CC BY
39
Вестник Челябинского государственного университета. 2010. № 32 (213). Филология. Искусствоведение. Вып. 48. С. 6-10.
ФИЛОЛОГИЯ
Е. В. Акимова В ПОИСКАХ СУЩНОСТИ БАЗОВЫХ ТЕРМИНОВ ИЗ ОБЛАСТИ ИЗУЧЕНИЯ ФОНЕТИКИ ИСТОРИЧЕСКОЙ РУСИСТИКИ
В статье предлагается прагматический анализ терминологических единиц из области фонетики с целью выявить время их первичной фиксации в терминологии, проследить процесс развития и функционирования терминов. Используемые методы (анализ словарных дефиниций, метод идентификации, родо-видовой метод) позволяют выявить связь между словом и терминируемым понятием, найти адекватные средства специальных понятий.
Ключевые слова: термин, фонетика, физиология звука, фонология, теория фонем, чередование.
Традиция изучения звуковых явлений как элементов языковой системы была заложена в индийской культуре, откуда распространилась в греко-латинское учение о языке. Вслед за древнегреческими грамматиками в славянских и русских памятниках изложение грамматического учения начиналось традиционно с представления букв, их возможных сочетаний, слогов. Именно в фонетикоорфографических руководствах изначально были представлены межъязыковые и диахронические сопоставления.
Исходя из проблемы определения сущности понятия ‘термин’ можно сказать, что сам термин ‘фонетика’ недостаточно точен и объективен. По своему этимологическому составу он может обозначать учение о всех звуках, существующих в природе. Первоначально термин ‘фонетика’ употреблялся для обозначения исторического учения о звуках языка, их соответствии звукам родственных языков, их исторических изменениях. Но по примеру немецких и английских учёных им стали обозначать ту часть фонетики, которая нередко называется физиологией звука или речи и занимается в основном изучением звуков языка с их акустической и физиологической стороны, рассматривая их как акустические результаты известных физиологических процессов, совершающихся в органах речи и голоса. Термин ‘фонетика’ можно встретить в заглавиях работ, имеющих различное содержание и преследующих различные цели. Объяснить подобную «расплывчатость» термина можно тем, что так называемая физиология звука, или акустико-физиологическая фонетика,
является ядром исторической и сравнительной фонетики. Другие термины - ‘физиология звука’, ‘антропофоника’ (от греч. «человек» и «звуковой»1) - оказались или слишком узкими, или слишком широкими для обозначения звуковых процессов. Термин ‘физиология звука’1 узок в первой своей части, так как не указывает на акустическую сторону языка и необходимые анатомические сведения, во второй - слишком широк, так как указывает на все звуки, существующие в природе. Рассматривая понятие ‘физиология звука’ с концептуальной точки зрения, можно увидеть, что между внутренней формой понятия ‘физиология звука’ и его базовым значением сохраняется напряжение. С одной стороны, это процесс произношения звуков: «физиология звуков исследует, как произносятся в данном языке звуки и их сочетания как в отдельности, так и в словах»2, с другой стороны, процесс деятельности мозга: «...нельзя ограничиваться одним внешним говорильным аппаратом, необходимо иметь в виду <.> мозговую деятельность, дающую импульс артикуляционным работам»3. Термин ‘антропофоника’ даёт более чёткую информацию, чем термин ‘физиология звука’, ведёт «к раскрытию звукофизиологических и фонетических законов, действующих в языке»4, поэтому «был принят многими представителями КЛШ (Бодуэном де Куртенэ, Крушевским, Богородицким, Александровым), но не был распространён среди других лингвистических школ. Бодуэн де Куртенэ считал, что нужно отличать антропофонику от физиологии человеческой речи, так как она «занимается научным изучением
способа возникновения преходящих фонационных явлений»5. Данный термин точнее термина ‘фонетика’, так как указывает на человеческое происхождение изучаемых звуков. От термина ‘физиология звука’ он отличается тем, что имеет более широкую направленность научных исследований. Фонетика как область языкознания ориентирована на звуковой уровень - непосредственно доступную для человеческого восприятия звуковую сторону. Её предметом являются звуки речи во всём их многообразии. По мысли известного исследователя языка Ф. де Соссюра, автора «Курса общей лингвистики», «.физиология звуков часто называется фонетикой. Этот термин нам кажется неподходящим. Мы его заменяем термином фонология, ибо фонетика первоначально означала <...> учение об эволюциях звуков; недопустимо смешивать под прикрытием одного названия две совершенно различные дисциплины. Фонетика -наука историческая: она анализирует события, трансформации и движется во времени. Фонология находится вне времени, так как механизм артикуляции всегда остаётся себе подобным»6. Несмотря на то, что многие идеи Ф. де Соссюра были созвучны положениям Бодуэна де Куртенэ, взгляд в отношении терминов ‘фонетика’ и ‘фонология’ оказался противоречивым: если для Бодуэна де Куртенэ данные термины означают «речь о звуках, наука о звуках, звуковедение, звукознание»7, то для Ф. де Соссюра они обозначали различные понятия (относительно временных рамок).
Нельзя забывать, что фонология изучает звуки речи с функциональной и системной точек зрения. «Фонология как отдельная область знания предполагает рассмотрение звуков языка как самостоятельной системы вне её зависимости от письменной речи»8. Включение термина ‘фонология’ в терминологию русистики связано с именем Бодуэна де Куртенэ, который считал, что фонология - «промежуточное звено между рядом естественных наук <...> и рядом наук психических»9. Во главу понятийного значения термина учёным положена дефиниция ‘часть языкознания, которая изучает фонемы с учётом их роли в построении смысла’10. Употребляя известный термин как «родовое» понятие, Бодуэн де Куртенэ даёт ему разъяснение посредством «видовых»: «фонология (фонетика) <...> состоит из трёх наук: антропофоники, психофонетики и исторической фонетики»11. Процесс произ-
ношения звуков учёный назвал «фонацией»12. Использование «видовых» понятий избавило термин ‘фонология’ от неточности словоупотребления.
Антропофоника (от греч. «человек» и «звуковая») изучает физиологические функции, связанные с образом человеческой речи, это «физиология человеческой речи»13. Понятие ‘физиология человеческой речи’ гораздо шире, чем просто слово ‘физиология’. Психофонетика изучает представления фонетико-акустические как сами по себе, так и в связи с другими представлениями (языковыми и внеязыковыми). Антропофоника и психофонетика опираются на результаты наблюдений над индивидуальным языком, а историческая фонетика рассматривает язык во взаимодействии и в условиях общественной традиции. История звуковой стороны языка - это «история фонологических отношений, характерных для данного языка на разных этапах его развития»14. Историческая фонетика рассматривает произносительную, или фонационную, сторону языка во временной последовательности.
Звуковая система древнерусского языка характеризовалась двумя закономерностями, связанными со структурой слога: 1) законом открытого слога, и 2) тенденцией соединения в пределах одного слога звуков однородной артикуляции. Если в пределы одного слога попадали звуки разнородной артикуляции, то происходило приспособление артикуляций гласного и согласного звуков. Это явление известно в науке как закон слогового сингармонизма . Характерной чертой термино сочетания ‘слоговой сингармонизм’ является непосредственная выводимость всего значения из составляющих его компонентов. В роли стержневого слова выступает имя существительное ‘сингармонизм’ (от греч. вуп - «вместе» + gar-тоша - «связь, созвучие»)15. Определяющим компонентом при формировании составного термина является относительное имя прилагательное ‘слоговой’, в котором суффикс -ов-вносит значение ‘свойственный чему-либо’. Слово ‘слог’ в древнерусском языке звучало как ‘сълогъ’ и было связано со значением ‘лежать, лог, ложить’16.
