CC BY
73
УДК 316.4
В.В. Щебланова
ТЕРРОРИСТИЧЕСКИЕ ДЕЙСТВИЯ И ИХ ПОСЛЕДСТВИЯ В РАКУРСЕ КОНЦЕПЦИЙ СОЦИАЛЬНОГО ДЕЙСТВИЯ
Представлен фрагмент анализа феномена терроризма и его последствий, моделирующего присущие ему черты и характеристики. Автор проблематизирует всесторонний учёт, изучение последствий террористических действий и привлекает к анализу концепции социальных действий и их непредвиденных последствий, скрытых, явных функций и интегральную социологическую парадигму.
Террористические действия, социальная структура, социальные действия, социальные практики, социальные последствия, функции, социальные факты
V.V. S^eblanova TERRORIST ACTIONS AND THEIR CONSEQUENCES REGARDING THE CONCEPTS OF SOCIAL ACTIONS
The article presents a fragment of analysis referring the phenomenon of terrorism and its consequences, creating the specific features and characteristics of the phenomenon. The author presents a comprehensive account and consequences of terrorist actions, and analyzes the concept of social actions and their unforeseen consequences, as well as the concept of the hidden or obvious functions, and the integrated sociological paradigm.
Terrorist actions, social structure, social actions, social practices, social consequences, functions, social facts
В условиях глобализационных процессов, возрастания всеобщей взаимозависимости общество всё более состоит из индивидов, испытывающих воздействие последствий чужих рискогенных трансакций. Актуальное исследование проявлений современного терроризма обращает нас к ключевым концепциям социологического знания, что вызывает необходимость систематизации социологических ресурсов в объяснениях террористических действий и их последствий в условиях интенсивной событийности, изменяющихся реалий современной жизни, неизбежно трансформирующих перспективу научной рефлексии.
Преднамеренные и непреднамеренные последствия террористических действий. По словам М. Вебера, определившего категорию социального действия, задачи социологии заключаются в интерпретативном понимании осмысленно ориентированных действий [4]. В ряду террористических действий - действия, произведённые сознательно, опосредованные определённым мотивом или намерением (мотивом революционной борьбы; борьбы за власть или свободу). Поскольку в их основе «лежит ожидание определённого поведения предметов внешнего мира и других людей и использование этого ожидания в качестве «условий» или «средств» достижения рационально поставленной и продуманной цели» [4], то, согласно веберовскому анализу мотивов социальных действий, такие террористические действия относятся к целерациональным. Формула «креативность действия» Х. Йоаса [10] подчёркивает возможность креативной спецификации ценностей и норм в ситуациях действия.
Продолжая следовать логике М. Вебера, в разных типах террористических действий можно выделить и иные мотивы. Террористические акты основываются на ценностно-рациональной вере в безусловную эстетическую или религиозную ценность поведения (теракты, отстаивающие конфессиональные ценности). Они совершаются и в состоянии аффекта, обусловливаясь эмоциональным состоянием индивида (теракты шахидов). Террористические действия можно отнести к традиционным, основанным на длительной привычке (например, на привычке стратега террористических актов, дли-
тельное время разрабатывавшего и планировавшего их в качестве целедостижительной формы намеченных рубежей).
Г.В. Гегель полагал, что «во всемирной истории благодаря действиям людей вообще получаются ещё и несколько иные результаты, чем те, к которым они стремятся и которых они достигают, чем те результаты, о которых они непосредственно знают и которых они желают» [5]. В свою очередь, Т. Парсонс в работе «О структуре социального действия» отмечает, что конкретное явление в процессе научной концептуализации расчленяется на составные части, единичные акты или «акты действия», осуществляемые индивидуальным или коллективным актором. Социальное действие, оказывающееся бесконечно расширяющимся конструктом, имеет ориентацию (объекты ориентации), которую ему приписывают акторы, соотнося его со своими целями и интересами. Но, кроме потребностей и интересов, действие включает в себя средства действия, приложение усилий, а также ориентацию на будущие события, ожидания воздействия [15]. В социальное действие втягиваются и отношения с другими людьми, целыми группами, а в конечном счёте - со всем обществом, упорядочивающим все эти отношения и создающим возможность коллективных действий.
