эмерджентный скачок, который был бы невозможен в случае истинности классической детерминистской гипотезы.
Вероятно, можно выделить четыре наиболее крупных эмерджентных скачка. Первый: формирование вещественных образований - мира телесных предметов с его законами, подчиняющих себе нетелесные энергетические процессы, связывая их в собственное вещество. Второй - возникновение мира живого - мира видовых форм, организующих вещественно-энергетические процессы таким образом, что, разрушая и воспроизводя себя в новом веществе, тела превращаются в средство хранения и трансляции видовой формы. Третий - становление социальных общностей, центрирующихся вокруг сакральных ценностно-нормативных комплексов, подчинивших себе биологические паттерны жизнедеятельности. Четвертый - становление логико-юридических рациональных конструкций, обеспечивающих сосуществование индивидуальных и групповых носителей различных ценностных комплексов в рамках единого социального пространства.
В заключение замечу, что название этой отнюдь не маленькой статьи словом «тезисы» не случайно. Разные изложенные здесь моменты проработаны в разной степени, очень многое изложено конспективно и требует дальнейшего продумывания, развертывания, в ходе которого, безусловно, произойдут уточнения и формулировок, и самих идей.
Список литературы
1. Levi-Strauss C. Les structures elementires de la parente. - Paris, 1964.
2. Schlemm, Annette. An Integrated Notion of «Law»// Arshinov, Vladimir;
Fuchs, Christian (Eds.) (2003): Causality, Emergence, Self-Organisation. NIA-Priroda. - Moscow, 2003.
3. Демин А. В. Нормативный договор как источник административного
права // Государство и право. - 1998. - № 2. - С. 15.
4. Леви-Строс К. Структурная антропология. - М., 2001,
5. Леви-Строс К. Тотемизм сегодня //Леви-Строс К. Первобытное мыш-
ление. - М., 1994.
6. Леонтьев Д. Феномен ответственности: между недержанием и гипер-
контролем // Экзистенциальное измерение в консультировании и психотерапии. - Т. 2. Бирштонас. - Вильнюс, 2005.
7. Семенов Ю.И. На заре человеческой истории. - М., 1989.
8. Сорокин П.А. Общая социология // Сорокин П.А. Человек. Цивилиза-
ция. Общество. - М., 1992. -С. 151.
9. Хейзинга Й. Homo Ludens. В тени завтрашнего дня. - М.,1992.
10. Шалютин Б.С. «Grundpakt» вместо «grundnorm», или к вопросу об основании юридического//Вестник Курганского университета. - Серия «Гуманитарные науки». - Вып. 2. - Курган: Изд-во Курганского гос. ун-та, 2006. - С. 76-84.
11. Шалютин Б.С. Закон и закон (юр.) //Государство и право. - 2007. -№ 4.
12. Шалютин Б. С. Закон, юридический закон и общественный договор // Вопросы философии. - 2006. - № 11.
13. Шалютин Б.С. Индетерминизм и детерминизм как имманентные ха-
рактеристики энергетического первоначала мира //Вестник Курганского университета. - Серия «Гуманитарные науки». - Вып. 3. -Курган: Изд-во Курганского гос. ун-та, 2007.
14. Шалютин Б.С. От межродового общественного договора к формиро-
ванию государства // Научный вестник Омской академии МВД России. - 2008. - № 2.
15. Шалютин Б.С. Проблемы начала и «верхней границы» антропосоци-
огенеза // Человек. -2003. - № 3.
16. Шалютин Б.С. Становление свободы: от природного к социокультурному бытию. - Курган, 2002. - С. 10-14.
17. Шалютин Б.С. Юридическое как первоначало надродового уровня социальной организации (историко-генетическая проекция) // Философия права в России: теоретические принципы и нравственные основания. - СПб., 2007.
18. Шалютин С.М. Высшие и низшие формы движения. - М.: Знание, 1967.
19. Шалютин С.М. Развитие механизмов подчинения низшего высшему в
процессе эволюции материи //Низшее и высшее, системы и элементы в процессе развития. - Челябинск, 1988.
Примечания
1 Возможно, это высказывание требует некоторых оговорок, но в основ-
ной идее оно несомненно.
2 Если это распространение не ограничивается внешними по отношению
к ее источнику факторами.
3 Замечу попутно, что, например, по-английски инстинкт самосохране-
ния обозначается не только как «the instinct of self -preservation», но и как «the law of self -preservation».
4 Там же. - С.17.
5 В то же время между отношением животной особи к видовому закону и
отношением человеческого индивида к закону социальной группы есть существенная разница. Она заключается в том, что видовой закон запечатлен через генетический механизм, который никоим образом не обусловлен поведением каких-либо животных особей. В отличие от этого, сакральный ценностно-нормативный комплекс вырабатывается именно через деятельность людей. Это важный момент, требующий отдельного разговора, выходящего за пределы данной статьи.
6 Подробнее см., например (12).
7 Цит по: (5, 61).
8 Выражение, использованное в близком контексте П. Рикером.
9 (10); см. также (17).
10 Нормативный - носящий общий характер, в отличие от договоров,
относящихся к разовым актам (например, договор подряда и т.п.).
11 В том числе как единого для противостоящих сторон принуждающего
начала; возможно, отчасти отсюда проистекает и принуждающая необходимость логики, но это тема специального разговора.
12 Как верно отмечает А.В. Демин, акцентирование внимания на том, что
договор есть «средство добровольного самоограничения свободной личности», было характерно для классической естественно-правовой школы (3, 15).
13 Известный психолог Д.А. Леонтьев отмечает, что вменяемость пред-
полагает договороспособность, т.е. «тот факт, что человек может за себя отвечать, принимать от своего имени некоторые обязательства, исходя из того, что они будут впоследствии выполнены. Не соответствуют этому критерию дети до определенного возраста...» (6, 14).
14 Анализ способа присутствия начала необходимости в системе юриди-
ческой регуляции поведения подробно рассмотрен в (11).
15 В юридическом сообществе продолжает оставаться распространен-
ным взгляд, неразрывно связывающий возникновение юридической регуляции с институтом государства, причем в России он принят особенно широко, поскольку в советский период представлял собой официальную позицию, которая продолжает массово воспроизводиться в литературе, особенно учебной. Между тем в действительности мы можем наблюдать, как с историческим развитием юридической регуляции происходит автономизация начал нормотворчества, суда и принуждения через выделение специализированных инстанций, структур, охватываемых сегодня понятием государства. Таким образом, государство представляет собой одну из важных форм поздней институциализации юридической регуляции, а никак не ее источник или условие. Подробнее о становлении государства см. в (14).
16 Если же государство, пользуясь преимуществом силы, навязывает
обществу нормативные акты, то они не носят юридического характера и не порождают внутренний юридический долг их соблюдения. Хотя и не тождественные, но близкие идеи хорошо известны и принадлежат Августину: государство без Бога есть банда разбойников; несправедливый закон не есть закон вообще.
