CC BY
35
Б. Н. Флоря (Москва)
Тема выбора правителя в хронике Винцента Кадлубки
В польской хронике Галла Анонима начала XII в., написанной по заказу князя Болеслава III, как справедливо констатировал Я. Адамус смена власти в Древнепольском государстве изображается как наследование трона, как его простой переход от отца к сыну, даже там, где хронист был вынужден отступить от этой схемы и рассказать, как подданные были вынуждены делать выбор между боровшимися за власть сыновьями Владислава Германа, он изображает дело таким образом, что сама возможность выбора была предоставлена подданным самим князем — отцом этих сыновей (Галл, II, 8).
Хронист начала XIII в. Винцент Кадлубек, для которого хроника Галла явилась главным (если не единственным) источником, в описании событий X — начала XII в. следовал за своим предшественником, но к повествованию об этих событиях он добавил вводную часть — описание древнейшей истории поляков. В этом описании картина совершенно другая. История Польского государства начинается с того, что некий Гракх убедил поляков избрать его своим королем (Кадлубек, I, 5). Затем читаем, что сын Гракха получил власть от отца, но когда стало известно, что он запятнал себя убийством брата, он был изгнан (Кадлубек, I, 7). Таким образом, поляки уже в самую древнюю пору своей истории могли избирать и изгонять своих правителей. После изгнания «сенат», знатные и народ передали власть дочери Гракха Ванде (Кадлубек, I, 8). В последующем изложении находим и описание выборов правителя: народ принимает решение избрать правителем того, кто во время конского бега первым достигнет цели. Соревнования эти выиграл «убогий, самого низкого происхождения юноша», который получил власть «по решению сената» (Кадлубек, I, 13).
Эту историю— плод собственного вымысла— хронист сопоставляет с аналогичными историями выбора правителя у разных народов древности, почерпнутыми у Юстина Трога 2. Тем самым читатель убеждается в том, что выбор правителя — обычная процедура, распространенная в мире.
Наконец, последний из образов, созданных Кадлубком в этой вступительной части его труда, — это образ Помпилия, жестокого тирана, отравившего своих родственников, так как он боялся их попыток отнять у него власть. Тирана загрызли мыши, вышедшие из тел умерщвленных им родственников (Кадлубек, I, 19). Сведения о такой гибели Помпи-
лия-Попеля Винцент Кадлубек почерпнул из хроники Галла (Галл, I, 3). У Галла далее говорится, что на место, которое ранее занимал Попель, «царь царей и князь князей» (т.е. Бог) поставил Земовита, основателя династии Пястов. В отличие от этой специально неясной фразы у Кадлубка читается, что Земовит за свои заслуги сначала был избран главой войска (magister militum), а затем приобрел власть правителя (Кадлубек, 1,3).
Таким образом, в отличие от текста Галла, в сочинении Кадлубка — в той части, которая в огромной степени явилась продуктом его вымысла, тема выбора правителя и (соответственно) удаления правителя недостойного нашла самое широкое воплощение. Чем вызвано такое радикальное отличие в отношении обоих хронистов к вопросу о выборе правителя? Почему Кадлубек нашел нужным так выставить на первый план принадлежавшее полякам с глубокой древности право избирать своих правителей? Чтобы найти ответ на эти вопросы, следует обратиться к той части повествования Кадлубка, где речь идет о событиях середины XII — начала XIII в., чтобы выяснить, какое место занимает там выбор правителя и какими аргументами обосновывается его необходимость.
Описывая смерть Болеслава III Кривоустого (1138 г.), хронист говорит о написанном им завещании, которым определялись границы владений его сыновей и устанавливалось, что в руках старшего в роде должна находится Краковская земля и верховная власть в стране, и далее кратко отмечается, что в соответствии с завещанием верховную власть и Краковскую землю получил его старший сын Владислав (Кадлубек, III, 26). О каком-либо участии «общества» в смене власти здесь не говорится. Вспыхнувшая затем борьба за власть рассматривается хронистом как семейный конфликт, вызванный тем, что Владислав хотел лишить младших братьев наследства. В этом конфликте архиепископ Якуб и «паны» становятся на сторону обиженных, но тема низложения недостойного правителя не акцентируется, он наказывается Богом за дурное отношение к братьям (Кадлубек, III, 26-28).