К исследованию коллективных действий распространены подходы на основе рационалистической теории действия. Внимание ресурсно-мобилизационного подхода направлено на доступность таких ресурсов, как время, деньги и шансы мобилизации для целей той или иной организации, движения. Если движение способно привлечь мощные (формирующие) ресурсы, то повышается и его готовность к действиям [10]. Мобилизация - важнейший процесс, с помощью которого собираются, используются ресурсы для достижения террористических целей. М. Олсон также проблематизирует возможности коллективного действия на основе рационалистической теории действия (не рассматривая неэкономические организации с низким уровнем рациональности), но рекрутирование и мобилизация ресурсов - для него проблема второстепенной значимости. Как считает автор, размер группы -один из определяющих факторов в решении вопроса о возможности согласованного действия группы благодаря рациональному, добровольному, индивидуальному интересу участника группы. Малые группы оптимальнее служат коллективным интересам, чем большие [14]. Не ставя целью анализ движений, в частности становления, развития, величины террористических групп, отметим, что бывает сложно прийти к консенсусу в малой группе, и индивиды, входящие в её состав, могут обнаруживать разные уровни рациональности в практиках.
Организованные коллективные усилия, способствующие или препятствующие переменам, воплощаются в социальных движениях, представляющих собой как группы, пользующиеся хотя бы символической общественной поддержкой, так и объединения, применяющие незаконные средства [18]. Как пишет П. Штомпка, социальные движения - это наиболее мощные субъекты, вызывающие социальные изменения, это средства в причинной цепи социальной практики, продукты более ранних изменений и вместе с тем производители дальнейших преобразований, объединяющие социальный процесс и отличающиеся по масштабам (реформистские, радикальные), качеству (стремятся создать новые институты, ввести новые законы, новый образ жизни, новые верования) предполагаемых (непредполагаемых) изменений. Хотя, как отмечает автор, у большинства социальных движений вектор изменений позитивен, и в рамках современного подхода рационального выбора социальные движения фигурируют как нормальные средства достижения политических целей [22], в отличие от использующих вооружённые методы борьбы (насильственных движений).
Фундаментальная проблема соотношения общества и индивида обострилась в результате про-тестных движений молодёжи в конце 60-х гг.: студенческий марш 1968 г. в Париже, студенческие бунты, прокатившиеся по ряду стран Западной Европы и сыгравшие существенную роль в становлении левотеррористических организаций. Стало очевидно, что молодёжь, социализированная в развитом буржуазном обществе, уже не удовлетворена этим обществом как недостаточно гибкой системой. Социологи стали исходить из факта кризиса этой формы общества, которое наиболее адекватно описывали структурно-функциональный анализ и другие концепции социальных систем [11]. По словам
Э. Гидденс, в заявленной Т. Парсонсом концепции социального действия объект (общество) преобладает над субъектом (разумным человеческим существом).
Предложенная же Э. Гидденс теория структурации исходит из предположения о том, что дуализм (противоречие между объектом и субъектом) следует переосмыслить с позиции двойственности структуры. Структура в своём значении представляет генеративные (порождающие) правила и ресурсы. Но структуру нельзя отождествлять с принуждением, она всегда как ограничивает, так и создаёт возможности для действия. Социальные акторы в своей повседневной деятельности используют и воспроизводят структурные характеристики глобальных социальных систем. Их социальные практики, разворачивающиеся во времени и пространстве, считаются источником, основой образо-
вания и субъекта, и социального объекта [7]. В свою очередь, П. Бергер, Т. Лукман, интегрируя идеи М.Вебера и Э.Дюркгейма, создали теоретическую конструкцию, в соответствии с которой общество обладает объективной фактичностью и создается благодаря деятельности индивидов, имеющих субъективные значения. Именно в терминах объективной фактичности и субъективных значений образуется двойственный характер общества [1].
