CC BY
28
ИССЛЕДОВАНИЯ
DOI 10.24411/2076-8176-2020-11000
«Теперь работа, прежде всего работа особенно нужна для России...»
(А.А. Рихтер в 1917-1923 годы в Пермском университете) Я.А. Рихтер1, Т.Я. Рихтер2
1 Саратовский государственный университет, Саратов, Россия; errato19@gmail.com 2 Независимый исследователь, Филадельфия, США
В основу статьи положены материалы переписки А.А. Рихтера с академиками В.Л. Комаровым и И.П. Бородиным за 1917—1923 гг. Они находятся в центральном Архиве РАН в фонде её президента В.Л. Комарова и СПб филиале АРАН в фонде И.П. Бородина и представлены в основном письмами к ним А.А. Рихтера. Несмотря на их очевидную ценность как биографических документов и свидетельств исторической эпохи, эти материалы не изучены и не известны широкому кругу исследователей. Академик А.А. Рихтер не оставил своих записок и воспоминаний, и поэтому его письма приобретают ещё большее значение как единственный документированный источник авторской информации, материалы которого не только дополняют и объясняют известные факты его биографии, но и открывают новые её страницы. Деятельность А.А. Рихтера, ботаника и физиолога растений петербургской школы, оказалась тесно связана с основанием и формированием в Перми нового университета. Она пришлась на годы революции и гражданской войны в Пермском Приуралье и осталась в целом малоизвестной. Во многом это время оказалось решающим в судьбе видного учёного, верившего в будущее России и пытавшегося, несмотря на все невзгоды, заниматься наукой.
Ключевые слова: Пермский университет, В.Л. Комаров, И.П. Бородин, А.А. Рихтер, гражданская война, письма.
В Архиве РАН в фонде президента В.Л. Комарова1 и фонде академика И.П. Бородина2 находятся адресованные им письма А.А. Рихтера3, относящиеся к первым десятилетиям XX века. Они представляют несомненную ценность как свидетельства исторической эпохи и обстоятельств жизни и деятельности А.А. Рихтера в Пермском университете. Иван Парфеньевич Бородин — профессор Санкт-Петербургского университета и затем Лесного института, директор Ботанического музея Петербургской академии наук (Манойленко, 2005), был учителем А.А. Рихтера, и последний часто спрашивал у него совета и общался с ним вплоть до его кончины в 1930 г. Андрей Александрович Рихтер и Владимир Леонтьевич Комаров были близки и дружны, видимо, ещё со времени обучения в университете (первый его окончил на год раньше второго) и участия в заседаниях кружка «Маленькие ботаники»4 (Рихтер и др., 2018). В дальнейшем их объединяла общественная и преподавательская деятельность в новообразованных учебных заведениях Петербурга — курсах Лесгафта, Рождественских и других, Неврологическом институте), сотрудничество в исследованиях Ботанического кабинета университета и Императорского Санкт-Петербургского ботанического сада на Аптекарском острове, затем участие в работе Русского ботанического общества. Они были разными людьми и занимались наукой по-своему: один как кабинетный учёный и экспериментатор в лаборатории, другой — как полевой исследователь, флорист и систематик, путешественник. В какой-то мере области их научных интересов дополняли друг друга. Биография В.Л. Комарова весьма интересна и поучительна, в ней отразился XX век и огромные социальные перемены в России. В последнее время изучение жизни и деятельности этого замечательного учёного привлекло новых исследователей (Савина, 2005; Воронцова, Рыбкина, 2016).
Письма А.А. Рихтера сохранились, в отличие от большинства писем В.Л. Комарова. О содержании последних можно судить по откликам А.А. Рихтера на известия, сообщённые В.Л. Комаровым. Их переписка содержит уникальные свидетельства отношения к происходящим событиям, в которых им нередко приходилось участвовать. Мы должны иметь в виду, что ни тот, ни другой не вели дневников и не оставили воспоминаний, что в общем неудивительно. По существу, эта переписка оказывается единственным документированным источником информации, позволяющей осветить условия жизни и деятельности в годы революции и гражданской войны, узнать об их настроениях и размышлениях в это сложное время.
Полная научная обработка писем и их описание ещё впереди, здесь мы ограничимся лишь материалами, необходимыми для рассказа о жизни А. А. Рихтера в Перми и его деятельности в Пермском университете. Всего в описи фонда 277
1 Архив Российской Академии наук (далее — АРАН). Ф. 277. Оп. 4. Д. 1246.
2 Санкт-Петербургский филиал Архива РАН (далее — СПбФ АРАН). Ф. 125. Оп. 1. Д. 333.
3 Андрей Александрович Рихтер (1871—1947) — ботаник и физиолог растений, приват-доцент С.-Петербургского университета (1903), профессор Пермского (1917-1923), Саратовского (1924-1931) и Московского (1931-1932) университетов, член-корр. АН СССР (1929), академик АН СССР (1932), организатор и первый директор Института физиологии растений (1934-1938).
4 Кружок «Маленькие ботаники» — неофициальное объединение выпускников кафедры ботаники СПбУ, учеников А.Н. Бекетова, А.С. Фаминцына и И.П. Бородина.
АРАН насчитывается 77 писем (автографов и авторизованной машинописи) за 1913—1945 гг., на 158 листах. В основном это письма А.А. Рихтера (70), и лишь немногие (6) принадлежат В.Л. Комарову и одно письмо — В.А. Рихтер5. Крайние даты: 27.03.1913—20.08.1945. Из этого собрания 33 письма (№ 9—41 в принятой нами хронологической нумерации) относятся к интересующему нас периоду времени в Пермском университете, начиная с даты 13.08.1916 и заканчивая датой 10.02.1924. Переписка прерывалась дважды: первый раз — не менее чем на полтора года: после 13.10.1918 и до 20.08.1920, что, очевидно, было связано с изоляцией захваченной армией Колчака Перми от центров Советской России и последующей (при отступлении его армии) эвакуации университета в Томск. Второй перерыв приходится на 1922 г., и его причины, как мы увидим, скорее уже личного порядка.
Письма А.А. Рихтера к И.П. Бородину находятся в Санкт-Петербургском филиале АРАН, в фонде 125. Почти все они (8 из 9) относятся ко времени работы А.А. Рихтера в Пермском университете (крайние даты: 13.09.1917—16.09.1921). Также заметен перерыв в переписке, приходящийся на 1919 г., но первое письмо после него датировано 31.01.1920. Они более деловые, не содержат элементов хроники пермской жизни, по общему тону более сдержанные и почтительные, посвящены главным образом изложению различных просьб о присылке учебных пособий и приборов, книг и научных журналов, подписке на них. Чувствуя оторванность от своего прежнего университета, А.А. Рихтер спрашивал совета по тем или иным вопросам, а также интересовался питерскими новостями и судьбой своих коллег.
Первые разговоры о возможном переходе А.А. Рихтера на службу в открывающееся в Перми отделение Санкт-Петербургского университета начались ещё в середине 1916 г. Известно, что он, оставленный после окончания университета в 1893 г. при кафедре ботаники для подготовки к профессорскому званию, ботаник и физиолог растений, приват-доцент (1903—1917), так и не стал в предреволюционное время профессором, не сумел заметно продвинуться в служебном плане. Он продолжал исполнять обязанности приват-доцента и хранителя ботанического кабинета, однако его научная и преподавательская деятельность в эти годы была заметно снижена, руководство кафедры ботаники и факультета явно было настроено не в пользу Андрея Александровича — возможно, из-за его критических выступлений и конфликтов с рядом коллег. Этому были свои причины, и среди них не последней могла быть его активная общественная деятельность в годы первой русской революции, создавшая ему в глазах начальства репутацию политически неблагонадёжного сотрудника.
Ещё в начале лета 1916 г. в своей переписке с В.Л. Комаровым Андрей Александрович обсуждал сделанное ему предложение о переходе в открываемое в Перми отделение Санкт-Петербургского университета на должность профессора6. Он благодарил своего корреспондента за хлопоты в этом деле, но ещё сомневал-
5 Вера Андреевна Рихтер (урожд. Власенко, 1881-1934) — вторая жена Андрея Александровича Рихтера (1911), дочь Андрея Романовича Власенко, изобретателя первой зерноуборочной машины, почётного гражданина. Врач-бактериолог, окончила С.-Петербургский женский медицинский институт и получила диплом лекаря с отличием (1912). Письмо В.А. Рихтер ошибочно атрибутировано как принадлежащее Рихтеру В(ладиславу Гавриловичу) (АРАН. Ф. 277. Оп. 4. Д. 1247. Л. 1, 2).
6 В качестве наилучшего («выдающегося») кандидата для занятия места профессора в пермском отделении предложил А.А. Рихтера его учитель акад. А.С. Фаминцын.
ся, что его кандидатура пройдёт. На это у него были основания: его отношения с руководством факультета и кафедры уже давно были сильно испорчены, о чём может свидетельствовать записка декана факультета В.М. Шимкевича для проф.
