Теоретические основания промышленной политики для эмерджентной экономики Текст научной статьи по специальности «Экономика и бизнес»

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ПРОМЫШЛЕННОЙ ПОЛИТИКИ ДЛЯ ЭМЕРДЖЕНТНОЙ ЭКОНОМИКИ

ВИШНЕВСКИЙ В.П.,

доктор экономических наук, профессор, член-корреспондент НАН Украины, Институт экономики промышленности НАН Украины,

г. Донецк (Украина), e-mail: [email protected];

ДЕМЕНТЬЕВ В.В.,

доктор экономических наук, профессор, Донецкий национальный технический университет,

г. Донецк (Украина), e-mail: [email protected]

Рассмотрены теоретические основания промышленной политики с позиций неоклассической, институциональной и эволюционной экономической теории.

Обоснована целесообразность перехода в Украине к матричной политике европейского типа, которая сочетает как вертикальные, ориентированные на селективную поддержку отраслей, так и горизонтальные, ориентированные на инновации, действия, направленные вместо устранения провалов рынков на устранение провалов правил и провалов приспособленности.

Ключевые слова: промышленная политика; институциональная экономическая теория; эволюционная экономическая теория; провалы рынка; инновации.

The paper studies the theoretical bases of an industrial policy from positions of the neoclassical, institutional and evolutionary economic theory.

It is proved the expediency of transition in Ukraine to the European-type matrix policy which combines both vertical actions focused on selective support of sectors, and the horizontal actions focused on innovations and directed instead of elimination of the markets failures on elimination of rules failures and fitness failures.

Keywords: industrial policy, institutional economics, evolutionary economics, market failures, innovations.

Коды классификатора JEL: B13, B15, B25, L52, O25.

Почему промышленная политика?

В бывшем СССР было несколько специализированых промышленных регионов. Один из них — Украинская ССР, где работало большое число угольных, энергетических, металлургических, химических, машиностроительных и др. предприятий, в том числе в оборонном комплексе. Спустя двадцать лет, многие тенденции развития и проблемы, с которыми сталкивается промышленность Украины, остаются характерными и для других бывших союзных республик (см. рис. 1).

На момент распада СССР и образования Украины как независимого государства индустриальный сектор занимал лидирующие позиции в ее экономике. В промышленности было занято

© В.П. Вишневский, В.В. Дементьев, 2012

TERRA ECONOMICUS ^ 2012 ^ Том 10 № 1

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2012 ^ Том 10 № 1

7,8 млн чел. — больше, чем в каком-либо ином виде деятельности. В 1991 г. выпуск продукции государственными промышленными предприятиями, расположенными на территории Украины, составил более 50% общего выпуска товаров и услуг по отраслям ее экономики и более 40% валовой добавленной стоимости.

В то время украинская промышленность была частью единого народнохозяйственного комплекса СССР, который развивался на плановой основе. В связи с тем, что после распада СССР в РФ и Украине был взят курс на переход от плановой экономики к рыночной, промышленность была вынуждена пройти через полосу институциональных и хозяйственных трансформаций, главными элементами которых стали приватизация государственной собственности, либерализация цен на товары и услуги и ликвидация государственной монополии на внешнюю торговлю.

Ожидаемым результатом таких преобразований было приведение объемов и структуры промышленного производства в соответствие с платежеспособным спросом на внутреннем и внешних рынках, реструктуризация и модернизация производственного аппарата, обновление технологий производства продукции, повышение производительности труда и снижение техногенной нагрузки на окружающую среду. Естественно было ожидать, что в связи с масштабными реформами размеры промышленного сектора экономики сократятся, но зато со временем он станет более эффективным и конкурентоспособным, лучше отвечающим новым требованиям к экономической безопасности государства.

Рис. 1. Динамика показателей промышленности РФ и Украины

С целью поддержания и стимулирования развития отрасли в сложных условиях рыночных трансформаций украинское государство осуществило ряд мер в сфере промышленной политики. Были разработаны и приняты Концепции промышленной политики (1996 и 2003 гг.), Государственная программа развития промышленности на 2003-2011 гг. Кроме того, регулирование развития украинской промышленности (иногда противоречивое) осуществлялось методами налоговобюджетной и денежно-кредитной политики1.

В конечном счете за прошедшие 20 лет рыночная адаптация действительно произошла и теперь промышленность Украины, представленная в основном предприятиями негосударственных форм собственности, выпускает такую продукцию, которая пользуется спросом на внешних и внутреннем рынках.

1 Можно, например, назвать: льготный режим налогообложения для предприятий горно-металлургического комплекса, введенный на период 1999-2002 гг. Законом Украины от 14.07.1999 г. № 934-Х1У; особый режим хозяйствования, установленный Законом Украины «О специальных экономических зонах и специальном режиме инвестиционной деятельности в Донецкой области» от 24.12.1998 г. № 356-Х1У, который гарантировал субъектам хозяйствования налоговые и таможенные льготы при условии реализации в приоритетных для региона видах экономической деятельности инвестиционных проектов на сумму свыше 1 млн долл. США; ревальвацию гривны в 2005 г., когда ее официальный курс был приближен к межбанковскому, что оказало сильное влияние на конкурентоспособность промышленных предприятий-экспортеров, и др.

Однако, во-первых, процессы преобразований по форме больше напоминали стихийный обвал (особенно в первой половине 90-х гг.), чем целенаправленное обучение и постепенное приспособление к изменяющимся условиям внешней среды, а поэтому сопровождались большими социальными издержками: достаточно отметить, что численность занятых в промышленности сократилась с 7,8 млн чел. в 1991 г. до 3,5 млн чел. в 2009 г., т.е. больше чем в два раза.

Во-вторых, массовой реструктуризации и модернизации производственного аппарата, обновления технологий производства продукции не состоялось. Рыночная адаптация происходила, главным образом, не путем создания новых высокотехнологичных производств, а путем вымирания отдельных предприятий и даже целых отраслей (легкая промышленность), спрос на продукцию которых отсутствовал или она оказалась неконкурентоспособной2.

Что же касается тех предприятий и отраслей, которые сумели выжить (в добывающей промышленности, черной металлургии, электроэнергетике, газовой промышленности, химии и нефтехимии, машиностроении), то многие из них все еще используют доставшуюся по наследству от бывшего СССР технику и технологию, которые определяют уровень производительности труда и техногенной нагрузки на окружающую среду3.

В-третьих, с позиций экономической составляющей национальной безопасности результаты рыночной адаптации украинской промышленности к новым условиям хозяйствования также нельзя признать удовлетворительными. Она оказалась уязвимой к экономическим шокам, не способной сохранять траекторию устойчивого функционирования в быстро меняющейся внешней среде. Особенно наглядно это проявилось во время мирового финансово-экономического кризиса в 2009 г., когда объемы промышленного производства обвалились больше чем на 20%, что поставило Украину на грань дефолта [1].

Таким образом, в целом неудовлетворительные результаты развития украинской промышленности за рассмотренный двадцатилетний период свидетельствуют о том, что требуются серьезные изменения в сфере промышленной политики: ее нужно или существенно перестраивать, или по причине неэффективности от нее следует отказаться вообще.

Но прежде чем ставить вопрос в такой практической плоскости, целесообразно обратиться к теоретическому аспекту проблемы, еще раз рассмотреть аргументы «за» и «против» промышленной политики в свете радикально изменившихся условий хозяйствования как внутри страны, так и за ее пределами4. Для этого последовательно будут рассмотрены положения неоклассической, институциональной и эволюционной экономических теорий. А начнем исследование с установления границ предметной области исследования — определения понятия «промышленная политика».

Что такое промышленная политика?

Судя по названию, промышленная политика — это некоторые действия правительства (центрального и/или местного) в сфере промышленности. То есть это определенный вид экономической политики, наряду с такими ее широко признанными видами, как стабилизационная, финансовая, торговая и др. Однако, в отличие от упомянутых выше видов, которые имеют характер общеэкономических, промышленная политика «... в строгом смысле, является отраслевой (sectoral) политикой; она предназначена для продвижения отраслей, где вмешательство должно иметь место

2 Вот как характеризовал результаты рыночных реформ в РФ, где тенденции трансформаций промышленности, судя по динамике объемов производства, были примерно такими же, как и в Украине, бывший вице-премьер РФ, вице-президент холдинга «Русский алюминий» А. Лившиц: «Мы даже не отдаем себе отчета, что живем в социалистической стране. Олигархи зарабатывают деньги на социалистических заводах — они еще пока сами ничего не построили. Свой товар возят по социалистическим рельсам, а ток — по социалистическим линиям электропередач. Ремонтируют? Да, но не строят. Это все досталось от той страны, которой нет уже пятнадцать лет. А какого-то ввода мощностей мы не видим» [5].

3 Например, в производстве украинских черных металлов, занимающих наибольший удельный вес во внешней торговле товарами (около 30% общего объема экспорта в 2010 г.), устаревший мартеновский способ производства стали в 20002008 гг. все еще составлял более 40%, тогда как в среднем в мире его доля не превышала 5%. И только в кризисном 2009 г. доля мартеновской стали сократилась в Украине до 26% (в РФ — до 10%, в среднем в мире — до 1,3%) [67. С. 35].