Стремясь преодолеть поверхностный детерминизм, стихийный субъективизм и их антитезу, найти средний путь между действием и структурой, П. Бурдье предлагает теорию практики, в которой настаивает как на деятельном присутствии в мире субъекта, так и на необходимости избегать реализма структуры вне индивидуальной или групповой истории. Практический мир конституируется в отношении с габитусом, который, с одной стороны, является продуктом структуры (управляющей практикой через принуждения и ограничения), порождает и организует индивидуальные и коллективные практики, представления, а с другой - он позволяет «обжить» институции, практически их присвоить и поддерживать в активном, жизненном, деятельном режиме [3]. Практика же - это всё то, что социальный агент делает сам и с чем он встречается в социальном мире. Она оказывается и объективным, автономным, необходимым, это изменение социального мира, производимое агентом в рамках объективных и субъективных структур [21].
Н.И. Лапин, рассуждая об обретении современным обществом новых системных качеств, предлагает подход, соответствующий новому состоянию этих систем - антропосоциетальный подход. Социетальное сообщество [16] - это сложная сеть взаимопроникающих коллективов и коллективных лояльностей, система, для которой характерны дифференциация и сегментация. А антропосоциеталь-ный подход ориентирован на понимание общества как гибкой антропосоциетальной системы, порождаемой противоречивыми взаимодействиями людей и способной изменяться в ответ на угрозы рисков. Такое понимание опирается на основание релятивно-деятельностного реализма: общество реально, поскольку реальны социальные действия и взаимодействия индивидов и социальных общностей [11].
Осмысление взаимоотношения между структурной детерминантностью и индивидуальной волей относительно современных террористических действий можно проиллюстрировать следующим рассуждением. Если раньше государства и культурно доминирующие демографические большинства представлялись источником проблем и насилия, а меньшинства и внегосударственный сектор - страдающими и требующими защиты, международной поддержки, то сегодня местные активисты, представители меньшинств в союзе с другими организациями и международными структурами осуществляют гораздо большие акции и силовые воздействия, в том числе становятся инициаторами террористического насилия. С одной стороны, державы знают, как использовать их против геополитических соперников, с другой - и сами местные радикалы в Чечне, Дагестане умеют использовать геополитическое соперничество в своих интересах, начиная с трибуны ООН и кончая Государственным департаментом США [20].
Важное значение в дискуссии о структурировании социальных действий имеет вопрос о непредвиденных последствиях социальных действий. Э. Гидденс отмечает значимое различие между целями действий - когда мы преднамеренно что-то делаем - и непреднамеренными последствиями, к которым действия приводят. Непрерывность и перемены в общественной жизни автор представляет в виде «смеси» преднамеренных и непреднамеренных последствий человеческих действий. Большинство крупных перемен в истории, как утверждает автор, было, вероятно, непреднамеренными, мы не предвидим реально происходящих процессов, социальных трансформаций, оказывающихся гораздо более радикальными, чем кто-либо мог предполагать [6]. Посредством механизмов обратной связи эти непреднамеренные последствия могут систематически превращаться в непознанные условия дальнейших поступков [7]. Отличительным признаком современных опасностей и катастроф является то, что их негативные последствия не ограничены ни пространственными, ни временными, ни социальными рамками, причём возникновение катастрофы может означать уничтожение большей части человечества [2]. Доказательство тому можно обнаружить, обратившись к исследованию социальных условий и последствий террористических действий - рискогенных, обладающих перераспределительным потенциалом.
