CC BY
148
Вестник Челябинского государственного университета. 2012. № 23 (277). Филология. Искусствоведение. Вып. 69. С. 5-13.
ФИЛОЛОГИЯ
Е. В. Акимова
ТЕРМИНОЛОГИЯ КАЗАНСКОЙ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ШКОЛЫ ИЗ ОБЛАСТИ ПСИХОЛИНГВИСТИКИ
В статье обозначены основные идеи психологической концепции учёных Казанской лингвистической школы, связанные со специализированными наименованиями, относящимися к проблемам «происхождение человеческого языка» и «язык и мышление». Одной из проблем современной психолингвистики является противопоставление на терминологическом уровне понятий звук животного /звук человеческого языка.
Ключевые слова: лингвистическая палеонтология, психолингвистика, прикладное языкове-
дение, онтолингвистика, членораздельная речь.
Одним из направлений, в котором протекало развитие мысли учёных Казанской лингвистической школы, являлось психологическое, основание которому положили труды В. Гумбольдта, Г. Штейнталя и младограмматиков Г. Пауля, К. Бругмана [15. С. 8-23]. Идеи этих учёных, как неоднократно отмечали исследователи, разделялись «казанцами», но их не удовлетворяла односторонняя ориентация немецких коллег на индивидуальную психологию, поэтому проблема внутрисубъектного существования языка в трудах И. А. Бодуэна де Куртенэ и его учеников получила новый импульс и интерпретацию [2. С. 19-27]. Основные идеи психологической концепции, эксплицитно или имплицитно представленные в работах казанских исследователей, условно можно разделить на две группы: 1) специализированные наименования, относящиеся к проблеме «происхождение человеческого языка»; 2) специализированные наименования, относящиеся к полю «язык и мышление».
Происхождение человеческого языка
На II Международных Бодуэновских чтениях, прошедших в Казани в 2003 году, участники подчеркнули, что во всех языковых явлениях И. А. Бодуэн де Куртенэ старался видеть говорящих и слушающих людей в их реальном взаимодействии (II Международные Бодуэнов-ские чтения. Казань, 11-13 декабря 2003 года). Однако обращение к научным трудам лингвиста показало его стойкий интерес к «возникновению и развитию слова человеческого» - проблеме, решением которой, в зависимости от предмета исследования, занимаются лингвистическая палеонтология / палеолингвистика («Палеонтология лингвистическая
(гр. palaios - древний + on /ontos - существующее + logos - понятие, учение) - лингвистическая и вспомогательная историческая наука, использующая языковые данные для получения информации об истории носителей языков и их материальной и духовной культуры в дописьменный период» [8. С. 870; 7. С. 467468]) и онтолингвистика («Онтолингвистика (гр. ontos - сущее) - раздел лингвистики, изучающий онтогенез речи и детскую речь: формирование речевой способности ребёнка, возникновение и дальнейшее развитие индивидуального языка и дальнейшие возрастные изменения в языке индивида» [8. С. 843; 24. С. 4]) как один из основных разделов психолингвистики. Термин психолингвистика («Психолингвистика (гр. psychikos - душевный + лат. linga - язык) - наука, изучающая процессы речеобразования, а также восприятия и формирования речи в их соотнесённости с системой языка» [17. С. 404]), считает А. А. Леонтьев, «прозвучал» в статье американского исследователя Н. Пронко «Лингвистика и психология» (1946). Как отдельная наука психолингвистика возникла в 1953 году в «результате» межуниверситетского семинара, организованного Комитетом по лингвистике и психологии Исследовательского Совета по социальным наукам в Университете Индиана [13. С. 34].
Соответствующих терминов И. А. Бодуэн де Куртенэ не употребляет. Вместо них присутствует специализированное выражение прикладное языковедение, в котором определительный компонент («прикладной - имеющий практическое значение, не теоретический» [18. С. 592]) подчёркивает, что учёный психологии и историческому языкознанию в
решении вопроса о происхождении человеческого языка отводил вспомогательную роль [4. С. 74]. Это одна из возможных причин, по которой Куртенэ не употреблял термин лингвистическая палеонтология, хотя он, вероятно, был ему знаком из работы швейцарского лингвиста А. Пикте «Les onigenes indo-europeennes ou les Aryas primitifs. Essai de paleontology lin-guistique» (1859) [28].
Второй причиной, препятствующей употреблению термина лингвистическая палеонтология в работах учёного, было и остаётся его узкое понимание. Этот термин преимущественно используется по отношению к тем гипотезам в сфере исторической лингвистики, которые не являются общепризнанными [17. С. 338-339; 208-209].