B.Л. Комарова7. Она не датирована, но по смыслу относится к 1914 г. Её автор в связи с уходом в мае 1914 г. В.И. Палладина из университета предлагает В.Л. Комарову «сговориться» (так в оригинале. — Прим. авт.) относительно лица, которому можно поручить чтение курса физиологии растений: «Не остановиться на Костычеве? Рихтер опасен по своему нраву и он имел столкновения с некоторыми из наших преподавателей, которые, пожалуй, уйдут, если мы его выберем». Так и было сделано: в Обозрении преподавания наук СПбУ на 1914/1915 гг. мы видим, что чтение курса анатомии и физиологии растений было поручено приват-доценту С.П. Костычеву8. Характерно свидетельство об этой кандидатуре Н.А. Максимова: «...Костычев держался ближе Палладина, который пригласил его своим ассистентом на Бестужевские курсы (а впоследствии передал ему эту кафедру)...» (Максимов, 2017, с. 78).
Становится понятно, почему Андрей Александрович так откровенно высказывался в одном из писем В.Л. Комарову о ситуации (13 августа 1916 г.):
Одним я обязан Перми [т. е. предложению переехать в Пермь. — Прим. авт.] — и очень дорогим для меня: это признание за мной Факультетом и, быть может, и более чем Факультетом, права на университетское преподавание. А что я «единственный», — так ведь не виноват же я, что у г. г. профессоров учеников не заводится9.
Действительно, Андрей Александрович получил запрос о возможном переходе от проф. В.М. Шимкевича и проф. С.П. Костычева, его заведующего кафедрой, ещё 12 июля и, после серьёзного обдумывания, ответил положительно. Однако он долго оставался в неведении относительно исхода дела, об условиях перевода и т. п. Дело организации нового отделения Петроградского университета подвигалось медленно, и часто выполнение принятых решений задерживалось. Началось формирование состава будущих преподавателей и сотрудников, решались вопросы выделения средств и оборудования. Сюда же направлялись часть персонала и оборудования эвакуированного Юрьевского (Дерптского) университета.
Свершившаяся в феврале 1917 г. революция оживила многие общественные начинания, и в том числе процесс организации нового университета. 5 мая 1917 г. Временное правительство приняло постановление об учреждении полноформатного университета в городе Перми с 1 июля. Андрей Александрович в начале июня 1917 г. приехал в Пермь на три дня для ознакомления с новым местом работы.
Впечатление осталось недурное, — писал он несколько дней спустя В.Л. Комарову (16 июня 1917 г.). — Мешковский дом, отведенный временно под Университет, — целый дворец; маленькая заковыка в том, что он занят солдатами, не желающими выходить оттуда. Пришлось двинуть такую тяжелую артиллерию, как Керенского, чтобы сдвинуть нежелание
7 АРАН. Ф. 277. Оп. 4. Д. 1598. Л. 4.
8 Обозрение преподавания наук на физико-математическом факультете Императорского
C.-Петербургского (Петроградского) университета в осеннем полугодии 1914 года и в весеннем полугодии 1915 года. Пг.: изд-во Петрогр. ун-та, 1915, 1916.
9 АРАН. Ф. 277. Оп. 4. Д. 1246. Л. 12.
солдат уступить буржуазной науке. Познакомился с рядом будущих товарищей, видел постановку дела, был, совершенно случайно, у «самого» Мешкова10 и в заключение проехался великолепно по Каме до Нижнего на мешковском пароходе11.
Вернувшись домой, он обнаружил, что в округе распространился нелепый слух о том, что он сам убит «за новый режим». Каково было состояние Веры Андреевны, дожидавшейся его в Куровском! Надо заметить, что в это время у неё обострился старый процесс туберкулёза легких и она получила свидетельство, освобождающее её от призыва на службу в армию в качестве врача. Лето 1917 г. Андрей Александрович провёл у себя в деревне: «Эти два месяца просидел безвыездно, — много было работы и с пчелами и с огородом»12. Перед отъездом он написал В.Л. Комарову: «Доживаю последние дни в Куровском...»13. Эти слова оказались пророческими: больше Андрею Александровичу не пришлось бывать на своей родной земле.
Распоряжением министерства народного просвещения Временного правительства от 24 августа 1917 г. в числе других преподавателей Петроградского университета А.А. Рихтер был утверждён исполняющим обязанности ординарного профессора по кафедре ботаники Пермского университета, куда он уже был командирован с 18 мая того же года. Любопытно, что в этом документе он поименован в группе приват-доцентов как «окончивший полный курс наук по физико-математическому факультету названного университета с дипломом I ст., старший ассистент при ботаническом факультете»14, но не как магистр, как все остальные в этой группе15. Причина может быть в том, что А.А. Рихтер в своё время (в 1903 г.) сдал испытания, но не защитил магистерской диссертации. И ещё одна интересная деталь: это отношение министерства ректору Пермского университета было подписано за министра народного просвещения товарищем министра, что в копии помечено словом «подпись». В это время (август — сентябрь 1917 г.) товарищем министра был В.И. Вернадский, следовательно, подпись должна принадлежать ему.
Приехав в начале сентября в Пермь, Андрей Александрович обнаружил, что «сравнительно с Петроградом жить еще очень и очень можно <...>, можно достать поросенка и наесться до отвала <...>, хлеб есть в свободной продаже...»16. Университет и университетская коллегия, как он отмечал в письме от 11 сентября, работают чрезвычайно напряжённо («лихорадочно»), что вызвано громадным наплывом студентов в связи с эвакуацией Юрьевского и закрытием на год Петроградского универ-
10 Николай Васильевич Мешков (1851-1933) — известный промышленник и купец, меценат и общественный деятель, содействовал открытию университета в Перми, в частности, передал городу для него ряд зданий, в том числе и восстановленный им ранее особняк («дом Мешкова»), а также полмиллиона рублей на обустройство университета. Он организовал несколько железнодорожных составов для перевозки оборудования и библиотеки Юрьевского университета в Пермь и Нижний Новгород.
11 АРАН. Ф. 277. Оп. 4. Д. 1246. Л. 22-23.
12 АРАН. Ф. 277. Оп. 4. Д. 1246. Л. 24.
13 Там же.
14 Неточность: следовало сказать — кабинете.
15 Государственный архив Пермского края (далее — ГАПК). Ф. Р-180. Оп. 2. Д. 105. Л. 26-26 об., 309.
16 Там же. Л. 26-27.
ситетов. Андрей Александрович сразу же принял участие в первом Совете университета «в новом составе утвержденных профессоров» и отметил, что совет был «достаточно бурный, достаточно бестолковый, но, кажется мне, в основе своей здоровый»17. Уже 3 октября он избирается секретарём физико-математического факультета десятью голосами из двенадцати. Жить ему приходилось на квартире у хорошо ему знакомого А.А. Заварзина18, с надеждой о близком вселении в освобождаемую квартиру к концу месяца, когда он ждал приезда Веры Андреевны с сыном («если только путевые неурядицы и всякие запрещения о выездах и въездах не задержат их»19). В эти дни он наскоро организует свою ботаническую лабораторию по образцу петроградской, по существу, создаёт кафедру анатомии и физиологии растений и становится её заведующим. Через 2 месяца, 19 ноября 1917 г. Андрей Александрович пишет В.Л. Комарову:
Довольно давно от Вас (нет) ни строчки, а теперь, в наше иррациональное время каждый день приносит с собой столько неожиданностей, столько невероятных событий, что неделя кажется гигантским сроком20.
Конечно, он уже знает о случившемся в Петрограде и Москве перевороте и приходе к власти большевиков и сообщает, чем эти события сопровождались в его городе:
Мы пережили пьяный погром, уничтоживший всю торговлю в Перми и поднявший стоимость жизни раза в полтора. В отпор солдатско-хулиганской вольницы организовалась добровольная городская охрана, <...> дежурящая по ночам; и мне приходится почти еженощно выстаивать на морозе с ружьем или револьвером в руке...21
От Петрограда оторваны совершенно, — пишет Андрей Александрович, — университетский совет начинает работать совершенно автономно, хотя и очень боязливо. Лекции идут плохо — студенты разбегаются из-за общей паники. Лаборатория моя еще не готова, да и времени до сих пор у меня было мало, т. к. пришлось быть сразу и Деканом и Секретарем Факультета.
И самая важная новость: «Вера Андреевна с наследником <...> благополучно перебралась из Куровского с последним по Каме пароходом...»22. В следующем письме от 5 декабря 1917 г. он добавляет, что они приехали в середине октября и что «у нас [дома. — Прим. авт.[ теперь людно. Куровское перестало существовать — разгромлено около 20 ноября»23.
17 Там же.
18 Алексей Алексеевич Заварзин (1886-1945) — биолог-гистолог, первый директор БиоНИИ Пермского университета, действ. член АН СССР (1943) и АМН СССР (1944). Основатель эволюционной гистологии.
19 АРАН. Ф. 277. Оп. 4. Д. 1246. Л. 26 об.—27 об.
20 АРАН. Ф. 277. Оп. 4. Д. 1246. Л. 28.
21 АРАН. Ф. 277. Оп. 4. Д. 1246. Л. 28-28 об.
22 Там же. 28 об.
23 АРАН. Ф. 277. Оп. 4. Д. 1246. Л. 29 об.
Рис. 1. Письмо А.А. Рихтера В.Л. Комарову от 5 декабря 1917 г. 24 Fig. 1. A.A. Richter's letter to V.L. Komarov, December 5, 1917.