Последствия террористических актов: социальные факты, функциональный характер. Важный теоретический подход, необходимый при анализе терроризма и его последствий, апеллирует к объяснениям особенностей социальных структур с позиции их вклада в поддержание социальной системы. Значимая тема, инициированная Э. Дюркгеймом, состоит в том, что общество, регламентирующее деятельность индивидов принудительным образом, зависит от кооперации его членов, их согласия: «Социальным фактом является всякий способ действий, устоявшийся или нет, способный 270
оказывать на индивида внешнее принуждение; или иначе: распространённый на всём протяжении данного общества, имеющий в то же время своё собственное существование, независимое от его индивидуальных проявлений» [9]. Согласно первой части определения, можно интерпретировать терроризм как способ действий, но не всеобщий, а присущий институту государства (террор при тоталитарных режимах) или свойственный лишь некоторым группам, членам общества. Также терроризм как угроза или применение насилия оказывает на индивидов внешнее принуждение созданием страха, ужаса, ущерба. Рассуждая в соответствии со второй частью определения, заметим, что терроризм, предстающий на протяжении истории существования обществ в разнообразных формах, в то же время зависит от индивидуальных проявлений, но имеет своё собственное существование в форме угрозы. Угроза терроризма - в ряду страхов, постоянно фиксируемых опросами общественного мнения [19].
К социальным фактам можно отнести некоторые последствия терроризма - страх, ужас, социальную напряжённость, потребность в безопасности, социальной защите - состояния, которые могут повторяться у индивидов, потому что навязываются им террористическими структурами. Террористические акты относятся, скорее, к формам [9] социальных фактов, в них облекаются коллективные состояния, передаваясь индивидам, и эти формы в действительности довольно точно изображаются цифрой (статистика даёт нам средство изолировать их). К формам могут быть причислены те последствия терроризма, которые выразимы цифрами [23], например, количество жертв, пострадавших, разрушенных объектов.
Понятия «явных и латентных функций», ставших значимым вкладом в функциональный анализ, определил Р. Мертон. Явные функции имеют осознанный намеренный характер, латентные функции - ненамеренный [13]. И эта концепция связана с другой его концепцией непредвиденных последствий. Хотя все осознают преднамеренные последствия, но требуется социологический анализ, чтобы обнаружить непреднамеренные последствия. Ведь непредвиденные последствия и латентные функции - не одно и то же. Латентная функция есть вид непредвиденного последствия, имеющего для определённой системы функциональный характер [17]. Например, существует практика заведомо ложного сообщения об акте терроризма в форме звонков, писем. Преднамеренным последствием здесь, очевидно, могут стать розыгрыш, шутка, срыв контрольной, экзамена, месть за увольнение, в то время как ещё целый ряд последствий, также функциональных для задуманного (эвакуация людей, возникновение страха, паники, вовлекающие не причастных к розыгрышу или мелкой мести граждан) не являются целевыми и преднамеренными.
Структура по отношению к системе может иметь дисфункциональный характер и всё же продолжать своё существование [17]. Ведь терроризм функционален для определённой части социальной системы. Наряду с исполнителями терактов, идеологами, террористическая структура включает и третью заинтересованную силу, получающую от террористической деятельности экономические и (или) политические дивиденды [12]. Для исполнителя, преследующего свои цели-функции (борьба за этнорелигиозную идею, свободу или получение денег за оплачиваемый теракт) и выступающего инструментом в руках более значимых структур, решающих глобальные задачи, их дивиденды являются непреднамеренными последствиями его террористических действий. То есть терроризм можно рассматривать как дисфункцию социальных институтов. Осознание же того, что не все структуры необходимы для функционирования социальной системы, и некоторые элементы этой системы можно элиминировать, открывает путь для существенных социальных изменений [17]. Наше общество может продолжать своё существование (и улучшится) с устранением разных форм террористических действий.
Таким образом, в статье представлен фрагмент анализа феномена терроризма и его последствий, моделирующий присущие ему черты и базирующийся на теориях социальных действий (М. Вебер, Д. Дьюи, Х. Йоас, М. Олсон, Т. Парсонс, Н. Смелзер) и их непредвиденных последствий
(Г.В. Гегель, Э. Гидденс), скрытых, явных функций Р. Мертона и интегральной социологической парадигмы (П. Бергер, П. Бурдье, Э. Гидденс, Н. Лапин). Современное общество состоит из всех тех, кто испытывает воздействие косвенных последствий чужих трансакций до такой степени, что возникает насущная необходимость держать их под систематическим контролем, упорядочивать их [8]. И суть проблемы в тщательном и всестороннем учёте и изучении последствий социальных действий, а также в выработке мер и средств контроля за этими последствиями. Террористическое действие, которое общественно по своей сути, влияет на социальную ситуацию, положение, перспективы сообщества и одновременно является безусловным социальным вредом, угрозой, бедствием. Терроризм влечёт за собой обширные, далеко идущие последствия (события, ситуации, состояния), сила же социальной системы проявляется в её возможности принять террористический вызов или отвергнуть его, преодолеть трудности благодаря адаптивным модификациям.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бергер П. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания / П. Бергер, Т. Лукман. М.: Медиум, 1995. С. 35.
