CC BY
91
ВЕСТНИК Югорского ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА
2009 г. Выпуск 1 (12). С. 32-42
УДК 39
ТЕРМИНОЛОГИЯ СОЦИАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ РОДСТВА ОБСКИХ УГРОВ И САМОДИЙЦЕВ СКВОЗЬ ПРИЗМУ ПОНЯТИЯ ‘РОД’
В. И. Сподина
Сфера родства - человеческих отношений и человеческих идей, интеллектуальных моделей этих отношений - всегда представлялась сложнейшей областью этнологии. В рамках биологической традиции родство рассматривается как процесс, включающий в себя генную наследственность, генную изменчивость, генный отбор. Для социальных же наук актуальным представляется выделение таких параметров, как генотоп и генофакт. Генотоп представляет собой определённый набор признаков (физических, психологических, поведенческих и т. п.), общих для одной или нескольких пар родственников или значимых для них. Под генофактом следует понимать конкретное и строго индивидуальное содержание родственного отношения. «Теоретически, - отмечает Г. В. Дзибель, - конечный набор категорий родства, к которому сводится всё множество генофактов, обнаруживает три типа связей: генеалогический модус родства, или соотношение между категориями; социальный модус родства, или отношение между категориями и генофактами; и ментальный модус родства, или тождество между каждой из категорий родства и субъектом» [12: 99].
Система родства и лексико-семантическая группа, выражающая коммуникационно значимые её аспекты, относится к одному из наиболее древних пластов лексики и соответственно архаике одного из первых социальных институтов - брака, семьи и родственных отношений. Её изучение до сих пор всё ещё узко специализировано и, в известном смысле, по выражению О. Ю. Артёмовой, «эзотерично» [1: 117]. Описания систем терминов родства по отдельным языкам обско-угорских и самодийских народов, сопоставление языкового выражения разных элементов систем родства в отдельных языках и сравнительно-исторический анализ ряда терминов родства по-прежнему остаются весьма актуальной научной задачей, как для описания конкретного языкового материала, так и для изучения этнической культуры хантов и лесных ненцев.
Большой интерес представляет работа известного финского исследователя К. Карьялай-нена, опубликованная в 1913 г., в которой собран и классифицирован материал практически по всем диалектам хантыйского языка, а также проведён их этимологический анализ [56]. Этот труд представляет научный интерес ещё и потому, что в нём отражена родственная терминология почти 100-летней давности, помогающая зафиксировать изменения образа жизни и процесс перехода от большой семьи к «малой».
Термины родства различных групп хантов встречаются в работах В. Штейница, Н. В. Лукиной, В. М. Кулемзина, Е. П. Мартыновой, Е. В. Переваловой, связанных с социальной организацией, а также у авторов, писавших в целом об обских уграх (Смирнов И. И., Бахрушин С. В., Чернецов В. Н., Долгих Б. О., Соколова З. П. и др.) [33: 113]. Большой фактический материал приводит в своих исследованиях Н. В. Лукина. Однако, данные по терминологии родства, собранные среди васюганских и аганских хантов, исследователем по группам не классифицированы [24: 158-160]. Данные по хантыйским терминам родства в лингвистическом аспекте приводятся в исследованиях К. Вавры [5; 6: 217-226].
Большую научную ценность представляют работы Н. Б. Кошкарёвой и В. Н. Соло-вар [20: 108-124; 21: 35-41]. В них даны лингвистические описания терминов родства, отраженные в казымском диалекте хантыйского языка. При толковании терминов исследователи отказались соотносить их с соответствующими русскими позициями. К примеру, описывая термин яй, авторы переводят его в соответствии с русской системой, указывая,
что им обозначают: младшего брата отца; старшего брата «я» и т. д. В действительности же, таких понятий, как «брат отца», в хантыйской терминологической системе нет.
Несмотря на то, что исследования по этнографии ненцев становились в разное время предметом нескольких монографий [53; 54], среди относительно немногочисленных специальных публикаций по лексике ненецкого языка, представленных в основном статьями в различных сборниках, описания терминов родства практически отсутствуют. Исключение составляет лишь объёмная статья известного специалиста по языку и фольклору ненцев З. Н. Куприяновой [22], которая является инвентаризирующим описанием лексики, выражающей родственные отношения в ненецком языке. Следует отметить, что в данной статье приводятся различные признаки классификации терминов родства, и, очевидно, в её основе лежит какая-то серьёзная этнографическая разработка описания системы терминов родства, хотя в тексте статьи ссылки на какие-либо специальные работы по данной теме отсутствуют.
Многозначность отдельных ненецких терминов родства и характерные признаки системы родства ненцев представлены в статье А. А. Бурыкина [5: 234-247]. Автор в данной работе рассматривает материал тундрового наречия ненецкого языка, не обращаясь к данным по лексике языка лесных ненцев.
Эффективность исследований по социальным отношеням непосредственно связана с определением объёма и содержания терминологической системы. Прежде всего, необходимо сказать о понятиях термин и терминология. Под термином, как правило, понимается «слово (или словосочетание), которое является точным обозначением определённого понятия какой-либо области науки, техники, искусства и т. п.» [19: 1090], «специальное слово или выражение, принятое для обозначения чего-либо в той или иной среде, профессии» [40: 827]. В формальной логике термин - это «понятие, выраженное словом» [51: 689]. Терминология, соответственно, - «совокупность, система терминов, употребляемых в какой-либо области знания, искусства, общественной жизни» [40: 827].
