CC BY-NC-ND
37
С.А. Москвичева
Российский университет дружбы народов
S.A. Moskvitcheva
Peoples Friendship University of Russia
Терминология в области социолингвистической категоризации языков: поиск идеала или точка зрения?
Terminology in the field of sociolinguistic categorization of languages. A search for an ideal or a point of view?
В статье рассматриваются общеметодологические подходы к терминологии в области социально-политической категоризации языков. Опираясь на два методологических подхода - понимания языка как замкнутой в себе и непротиворечивой фиксированной системы знаков и как открытого дискурсивного пространства - сделана попытка показать трудности создания непротиворечивой системы терминов. Показано, что термины в социальных областях имеют преимущественно дискурсивную природу, их смысловое поле представляет собой сложную семантическую структуру, в которой значимости зависят как друг от друга, так и от контекста, то есть от уровня и глубины актуализации знака. Показана необходимость учитывать диахронический аспект знака, а именно пересечение смыслов разных эпох и идеологий, оставивших след в современных значениях. Поскольку область социолингвистических номинации языков является значимой в социальном дискурсе, она становится так же объектом мифологизации. Все это затрудняет создание идеальной терминоситемы системы, где бы поле логоса состояло из строго определенных и непротиворечивых номинаций.
Ключевые слова: миноритарные языки, социолингвистическая категоризация языков, функционирование языка, терминосистема, дискурс, семантика.
The article considers general methodological approaches to the creation of terminology in the field of socio-political categorization of languages. An attempt is made to demonstrate the difficulties of creating a consistent system
© Москвичева С.А., 2017
of terms with reliance on two methodological approaches: interpretation of language as a self-contained, yet consistent fixed system of signs and as an open discursive space. It is shown that in social areas, terms have predominantly discursive nature, their semantic field is a complex semantic structure in which values depend both on each other and on the context, that is, on the level of the sign actualization. The article shows that it is necessary to take into account a diachronic aspect of the sign, and more precisely, the confluence of meanings belonging to different epochs and ideologies that have left a trace in contemporary meanings. Since the field of sociolinguistic nominations of languages is a significant element in the social discourse, it becomes also an object of mythologization. All that makes it difficult to create an ideal terms system where the logos field would consist of strictly defined and consistent nominations.
Keywords: minority languages, sociolinguistic categorization of languages, language functioning, terms system, discourse, semantics.
Классифицировать можно любые объекты и по любым свойственным им признакам. Однако научная классификация требует, чтобы определяющие ее признаки были свойственны самим классифицируемым объектам, чтобы они охватывали все классифицируемые объекты, чтобы они были существенными для них и устойчивыми.
В.А. Аврорин
Терминология или терминосистема была и остается одной из основных составляющих любой науки. В некотором смысле овладеть наукой означает овладеть ее терминологией. Это положение особенно актуально в сфере гуманитарного знания, чьим объектом изучения и конечной продукцией является текст, смысл которого раскрывается через систему составляющих его терминов и стоящих за ними значимостей. Точность и однозначность дефиниций и системность терминологии обусловливают адекватность понимания изучаемого феномена, а это, в свою очередь, накладывает ряд ограничений на слово-термин: точность, соотнесенность с логико-понятийным уровнем, краткость, однозначность, мотивированность системой.
Не секрет, что реально существующие терминосистемы весьма далеки от заявленного идеала. В рамках социолингвистических исследований о недостатках, в том числе неточностях дефиниций, построении классификаций на разнородной основе, синонимии
и полисемии терминов говорили многие исследователи. В рамках социолингвистики достаточно обратиться к работам В.А. Аврори-на, Н.Б. Вахтина, А.Д. Швейцера и многих других.
Существенное семантическое и формальное варьирование терминов-номинаций наблюдается как в рамках специальной социолингвистической литературы, так и на уровне законодательных актов. В Конституции Российской Федерации используются следующие номинации «национальных меньшинств»: национальные меньшинства, коренные малочисленные народы, малочисленные этнические общности. В федеральных законах можно встретить следующие формулировки: малочисленные народы, малочисленные народы Севера (Крайнего Севера), коренные (аборигенные) народы, этнические общности, малочисленные этнические общности, национальные группы и общности, культурно-этнические общности. Список резко увеличится, если к вышеперечисленным терминам добавить номинации, используемые в законодательствах субъектов РФ и «не используемые на федеральном уровне: этнические меньшинства (Татария, Хакасия), этнодисперсные меньшинства (Томская область), коренные национальные меньшинства (Бурятия), национальные общности (Свердловская область), малочисленные национальные общности (Красноярский край), малочисленные этносы (Якутия), коренная нация (Калмыкия), коренной этнос (Хакасия), титульный коренной народ (Карелия), коренное население территории (Дагестан, Хакасия, Иркутская, Томская области), этнические группы (Коми, Дагестан, Якутия), этнические общины (Адыгея), этноконфессиональные и этнокультурные группы (Бурятия)» (Мукомель). Практически с каждым из этих терминов соотносится соответствующая ему номинация языка.