Мы теперь знаем, как это произошло, благодаря свидетельству его двоюродной сестры Е.А. Гончаровой25, опубликовавшей в 1923 г. во Франции книжку «В России: увиденное и пережитое одной русской» о своих мытарствах в России весной 1917 — осенью1921 г. Она жила по соседству с Андреем Александровичем (примерно в 10 верстах) в своем имении в селе Покровском того же Перемышльского уезда. Приведём выдержку из этой книги (Gontcharova, 1923, p. 12-13, перевод с французского):
Мой кузен [из понятных соображений безопасности она его не называет. — Прим. авт.] <...> должен был покинуть свое имение вместе с семьей, будучи приглашен профессором в университет вдалеке от центра страны. Он оставил доверенного человека, которого знал с детства. Это имение издавна принадлежало его семье, переходя от отца к сыну. Его владельцы — доброжелательные, всегда приходили на помощь, давая взаймы деньги, дрова или строевой лес. Они были первыми, кто открыл школу в их селе и проявлял о ней массу забот и непрестанное внимание. В 1861 г., когда было отменено крепостное право, крестьянам была передана значительная часть пахотной земли и небольшой лес. В то же время, будучи высокопоставленными государственными чиновниками, они не упускали случая
24 АРАН. Ф. 277. Оп. 4. Д. 1246. Л. 29-29 об.
25 Елизавета Александровна Гончарова (урожд. Уманец, 1850-1924) — дочь Марии Александровны Рихтер (в замужестве Уманец), родной сестры Александра Александровича Рихтера, отца Андрея Александровича. Жена Александра Николаевича Гончарова, племянника И. С. Гончарова.
улучшить положение крестьян в России вообще. Они были либералы и даже с некоторым тяготением к идеям социализма [это относится к отцу кузена. — Прим. авт.].
В один из дней октября 1917 г. ко мне прибежал доверенный человек моего кузена, очень расстроенный — с криком и плачем он рассказал о большой беде в усадьбе. По его словам, крестьяне, забыв всякое уважение, ворвались в дом, разрушая все на своем пути. Окна и двери были разбиты так же, как и вся старинная мебель, оставшаяся еще от нашего деда. Там была большая библиотека в несколько тысяч томов на нескольких языках, мемуары, книги по истории, философии, художественная литература, собранные еще со времён первых поездок членов семьи в Европу. И вот вся эта замечательная библиотека была захвачена в мешках женщинами и детьми в деревню. Там были фамильные портреты — масло и пастель, все они исчезли26. Находившаяся в гостиной гипсовая посмертная маска его покойного отца была выброшена из окна и разбита — видимо, она вызывала страх у этих людей. Наверху в одной из комнат хранились ценная столовая посуда, лампы, старинная мебель, а также стеклянные сосуды, наполненные различными ягодами в водно-спиртовом растворе27. С началом войны государством была прекращена продажа спиртных напитков, и Россия стала трезвой страной, так что их было трудно найти. Крестьяне, видя перед собой жидкость, которую они так жаждали, бросились ее добывать, разбивая сосуды и подставляя под них ладони. Они быстро опьянели. Так они потеряли всякое представление о порядочности и разгромили дом, сорвав двери и унеся прочь все бронзовые детали и предметы. Пол был покрыт осколками стекла, экскрементами, обрывками бумаги. Затем были разграблены погреба, и крестьяне направились к оранжерее, где, как они знали, были сложены на зиму сто колод ульев, и они стали разбивать их, чтобы достать оставшийся в них мед, но не предвидели, что проснувшиеся пчелы набросятся на них и жестоко их атакуют. Крестьяне, желая от них избавиться, уничтожали пчел, топча их своей тяжелой обувью. Скоро их не осталось и ульи остались необитаемыми.
Крестьяне, учинившие весь этот разгром, делали все второпях, задыхаясь, — спешили, как если бы они боялись сурового возмездия. Некоторые из них вернулись в свои дома пораньше, сжавшись и сохраняя молчание. Другие привели понравившихся им лучших коров. Лошади были быстро отправлены в Калугу и далее в Москву. Все следы разграбленного имущества были потеряны. Мы больше о нем не слышали, и мои обращения к комиссару Перемышля с просьбой помочь найти некоторые взятые вещи, такие как фамильные портреты и библиотека, не дали результата.
26 В письме своей родственнице во Францию Элен Буа (Helene Bouis) Елизавета Александровна Гончарова перечислила важнейшие из них: «В имении моего деда Рихтера, в Калужской губернии, перешедшем моему кузену Андрею Рихтеру, в имении, которое было опустошено крестьянами в начале революции, было несколько старых портретов:
— Портрет маслом мадам Эйнбродт, матери.
— Портрет пастелью голландской супружеской пары, родителей или друзей Эйнбродтов, оставивших им наследство в Голландии.
— Портрет моего деда Александра Рихтера (пастель).
— Портрет господина Питера Эйнбродта.
— Портрет Наталии Рихтер Эйнбродт, в белом платье с венцом из роз на голове (пастель).
Все эти портреты исчезли без следа после события, пересказанного в моей книге: "В России", стр. 37-43».
27 Вера Андреевна занималась лечением лекарственными растениями, настойками из трав на спирту, и об этом местные крестьяне знали.
Елизавета Александровна, узнав от доверенного человека Рихтеров о начавшемся разгроме усадьбы, отправилась туда и отважно добивалась ответа на свои вопросы у местных крестьян-захватчиков. Один из комиссаров в солдатской одежде стал спрашивать у неё документы («Кто знает, а вдруг вы шпион»), а затем посоветовал убираться поскорее — «А то могут и сани с лошадью отобрать» (ОоШсИагсуа, 1923, р. 12-13). Ей пришлось под давлением этих людей уступить и покинуть Куровское, но она успела многое увидать и оценить масштабы содеянного. Нечто подобное ждало её спустя некоторое время и в собственной усадьбе в Покровском. Каким-то образом Е.А. Гончарова дала знать Андрею Александровичу о случившемся. В цитированном отрывке из её книги мы находим указание, что разгром усадьбы произошёл «в один из дней октября 1917». Известие об этом по условиям того времени могло прийти к А.А. Рихтеру с большим опозданием, и таким образом для него Куровское перестало существовать с момента его получения. Возможно, этим объясняется появление даты «около 20 ноября» в письме В.Л. Комарову от 5 декабря 1917 г.
Вернемся в Пермь. В наступившие трудные времена только что организованный университет, по словам Андрея Александровича, продолжал работать и развиваться «в тяжких условиях». Именно в эти дни было основано и начало работу Пермское отделение Общества естествоиспытателей, во главе него стал Андрей Александрович. Не хватало людей, и он просит В.Л. Комарова в письме от 5 декабря 1917 г.: «...нужно двое или трое биологов, коих в Перми нет»28. Подводя итоги своей деятельности в следующем декабрьском письме, он замечает:
Своими рабочими впечатлениями <...> я вполне доволен; за полугодие успел порядочно устать, особенно за последние недели <...>; занятия веду сам, помогают Шелоумова [А.М. — Прим. авт.] и Красовский [П.Н. — Прим. авт.] <...> К тому же приходится делать много неблагодарной организационной работы по факультету...29
Его интересует научная жизнь в столице (чувствуется оторванность от неё, и он спрашивает, «что говорили на собрании Русского Ботанического общества Костычев и Иванов», просит прислать новые журналы (например, «Журнал Русского ботанического общества», который редактировал В.Л. Комаров).
Их переписка всё более затрудняется и прерывается иногда на месяцы, приходится обращаться к оказиям и передавать вести с надёжными людьми. В следующем письме от 12 марта 1918 г. Андрей Александрович пытается передать другу своё оптимистическое восприятие происходящего:
<...> думаю, даже уверен, что все это преходяще; что и Вы, как и вся Россия, скоро встряхнетесь и снова весело, как всегда, приметесь за дело. Я остался оптимистом, как был; теперь, в положении настоящего санкюлота, это еще проще и естественнее, чем прежде30.
Ему некогда предаваться горестным размышлениям, он целиком погружён в повседневные дела и хлопоты.
28 АРАН. Ф. 277. Оп. 4. Д. 1246. Л. 29 об.
29 АРАН. Ф. 277. Оп. 4. Д. 1246. Л. 31.
30 АРАН. Ф. 277. Оп. 4. Д. 1246. Л. 32.
Работы через край; провожу, с своими золотыми сотрудницами, два курса через лабораторию (по анатомии растений), собираю — по возможности из ничего, лабораторию, — рассказывает Андрей Александрович, — занят проектами учреждения Сельско-Хозяйственного факультета <...>; приглашен к организации Педагогического института для подготовки учителей <...>. Кое-что стараюсь делать и в нашем обществе [Естествоиспытателей. — Прим. авт.], налаживаем Ботаническую станцию31. Как видите, верчусь в колесе. Устаю крепко — стар стал, но времени падать духом нет.
Как он пишет, «Вера Андреевна и Андрей чувствуют себя хорошо; первая много работает в Бактериологическом институте, второй вовсю обучается письму и счету»32. В своих письмах И.П. Бородину Андрей Александрович также рассказывал об успехах в налаживании работы и организации новых факультетов, о трудностях жизни и деятельности в университете33.