В отличие от большинства обычных слов и словосочетаний терминам свойственны конкретность, особые смысловые и формальные качества. К примеру, термины родства обозначают все социальные отношения, входящие в понятие родства, и представляют собой систему отражения этих отношений в языке самих участников отношений. Кроме того системы терминов родства, по верному замечанию Г. Д. Дзибеля, «дают более надёжные основания для реконструкции прошлого, чем социальные институты; следовательно, на основе информации, полученной в ходе иденетической реконструкции, можно осуществить проверку правильности реконструкции социальной организации» [13: 354]. То есть, систему терминов родства вполне можно рассматривать как систему маркировки определённых социальных категорий. К примеру, система терминов кровного родства по восходящей и нисходящей линиям связывается с теми представлениями о социуме, которые находят отражение в культурном контексте языка описания.
При рассмотрении соотношения поколений родителей и детей применяется особый «термин» для группы детей - сиблинги. Он объединяет параллельных кузенов со стороны отца и со стороны матери. Таким образом, в одном понятии происходит соединение двух родов - отцовского и материнского, что совершенно разрушает для сиблингов детей всякое представление не только о счёте родства, но и о роде вообще. В связи с этим, в качестве толкования данного термина следует признать довольно удачным перевод на европейские языки многочисленных туземных терминов из классификационных систем родства, обозначающих ‘общих детей’ ‘матери и её сестёр’ и ‘отца и его братьев’. В то же время следует учесть, что ‘матери и их братья’ и ‘отцы и их сёстры’ составляют свои группы сиблингов (как и их предки), а это уже означает «родство» групп, а не индивидов. «Если это признать как факт, - отмечает В. М. Мисюгин, - то термин „сиблинги“ займёт достойное место в науке, как термин для обозначения „единицы“ в социальных связях и отношениях доклассового общества» [28: 271].
Проблематика, заложенная в определениях термин родства, терминология родства, система родства, относится к предметной области этнографии и социолингвистики. Причина функционального расчленения данного объекта изучения, по мнению Г. В. Дзибеля, состоит в том, что «учёные сразу обратили внимание на термины родства как на структурно обособленную группу языковых знаков, которая отражает определённые синхронные и диахронные характеристики социальной системы и обнаруживает устойчивую тенденцию к последовательной исторической трансформации» [12: 89]. При этом учёный заметил, что «в историко-типологических исследованиях систем терминов родства практически отсутствует историко-филологический аспект» [13: 41]. В связи с этим приобретает особую ценность высказывание О. Н. Трубачёва, который подчеркнул, что «главным аспектом изучения терминов родства для нас был и остаётся лингвистический аспект... Словообразование, этимология, лексическая семантика остаются главным и решающим в исследовании терминов родства» [52: 186].
В изучении проблем родства выделяются две исследовательские перспективы: объективная (социоцентрическая) и субъективная (эгоцентрическая). В первой центральное место традиционно занимает понятие ‘счёт родства’, однако неоднозначность и неясность этого термина, как и споры вокруг него [2], делают использование данного определения непродуктивным. Во второй - понятие ‘системы родства’, ‘системы терминов родства’ или ‘номенклатуры родства’. В номенклатуре родства, как более ёмком понятии, отражаются все потенциальные родственные связи индивида, все возможные типы родственных связей, полный набор родственных категорий, реальная картина родственных отношений, структура или характер отношений отдельно взятого индивида с его окружением.
Исследование номенклатуры и терминологии родства как универсального социокультурного феномена требует уточнения данных понятий. Н. А. Добронравов обратил внимание лингвистов на то, что под данное определение подводятся как минимум три разных группы лексики:
1) кодифицирующая лексика, составляющая собственно термины родственной номенклатуры;
2) имена родства: «детские» наименования родственников, слова-обращения, смыкающиеся с ними возрастные наименования лиц мужского и женского пола и т. п.;
3) относительно устойчивые описательные сочетания с узнаваемой мотивировкой [14: 43].
В основе кодифицирующей лексико-семантической системы всегда лежит некий идеал,
связанный с передачей статуса (отец отца, старший брат, дядя). Представляющие интерес для этнографа имена родства не являются терминами родства в приведённом выше понимании. К примеру, большое значение имеет в хантыйском языке такая лексико-семантическия группа, как «детские» наименования родственников. Эмпирически строение таких имён хорошо известно. К примеру, казымские ханты ребёнка называют ай апа (букв.: ай ‘маленький’, апа на детском языке - ‘чужой’ [30: 23]. Детские имена родства невозможно просто игнорировать. Достаточно вспомнить, что они могут вытеснять из языка «взрослые» имена, переходя в группу терминов родства.
Следующий тип имён родства - это описательная лексика, включающая устойчивые словосочетания с безошибочно узнаваемой носителями данного языка мотивировкой. «Появление таких слов и словосочетаний, - отмечает Н. А. Добронравин, - носит окказиональный характер и связано с возникающими в конкретном обществе или вне его ситуациями, когда требуется название не существующего/несущественного для данного общества статуса индивида» [14: 43-44]. В качестве примера приведём определение человека по половозрастным признакам. В культуре лесных ненцев встречаются следующие слова-определители: для жены - ‘домсторона’ (мятhяhи) и для мужа - ‘снаружи дома ходящий’ (пинямна тя-тылта), для мужчины, главы семьи - ‘капюшон носящий’ (шомям мэ’та), а для женщины, хозяйки - ‘шапку носящая’ (хамам мэ’та). Особенность первой пары названий состоит в
том, что они обозначают исключительно семейную пару, то есть если имеется мятhяhи, то существует и пинямна тятылта. В отношении одинокого мужчины или женщины эти названия не употребляются.