Причины терминологической синонимии и полисемии могут быть как общеметодологического характера (отсутствие единой методологической базы исследования, интерференция стихийно сложившихся социолингвистических терминов, выработанных на методологической основе диалектического материализма (советский период) и вновь складывающейся терминологии иной эпистемологической природы с заимствованием терминов-калек), так и частнонаучного характера (сопряжение социальных, политологических, этнологических и собственно лингвистических методов и производство терминов на их основе).
В настоящей статье сделана попытка показать трудности создания непротиворечивой системы терминов в области социолингвистической номинации языков, опираясь на два методологических подхода: из понимания языка как системы знаков, в духе структу-
ралистических и постструктуралистических парадигм.и как дискурсивного пространства.
Задача поиска идеальной системы терминов связана с общей и старой проблемой поиска совершенного языка, которая нашла воплощение в спорах об именовании вещей «по природе» или «по договору», трудах схоластических школ, идеях Лейбница, Декарта, Грамматике Пор Рояль и др. Способность естественного языка соответствовать заданному идеалу была подвергнута сомнению в рамках английского сенсуализма (труды Ф. Бекона, Дж. Локка, Т. Гоббса) и в связи с развитием исторического взгляда на язык в XIX в.: язык будучи сам продуктом истории потерял возможность быть над историей (Фуко, 1977, с. 50). ХХ век в парадигме структурализма и течений, связанных с логическим позитивизмом на иных философских и методологических принципах, вернулся к проблеме поиска совершенного языка, но красота статичных моделей знака и языка постоянно подвергалась угрозе со стороны тех лингвистических течений, которые вводили в свой круг субъект, а следовательно, психологическую составляющую и выходили за рамки языка в анализ языковой деятельности (langage) и речи (parole). Направления, связанные с работами М.М. Бахтина (лингвистика высказывания, текста, теории дискурса, интертекста) безусловно приводят к выводу о существовании принципиальной множественности смыслов. Вернее было бы сказать, к множественности интерпретации смыслов.
В поисках идеала: от знака и структуры к дискурсу
Терминология в концепции Г.П. Мельникова. Одной из наиболее интересных и законченных концепций построения идеальных терминосистем, в основе которых лежит теория языкового знака, а следовательно, соотношение языка - мышления - действительности, представляется концепция Г.П. Мельниковым (Мельников, 1991), созданная им в семидесятых - восьмидесятых годах в рамках направления, получившего название системологиии, с опорой в частных вопросах на работы таких признанных специалистов в области терминологии как Д. С. Лотте, А. А. Реформатский, Т. Л. Канделаки и др. Поскольку книга Геннадия Прокопьевича давно стала библиографической редкостью, мы в несколько сокращенном и упрощенном виде представим данную концепцию.
Термин как единица изучения должен рассматриваться как минимум на трех уровнях анализа: онтологическом (уровень
ОНТОСА), логико-понятийном (уровень ЛОГОСА) и собственно языковом (уровень ЛЕКСИСА) (см. также Реформатский, 1967). Термин как единица логоса функционирует в специальном понятийном поле, целостность которого задается исключительно сетью отношений между единицами входящими в данный логос. Логико-понятийная природа логоса реализуется только и исключительно в системе взаимосвязанных дефиниций, которые могут опираться как на онтологические, так и на понятийные (сигнификативные) характеристики изучаемого объекта. Посредством системы дефиниций уровень логоса связан с уровнем онтоса. Логос находит выражение в лексисе, который выступает по отношению к последнему в качестве внешней формы. Как правило, в роли лексиса выступают обычные единицы языка, которые, однако, функционируя в специальном понятийном поле, наращивают специальные смыслы, но, в идеале, утрачивают функции и характеристики единиц обычного семантического поля языка. Таким образом происходит снятие асимметричности языкового знака, однако знак становится моносемантичным ценой смены уровня с лексического на логико-понятийный.
Поскольку внутренняя форма лексиса, как правило, мотивированна по отношению к логосу, слово-термин не порывает до конца с обыденным языком и четко ассоциируется со смыслами не только логико-понятийного, но и лексического уровня языковой системы. Термин несет в себе наследие внутренней формы слова, и вполне может (что часто происходит) ассоциироваться и употребляться в нетерминологическом значении, то есть асимметрия языкового знака возвращается, а сам термин перестает отвечать своим функциям, из собственно термина превращаясь в терминоид.
Использование знака-индекса, иными словами лексиса, лишенного в данной системе внутренней формы, например, заимствованного слова, не решит проблемы. Во-первых, использование индекса разрывает связи между двумя системами номинаций (лексикой (лексисом) и терминологий (логосом)), что в значительной степени превращает последнюю в некую закрытую параллельную обычному языку систему и усложняет ее восприятие. Во-вторых, термин все же остается словесным знаком, следовательно, он неизбежно должен развить внутреннюю форму, приобрести определенные коннотации и в итоге превратиться в обычный знак. Любая герметическая система (а терминология одна из ее составляющих) рано или поздно имеет тенденцию к раскрытию, хотя бы в силу употребления терминов в неспецифических текстах и неспецифической функции, что неизбежно происходит, например, в случае обсуждения вопросов, связанных с социолингвистической проблематикой в публицистике и иных текстах ненаучного характера.