«Возникновению и развитию слова человеческого» полностью посвящены две публикации И. А. Бодуэна де Куртенэ. В 1893 году им написана небольшая по объёму работа «Чело-вечение языка» (перевод с немецкого), в 1905 году - статья «Об одной из сторон постепенного человечения языка в области произношения, в связи с антропологией». С антропологией (ср.: «Антропология (гр. anthropos - человек + logos - наука о происхождении и эволюции человека, образовании человеческих рас и о нормальных вариациях физического строения человека» [7. С. 41; 8. С. 59]) И. А. Бодуэн де Куртенэ связывает два направления исследований: изучение объективных различий человека и животных и исследование эволюции «в роде человеческом» [5. С. 119].
В названных работах учёный опирается на концепцию казанского физиолога Н. О. Ковалевского, последователя учения И. М. Сеченова [13. С. 28], учитывает данные по теории эволюции видов и антропологии Ч. Дарвина. Его работа «Происхождение видов», впервые опубликованная в России в 1864 году, особенно была притягательна для российского учёного, потому что автор процесс «очеловечивания обезьяны» связывал не только с прямохождением, трансформацией кисти и стопы, возделыванием орудий, пользованием огнём, но и появлением членораздельной речи [9. С. 43].
Языковое состояние Homo sapiens И. А. Бодуэн де Куртенэ называет разными терминологическими словосочетаниями, определяющий компонент в которых транслируют семное значение «первоисточник, сущность, первоначальный, самый ранний»: первобытное образование языка («пьрвъ, пьрвый - прежний,
древний» [22. С. 356]), первобытное образование слова человеческого, первобытный язык, первоначальный язык, начало слова человеческого («начало - почин» [26. С. 562]), начало языка [4. С. 64, 140, 209].
Специализированные лексемы первобытный язык / первоначальный язык, используемые И. А. Бодуэном де Куртенэ к дописьмен-ным языкам разного времени, не имеют чёткой дифференциации. Названные специализированные выражения соотносятся с разными понятиями: 1) задатки будущего языка у младенца, «начинающего лепетать», и первобытное образование слова человеческого (mutatis mutandis); 2) скудные задатки языка, унаследованные от предков; 3) первобытное состояние языка вообще = первобытное состояние языка дикарей; 4) эпоха образования первобытных языков [4. С. 64].
К термину первобытный язык апеллировал и Н. В. Крушевский в связи с изучением восприятия мира первобытным человеком и эволюцией языка. В его трактовке термин первобытный язык выступает как синоним терминов первобытное мышление, первобытное миросозерцание, которые, будучи свободны от строгого, логически проверенного мышления, основаны на действиях и смелых выводах [12. С. 26]. Отличительной чертой первобытного языка исследователь считает его образность: «... несколько слов о некоторых особенностях первобытного языка в связи с первобытной мыслью. В народном творчестве на каждом шагу встречается многословие, богатство эпитетов. Слово в период возникновения народных произведений ещё не было знаком, который пробуждает в уме соответствующую мысль; человек ещё не умел мыслить абстрактно. Его мысль, как и слово - картина» [12. С. 35-36].
Палеонтологические материалы, представленные на всемирной выставке в Париже (1867) и опубликованные в специальных изданиях и газетах (1868) сведения о Homo sapiens из пещеры Кро-Маньон в долине Неандерталь, позволили И. А. Бодуэну де Куртенэ сделать в отечественной науке первые подступы к решению вопроса о механизме зарождения человеческой речи.
Чрезвычайно глубоким, отвечающим задачам современной психолингвистики, является противопоставление на терминологическом уровне понятий звук животного / звук человеческого языка. Их принципиальное различие
Куртенэ связывает, с одной стороны, с определённой конкретностью, с другой, - с развитой в звуке человека способностью к мышлению. Он резюмирует: звуки животного, будучи неизменяемыми, всегда остаются звуковым жестом, неспособным к абстракции, тогда как звуки человеческого слова «представляют собой абстракции . тяготеют к мышлению и рассуждению ... одухотворённому поэтическому творчеству» [4. С. 261-262].