Интересен вопрос о том, что называть простейшей фонетической единицей. Бодуэн де Куртенэ приводит три точки зрения: 1) «с акустической стороны - это «звуки», т. е. «однородные звучания - или шумы, или отдельные
тоны, а также их части; 2) с физиологической внеязыковой стороны - это «артикуляции», разлагаемые на ряды колебаний и движений; 3) с психологической стороны - «отдельные впечатления», а также «отдельные фонетические представления»17. Для терминации понятия ‘простейшая фонетическая единица’ Бодуэн де Куртенэ вводит термин ‘фонема’ -«соединение нескольких дальше неразложимых произносительно-слуховых элементов (кинем, акусм, кинакем) в одно единое целое благодаря одновременности всех соответствующих работ и их частных результатов»18. В свете идей современного языкознания необходимо знать историческую интерпретацию теории фонем Бодуэна де Куртенэ. На протяжении всей научной работы Бодуэн де Куртенэ давал различные определения фонемы. В работе «Некоторые отделы сравнительной грамматики славянских языков» (1881) он определил фонему как «сумму обобщённых антропофонических свойств известной фонетической части слова, неделимую при установлении коррелятивных связей в области одного языка и корреспондентских связей в области нескольких языков». В этой же работе он дал более чёткие определения: «просто обобщение антропофонических свойств», «фонетический тип», результат «обобщения, очищенный от положительно данных свойств действительного появления или существования»19. В работе «Опыт теории фонетических альтернаций» Бодуэн де Куртенэ ввёл параграф «Объяснение и определение некоторых терминов», где уточнил термин ‘фонема’. Под «единым фонетическим представлением» он понимал «некую сумму отдельных антропофонических представлений, которые являлись, с одной стороны, представлениями определённых физиологических артикуляционных работ, а с другой стороны, акустическими представлениями, т. е. представлениями услышанных результатов этих физиологических работ»20. Следующее определение связано с психологической стороной теории термина: фонема - «есть однородное, неделимое в языковом отношении антропо-фоническое представление, возникающее в душе путём психического слияния впечатлений, получаемых от произношения одного и того же звука»21. Рассматривая данный термин с точки зрения современного языкознания, можно сказать о фонеме следующее:
1) это единица сложная; 2) включает в себя
элементарные свойства); 3) элементарные частицы, составляющие фонему, функционируют как единое целое; 4) фонемы могут выступать в языке как члены соотношений (корреляций); 5) результат обобщений в языке; 6) реальные звуковые проявления в языке - суть проявления антропофонической природы. Таким образом, у Бодуэна де Куртенэ фонема выступает «как конструкт, как нечто постоянное, инвариант (в терминах современной фонологии) в плоскости множества вариантов, реально произносимых и слышимых, с одной
стороны, и как единица абстрактная, как эле-
22
мент чисто системный - с другой»22.
Интересна постановка вопроса о различении понятий ‘фонетика’ и ‘физиология звуков’ у В. А. Богородицкого. В отличие от Бодуэна де Куртенэ, который отождествляет данные понятия и считает, что понятие ‘физиология звуков’ входит как одна из составных частей в понятие ‘фонетика’, называя это «антропофоникой», Богородицкий чётко отграничивает данные понятия. В своей работе «Фонетика» он пишет: «.разница между фонетикой и физиологией звуков заключается в следующем. Физиология звуков исследует <...>, как произносятся в данном языке звуки и их сочетания как в отдельности, так и в словах, фонетика исследует звуковые явления всегда морфологически - в связи с морфологическими группами, в которых они находятся, не игнорируя и синтаксический момент»23. У Богородицкого «физиология звуков» - подготовительный этап к более глубокому пониманию фонетики. Н. В. Крушевский своими исследованиями в области фонетики способствовал возникновению и расцвету экспериментальнофонетического направления в Казани и подготовил возникновение учения о фонеме. «Экспериментально-фонетический метод, нашедший практическое осуществление в исследованиях В. А. Богородицкого, теоретически был подготовлен представителями старшего поколения Казанской лингвистической школы - И. А. Бодуэном де Куртенэ и Н. В. Крушевским»24. В работе «Очерки по языковедению» Н. В. Крушевский разделил фонетику на 2 части: 1) часть теоретическая (физиология звука), и 2) часть эмпирическая (фонетика в тесном смысле). «Ближайшая задача фонетики не восстановление звуковых систем праязыков, а прежде всего изучение характера звуков данного языка, условий и законов их изменения и исчезновения и
условий появления новых звуков»25. Теория Крушевского близка идее Ф. де Соссюра о том, что фонетика и физиология звуков, или фонология, - две различающиеся дисциплины. Только Соссюр разделял эти понятия по времени, а Крушевский по функциям (т. е. каждая из дисциплин выполняет противоположные функции: физиология звука - наука, которая изучает «как они (звуки) производятся человеческими органами речи, чем обусловливается их изменение и влияние друг на друга <...>, фонетика в тесном смысле изучает собственно фонетические законы на эмпирическом уровне»26. Н. В. Крушевский считал физиологию звуков речи одним из важных разделов языкознания. В отличие от Бодуэна де Куртенэ, считавшего антропофонику лишь составной частью фонетики,
Н. В. Крушевский назвал её самостоятельной отраслью языкознания: «Антропофоника составляет особую отрасль лингвистики, отрасль настолько самостоятельную, что может быть рассматриваема как особая наука. Таким самостоятельным характером она обязана 1) своему объекту, и 2) своему методу»27. Объектом антропофоники Крушевский считал звуки речи, условия их образования и изменения: «.звуки человеческого говорильного механизма вообще, условия их возникновения и изменений <.> звуковые единицы антропофоники могут <...> не совпадать с звуковыми единицами фонетики»27; к методам он относил наблюдение и опыт. В последнем утверждении отражается мысль Бодуэна де Куртенэ о различии чисто фонетических и лингвистических единиц. Крушевский делил антропофонику на статику и динамику (условия образования звуков и изучение условий изменения их в речи). Здесь можно наблюдать принцип «дробления» терминологического понятия. Касаясь вопроса о понимании термина ‘фонема’, Н. В. Крушевский изложил собственную точку зрения. «Это слово.
- писал он, - может быть с пользой употреблено как термин для означения фонетической единицы; тогда как слово звук могло бы означать единицу в так называемой физиологии звука». Термином ‘фонема’ он обозначил понятие ‘фонетическая единица’, образованное от исходного ‘единица’ посредством присоединения к нему слова-уточнителя ‘фонетическая’. Внутренней формой слова ‘единица’ является старославянское ‘единъ’28 или ‘едьнъ’ - ‘начало’29. Ядром слова является
понятие ‘отдельная самостоятельная часть в составе целого’30. Значением, определяющим актуальный слой, по Крушевскому, является «неделимое сочетание звуков»: «Дело в том, что фонетическая единица не всегда бывает отдельным звуком: она может состоять из двух звуков, например: мл в слове земля, шт в слове свешта. Сочетания мл, шт в этих словах с точки зрения фонетики неделимы, и нельзя искать корреспондентов»31. В роли определяющего компонента в конструкции ‘фонетическая единица’ выступает прилагательное ‘фонетическая’, которым в терминологии русистики обозначали все явления, связанные с понятием ‘фонетика’. Можно согласиться с мнением, что «.понимание
Н. В. Крушевским фонемы с самого начала основывалось на сравнении родственных по происхождению морфологических единиц и тесно связывалось с проблемой чередования звуков»32. В работе «К вопросу о гуне»
Н. В. Крушевский предложил к рассмотрению созданную им классификацию чередований, основанием для которой явились физиологическая обусловленность чередующейся группы и связь чередования с морфологией и словообразованием. В соответствии с этим принципом он выделил три категории чередований: 1) чередования, обусловленные позицией звуков (основные и производные дивергенты); 2) чередования с частичной закреплённостью за морфологическими категориями (у//о: муха - мошка); 3) чередования, связанные с морфологическими элементами языка (о//а: строить - застраивать). Данная классификация послужила причиной появления в русистике двух новых терминов -
33
дивергенты 33 и коррелятивы .
Проанализировав процессы появления и функционирования терминов из области фонетики исторической русистики, можно сказать, что каждое новое открытие в языке неизбежно влечёт за собой появление новых специальных слов, составляющих основу лингвистической терминологии.
Примечания
1 Бодуэн де Куртенэ, И. А. Избранные труды по общему языкознанию. М. : Изд-во АН СССР, 1963. Т. I. С. 354.
2 Богородицкий, В. А. Общий курс русской грамматики. Изд. 6-е. М. : КомКнига, 2005. С. 52.
3 Там же. С. 36.
4 Там же. С. 66.
5 Там же. С. 355.
6 Соссюр, де. Ф. Курс общей лингвистики : пер. с фр. / под ред. Р. И. Шор. Изд. 3-е, стер. М. : КомКнига, 2006. С. 52.
7 Бодуэн де Куртенэ, И. А. Избранные труды. Т. I. С. 354.
8 Амирова, Т. А. История языкознания / Т. А. Амирова, Б. А. Ольховиков, Ю. В. Рождественский ; под ред. С. Ф. Гончаренко. 3-е изд. М. : Академия, 2006. С. 111.
9 Бодуэн де Куртенэ, И. А. Избранные труды. Т. I. С. 353.