2. Бехман Г. Современное общество как общество риска / Г. Бехман // Вопросы философии. 2007. № 1. С. 40.
3. Бурдье П. Практический смысл / П. Бурдье; пер. под ред. и послесл. Н.А. Шматко. М., СПб., 2001. С. 100-105.
4. Вебер М. Избранные произведения / М. Вебер; под ред. Ю.Н. Давыдова. М., 1990. С. 607-628.
5. Гегель Г.В. Собрание сочинений / Г.В. Гегель. М.: Госиздат, 1934. Т. VII. С. 27.
6. Гидденс Э. Социология / Э. Гидденс. М.: Эдиториал УРСС, 1999. С. 32-33.
7. Гидденс Э. Устроение общества: очерк теории структурации / Э. Гидденс. М.: Академический Проект, 2005. С. 59-70.
8. Дьюи Д. Общество и его проблемы / Д. Дьюи. М.: Идея-Пресс, 2002. С. 15-19.
9. Дюркгейм Э. Социология: её предмет, метод, предназначение / Э. Дюркгейм. М.: Камин,
1995. С. 34-39.
10.Йоас Х. Креативность действия / Х. Йоас. СПб.: Алетейя, 2005. С. 7, 225-226.
11. Лапин Н.И. Общая социология / Н.И. Лапин. М.: Высш. шк., 2006. С. 26-30.
12. Лось А. Маркетинг терроризма / А. Лось // Человек и закон. 2006. №12. С. 77.
13.Мертон Р.К. Явные и латентные функции / Р.К. Мертон // Американская социологическая мысль: тексты / под ред. В.И. Добренькова. М.: Изд. Междунар. Ун-та Бизнеса и Управления, 1996.
С. 428.
14. Олсон М. Логика коллективных действий: общественные блага и теория групп / М. Олсон; под ред. Р.М. Нуреева. М.:ФЭИ, 1995. С. 46-47.
15. Парсонс Т. О структуре социального действия / Т. Парсонс. М.: Академический Проект, 2000. С. 94, 428.
16.Парсонс Т. Система современных обществ / Т. Парсонс. М.: Аспект Пресс, 1997. С. 25.
17. Ритцер Дж. Современные социологические теории / Дж. Ритцер. СПб: Питер, 2003. С. 134-135.
18. Смелзер Н. Социология / Н. Смелзер. М.: Феникс, 1998. С. 595-596.
19. Страхи и тревоги россиян: сб. статей. СПб.: РХГИ, 2004. С. 67-107.
20.Тишков В.А. Социально-культурная природа терроризма / В.А. Тишков // Неприкосновенный запас. 2002. № 6 (26). С. 56.
21. Шматко Н.А. На пути к практической теории практики // Бурдье П. Практический смысл / под ред. пер. и послесл. Н.А. Шматко. М., 2001. С. 551-552.
22.Штомпка П. Социология социальных изменений / П. Штомпка; под ред. В.А. Ядова. М.,
1996. С. 336-362.
23. Щербаков А. Терроризм. Война без правил / А. Щербаков. М.: Олма Медиа Групп, 2012.
464 с.
Щебланова Вероника Вячеславовна -
доктор социологических наук, профессор кафедры «Социология, социальная антропология и социальная работа» Саратовского государственного технического университета имени Гагарина Ю.А.
Статья поступила в редакцию 10.07.12, принята к опубликованию 20.02.13
Veronika V. Sсheblanova -
Dr. Sc., Professor
Department of Sociology, Social Anthropology and Social Work,
Gagarin Saratov State technical University