В социокультурных исследованиях родственных связей хантов и ненцев невозможно обойти вопрос о системах родства: описательной, где все термины имеют индивидуальные значения, и классификационной, при которой все родственные (а также, в конечном счёте, и не родственные) связи индивида как бы подводятся под ограниченный круг выработанных на базе отношений нуклеарной семьи (простая семья, состоящая из супругов с детьми или без детей или одного из родителей со своими детьми, не состоящими в браке) и близкого родства-свойства: множество лиц классифицируются по немногим категориям, обозначаемым небольшим числом терминов.
К примеру, признаки классификационной системы в терминологии родства березовских хантов обнаруживаются в следующих названиях: яй - родной старший брат эго и одновременно - младший брат отца; опель - старшие сёстры эго и младшие сёстры отца; аки - старшие братья отца и матери, апщель - младшие сёстры и братья эго [26: 270]. В качестве сравнения укажем, что в казымском диалекте хантыйского языка старшие сёстры эго и младшие сёстры отца именуютсяупи, а младшие сёстры и братья эго - апщи. Н. Б. Кошкарёва, сравнивая особенности терминологии родства казымских и сургутских хантов с аналогичными материалами из статьи К. Карьялайнена, приходит к выводу, что «она представляет собой типичную классификационную систему» [20: 112].
Номенклатура родства непосредственно связана с такими понятиями как род и социальная организация. Исследователи конца XIX - начала XX вв. за род принимали представителей одной фамилии, либо селения или группу, ведущих своё происхождение от одного предка. В. Штейниц соотносил с родом хантыйское сир, сыр (букв., ‘вид’, ‘свойство’, ‘обычай’, ‘привычка’) [56: 126]. Заметим, что созвучное слово в ваховском диалекте хантыйского языка означает ‘часть, долька’.
Е. В. Перевалова под сир понимает идеологическое родство, арат считает определителем генеалогической общности [36: 17-18]. Исследователь отмечает, что «несколькорат образовывали родственное объединение, в основе которого лежали представления о единстве происхождения, общем культе и запрете взаимных браков. Такое родственное сообщество называлось сыр, что переводится как ‘род’ » [50: 64]. Иными словами, понятие рат объединяет родственников одной фамилии, а сыр заключает в себе смысл «единства разных».
З. П. Соколова термин сир соотносит с экзогамными группами типа фратрий и более мелкими тотемическими группами, которые в литературе называются родами (подразделения фратрий), и переводятся как ‘род, вид’. Второй термин - ях - более общий, он аналогичен мансийскому махум и переводится как ‘народ’, ‘люди’ и чаще всего обозначает не экзогамные, а территориальные группы [41: 18]. Для людей, ведущих своё происхождение от одного корня, существовало выражение ий Ыкат (ый пыкт) - ‘один корень’, что нередко совпадало с фамилией. В любом случае, сам термин, относящийся к роду, очень расплывчат (сир, махум, ёх) и применяется к группам разного социального наполнения (род, фратрия, территориальная группа).
В этнографической литературе с термином ёх, ях (‘народ, люди’) обычно соотносятся территориальные группы: Юнг-восынг-ёх (‘Ледяной крепости народ’), Кулун-игол-ях (‘Рыбной речки народ’), ас-ях (‘обской народ’), саквой ёх (‘ляпинский народ’), Тухлан сыр ёх (‘Крылатого рода люди’) и др. Восточные ханты сходный термин пуч связывают с понятием ‘фамилия’, ‘род’ (лар-пуч - ‘ларьятские люди’). К этому же определению примыкает понятие родственная группа (‘родня’) у казымских хантов (рШна ёх).
Остаётся дискуссионным и вопрос о хронологических рамках существования родовой организации не только у хантов и манси, но и у отдельных их групп. Подробный обзор литературы по данной проблематике содержится в работе З. П. Соколовой [42]. Часть исследо-
вателей считала, что к приходу в Сибирь русских (XVI в.) родовая организация практически перестала существовать, а социальной единицей была семья [3: 456-469; 38; 27: 103]; ряд учёных придерживались мнения, что социальные отношения в обско-угорском обществе вплоть до начала ХХ в. сохраняли архаичный характер [43: 103-153; 48: 20-231; 49: 1338; 55; 56: 158-185]. Несмотря на обширную научную литературу по данной теме, такие категории как род и фратрия, по замечанию Э. Рутткаи-Миклиан, и «по сей день остаются невыясненными» [39: 186].
Е. П. Мартынова в одной из своих работ приходит к выводу, что «традиционная социальная организация хантов функционировала до 20-30-х годов ХХ в.» и включала в качестве структурного компонента род [26: 268]. Исследователь, опираясь на материалы Н. В. Лукиной, В. Н. Кулемзина, Е. В. Переваловой [25: 235; 35: 124], приходит к заключению, что «экзогамные группы восточных и северных хантов являются родами» и уточняет: «у северных и васюганско-ваховских хантов род локализованный, а у пимских, аганских и юганских -нелокализованный» [26: 269]. Под локализованным следует понимать такой род, который сосредоточен в каком-либо определённом месте. Нелокализованный - рассосредоточен по главным рекам и их притокам, как правило, на многие сотни километров.