10 Амирова, Т. А. История языкознания. С. 453.
11 Бодуэн де Куртенэ, И. А. Избранные труды. Т. I. С. 354.
12 Там же. С. 353.
13 Там же. С. 354.
14 Иванов, В. В. Историческая грамматика русского языка. 3-е изд. М. : Просвещение, 1990. С. 65.
15 Там же. С. 68.
16 Фасмер, М. Этимологический словарь русского языка : в 4 т. Т. 3. 4-е изд., стер. М. : Астрель : АСТ, 2007. С. 673.
17 Там же. С. 355.
18 Бодуэн де Куртенэ, И. А. Введение в языковедение. Изд. 6-е. М. : Едиториал УРСС, 2004. С. 196.
19 Бодуэн де Куртенэ, И. А. Некоторые отделы сравнительной грамматики славянских языков. М. ; Едиториал УРСС, 2004. С. 19.
20 Бодуэн де Куртенэ, И. А. Избранные труды. Т. I. С. 272.
21 Там же. С. 355.
22 Амирова, Т. А. История языкознания. С. 452.
23 Богородицкий, В. А. Общий курс русской грамматики. С. 52.
24 Черепанов, М. В. Отражение принципов Казанской лингвистической школы в исследованиях Н. В. Крушевского. Из курса лекций по общему языкознанию / под ред.
З. И. Шевченко. Саратов, 1969. С. 27.
25 Крушевский, Н. В. Избранные работы по языкознанию / сост. Ф. М. Березин. М. і Наследие, 1998. С. 69.
26 Там же. С. 66.
27 Там же. С. 65-70.
28 Фасмер, М. Этимологический словарь русского языка. Т. 2. С. 9.
29 Там же. Т. 3. С. 122.
30 Ожегов, С. И. Толковый словарь русского языка / С. И. Ожегов, Н. Ю. Шведова. 4-е изд. М. і Азбуковник, 1999. С. 186.
31 Крушевский, Н. В. Новейшие открытия / под ред. С. А. Смирнова. М. і Наука, 2000. С. 4.
32 Черепанов, М. В. Отражение принципов. С. 35.
33 Крушевский, Н. В. Избранные работы по языкознанию. С. 76.
Вестник Челябинского государственного университета. 2010. № 32 (213). Филология. Искусствоведение. Вып. 48. С. 11-16.
Е. А. Андреева ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ НЕМЕЦКИХ АКСИОЛОГИЧЕСКИХ ФРАЗЕОЛОГИЗМОВ
В статье представлен лингвокультурологический анализ немецких аксиологических фразеологизмов; выделены параметры описания аксиологических фразеологизмов; выявлены компоненты немецких аксиологических фразеологизмов с ценностным и антиценностным значением; дано определение аксиологического вектора фразеологизма.
Ключевые слова: лингвокультурологический анализ, ценность, антиценность, аксиологический фразеологизм, аксиологический вектор фразеологизма.
Лингвокультурологический аспект фразеологии отражает ценностное содержание культуры в языке, который является универсальным средством номинации. М. Л. Ковшова отмечает, что основная цель лингвокультурологического направления во фразеологии состоит в определении способов и средств воплощения «языка» культуры в содержание фразеологизмов [7].
При определении аксиологического значения немецких фразеологизмов лингвокультурологический анализ позволяет выявить конвенциональные ценности и антиценности в немецком языке. При этом проводится соотнесение фразеологизмов с обычаями, поверьями и другими знаками национальной культуры.
Лингвокультурологический аспект фразеологии уже привлекал внимание исследователей. Анализ фразеологизмов с точки зрения культурологии проводился в работах В. Н. Телия [13], М. Я. Крымской [8], Л. А. Ковалевской [6] и других исследователей. М. Л. Ковшовой была разработана лингвокультурологическая экспериментальная методика во фразеологии [7]. Об отражении ценностей и антиценностей культуры в идиоматике пишет Р. Б. Каирова [5]. В работах Л. К. Байрамовой на материале русского языка исследуются ценности и антиценности, заключенные во фразеологизмах диад: Жизнь -Смерть, Здоровье- Болезнь, Родина-Чужбина, Счастье - Несчастье, Труд - Безработица / Лень / Отдых, Богатство - Бедность, Ум -Глупость, Правда - Ложь, Смех - Плач, Рай
- Ад [2]. Лингвокультурологическим характеристикам русской и немецкой аксиологических картин мира посвящено диссертационное исследование Е. В. Бабаевой [1].
Немецкие аксиологические фразеологизмы в лингвокультурологическом аспекте не
являлись предметом исследования ученых. Актуальность исследования обусловлена детерминирующей ролью ценностей как явления культуры, «ценностные смыслы» которой воплощены во фразеологии [7. С. 26].
Как известно, культура формирует у человека определенные ценностные потребности и ориентации. В формировании ценностных представлений важную роль играет воображение. С его помощью люди создают мысленные образцы объектов, которые становятся идеалами и служат эталонами ценности. Ценности - реально существующие материальные и духовные блага. Чем больше ценность приближается к идеалу или эталону, тем она выше [5].
Ценности и антиценности культуры отражаются в языке, в частности, во фразеологии. Фразеологизмы выполняют коннотативно-культурологическую функцию, содержанием которой является отношение, существующее между образно-мотивированной формой языковых единиц и включенной в нее культурно значимой ассоциацией [13. С. 156]. Эта функция связана с пониманием фразеологизмов как «народных стереотипов»: фразеологизмы соотносятся с культурными традициями языкового коллектива, «ибо субъект номинации и речевой деятельности - это всегда субъект национальной культуры» [13. С. 167].
Культурная коннотация фразеологизмов определяется ценностями и антиценностями определенной культуры и представляет собой интерпретацию денотативного или образного мотивированного аспектов значения фразеологизмов в категориях культуры. Культурная коннотация возникает как результат раскрытия ассоциативно-образного основания фразеологизмов через соотнесение их с культурно-национальными стереотипами.
Аксиологические фразеологизмы обладают аксиологическим зарядом (положительным или отрицательным), что усиливает их культурную коннотацию и делает их коннотативно-культурологическую функцию ярко выраженной.
Основным способом раскрытия культурной коннотации является комментарий образного основания (внутренней формы) фразеологизмов в национально-культурном пространстве языкового социума [6], то есть экспликация культурно-национальной значимости фразеологизма достигается на основе рефлексивного - бессознательного или осознанного - соотнесения живого образа (внутренней формы) фразеологизма с кодами культуры [8].
Фразеологизмы интерпретируются через культурные смыслы, представляющие собой стереотипы, поверья, обычаи и др. На роль культурных смыслов и восприятие образного основания фразеологизмов в культурологическом комментарии указывает В. Н. Телия, отмечая, что через них носителями языка осознаются «линии смысловых связей между языковым значением фразеологизма и живодействующей в нем археологией культуры, а также современные установки культуры» [14. С. 4], в том числе ценностные и антицен-ностные.
Аксиологические фразеологизмы с ценностным значением обладают положительным аксиологическим вектором, с антиценност-ным значением - отрицательным. Об аксиологическом векторе пишет Л. К. Байрамова, отмечая, что аксиологемы репрезентируют «ценности и антиценности, противопоставленные друг другу и объединенные по наличию у них аксиологического вектора (положительного или отрицательного), который может меняться» [3. С. 108-109]. Поскольку ценности находят прямое или опосредованное выражение в семантике языковых единиц [1], аксиологический вектор фразеологизма
- это аксиологическое (ценностное или анти-ценностное) значение фразеологизма, которое определяется семантикой фразеологизма и которое может меняться под влиянием лингвистических и экстралингвистических факторов.
При лингвокультурологическом анализе немецких аксиологических фразеологизмов целесообразно выделить следующие параметры:
1) внутреннюю форму аксиологического фразеологизма как источник семантической мотивации и культурной коннотации:
- образ, через который трактуется аксиологическое значение фразеологизма;
- компоненты, соотносящиеся с определенной областью реальной действительности;
2) области культуры как источники происхождения аксиологических фразеологизмов (народные традиции, обычаи, обряды, верования, праздники, быт);
3) аксиологический вектор фразеологизма.
Учитывая вышеназванные параметры, рассмотрим группы немецких аксиологических фразеологизмов, выделенные на основе анализа их компонентов, представляющих собой: 1) обозначения цвета; 2) зоонимы; 3) фитонимы; 4) соматизмы; 5) названия религиозных праздников.