4 Промышленная политика стоит на повестке дня и в более благополучных странах, чем РФ и Украина. Проблемам промышленной политики посвящены специальные сообщения Комиссии Европейских сообществ (2002, 2004 и 2005 гг.) [39; 28; 38], где отмечено, что она играет ключевую роль в деле достижения целей формирования конкурентоспособной и динамичной наукоемкой экономики расширенной Европы [39, С. 7]. Интерес к этому виду политики усилился в связи с мировым финансово-экономическим кризисом. В 2009 г. был организован круглый стол, посвященный проблемам промышленной политики, в рамках глобального форума ОЭСР по конкуренции [62]. В 2010 г. дискуссия о ее перспективах прошла на страницах влиятельного англоязычного еженедельника «The Economist» [40].

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2012 ^ Том 10 № 1

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2012 ^ Том 10 № 1

по причинам национальной независимости, технологической автономии, провалов частной инициативы, упадка традиционных видов деятельности, географического или политического баланса» [22, Р. 85].

В том, что промышленная политика имеет отраслевой (секторальный) характер, согласны и многие другие специалисты [55; 27; 18; 66; 65]. Как, например, отмечено в [55, Р. 2] «... промышленная политика — это, в основном, любой тип избирательного вмешательства или политики правительства, направленный на изменение отраслевой структуры производства в направлении отраслей, которые, как ожидается, предлагают лучшие перспективы экономического роста, чем при отсутствии такого вмешательства, т.е. в условиях рыночного равновесия».

Изменение отраслевой структуры производства — это элемент структурной трансформации (реструктуризации) экономики в целом. Поэтому можно определить так: что промышленная политика — это «... многообразие государственных мер, предназначенных для управления и контроля за процессами структурной трансформации экономики» [18, Р. 3]. При этом акцент именно на промышленности делается потому, что «. процесс индустриализации важен для преобразования экономики в целом, и можно воздействовать на этот процесс так, чтобы управлять всем механизмом структурных изменений» [18, Р. 3].

С несколько иных позиций выступает Д. Родрик, считающий, что «... нет никаких доказательств, что те типы провалов рынка, которые призывают к промышленной политике, имеют место, преимущественно, в промышленности (industry)» [59, Р. 2]. Поэтому, за неимением более подходящего, он обозначает термином «промышленная политика» все действия по экономической реструктуризации в пользу более динамических видов деятельности вообще, «... независимо от того, относятся ли они к промышленности или производству непосредственно» [59, Р. 2] и приводит примеры такой политики, в том числе, из сферы услуг и сельского хозяйства.

Однако такая расширенная трактовка уводит в сторону от традиционного понимания промышленной политики, что затрудняет исследование этого явления в историческом аспекте. Поэтому Дж. Формен-Пек, который выполнил ретроспективный анализ европейской промышленной политики в ХХ в., относит к ее сфере только производящие (manufacturing industries) и инфраструктурные отрасли (infrastructure industries). И хотя он считает, что термин «industry» в принципе может быть распространен на любой источник занятости — будь то горное дело, сельское хозяйство или сфера услуг (исходя из того, что классификация рабочих мест является относительно произвольной), — но «... политики правительств в отношении к сельскому хозяйству и услугам в целом отличались от политик в отношении к промышленности, определенной более строго, а поэтому поле исследования должно быть ограничено так, чтобы с ним можно было управляться» [27, Р. 38].

Обращение к историческим аспектам проблемы позволяет выявить определенный сдвиг в ее исследовательской парадигме. Если до 80-х гг. ХХ в. промышленную политику обычно понимали как действия по непосредственному вмешательству государства в экономику и директивному контролю правительства за производственным аппаратом, то «... в настоящее время этот термин, наоборот, обозначает разнообразие политик, которые осуществляются различными институциональными субъектами в целях стимулирования создания фирм, в пользу их концентрации, содействия инновациям и конкурентоспособному развитию в контексте открытой экономики. Поэтому новая промышленная политика — это главным образом политика промышленного развития, в рамках которой отрасль неявно рассматривается как организация, а также стратегического управления человеческими компетенциями и техническими возможностями» [42, Р. 15].

В современной терминологии традиционный секторальный тип промышленной политики, оказывающий влияние на относительное значение отдельных отраслей и предприятий, получил название «вертикальная политика», а новый функциональный — «горизонтальная политика» [27, Р. 38]. К последней относятся общие для большого числа отраслей и предприятий действия в сфере нормативно-правового обеспечения хозяйственной деятельности, защиты прав собственности, устранения административных барьеров, содействия инновациям и др. [71, Р. 11]5. На горизонтальный тип промышленной политики делает упор Европейская Комиссия — высший орган

5 Некоторые авторы выделяют три типа промышленной политики: вертикальную (стратегическую торговую политику, способствующую получению ренты определенными отраслями или предприятиями), горизонтальную (поддержку инноваций вне зависимости от вида отрасли) и структурных изменений (временную поддержку отраслей, переживающих упадок) [71, Р. 10]. В настоящей работе будем исходить из того, что политика структурных изменений — это элемент вертикальной промышленной политики, сохраняя тем самым традиционное дуалистической деление.

исполнительной власти ЕС, которая предлагает меры по обеспечению конкурентоспособности европейской обрабатывающей промышленности (manufacturing industry) на том основании, что большинство инноваций имеют место именно в этой отрасли [39; 28; 38]6.

В связи с тем, что как вертикальный, так и горизонтальный типы политики включают широкий спектр действий, которые могут влиять на самые разные сферы хозяйственной деятельности, встает вопрос об их ограничении с позиций объекта политики. Поэтому Ж. Пелкманс из всего комплекса действий, которые оказывают воздействие на промышленность (industry) выделяет такие, которые, по его мнению, не следует относить к сфере промышленной политики: это политики не для промышленности специально (макроэкономическое регулирование, перераспределение доходов, политика в сфере оплаты труда и др.) и такие, которые непосредственно влияют на промышленность, но предназначены не только для промышленности (приватизация, региональное развитие, контроль за ценами и др.) [56, Р. 46-47]. Хотя очевидно, что такое деление нельзя признать строгим, поскольку действия, предназначенные не только для промышленности, трудно отделить от сферы собственно промышленной политики [27, Р. 37].

Аналогичная неопределенность имеет место в отношении целей промышленной политики. Например, как отмечено в [26, Р. 16]: «... в большинстве случаев промышленная политика преследует множество целей: повышения краткосрочной занятости, увеличения объемов производства, улучшения распределения доходов и повышения технологической мощности. Она часто также включает, правильно или неправильно, неэкономические цели национальной гордости и престижа, также как и ощущаемую потребность в продвижении «стратегических» отечественных отраслей». Выше назывались еще и такие цели, как структурная трансформация экономики, стимулирование создания фирм, содействие инновациям, обеспечение конкурентоспособности и др. Все это в совокупности дает основание утверждать, что «. в отличие от большинства других областей экономической политики, промышленная политика не имеет четко определенного и общепризнанного набора целей, которые нужно достичь» [71, Р. 9-10].

Подводя краткие итоги, можно заключить, что строго очертить границы предметной области исследования — определить промышленную политику — не получается. Поскольку нет четкости в том:

(а) что есть объект этой политики (что следует понимать под промышленностью как объектом политики, почему и как ее следует отделять от иных источников занятости);

(б) какие действия относятся к содержанию промышленной политики (относить ли сюда общесистемные действия в экономике, которые затрагивают, в том числе, и промышленность, или действия в отношении только промышленности, но которые могут иметь также и общесистемные эффекты);

(в) какие цели преследует промышленная политика, что должно быть конечным желаемым результатом ее реализации.

Похоже на то, что приведенный вывод не является неожиданным или оригинальным. Как отмечено, например, в [62, Р. 25]: «Выражение «промышленная политика» означает разные вещи для разных людей»7, так что «. любые шесть случайно взятых экономистов, несомненно, продуцируют не менее дюжины различных мнений по этому вопросу» [29, Р. 20]. И еще: «.никакая таксономия не может полностью охватить диапазон представлений о промышленной политике, которые могут быть найдены в литературе» [56, Р. 46], и «... промышленной политике, несмотря на то, что она обозначена как «политика», не хватает самых характерных черт последней» [58, Р. 12] .

Но невозможность строго очертить предметную область и дать универсальное определение промышленной политики еще не означает, что не имеет смысла поиск ее частных (для специальных целей) определений. В принципе — это типичная задача отнесения разнородных элементов к некоторому множеству, которая играет важную роль в человеческом понимании (например, в

6 В [38, Р. 3] отмечено, что: «Комиссия является приверженцем горизонтального типа промышленной политики и избегает возврата к селективной интервенционистской политике». Но, как подчеркнуто далее, «... набор инструментов политики не должен рассматриваться как включающий только широкие горизонтальные меры. Для того, чтобы промышленная политика была эффективной, следует учитывать специфический контекст отдельных отраслей. Требуется специально подобранный (tailor-made) комплекс действий на основе конкретных характеристик отраслей, а также конкретных возможностей и проблем, с которыми они сталкиваются» [38, Р. 3-4]. Такой подход к промышленной политике, который предусматривает определенное сочетание горизонтальных и вертикальных мер, получил название матричного («matrix approach») [14].

7 Только в [13, Р. 319-320] приведено 12 различных определений промышленной политики, причем отмечено, что это «.очень маленький пример имеющихся дефиниций» [13, Р. 299].

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2012 ^ Том 10 № 1

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2012 ^ Том 10 № 1

биологии, информатике и др. [75, Р. 338]). Можно сказать так, что промышленная политика — это (в математической терминологии) некоторое нечеткое множество элементов, характеризующееся тем, что функция принадлежности может принимать любые значения в интервале [0, 1], а не только значения 0 или 1 [75, Р. 339].