Процесс «человечения языка» осуществляется, по мысли учёного, благодаря трём составляющим: фонации («от гр. phone - звук, голос» [7. С. 686], аудиции («от лат. audire - слушать» [7. С. 80] и церебрации («от лат. cerebrum -мозг» [7. С. 712]. Значение этих терминов объясняет сам автор: «. фонация состоит в говорении . аудиция - это слушание и восприятие сказанного . церебрация . есть закрепление всего того, что относится к языку, сохранение и обработка всех языковых представлений в языковой сокровищнице души, есть языковое мышление»» [4. С. 263]. Ведущей стороной в этом триединстве, подчёркивает исследователь, является церебрация. Специализированное выражение языковой центр («центр -место сосредоточения чего-нибудь, важный пункт» [18. С. 874]) выступает в качестве контекстуального антонима к терминам фонация и аудиция, которыми автор называет периферийные органы речи. Таковыми они являются не по важности физиологической работы, а по неспособности ассоциировать в памяти значения, свойственные словам, с представлениями звуков и артикуляций. Языковая жизнь, заключает И. А. Куртенэ, присуща лишь образам памяти (представлениям), т. е. понимается как жизнь психологическая. Звуки животных, включая антропоидов («антропоиды (гр. anthropoeides - человекообразный) - человекообразные обезьяны» [7. С. 56]), всегда одинаковы, в то время как «слова человеческого языка (случайно возникшие символы) способны принимать всё новые значения» [4. С. 261]. Эта мысль И. А. Бодуэна де Куртенэ нашла плодотворное развитие в современной лингвистике, в том числе и зарубежной. Например,
Э. Сепир, решая проблемы взаимодействия мышления и речи, говорит о том, что звук, артикулированный органами речи, ещё не является элементом языка, для того, чтобы стать таковым, звук «должен быть . ассоциирован с каким-либо элементом или группой элементов опыта, скажем, со зрительным образом или
рядом зрительных образов или с ощущением какого-либо отношения - для того, чтобы приобрести хотя бы рудиментарную языковую значимость» [21. С. 33].
Отличие человеческого звука от животного определяется не только его церебрацией, но и особенностями артикуляции: «Последовательность разнообразных переходов от одного положения органов речи к другому и рациональность (экономия работ) во взаимном отношении отдельных работ называется артикуляцией» [4. С. 261]. Членораздельность (артикулиро-ванность) произношения автор связывает с ослаблением (вплоть до утраты) в большинстве языков придыхания (аспирации), активизацией работы губ, которая приводит к усилению лабиализации (labialisatio), продвижением вперёд заднеязычных, что вызывает их осреднеязыч-нение (палатализацию, смягчение) [5. С. 120124]. Артикулированные звуки человеческой речи связаны с периодическим повторением одних и тех же шумов: «Подлинные звуки языка суть оформленные, поставленные в известные взаимные отношения к друг другу, характеризуемые лишь определённой протяженностью, звуковые элементы. Это - первоначальное че-ловечение языка, которое позже не претерпело существенных изменений» [5. С. 259].
Описывая работу ротовой полости у древнего человека - в авторской номинации говорильной, - И. А. Бодуэн де Куртенэ употребляет термины, часть которых ляжет в основу понятийного аппарата современной фонетики. Среди них следующие: передняя / средняя / задняя части языка, органы подвижные / органы страдательные (неподвижные), твёрдое нёбо, верхняя губа, русская глосса язычок к латинскому термину (uvula) [5. С. 119-120].
Признание И. А. Бодуэном де Куртенэ языка психофизиологическим явлением и одновременно явлением, испытывающим действие коллективно-индивидуального фактора, позволило разграничить два понятия: первоначальное человечение языка и историческое человечение языка. Первое терминологическое словосочетание, как уже было отмечено выше, соотносится с начальным этапом человечения языка и объективно отражает прогресс человека как одного из звеньев природы. Вторым словосочетанием лингвист называет процесс эволюции «внешней, звуковой стороны языка» [4. С. 260]. Этот процесс, по его мнению, отражается в первую очередь на морфологической стороне языка, которая «олицетворяет собой
исключительно языковое начало» [4. С. 263]. Способность языка обозначать ранее неоформленной субстанции звуковых проявлений с помощью языковой формы И. А. Бодуэн де Куртэне называет метафорическим окказионализмом морфологическая артикуляция, имеющим, скорее, философское значение, чем лингвистическое. Морфологическая артикуляция, заключает учёный, - «свойство только человеческого языка» [4. С. 263].