1. Народные обычаи и поверья представлены в аксиологических фразеологизмах, имеющих в своем составе символику цвета. Как отмечает Д. Г. Мальцева, цветовая символика у разных народов может не совпадать, потому что каждый народ соотносит определенный цвет с той или иной ситуацией по-своему. У немцев на протяжении столетий символика цвета сохранялась почти без изменений [9. С. 116].
Так, например, голубой / синий цвет вызывает у немцев неприятные ассоциации. Жители и моряки на северном побережье Германии считали, что черти, ведьмы, волшебники и привидения появляются в голубом одеянии. Немцы верили в то, что если кто-либо повстречает женщину в голубом фартуке, то с ним случится несчастье, а в доме с покрашенными в голубой цвет оконными рамами живет ведьма. Люди старались не красить дома в голубой цвет. Считалось, что супруги не будут иметь детей, если положить голубой предмет одежды на супружескую кровать. Голубой цвет воспринимался как цвет смерти, поэтому умершего одевали в голубой мундир и в гроб клали кусок голубой ткани [9. С. 117].
Во фразеологизме Sет blaues Wunder ег-1еЬеп’, разг. (букв. ‘пережить свое голубое чудо’) со значением ‘большой (и крайне неприятный) сюрприз’ зафиксирована антиценность ‘несчастье’. Компонент ‘Ь1аи-es, (голубое) имеет культурологически
обусловленные отрицательные коннотации, поэтому даже в сочетании с компонентом ‘Wunder’ (чудо), обозначающим удивительное, приятное событие, фразеологизм ‘sein blaues Wunder erleben’ получает отрицательный аксиологический вектор.
Некоторые фразеологизмы с компонентом ‘blau’ (голубой) репрезентируют антиценность ‘ложь’ и имеют отрицательный аксиологический вектор. Так, например, фразеологизм ‘das Blaue vom Himmel herunterlu-gen’, разг. (букв. ‘наврать про голубое небо’) означает ‘рассказывать небылицы’. В основе образа фразеологизма лежит ассоциация голубизны с неопределенной удаленностью. Л. Рерих объясняет значение оборота тем, что горизонт представляется голубым, когда мы смотрим вдаль. Поэтому голубой цвет часто употребляется для обозначения чего-л. удаленного или неопределенного. Голубой цвет, кроме того (прежде всего в немецком языке старшего периода), был цветом обмана, притворства и лжи [4. С. 38-39]. Таким образом, в двух компонентах фразеологизма (‘das Blaue’ - голубизна, ‘herunterlugen’ - наврать) присутствует сема ‘обман’.
Образ фразеологизма ‘j-m blauen Dunst vormachen’, разг. (букв. ‘пускать голубой дым кому-л. ’) со значением ‘обманывать кого-л.; пускать кому-л. пыль в глаза’ связан с тем фактом, что раньше фокусники перед своими трюками пускали голубой дым, чтобы зрители не могли четко все разглядеть [17. С. 160]. Компоненты фразеологизма ‘blau’’ (голубой) и ‘ Dunst’ (дым (как средство маскировки чего-л.)) содержат сему ‘обман’, что обусловливает отрицательный аксиологический вектор фразеологизма.
Черный и красный цвета в немецкой лингвокультуре имеют как позитивное, так и негативное значения, что свидетельствует
об амбивалентности цветовой символики. Д. Добровольский и Э. Пиирайнен указывают, что из всех цветов черный цвет - самый негативный. Он символизирует смерть, траур, безнадежность. Этот цвет одинаково отрицательно воспринимается в европейской и азиатской культурах. Из всех цветов черный цвет наиболее ярко демонстрирует общность языковой и культурной символики [16. С. 250-252].
Фразеологизмы ‘ein schwarzer Tag’ (букв. ‘черный день’) со значением ‘неудачный, несчастливый день’ и ‘ein schwarzer Freitag’
(букв. ‘черная пятница’) со значением ‘несчастливый, крайне неудачный в деловом отношении день’ отражают антиценность ‘несчастье’. В основе последнего фразеологизма лежит реальное событие, которое произошло в пятницу, 24 сентября 1869 года. В этот день одновременно разорились немецкие вкладчики многих банков в результате спекулятивных махинаций американских финансовых воротил [10. С. 179]. Фразеологизмы имеют отрицательный аксиологический вектор.
Хотя красный цвет ассоциируется с жизнью [9. С. 116], фразеологизм ‘Heute rot, morgen tot (букв. ‘Сегодня - красный, завтра
- мертвый’) со значением ‘Сегодня - жив, завтра - мертв’, репрезентируя ценность ‘жизнь’, маркируется отрицательным аксиологическим вектором. Фразеологизм указывает на бренность жизни и неминуемость, внезапность смерти, демонстрируя свойство амбивалентности, которым обладает ценность ‘жизнь’.
Черный и красный цвета могут выступать во фразеологизмах и в других, нестандартных значениях. Так, например, ценность ‘труд’ представлена фразеологизмами с положительным аксиологическим вектором: ‘in den schwarzen Zahlen sein’ (букв. ‘быть в черных цифрах’) - работать, получая прибыль; ‘schwarze Zahlen schreiben’ (букв. ‘писать черные цифры’) - получать прибыль; ‘in die schwarzen Zahlen kommen’ (букв. ‘прийти в черные цифры’) - (снова) становиться прибыльным. Компонент фразеологизмов ‘schwarze Zahlen’ (черные цифры) имеет значение ‘данные, показывающие доход, прибыль предприятия’.
В вышеназванных фразеологизмах черный цвет утрачивает отрицательные коннотации, которые приобретает красный цвет в выражениях: ‘in den roten Zahlen sein’ (букв. ‘быть в красных цифрах’) - терпеть, нести убытки; ‘rote Zahlen schreiben’ (букв. ‘писать красные цифры’) - работать в убыток. Компонент ‘rote Zahlen’ (красные цифры) во фразеологизмах с отрицательным аксиологическим вектором обозначает данные, показывающие убытки, долги, дефицит, недочет, недостающую сумму [11. С. 976].
Вероятно, семантика компонента ‘rot’ в указанных фразеологизмах соотносится со значением ‘требующий обратить внимание’, что подтверждается выражением ‘sich etw. rot im Kalender anstreichen’ (букв. ‘подчеркивать
что-л. красным в календаре’) со значением ‘постараться запомнить какой-л. важный для кого-л. день’. Фразеологизм отражает ценность ‘ум’ и имеет положительный аксиологический вектор. Происхождение фразеологизма связано с обычаем отмечать в календаре праздники и знаменательные дни красным цветом, ибо красный цвет может символизировать необычность чего-л., особое значение события, дня [9. С. 117].
2. Зоонимы в составе немецких аксиологических фразеологизмов отражают закрепившиеся в языке и культуре народные представления о животных. Как отмечает
О. Г. Хабарова, фразеологизмы с названиями животных отличаются высокой степенью распространенности и универсальности. Они активно используются в речевой деятельности для образной характеристики человека, ситуации, события и имеют высокий оценочный потенциал [15].
Фразеологизм ‘lachen wie ein
Honigkuchenpferd\разг. шутл. (букв. ‘смеяться как медовый пряник в форме коня’), имеющий значение ‘смеяться’, репрезентирует ценность ‘смех’ и маркируется положительным аксиологическим вектором. Выражение восходит к старому обычаю немцев печь булочные изделия к Рождеству и другим праздникам. По свидетельству Д. Г. Мальцевой, в разных областях выпекали изделия различной формы: так, в Оснабрюке - в форме зайца (символ плодородия) и коня, в Тюрингии
- женщины с колесом (видимо, олицетворяющей фортуну), в других местах - в форме кольца, звезды, оленя, плетенки и т. д. [10.С. 192-193].
Возможно, изображение коня связано с тем, что в западноевропейской классической геральдике конь считается животным, которое совмещает в себе лучшие свойства нескольких животных: храбрость льва, зоркость орла, силу вола, быстроту оленя, ловкость лисицы [12]. Во фразеологизме используется сравнение ‘lachen wie ein Honigkuchenpferd’ (‘смеяться как медовый пряник в форме коня’), создающее оттенок ироничности. Сложное слово ‘Honigkuchenpferd', где ‘Honig’ - мед, ‘Kuchen’ - пирог, ‘Pferd’ - конь является источником дополнительных коннотаций.