Для того же, чтобы установить, какие именно элементы следует включать в «нечеткое множество» промышленной политики, а какие — нет, следует определиться с целью, для которой такое ограничение проводится. В настоящей работе — это исследование теории вопроса. В полном виде она представляет собой не целостную и последовательную логическую систему, а концептуальный агрегат или «популяцию» концепций [10, Р. 138], которые развиваются в соревновании за лучшее объяснение одной и той же сферы эмпирических феноменов (пересекающихся сфер феноменов) и предсказание возможных сценариев развития событий. Развитие такого концептуального агрегата, в свою очередь, имеет прямые и обратные связи с эволюцией «популяции» практик, в данном случае — практик промышленной политики.

Руководствуясь этими соображениями для решения поставленной задачи из множества элементов промышленной политики, состав которого изменялся во времени и пространстве, следует выделить «твердое дисциплинарное ядро», сохраняющее историческую преемственность предметной области исследования, к которому апеллируют (или апеллировали) ученые. Проблема, однако, состоит в том, что сторонники отдельных экономических теорий не только используют несхожие способы объяснения и предсказания, но и зачастую обращаются к исследованию различных аспектов эмпирических феноменов, так что состав и структура нечеткого множества промышленной политики в представлении, например, приверженца неоклассики может существенно отличаться от его состава и структуры в представлении приверженца институционализма или эволюционизма.

Поэтому далее при анализе положений научных теорий в области промышленной политики будем исходить из настолько широкого понимания ее содержания, которое дает возможность рассмотреть аргументы представителей разных точек зрения. А для того, чтобы сфера этого анализа не была беспредельной, в качестве ограничителя предлагается воспользоваться аналогом философского принципа интенционализма, согласно которому всякое действие следует оценивать с точки зрения его цели. Идея состоит в том, чтобы рассматривать теоретические основания только тех действий, которые имеют намерение (intention) повлиять на промышленность — производство (добычу, перемещение, изготовление, обработку) материальных благ8. Это означает, что в рассмотрение будут приняты и «вертикальная политика» — в той части, которая имеет целью изменить относительное значение промышленности в целом и/или ее отдельных отраслей, и «горизонтальная политика» — в той части, которая касается институтов, инноваций и т.п. в промышленности.

Неоклассические основания промышленной политики

В обычных неоклассических предпосылках свободная конкуренция рационально действующих в собственных интересах экономических субъектов, которые полностью информированы и не обладают рыночной властью, приводит к Парето эффективному использованию ограниченных ресурсов. Поэтому основания для государственного вмешательства в этот рыночный механизм возникают в том случае, если имеются препятствия для свободной конкуренции, известные как провалы рынка (marketfailures). Однако само это вмешательство также может быть связано с провалами, но теперь уже государства (government failures). Так что неоклассическим аргументам «за» промышленную политику могут быть противопоставлены не менее убедительные аргументы «против».

Провалы рынка. В контексте промышленной политики к числу провалов рынка, дающих основания для тех или иных форм государственного вмешательства, обычно относят неполную информацию, неконкурентные рынки и экстерналии [21, Р. 10; 22, Р. 86; 53, Р. 3].

Неполная информация. С позиций товаропроизводителей неполнота информации может иметь следствием неправильные оценки выгодности отдельных коммерческих проектов. Проблема усложняется, если предполагается выпускать новый продукт, рентабельность которого еще не оценена рынком, а также в случае «связанных» инвестиций [59, Р. 8], когда неопределенность инвестиций

8 Такое определение выводит за сферу исследования производство материальных благ посредством естественных процессов роста и развития живых организмов (сельское хозяйство), а также разнообразные виды деятельности, не имеющие материальной формы в явном виде (оказание услуг).

в один вид деятельности (например, в обогащение руды) порождает неопределенности инвестиций в сопряженных с ним других видах деятельности (например, в производстве чугуна и стали). В результате это приводит к ошибкам в оценке перспектив бизнеса, снижает потенциальный уровень деловой активности и инвестиций в экономику [21, Р. 10]. С позиций потребителей неполнота информации о качестве новых товаров вынуждает их руководствоваться средними оценками уже известных сравнимых благ. В этой ситуации имеется риск, что предприятия, предлагающие товары качества выше среднего, будут вытеснены с рынка — то, что получило название неблагоприятного отбора (adverse selection) [15]. Кроме того, корпорации могут специально создавать препятствия для движения информации, умышленно распространять неполную и/или недостоверную информацию и развивать стратегии, создающие рыночные несовершенства [22, Р. 86]. Противодействие со стороны общественных органов власти может состоять в том, что они «. разрабатывают сильную конкурентную политику, чтобы восстановить условия честной конкуренции в ситуации, близкой к полной информированности, и реализуют стратегическую промышленную политику, посредством которой играют активную роль в поощрении неоппортунистического поведения в интересующих отраслях промышленности» [22, Р. 86].

Неконкурентные рынки. Проблемы с конкуренцией на рынках, обусловливающие ту или иную степень рыночной власти экономических субъектов, имеют место по ряду причин. Это может быть контроль редких ресурсов, высокие постоянные затраты, экономия на масштабах производства. Как отмечено в [22, Р. 87], «... в такой отрасли промышленности, которая характеризуется высокими постоянными затратами (и, следовательно, экономией на масштабах), первая фирма на рынке имеет решающее преимущество первопроходца, которое препятствует вхождению на этот рынок других фирм. По существу, высокие постоянные затраты и эффект масштабов являются барьерами для входа, за которыми первопроходец захватывает ренту в ущерб для потенциальных конкурентов и потребителей». Если экономия на масштабах столь велика, что позволяет удовлетворить весь рыночный спрос одному предприятию, то говорят о монополии естественной, в том смысле, что барьеры для входа базируются на естественных законах природы. Кроме того, такие барьеры могут создаваться государством искусственно, как это известно из истории промышленной политики: «Технологии XIX века были таковы, что инфраструктурный бизнес сдерживал рост промышленных предприятий, и наиболее затратным видом этого бизнеса были железные дороги. Железные и обычные дороги были необходимы для того, чтобы доставлять войска к границам, а телекоммуникации — для того, чтобы давать им указания о действиях. . По соображениям национальной безопасности сети связи, почтовая служба и дороги, также как электрические телеграф и телефон, были традиционно государственными монополиями, за исключением тех случаев, когда не хватало финансов» [27, Р. 41]. Способы решения проблемы неконкурентных рынков предусматривают ценовое регулирование (обычно для продукции естественных монополий), директивное воссоздание конкурентной среды (посредством принудительного разделения предприятий), облегчение входа на рынок (путем смягчения регуляторных требований, выделения субсидий для старт-апов и др.).

Экстерналии. Типичным примером экстерналий в контексте промышленной политики являются знания. Будучи однажды полученными, они с относительно небольшими издержками (по сравнению с издержками на их генерирование) могут быть усвоены большим количеством экономических субъектов. Поэтому общественная отдача от частных инвестиций в создание знаний больше, чем индивидуальный уровень доходности инвестора, а суммарные усилия предприятий, направленные на получение знаний — выполнение НИОКР, открытие новых рыночных возможностей (так называемое «self-discovery»)9 и др. — могут быть ниже общественно оптимального уровня. Аналогичная проблема связана с затратами предприятий на обучение персонала, от которых в условиях его высокой мобильности получают выгоды также другие организации. Как и в случае с иными экстерналиями, это ослабляет стимулы к предоставлению оптимального уровня

9 Под «self-discovery» (само-открытием) понимают диверсификацию производственной структуры за счет новых товарных линий, освоенных путем приспособления уже известных технологий их производства и продвижения на рынки к местным условиям [59, Р. 8-9]. Как отмечает Д. Родрик, «self-discovery» отличается от НИОКР и инноваций в обычном их понимании, поскольку оно «... не придумывает новые продукты или процессы, но "обнаруживает", что определенный товар, уже хорошо известный на мировых рынках, может быть произведен внутри страны по низкой цене. Это может требовать некоторого технологического приспосабливания, чтобы адаптировать иностранную технологию к внутренним условиям, но это приспосабливание редко составляет нечто такое, что является реально патентоспособным и поэтому монополизируемым» [59, Р. 9].

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2012 ^ Том 10 № 1

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2012 ^ Том 10 № 1

обучения в связи с опасениями экономических потерь [21, Р. 13]. Экстерналии возникают также в процессах координации во времени и пространстве — когда создание новых продуктов требует крупных синхронных вложений в связанные виды деятельности, организация которых не обеспечивается рыночным механизмом [59, Р. 12-14], и географической концентрации промышленности, обусловленной экономией на масштабах10, наличием в пределах данной территории редких или трудно перемещаемых факторов производства и др. Последние могут быть как положительными (в связи с общей инфраструктурой, концентрацией квалифицированных работников, диффузией неявных знаний), так и отрицательными (в связи со скоплением проблемных отраслей, экологическими проблемами) [21, Р. 14-15]. Обычные неоклассические рецепты решения проблем экстерналий заключаются в предоставлении субсидий (монетарных, кредитных, налоговых и др.11) и государственных закупок — для усиления положительных экстерналий (например, посредством стимулирования НИОКР и спин-оф), а также во взимании дополнительных обязательных платежей (налогов Пигу) и штрафов — для ослабления отрицательных экстерналий (например, посредством повышения издержек загрязнителей окружающей среды).