Различные ветви одного рода могли обладать отличительными от других ветвей характеристиками и особенностями культуры. К примеру, Епаркины - ‘домик’ для хранения костей медведя (цом1Г) строили с плоской крышей и ставили на одной, двух или четырёх ножках; Покачевы - «шустрый (подвижный) и даже резкий, но удачный народ»; Тылчи-ны - имеют «короткий род»; Айпины - выделяются тем, что «среди них встречались люди как с тёмными, так и с рыжими волосами, с карими и голубыми глазами», мужчины были высокого роста и обладали большой физической силой; были они «уравновешенны, степенны и даже меланхоличны», речь имели протяжную, «цокающую»; Сардаковы - славились тем, что «среди них было много шаманов»; Казамкины - отличались тёмными волосами и глазами, а также «шоканьем»; живущие на р. Ершовой «слыли серьёзными и редко улыбающимися людьми», волосы стригли в кружок; живущие на р. Ампуте - «всегда улыбались, хотя на самом деле были непростыми»; как медведи «высокомерные, а порою и злые»; цомй имел двускатную крышу и был похож на дом [37: 155-158, 162, 167].
Н. В. Лукина и В. Н. Кулемзин в традиционной социальной структуре васюганско-ваховских хантов обнаружили сходные с родами группы экзогамного характера - ях - «народ», которым присущи следующие функции: 1) особое название; 2) определённый фамильный состав; 3) как правило, общая территория; 4) поклонение общему духу и наличие общего жертвенного места; 5) экзогамность и, возможно, наличие общего предка и главы группы [25: 235].
На эту особенность социальной организации обских угров XVП-XIX вв., а именно: «с одной стороны, отсутствие деления на роды и их родовых названий, с другой стороны, господство в брачных нормах дуальной экзогамии и других пережиточных явлений, указывающих на вероятность существования у них в прошлом рода (тотемические предки генеалогических кровнородственных групп и их культ, тотемический характер тамг и свойственных определённым группам типов орнаментов, фонды имён кровнородственных групп)», - указывала ещё в 1976 году З. П. Соколова [51: 13]. Известный этнограф-сибиревед в 1970 г. высказала гипотезу об отсутствии у обских угров (в отличие от ненцев) в XVШ-XIX вв. рода, как особой формы социальной организации, а также особых родовых названий [43: 128; 44: 121; 45: 94] и, вслед за В. Н. Чернецовым считает, что у хантов и манси в отмеченный период «началась дифференциация на генеалогические группы, которые при благоприятных условиях могли бы превратиться в роды». К XVII в. племенное деление практически перестало существовать, уступив место этно-территориальному делению групп хантов.
З. П. Соколова характеризует генеалогическую группу как «кровнородственное объединение с определённым самоназванием и дуальной экзогамией, с культом предка данной группы. Генеалогическая группа очень похожа на род, её отличает от рода отсутствие собственной, родовой экзогамии, господство дуальной экзогамии» [43: 156].
Наличие рода среди европейских и азиатских ненцев - еркар - как группы лиц, ведущих происхождение от общего предка по мужской линии, отмечал по результатам исследований в 1928-1937 гг. Г. Д. Вербов. Браки были запрещены не только внутри рода, но и внутри целой группы родов. Исследователь считает наличие среди ямальских, гыдаямских и тазовских ненцев как минимум двух экзогамных групп - фратрий - бесспорным фактом [9: 43, 46]. Члены одной группы родов называют друг друга нями (от ня - ‘брат’) либо нгамзани пеля (‘часть моей плоти’).
На устойчивое бытование рода у ненцев указывает сохранившаяся родственная терминология, различающая принадлежность индивидума к одному роду или к общей группе родов. К примеру, моего племянника (сына старшей сестры жены) я могу назвать нями (‘мой брат’) или хахая нями (‘мой близкий брат). Но если он относится не к моему роду, а лишь является членом одного из родов моей группы, для меня он будет яр’нями - ‘мой побочный, придаточный брат’.
Для лиц, являющихся членами родов не моей группы, откуда ‘мой’ род мог брать жён [53: 160], существовало отдельное название ‘янэ\ Другой термин - переня - упоминается применительно к родственникам жены или жены сына, а также к родственникам мужа или мужа дочери [9: 49].
Целостность и крепость рода имели большое социальное значение. Синонимом выражению ‘пусть исчезнет твой род’ у хантов являлась фраза: Ня1 хот с^ен квкквкШ ат 1вй1айт (букв.: ‘Пусть четыре угла дома твоего кукушка обпоёт’). В культуре хантов и ненцев кукушка имеет двойственный аспект: с одной стороны, одно из её названий (табуисти-ческое) - лэйт (каз. х.) - свидетельствует о реальном почитании этой птицы, с другой - её ассоциируют с вурас верты вой - ‘беду накликивающей птицей’. Считается нехорошим знаком, если она подлетает к жилью человека [31: 3].
Упоминание о роде у лесных ненцев содержится в «Книге большому чертежу», изданной в 1627 г.: «Пяки (рак) - род лесных ненцев, существующий по сие время» [18: 211].