Во фразеологизме ‘wie ein Bar gesund sein’ (букв. ‘быть здоровым как медведь’) со значением ‘быть здоровым’ заключена ценность ‘здоровье’. Компонент фразеологизма
‘Bar’ (медведь) связан с представлением о силе [16. С. 165]. Как отмечает В. Похлебкин, медведь, как и все хищники, в германской геральдике изображается с открытой пастью, где четко видны зубы и язык. Эти детали, равно как и когти на лапах, принадлежат к вооружению медведя и свидетельствуют о его силе. Медведь является эмблемой не только Берлина. но и всего прилегающего края, причем, помимо Берлина, к востоку от линии Эльба - Заале до сих пор существует не менее 12 городков, имеющих своей эмблемой медведя, его голову или лапы [12]. Фразеологизм имеет положительный аксиологический вектор.
3. Фитонимы как компонент аксиологических фразеологизмов несут информацию
о зафиксированных в немецкой лингвокуль-туре представлениях о деревьях, растениях, цветах, огородных культурах. О. Г. Хабарова обращает внимание на внутреннюю форму фитонимов как компонентов фразеологизма, которая способствует созданию образности, выполняющей оценочную функцию фразеологического оборота [15].
Фразеологизм ‘leb wohl, iss Kohl’, разг. шутл. (букв. ‘живи хорошо, ешь капусту’) употребляется для пожелания счастья кому-л. и обладает положительным аксиологическим вектором. Квашеная капуста считалась у немцев целебным средством. По народному поверью, тот, кто ест на Новый год кислую капусту, будет весь год здоров [10. С. 125]. Рифмованность фразеологизма создает шутливый оттенок.
В основе образа фразеологизма ‘stark wie eine Eiche’ - ‘крепкий как дуб’ (о сильном и выносливом человеке) лежит сравнение сильного человека с могучим дубом. Выражение восходит к религии древних германцев, в которой почитание священных рощ имело большое значение. Дуб для них был главным священным деревом. Гербы некоторых немецких городов имеют в своем орнаменте дубовые ветви с желудями как символ силы, могущества и гордости [10. С. 9, 11]. Положительный аксиологический вектор фразеологизма, отражающего ценность ‘здоровье’, определяется символикой его компонента.
4. Некоторые фразеологизмы, связанные с народными поверьями или реальными фактами, имеют в своем составе соматизмы. Широкое употребление соматизмов в составе фразеологических единиц связано с тем, что
соматизмы представляют собой один из древнейших слоев в лексике различных языков.
Фразеологизм ‘Hals- und Beinbruch!’ эвф. разг. (букв. ‘сломать тебе шею и ноги’) со значением ‘ни пуха, ни пера! желаю удачи! ’ репрезентирует ценность ‘счастье’ и имеет положительный аксиологический вектор. Выражение восходит к старинному народному поверью: чтобы отвратить беду от кого-л., нужно ему ее пожелать [9. С. 108]. Это так называемые «пожелания наоборот». Происхождение оборота ‘Hals- und Beinbruch!’ чаще всего связывается с шутливым дружеским приветствием артистов перед выступлением на сцене, якобы потому что деревянные подмостки сцены могут «провалиться», и артист при этом может сломать себе шею и кости [4. С. 98].
Во фразеологизме ‘sich etw. hinter die Ohren schreiben’, разг. (букв. ‘записать себе что-л. за ушами’) со значением ‘хорошо запомнить что-л.’ представлена ценность ‘ум’. Происхождение выражения связано с тем обстоятельством, что раньше при прокладывании границы привлекались мальчики, которые должны были запомнить расположение пограничных камней; для лучшего запоминания у каждого камня они получали оплеуху, таким образом, местоположение камней они «записывали себе за ушами» [17. С. 570].
Для восприятия языкового значения и интерпретации образа вышеназванного фразеологизма необходимо знание культурных смыслов, которые лежат в основе происхождения выражения, а именно особенностей процесса прокладывания границы. Фразеологизм имеет положительный аксиологический вектор.
5. Отдельные фразеологизмы, имеющие в своем составе названия религиозных праздников, репрезентируют ценность ‘счастье’.
Немецкие фразеологизмы ‘ein Gefuhl wie Weihnachten (und Ostern)’, разг. шутл. (букв. ‘ощущение наступившего Рождества (и Пасхи)’) - ‘прекрасное радостное чувство, чудесное ощущение’ и ‘sich freuen wie ein Kind auf Weihnachten’, разг. (букв. ‘радоваться чему-л., как ребенок Рождеству’) со значением ‘очень радоваться чему-л.’ маркированы положительным аксиологическим вектором. В основе образов фразеологизмов лежит народное представление о Рождестве и Пасхе как о больших и светлых праздниках, связанных с рождением и воскресением Иисуса Христа. При рождении Иисуса Христа небо было наполнено гармонией и ангелы играли
на скрипке [17. С. 261]. Об этом свидетельствует фразеологизм ‘]'-т hйngt der Нтте1 \о1-1ег Geigen’ (букв. ‘для кого-л. небо заполнено скрипками’), имеющий значение ‘блаженствовать, быть в упоении’. Выражение содержит метафору, построенную на ассоциации чувства блаженства с небесной гармонией.
Таким образом, на основе лингвокультурологического анализа немецких аксиологических фразеологизмов сделаны следующие выводы:
1. лингвокультурологический анализ немецких аксиологических фразеологизмов позволяет определить заключенные в них ценности и антиценности, а также аксиологический вектор фразеологизмов;
2. при лингвокультурологическом анализе немецких аксиологических фразеологизмов целесообразно выделить внутреннюю форму фразеологизма, содержащую образ фразеологизма, и компоненты, соотносящиеся с определенной областью реальной действительности; области культуры как источники происхождения фразеологизмов и аксиологический вектор фразеологизма;
3. компонентами немецких аксиологических фразеологизмов с ценностным или анти-ценностным значением могут быть обозначения цвета; зоонимы; фитонимы; соматизмы; названия религиозных праздников;
4. ценности и антиценности репрезентируются немецкими аксиологическими фразеологизмами, культурный фон которых проявляется через специфику культуры и традиций народа, через культурную память, заключенную в семантике компонентов фразеологизмов, посредством которых создается целостный образ.
Список литературы
1. Бабаева, Е. В. Лингвокультурологические характеристики русской и немецкой аксиологических картин мира : дис. ... д-ра филол. наук. Волгоград, 2004. 438 с.
2. Байрамова, Л. К. Интерпретация фразеологизмов в словарях в свете когнитивистики и аксиологии // Фразеология и когнитиви-стика : в 2 т. Т. 1. Идиоматика и познание / под ред. Н. Ф. Алефиренко. Белгород, 2008. С. 298-302.
3. Байрамова, Л. К. Родина и смерть в аксиологической парадигме // Филол. науки. 2009. № 3. С. 103-110.
4. Вальтер, Х. От «А» до «Zwickmuhle».
Историко-этимологические коммента-
рии к немецкой фразеологии / Х. Вальтер,
В. М. Мокиенко. Greifswald : Ernst-Moritz-Arndt-Universitat Greifswald, Institut fur Fremdsprachenphilologien, 2008. 175 s.
5. Каирова, Р. Б. Отражение категорий культуры в семантике идиом : на материале русского и английского языков : автореф. дис. ... канд. филол. наук. Нальчик, 2009. 24 с.
6. Ковалевская, Л. А. Внутренняя форма как источник семантической мотивации и культурной коннотации фразеологизмов русского языка : автореф. дис. . канд. филол. наук. Великий Новгород, 2010. 21 с.
7. Ковшова, М. Л. Семантика и прагматика фразеологизмов : лингвокультурологический аспект : автореф. дис. ... д-ра филол. наук. М., 2009. 48 с.
8. Крымская, М. Я. Семантический и лингвокультурологический анализ фразеологизмов со значением процесса речи в русском и французском языках : дис. ... канд. филол. наук. М., 2005. 334 с.
9. Мальцева, Д. Г. Германия : страна и язык. Landeskunde durch die Sprache : лингво-страновед. слов. / 2-е изд., испр. и доп. М. : Рус. слов. : Астрель : АСТ, 2001. 416 с.
10. Мальцева, Д. Г. Немецко-русский фразеологический словарь с лингвострановедче-
ским комментарием. Die deutschen Redensarten und Sprichworter im Spiegel der Geschichte und Kultur : ок. 1300 фразеологических единиц. М. : Азбуковник, 2002. 350 с.
11. Немецко-русский (основной) словарь : ок. 95000 слов. М. : Рус. яз., 1992. 1040 с.
12. Похлебкин, В. Словарь международной символики и эмблематики. URL : http://www. gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/pohl/12.php.
13. Телия, В. Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты. М., 1996. 288 с.