Провалы государства. Для корректировки провалов рынка органы государственной власти вмешиваются в хозяйственные процессы (посредством налогов, субсидий, закупок, регуляторных норм и др.), но конечным результатом их действий также могут быть провалы — еще менее эффективное использование ограниченных ресурсов, чем без такого вмешательства. В контексте промышленной политики к таким провалам государства можно отнести несовершенную информацию, своекорыстное поведение должностных лиц, конфликты промышленной политики государства с иными видами экономической политики.

Несовершенная информация. Административная бюрократия, управляющая государством, в отличие от тех экономических субъектов, которые непосредственно вовлечены в рыночные трансакции, хуже осведомлена о ценах, издержках и выгодах того или иного бизнеса, путях его развития, перспективах изменения ассортимента продукции, переориентации рынков сбыта и т.п.: «... государственный сектор не является всеведущим, и, как правило, еще меньше информирован, чем частный сектор, о дислокации и характере провалов рынка, которые блокируют диверсификацию. Правительство может даже не знать, чего именно оно не знает» [59, Р. 16]. Неведение органов государственной власти связано также с определением перечня и выбора лучших инструментов для достижения поставленных целей. Это могут быть самые разнообразные средства как монетарного (налоги, штрафы, субсидии), так и немонетарного (права интеллектуальной собственности, государственное регулирование слияний и с поглощений предприятий, тарифы, нетарифные меры, в том числе квоты и лицензии) типа [21, Р. 21-22]. Применение каждого из них связано с внесением искажений в экономические процессы и с труднопредсказуемыми долговременными последствиями, тем более, когда применяется не один инструмент в отдельности, а несколько в комплексе.

Своекорыстное поведение должностных лиц. Если, в соответствии с предпосылкой о рациональном эгоизме экономических субъектов, чиновники преследуют прежде всего личные, а не общественные интересы, то результатом их действий может быть неэффективное размещение ресурсов (выделение субсидий не тем отраслям промышленности, которые в них действительно нуждаются, излишне низкие или высокие тарифы и т.д.) и привнесенное искажение конкуренции — вне зависимости от того, насколько они хорошо осведомлены о проблемах рынка. Когда для проведения промышленной политики создаются регулирующие органы, своекорыстное поведение должностных лиц может приводить к их «захвату» («regulatory capture»), означающему, что эти органы начинают выполнять возложенные на них функции в интересах тех фирм, чью деятельность они призваны регулировать [57]. Это дает некоторые основания для заключения о том, что «... экономическое регулирование вообще не проводится в общественных интересах, но представляет собой процесс, посредством которого группы интересов пытаются продвигать свои (частные) интересы» [57, Р. 343]. «Захват» регулирующих органов обычно достигается методами коррупции (посред-

10 Неравномерное пространственное размещение производительных сил, обусловленное экономией на масштабе и несовершенной конкуренцией, объясняет т.н. «новая экономическая география» («new economic geography»). Согласно этой теории рационально действующие экономические агенты, принимающие во внимание фактор транспортных издержек, предпочитают концентрироваться в одном регионе, а не равномерно распределяться по всей территории. Особенности их размещения определяются балансом выгод от экономии на масштабах производства для предприятий и на разнообразии товаров для покупателей, с одной стороны, и потерь от роста межрегиональных транспортных издержек, с другой стороны [44; 19, Р. 275].

11 Характеристику видов субсидий см. [63].

ством взяток, предоставления чиновникам различных выгод, например, в виде гарантий будущей занятости и др.), хотя для этого могут использоваться и другие способы12.

Конфликты промышленной политики с иными видами экономической политики государства. Помимо промышленной политики можно назвать, по меньшей мере, еще два вида экономической политики, которые связаны с государственной поддержкой бизнеса: это торговая политика (направленная на соблюдение интересов отечественных производителей и потребителей) и политика в области конкуренции (направленная на обеспечение эффективного функционирования рыночного координационного механизма и борьбу с неконкурентной деловой практикой) [21, Р. 22]. Все они имеют пересекающиеся сферы применения, а поэтому их одновременное использование, обычное на практике, чревато противоречиями и даже конфликтами. Типичным примером таких противоречий являются те, которые возникают при реализации промышленной политики в форме поддержки «молодых» отраслей (infant industry). Такая поддержка, обычно апеллирующая к провалам рынка (в виде плохо функционирующих рынков капитала, наличия информационных препятствий для вступления в отрасль) предполагает создание специальных торговых барьеров и принятие мер по защите от конкуренции, что явно противоречит современной конкурентной и торговой политике, часто направленной на обеспечение большей открытости национальных экономик13.

Таким образом, как следует из приведенного перечня провалов государства, его действия, нацеленные на улучшение ситуации в сфере промышленности, отнюдь не гарантируют успех. Мерилом его оценки в неоклассической экономической теории считается критерий Парето-улучшения или более операционный критерий потенциального Парето-улучшения, предполагающий сравнение затрат и результатов (cost-benefit analysis). Поэтому для того, чтобы убедиться в эффективности или неэффективности избранного варианта промышленной политики, нужно сопоставить связанные с ним затраты и результаты. Очевидно, что на практике сделать это очень сложно, как по причине проблематичности корректного измерения выгод государственных интервенций, направленных на исправление рыночных провалов, так и расчета связанных с ними издержек с учетом возникающих побочных эффектов14.

Институциональные основания промышленной политики

В институциональной теории, в отличие от неоклассической, акценты в обосновании промышленной политики смещены с поиска оптимального распределения ограниченных ресурсов на анализ институтов — спонтанных и формальных правил с механизмами принуждения к их выполнению [4, С. 27-28] — которые способствуют или препятствуют успеху такой политики, и трансакционных издержек, сопровождающих взаимоотношения экономических субъектов. Поэтому, например, различия в продуктивности экономик рядом расположенных стран (Южной Кореи и Северной Кореи, бывших Западной и Восточной Германий и др.), непостижимые с позиций неоклассики, могут быть легко объяснены различиями в эффективности институтов [3, С. 560].

Такое большое значение, придаваемое правилам, вытекает из исходных предпосылок институциональной теории, согласно которым экономические субъекты, действующие в собственных интересах, не являются полностью информированными и рациональными, но «. способны только к приблизительной и ограниченной рациональности» [64, Р. 156]. А что можно и что нельзя им делать в сложившейся ситуации, определяют институты, которые ограничивают, структурируют

12 Для «захвата» регулирующих органов группы интересов, помимо использования в своих целях своекорыстного поведения чиновников, могут также применять такие инструменты, как угрозы репутации, специально подобранная информацию о проблемах регулируемого бизнеса и др. [23, Р. 220]. Тем не менее, с позиций экономической методологии объяснение через экономические интересы имеет доминирующее значение.

13 Обсуждение аргументов «за» и «против» государственной поддержки развивающихся отраслей см. в [55]. Одной из наиболее известных работ по проблеме, где приведены аргументы против такой политики, является статья Р. Болдвина [17].

14 Дж. Формен-Пек для оценки промышленной политики предлагает использовать два подхода, основанные на соизмерении затрат и результатов: первый — анализ последствий специфических интервенций государства (например, специальных таможенных тарифов, отдельных проектов, к примеру, таких как Конкорд, программ субсидирования НИОКР и стимулирования инвестиций, специальных режимов в сфере генерирования электроэнергии и т.п.); второй — анализ последствий промышленной политики для экономики в целом [27, Р. 52]. Как отмечает сам автор, ни один из них не является вполне удовлетворительным. Очевидная причина этого — проблематичность элиминирования влияния тех переменных, которые не относятся к числу исследуемых. Поэтому выполненные им оценки различных типов промышленных политик [27, Р. 52-58] содержат, по-видимому, неизбежные элементы «story telling».

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2012 ^ Том 10 № 1

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2012 ^ Том 10 № 1

и стимулируют индивидуальное поведение. Поэтому основания для государственного вмешательства возникают тогда, когда в целях промышленной политики требуется улучшить действующие или адаптировать новые институты, снижая тем самым трансакционные издержки, т.е. по причине, которую можно назвать провалом правил (rules failures).

К числу институциональных оснований промышленной политики можно отнести аргументы в пользу формирования особых правил в сферах промышленных инноваций, отраслевой диверсификации и глобальных цепочек формирования стоимости.

Промышленные инновации. Современная экономическая теория отошла от понимания инноваций как механического процесса, в котором большие финансовые вложения автоматически обеспечивают большую отдачу (как обычно считалось, что увеличение затрат на НИОКР приводит к росту инноваций), в направлении органического социокультурного процесса, в котором ключевую роль играют нематериальные факторы, способности экономических субъектов к обучению и кооперативному поведению [52, Р. 95]. Предпосылкой их успешных действий в сфере инноваций, которые играют ключевую роль в деле обеспечения конкурентоспособности промышленности, теперь считается особый социальный порядок, основанный на «длинных правилах» взаимодействия, создающих предпосылки для долгосрочного хозяйственного планирования [2], и на сотрудничестве, а не только соперничестве экономических субъектов — то, что получило название «co-opetition» [20]. В современных условиях «... инновации в отраслях промышленности — это результат взаимодействия различных акторов (фирм, университетов, общественных агентств, финансовых организаций ...), которые имеют партнерские формальные и неформальные взаимоотношения» [46, Р. 677], и, например, в таких инновационных сферах бизнеса, как фармацевтика и биотехнологии, сотрудничество больших, малых и новых фирм является всепроникающим (pervasive) [46, Р. 685].