О. Кастрен, во время своего второго путешествия в 1845 г., встретил под дер. Торопковой группу лесных ненцев, которые «с древних времён существовали оседло на Оби, составляли особый род (Jewschi - В. С.)». Г. Д. Вербов приводит выдержку из письма Кастрена к Шегрену из Тобольска, в котором финский исследователь указал на наличие (понаслышке) по реке Казым восьми самоедских родов. Указывая на наличие у лесных ненцев четырёх родов, Г. Д. Вербов приходит к следующему выводу: «племя лесных ненцев не имеет фра-триального деления, а лишь родовое» [8: 58, 67-68]. О существовании среди лесных ненцев родов упоминают в начале ХХ в. С. Патканов и Б. Н. Городков [34; 11: 63].
В начале ХХ в. наличие родов у лесных ненцев (по крайней мере, двух - Выла и Еу-шитта, В. С.) отмечает в своих исследованиях А. А. Дунин-Горкавич [15: 117-118]. Лесные ненцы, занимая чётко отграниченную от тундровых ненцев территорию, считают себя особым племенем (Тыэмс), вследствие чего браки с ними тундровые ненцы рассматривают как браки с иноплеменниками и могут брать себе жён из любого лесного рода. «Наличие такого мнения, - отмечает Г. Д. Вербов, - свидетельствует об утрате старых связей в результате формирования тундровых и лесных ненцев в самостоятельные племена» [9: 59].
Интересами рода продиктованы многие семейно-бытовые реалии: принцип первичного распределения, при котором непойманная рыба принадлежит всем, то есть никому в отдельности, а пойманная - тому, кто её добыл [29: 57], преимущественная роль родителей, а значит и рода, при выборе брачных партнёров и др. Отсюда - сохранившиеся в языке северных хантов фразеологические единицы: самал-номсал ант нумасам нэцхуй эльты масса
(букв.: ‘сердце-мысль о нём и не думали’). Кроме того, женщина, переходя из своего рода в род мужа, должна была наследовать все обычаи последнего. Г. Д. Вербов в первой пол. ХХ в. среди восточных (аганских) хантов отмечал три группы, находящиеся в экзогамных брачных отношениях с определёнными родами лесных ненцев: группу Лося, группу Бобра, группу Медведя. Эти же группы, по полевым материалам автора, сохраняются и в начале ХХ! в. Так, Е. Д. Айпина, хантыйка из рода Бобра (Махи сир), вышла замуж за П. Я. Айваседа, лесного ненца из рода Щуки (Пы1я кахэ). В связи с этим на неё распространяются все существующие в этом роду запреты. Например, женщинам и детям не разрешалось есть живот и печень щуки - в противном случае следовало наказание: человек мог покрыться коростой, его душу-тень мог забрать покойник, (ПМА, пос. Варьёган. 1998). За нарушение запрета в отношении употребления в пищу частей щуки, герой одной из ненецких сказок отдал свою сестру в жёны лесному чудовищу ЬИпи (‘Шерстяной человек’), и только хитростью удалось избежать нежелательного брака.
Говоря о семейно-брачных отношениях, необходимо отметить, что ещё сравнительно недавно существовали запреты на браки между определёнными ненецкими и хантыйскими родами. К примеру, Айваседа не вступали в брак с Сардаковыми, Иуси - с Айпиными и т. д. По всей вероятности, это связано с их принадлежностью к одинаковым родам: Айваседа и Сардаковы - к роду Щуки, а Иуси и Айпины - к роду Бобра. Даже если принадлежность к родам была разной, то и в этом случае браки между хантами и ненцами были редки. П. Я. Айваседа вспоминает, что его отец был чуть ли не единственным в своё время, кто «за сто лет женился на хантыйке». В 1960-е годы таких браков, по наблюдению нашего информатора, стало больше (ПМА, пос. Варьёган. 1998).
З. П. Соколова в своих работах подчёркивала значение эндогамии (в аспекте преимущественного заключения браков в своей среде) для сохранения традиционной культуры и устойчивости этноса, формирования особенностей языка, культуры, быта этнических групп [43: 126; 46: 84]. «Выявление эндогамных ареалов, - отмечает исследователь, - даёт возможность изучить характер действия эндогамии как механизма стабилизации этноса, его культуры и языка, исследовать степень монолитности этноса, характер его этнических групп, процессы их формирования» [47: 94].
Преимущественное заключение браков в определённой среде, или эндогамия, безусловно, влияет на развитие этноса, способствует консервации традиционных форм культуры, сохранению языковых особенностей, этнического самосознания в пределах данной среды. И, тем не менее, в этнокультурных контактных зонах, какой является Нижневартовский район, эндогамия не была столь жесткой. К примеру, младший сын Д. Д. Айпиной женился на младшей дочери своего двоюродного дяди Б. Х. Айваседа, то есть на своей тётке, а П. А. Айваседа вышла замуж за своего двоюродного брата В. Т. Айваседа (ПМА, пос. Варьёган. 2002). В этнографической литературе описаны браки с вдовой младшего брата (левират), мачехой, снохой, двоюродной сестрой [16: 60; 17: 192; 4: 118].