Как произошел приход к власти следующего правителя — Болеслава Кудрявого, в хронике не говорится. За правление этого князя неоднократно происходило перераспределение владений между членами княжеского рода, но это происходило или в соответствии с пожалованием старшего в роде или по завещанию умершего князя (Кадлубек, III, 30). После смерти Болеслава в 1173 г. краковский стол, как старший в роде, занял его брат Мешко III (Кадлубек, IV, 2). Таким образом, в этой части повествования какая-либо роль общества в сменах власти в Польше хронистом никак не акцентируется. Затем положение резко меняется.
Рассказ о правлении Мешко III в Кракове заполнен сообщениями о его многочисленных злоупотреблениях властью. Краковский епископ
Гедеон увещает его неправедных судей, а затем и самого монарха, но безуспешно. Тогда «первые паны» Краковской земли собираются и принимают решение возвести на краковский престол его младшего брата Казимира. Кадлубек излагает доводы, которые склонили их к этому решению. Участники совещания говорят, что они не желают, чтобы их считали бунтовщиками, что опасно покушаться на власть большого правителя, но «не годится, чтобы свободный был слугой». Таким образом, целью переворота провозглашается возвращение «свободы». Этот мотив повторяется и в дальнейшем тексте, где говорится, что заговорщики обращаются к Казимиру, чтобы приобрести «свободу». Наряду с этим употребляется и другой довод морального порядка: «Позорно, когда тебя считают бунтовщиком, но еще более позорно быть трусом». Это замечание, несколько неожиданное в устах высокопоставленного духовного лица, возможно, отражает те действительные высказывания, которые раздавались в кругу участников совещания — профессиональных воинов. Но главное — это благо страны, которую разоряют приближенные правителя. Кадлубек сравнивает их с пожирающими овец хищными волками. Обращаясь к Казимиру, заговорщики восклицают, что, если он не поможет, страна «должна погибнуть, так как у ней нет возможности перенестись в другое место». В речах, которые произносят у Кадлубка участники «совещания», жестокому и несправедливому Мешко противопоставляется пространная характеристика Казимира, обладающего всеми достоинствами идеального князя. В завершение рассказа, приступая к повествованию о самом перевороте, завершившемся изгнанием Мешко из Кракова, хронист подчеркивает, что Казимир прибыл в Краков с малой свитой, чтобы было ясно, что его вступление на краковский стол это не акт насилия, а результат добровольного его выбора жителями (Кадлубек, IV, 4-6).
Очевидно, что Кадлубек признает за подданными право низложить несправедливого правителя и предложить трон другому, справедливому члену княжеского рода. Однако обращает на себя внимание, что он очень подробно обосновывает необходимость такого выступления. Между тем, рассказывая о более ранних событиях 40-х гг. XII в., когда подданные поддержали младших братьев, выступивших против несправедливого старшего брата-правителя, он совсем не нашел нужным обосновывать справедливость и правомерность таких действий. Очевидно, такая ситуация, когда сами подданные выступают с инициативой смены правителя, в сознании верхов польского общества не воспринималась как обычная, и решения подданных нуждались в определенном оправдании.