Обычно приводимое основание для вмешательства государства в процессы таких взаимоотношений состоит в том, что «... рынки предоставляют недостаточные стимулы фирмам, чтобы сотрудничать» [22, Р. 93]. Однако в данном случае объяснения в неоклассических терминах рынков, рыночных провалов и экономики благосостояния, вытекающего из анализа взаимодействия независимых эгоистичных индивидов, недостаточно. Институциональная теория исходит из того, что индивиды «. не формируют свои предпочтения в изоляции от других людей, но в ответ на общественные события и широко распространяемую информацию» [64, Р. 160]. Кроме того, в организациях их выбор ограничен рутинами. Причем в отдельных организациях это разные рутины, подчиненные разным целям, далеко не всегда коммерческим. Очевидно, что объяснение неудач (или успехов) сотрудничества таких несхожих организаций выходит за границы сферы применения неоклассической теории. Их (неудач) причина — это уже не провалы рынков, а упомянутые выше провалы правил, в частности, их краткосрочный и непартнерский характер. А поддержку «длинных правил» партнерских взаимоотношений разноплановых организаций (взамен «коротких» и непартнерских) может взять на себя заинтересованное в экономическом росте государство — опять-таки с учетом возможных ошибок правительства, коррупции и т.д. «Роль государства, — отмечено в [22, Р. 92], — состоит, следовательно, в том, чтобы выступать в качестве гаранта кооперативного поведения для каждого из партнеров. К примеру, в Японии Министерство международной торговли и промышленности сводит вместе в проектах различные виды бизнеса и гарантирует, что каждый партнер действует честно»15.

Отраслевая диверсификация (sectoral diversification) в промышленности, приводящая к структурным изменениям и способствующая росту экономики и общественного благосо-стояния16, предполагает освоение производства нетрадиционных для данной страны или региона

15 Объяснение целесообразности сотрудничества экономических субъектов, в связи с выходом за рамки неоклассической проблематики, можно найти в эволюционных идеях отбора и приспособленности (fitness) [64, Р. 156], в частности, в со-циобиологической теории многоуровневого (индивидуального и группового) отбора, согласно которой групповой отбор благоприятен для кооперативных субпопуляций субъектов [73].

16 В статье [37] приведено доказательство связи отраслевой диверсификации с экономическим ростом и общественным благосостоянием. На базе анализа статистических показателей более 90 стран мира в ней обосновано, что «... экономики растут в два этапа диверсификации. Сначала отраслевая диверсификация увеличивается, но существует уровень доходов на душу населения, за пределами которого распределение по секторам экономической деятельности вновь начинает концентрироваться. Иными словами, отраслевая концентрация как функция от доходов на душу населения имеет форму U-образной кривой» [37, Р. 63].

товаров. Обычно это не требует радикальных инноваций, основанных на НИОКР17, а может достигаться за счет адаптации уже известных в мире товаров и технологий их изготовления к местным условиям — то, что выше было названо само-открытием (self-discovery). Как и в случае с инновациями, коммерческие организации не могут самостоятельно решить проблемы такой адаптации в связи с проблемами информации и провалами координации [59, Р. 9-14]. Выход находится в мерах институционального характера, предусматривающих формирование правил и организацию на их основе процесса государственно-частного сотрудничества — через совместные исследования и нахождение консенсуса о том, где именно возникают информационные и координационные экстерналии, какими поэтому могут быть цели промышленной политики в этой сфере и как их следует достигать. «Правильная модель промышленной политики, — отмечает Д. Родрик, — заключается не в применении автономным правительством налогов Пигу или субсидий, но в стратегическом сотрудничестве между частным сектором и правительством с целью выявления, где находятся наиболее существенные препятствия для реструктуризации и какой тип вмешательства с наибольшей вероятностью может их устранить» [59, Р. 3]. В данном контексте обычные дискуссии об инструментах, затратах и результатах правительственного вмешательства в экономику промышленности не имеют принципиального значения. А что гораздо важней — так это «. иметь в наличии процесс, который помогает выявить сферы желательных интервенций. Правительства, которые понимают это, будут постоянно находиться в поиске путей, которыми они могут способствовать структурным изменениям и сотрудничеству с частным сектором. Таким образом, промышленная политика является более состоянием ума, нежели чем-либо иным» [59, Р. 38].

Глобальные цепочки формирования стоимости. Процессы глобализации и либерализации международной торговли привели к изменению ситуации в мировой экономике. Теперь, как отмечают специалисты Азиатского банка развития [16, Р. 211], объяснение того, где и как промышленные товары произведены, не является простой задачей — их проектирование, изготовление, распределение и обслуживание разделены на элементы, которые разбросаны по всему миру. Речь идет о системе международных производственно-распределительных отношений, которые получили название «глобальных цепочек формирования стоимости» («global value chains — GVCs»), в которых обычно более трудоемкие этапы процесса перенесены на территорию развивающихся стран [31, Р. 15]. GVCs, являющиеся в настоящее время «... ключевыми и устойчивыми структурными особенностями мировой экономики» [31, Р. 6], формируют как новые возможности, так и новые угрозы. С одной стороны, участие в этих цепочках позволяет фирмам из разных стран (прежде всего менее развитых) войти в глобальные производственные структуры, улучшить производственные процессы и продукты в соответствии со стандартами GVCs, подняться по технологической лестнице и получить широкий доступ на международные рынки. При этом по некоторым оценкам «. выгоды от либерализации торговли, которая сопровождается созданием международных соглашений о цепочках поставщиков между фирмами в промышленно развитых и менее развитых странах, могут быть в 10-20 раз больше, чем от либерализации торговли самой по себе» [16, Р. 237]. А с другой стороны, для того чтобы успешно экспортировать, уже недостаточно эффективно производить конкурентоспособную продукцию: «Поставщики трудоемких товаров из развивающейся страны должны теперь не только преодолеть традиционные торговые барьеры — которые остаются высокими для некоторых статей экспорта из развивающихся стран — но еще и стать частью определенной торговой сети для того, чтобы экспорт состоялся» [32, Р. 9].

Для успешного преодоления этих новых барьеров требуется особая промышленная политика. Она заключается в том, что государство: (1) помогает предприятиям своей страны адаптироваться к уже действующим правилам GVCs — через информирование о том, какие альтернативные GVCs существуют и какие ключевые требования следует выполнить для участия в них, какие стандарты здесь применяются и что нужно сделать для их достижения, организацию коллективных действий в части создания инфраструктуры, необходимой для выполнения логистических требований и др. [36, Р. 28; 43, Р. 14]; (2) способствует формированию новых международных правил, более благоприятных для отечественных предприятий — через организацию национальных торговых компаний, участие в коллективных действиях развивающихся стран по гармонизации и устране-

17 Многие предприятия в странах, относящихся к числу новых индустриальных экономик (Южная Корея, Сингапур, Гонконг, Китай), существенно сократили технологическое отставание от мировых лидеров посредством " behind-the-frontier innovation" (инноваций позади лидеров) — непрерывного постепенного улучшения уже существующих продуктов и производственных процессов, как правило, не требующего НИОКР [16, Р. 263].

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2012 ^ Том 10 № 1

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2012 ^ Том 10 № 1

нию двойных стандартов, контролю за соблюдением правил конкуренции со стороны крупных транснациональных компаний, их политикой поглощений и слияний и др. [32, Р. 10; 36, Р. 28; 43, Р. 15-16].

Характеризуя институциональные основания промышленной политики в целом, важно отметить, что институты, если их рассматривать как фактор производства, относятся к числу немобильных факторов. Поэтому любая страна может импортировать оборудование, скопировать производственные процессы, привлечь из заграницы квалифицированный персонал, но не может позаимствовать успешные институты [16, Р. 227]. Их создание и развитие — это специфический для каждой страны длительный процесс, обусловленный обстоятельствами места и времени: «.эффективные институты всегда возникали как результат длинной цепочки исторических свершений — восхождения от исходных факторов географического характера к производным от них непосредственным факторам, среди которых есть и институциональные» [3, С. 561]. Но такая постановка вопроса уже затрагивает проблему генезиса самих институтов, исследование которой требует обращения к использованию иной — эволюционной — парадигмы.

Эболюционные основания промышленной политики

В эволюционной экономической теории, в отличие от неоклассической и институциональной, мотивы поведения людей определяются, помимо соображений рациональности и социальных факторов, естественным стремлением к выживанию. При этом поведение может быть как эгоистическим, так и альтруистическим, поскольку «. в эволюционном процессе реальное значение имеет не индивидуальное выживание как таковое, но скорее успешная передача единиц наследственности или генов» [8, С. 97], так что в определенных условиях «... для индивида может оказаться более выгодным содействовать воспроизводству родственных индивидов даже ценой собственной жизни, действуя таким образом саможертвенно на благо других» [8, С. 97]. Конкуренция за ограниченные ресурсы объясняется не через свободный выбор независимых субъектов, а через иерархии доминирования в популяции, которые «. возникают в группах живых организмов, чтобы минимизировать агрессию между конкурирующими за ограниченные ресурсы особями. Так как высокий социальный ранг автоматически дает доступ ко всем доступным ресурсам, естественный отбор благоприятствовал тенденциям борьбы за повышение социального статуса» [7, С. 132].