С лингвистической точки зрения обращает на себя внимание постановка казанскими учёными вопроса о языке детей [4. С. 143]; [1. С. 319], языковой деятельности детей [5. С. 176]; детской речи /речи детей [1. С. 317]; [3. С. 274]; [19. С. 35], начале языка, зародыше языка [4. С. 143, 188, 209], составляющего, по их мнению, предмет особого исследования, которое «можно было бы назвать языковой эмбриологией» [4. С. 143]. Специализированное выражение языковая эмбриология («эмбриология (гр. embrion - зародыш + logos - понятие, учение - раздел биологии, изучающий зародышевое развитие организмов» [7. С. 752]), обладающее метафорической образностью, распространения не получило. В современном термине детская речь (язык детей) сохранена констатирующая часть бодуэновской формулировки: «Детская речь - особый этап онтогенетического развития речи» [17. С. 131]; «детская речь - речь детей дошкольного и младшего школьного возраста (до 8-9 лет)» [23. С. 4]. Одним из первых к проблеме онтогенеза детской речи в её норме и в аномалии в разные периоды развития ребёнка обратился
А. И. Александров, защитивший диссертацию под названием «Детская речь» (1882). В этом исследовании он показал, что языковые аномалии в детской речи «не есть нечто новое в физиологии и психике», а представляют собой гипертрофию или атрофию языковых элементов [1. С. 93]. Предложенные терминологические единицы, представляющие контаминацию специализированного лингвистического выражения и физиологических терминов («атрофия (гр. atropho - чахну) - уменьшение в размере какого-либо органа или ткани вследствие нарушения их питания»; «гипертрофия (гр. hyper - приставка, указывающая на превышение нормы + trophe - питание) - чрезмерное увеличение объёма органа или части тела; увеличение чего-либо до ненормально больших размеров» [7. С. 79, 168]), в подъязыке психолингвистики дальнейшего распространения
не получили. Да и сам автор их употребляет единожды, заменяя синонимичными словосочетаниями определительного типа увеличение звучания / сокращение звучания. Нормальное развитие речевого аппарата, замечает А. Александров, даёт возможность унаследовать все особенности речи окружающих. При дефектах речевого аппарата у детей происходит замена трудных звуков (субституция в современной терминологии) на более лёгкие или наблюдается их опущение, но у детей отклонения от нормы преходящи [1. С. 101]. Причём дети, замечает автор работы, различаются в скорости языкового развития как на уровне церебрации, так и фонации. А. И. Александров констатирует в детской речи наличие звукоподражаний, изобразительных слов (слова-символы), нерегулярных слов (окказионализмы), созданных по регулярным моделям. Эти факты исследователь связал с особенностями детской психики [1. С. 113].
В. В. Радлов, частично касавшийся вопроса редупликации в детской речи, ввёл в научный оборот термин детское языковое творчество («творчество - создание новых по замыслу культурных, материальных ценностей» [18. С. 791]), которым называл в широком понимании опорного компонента «все языковые элементы в языке детей», которые не имеют параллелей в литературном языке [19. С. 27]. В современном словоупотреблении это специализированное выражение имеет больше метафорическое значение, чем терминологическое, поэтому употребляется преимущественно в публицистическом стиле.
В. В. Богородицкий термин речь детей употребляет в качестве противоположного термину речь взрослых в связи с опытом социальной дифференциации языка. Заметим, что
В. А. Богородицкий первым в отечественном языкознании указал на гендерное варьирование языка, обозначив его терминологическими единицами речь мужчин / речь женщин. Он констатирует, что различия в реализации языковой системы в разных социальных группах (и территориальных тоже) «многочисленны ... относятся ли они к разряду фонетическому, морфологическому, семасиологическому и проч.» [3. С. 274]. И. А. Бодуэн де Куртэне онтогенез детской речи рассматривает как аналог хронологического развития человеческого языка, объясняя языковые отклонения, имеющие преходящий характер, у детей от речи взрослых недостаточной подготовлен-
ностью органов речи [4. С. 142-143]. В связи с проблемой эволюции человеческого языка (в современном понимании) И. А. Бодуэн де Куртенэ первым в лингвистике противопоставил спонтанные речевые процессы у детей («спонтанный (лат. spontaneus - самопроизвольный) - 1) вызванный не внешними явлениями, а внутренними причинами, основанный на самодвижении; 2) возникающий без посторонних внешних воздействий, самопроизвольный» [7. С. 605]) и рефлексирующие речевые процессы («рефлексирующий (лат. геАеСете -отражать) - сознательно проявляющий (рефлекс)» [7. С. 561]). Термином спонтанные речевые процессы (ср.: у Н. В. Крушевского употребляется в этом случае термин спонтанные изменения звуков в языке детей) обозначаются бессознательные изменения звуков, которые происходят с большой скоростью [4. С. 143]; [12. С. 38]. Номинацией рефлексирующие речевые процессы И. А. Бодуэн де Куртэне обозначает качественное изменение и внутреннюю перестройку первоначально спонтанной речи [4. С. 143]. И. А. Бодуэну де Куртенэ принадлежит термин осознание собственного языка ребёнком, которым он именовал акт приведения к «сознанию . того, что жило уже в виде бессознательных языковых представлений в психическом мире детей» [6. С. 536]. В настоящее время выше названные проблемы разрабатываются в рамках рефлексивной психолингвистики. Наиболее заметной работой, написанной по следам публикаций казанских учёных, представлявшей на рубеже ХК-ХХ веков педагогическое направление в изучении детской речи, является исследование В. П. Вахтерова, наметившего пути исследования детской речи [23. С. 6]. Традиции казанских исследователей, заложивших основы изучения детской речи, сегодня успешно продолжаются учёными РГПУ им. Герцена под руководством С. Н. Цейтлин.