Незначительное (1,5 % к общему числу браков) нарушение экзогамных правил среди ненцев отмечал в начале ХХ в. Г. Д. Вербов, подчёркивая положительное значение этого явления, которое «устраняет необходимость предпринимать подчас целые путешествия за невестой» [9: 51]. Нарушения экзогамности рода (браки Валей-Валей, Выучей-Выучей, Хатанзей-Хатанзей и др.), вероятно, явились следствием ижемского и русского влияния, а также христианизации с регистрацией браков в церкви. Но такие нарушения не имели повсеместного характера, то есть несмотря на тенденцию к разрушению экзогамных норм в отношении фратриальной экзогамии, родовая экзогамия всё ещё продолжала сохраняться.
Таким образом, хантыйский и ненецкий род, как его обычно определяют - это группа лиц, ведущих происхождение от общего предка по одной линии - либо по материнской, либо по отцовской, которой свойственна экзогамия, обосновывающая с помощью запрета вступление в брак лиц одной и той же родовой принадлежности. Счёт, как правило, ведётся
не от общего предка к членам рода, а наоборот - от членов рода к общему предку, что роднит данную модель рода с меланезийской. Путь от них до предка возможно представить в три этапа: предки, которых помнят, забытые предки, мифические предки.
В традиционной культуре хантов и ненцев родство мыслилось как «по вертикали» -дети, родители, прародители, так и «по горизонтали», по «поколению» - братья, сёстры (ближайшие родственники) и «кузены» - дети братьев и сестёр родителей (дети брата, брата или сестры, сестры назывались параллельными кузенами, а дети сестры и брата - кросскузенами). Таким образом, горизонтальная линия родства - поколение - состояла для любого индивида из его братьев и сестёр и из кузенов различной боковой («литеральной») близости (двоюродные, троюродные и т. д. братья и сёстры).
Лесные ненцы горизонтальное (синхронное) родство - общность здравствующих родственников - обозначали выражением hуп туh че1 (‘одного огня люди’), hуп тяh че1 (‘одной земли люди’), hуп тяh темс (‘одной земли разновидность людей’). Это именно к ним уходит душа умершего ти1мя. Во время совершения погребального обряда ти1штана (‘поднимающий’) произносит: «Покидаешь нас, ты уходишь к нашим предкам, к нашим родственникам бывшим. Если кто из нас, живущих, нанёс тебе обиду - не держи, оставь здесь». Следует сказать, что лесные ненцы любое действие с поднятием чего-либо назовут ти1таш. Отсюда и многозначность образа ‘поднимающего’. Это может быть обычный человек, поднимающий как ведро с водой, к примеру, так и ящичек с богами при совершении ритуальных действий. Но если среди присутствующих на обряде находится старший по возрасту человек, уважаемый родственник или шаман, то ‘поднимающим’ будет именно он, как имеющий более высокий социальный статус.
Понятие вертикального (межпоколенного) родства охватывает, как правило, и живущих и умерших родственников. Его определением, в частности, служило выражение ый пыкт ягат (где пык’т - ‘порода’, вост. х.), переведённое нашим информантом П. Я. Айваседа как ‘люди одного рода, похороненные на одном кладбище’. Другой перевод хантыйского пык’т также обозначает ‘потусторонню родню’, то есть умерших родственников. Интересно, что это чисто хантыйское выражение (у ненцев родовых кладбищ не было в связи с кочевым образом жизни), прижилось и в ненецкой среде. Заметим, что ненецкий Пык’т Ики распоряжался миром, в который уходили души умерших. Его «цитаделью», как отмечает
А. В. Головнёв, «считалась потусторонняя половина родственного круга», для которой не существовало временных границ [10: 207].
Члены одного рода делились на два класса - восходящего поколения вейсику (л.н.) (стариков) и нисходящего ню’ (детей). Представители этих классов, как правило, объединялись агнатным, т. е. кровным родством, которое объединяло лиц, связанных происхождением от общего предка - мужчины. Для них в ненецкой культуре существовало общее название ве’1а1 (род, фамилия, группа кровных родственников, ведущих своё происхождение от одного предка) или отвлечённое понятие, как у северных хантов - сам рутэм (‘кровный родственник’, букв.: ‘сердца родственник’). При этом женщины, выходя замуж, переходили в род своих мужей и таким образом связывались с ними когнатным родством (кровным родством по женской линии). Лесные ненцы в таких случаях говорили: «наружу вышла» (тё маха).
Следует заметить, что чем обильнее было родство по отцовской линии, тем значительнее оказывался диапазон добрачных контактов. Не исключено, что сама «идея» широты и прочности отцовского родства основывалась на стремлении к обладанию (контролю) над территорией со всем содержимым, включая женщин [32: 331-317].
Таким образом, когнатным является тот род, куда были отданы замуж женщины или откуда отдельные члены рода брали себе жён. Круг когнатных родственников был довольно широким: близкие и дальние родственники мужа, женщины агнатного рода и их дети. Для когнатной родни у ненцев существовало название 1акхи - родня (‘ближний’), вяны - сват.
Как видим, вопрос о роде сложен и дискуссионен, как и многозначны функции рода. Имеющиеся источники отражают не только многообразие форм социальной организации обских угров, но и несинхронность развития различных территориальных групп. К примеру, в ХУЗ-ХУИ вв. характер общественного строя пелымских, иртышских и обских манси и хантов в значительной степени отличался от социальной организации ляпинских, верхне-сосьвинских манси, казымских, сургутских и ваховских хантов. Эта особенность, к сожалению, не всегда учитывалась исследователями, что наряду с недостаточностью исторических источников по данной теме приводила к освещению общественного строя обско-угорских народов «в общих чертах» и «нередко ретроспективно» [42: 84]. Привлечение номенклатуры родства как историко-этнографического источника во многом способствовало бы снятию противоречий в решении данного вопроса, а также способствовало бы уходу от схематичности в исследовании такой важной темы, как общественный строй обских угров и самодийцев.