Среди профессуры университета в отношении к новой власти проявлялась масса разноречивых мнений, и в конце концов создались два «лагеря»: прогрессивно и демократически настроенных (А.А. Заварзин, Д.М. Федотов, А.А. Рихтер, А.А. Полканов, Ю.С. Залькинд, А.А. Фридман, Б.Л. Богаевский, М.В. Птуха, Г.Г. Вейхардт и др.), заявивших о своём признании Советской власти и необходимости вступить с нею в деловые отношения для того, чтобы развивать университет, и группа консервативно настроенных и старорежимно мыслящих их противников (приводить их имена здесь мы не будем). Любопытно, что современник и участник событий Ю.А. Орлов вспоминал прозвища этих групп, полученные друг от друга, как «жидо-немецкая партия» и «церковно-приходская партия» (Орлов, 1991, с. 2038). В какой-то мере они говорят об уровне и степени накалённости дискуссий между их сторонниками.
Какие это были тяжёлые условия, мы можем увидеть из очередного обращения Андрея Александровича по начальству в марте 1918 г.:
При отсутствии средств сообщения мне приходится весь учебный год совершать почти ежедневно пятиверстные переходы пешком туда и назад, что помимо траты времени не может не отражаться на успешности руководства, благодаря значительной усталости34.
Вскоре жилищный вопрос разрешился и ему была предоставлена достаточно поместительная квартира на Заимке, недалеко от университета. Однако уже через несколько месяцев, в июле и затем в октябре, эту квартиру потребовалось отстаивать от попыток уплотнения и реквизиции с помощью соответствующих «категорических, окончательных» документов. В последнем из них читаем:
Все профессора пользуются квартирами, состоящими из кабинета и спальни, а члены семьи по установленным нормам; квартира профессора Рихтера, как вполне отвечающая
31 Речь идет о создании Камской биологической станции в Нижней Курье близ Перми.
32 АРАН. Ф. 277. Оп. 4. Д. 1246. Л. 32-33.
33 СПбФ АРАН. Ф. 125. Оп. 1. Д. 333.
34 ГАПК. Ф. Р-180. Оп. 2. Д. 105. Л. 26-26 об.
указанным выше нормам, <...> ни уплотнению, ни реквизиции не подлежит и должна оставаться в полной неприкосновенности35.
Рис. 2. Здание Пермского университета на Заимке. Восточный подъезд. Общий вид. 1917 г. 36 Fig. 2. The Perm University building at Zaimka. East entrance. General view. 1917.
С началом нового семестра Андрей Александрович приступает к чтению курса общей ботаники для студентов физико-математического, медицинского и технического факультетов, стараясь преодолеть прежнее представление о ботанике, сложившееся благодаря неудачной постановке курса проф. А.Г. Генкелем. В своём новом письме от 26 апреля 1918 г. по новому стилю он отмечает:
Заканчиваем семестр, а с ним и весь учебный год — нормально. В первый раз в жизни не пропустил ни одной лекции: не пришлось хворать <...>. На будущий год — перспективы крупного расширения: придется читать уже 3 курса (анатомии растений, физиологии растений и общий курс <...>). Соответственно придется увеличить число ассистентов. Очень хотелось бы перетащить сюда Сабинина, с тем чтобы провести его в приват-доценты. Дела хватит, и очень. Намечаются уже и специалисты из студентов, и недурные. Одно огорчает: отчаянное состояние лаборатории, совершенно не оборудованной и не обеспеченной даже микроскопами. Вот не поможете ли? Хоть дюжину приличных микроскопов!37
35 Там же.
36 ГАПК.Ф. 61п. Д. 1030. [Электронный ресурс]. URL: http://www.archive.perm.ru/ exhibits/pgu/pgu.html (дата обращения 19.12.2019).
37 АРАН. Ф. 277. Оп. 4. Д. 1246. Л. 35-35 об.
Летние вакации Андрей Александрович, хоть и урывками, пытается использовать на краткие поездки по Пермской, Уфимской и Оренбургской губерниям с целью сбора ботанических материалов и выяснения «биолого-экологических соотношений».
В семье у Андрея Александровича, несмотря на тяготы жизни, «все благополучно. Вера Андреевна провела зиму лучше, чем когда-либо, без каких-либо показателей в сторону старого туберкулеза» — очевидно, сказываются преимущества пермского климата. Андрей «стал поперек себя толще», как не без юмора отмечал его отец38.
31 мая 1918 г. Андрей Александрович был избран деканом физико-математического факультета. При его активном участии в Пермском университете были созданы в 1918 г. сельскохозяйственный и лесной факультеты (Костицын, 2006). Для того чтобы «пробить» это новое дело, именно ему пришлось ехать в начале лета в Москву в Комиссариат народного просвещения с проектом организации сельскохозяйственного факультета. В отдел снабжения Пермского окружного совнаркома в связи с этой командировкой была направлена просьба руководства Пермского университета: выдать профессору Рихтеру удостоверение на право проезда в Москву, а также разрешение на получение «хлебного продовольствия 1 пуд и прочих съестных припасов 1 пуд, а всего 2 пуда для его личного пропитания как в дороге, так и в Москве в течение одного месяца»39. Негусто! Тем не менее в столице Андрей Александрович блестяще справился с поставленной задачей: им было получено решение центральной власти об открытии в Пермском университете сельскохозяйственного факультета с лесным отделением, а также фармацевтического отделения на физико-математическом факультете. Удалось «выбить» и бюджетные ассигнования на содержание университета в 1918 г. в размере полумиллиона рублей, а также миллионный кредит на строительные расходы.
Однако положение в университете становилось всё более трудным, в стране разворачивалась гражданская война. Об этом свидетельствует в своём дневнике Н.В. Устрялов, с осени зачисленный приват-доцентом на юридический факультет:
Университет средний. Неважная внешняя обстановка, перестраивающееся здание, холодновато, неуютно, студентов мало, пособий тоже. На первых лекциях для второго и третьего курсов у меня было человек 20-30. Что же дальше будет? <...> Как-то примитивно все, кустарно. После Московского университета все это особенно колет глаза <...> (Устрялов, 1991, с. 283-338).
Вот взгляд со стороны, причём пессимистический, на положение дел в новом университете.
Андрей Александрович становится одним из ведущих учёных — организаторов и руководителей университета, энергично и успешно занимается решением его острых проблем, участвует в реформе высшей школы в новой России в самые трудные времена её истории, в условиях вспыхнувшей гражданской войны, народных бедствий и экономической разрухи. В письме В.Л. Комарову от 31 июля 1918 г. он признаётся: «<...> я — в той небольшой кучке людей, которая стоит теперь во главе уни-
38 Там же. Л. 35 об.
39 Там же.
верситета, еще совсем молодого, не устоявшегося, и которая должна с особой остротой чувствовать всю тяжесть взятого на плечи обязательства»40. Заново раскрывается личность Андрея Александровича, выявляется её масштаб, а его знания и способности находят, наконец, должное применение. Накопленного до революции потенциала ему с избытком хватило на то, чтобы сделать в дальнейшем огромную научную карьеру (конечно, мы не сбрасываем со счёта его уникальную работоспособность и стремление к дальнейшему саморазвитию). В той сложной и подчас непонятной и невероятной обстановке гражданской войны он видел для себя единственный выход в работе на благо науки и образования — на том месте, где он оказался. В письме к своему учителю И.П. Бородину 17 ноября 1918 г. он писал: «Во всяком случае, будем работать до конца; теперь работа, прежде всего работа особенно нужна для России»41.
В эти годы в Пермском университете работало много талантливой научной молодёжи, из которой впоследствии выдвинулись такие известные учёные, как А.А. Заварзин, гистолог, академик, В.Н. Беклемишев, энтомолог, академик, Д.А. Сабинин, профессор и заведующий кафедрой физиологии растений Московского университета, А.А. Любищев, профессор, выдающийся биолог и мыслитель, Ю.А. Орлов, зоолог и палеонтолог, академик, профессор МГУ, А.А. Полканов, петрограф, академик, профессор Ленинградского университета, и другие. Со многими из них у Андрея Александровича установились довольно близкие знакомства и отношения. Впоследствии Юрий Александрович Орлов, вспоминая свои молодые годы, проведённые в Перми, с присущим ему чувством юмора рассказал об атмосфере отношений между сотрудниками в новом университете, о проявлении их натур в повседневности, в труде и на отдыхе:
Дело было в лаборатории физиологии растений А.А. Рихтера, которого Алексей Алексеевич [Заварзин. — Прим. авт.] очень ценил в то время за его размах в организационной работе и за настойчивость. Прыгали на одной ножке петушком. На этот раз Андрей Александрович Рихтер предварительно показывал «молодежи», именно А.А. Заварзину и такому же рослому А.А. Полканову, как надо прыгать. Получив инструкцию, Полканов и Заварзин принялись прыгать, разбили пару ярких электрических лампочек, висевших на блоках, а главное, А.А. Заварзин промахнулся и вместо удара по Полканову с разгону влетел в шкаф с ретортами и колбами (которые с таким трудом в это трудное время добыл где-то Рихтер). Это был в полном смысле слова «слон в посудной лавке». А.А. Рихтеру, который сам же вызвал их на это состязание, пришлось через силу улыбнуться <...> (Орлов, 1991, с. 26).
Трудно сейчас это себе представить, но так было, и люди, молодые и не очень, находили разные способы отдыхать.
В стране разрасталась гражданская война, всё большую силу набирал террор, направленный против «классовых врагов». Положение было напряжённое, к Перми приближался фронт. Вот характерная история того времени. 11 октября 1918 г. местная Губчека арестовала ректора Пермского университета проф. Н.В. Култашева
40 АРАН. Ф. 277. Оп. 4. Д. 1246. Л. 38.
41 СПбФ АРАН. Ф. 125. Оп. 1. Д. 333.