Интенсиональный и экстенсиональный путь определения объекта. Гораздо более распространенная ситуация, когда слово обычного языка используется в качестве лексиса термина. При этом внутренняя форма слова входит в состав лексиса и часто противоречит или придает определенные коннотации значению термина. В этой ситуации только жесткая система дефиниций способна минимизировать наследие лексемы и связанных с ней коннотаций. В.И. Мукомель в статье «Кого относить к национальным меньшинствам» предлагает именно такой путь для решения вопроса терминологической унификации законодательства. «В принципе возможны два альтернативных подхода: четкое определение терминов, либо перечисление конкретных народов и этнических групп, попадающих под данное определение» (Мукомель). Сделать это крайне трудно. Чтобы создать систему дефиниций (поле логоса) необходимо на основе единой методологии выделить сущностные признаки объекта и создать четкую и непротиворечивую категоризацию, в данном случае феномена народ/этнос. Однако ни общность территории, исторической судьбы, экономических связей, культуры, духовного облика, ни даже языка и т. д. не позволяют дать его однозначной дефиниции. Не отвечают на этот вопрос ни примордиалистские, ни конструктивистские парадигмы. Последние хорошо работают при изучении этнической идентичности, т. е. на уровне репрезентаций, но мало пригодны на онтологическом уровне. Может возникнуть вопрос: мое представление о моей идентичности и идентичность как таковая - одно ли это и тоже? Если вообще можно говорить об идентичности как таковой и серьезно искать соответствующую ей онтологическую сущность. Перечислить народы, т. е. пойти по пути определения не через сигнификат (содержание), а через объем понятия, можно. Такой подход использован в Законе о языках Республики Саха (Якутия), где понятие «местные официальные языки» не раскрывается, а языки приводятся списком. «Эвенкский, эвенкийский, юкагирский, долганский, чукотский языки признаются местными официальными языками в местах проживания этих народов и используются наравне с государственными языками» (Закон Республики Саха (Якутия)).
Два приведенных типа определения, интенсиональный и экстенсиональный знала (в других терминах) средневековая схоластика. Однако на деле они связаны, и в ряде ситуаций может оказаться отнюдь не праздным вопрос, на каких основаниях будет составлен данный список народов, и кто окажется народом, а кто нет? С этой проблемой российское государство впервые плотно столкнулось в ходе первой (1897 г.) и последующих переписей населения. Действительно, возникает вопрос: составлять ли номенклатуру народов
и народностей на основании полученных в ходе переписи ответов о самоопределении индивида или же предложить опрашиваемым закрытый список с предложением определить себя как представителя того или иного заданного этноса. Применительно к народам Севера данная проблема освещена в работе Н.Б. Вахтина (Вахтин, 2001, с. 31). В итоге критерием существования народа стал язык, как единственный более или менее объективный критерий «этнич-ности». Круг замкнулся: язык определяется через народ, а народ -через язык. Жесткое увязывание языка и этноса послужило инс-титуализации и мифологизации категории «родной язык», которая заняла совершенно особое место в советской, а потом в российской действительности.
Понимание термина как соотносящейся с уровнем логоса единицы с необходимостью приводит к трактовке термина как элемента терминоситемы, в отличие от номена (члена номенклатуры). Последние в предельном случае связаны с уровнем онтоса и не представляют собой системно упорядоченную совокупность.
Термин в системе и надсистеме. В работах Г.П. Мельникова сущностные характеристики системы определяются через признание факта функционирования последней в надсистеме. Надсистема создает запрос, в свою очередь система нижнего уровня адаптируется в зависимости от требований надсистемы. В процессе адаптации системы к надсистеме у первой вырабатывается внутренняя детерминанта, которая является ведущей тенденцией, определяющей работу всех уровней и элементов системы. В случае языка внутренняя коммуникативная детерминанта адаптируется в зависимости от внешних запросов надсистемы.
По мере адаптации системы в надсистеме складывается ее сущность. Следовательно, чем выше устойчивость своеобразных свойств любого объекта, в том числе языка (и, добавим, терминосистемы. -С. М.), тем выше степень сформированности сущности этого объекта, и любой объект с устойчиво проявляющимися свойствами имеет сущность как свою объективную характеристику. Данный объект приобрел эту сущность в процессе адаптации для выполнения своей функции (напомним здесь, что термин - это словесный знак в специальной дополнительной функции. - С. М.). Таким образом, каждый объект с устойчивыми свойствами представляется, с позиций системологии, глубоко адаптированной системой, характеризующейся внутренней детерминантой, ее сущностью и той исходной, нативной надсисте-мой, в которой сформировалась сущность этой системы в процессе ее адаптации к определенным функциональным запросам надсистемы (Мельников, 1991, с. 21).