Терминология родства является важным этнографическим и историческим источником и необходима как для реконструкции соответствующих систем дописьменных обществ, так и для изучения социогенеза. Выявление типологически сходных обозначений степеней родства в неродственных языках (хантыйском, угорская группа языков и ненецком - самодийская) служит доказательством универсальности соответствующего явления и побуждает искать его место в истории человеческого общества.
ЛИТЕРАТУРА
1. Артёмова О. Ю. Гармония родства // Алгебра родства : Родство. Системы родства. Системы терминов родства. - СПб. : ГУП «Типография «Наука» , 2006. - Вып. 11.
2. Артёмова О. Ю. Лукавство или самообман? : (О «латеральности» счёта родства и о некоторых историко-социологических реконструкциях) // Алгебра родства : Родство. Системы родства. Системы терминов родства. - СПб., 1999. - Вып. 3.
3. Бабаков В. Г. К вопросу о разложении традиционной племенной организации обских угров // Проблемы истории СССР - М, 1973.
4. Белявский Ф. Поездка к Ледовитому морю. - М., 1833.
5. Бурыкин А. А. Материалы к описанию терминологии родства и свойства ненцев // Азбука родства : Родство. Системы родства. Системы терминов родства. - СПб. : ГУП «Типография «Наука», 2006. - Вып. 11.
6. Вавра К. И. Терминология родства венгерского и мансийского языков : автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Тарту, 1970.
7. Вавра К. И. Семантический анализ терминов родства угорских языков // Современное финно-угроведение. - 1966. - № 2.
8. Вербов Г. Д. Лесные ненцы // Советская этнография. - 1936. - № 2.
9. Вербов Г. Д. Пережитки родового строя у ненцев // Советская этнография. - 1939. - II.
10. Головнёв А. В. «Своё» и «чужое» в представлениях хантов // Материалы к серии «Народы и культуры». - М., 1991. - Вып. VII.
11. Городков Б. Н. Краткий очерк населения крайнего северо-востока Западной Сибири. Известия Российского географического общества, 1926. - Т. VIII
12. Дзибель Г. В. Термины родства и система терминов родства : лингвистический контекст в отношении к этнографическому // Алгебра родства : Родство. Системы родства. Системы терминов родства. - СПб.: Наука, 1998. - Вып. 2.
13. Дзибель Г. В. Феномен родства. Пролегомены к иденетической теории //Азбука родства : Родство. Системы родства. Системы терминов родства. - СПб. : Музей антропологии и этнографии (Кунсткамера) РАН, 2001. - Вып. 6.
14. Добронравин Н. А. Термины родства, имена родства и компаративистика // Азбука родства : Родство. Системы родства. Системы терминов родства. - СПб., 1998. - Вып. 2.
15. Дунин-Горкавич А. А. Тобольский Север. - СПб., 1904. - Т. 1.
16. Зуев В. Ф. Описание живущих Сибирской губернии в Берёзовском уезде Иноверческих народов остяков и самоедов // Материалы по этнографии Сибири XVIII в. (1771-1772) / Труды института этнографии народов Севера. - М., 1947. - Т. V.
17. Кастрен М. А. Путешествие Александра Кастрена по Лапландии, Северной России и Сибири (1838-1844, 1845-1849) // Собрание старых и новых путешествий. Магазин землеведения и путешествий. Географический сборник Николая Фролова. - М., 1860.
- Т. VI, Ч. 2.
18. Книга Большому чертежу, 1627 г., - СПб., 1838.
19. Комплексный словарь русского языка / А. Н. Тихонов и др. - М. : Русский язык, 2001.
20. Кошкарёва Н. Б. Терминология родства и свойства хантыйского языка (на материале ка-зымского диалекта) // Языки народов Сибири. Грамматические исследования. - Ханты-Мансийск.: Минитипография Ханты-Мансийского педколледжа, 1995.
21. Кошкарёва Н. Б. Поговорим по-хантыйски. Ханты яс^н путарт1ув. / Н. Б. Кошкарёва,
В. Н. Соловар. - Новосибирск : Сибирский хронограф, 2004.
22. Куприянова З. Н. Терминология родства в устном народном творчестве ненцев // Ученые записки Ленинградского. гос. пед. ин-та им. А. И. Герцена. Факультет народов Севера. - СПб, 1954. - Т. 101
23. Лукина Н. В. Ханты от Васюганья до Заполярья. Источники по этнографии. Т. 1. : Ва-сюган. - Томск, 2004.
24. Лукина Н. В. Терминология родства хантов р. Аган // Происхождение аборигенов Сибири и их языков. - Томск.: Изд-во Томского ун-та, 1973.
25. Лукина Н. В. Новые данные по социальной организации восточных хантов / Н. В. Лукина, В. М. Кулемзи. // Из истории Сибири. - Томск, 1976. - Вып. 21.