Термины поля «язык и мышление»
Учёными Казанской лингвистической школы были сделаны первые шаги к проблеме взаимодействия языка и мышления. Обозначим некоторые терминологические единицы, которые в специальной литературе до настоящего времени не связывались с представителями КЛТТТ. В первую очередь это касается терминов речевая деятельность, общая речевая способность, внутренняя / внешняя речь.
Традиционно термин речевая деятельность лингвистами связывается с именем Л. В. Щер-бы, а психологами - с работами Л. С. Выгот-
ского или А. Н. Леонтьева [17. С. 412]. Однако у И. А. Бодуэна де Куртенэ находим этот термин в следующем контексте: «В человеческом мире, как и любой социальной группе, мы констатируем сходство психических свойств, и это сходство отражается в первую очередь в речевой деятельности вообще и, в частности, в языке племени или нации» [5. С. 190]. Рассмотрев вопрос о первоначальном челове-чении языка, можно предположить, что этим термином учёный называет «некий языковой материал», который включается членами определённого коллектива в «процесс говорения и понимания». Термин речевая деятельность Л. В. Щерба использует для осмысления терминов, номинирующих дихотомию язык - речь. Согласно его мнению, язык проявляется в трёх аспектах: речевой деятельности, языковой системе и языковом материале. «Процессы говорения и понимания» Л. В. Щерба называет речевой деятельностью (первый аспект языковых явлений); «словари и грамматики языков, которые могли бы просто называться языками» учёный именует языковыми системами (второй аспект языковых явлений); языковым материалом он именует «все языковые величины . которыми мы оперируем в словаре и грамматике . могут выводиться нами лишь из процессов говорения и понимания в такой их функции» (третий аспект языковых явлений)» [27. С. 361-364]. Очевидно, что семантический объём термина речевая деятельность совпадает у обоих учёных. Глубина, своеобразие взглядов Л. В. Щербы бесспорны, однако он не дал ответа на вопросы, что такое язык и должен ли лингвист изучать все проявления речевой деятельности и весь языковой материал, полученный в результате её осуществления. Распространение в методике преподавания иностранных языков и лингвистике получил модифицированный Л. В. Щербой термин вид речевой деятельности (говорение, аудирование, чтение, письмо) [27. С. 367]. У психолингвистов термин речевая деятельность в значении «деятельность человека, наряду с трудовой, познавательной» начинает употребляться во второй половине прошлого века. Согласно психологической концепции, речевая деятельность, с одной стороны, характеризуется предметным мотивом, целенаправленностью, эвристическим характером, с другой - состоит из нескольких фаз: ориентировки, планирования, реализации плана, контроля [17]. Эти фазы впервые были выделены и описаны Л. С. Выготским.
Интерес представляет семантический объём терминологического словосочетания общая речевая способность, который И. А. Бодуэн де Куртенэ соотносит с разными понятиями, главными из которых считает два: а) способность говорить на определённом языке; б) наследственность определённых произносительных и слуховых способностей и тенденций [5. С. 195]. К субзначениям термина, покрывающего «вопрос наследственности в психической области с примесью физиологических элементов», он относит следующие:
1) различное психическое состояние говорящих; 2) различие в языковых способностях индивидов; 3) степень восприимчивости говорящих на «языковые возбуждения»; 4) степень автоматизации органов речи; 5) уровень языкового знания (лексики, грамматики) индивида; 6) степень инстинкта самосохранения, который «проявляется в тенденции к экономии труда во всех областях существования языка» [5. С. 195]. Специализированное выражение И. А. Бодуэна де Куртенэ трансформировалось в современный термин языковая способность. Это основополагающее понятие психолингвистики, восходящее к термину И. А. Куртенэ и идее Л. В. Щербы «о психофизиологической речевой организации индивида», было предложено А. А. Леонтьевым: «Языковая способность - специфический психофизиологический механизм, формирующийся у носителя языка на основе нейрофизиологических предпосылок под влиянием опыта речевого общения» [14. С. 316]. Неоднозначное денотативное соотнесение термина у И. А. Куртенэ находит отражение и в современных точках зрения на природу языковой способности. В советской и современной российской психолингвистике языковая способность понимается как «социальное образование, формирующееся в процессе развития деятельности общения». Зарубежные учёные, в первую очередь американские, предполагают, что языковая способность имеет биологическую природу и развивается в ходе онтогенеза человека. Различные взгляды на природу языковой способности не исключают, тем не менее, решение одних и тех же задач: в обоих случаях исследуется «способ репрезентации системы языка в языковой способности, прескрипторные правила выбора элементов, устройство уровней языковой способности» [17. С. 617].