Институты, о которых речь шла выше, также рассматриваются как имеющие эпигенетический характер [9, С. 119-120]. Они, как и всякие культурно-поведенческие надстройки, основаны на биологическом базисе — в том смысле, что формируются живыми существами, которые выступают носителями генетической информации и руководствуются, в том числе, инстинктами — врожденными реакциями на внешние и/или внутренние раздражители, а развиваются институты «... через общественное обучение правилам поведения, которое начинается с примитивных, генетически обусловленных форм социального поведения с добавлением новых элементов в результате проб и ошибок» [74, Р. 13].

Используя заимствованные из биологии идеи18 (понятия единиц эволюции, процессов изменчивости, отбора и наследственности [68, Р. 345]), эволюционная теория исследует изменения в пространстве и времени экономических систем, но изменения не любые, а только такие, при которых сложные открытые системы приспосабливаются к окружающей их среде, разнообразие развивается из общих истоков и со временем накапливается новый дизайн [68, Р. 358]. Принимая во внимание такую область ее применения, эволюционные основания промышленной политики можно найти в сфере национальных инновационных систем (national innovation systems — NIS) и промышленных кластеров.

Национальные инновационные системы — это целостные сети организаций и институтов, взаимодействие которых определяет особенности инновационного исполнения отдельных стран. Концепция NIS основана на идее «техно-национализма» [51]. Имеется в виду, что инновационная эффективность в каждом государстве определяется национальной специфи-

18 По отношению к биологическим идеям в эволюционной экономической теории можно выделить два течения. Представители первого обосновывают, что биологическая теория эволюции является носителем генеральной онтологической логики, которая может быть применена ко всем видам эволюционных процессов, в том числе социальным. Представители второго, напротив, утверждают, что обобщенный дарвинизм (generalized Darwinism) не способен охватить важные особенности культурного развития, а поэтому представляет собой не более чем аналогию, которая может вводить в заблуждение [68, Р. 343].

кой способов взаимодействия экономических агентов, которые обладают разными типами знаний и умений (предприятий, исследовательских институтов, университетов и др.), в системе создания и использования инноваций [50, Р. 9]. Сама такая постановка вопроса является частью более широкого комплекса проблем генно-культурной коэволюции и формирования национальных особенностей интеллекта. Давний научный спор о том, что больше влияет на интеллект — природа или воспитание — все еще остается предметом разногласий между современными энвайроменталистами и генетиками19, и пока еще шансы сторон составляют примерно 50 на 50 [69].

В любом случае очевидно, что национальные особенности действительно имеют значение. А эволюционная экономическая теория, которая обращается к аргументам обеих сторон, «... делает крупный вклад в понимание важности для инноваций характерных особенностей страны. Концепции национальной инновационной системы и технологической траектории выдвигают на первый план специфические институциональные характеристики разных стран и уникальность истории каждой страны. . С этой точки зрения национальной специфики и институционального динамизма, промышленная политика получает новую легитимность» [22, Р. 89].

Специалисты ОЭСР основание государственного вмешательства в контексте NIS видят не в обычных провалах рынка (market failures), а в системных провалах (systematic failures): недостаточном взаимодействии между субъектами в системе, несоответствии между фундаментальными исследованиями в общественном секторе и прикладными в промышленности, сбоях в работе институтов трансфера технологий, недостаточных способностях предприятий получать и осваивать информацию [50, Р. 41]. Соответственно предлагаемые ими меры политики предусматривают развитие сетей деловых контактов (networking) и инновационного потенциала предприятий [50, Р. 41-42].

В части NIS, однако, такое обоснование представляется не вполне корректным: понятие системы и системных провалов является нейтральным в отношении к национальной специфике (обусловленной, в том числе, этнической, исторической и культурной общностью людей), в то время как она имеет ключевое значение для концепции NIS. Системные недостатки в NIS характеризуются, во-первых, зависимостью от особенностей предшествующего развития (path dependence), и, во-вторых, сложившейся в его результате национальной спецификой страны, характеризующейся уникальным комплексом генно-культурных факторов. Поэтому более корректно в данном контексте использовать эволюционную терминологию, принимающую во внимание указанные аспекты, и определить недостатки NIS как провалы приспособленности (fitness failures). Естественные процессы изменчивости, отбора и наследственности могут приводить к закреплению и распространению организационных рутин20, не соответствующих национальной специфике данной страны и препятствующих инновационному развитию промышленности21. Поэтому от правительства (с учетом ограничений на его возможные провалы) требуется организация процесса целенаправленного национально ориентированного культивирования организационных рутин, определяющих способности участников инновационного процесса участвовать в сетевых контактах, находить и распознавать релевантную информацию и технологии и т.п. А критерием успешности такого культивирования является не текущая экономическая эффективность с учетом (институционализм) или без учета (неоклассика) трансакционных издержек, а способность экономических субъектов к выживанию и воспроизводству, оцениваемая через показатели развития (например, через индикаторы жизненного цикла технологии, технологических пределов и разрывов [12]).

Промышленные кластеры можно определить как пространственные агломерации производителей, объединенных сетями интенсивных и разносторонних взаимосвязей [30, Р. 263]. Понятие промышленного кластера отличается от понятия обычной промышленной агломерации

19 C одной стороны, имеются неоспоримые аргументы в пользу социальной обусловленности интеллекта: « ... растущий ребенок формируется под влиянием обучения, которое он получает, придаваемого интеллекту значения в семейном окружении, доступных учебных материалов и сотен других социальных факторов» [35]. Но, с другой стороны, биологические аспекты также играют важную роль и, как отмечено в [45, Р. 159-160], «... позиция энвайроменталистов, согласно которой народы, разделенные в течение приблизительно 100 000 лет географическими барьерами в различных частях мира, превратившиеся в десять различных рас с явно выраженными генетическими отличиями в морфологии, группах крови и процентом генетических заболеваний, все еще имеют идентичные генотипы для интеллекта, так невероятна, что те, кто ее занимает, должны либо полностью игнорировать основные принципы эволюционной биологии, либо иметь тайные политические планы по отрицанию значения расы».

20 В эволюционной экономической теории единицами наследственности на уровне организаций обычно считаются рутины [34].

21 Характерным примером в этом отношении является Украина. См. [2].

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2012 ^ Том 10 № 1

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2012 ^ Том 10 № 1

тем, что помимо пространственной концентрации предприятий кластер предполагает функциональные связи между участниками и комплиментарные компетенции [47, Р. 399].

Как и многие социально-экономические явления, кластеры изменяются во времени и пространстве: они могут расти и развиваться, так же как и деградировать, часто (но не всегда) синхронно с жизненным циклом доминирующей отрасли промышленности [47, Р. 399]. Этот эволюционный процесс «... следует понимать как непрерывное, никогда не прекращающееся взаимодействие зависимости от прошлого (path dependence), создания нового (path creation) и разрушения существующего (path destruction)» [48, Р. 11].

Восходящую динамику эволюции кластеров обычно связывают с развитием сетевых отношений и инновационного поведения, когда промышленные предприятия становятся частью инновационных кластеров (clusters of innovation — COI) — пространственных скоплений взаимосвязанных в инновационном процессе организаций — производителей, поставщиков, провайдеров услуг, университетов, торговых организаций и др. [25, Р. 493]. В современных условиях особое значение COI определяется, во-первых, тем, что в условиях глобализации бизнес получает лучшие возможности выбора наиболее подходящих территорий для приложения своих усилий. При этом: «Чем больше рынки глобализуются, тем больше вероятность того, что ресурсы будут перетекать в более привлекательные регионы, укрепляя тем самым роль кластеров и влияя на региональную специализацию» [41, Р. 8]. Результатом данных процессов является то, что, например в Европе до 40% занятых работает на предприятиях, которые входят в кластеры [41, Р. 9]. И, во-вторых, тем, что традиционная линейная модель инноваций (в виде последовательного процесса «фундаментальные исследования — прикладные исследования — НИОКР — новые технологии и продукты») постепенно теряет значение. А все более актуальной становится пространственная модель «обучающегося региона» («learning region») [52, Р. 94], где инновации требуют параллельного развития способностей к обучению и формированию стратегического инновационного поведения разнообразных и взаимодополняющих экономических субъектов, которые выигрывают «... от географической близости, способствующей потокам неявных знаний и незапланированным взаимодействиям, которые являются критически важными элементами инновационного процесса» [41, Р. 7]. Государственная политика в отношении промышленных кластеров, вступающих на траекторию восходящей динамики, предусматривает меры «. по сосредоточению зачастую тематически рассеянных компаний на особых точках. Эти фокальные точки генерируют первые совместные действия в пределах кластера и позволяют ему войти в фазу роста» [49, Р. 36].

Нисходящая динамика эволюции кластеров приводит к формированию территориальных замкнутостей (lock-ins), в частности, в старопромышленных регионах, когда «... первоначально сильные стороны, базирующиеся на географии и сетевых контактах, такие, как промышленная среда, высокоспециализированная инфраструктура, тесные отношения между предприятиями и сильная поддержка региональных институтов, превращаются в барьеры на пути инноваций» [33, Р. 450]. Эту ситуацию также можно характеризовать как провалы приспособленности, но только уже с акцентом не на национальные (как в ситуации с NIS), а территориальные аспекты проблемы. Важной причиной такой замкнутости старопромышленных регионов являются организационные рутины самоподдерживаемых региональных коалиций бизнеса и политиков (self-sustaining coalition), в которых представители крупных компаний предпочитают не инвестировать в реструктуризацию бизнеса, поскольку опасаются потерь квалифицированных работников, а представители власти не заинтересованы в такой реструктуризации, поскольку опасаются потерь налоговых поступлений [33, Р. 452]. Для того, чтобы избежать продолжения неблагоприятных тенденций, приводящих к стагнации или упадку, и перейти на иную траекторию развития, вовлеченную в обновление, требуется культивирование (с учетом территориального контекста) организационных рутин, формирующих способности таких коалиций к активизации инновационно-ориентированной адаптации старопромышленных кластеров, созданию новых кластеров в укоренившихся отраслях промышленности и развитию наукоемких видов деятельности [70]. Результативность таких действий, опять-таки, не сводится к показателям текущей эффективности, а требует применения долгосрочных индикаторов роста, например, критерия сбалансированного развития, предложенного в [72].