26. Мартынова Е. П. Материалы по терминологии родства и свойства хантов // Азбука родства : Родство. Системы родства. Системы терминов родства. - СПб. : ГУП «Типография «Наука», 1995. - Вып. 1.
27. Мартынова Е. П. Общественное устройство в XVII-XIX вв. // История и культура хантов. - Томск, 1995.
28. Мисюгин В. М. Родство и этносоциальная история // Азбука родства : Родство. Системы родства. Системы терминов родства. - СПб.: Академическая типография «Наука» РАН, 1999. - Вып. 4.
29. Мифология хантов / В. М. Кулемзин, Н. В. Лукина, Т. А. Молданов, Т. А. Молданова ; научн. ред. В. В.Напольских. - Томск : Изд-во Том. ун-та, 2000.
30. Молданова Т. А. К интерпретации текстов хантыйских колыбельных песен // Детский фольклор обских угров. - Ханты-Мансийск : Полиграфист, 2008.
31. Молданова Т. А. Символика кукушки в культуре хантов // Финно-угорские чтения : (рукопись доклада). - Ханты-Мансийск, 2005.
32. Мыреева А. Н. Термины родства в эвенкийском языке // Материалы международной научной конференции «Сохранение традиционной культуры коренных малочисленных народов Севера и проблема устойчивого развития», г. Ханты-Мансийск, 23-26 июня 2003 г. - М., 2004.
33. Народы Западной Сибири : Ханты. Манси. Селькупы. Ненцы. Энцы. Нганасаны. Кеты / отв. редакторы : И. Н. Гемуев, В. И. Молодин, З. П. Соколова. - М. : Наука, 2005.
34. Патканов С. Племенной состав населения Сибири : записки // Извести Российского географического общества по отделению статистики. - [СПб.], 1911. - Т. XV, Вып. 2.
35. Е. В. Брачно-родственные отношения северных хантов // Экспериментальная археология. - Тобольск : ТГПИ, 1991. - Вып. 1.
36. Перевалова Е. В. Северные ханты : Этническая история. - Екатеринбург, 2004. - С. 17-18.
37. Перевалова Е. В. Река Аган и её обитатели / Е. В. Перевалова, К. Г. Карачаров. - Екатеринбург; Нижневартовск : УрО РАН : Студия «ГРАФО», 2006.
38. Пика А. И. Социальные и культурные изменения в образе жизни сосьвинских манси // Социальные и демографические проблемы социалистического образа жизни. - М., 1982.
39. Рутткаи-Миклиан Э. Родство душой и телом. Реинкарнация у сынских ханты // С любовью и болью ... : к 60-летию Евы Шмидт. - Ханты-Мансийск : Полиграфист, 2008.
40. Современный толковый словарь русского языка / гл. ред. С. А. Кузнецов. - СПб. : Но-ринт, 2003.
41. Соколова З. П. Проблема рода, фратрии и племени у обских угров // Советская этнография. - 1976. - № 6.
42. Соколова З. П. Социальная организация обских угров (к истории вопроса) // Социальная организация и культура народов Севера. - М., 1974.
43. Соколова З. П. Социальная организация обских угров и селькупов // Общественный строй у народов Северной Сибири. - М., 1970.
44. Соколова З. П. Социальная организация хантов и манси в XVIII-XIX вв. : проблема фратрии и рода. - М., 1983.
45. Соколова З. П. Ещё раз о роде у хантов и манси // Семья и социальная организация финно-угорских народов. - Сыктывкар, 1991.
46. Соколова З. П. К вопросу о формировании этнографических и территориальных групп обских угров // Этногенез и этническая история народов Севера. - М., 1975.
47. Соколова З. П. Эндогамный ареал и этническая группа. - М., 1990.
48. Соколова З. П. Общественный строй обских угров в XVII-XIX вв. // Из истории Сибири. - Томск, 1976. - Вып. 21
49. Соколова З. П. Проблема рода, фратрии и племени у обских угров // Советская этнография. - 1976. - № 6.
50. Сынские ханты / Г. А. Аксянова, А. В. Бауло, Е. В. Перевалова и др. - Новосибирск : Изд-во Института археологии и этнографии СО РАН, 2005.
51. Толковый словарь русского языка / под ред. Д. Н.Ушакова. - М. : Астрель : АСТ, 2000.
- Т. IV
52. Дзибель Г. В. Термины родства и система терминов родства : лингвистический контекст в отношении к этнографическому // Алгебра родства : Родство. Системы родства. Системы терминов родства. Вып. 2. - СПб. - 1998. - С. 118.
53. Хомич Л. В. Ненцы. - М.-Л. : Наука, 1966.
54. Хомич Л. В. Проблемы этногенеза и этнической истории ненцев. - Л. : Наука. 1976.
55. Чернецов В. Н. Фратриальное устройство обско-угорского общества // Советская этнография. - 1939. - № 2.
56. Чернецов В. Н. К истории родового строя у обских угров // Советская этнография.
- 1947. - № 6-7.
57. Castren M. A. Reiseberichte und Briefe aus den Jahren 1845-1849. - SPb., 1856.
58. Karjalainen K. F. Wie Ego im оstjakischen die verwndten benennt // Finnisch-ugrische Forschungen. XIII. -Helsinki, 1913.
59. Steinits S. W. Totemismus bei den Ostjaken in Sibipien // Ethnos. - 1938. - Vol. 3. - № 4-5.