Адаптация имеет иерархичную структуру, адаптируется как система в целом, так и каждая из ее подсистем, в направлении от общих функций системы к частным функциям отдельных подсистем.
В общем и целом, процесс терминирования необходимо осуществлять в соответствии с внутренней сущностью объекта, т. е. как реакцию системы на функциональные запросы надсистемы, что в итоге и приводит к созданию определенной терминосис-темы, единственной в каждый момент ее сознания, если запросы понимать как наиболее существенные и относительно постоянные. В случае языка это будут функции, выполняемые им в обществе, которое по отношению к языку представляет собой надсистему. Выбор и иерархия функций окажутся заданными и непроизвольными.
Пример анализа структурно-семантических отношений в области социолингвистической категоризации языков
Лексико-семантический анализ номинации «родной язык». Для последующего краткого анализа структурно-семантических отношений в области категоризации языков мы воспользовались Базой данных «Catégorisation des langues minoritaires en Europe» (CLME) (База данных). База данных содержит выдержки из текстов как юридического, так и лингвистического характера и охватывает период с конца 50-х гг. по настоящее время. Анализ текстов показал наличие следующих возможных синонимических цепочек в области интересующих нас номинаций:
Родной язык ~ национальный язык ~ негосударственный язык ~ нерусский язык ~ язык коренной национальности ~ титульный язык ~ язык титульной нации ~ автохтонный язык ~ эпонимичес-кий язык.
Внутри данной цепочки разные ее элементы далее входят в различные типы отношений. Наиболее «капризны» две номинации: родной язык и национальный язык. Оба термина являются прото-типическими в русскоязычной системе социолингвистических номинации языков и составляют ее ядро. Оба нагружены и даже перегружены смыслами и коннотациями различного типа до такой степени, что практически полностью утратили собственное положительное содержание. Ни первому, ни второму термину не соответствует никакой более-менее определенный онтологический
объект. Такое положение дел не случайно: эти лексемы, по сути, представляли собой две главных мифологемы официального дискурса в области межнациональных отношений и языковой политики зрелой советской эпохи. Будучи именно мифологемами, а не терминами и даже не номинациями, они разделили судьбу всякого мифа - с уходом эпохи от мифа остается только оболочка. Мы вернемся к этому вопросу чуть ниже. Здесь же скажем несколько слов о становлении данных понятий.
Первая перепись населения (1926 г.) однозначно трактовала родной язык как реальную социолингвистическую категорию (язык домашнего общения, основной разговорный язык, язык наиболее свободного владения), то есть опиралась на коммуникативные среды и сферы. Начиная со второй половины 30-х годов ХХ в. категория родного языка начинает переходить в разряд репрезентаций (этнопсихологических концептов), то есть соотносится с воображаемым статусом языка, но не с его реальным бытием. В этом смысле (как воображаемая категория) родной язык безразличен к государственно-политической категоризации, но процессы инсти-туциализии народов и языков в СССР ввели и закрепили его в поле последней, придав ему вполне реальное измерение.
Таким образом, разные основания классификации (по функциям, средам общения, статусу, отношению, репрезентации и т. д.), с одной стороны, глубокие аффективные коннотации и важность данного словосочетания в дискурсивном пространстве, с другой, сделали из термина переменную, способную заменить какое угодно понятие, в зависимости от контекста и ситуации: родной = государственный (= титульный, национальный) и негосударственный (нерусский), не титульной национальности; родной = малый, миноритарный, автохтонный и первый/второй государственный, язык статусной/титульной национальности/народности. Родной язык может быть резко противопоставлен языку межэтнического/межнационального общения, но в качестве регионального языка он может быть именно таковым. Родной язык может быть локальным, и в этом случае он противопоставлен региональному, а следовательно, не может быть языком титульной нации/народа, поскольку локальный язык в принятой трехчленной схеме обслуживает этнические группы и миноритарные народности.
Здесь, в свою очередь, тоже возникает масса вопросов: что такое народ - нация - народность - этническая группа - миноритарная народность? Есть ли различия между языками титульного народа, государственным титульным языком, языком статусной национальности, республики, суверенной республики, титульной республики? Список можно продолжить.
Ничуть не менее загадочным и неопределимым является второй по значимости и использованию термин национальный язык. В настоящей статьи не ставилась цель дать полный анализ структуры терминологии в этой области, об этом мы писали в другой работе, поэтому ограничимся приведенными примерами.
Терминология или совокупность номенклатур? В работе Г.П. Мельникова описанный нами тип терминологий получает обозначение «совокупность номенклатур». Действительно, процесс терминирования ведется скорее с позиции конкретной задачи, стоящей перед пользователем системой в конкретный момент времени. В этом случае логос понятийного поля не может соответствовать отражению сущностных характеристик объекта, но является «частной проекцией сущности на избранную прагматическую плоскость» (Мельников, 1991, с. 42). В зависимости от конкретных задач, проекций такого типа может быть сколько угодно, «это приводит к впечатлению возможностей нескольких "теорий" и, соответственно, нескольких "терминологий" на одной и той же системе понятий» (Там же, с. 43). Совокупности номинаций, полученных подобным образом, целесообразно называть номенклатурами. В нашем материале языки преимущественно получают номинации в зависимости от статусности этнических групп, реже -социальных функций языка (сферы и среды общения): бытовой, семейный, домашний и др.; степени отработанности идиома: единый литературный язык, единый письменный язык, локальный вариант литературного языка, литературный диалект, национальный литературный язык, полудиалект и др.; репрезентации языка в сознании его носителей:родной язык. Все эти номинации могут пересекаться по разным основания: язык может быть литературным, местным (региональным), родным и государственным.