Принципиальную роль в решении проблемы соотношения мышления и речи сыграли
термины внутренняя речь / внешняя речь, автором которых был И. А. Бодуэн де Куртенэ. Семантическая мотивированность терминов («внешний - выражающийся в наружном виде»; «внутренний - (перен.) составляющий содержание, раскрывающий самую глубину чего-нибудь» [18. С. 88]) и корректная характеристика соответствующих понятий, названных этими единицами, способствовали их вхождению в терминологическую систему психолингвистики. Автор данными номинациями подчёркивает принципиальную разницу между внутренней и внешней речью не столько по признаку их реализации, сколько по их функции: «.внешняя речь всё больше стремится из глубины на поверхность, внутренняя речь, языковое мышление всё дальше опускается в глубины человеческой души, становится всё абстрактнее» [4. С. 262]. Именно это замечание языковеда положит начало разработке вопроса о внутренней речи в работах Л. С. Выготского, квинтэссенция которой может быть представлена рядом тезисов: 1) «внутренняя . сторона речи и внешняя . хотя и образуют полное единство, но имеют каждая свои особые законы движения»; 2) внешняя речь - это «объективизация мысли», внутренняя речь - это «процесс испарения речи в мысль»; 3) «.переход от внутренней речи к внешней представляет собой ... не простую вокализацию внутренней речи, а переструктурирование речи, превращение . смыслового и звукового строя внутренней речи в . структурные формы, присущие внешней речи» [10. С. 306, 317, 354]. На первый взгляд может показаться, что, употребляя термины внутренняя речь и языковое мышление в синонимическом ряду, И. А. Бодуэн де Куртенэ отождествлял психику и сознание, однако этот факт не соответствует действительности. Психично, по его мнению, не то, что является сознательным, а то, что может быть осознано как представление, понятие или группа представлений, понятий. Человеческий язык, человеческая речь существуют только в мозге, только в «душе» человека, а основная жизнь языка, как замечает учёный, заключается в ассоциациях представлений в самых различных направлениях. А о значении термина языковое мышление («мышление - (от др.-рус. мысль - «идея, суждение, намерение» (с XI века) - высшая ступень человеческого познания [22. С. 216-217]. Позволяет получить знания о таких объектах, свойствах и отношениях реального мира, которые не могут быть непо-
средственно восприняты на чувственной ступени познания» [8. С. 774]) он замечает: « ... закрепление всего того, что относится к языку, сохранение и обработка всех языковых представлений в языковой сокровищнице души есть языковое мышление» [4. С. 263]. Это убеждение позволяет И. А. Бодуэну де Куртенэ рассматривать язык в триединстве мира, человека и языка. Внеязыковой мир различий осуществляется, подчёркивает учёный в статье «Язык и языки», благодаря органическому слиянию семантики, прагматики и синтактики, позволяющему выявить «различения чисто языковые», которые могут «служить основанием для сравнительной морфологической характеристики отдельных языковых мышлений» [5. С. 67-95]. Это замечание И. А. Бодуэна де Куртенэ важно по двум причинам: оно предполагает «целостный семиологический анализ языка» и содержит указание на потенциальное возникновение нового направления в языкознании, которое в конце ХХ века будет названо когнитивной лингвистикой. В той же работе И. А. Куртенэ фактически реконструирует концепт «язык» в русской научной и наивной картинах мира. Анализируя семантическую наполняемость лексемы «язык» в исторической перспективе, он отмечает, что она, кроме основного «лингвистического смысла» (в таком значении в индоевропейских языках функционируют лексемы гр. уХюоо, лат. lingva, фр. langue, ит. lingua, англ. language, нем. Sprache, польск. j^zyk, чешск. jazyk, славинск. jezik, лит. kalba (liezuvis), латыш. waloda (mele), эст. keel, мадьяр. nyelv), могла иметь и другие значения. Исследователем выделяются следующие из них: 1) «известие, сведение, донесение, уведомление, разведка, доноситель ... пленник ... обвинитель, обличитель перед судом, оговорщик на допросе» («Добыть, достать языка»; «Языки сказывали»; «А на которых людей языки говорят с пыток, и тех людей, по язычным толкам, имати»; «В свободном государстве необходимо, чтобы и язык был свободен»;
2) «речь человеческая» (это значение лексемы автор иллюстрирует шуткой о «мужиках», которые дожидались барина в комнате, где находилась клетка с попугаем. С любопытством они рассматривали птицу, а та возьми и закричи: «Дурак!». Мужики вытянулись: «Извините, ваше благородие, мы думали, что вы - птица»); 3) «племя, род, нация» («Всяк язык бога хвалит» / «Паооа ^ у^юооа оцо^оу^оетаг 5ш 5ею» / «Omnis lingua confitebur Deo»); 4) «речь,
живое слово, наречие, говор, диалект, идиома, молва» («Язык один и в будни и в праздник», «язык Гоголя», «дерзкий язык»); 5) «язык разных неодушевлённых предметов» («Без языка и колокол нем», «Пушки или батареи замолчали»); 6) «вербальные и невербальные способы общения людей» («мимика и жесты» «язык пальцев», «письмо как язык знаков», «звуки языковые в строгом смысле», «звуки-символы, ассоциированные со значением») [5. С. 67-70].