и ряд сотрудников правления. Для выяснения причин ареста в Губчека отправились декан историко-филологического факультета проф. Н.П. Оттокар и и. о. ректора А.А. Заварзин. Они послали свои визитные карточки председателю местной ЧК П. Малкову и в ответ были тут же арестованы и помещены в камеру (!), на их квартирах произведены обыски. Только через день, после допроса вечером их освободили, но ректор остался под арестом. На следующий день на заседании правления университета А.А. Заварзину и А.А. Рихтеру было поручено обратиться с просьбой об освобождении ректора к командующему 3-й армией Р.И. Берзину. Просьба была передана по телеграфу и на неё был получен приказ, вручённый Заварзину: «В Губчрезком. Немедленно освободить ректора Пермского государственного университета. Командующий 3-й армией Берзин» (Обухов, 2008, с. 153). Приказ этот был передан лично председателю Губчека, однако и это не подействовало. Лишь повторное обращение к командарму помогло, и ректора наконец выпустили из-под стражи. Тем не менее, не дожидаясь его освобождения, было проведено экстренное заседание Совета университета, на котором А.А. Заварзин предлагал обсудить и срочно принять меры: послать делегацию в Москву к наркому А.В. Луначарскому, а также сразу отправить ему телеграмму.
В 1918—1919 гг. власть на Урале переходила из рук в руки. Еще летом 1918 г. в письме к В.Л. Комарову Андрей Александрович как бы между делом замечает: «Впрочем, — в 50-100 верстах чехословаки. Спешно эвакуируется Пермь. Посмотрим, что будет. Но детище наше — Университет — защищать будем до крайности»42. В другом письме без даты, отправленном с оказией, вероятно, в начале зимы, он сообщает, что «жизнь делается тяжелой; продовольственный вопрос становится во всей своей остроте. Теснимые в квартирах, уплотнялись елико возможно; зимою замерзнем без дров». Пермь была взята Сибирской армией белых 23—24 декабря 1918 г., «через нашу голову перекатился фронт, отрезавший нас от Москвы, Петрограда и близких» (Орлов, 1991, с. 32). Однако жизнь продолжалась и университет продолжал работать.
19 февраля 1919 г. в Пермь приезжал Верховный правитель России адмирал А.В. Колчак. Для его встречи Совет университета делегировал и. о. ректора проф. А.А. Заварзина, проф. К.Д. Покровского и проректора проф. А.И. Сырцова. В зале благородного собрания был устроен большой приём, на котором присутствовали известные деятели губернии, в их числе ректор и профессора университета, было сказано много торжественных слов.
В марте 1919 г. А.В. Колчак прислал ректору университета приветственную телеграмму по случаю 100-летнего юбилея Петербургского университета, в которой писал:
<...> мне особенно приятно в этот исторический день приветствовать на территории освобожденной страны деятелей науки <...>. Твердо верю, что в дни тяжелых испытаний страны и гонений, объявленных большевизмом культуре и знанию, не замрет научная мысль <...> (Обухов, 2008, с. 280-281).
В марте Советом университета рассматривалось «Обращение к иностранным университетам по поводу переживаемого в России бедствия большевизма». Профессора университета взяли на себя «обязанность сказать университетам других
42 АРАН. Ф. 277. Оп. 4. Д. 1246. Л. 38 об.
стран и всему цивилизованному миру, что сделал большевизм с Россией и почему русские граждане стремятся к его ниспровержению» (Обухов, 2008, с. 281). В «Обращении» прямо заявлялось о плачевном положении страны, к которому привела большевистская власть, о невыносимых условиях жизни, произволе комбедов и чрезвычайных комиссий, голоде и массовых болезнях:
Культуру большевики понимают чрезвычайно своеобразно, отрицая необходимость бережного к ней отношения и не признавая культурной преемственности. От школы они требуют, чтобы она давала такие знания, которые немедленно повели бы к созданию коммунистически настроенных людей <...>. К науке, университетам отношение их тоже своеобразно <...>, уничтожая понятие научного ценза, чтобы открыть дорогу к преподаванию в высшей школе недоучившимся фантазерам, выдающим себя за ученых. Покровительствуя тенденциозному преподаванию, они ведут поход против тех отраслей университетского знания, которые, как право и история, считаются ими ненужными и даже вредными <...> (Обухов, 2008, с. 282-283).
В заключение было четко заявлено, что большевики «<...> это — захватившие власть самозванцы, действующие от имени народа, растлевающие его душу и губящие его богатства» (Обухов, 2008, с. 284).
Совет университета рассмотрел «Обращение» 28 марта 1919 г. В текст его был внесён ряд поправок и дополнений (в частности, проф. Л. А. Булаховского об институте заложничества), после чего прошло голосование. При первом голосовании голоса разделились: 13 было за принятие текста, 13 — против него при 2 воздержавшихся. После ряда заявлений при новом голосовании обращение поддержали 16 против 14. Голосовавшие против принятия «Обращения», среди которых были профессора В.Л. Богаевский, А.А. Рихтер, А.А. Заварзин, А.А. Фридман, В.К. Шмидт и др., заявили, что они голосовали против обращения «вне зависимости от его содержания, исключительно по принципиальным соображениям о недопустимости выступления Совета университета по политическому вопросу» (Обухов, 2008, с. 285).
Грохот пушек, отодвигавшийся от Перми всё далее и далее на запад, месяца через полтора стал возвращаться, как вспоминал очевидец (Орлов, 1991, с. 32). Однако лишь весной фронт снова вернулся в Пермь, и по приказу чехословацкого генерала Р. Гайды началась эвакуация всех учреждений города. Руководство и коллектив Пермского университета оказались в сложном положении, пришлось подчиниться приказу верховного правителя России об эвакуации в Сибирь — в Томск и Иркутск. Из-за спешки всё университетское имущество осталось на месте. Уже упакованные ящики не повезли, а всему университетскому личному составу было предписано двигаться пешком из Перми на восток... Через 30 км, на станции Ляды, 27 июня наконец людей посадили в поезд на открытые платформы и в теплушки и повезли через Екатеринбург и Тюмень. 1 июля 1919 г. в Пермь вошла Красная армия. Об этих днях мы узнаём из воспоминаний Н.В. Устрялова, служившего заведующим пресс-бюро при правительстве А.В. Колчака, а до этого — профессором Пермского университета (запись от 6-7 июля 1919 г.):
Был на заседании совета профессоров пермского университета в Министерстве народного просвещения. Приехали, несчастные, вчера из Перми, теперь совещались, куда отправ-
ляться дальше и как быть. Поезд их (теплушки) стоит в Куломзине, там семьи — жены, дети, старики — всего 280 человек. Присутствовали министр Преображенский и его товарищи. Решили, что завтра совет поедет в Томск, а дальше видно будет. Потом были в ресторане, беседовали <...> Вид у всех довольно измученный — загорелые, грязноватые, обросшие волосами. Ехали с 27 июня (Устрялов, 1991, с. 301).
Вместе со своими коллегами профессор А.А. Рихтер оказался в Томском университете, где продолжал работать и читать лекции по анатомии и физиологии растений. В ноябре 1919 г. он выступил на совместном заседании членов Общества естествоиспытателей с докладом о роли осмотического давления в проводимости сосудов растительных тканей. О жизни в Томске и своей работе он сообщал с оказией В.Л. Комарову в первом же своём письме (к сожалению, без даты), когда после освобождения Сибири установилась связь с центрами Советской России:
Вы знаете, вероятно, о нашей несчастной и, прибавлю, бессмысленной эвакуации из Перми, занесшей нас в Томск без всего: без лабораторий, без имущества, без книг. Томск встретил нас далеко не приветливо <...>. Но потом обошлось: в У-тете и Техн. И-туте людей мало, как и вообще здесь, и почти все наши сочлены оказались пристроенными к делу. Лично я даже перегружен43.
Одновременно в письме И.П. Бородину 31 января 1920 г. (на письме отметка о получении: 21 марта) Андрей Александрович сообщал, что:
<...> занятие Перми войсками Колчака разорвало возможность сношений с Петроградом. Прошло еще полгода, и обратная волна красных войск привела к эвакуации Перми, в которую мы, по требованию военных властей, попали вместе с другими учреждениями <...>. Эвакуация эта, крайне несчастливо проведенная, выбросила нас в Томск в виде почти полного университета — личным составом, но без лабораторного и другого имущества. У меня лично остались в Перми все книги, все начатые работы и коллекции44.
В Томском университете А.А. Рихтеру было поручено чтение основных курсов по анатомии и физиологии растений. При помощи своих пермских ассистентов Сабинина, Красовского и Шелоумовой ему удалось поставить и курс, и практические занятия, несмотря на то что «условия и обстановка очень плачевны». При этом прибывшие преподаватели Пермского университета постановили развернуть в Томске свой университет и продолжать обслуживать интересы своих студентов-пермяков, которых набралось до 300 человек. На новом месте Андрей Александрович нашёл возможность сотрудничества в естественно-историческом отделе Института исследования Сибири. 4 декабря 1919 г. его избрали в состав членов этого отдела представителем Пермского общества естествоиспытателей.
Из письма В.Л. Комарову мы узнаём о житье-бытье в Томске:
Мало по малу, день за днем, живем беженцами. Вера Андр. и Андрей мой пока благополучны. В.А. ведет все хозяйство, т. е. варит еду, печет хлеб, стирает и гладит белье; я
43 АРАН. Ф. 277. Оп. 4. Д. 1246. Л. 113.