На основании вышеизложенных положений Г.П. Мельниковым предлагается различать три типа классификаций единиц тер-миносистем и номенклатур:
- феноменологический тип (по внешним признакам изучаемого объекта);
- характерологические классификации (по проекциям сущностных характеристик на прагматические плоскости исследования);
- эссенциологический тип (по адаптации системы к запросам над-системы).
Рассмотренные нами номинации составляют по преимуществу второй и первый типы классификаций, следовательно, они отвечают скорее требованиям, предъявляемым к номенклатуре, поскольку ни в семантическом, ни в синтагматическом аспекте данные единицы не обладают подлинными системными свойствами, а также
не отражают сущность объекта, понимаемую в соответствии с вышеизложенными представлениями. Исследованная номенклатура весьма эклектична. В ней четко просматриваются различные методологические и эпистемологические парадигмы, в качестве опорных слов выступают термины и номены других наук и, что особенно важно, понятия-термины представляют собой кристаллизацию идей дискурсов разных эпох и разных идеологий. Попробуем ответить на следующий вопрос: а возможно ли в принципе создание подлинной терминосистемы в такой области как социальная лингвистика? И нужна ли она?
Точка зрения: от дискурса к знаку
Дискурсивная природа социолингвистической терминологии. Естественные науки, как правило, имеют дело с определённым эмпирическим объектом, который обладает свойствами, подлежащими категоризации по трем вышеперечисленным типам (эссенциологический, характерологический и феноменологически типы). Что же касается категориального членения языкового пространства в социо-функци-ональном аспекте, то полученные классы являются преимущественно производными от различных дискурсов, и как таковые функционируют на символическом или мифологическом семиологическом уровне (Бахтин, 2012, с. 72-223; Барт, 1994, с. 72-130).
Рассматриваемая нами терминология не просто связана с различными дискурсивными практиками, а производна от них. Все поле социально-функциональной категоризации языков есть не что иное как пересечение множества дискурсов, поэтому означающее практически любой исследованной номинации представляет собой мерцающую структуру, разные грани которой отсылают к смыслам разных эпох, разных акторов, разных ситуаций и требуют строгих методов анализа. При создании инструмента анализа адекватного избранному материалу мы опирались на работы основоположника идеи полифонии/множественности в языке М.М. Бахтина (Бахтин, 2012), работы Р. Барта (Барт, 1994), А.-Ж. Греймаса (2004), М. Фуко (1977) и их многочисленных последователей.
Классики языкознания видели в языке не мертвый продукт, а живой организм, погруженный в сердце социума, тот самый «живой росток бесконечной определимости» и «орудие для разнообразнейших индивидуальностей» (Гумбольдт, 1984, с. 82, 165), что с неизбежностью приводит к пониманию языка как мировоззрения, концепции нашедшей наиболее полное выражение творчестве М.М. Бахтина.
Мы берем язык не как систему абстрактных грамматических категорий, а язык идеологически наполненный, язык как мировоззрение и даже как конкретное мнение, обеспечивающий максиму взаимного понимания во всех сферах идеологической жизни (Бахтин, 2012, с. 101).
В каждый момент времени в обществе сосуществует множество различных языков - «разноголосица» образующих гармонию или какофонию идиом, бесконечно вступающих друг с другом в диалог или войну. Слово не соотносится непосредственно с вещью, такая точка зрения - утопия многих столетий поисков «идеального» языка - не состоятельна в силу принципиально социальной природы языка.
Всякое живое слово не одинаково противостоит своему предмету: между словом и предметом, словом и говорящей личностью залегает упругая, часто трудно проницаемая среда других, чужих слов о том же предмете, на ту же тему (Там же, с. 89).
Любая номинация в исследуемой области, к счастью или к сожалению, не может являться строгой логической проекцией вещи, но выходя за рамки терминосистемы, становится частью дискурсов самого разного типа. Происходит «расслоение» и «присвоение» языка. В «Слове в романе» М.М. Бахтин выделяет следующие типы расслоения дискурса: жанровое расслоение, профессиональное расслоение, собственно социальное расслоение, расслоение по социально значимым мировоззрениям. Однако в языке действуют как центробежные, так и центростремительные тенденции, что формирует «дискурс власти», господствующий дискурсивный тип, который постепенно занимает официальные позиции, образуется то, что во французской семиотике получило название «langue de bois». По-другому этот процесс можно назвать кристаллизацией мифа, в котором сливаются единый язык и единая культура (пусть и воображаемые). Процесс этот совершенно естественный и, как кажется, неизбежный. Советскому мифологизированному единому и единственному дискурсу 60-70-х годов в области национальных отношений, в котором, однако, легко вычленяются живые идеи предшествующей борьбы, противостоял другой дискурсивный полюс: анекдот, с его карнавальной сущностью и принципиальной семантической и формальной множественностью (Moskvitcheva, 2013).