Установленные значения лексемы приводят исследователя к мысли, что в языке (= речи человеческой) отражаются различное мировоззрение и настроение как общества, так и отдельных его членов. Это позволяет, заключает И. А. Бодуэн де Куртенэ, признать язык «особым третьим знанием», наравне с другими -«со знанием интуитивным, созерцательным . и знанием научным, теоретическим» [5. С. 79]. На примере семантического варьирования лексемы «язык» он показывает варианты реализации подобного знания, которое возникает в результате «наслоений и пережитков различных мировоззрений, или следовавших друг за другом в порядке хронологическом, или же отражающих различные стороны явлений природы и общественной жизни ...» [5. С. 79] Ср.: «Язык имеет собственную археологию . она способна нам рассказать историю духа человеческого» [12. С. 134]. По сути дела И. А. Бодуэн де Куртенэ говорит о языке как картине мира, употребляя вместо одноимённого термина окказиональное словосочетание атрибутивного типа языковое знание, которое в современной теории языка получило иное денотативное значение: «Из языкового мышления можно выявить целое своеобразное языковое знание всех областей бытия и небытия, всех проявлений мира, как материального, так и индивидуально-психологического и социального (общественного)» [5. С. 312]. Отчётливо осознавал роль языка в «свёртывании» знаний о мире Н. В. Крушевский, поставивший прежде Куртенэ вопрос о роли ассоциаций в становлении и развитии человеческого сознания и человеческого языка. В период его научной деятельности ещё не существовало теории строения памяти на уровне глубинной и поверхностной, тем не менее мы находим у него размышления об особенностях запоминания слов носителями языка: «Мы не запоминаем и не припоминаем каждое слово порознь, само по себе . Всякое слово связано с другими словами узами ассоциации по сходству. Это сходство будет не
только внешнее, т. е. звуковое или структурное, морфологическое, но и внутреннее, семазиоло-гическое» [12. С. 144-145]. Учёный отмечает, что всякое слово способно, вследствие особого психологического закона, возбуждать в нашем духе другие слова, с которыми оно сходно, и «возбуждаться этими словами». Вследствие закона ассоциации по сходству слова должны укладываться в нашем уме в системы или гнезда, по закону ассоциации по смежности - образовывать ряды. Образно ассоциируемые по сходству слова Н. В. Крушевский называет родичами, слова, ассоциируемые по смежности -спутниками [12. С. 145]. Слово, таким образом, заключает исследователь, имеет двойные связи, включаясь в «порядки сосуществования и в порядки последовательности (смежности), что имеет то же значение для лингвистики, что и для психологии» [12. С. 146]. Повышенное внимание исследователя к процессу познания внеязыковой действительности в филогенезе и способам его языкового оформления определили в конечном итоге понимание языка как единого целого, состоящего из дифференцированных друг от друга взаимосвязанных и взаимозависимых элементов. Таким образом, под формой языка как системы можно понимать упорядоченный в языковых значениях внешний мир, в процессе освоения которого язык формируется и совершенствуется. Совершенно очевидно, что идея Н. В. Крушевского о языке как своеобразном когнитивном механизме, аккумулирующем духовную жизнь народа, способствовала появлению и распространению таких понятий, как «картина мира» (Г. В. Колшанский), «образ мира» (Г. Д. Гачев), «концептосфера» (Д. С. Лихачев) и т. п. Неоднозначное их понимание обусловило терминологическую путаницу в определении языка и сознания. В связи с этим А. А. Леонтьев предлагает развести термины языковая картина мира и образ мира, поскольку первый обозначает «мир в зеркале языка», а второй понимается как «отображение в психике человека окружающей действительности, опосредованное значениями» [16. С. 16-21]. Л. М. Салмина, принимая и разделяя позицию
Н. В. Крушевского о языковой картине мира как мира в зеркале языка, полагает, что «термин языковая модель мира в большей степени отвечает этой сущности, поскольку язык не отражает уже известное представление о мире, а самым непосредственным образом его формирует. Такую модель действительности
в языке мы предлагаем именовать когнитивно-логической моделью - конвенциональной (общечеловеческой) моделью естественного мироустройства, обеспечивающей миропонимание» [20. С. 51-52].