14. Большой фразеологический словарь русского языка. Значение. Употребление. Культурологический комментарий / отв. ред.
В. Н. Телия. М. : АСТ-ПРЕСС КНИГА, 2006. 784 с.
15. Хабарова, О. Г. Оценочные фразеологизмы, восходящие к образам животного и растительного мира : автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 2004. 24 c.
16. Dobrovolskij, D. Symbole in Sprache und Kultur. Studien zur Phraseologie aus kul-tursemiotischer Perspektive / D. Dobrovolskij, E. Piirainen. Bochum, 1996. 485 s.
17. DUDEN. Herkunftsworterbuch. Etymologie der deutschen Sprache / Herausgegeben von der Dudenredaktion. Band
7. Mannheim, 2001. 960 s.
Вестник Челябинского государственного университета. 2010. № 32 (213). Филология. Искусствоведение. Вып. 48. С. 17-20.
М. С. Ачаева
ДЕРИВАТЫ СЛОВООБРАЗОВАТЕЛЬНОГО ГНЕЗДА С ВЕРШИНОЙ ‘ДЛИННЫЙ’ В МЕТАФОРИЧЕСКОЙ НОМИНАЦИИ (НА МАТЕРИАЛЕ АНГЛИЙСКОГО И РУССКОГО ЯЗЫКОВ)
Данная статья посвящена сопоставительному анализу параметрических прилагательных ‘long / длинный’ и их производных в английском и русском языках в метафорической номинации. Результаты анализа демонстрируют специфику языкового мышления, этнокультурные особенности языковой картины мира в английском и русском языках. Семантическая диспропорция исследуемых номинативных единиц связана с различиями в указанных лингвокультурных общностях.
Ключевые слова: дериваты, словообразовательное гнездо, метафорическая номинация, переносное значение.
Современный этап развития лингвистической семантики характеризуется пристальным вниманием ученых к природе и характеру метафорических переносов как средству концептуализации нового опыта.
Метафора, по убеждению Дж. Лакоффа и М. Джонсона1, пронизывает всю нашу повседневную жизнь и проявляется не только в языке, но и в мышлении и действии. При этом деятельностный аспект метафоры самым непосредственным образом связан с «человеческим фактором в языке»: благодаря ему в языковых средствах запечатлевается все то национально-культурное богатство, которое накапливается языковым коллективом в процессе его исторического развития2.
Своеобразие картины мира русского и английского языков в полной мере находит отражение в их лексической и словообразовательной системах. Сопоставительное изучение производного слова как результата вторичной номинации позволяет выявить универсальные характеристики, основанные на общности мышления и категоризации действительности, а также уникальные явления, отражающие особенности менталитета, культуры и существующих национальных традиций того или иного языкового коллектива. В этой связи объектом нашего исследования выступили дериваты русского и английского словообразовательного гнезда с вершиной ‘длинный / long’ в их метафорической номинации.
Лексемы ‘длинный / long’ в обоих языках относятся к лексико-семантической группе параметрических прилагательных, являющихся универсальным классом номинативных единиц. В то же время можно предполо-
жить, что специфический набор производных каждого из гнезд будет свидетельствовать о различиях словообразовательно маркируемых категорий. Следует отметить, что определенная диспропорция возникает уже на уровне исходных слов. Так, прилагательное ‘длинный’ в русском языке является производным от существительного ‘длина’, в то время как в английском языке прилагательное ‘long’ (произошло от ‘lang’ (Old English)) образует словообразовательное гнездо с многочисленными дериватами, синхронный подход в этом случае позволяет сравнивать эти две лексемы. Однако подобные расхождения не препятствуют сопоставительному анализу номинативного пространства однокоренных слов в целом.
Рассмотрим специфику лексической сочетаемости исследуемых слов. Говоря об особенностях семантической структуры прилагательного ‘длинный’, В. А. Коробейникова3 обращает внимание на происхождение данного слова. В частности, она указывает, что ‘длинный’ - собственно русское слово, в значении ‘протяженный в пространстве’ зафиксировано лишь в XVII веке; в древнерусском же языке в качестве антонима к слову ‘короткий’ выступало прилагательное ‘долгий’.
По замечанию Е. В. Рахилиной4, прилагательное ‘длинный’ (в сравнении с другими параметрическими прилагательными) характеризует объекты, не обязательно фиксированные в пространстве, - достаточно, чтобы они имели вытянутую форму (со значительным превышением нормальной длины над нормальной шириной): длинная веревка, гвоздь, палка. Однако объекты с другими ис-
ходными параметрами опять-таки не могут характеризоваться этим прилагательным: * длинное море, * длинный журнал.
Сравнительный анализ функционирования прилагательных ‘длинный / long’ в двух языках позволяет выявить специфику языкового мышления и характер ассоциаций при назывании тех или иных объектов действительности.
При лексикализации понятий носители русского и английского языков прибегают к схожим метафорическим средствам: ‘иметь длинный язык’ - ‘to have a long tongue’; ‘показать длинный нос’ - ‘to make a long nose’; ‘длинные руки’ (в значении ‘иметь большое влияние, власть’) - ‘the long arm’; ‘the long arm of the law’ - ‘сила закона’. Однако при сравнении двух языков наблюдаются разные способы объективации окружающей действительности: устойчивое словосочетание ‘длинный рубль’ (о легком и большом заработке: ‘гнаться за длинным рублем’, ‘охотиться за длинным рублем’) более актуально для русского языкового сознания, о чем свидетельствует его английский перевод: ‘be only out for money’ (букв. ‘иметь недостаток в деньгах’). В английском языке прилагательное ‘long’ в зависимости от его сочетаемости с некоторыми существительными может обладать высокой степенью метафоричности: ср. ‘long memory’ - хорошая память (букв. длинная); ‘long home’ - могила (букв. длинный дом); ‘long green’ - амер. ‘бумажные деньги’. Такой способностью в значительной степени обладают английские номинативные единицы, характеризующие человека: ‘to have a long head’ - ‘быть проницательным, предусмотрительным’ (букв. ‘иметь длинную голову’); ‘to take long views’ - ‘быть дальновидным’ (букв. ‘иметь длинные планы’); ‘long face’ - ‘унылое, мрачное лицо, вытянутая физиономия’ (букв. ‘длинное лицо’).
Прилагательное ‘long’ в английском языке используется для выражения значений ‘долгий, продолжительный, длительный’: ‘long reign’ - долгое царствование; ‘a long look’
- долгий взгляд; ‘long custom’ - давнишний обычай; ‘long halt’ - воен. большой привал; ‘long service’ - сверхсрочная служба (букв. длинная, длительная). К этой же смысловой группе следует отнести номинативные единицы, относящиеся к обозначениям национальных и бытовых традиций: ‘long drink’ -«большой стакан» виски, джина и т. п., раз-
бавленные содовой или тоником, а также пиво или безалкогольные напитки (букв. длинный, длительный напиток). Компонент ‘long’ встречается в составе номинаций, служащих обозначениями государственного устройства или политических событий: ‘long hot summer’
- ‘период расовых столкновений и борьбы негров за свои права’ (букв. ‘длинный, продолжительный’); ‘Long Parliament’ - «Долгий парламент» (букв. ‘длинный, продолжительный’) - был созван в 1640 и разогнан в 1653 году; ср. ‘Short Parliament’ - «Короткий парламент», который существовал менее месяца.
Перейдем к анализу дериватов, входящих в соотносительные словообразовательные гнезда. Он позволяет установить, как видоизменяется семантика производящей основы в процессе деривации, а также выявить национальную специфику лексических значений производных слов.
В коррелятивных словообразовательных гнездах выделяется большое количество сложных прилагательных, служащих для обозначения физических параметров человека или животного. В данном случае в обоих языках фиксируются эквивалентные словообразовательные структуры: длинноволосый
- long-haired; длинноносый - long-nosed; длиннохвостый - long-tailed; длинношеий -long-necked; длинношерстный - long-woolled, что свидетельствует об общих закономерностях процессов номинативной деривации. У данной группы производных присутствует параметрический признак как инвариантный компонент значения исходного слова.