Существует еще один аспект проблемы взаимоотношения и взаимопроникновения различных знаков, связанный непосредственно
с языковым знаком. Разные акторы по-разному используют доставшийся им в наследство знак: в ряде случаев актуализируются лишь некоторые семы, иногда данный знак целиком вместе со всеми смыслами и оболочкой становится означающим другого знака. Именно в этой ситуации нужно говорить о рождении мифемы (Барт 1994)1. В конце 80-х - начале 90-х годов прошлого века ослабление, а затем и падение официального «языка» и дискурса о «взаимообогащении языков народов СССР» дало дорогу «разноголосице» дискурсов о месте языка в жизни общества и человека, в которой были слышны голоса власти, творческой и научной интеллигенции, активистов различного типа, членов ассоциаций в поддержку родного языка, артисты любительских театров и хоров, - всех людей, стремящихся расширить тем или иным способом социальное пространство языка.
Дискурс «национального возрождения» конца восьмидесятых столкнулся не с дискурсом власти, такового в тот период уже практически не было, а с реальной языковой ситуацией, осмыслить которую ему, в общем, не удалось, поскольку для этого требовался непротиворечивый концептуальный аппарат (все те же термины) в области языковой политики и идеологии. Здесь нам бы даже не хотелось использовать термин «языковая политика», поскольку дискурсивные типы в этой области могут быть лучше описаны в рамках глоттополитики - термин введен Л. Геспи-ном и Ж.-Б. Марчельези и обозначает любые формы воздействия, сознательные и бессознательные, институциональные и нет, которые общество использует для регулирования языковой ситуации (Оиеврт, МагееШ81 1986, р. 12). Активисты движений за национальное возрождения столкнулись с той самой «упругой средой» смыслов, которыми обросли ставшие привычные номинации языков за годы советской власти, очистить и прорваться через них можно было путем их критического пересмотра. Однако субъекты глоттополитики той эпохи были искренни и эмоциональны, но никак не стремились к анализу ситуации и соответствующей ей терминологии. Номинации брались со всеми их смыслами, над старым языковым знаком надстраивался новый, природа которого была метафорична, и этот новый знак-символ соотносился с воображаемой языковой ситуацией, поскольку реальные никто не активистов не изучал и не анализировал. Место старой мифологии «взаимообогащения языков» заняла новая, где особое место принадлежало «родному языку».
1 Сравнение концепций М.М. Бахтина и Р. Барта можно найти в работе Г.К. Косикова (Косиков, 2012).
Пример анализа дискурсивной единицы «родной язык». На материале одной публикации той эпохи в журнале «Дружба народов», статьи Айдара Халима «Язык мой - друг мой» (Халим, 1988, с. 225244) попробуем показать процесс работы мифа «родного языка» в глоттополитическом дискурсе 80-х годов. Выбор этой публикации неслучаен. Именно она почти 30 назад открыла дискуссию по языковым проблемам и месте родного языка в тогда еще советском обществе. За неимением места мы вынуждены ограничится только самыми общими выводами, опустив не только саму процедуру анализа, но ряд «побочных» тематических линий.
Методологической базой анализа, как было сказано выше, послужили работы М.М. Бахтина, А. Греймаса и Т.А. Ван Дейка (Ван Дейк, 2015). В тексте статьи нами были выделены основные тематические группы, проанализированы формирующие их лексические и синтаксические типы (де)акцентуализации действий субъектов, роль отношений сочинения или подчинения в речевых структурах, а также и типы речевых актов (обвинение, восхваление, дискредитация и др.).
В тексте А. Халима совершенно четко прослеживаются два мифа: патерналистический и цивилизационный (столкновение города и деревни). Оба мифа связаны с репрезентациями языка, связаны именно мифологически, поскольку все аргументы автора строятся на эмоционально взятом смысловом фундаменте предшествующей эпохи без необходимой аналитики.
Таблица
Репрезентация «прошлого» и «настоящего» на лексическом уровне
Родной язык /родная школа
Прошлое Настоящее
Яблоневый сад Исторический центр села, в саду [месторасположение школы] Бульдозер, уничтоживший сад Пустырь за райпромкомбинатовской свалкой, окраина, на пересечении дорог
Звонкие сосновые бревна [школа сделана из] Педагоги Идейно-нравственное воспитание [задача школы] Бетонная коробка Почасовики-подработчики Приобрести Камаз, грузовик, станок
Песни и танцы, взаимопонимание, искренность и сердечность Драка из-за ковров у магазина, бутылки с бормотухой, полихлорвиниловые куртки
Конфликт «города/машины/утраты духовности» и «деревни/ природы/духовности» можно рассмотреть по двум осям: временной (прошлое - «тогда» и настоящее - «сейчас») и пространственной (центр - периферия).