Список литературы
1. Александров, А. А. Детская речь // Рус. филол. вестн. Варшава, 1883. Т. X, № 3. С. 86120, 317-319.
2. Алпатов, В. М. Н. В. Крушевский и история лингвистики // Бодуэновские чтения : материалы Междунар. науч. конф. (Казань, 11-3 дек. 2001 г.) / под общ. ред. К. Р. Галиуллина, Г. А. Николаева. Казань : Нов. знание, 2002.
С.19-27.
3. Богородицкий, В. А. Об изучении русской речи // Русский филологический вестник. Варшава, 1881. Вып. II, т. VI. № 4. С. 274-282.
4. Бодуэн де Куртенэ, И. А. Избранные труды по общему языкознанию. Т. 1. М. : Изд-во Акад. наук СССР, 1963. 384 с.
5. Бодуэн де Куртенэ, И. А. Избранные труды по общему языкознанию. Т. 2. М. : Изд-во Акад. наук СССР, 1963. 376 с.
6. Бодуэн де Куртэне, И. А. Языкознание // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Т. 81. СПб., 1904. С. 517-527.
7. Большой словарь иностранных слов / сост. А. Ю. Москвин. М. : Центрполиграф; Полис, 2001. 816 с.
8. Большой энциклопедический словарь: языкознание / под ред. В. Н. Ярцевой. М. : Большая Рос. энцикл., 1998. 685 с.
9. Варшавский, А. С. В поисках предков: происхождение человека: миф и действительность. М., 1982.
10. Выготский, Л. С. Мышление и речь. М., 1996.
11. Вступительные мысли к описанию морфологии тюркских языков // Записки императорской академии наук по историко-филологическому отделению. СПб., 1906. Т. 7, № 7.
12. Крушевский, Н. В. Избранные работы по языкознанию / сост. Ф. М. Березин. М., 1998.
13. Леонтьев, А. А. Основы психолингвистики. М. : Смысл, 1997.
14. Леонтьев, А. А. Психофизиологические механизмы речи // Общее языкознание: формы существования, функции, история языка. М., 1970. С. 314-370.
15. Леонтьев, А. А. Творческий путь и основные черты лингвистической концеп-
ции И. А. Бодуэна де Куртенэ // И. А. Бодуэн де Куртенэ. М. : АН СССР, 1960. С. 5-27.
16. Леонтьев, А. А. Языковое сознание и образ мира. М., 1993.
17. Лингвистический энциклопедический словарь / гл. ред. В. Н. Ярцева. М. : Сов. эн-цикл., 1990. 685 с.
18. Ожегов, С. И. Толковый словарь русского языка / С. И. Ожегов, Н. Ю. Шведова. 4-е изд., доп. М. : Азбуковник, 1999. 944 с.
19. Радлов, В. В. Вступительные мысли к описанию морфологии тюркских языков // Записки императорской академии наук по историко-филологическому отделению. СПб., 1906. Т. 7, № 7. С. 19.
20. Салмина, Л. М. Н. В. Крушевский и логика языка // Бодуэновские чтения: Бодуэн де Куртенэ и современная лингвистика : материалы Междунар. науч. конф. / под общ. ред. К. Р. Галиуллина, Г. А. Николаева. Казань : КГУ, 2001. Т. 1. С. 51-52.
21. Сепир, Э. Избранные работы по языкознанию и культурологии. М., 1993.
22. Срезневский, И. И. Материалы для словаря древнерусского языка / Отд-ние рус. яз. и словесности АН. Т. 2. СПб., 1893.
23. Цейтлин, С. Н. Очерки по словообразованию и формообразованию в детской речи. М., 2009. С. 4.
24. Цейтлин, С. Н. Язык и ребёнок: лингвистика детской речи. М. : Владос, 2000. С. 240.
25. Черных, П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. Т. 1. М. : Рус. яз., 1993.
26. Черных, П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. Т. 2. М. : Рус. яз., 1993.
27. Щерба, Л. В. Языковая система и речевая деятельность. Л., 1965. С. 361-364.
28. Pictet, A. Les onigenes indo-europeennes ou les Aryas primitives: еssai de paleontology lin-guistique (1859). URL: http://slovari.yandex. Ru.