Выводы

«Кембридж — премьер-министр Великобритании Гордон Браун продвигает ее в качестве средства создания рабочих мест для высококвалифицированных специалистов. Президент Франции Николя Саркози говорит об ее использовании для сохранения рабочих мест в промышленности Франции. Главный экономист Всемирного банка Джастин Лин открыто поддерживает ее как способ ускорения структурных преобразований в развивающихся странах. МсКтэеу советует правительствам, как все это сделать правильно. ... Промышленная политика вернулась» [61].

Это высказывание Д. Родрика — профессора Гарвардского университета (США) — свидетельствует об определенном сдвиге в отношении к промышленной политике, который, в свою очередь, можно рассматривать как часть более широкого процесса поиска новых подходов к общественным действиям и обосновывающих их исследовательских программ, способных лучше ответить на вызовы современности. При этом конкурентами традиционной неоклассической теории все чаще становится не только уже широко признанный институционализм, но и быстро расширяющая сферу своего влияния эволюционная экономика.

Выполненный анализ показал, что каждая из указанных теорий предлагает свои основания для промышленной политики (табл. 2).

Таблица 2

Промышленная политика в свете неоклассической, институциональной и эволюционной

экономических теорий

Экономическая теория Характеристики

поведение экономических субъектов основания для промышленной политики ограничения для промышленной политики объекты промышленной политики критерии результативности политики

неоклассическая рациональное провалы рынка провалы государства неполная информация; неконкурентные рынки; экстерналии сравнение затрат и результатов

институциональ- ная определяется институтами провалы правил провалы государства инновации; отраслевая диверсификация; глобальные цепочки стоимости сравнение затрат и результатов с учетом трансакционных издержек

эволюционная определяется стремлением к передаче генов провалы приспосо- бленности провалы государства национальные инновационные системы; промышленные кластеры сравнение показателей развития

Насколько эти основания актуальны, определяется, во-первых, исходными предпосылками теорий и, во-вторых, обстоятельствами места и времени.

Экономическая неоклассика ограничена сферой рационального поведения экономических субъектов22. Нетрудно заметить, что данный тип поведения имеет больше возможностей для проявления в условиях развитых стран с давно устоявшимися правилами и развитыми рынками и менее актуален — для бывших советских социалистических республик, в том числе РФ и Украины. Институциональная теория, исходящая из предпосылки о человеческом поведении, направляемом институтами, имеет в наших странах более широкую сферу применения. Сейчас здесь фактически преобладает институт недоверия23, имеющий следствием, в том числе, высокие трансакционные издержки и искаженные товарные цены. Поэтому переход на доверительные «длинные» правила взаимодействия экономических субъектов представляется не просто желательным, а необходимым. Не менее актуальна для бывших советских республик и эволюционная теория, принимающая

22 Как отмечает Д. Норт: «Допущение рациональности не является ошибочным, но его принятие с самого начала закрывает возможность более глубокого понимания процесса принятия решений в ситуации противостояния неопределенности сложного мира, созданного нами» [6].

23 Согласно данным социологического опроса, проведенного Институтом социологии НАН Украины весной 2011 г., почти половина населения страны (47,8%) считают нынешний период временем преступников и мошенников [11].

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2012 ^ Том 10 № 1

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2012 ^ Том 10 № 1

во внимание не зависящую от воли человека «эгоистичность генов» [24] и сфокусированная на культивировании новых, более адекватных местным условиям институтов, учитывающих исторические и пространственные особенности процесса генно-культурной коэволюции.

Указанные обстоятельства позволяют сделать несколько выводов.

1. Промышленная политика, несмотря на известные проблемы и негативный опыт прошлых лет (в том числе украинский), по-видимому, все же имеет право на существование, поскольку она получила новые основания, обусловленные спецификой процессов эволюции мировой и национальных экономик в ХХ1 в., связанные с развитием инновационных кластеров, формированием национальных инновационных систем, возрастанием роли глобальных цепочек формирования стоимости и др.

2. Бывшим советским республикам следует переходить от привычной (с времен социализма) селективной поддержки отдельных отраслей к промышленной политике матричного типа. Она сочетает как вертикальную, так и горизонтальную, ориентированную на инновации политику, направленную, вместо устранения провалов рынков (неоклассическая теория), на устранение провалов правил (институциональная теория) и провалов приспособленности (эволюционная теория). Постсоветская «зацикленность» на определении приоритетных отраслей — это ущербная практика «picking winners» — «отбора победителей». Это не значит, что приоритеты в принципе не нужны, а значит, что они в данном случае — не главная проблема.

3. Основания для промышленной политики могут быть разными, но всегда им противостоит одно и то же ограничение — провалы государства. В контексте промышленной политики — это ключевое понятие и главная проблема. Не минимизировав вероятность провалов государства и связанные с ними издержки, нельзя рассчитывать на получение позитивных результатов. Об этом свидетельствует и мировой опыт. Например, широко известные успехи промышленного развития Японии и Южной Кореи во второй половине ХХ в. [55] (которые так и не удалось повторить многим другим странам) «... обязаны заслуживающей доверия и эффективной бюрократии не меньше, чем промышленной политике самой по себе» [21, Р. 82].

4. В связи с указанным, требуется переход от неоклассического набора инструментов (налогов, субсидий, госзакупок и др.), применяемых правительством к бизнесу как объекту, к более широкому комплексу, включающему в том числе инструменты институциональные и эволюционные — улучшение действующих и культивирование новых, более эффективных институтов, основанных на взаимодействии и сотрудничестве правительства и бизнеса как равноправных субъектов и лучше приспособленных для индивидуальных обстоятельств бывших советских республик на данном этапе их развития. Ключевой момент такого взаимодействия — уменьшение вероятности провалов государства через процедурные ограничения доступного ему круга действий только теми, в отношении которых достигнут публичный консенсус с представителями промышленности24.

Хотя организовать переход к новому типу промышленной политики, учитывая исторически сложившиеся в бывших советских республиках традиции государственного управления, будет очень не просто.

ЛИТЕРАТУРА

1. Банковские аналитики: Украина на грани дефолта. URL: http://www.unian.net/ rus/news/news-301123. html.

2. Вишневский В., Дементьев В. Инновации, институты и эволюция // Вопросы экономики, 2010, № 9, С. 41-62.

3. Даймон Дж. Ружья, микробы и сталь: история человеческих обществ / Пер. с англ. М. Колопотина. М.: АСТ, 2010. 604 с.

4. Дементьев В. Что мы исследуем, когда исследуем институты? // Terra Economicus, 2009, Т. 7, № 1, С. 13-30.

5. Лившиц А. Сейчас единственный способ сохранить деньги — это их тратить! // Московский комсомолец,

2005, 8 июня, № 1670.

24 Рекомендации по организации такого взаимодействия можно найти, например в [59].

6. Норт Д. Понимание процесса экономических изменений / Пер. с англ. К. Мартынова, Н. Эдельмана. М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2010. 256 с.

7. Палмер Дж., Палмер Л. Эволюционная психология. Секреты поведения Homo sapiens. — СПб.: Прайм-Еврознак, 2003. 384 с.

8. Рьюз М., Уилсон Э. Дарвинизм и этика // Вопросы философии, 1987, № 1, С. 94-108.

9. Смирнов Н., Толстов А. Философский вклад дарвинизма: натуралистическая версия Майкла Рьюза // Вопросы философии, 1987, № 1, С. 109-127.

10. Тулмин Ст. Человеческое понимание./ Пер. с англ. З.В. Кагановой. М.: Прогресс, 1984. 327 с.

11. Украинцы считают, что в стране время мафии, политиканов и нищих. URL: http://www.interfax.com.ua/ rus/main/75672/.

12. Фостер Р. Обновление производства: атакующие выигрывают / Пер. с англ., общ. ред. и вступ. ст. В.И. Данилов-Данильян. М.: Прогресс, 1987. 272 с.

13. Aiginger K. Industrial Policy: A dying breed or a re-emerging Phoenix // Journal of Industry, Competition and Trade, 2007, № 7, Р. 297-323.

14. Aiginger K., Siebera S. The Matrix approach to industrial policy // International Review of Applied Economics, 2006, Vol. 20, № 5, Р. 573-601.

15. Akerlof G. The market for «lemons»: Quality uncertainty and the market mechanism // The Quarterly Journal of Economics, 1970, Vol. 84, № 3, Р. 488-500.

16. Asian Development Outlook 2003: Competitiveness in Developing Asia. Asian Development Bank: Oxford University Press, 2003. 304 p.

17. Baldwin R. The case against infant-industry tariff protection // Journal of Political Economy, 1969, Vol. 77, № 3, Р. 295-305.

18. Bianchi P., Labory S. From «old» industrial policy to «new» industrial development policies // International handbook on industrial policy. Ed. by P. Bianchi and S. Labory. Cheltenham, UK, Northampton, MA, USA: Edward Elgar, 2006, Р. 3-27.