Примеры этого типа можно умножить, но и приведенных достаточно, чтобы за поверхностным слоем текста увидеть глубинную структуру, связанную с противопоставлением прошлого идеального мира «деревни» и настоящее бездуховного «города». Автором искренне и с болью переживается та же трагедия смены эпох, которая была воспета в «деревенском романе» В. Астафьевым, Ф. Абрамовым, В. Распутиным и другими, с той лишь разницей, что здесь речь идет о татарской деревне, а дух народа, равно как и его духовность, проще всего воплотить в языке, как в чем-то материальном. Трагедия индустриализации и борьбы «деревенской» и «городской» культуры оказалась переведенной, пока еще очень мягко, в этническую, но фольклоризированную плоскость, а родной язык стал пониматься как ее центр, как нечто несоизмеримо более ценное, чем просто средство коммуникации или даже один из маркеров идентичности. Со всеми этими коннотациями и смыслами приходится считаться и юридическому и лингвистическому термину «родной язык».
В ткани эссе А. Халима родной язык дважды занимает центральную позицию: «в прошлом» в физическом, пространственном срезе (школа, язык, как центр идеального микромира), и в «настоящем» - в духовном, эмоциональным и когнитивном, что связано с мифом патерналистического типа. А. Халим предлагает свое видение процесса формирования личности ребенка, критиковать которое мы не будем, поскольку нас интересует исключительно формирование дискурсивных смыслов, близких к мифологемам. Его мысль сводится к следующему. Существует материнский (эмоциональный) язык и отцовский (рациональный) языки. Данное утверждение в первый раз предстает как доказанное (когда и кем?) научное положение, далее на нем строится весь текст и система доказательств. Первый язык - «чувственный, духовный, язык сердца» (строго этнический язык). Второй - «мыслительный, впитываемый и осваиваемый через разум, мозг» (Халим, 1988, с. 230). Разум раскрывается только через этнический (материнский язык), язык сердца, и беда если это нет так: человек вырастает «жестоким, приобретает манию величия, культивирует ненависть и зависть к другим» (Там же, с. 234).
Структурно-семантический анализ лексики текста А. Халима однозначно связывает родной язык с деревней и расположенной в ее историческом центре школой. Родной язык входит в парасино-
нимический ряд родной аул - родной лес - родная земля - философия - свод духовных правил - гармония - свет познания добра и зла (Там же, с. 228) и олицетворяет их яблоневый сад - топос и основная метафора положительного полюса текста, а также песни, танцы, гармонь, что и образует гнездо радости. Анализ можно было бы продолжить, рассмотрев категории субъекта, объекта, адресанта и адреса этого типа дискурса. Мы обратим внимание еще только на одну синтаксическую особенность данного текста: превалирование безличных предложений при решении судьбы языка: было предано забвению, стало толковаться, ленинское учение превращали и т. д. Кто ответствен за сложившееся положение с родным языком, кто его противник, а кто сторонник - не ясно, в лучшем случае
субъект - это неопределенный «идеологический аппарат».
* * *
К 70-80-м годам ХХ в. родной язык оказался центром мифологизированного понимания города и деревни и отцовского (разум) и материнского (чувства) начал, приобрел множество смыслов, которые мало совместимы с его функционированием в качестве термина. На примере одного дискурса мы рассмотрели формирование смыслов номинации «родной язык». Работу такого же типа можно проделать для любой другой номинации на примере дискурсов разных типов и разных акторов. Но и этот пример ясно показывает, что проект создания идеальной терминологии в интересующей нас области, где означающее было бы связано с означаемой вещью или хотя бы с однозначным представлением о ней не возможен по определению. Между вещью и словом лежит плотный слой смыслов, восходящих к разным дискурсам, носители которых разные социальные группы. Язык - это деятельность, а не продукт. Прото-типические, ключевые термины, описывающие сферу социального функционирования языка представляют собой репрезентаций определенных ситуаций в сознании носителей языка, т. е. обладают дискурсивной природой. Выход из подобных противоречий видится в последовательном дискурсивном анализе исследуемых категорий, в открытии их смыслов и тех идеологий, которыми они были заданы, а затем поиск их места в структуре определенного логико-понятийного поля, где задается значимость терминологических единиц. Однако стоит помнить, что это будут не значения, а именно значимости, релевантные только в пределах данной системы.
Литература
Аврорин В.А. Проблемы изучения функциональной стороны языка. Л.: Наука, 1975. 275 с.
База данных «Catégorisation des langues minoritaires en Europe» (CLME). [Электронный ресурс] URL: https://www.msha.fr/baseclme (дата обращения: 11.12.2017).
Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М.: Прогресс, 1994. С. 94-102.
Бахтин М.М. Слово в романе // Бахтин М.М. Собр. соч.: В 7 т. Т. 3: Теория романа (1930-1961). М.: Языки славянских культур, 2012. С. 73-223.