Ряд таких дериватов в английском языке актуализирует переносные значения и используется в процессах метафорической номинации: long-headed - длинноголовый, проницательный, хитрый; long-legged - длинноногий, (мор.) глубокосидящий, с большой дальностью плавания; long-faced - с продолговатым лицом, с унылым видом; long-winded
- c хорошими лёгкими, могущий долго бежать не задыхаясь, многоречивый, скучный (о разговоре). Переносные значения достаточно регулярно передаются по словообразовательным цепям: long ^ long sight (дальнозоркость) ^ long-sighted (дальнозоркий; перен. дальновидный, предусмотрительный) ^ long-sightedness (дальнозоркость; перен. дальновидность, предусмотрительность). В русском языке отдельные производные такого типа могут служить базой для дальнейших
словообразовательных процессов: ср. длинноголовый ^ длинноголовые, длинноголовость, длинноголовие, однако в данном случае коде-риваты реализуют прямое значение исходного прилагательного.
В английском словообразовательном гнезде с исходным словом ‘long’ наличествуют предметные номинации со специфической внутренней формой: ‘long-pig’ (шутл. ‘человечина, пища людоедов’, букв. ‘длинный поросенок’); ‘long-boat’ (мор. ‘баркас’, букв. ‘длинная лодка’); ‘long-clothes’ (‘одежда грудного младенца’, букв. ‘длинная одежда’); ‘longhand’ (‘обычное письмо’, букв. ‘длинная рука’, противоп. ‘shorthand’); ‘long-cloth’ (‘бельевая ткань’, букв. ‘длинная ткань’). Такого рода единицы могут быть переосмыслены в составе устойчивых словосочетаний: ср. ‘long-bow’ (воен. ‘большой лук, лук в рост стрелка’), но: ‘to draw (to pull) the long-bow’ -‘рассказывать небылицы, преувеличивать’.
Производные глаголы русского словообразовательного гнезда на первой и второй ступенях деривации - ‘длиннеть, подлин-неть, удлинить, удлиниться, удлинять’ - реа-лиизуют прямое значение исходного слова ‘имеющий большую длину’, что отражается и в производных данной словообразовательной парадигмы: ‘удлинение, удлинитель, удлиненный, удлиненность’ и др. Данной зоне в английском языке соответствует ряд производных глаголов, образованных суффиксальнопрефиксальным способом: ‘to lengthen’ (удлинять), ‘prolong’ (продлевать, увеличивать в длину), ‘elongate’ (растягивать, удлинять). Такие глаголы могут служить производящей основой для других дериватов: ‘elongate’ (вытянутый, удлиненный), ‘elongation’ (вытягивание, удлинение); ‘prolongation’ (продление), ‘prolonged’ (длительный, продленный) и др.
В английском гнезде имеется производный глагол ‘to long (for, after)’ с национальноспецифическим компонентом значения. Фактически он не имеет структурносемантических соответствий в русском языке: ‘to long (for, after)’ - ‘страстно желать, стремиться’; ‘to long to go away’ - ‘стремиться уйти’; ‘to long for a change’ - жаждать перемены. Данный компонент значения наследуется также и его производными: ‘longing’ (‘сильное желание, страстное стремление’): ‘a longing for home’ (‘тоска по дому’); ‘longing’ (‘сильно желающий, жаждущий’): ‘longing eyes’ (‘тоскующие глаза’); ‘longingly’
(‘нетерпеливо, жадно, с тоской’). Подобные лексемы образуют область не только словообразовательной, но и лексической лакунарности, свидетельствующей о национальном своеобразии семантической структуры русского и английского языков.
Параметрические прилагательные в обоих языках выступают в качестве базы адвербиального словообразования. В русском языке производные наречия в основном обладают словообразовательным значением предельности, доведенности до того, что названо мотивирующим словом: ‘длинный - длинно
- предлинно’. В английском языке наречия очень часто образуются путем конверсии. Так, прилагательное ‘long’ может выполнять функцию наречия, обретая при этом новые компоненты значения: ‘long after’ - ‘спустя много времени’; ‘long before’ - ‘задолго до’; ‘long ago’ - ‘давно’. В некоторых случаях наречие ‘long’ выступает в качестве средства стилистической окраски слова: ‘all day long’
- ‘весь день’ (ср. в русском: ‘весь день напролет’); ‘all his life long’ - ‘всю свою жизнь’ (букв. ‘длинную, долгую’), ‘в течение всей своей жизни’.
Специфической чертой английского словообразовательного гнезда является наличие в нем ряда производных, в составе которых компонент ‘long’ выполняет функцию словообразующего суффикса (суффиксоида): ‘sidelong’ (‘боковой, косой’); ‘headlong’ (‘головой вперед’); ‘endlong’ (‘вдоль, в длину’). Семантика некоторых из них достаточно идиоматична: ‘headlong fall’ - ‘падение головой вперед’; ‘headlong dive’ - ‘ныряние головой вниз’. Такого рода номинации характеризуются высокой степенью метафоризации и спецификой внутренней формы: ‘headlong decision’ - ‘опрометчивое решение’; ‘headlong fury’ - ‘безудержная ярость’; ‘headlong rocks’ - редк. ‘отвесные скалы’; ‘to rush headlong into danger’ - ‘очертя голову броситься навстречу опасности’.
Таким образом, семантическая структура словообразовательных гнезд прилагательных ‘длинный / long’ представляет собой совокупность значений, выражаемых как исходным словом, так и всеми дериватами. Производные в английском языке, по сравнению с русским, чаще наследуют переносные значения своих производящих и характеризуются высокой степенью метафоричности значения, что ведет к ослаблению, а иногда и к утрате
в их семантике параметрических признаков. Семантическая диспропорция номинативных единиц, входящих в коррелятивные словообразовательные гнезда, может быть объяснена спецификой языкового мышления каждого этноса и ментально-культурным своеобразием его языка.
Примечания
1 См.: Лакофф, Дж. Метафоры, которыми мы живем. Теория метафоры / Дж. Лакофф, М. Джонсон. М., 1990. С. 387-415.
2 Роль человеческого фактора в языке : (Язык и картина мира) / Б. А. Серебренников, Е. С. Кубрякова, В. И. Постовалова и др. М. : Наука, 1988. С. 173.
3 Коробейникова, В. А. Об антонимично-сти словообразовательных гнезд (на материале пространственных прилагательных) // Предложение и Слово. Саратов : Изд-во Сарат. ун-та, 2002. С. 432.
4 См.: Рахилина, Е. В. Когнитивный анализ предметных имен : семантика и сочетаемость. М. : Рус. слов., 2000. С. 121.
Вестник Челябинского государственного университета. 2010. № 32 (213). Филология. Искусствоведение. Вып. 48. С. 21-23.
Е. В. Баева, Ю. В. Березина
РЕЧЕВОЕ ПОВЕДЕНИЕ НЕМЦЕВ ВЕРХНЕКАМСКОГО РАЙОНА КИРОВСКОЙ ОБЛАСТИ
Предлагаемая статья содержит основные сведения по истории и языку российских немцев Верхнекамского района Кировской области, а также анализ основных факторов, определяющих их речевое поведение. В статье приводятся социально-демографические данные, которые дают возможность вскрыть и объяснить принципы языкового поведения в ситуации двуязычия. Исследование и учет данных факторов при анализе речевого поведения дает объективную основу для правильной оценки языковых явлений в речи этнических немцев представленного региона.
Ключевые слова: социолингвистика, речевое поведение, немецкие диалекты, российские немцы.
На современном этапе подавляющее большинство немецких «поселений» представляют собой многонациональные большие и малые города, а также села, в которых этнические немцы не представляют единую в языковом отношении группу1. Складывается типичная ситуация, когда гетерогенное в языковом отношении меньшинство живет среди гетерогенного в этническом отношении на-селения2. Кировская область, а именно Верхнекамский район (поселки Созимский и Черниговский), не стали исключением и имеют схожие характеристики.
Исследуемые в языковом плане поселки Созимский и Черниговский Верхнекамского района также относятся к спецпоселениям депортированных немцев. Они возникли в конце 30-х - начале 40-х годов ХХ века в труднодоступной болотистой местности вдоль железной дороги на севере Кировской области.
Поселок Черниговский (Спецпоселок N° 2) был основан в 1936 году как спецпоселение, в котором первоначально жили бывшие раскулаченные и заключенные. В 1942 году он пополнился многочисленной группой депортированных российских немцев, вывезенных с Украины, которые работали на лесоповалах, торфоразработках. Согласно переписи населения 1970 года, в поселке проживало 149 человек немецкой национальности. В 1974 году в поселке проживало 120 немцев3.
Поселок Созимский, куда было доставлено большое количество депортированных немцев из Поволжья, был образован в 1939 году4. В 1970 году в поселке проживало 135 человек немецкой национальности. В 1974 году в поселке насчитывается 130 немцев5.