Повествование Кадлубка позволяет выделить некоторые условия, при которых такое выступление, которое сам хронист оценивает явно
как нечто чрезвычайное, могло бы иметь место. Прежде всего это выступление становится возможным и необходимым, когда несправедливые действия правителя угрожают стране гибелью. Кроме того, к подобным действиям можно было прибегать лишь тогда, когда были исчерпаны другие средства воздействия. Не случайно Кадлубек подробно рассказывает о том, как краковский епископ увещевал сначала приближенных Мешко III, а затем и его самого. Можно отметить в тексте Кад-лубка и еще одно условие, необходимое для такого выступления. Отклоняя первоначально предложения заговорщиков, Казимир заявил, что ему уже предлагали свергнуть с краковского трона его брата Болеслава, но он отклонил такое предложение. В ответ заговорщики обратили его внимание на то, что поведением Болеслава была недовольна лишь часть его подданных и без серьезных причин (Кадлубек, IV, 6). Таким образом, выступление против правителя, предложение трона другому кандидату было возможно лишь по общему, единодушному решению подданных. Не случайно Кадлубек подчеркивает бескровный приход Казимира ко власти, на его сторону переходят и те. кому Мешко поручил охрану краковского замка. Это лучше, чем что-либо другое, показывает единодушия принятого решения. Такого единодушия, возможно, в действительности не существовало. У самого хрониста в одном из последующих эпизодов читаем о выступлении против Казимира сторонников Мешко во главе с краковским каштеляном Генриком Кетличем (Кадлубек, IV, 16).
Заслуживает внимания и то, что заговорщики признавали, по словам Кадлубка, свое положение безвыходным, если Казимир не займет краковский стол. Очевидно, в Польше конца XII в. не представляли себе такого восстания против правителя, которое не возглавлял бы член княжеского рода.
К рассматриваемому вопросу имеет отношение еще один пассаж хроники, где речь идет о последовавших через некоторое время переговорах между Мешко и Казимиром. Во время этих переговоров Казимир, соглашаясь вернуть Мешко утраченную им «вотчину» — наследственное владение (Познанское княжество), отказывался возвратить ему «верховный» краковский стол. В уста Казимира Кадлубек вкладывает следующие высказывания о своем брате: он не может добиваться возвращения себе верховной власти, так как заслуживает утраты такого положения тот, кто злоупотребляет признанной за ним властью. «Ибо польза государства требует, чтобы никто не использовал своей власти во зло» (Кадлубек, IV, 11). Так еще раз устами самого князя Кадлубек утверждает право подданных сменять недостойного правителя. Не ограничившись этим, хронист позаботился сообщить читателю, что это право одобрил один из главных правителей христианского мира — император Фридрих Барбаросса. Когда Мешко III обратился к нему с жалобами на
несправедливое низложение, император якобы ответил ему, что «поляков нельзя лишить права выбирать себе князя» (Кадлубек, IV, 12).
Вместе с тем в рассказе Кадлубка таким правом обладают только жители главной Краковской земли. Став после занятия Кракова главой Польши— «монархом всей Лехии», Казимир перераспределяет земли между членами княжеского рода. О каких-либо желаниях подданных в этой связи не говорится (Кадлубек, IV, 8).
Вопрос о передаче власти снова возник в повествовании Кадлубека после неожиданной смерти в 1194 г. Казимира Справедливого. Здесь Кадлубек описывает и саму процедуру выборов. Краковский епископ Пелка, предварительно посоветовавшись с «панами», «созвал всех на собрание». К участникам собрания он обратился с речью, в которой предложил возвести на краковский стол старшего из двух малолетних сыновей Казимира — Лешко Белого. Для оценки помещенных далее в повествовании речей с соображениями за и против этого решения следует остановиться на некоторых важных аспектах сложившейся ситуации.