44 СПбФ АРАН. Ф. 125. Оп. 1. Д. 333. Л. 7.
колю дрова, достаю провизию и, между прочим, за отъездом и.о. ректора Заварзина, ректорствую, что приносит мне весьма мало наслаждения. Все мысли теперь около одного: как бы вернуться в Пермь45.
После освобождения Томска Красной армией и поражения колчаковских войск в Сибири (и получения разрешения от советских властей в Москве) большинство преподавателей вернулось в Пермь, в свой университет — тем же путём, в теплушках, но в этот раз — холодной сибирской весной. Двигались целый месяц, ещё были свирепые утренние морозы... По прибытии 18 апреля 1920 г. А. А. Рихтера избрали деканом сельскохозяйственного и лесного факультетов. В своём письме И.П. Бородину от 13 июля он рассказывает и об этой новости, об учебных и других делах: после окончания годичного курса
<...> во время двухмесячного перерыва, мне приходится читать лекции на рабочем факультете, а главное, тратить много сил, времени и энергии на организационные работы <...> Всё это, и усталость, и связанное с ней плохое самочувствие, и дела, связывающие меня с Пермью, не позволяют мне съездить в Петроград, что мне давно и очень хотелось, и лишь оказией удается переслать письмо с сердечным и искренним приветом всем меня помнящим и лихом меня не поминающим46.
Его очень интересует текущая научная работа и возможные научные встречи на съездах и совещаниях: он спрашивает академика И.П. Бородина, не будет ли проводиться этим летом и осенью какого-либо съезда.
Недавно закончился в Саратове съезд генетиков и селекционеров, — писал он И.П. Бородину, — куда и я был командирован у[ниверси]тетом, но не смог этой командировкой воспользоваться. А очень жаль, т. к. по впечатлениям одного из наших ассистентов, побывавшего на съезде, он был очень удачен с научной стороны47.
Действительно, даже и теперь, на расстоянии огромного времени, остаётся сожалеть, что Андрею Александровичу тогда не удалось съездить на этот легендарный съезд, где выступил с знаменитым докладом о гомологических рядах культурных растений Н.И. Вавилов. Его интересовали новости, и он спрашивал, верно ли сообщение И.П. Бородина об избрании В.Л. Комарова академиком, состоялось оно или нет. До него дошли печальные вести о гибели Бородинской (имени И.П. Бородина) и Степной (Воронежской имени графини С.В. Паниной) станций, и он сетует о потере их ценных библиотек и инвентаря. Его переписка с В.Л. Комаровым возобновилась только в середине 1920 г. 20 августа он послал с нарочным письмо, в котором спрашивал: «Как живете? Слышал про Вас, что очень изменились. Да и все мы тоже. Но главное — удается ли работать, и работать по душе. Мне это удавалось до последнего года. А теперь как-то руки опускаются и страх находит». Из этого же письма мы узнаём, как нелегко живётся его семье: «Моя маленькая семья старается жить покрепче и потеснее, в куче. Андрей растет и становится буйнее. Вера Андреевна стала работать в у-тете, приняв
45 АРАН. Ф. 277. Оп. 4. Д. 1246. Л. 113, 113 об.
46 СПбФ АРАН. Ф. 125. Оп. 1. Д. 333. Л. 9-10.
47 СПбФ АРАН. Ф. 125. Оп. 1. Д. 333. Л. 11.
заведывание бактериологическим музеем48. Стараемся с ней крепко». И в то же время Андрей Александрович тянется к научной работе, мечтает о ней:
<...> в лабораторию приходят лица, желающие работать научно, да и сам себя чувствуешь еще не совсем покончившим с научной работой. А тут и читать приходится урывками. Невольно начинаешь мечтать о других возможностях, о сохранении сил для научной работы
<...>49
Но были еще и неотложные дела. По поручению правления университета Андрей Александрович в июле 1920 г. отправился в Омск, пытаясь выручить арестованных ЧК двух университетских сотрудников — геолога профессора П.И. Преображенского (это его упоминает в своих воспоминаниях Н.В. Устрялов в качестве министра правительства А.В. Колчака) и «специалиста по ведению университетского хозяйства» Николая Палечека50. В мае 1920 г. в Омске был проведён показательный судебный процесс над членами колчаковского правительства, среди которых оказались П.И. Преображенский и Н.О. Палечек. 30 мая 1920 г. первый был приговорен Чрезвычайным ревтрибуналом Сибири к тюремному заключению «до окончания гражданской войны» (оригинальная формулировка!), второй — более определённо — на 10 лет тюрьмы. Несколько человек было приговорено к высшей мере наказания. Не помогли многочисленные призывы и просьбы известных учёных, в том числе геологов, ректоров университетов об освобождении П.И. Преображенского (арестованного в Иркутске ещё в январе 1920 г.), даже телеграмма А.М. Горького В.И. Ленину «о смягчении участи Преображенского, крупного геолога, нужного стране». А.А. Рихтер при участии Б.К. Поленова добивался передачи осуждённого на принудительные работы в Омске геолога П.И. Преображенского в распоряжение университета «для работ в связи с организацией открытого геолого-разведочного отделения при физико-математическом факультете» 51. Правление университета ручалось перед Сибревкомом за то, что «никакими другими делами они (Преображенский и Палечек) заниматься не будут» (там же). Однако, как писал Андрей Александрович Комарову 27 октября 1920 г., вытащить из «Омской каталажки» «безнадежно сидящего» там Павла Ивановича Преображенского тогда не удалось (так же как и Н.О. Палечека). И он заботится о семье Преображенского, даёт приют его дочери Наталье и помогает ей в продолжении учёбы (впоследствии она станет женой работавшего в университете Ю.А. Орлова). Лишь осенью 1921 г. Преображенский был амнистирован (всё же гражданская война закончилась), его уже ждали в Пермском университете. 13 апреля 1922 г. он был приглашен на кафедру геологии, где с 1 сентября он стал выпол-
48 В. А. Рихтер поступила в качестве врача-бактериолога в Пермский бактериологический институт, где организовала музей штаммов живых бактериальных культур.
49 АРАН. Ф. 277. Оп. 4. Д. 1246. Л. 42-42 об.
50 Николай Осипович Палечек (1878-1937) — известный деятель в области народного просвещения, занимавший с 1915 г. пост вице-директора одного из департаментов министерства просвещения в царском правительстве, а затем и во Временном правительстве. Во многом содействовал открытию Пермского университета. После освобождения остался в России. Последние известия о нем относятся к 1933 г., когда он написал письмо жене Н.В. Мешкова с соболезнованиями по случаю его кончины. Дальнейшая судьба его нам неизвестна.
51 Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 2307. Оп. 2. Д. 170. Л. 15.
нять обязанности профессора52. Вернулся и Н.О. Палечек, вошедший в правление университета в качестве советника.
В это же время за помощью к Андрею Александровичу в Пермь приехала его родственница —двоюродная сестра Елизавета Александровна Гончарова, оказавшаяся с двумя своими внучатами после выселения из усадьбы в селе Покровском Калужской губернии без средств к существованию и, по словам Андрея Александровича, «жившая в Перемышле в ужасных условиях». Ему удалось помочь ей переправить детей к родителям во Францию, а затем и уехать самой.
С 20 декабря 1920 г. по первые числа января 1921 г. Андрей Александрович участвовал в работе съезда по профессионально-техническому образованию в Москве, а затем приехал в Петроград, на съезд по выборам новых членов Академии наук. Наконец-то он снова в Петрограде, у родной alma mater, но как все изменилось! О том, что ему удалось там побывать, мы узнаём из его письма И.П. Бородину от 14 января из Перми, в котором он поблагодарил за тёплый приём и отношение, которые он встретил в Петрограде. От лица пермских ботаников он выразил признательность за приглашение участвовать в организуемом И.П. Бородиным Ботаническом съезде.
Условия жизни и профессиональной деятельности тогда были настолько тяжелы, что их трудно представить в наши дни. Теперь это выглядит смешно, но есть свидетельство того, что «А.А. Рихтер, ректор университета, отправился в служебную командировку в Ленинград [тогда ещё Петроград. — Прим. авт.] с мешком гречневой крупы, которую ему выдали вместо зарплаты» (Василенко, 2004, с. 49). Ничего удивительного: в стране были страшный голод и разруха.
Рис. 3. А.А. Рихтер, ректор Пермского университета, в группе студентов53 Fig. 3. A.A. Richter, rector of Perm University, with a group of students
52 Впоследствии П.И. Преображенским были открыты огромный Камский соленосный бассейн и первое нефтяное месторождение будущего «Второго Баку» — Волго-Уральской нефтегазоносной провинции.
53 ГАПК. Ф. Р-180. Оп. 2. Д.
105.
Рис. 4. Профессора А.А. Рихтер (2-й ряд, в центре), П.И. Преображенский (3-й ряд, в центре), А.И. Луньяк (справа от П.И.) среди сотрудников Пермского
университета. 1923 г.54
Fig. 4. Professors A.A. Richter (2nd row center), P.I. Preobrazhensky (3rd row center), and A.I. Luniak (to the right of P.I.), with Perm University staff. 1923
13 сентября 1921 г. на заседании совета Пермского университета Андрей Александрович Рихтер был избран ректором университета.