19. Boschma R., Frenken K. Why is economic geography not an evolutionary science? Towards an evolutionary economic geography // Journal of Economic Geography, 2006, № 6, Р. 273-302.

20. Brandenburger A., Nalebuff B. Co-opetition: A revolution mindset that combines competition and cooperation: the game theory strategy that's changing the game of business. New York: Doubleday Currency, 1996, 290 p.

21. Buigues P.-A., Sekkat K. Industrial policy in Europe, Japan and the USA: Amounts, mechanisms and effectiveness. Palgrave-McMillan, 2009. 232 p.

22. Cohen E. Theoretical foundations of industrial policy // EIB Papers, 2006, Vol. 11, № 1, Р. 85-106.

23. Dal Bo E. Regulatory capture: a review // Oxford Review of Economic Policy, Vol. 22, № 2, Р. 203-225.

24. Dawkins R. The selfish gene. Oxford, New York: Oxford University Press, 1976. 224 p.

25. Engel J., Del-Palacio I. Global networks of clusters of innovation: Accelerating the innovation process // Business Horizons, 2009, Vol. 52, № 5, Р. 493-503.

26. EvenettS. Study on issues relating to a possible multilateral framework on competition policy // World Trade Organization, Working Group on the Interaction between Trade and Competition Policy, 2003, WT/WGTCP/W/228. 167 p.

27. Foreman-Peck J. Industrial policy in Europe in the 20th century // EIB Papers, 2006, Vol. 11, № 1, Р. 36-62.

28. Fostering structural change: an industrial policy for an enlarged Europe. European Commission, 2004, COM(2004) 274 final.

29. Geroski P. European industrial policy and industrial policy in Europe // Oxford Review of Economic Policy, 1989, Vol. 5, № 2, Р. 20-36.

30. Giuliani E. Clusters, networks and economic development: an evolutionary economics perspective // The Handbook of Evolutionary Economic Geography / Ed. by R. Boschma and R. Martin — Cheltenham, UK, Northampton, MA, USA: Edward Elgar Publishing, Inc., 2010. P. 261-279.

31. Global value chains in a postcrisis world: a development perspective / Olivier Cattaneo, Gary Gereffi, and Cornelia Staritz, editors. The World Bank, The International Bank for Reconstruction and Development, 2010. 391 p.

32. HaqueI. Rethinking industrial policy. UNCTAD Discussion Papers, 2007, № 183. 14 p.

33. Hassink R. Locked in decline? On the role of regional lock-ins in old industrial areas // The Handbook of Evolutionary Economic Geography / Ed. by R. Boschma and R. Martin — Cheltenham, UK, Northampton, MA, USA: Edward Elgar Publishing, Inc., 2010. P. 450-468.

34. Hodgson G. The mystery of the routine. The Darwinian destiny of an evolutionary theory of economic change // Revue economique, 2003, Vol. 54, № 2, Р. 355-384.

35. URL:http://www.psychologicalscience.org/index.php/publications/observer/obsonline/what-makes-a-na-tion-intelligent.html.

36. Humphrey J. Upgrading in global value chains — International Labour Organization, 2004, Working Paper № 28. 41p.

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2012 ^ Том 10 № 1

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2012 ^ Том 10 № 1

37. Imbs J., Wacziarg R. Stages of diversification // American Economic Review, 2003, Vol. 93, № 1, P. 63-86.

38. Implementing the Community Lisbon Programme: A policy framework to strengthen EU manufacturing — towards a more integrated approach for industrial policy. European Commission, 2005, C0M(2005) 474 final.

39. Industrial policy in an enlarged Europe. European Commission, 2002, C0M(2002) 714 final.

40. Industrial policy. URL: http://www.economist.com/debate/overview/177.

41. Innovation clusters in Europe — a statistical analysis and overview of current policy support. DG Enterprise and Industry report, Europe INNOVA, 2006, Pro INNO Europe paper № 5. 65 p.

42. International handbook on industrial policy. Ed. by P. Bianchi and S. Labory. Cheltenham, UK, Northampton, MA, USA: Edward Elgar, 2006. 464 p.

43. Kaplinsky R. The role of standards in global value chains and their impact on economic and social upgrading. World Bank, 2010. 18 p.

44. Krugman P. Increasing returns and economic geography // Journal of Political Economy, 1991, Vol. 99, № 3, P. 483-499.

45. Lynn R. Race differences in intelligence: an evolutionary analysis. WashingtonSummit Publishers Augusta, GA, A National Policy Institute Book, 2006. 205 p.

46. Malerba F. Innovation and the dynamics and evolution of industries: Progress and challenges // International Journal of Industrial Organization, 2007, № 25, P. 675-699.

47. Malmberg A., Maskell P. An evolutionary approach to localized learning and spatial clustering // The Handbook of Evolutionary Economic Geography / Ed. by R. Boschma and R. Martin — Cheltenham, UK, Northampton, MA, USA: Edward Elgar Publishing, Inc., 2010. P. 391-405.

48. Martin R., Sunley P. Path dependence and regional economic evolution // Journal of Economic Geography, 2006, Vol. 6, № 4, P. 395-437.

49. MenzelM.-P., FornahlD. Cluster life cycles — dimensions and rationales of cluster development. Jena Economic Research Papers, 2007, № 76. 45 p.

50. National Innovation Systems. OECD, Committee for Scientific and Technological Policy, 1997. 48 p.

51. National innovation systems: a comparative analysis / Ed. by R. Nelson. New York Oxford: Oxford University Press, 1993. 525 p.

52. Nauwelaers C. Path-dependency and the role of institutions in cluster policy generation // Cluster Policies — Cluster Development? Ed. by E. Mariussen. Stockholm, Nordregio Report 2001, № 2, P. 93-107.

53. Navarro L. Industrial policy in the economic literature. Recent theoretical developments and implications for EU policy. — European Commission, Enterprise Directorate-General, 2003, Enterprise Papers № 12. 21 p.

54. Pack H. Industrial Policy: Growth Elixir or Poison? // The World Bank Research Observer, 2000, Vol. 15, № 1, P. 47-67.

55. Pack H., Saggi, K. The case for industrial policy: a critical survey. World Bank Research Working Paper, 2006, № 3839. 51 p.

56. Pelkmans J. European industrial policy // International handbook on industrial policy. Ed. by P. Bianchi and

S. Labory. Cheltenham, UK, Northampton, MA, USA: Edward Elgar, 2006, P. 45-78.

57. PosnerR. Theories of economic regulation // Bell Journal of Economics, 1974, Vol. 5, № 2, P. 335-358.

58. Riess A., Valila T. Industrial policy: a tale of innovators, champions, and B52s // EIB Papers, 2006, Vol. 11, № 1, P. 10-34.

59. RodrikD. Industrial policy for the twenty-first century. Centre for Economic Policy Research, 2004, CEPR Discussion Papers, № 4767. 56 p.

60. Rodrik D. Normalizing industrial policy. The World Bank, Commission on Growth and Development, 2008, Working paper, № 3. 36 p.

61. Rodrik D. The return of industrial policy. http://www.project-syndicate.org/commentary/rodrik42/English.

62. Roundtable on Competition Policy, Industrial Policy and National Champions. Organisation for Economic Cooperation and Development, 2009, DAF/COMP/GF(2009)9, 250 p.

63. Schwartz G., Clements B. Government subsidies // Journal of Economic Surveys, 1999, Vol. 13, №. 2, P. 119-147.

64. Simon H. Altruism and economics // The American Economic Review, 1993, Vol. 83, № 2, P. 156-161.

65. Singh A. Competition and competition policy in emerging markets: International and development dimensions. United Nations, G-24 Discussion Paper Series, Paper № 18, 26 p.

66. Soete L. From industrial to innovation policy // Journal of Industry, Competition and Trade, 2007, № 7, P. 273-284.

67. Steel Statistical Yearbook 2010. Worldsteel Committee on Economic Studies, Brussels, 2010. 120 p.

68. Stoelhorst J.W. The Explanatory Logic and Ontological Commitments of Generalized Darwinism // Journal of Economic Methodology, 2008, Vol. 15, № 4, P. 343-363.

69. TayyariF. The genetic basis of intelligence // The Science Creative Quarterly, August 2004. URL: http: // www. scq.ubc.ca/the-genetic-basis-of-intelligence/.

70. Trippl M., Otto A. How to turn the fate of old industrial areas: a comparison of cluster-based renewal processes in Styria and the Saarland // Environment and Planning A, 2009, Vol. 41, № 5, P. 1217-1233.

71. Valila T. No policy is an island — on the interaction between industrial and other policies // EIB Papers, 2006, Vol. 11, № 2, P. 8-33.

72. Vishnevsky V., Aleksandrov I., Polovyan A. Scenarios of the old industrial regions» development: selecting the methodology // Environment, Development and Sustainability, 2011, Vol. 13, № 1, P. 65-78.

73. Wilson D.S., Wilson E.O. Rethinking the theoretical foundation of sociobiology // The Quarterly Review of Biology, 2007, Vol. 82, № 4, P. 327-348.

74. Witt U. Evolutionary Economics. Max Planck Institute of Economics, The Papers on Economics and Evolution,

2006, № 0605. 16 p.

75. Zadeh L. Fuzzy sets // Information and Control, 1965, № 8, P. 338-353.

ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2012 ^ Том 10 № 1