По результатам Всероссийской переписи населения 2002 года на 09.10.2002 года численность немцев по Верхнекамскому району Кировской области равна 213 человекам, что составляет 0,54 % от всего населения этого района. Всего же в Кировской области насчитывается 1482 немца по данным переписи 2002 года, или 0,10 % от всего населения Кировской области.
Немецкий язык, существующий на территории России, обозначается как язык немецких поселенцев. Немецкие говоры Кировской области представлены идиолектами их носителей, образующими систему, посредством которой строится общение. Говоры рассматриваются как особая разновидность, сформировавшаяся вследствие специфических событий исторического и социального характера. Они представляют значительную неотъемлемую часть представленных к языковому изучению поселков Верхнекамского района6.
Переселенческие говоры в силу своего происхождения и развития представляют собой сложный феномен, поскольку являются «и системой, и не системой» даже в синхронии. Это объясняется тем, что в пределах одного коммуникативного ареала наблюдается сосуществование не во всем совпадающих идиолектов и «субдиалектов» (в редких случаях), которые превращают говоры в диасистему - систему высшего порядка, в которой прижились и в некоторых случаях еще не унифицированы отношения, характеризующие частные системы. Присутствующая вариантность в свете орфофоники и орфоэпии определяет наиболее специфические свой-
ства явлений такого рода. Другими словами, привезенные диалекты взаимодействовали в немецких национальных регионах в России и на Украине. Как результат, в большинстве случаев вследствие процессов смешения, сглаживания, ослабления диалектов возникали смешанные говоры. Затем эти говоры продолжали соприкасаться в депортации и развились в такую форму немецкого языка, которую можно обозначить как некое надре-гиональное образование7, т. е. когда говоры, состоящие из отдельных идиолектов, включают общие и разделяющие единицы различных уровней. Частные языковые системы, формирующие общую языковую систему говоров Кировской области, обнаруживают наряду с общими свойствами также разделяющие черты, которые имеют связь между собой и непосредственно с главной системой стандартного немецкого языка8.
В основе анализа речевого поведения лежит так называемая «лингвистическая биография» этнических немцев Верхнекамского района. К анализу привлекалась старшая возрастная группа, т. е. этнические немцы, родившиеся до 1937 года. Респонденты этой группы имели возможность изучать немецкий язык с раннего детства в семье. Подавляющее большинство училось в национальной школе. Немецкий изучался и имел статус родного языка. Срок обучения в школе у опрашиваемых немцев разнился от 1 года до 7 лет. Стоит напомнить, что Республика немцев Поволжья прекратила существование в 1941 году.
Данный факт считается показателем высокого уровня языковой компетенции. Степень владения родным языком у немцев Верхнекамского района ими самими оценивается как удовлетворительная в большинстве случаев. Все респонденты общаются друг с другом, по их оценке, на литературном немецком языке, так, как их учили в школе. Двое из них сообщили и продемонстрировали, что употребляют в общении с родственниками родной диалект (в данном случае Plattdeutsch), а с остальными немцами используются «школьный немецкий язык». Возраст опрашиваемых немцев имеет большое значение, поскольку ими было получено прочное «языковое воспитание» с детства в семье9. Но депортация, неприятные эмоции, запрет использовать немецкий язык для общения, русскоговорящее окружение, ведущая роль русского языка как административного колоссально повлияли
на российских немцев данной возрастной группы, живущих в Верхнекамском районе. Встречаются те немногие, которые отказываются говорить по-немецки, ссылаются на возраст, плохую память, стесняются. Но немецкая речь понимается всеми представителями старшей возрастной группы, даже теми, кто не пожелал участвовать в беседах. Помимо способности использовать знания языка, необходимо учитывать и возможность / невозможность применить это знание, т. е. возможность или невозможность осуществить повседневное общение на немецком языке или его диалекте9. Результаты бесед показали, что большинство информантов старшей возрастной группы использует в общении немецкий язык, совсем небольшая часть общается на диалекте только с родственниками, владеющими данным диалектом. Остальные немцы - отдельные представители старшей группы, а также средняя и младшая группы - используют русский язык во всех сферах общения. Немецкий язык занимает область внутрисемейного общения, общения со сверстниками, соседями, родственниками, друзьями-немцами, т. е. внутри старшей группы. Хорошее владение языком, знание и возможность изучения родного языка как необходимые факторы компетенции высокого уровня, а также возможность применения знания родного языка зависят от социальнополитических ситуаций, в которых оказывается та или иная этническая общность. Что касается этнических немцев бывшего Советского Союза, то у старшего поколения этой этнической общности были обе названные выше возможности, осуществление которых обеспечивалось существованием немецкой государственности - Республики немцев Поволжья и национальных районов в пределах европейской части бывшего СССР. Для последующих поколений этнических немцев возможности изучения и применения родного языка резко ограничены10 или совсем отсутствуют.
Что касается характера браков как одного из важных факторов, определяющих речевое поведение, то они являются «чистыми» в этническом плане только в старшей возрастной группе. Однако супруги, использующие в общении друг с другом немецкий язык, со своими детьми общаются на русском, чтобы достичь лучшего взаимопонимания. В средней и младшей возрастных группах характер
браков смешанный и их количество возрастает, что способствует утрате немецкого языка
и, как результат, вытеснению его из семейнобытовой сферы. Смешанные браки отрицательно сказываются на сохранении традиций и норм немецкого языка. При исследовании речи немцев данного региона было выявлено, что женщины гораздо лучше владеют родным немецким языком, чем мужчины. В данном случае информанты женского пола являются носительницами родного языка как наследия предков, культуры и традиции. Причина более низкой компетенции у мужчин - более слабая коммуникативная активность. Мужчины более серьезно относятся к выбору речевого партнера, к теме коммуникации.
Если говорить о языковой политике, то в данном районе, да и во всей области, нет школ с углубленным преподаванием немецкого языка, не говоря о школах с классами преподавания немецкого как родного. Немецкоязычная пресса, радио- и телевещание отсутствуют. Контакты с Германией присутствуют, но только на уровне родственного общения, чаще в письмах. Русский язык господствует, вытесняя и без того исчезающий даже из внутрисемейного употребления немецкий.
Индикаторами вытеснения одного языка другим, по У. Бернерт-Фюрст, могут служить следующие параметры: «а) изменения дистрибуции языков в коммуникативных ситуациях; б) различное использование языков представителями разных поколений; в) изменения в использовании языка для социализации детей в семье; г) ассиметричная дистрибуция языкового сознания (например, негативное отношение к языку меньшинства)»11.
Русский перестает быть языком только административных, официальных контактов и связей с «внешним миром». Радиус его употребления неуклонно растет, он проник уже и в семейный круг. Кроме того, русский язык
обслуживает сферу письма и чтения: существует переписка на русском языке между членами семьи и друзьями, владеющими немецкими говорами.
Примечания
1 Rosenberg, P. Sprache und Identitat. Neues zur Sprachentwicklung der Deutschen in der Sowje-tunion. Sonderdruck aus “Die Russlanddeutschen
- Gestern und heute” / P. Rosenberg, H. Weydt. Koln, 1992. P. 218.
2 Смирницкая, С. В. Труды по германистике и истории языкознания. СПб. : Наука, 2002.
С.224.
3 ГАСПИ КО. Ф. 1290. Оп. 70. Д. 122. Л.3-20.
4 Бердинских, В. А. Спецпереселенцы [Текст] // Прикам. новь. 2001. № 37. 29 марта. С. 3.
5 ГАСПИ КО. Ф. 1290. Оп. 70. Д. 122. Л.3-20.
6 Березина, Ю. В. Об особенностях развития немецких говоров Кировской области // Семантика. Функционирование. Текст : между-нар. сб. науч. тр. / Вят. гос. гуманитар. ун-т, фак. филологии. Киров, 2007. С. 298.
7 Бухаров, В. М. Варианты норм произношения современного немецкого литературного языка : монография. Н. Новгород : Изд-во Нижегор. ун-та, 1995. С. 8.
8 Березина, Ю. В. Об особенностях развития... С. 299.
9 Смирницкая, С. В. Труды по германистике и истории языкознания. СПб. : Наука, 2002.
С. 175.
10 Там же. С. 177.
11 Barnert-Furst, U. Conservation and Displacement Proceccec of the German Language in the Speech Community of Panambi, Rio Grande do Sul, Brazil // Berend, N. Sprachinselforschung / N. Berend, Klaus J. Mattheier ; Eine Gedenk-schrift fur Hugo Jedig. Frankfurt am Main : Lang, 1994. P. 274.