<...> Со мной стряслось крупное несчастье, давно, впрочем, поджидавшее меня из-за угла... Дело в том, что на мне остановился выбор нашего Совета и в теперешний период развала, разрухи и всяческого угнетения меня возвели на ректорский пост. Но делать нечего, приходится подчиниться и на время забыть о своих работах, об интересах своей научной деятельности и попробовать направить университетскую работу, —
написал он через несколько дней В.Л. Комарову55. В эти же дни, 16 сентября, Андрей Александрович написал И.П. Бородину о перемене своих планов и невозможности приехать на Ботанический съезд из-за полной занятости новыми обязанностями ректора университета. При этом он просил отнестись с вниманием к его молодым сотрудникам, посылаемым на этот съезд — Д.А. Сабинину, П.Н. Красовскому, и двум ученицам, В.Н. Наугольных и В.Н. Котовой.
54 ГАПК. Ф. 61п. Д. 1036. [Электронный ресурс] URL: http://www.archive.perm.ru/ exhibits/pgu/pgu.html (Дата обращения 19.12.2019).
55 АРАН. Ф. 277. Оп. 4. Д. 1246. Л. 50.
Рис. 5. Профессора Пермского университета, 1-й ряд (слева направо): А.А. Заварзин,
А.И. Луньяк, А.А. Рихтер, П.В. Сюзев, А.Г. Генкель. 1922 г. (Заварзин, 1986, с. 189) Fig. 5. Perm University professors, first row (left to right): A.A. Zavarzin, A.I. Luniak, A.A. Richter, P.V. Suzev, A.H. Henckel. 1922 (Zavarzin, 1986, p. 189)
На ректорском посту он работал до 20 февраля 1923 г., затем продолжал ещё некоторое время (до 1 февраля 1924 г.) преподавать и вести научные исследования. В апреле — мае 1923 г. Андрей Александрович снова побывал в Петрограде, выступил там с научными сообщениями, принял участие в заседаниях Общества естествоиспытателей (он — президент пермского отделения этого общества), где участвовал в обсуждении докладов А.Н. Северцова «Анаморфоз и эволюция», П.П. Лазарева о Курской магнитной аномалии, получил от В.Л. Комарова из Главного ботанического сада РСФСР семенной и живой растительный материал (Костицын, 2006, с. 69).
По возвращении из этой поездки Андрей Александрович обратился с ходатайством в правление Пермского университета и декану педагогического факультета о предоставлении ему научной командировки на полгода в период с 31 декабря 1923 г. по 30 июня 1924 г. в тропический ботанический сад на о. Ява и в Северную Америку, так как его поездка в 1916 г. не состоялась. В своем заявлении он пишет:
Для осуществления задач прошу исходатайствовать восстановление реквизированной у меня суммы в 2000 рублей золотом, своевременно полученной мною от Академии наук и находившейся в%% бумагах в Пермском отделении Государственного банка, а также дополнительного ассигнования в 1000 рублей золотом, в виду современного вздорожания (Костицын, 1991, с. 25-26).
Какой идеализм! Так мог поступить Дон-Кихот, но, как бы то ни было, настало время других, более практичных деятелей, и ему фатально не везёт.
Изменилась обстановка в университете — он всё более, как тогда говорили, пролетаризируется и коммунизируется, высокая духовность и творческая атмосфера первых лет исчезают. Андрей Александрович не учитывает этого в полной мере, но, видимо, стремится выбраться из начинающей ему досаждать среды. Но сначала
возникает «дело», по существу оскорбительное своими издевательскими придирками и надуманными обвинениями. Нужно напомнить, что до этого были отпущены из университета и отправлены в научные заграничные командировки предшественники А.А. Рихтера на посту ректора — проф. А.С. Безикович (в 1920 г.) и проф. Н.П. Оттокар (в 1921 г.), не вернувшиеся из-за границы (первый позднее вернулся, но в Петроград, где преподавал в университете). Правление университета постановило: «вопрос о командировке отложить до получения заключения предметной комиссии и отзыва факультета»56. После заседания биологической предметной комиссии 27 июня 1923 г. проф. А.А. Рихтер подал заявление ректору университета проф. В.К. Шмидту, деканам медицинского, сельскохозяйственного и педагогического факультетов и председателю биологической предметной комиссии, в котором, в частности, писал:
В заседании биологической предметной (комиссии) педфака 27 сего июня мне было брошено обвинение в эксплуатации в собственных интересах преподавательского труда. Ни властью председателя комиссии, ни вмешательством председателя отделения, ни вотумом собрания я не был защищен от этой явной клеветы. Ввиду этого, не считая себя обеспеченным от подобных, оскорбляющих мое достоинство, как профессора, неоднократно удостоенного чести выбора на должности декана и ректора и несущего почетное звание президента О-ва Е-телей, выходок членов комиссии, считаю долгом довести до сведения Вашего, что не считаю впредь возможным принимать участие в работах означенной комиссии. Ввиду же того, что в заседаниях комиссии, не опротестовывая нанесенного мне оскорбления, оживленно участвовали представители студенчества, не считаю для себя уместным руководить коллегиями, в коих принимают участие товарищи студенты, и поэтому слагаю с себя обязанности председателя предметных комиссий по растениеводству агрофака и ботаники, зоологии и минералогии медфака (Костицын, 1991, с. 26).
Можно представить, что творилось в душе Андрея Александровича. Внешне сдержанный и невозмутимый, обаятельный в обращении, он в спорах, переходящих в конфликты, проявлял свой холерический темперамент и раздражительность. Он был оскорблен и не мог простить нанесенного ему оскорбления. Конфликт, по существу, остался неулаженным. Но ещё до исхода кризиса Андрей Александрович начал искать выход из этой неприятной ситуации, видя его в переезде на новое место работы. Но дело здесь было не только в случившемся: «главный стимул — не материальный; я здесь, в Перми, и обставлен, и оплачен вполне достаточно. Но нарастает неудовлетворенность в работе, далекой от жизни и практики»57. Узнав об открывшемся конкурсе на место директора Никитского ботанического сада в Крыму, он подумывал выставить свою кандидатуру и наводил справки, советовался с В.Л. Комаровым (письмо от 13 июня 1923 г.). Тогда же, в июне Андрей Александрович зондировал почву для своего перехода в Саратовский университет у проф. В.Р. Заленского, но тот не успел ответить: письмо Рихтера было найдено в его бумагах после внезапной смерти Заленского 4 июля 1923 г. Но дело двинулось: в августе он получил письма от профессоров Саратовского университета Д.Э. Янишевского и Г.К. Мейстера с приглашением подать заявление, что он и сделал. 10 сентября 1923 г. он получил командировку от Пермского университета в Москву на открывшуюся пер-
56 ГАПК. Ф. Р-180. Оп. 2. Д. 105. Л. 26-26 об.
57 АРАН. Ф. 277. Оп. 4. Д. 1246. Л. 53.
вую Сельскохозяйственную выставку, куда повёз группу студентов. Там Андрей Александрович встретился с Г.К. Мейстером и Н.М. Тулайковым, «соблазнявшими меня, — как он писал В.Л. Комарову, — Юго-Востоком». И он принимает решение, может быть, несколько авантюрное: «<...> куда ни шло — сел на поезд и в Саратове! Прием — исключительный: солнце, блеск, тепло, арбузы, яблоки...»58. У него разом поднялось настроение, настолько здесь все было по-другому. «Зовут на Опытную станцию, зовут в У(ниверси)тет, зовут в СХ. И(нсти)тут, — пишет он дальше, — очень им был ко двору покойный В.Р. Заленский и они хотят непременно физиолога...». И принято решение: «Понравилось — выберут — перееду»59. Ещё с конца 1923 г. он пытался перейти на должность профессора, открывшуюся в Саратовском университете на кафедре физиологии растений, но московский Главпрофобр затянул дело на несколько месяцев требованиями различных подтверждений и справок. С 1 февраля 1924 г. он получил командировку на три месяца в Саратовский университет для научной и преподавательской работы (без сохранения содержания). Методическая комиссия по педагогическому образованию при Главпрофобре 11 марта 1924 г. наконец постановила: «Не возражать против перевода проф. Рихтера из Пермского университета в Саратов» (Костицын, 1991). Так закончился труднейший период жизни и работы (7 лет!) в Перми, расставаться с которой «было и больно, и трудно»60. В Перми его отъезд не остался незамеченным и ему даже были устроены проводы: «Неожиданно для меня студенты, совместно с организациями (Губисполкомом и Губкомом) устроили мне теплые проводы с адресами, речами, подарками. Самое ценное в этих проводах была неподдельная искренность» (из письма от 10.II.1924).
Вместо заключения
Так была прожита целая эпоха — от первых раскатов надвигающейся революционной грозы, сквозь бури и тревоги гражданской войны, к установлению нового порядка на развалинах прошлого. Наш герой лишился всего — своего положения и имущества, был разорён и, по собственному признанию, доведён «до состояния настоящего санкюлота» (с французского — «бесштанника»), его родственные и дружеские связи были на грани полного разрыва. Но он остался оптимистом и, несмотря на поражения и невзгоды, продолжал призывать: «...будем работать до конца; теперь работа, прежде всего работа особенно нужна для России...». Это стало для него главным смыслом деятельности и содержанием жизни. Андрей Александрович продолжал верить в непреходящую ценность науки и научного знания, придавая особое значение университетам как центрам их развития в России. Несколько лет спустя он сердечно поздравил Пермский университет с 10-летним юбилеем и выразил уверенность, что «возникший на основе просвещенной частной инициативы, организованный идейной группой преподавателей, выросший на почве дружной товарищеской работы всех членов Университетской семьи, Пермский Университет всегда останется дорогим и близким для всех, принимавших участие в его жизни» (Костицын, 2006, с. 73).