Ван Дейк Т.А. Дискурс и власть: Репрезентация доминирования в языке коммуникации. М.: ЛИБРОКОМ, 2015. 352 с.
Вахтин Н.Б. Языки народов Севера в ХХ веке: Очерки языкового сдвига. СПб.: Дмитрий Буланин, 2001.
Греймас А.-Ж. Структурная семантика: Поиск метода. М.: Академический проект, 2004. 368 с.
Гумбольдт В., фон. Избранные труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1984.
Закон Республики Саха (Якутия) от 16 октября 1992 г. № 1170-XII «О языках в Республике Саха (Якутия)». [Электронный ресурс] URL: http://docs.cntd. ru/document/804911252 (дата обращения 16.09.2017).
Косиков Г.К. Собр. соч.: В 5 т. Т. 2: Теория литературы. Методология гуманитарных наук. М.: Центр книги Рудомино, 2012. С. 346-382.
Мельников Г.П. Основы терминоведения. М.: Изд-во УДН, 1991. 116 с.
Мукомель В.И. Кого относить к этническим меньшинствам. [Электронный ресурс] URL: http://www.indem.ru/Ceprs/Minorities/Part13.htm (дата обращения: 09.12.2017).
Реформатский А.А. Термин как член лексической системы языка // Проблемы структурной лингвистики. М.: Наука, 1967. С. 103-127.
Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных знаний. М.: Прогресс, 1977. 488 с.
Халим А. Язык мой - друг мой // Дружба народов. 1988. № 6. С. 225-244.
Moskvitcheva S. L'anecdote comme fait culturel russe du XX-e siècle // Revue Russe. 2013. № 41. P. 61-74.
Guespin L, Marcellesi J.-B. Pour la glottopolitique // Langages. 1986. № 83. Р. 14-36.
References
Avrorin V.A. Problemy izucheniya funkcional'noj storony yazyka. L.: Nauka, 1975. 275 s. Baza dannyh «Catégorisation des langues minoritaires en Europe» (CLME). [Ehlektronnyj resurs] URL: https://www.msha.fr/baseclme (data obrashcheniya: 11.12.2017).
Bart R. Izbrannye raboty. Semiotika. Poehtika. M.: Progress, 1994. S. 94-102.
Bahtin M.M. Slovo v romane // Bahtin M.M. Sobr. soch.: V 7 t. T. 3: Teoriya romana (1930-1961). M.: Yazyki slavyanskih kul'tur, 2012. S. 73-223.
Van Dejk T.A. Diskurs i vlast': Reprezentaciya dominirovaniya v yazyke kommunikacii. M.: LIBROKOM, 2015. 352 s.
Vahtin N.B. Yazyki narodov Severa v HKH veke: Ocherki yazykovogo sdviga. SPb.: Dmitrij Bulanin, 2001.
Grejmas A.-Zh. Strukturnaya semantika: Poisk metoda. M.: Akademicheskij proekt, 2004. 368 s.
Gumbol'dt V., fon. Izbrannye trudy po yazykoznaniyu. M.: Progress, 1984.
Zakon Respubliki Saha (Yakutiya) ot 16 oktyabrya 1992 g. № 1170-XII «O yazykah v Respublike Saha (YAkutiya)». [Ehlektronnyj resurs] URL: http://docs.cntd.ru/ document/804911252 (data obrashcheniya 16.09.2017).
Kosikov G.K. Sobr. soch.: V 5 t. T. 2: Teoriya literatury. Metodologiya gumanitarnyh nauk. M.: Centr knigi Rudomino, 2012. S. 346-382.
Mel'nikov G.P. Osnovy terminovedeniya. M.: Izd-vo UDN, 1991. 116 s.
Mukomel' V.I. Kogo otnosit' k ehtnicheskim men'shinstvam. [Ehlektronnyj resurs] URL: http://www.indem.ru/Ceprs/Minorities/Part13.htm (data obrashcheniya: 09.12.2017).
ReformatskijA.A. Termin kak chlen leksicheskoj sistemy yazyka // Problemy strukturnoj lingvistiki. M.: Nauka, 1967. S. 103-127
Fuko M. Slova i veshchi. Arheologiya gumanitarnyh znanij. M.: Progress, 1977. 488 s.
Halim A. Yazyk moj - drug moj // Druzhba narodov. 1988. № 6. S. 225-244.
Moskvitcheva S. L'anecdote comme fait culturel russe du XX-e siècle // Revue Russe. 2013. № 41. P. 61-74.
Guespin L., Marcellesi J.-B. Pour la glottopolitique // Langages. 1986. № 83. R. 14-36.
Сведения об авторе
Москвичева Светлана Алексеевна - кандидат филологических наук, доцент, кафедра общего и русского языкознания, филологический факультет, Российский университет дружбы народов, moskvitcheva@mail.ru
About author
Moskvitcheva Svetlana A. - Ph.D. in Philology, associate professor, General and Russian Linguistics Department, Philological Faculty, Peoples Friendship University of Russia, moskvitcheva@mail.ru