58 АРАН. Ф. 277. Оп. 4. Д. 1246. Л. 60, 60 об.
59 Там же. Л. 60 об.
60 АРАН. Ф. 277. Оп. 4. Д. 1246. Л. 61.
Казалось, в новой России, после потрясений гражданской войны, наступала эра возрождения творческих сил и строительства нового общества, появлялись новые перспективы для занятий наукой и преподавания в университете (университеты и школы в стране устояли). Необходимо было искать новое место приложения своих сил и способностей, лишь так можно было сохранить себя и свой интерес к науке и преподаванию. В одном Андрею Александровичу повезло — вместе с ним была преданная жена и замечательный маленький сын. Ради них он продолжал трудиться и бороться, надеясь на лучшее будущее. Политически он стремился поначалу занимать нейтральную позицию и, оказываясь между лагерями противоборствующих сил, не поддерживал их активно и безусловно. Вспомним его отрицательную позицию при голосовании 28 марта 1919 г. на учёном совете Пермского университета «Обращения к иностранным университетам по поводу переживаемого в России бедствия большевизма». Фактически он стоял на позиции признания Советской власти, стал опытнее в практическом смысле, осторожнее в отношениях с людьми, особенно с теми, кто пришёл к власти, внутренне замкнулся и видимо разочаровался в пользе общественной деятельности. Пройдя через головокружительные повороты событий, он стал скорее аполитичным наблюдателем, чем активным участником последующих потрясений. Но можно ли было оставаться и далее в стороне? Ему ещё предстояло решить эту проблему в недалёком будущем.
Проблема смены места работы разрешилась просто — он встретился с саратовскими знакомыми, сотрудниками местного университета, уже его приметившими и позвавшими к себе в университет. Эта встреча кажется случайностью, но она дала возможность нового старта, который вывел нашего героя на единственно верный путь служения науке.
Настоящая публикация посвящается светлой памяти главного редактора журнала Эдуарда Израилевича Колчинского, помогавшего нам советами, замечаниями и просто добрым вниманием.
Выражаем признательность рецензентам за ценные замечания. Благодарим сотрудников АРАН, оцифровавших фонд президента Академии наук СССР В.Л. Комарова, и в том числе письма к нему его друга и нашего деда и прадеда.
Литература
Василенко Ж.Г. Она признавала верховенство растений над всем живым в природе // Природа. 2004. № 2. С. 93-96.
Воронцова Е.В., Рыбкина Н.П. История советской науки в современном музейном пространстве: академик В.Л. Комаров // Социология науки и технологий. 2016. Т. 7. № 1. С. 6373.
Заварзин А.А. Труды по теории параллелизма и эволюционной динамике тканей (К 100-летию со дня рождения). Л.: Наука, 1986. 194 с.
Костицын В.И. Ректоры Пермского университета 1916-1991. Пермь: Пермск. гос. ун-т, 1991. 100 с.
Костицын В.И. Ректоры Пермского университета 1916-2006. Изд. 2-е. Пермь: Пермский ун-т, 2006. 352 с.
Максимов Н.А. «Тюремная автобиография». Ч. II (Публикация, предисловие и комментарии О.В. Максимовой) // Историко-биологические исследования. 2017. Т. 9. № 1. С. 68-104.
Манойленко К.В. Иван Парфеньевич Бородин. М.: Наука, 2005. 272 с.
Обухов Л.А. (сост.) Гражданская война в Прикамье: май 1918 — январь 1920 гг. Сборник документов. Пермь: Стиль-МГ, 2008. 504 с.
Орлов Ю.А. Невозвратимое прошлое // Пермский университет в воспоминаниях современников. Вып. I. / Сост. А.С. Стабровский. Пермь: Изд-во Томского гос. ун-та. Пермское отд-ние, 1991. С. 20-38.
Рихтер Я.А., Глебов М.П., Рихтер Т.Я. Дорога в будущее: К истории кружка Маленьких ботаников // Историко-биологические исследования. Т. 10. № 4. С. 7-38.
Савина Г.А. Опыт социальной истории в лицах: В.Л. Комаров — президент АН СССР // На переломе. Вып. 3. СПб.: Нестор-История, 2005. С. 165-205. (Нестор. № 9).
Устрялов Н.В. Белый Омск (дневник колчаковца) // Русское прошлое. Историко-документальный альманах. 1991. № 2. С. 283-338.
Gontcharova E. En Russie. Choses vues et vécues par une Russe. Printemps I917-Automne 1921). Nancy, 1923. 46 p.
"Now Work, First of All, Work is Especially
Needed for Russia..." (A.A. Richter at Perm University in 1917-1923)
YakovA. Richter1, Tatiana Ya. Richter2
1 Saratov State University, Saratov, Russia, erratol9@gmail.com 2 Independent researcher, Philadelphia, USA
The article is based on the correspondence between A.A. Richter and academicians V.L. Komarov and I.P. Borodin during the 1917—1923. The letters, mostly from A.A. Richter, are held in the funds of V.L. Komarov, president of the Russian Academy of Sciences (Central Archive, Russian Academy of Sciences, Moscow), and I.P. Borodin (Archive of the Russian Academy of Sciences, St. Petersburg branch). It being valuable biographical and historical evidence, these materials have not been studied yet and are unknown to research community. A.A. Richter did not leave notes and memoirs, hence his letters are even more important as the only documentary source of information. It supplements and explains the known facts of his biography, and also provides new details and insights. A.A. Richter's activity as a botanist and plant physiologist of the St. Petersburg school was closely related to the founding and formation of a new university in Perm. It remains all but forgotten for his Perm tenure fell on the years of Russian revolution and civil war. This had been a challenging time. A.A. Richter, professor and Head of the Plant Physiology Department, had to recruit staff, organize teaching process, build research and training laboratories. His successful work and commitment were appreciated by his colleagues who repeatedly elected him head of departments and rector of the University (1921). Yet again he proved his organizational skills by building new educational facilities and scientific departments at Perm University. In many ways, it was a defining time for the scientist, who believed in the future of Russia and pursued science despite adversities and hardships.
Keywords: Perm University, V.L. Komarov, I.P. Borodin, A.A. Richter, civil war, letters.
References
Gontcharova E. (1923). En Russie. Choses vues et vécues par une Russe. Printemps I917—Automne 1921, Nancy.
Kostitsyn V.I. (1991). Rektory Permskogo universiteta 1916—1991 [The Rectors of Perm University 1916—1991], Perm: Permskiî universitet.
Kostitsyn V.I. (2006). Rektory Permskogo universiteta 1916—2006 [The Rectors of Perm University 1916—2006], Perm: Permskiî universitet.
Maksimov N.A. (2017). "Tyuremnaia avtobiografiia". Chast' II (Publikaciya, predislovie i kommentarii O.V. Maksimovoi) ["Prison autobiography". Part II (Publication, introduction and comments by O.V. Maksimova)], Istoriko-biologicheskie issledovaniya, 9(1), 68—104.
Manoilenko K.V. (2005). Ivan Parfen'evich Borodin [Ivan Parfenievich Borodin], Moscow: Nauka.
Obukhov L.F. (ed.) (2008). Grazhdanskaia voina v Prikam'e: mai 1918 — ianvar' 1920gg. [Civil war in Prikamye: May 1918 — January 1920], Perm: izdatel'stvo Stil'-MG.
Orlov Iu.A. (1991). Nevozvratimoe proshloe [The irrevocable past]. In A.S. Stabrovskii (ed.), Permskiî universitet v vospominaniiakh sovremennikov, Iss.1. [Perm University in the memoirs of contemporaries] (pp. 20-38). Perm: Izdatel'stvo Tomskogo universiteta.
Richter Ya.A., Glebov M.P., Richter T.Ya. (2018). "Doroga v budushchee: K istorii kruzhka Malen'kikh botanikov" [The Road to the Future: the History of "The Little Botanists" Society], Istoriko-biologicheskie issledovaniia 10(4), 7-38.
Savina G.A. (2005). Opyt sotsial'noî istorii v litsakh: V.L. Komarov — prezident AN SSSR [An essay on social history of persons: V.L. Komarov — President of the USSR Academy of Sciences], Na perelome, 3, 166-205. (Nestor, 9).
Ustrialov N.V. (1991). Belyî Omsk (dnevnik kolchakovtsa) [White Omsk (Kolchak's officer diary)], Russkoeproshloe. Istoriko-dokumental'nyi al'manakh, 2, 283-338.
Vasilenko Zh.G. (2004). Ona priznavala verkhovenstvo rastenil nad vsem zhivym v prirode [She acknowledged the supremacy of plants over all living entities in nature], Priroda, 2, 93-96.
Zavarzin A.A. (1986). Trudypo teoriiparallelizma i évoliutsionnoi dinamike tkanei (K 100-letiiu so dnia rozhdeniia) [Proceedings on the theory of parallelism and evolutionary dynamics of tissues (To the 100th birth anniversary)], Leningrad: Nauka.