Краковский стол был главным княжеским столом в Польше, сидевший на нем князь, по выражению самого Кадлубка, был «монархом всей Лехии», по традиции поэтому на этом столе сидел старший из членов княжеского рода. Когда заговорщики решили свергнуть Мешко III, они предложили его трон следующему по старшинству члену княжеского рода. Решение о возведении Лешко на краковский стол грубо нарушало нормы наследования, установленные «завещанием» Болеслава Кривоус-того, о чем хорошо было известно не только Кадлубку, но и главному герою его повествования краковскому епископу3. Однако в речи, вложенной в уста епископа хронистом, этот сюжет вовсе не затрагивается, не обращают на него внимания и другие участники совещания. По-видимому, хронисту хотелось бы обойти молчанием эту сторону дела. Но сделать этого ему не удалось, очевидно, потому, что вопрос все же обсуждался на собрании, и это было известно. Во всяком случае, в заключительной речи епископа читается утверждение, что «устав прадедов», по которому верховная власть должна всегда принадлежать старшему в роде, отменен папой Александром и императором Фридрихом, так как при жизни Мешко III они признали таким верховным правителем Казимира. Как главные авторитеты христианского мира, — пояснял епископ в изложении Кадлубка, — они имеют право устанавливать новые нормы права и упразднять старые. Скорее всего, мы имеем дело с расширительным толкованием соответствующих грамот, подтверждавших право Казимира II на обладание краковским столом4. Но ясно, что Кадлубек и те общественные круги, мнение которых он выражал, полагали, что старые нормы наследования краковского стола перестали действовать, и Кадлубек стремился внушить это читателю, не вдаваясь в обсуждение данного сюжета.
Другая необычная черта предложенного решения заключалась в том, что на главный княжеский стол Польши — краковский — предлагалось возвести маленького мальчика. Необходимость поступить именно так Кадлубек нашел нужным специально обосновать. В его повествовании в ответ на речь епископа один из присутствовавших на собрании «мужей» сказал, что, конечно, нужно скорее избрать нового правителя, но утверждал, что ребенку нельзя доверять управление взрослыми людьми.
Один из аргументов епископа, использованный им в ответе на это замечание, привлек к себе особое внимание исследователей. Епископ сказал, что монарх управляет государством не сам, а с помощью более низких носителей власти (per administratorias potestates). В этих высказываниях отражаются произошедшие к концу XII в. изменения взгляда на характер отношений между носителем верховной власти и социальной элитой. В модели раннефеодального государства монарх, от которого зависело распределение должностей и доходов и кто предводительствовал войском на войне, занимал ключевое место (неудачи и другие отрицательные явления жизни часто прямо и непосредственно связывались с физическим состоянием правителя). В новой модели отношений, когда с развитием феодального землевладения знать все более превращалась в самостоятельную силу, располагающую своими источниками доходов, исходящими не от государственной власти, монарх мог стать своеобразным символом государственного единства, а реальная власть сосредоточиться в руках окружавших его представителей знати5.
Привлек к себе внимание исследователей и другой, главный аргумент, который использовал епископ, добиваясь возведения Лешко на краковский стол. Епископ, в изложении Кадлубка, объяснял слушателям, что есть глубокая разница между правом выбора и наследованием. При праве выбора избиратели пользуются полной свободой, и здесь предпочтение действительно отдается взрослым людям, но когда речь идет о праве наследования, то здесь выбора нет и наследовать могут любые лица, даже дети грудного возраста, родившиеся после смерти отца. Таким образом, согласно аргументации епископа, у участников собрания не было иного выбора, как передать трон старшему сыну своего князя.
Предложенная в хронике Кадлубка аргументация, как справедливо отмечено в научной литературе6, отражала своеобразные переходные ситуации в развитии сознания верхов польского общества последних десятилетий XII в. Уже появилось представление о возможности выбора социальными верхами общества того кандидата, деятельность которого отвечает его интересам, и эти социальные верхи фактически используют такое право, возводя на трон Лешко и нарушая тем самым все установленные правила наследования краковского трона. Вместе с тем этот
круг людей еще не готов открыто признать за собой это право, и реальные выборы маскируются ссылками на необходимость соблюдать нормы наследственного права, которых в данном случае фактически не было, так как ни предшественники Казимира, ни он сам не были наследственными обладателями краковского стола.
Обращение к последующему повествованию Кадлубка показывает, что аналогичная попытка представить избрание правителя как нечто совсем иное, как следование нормам наследственного права, имеет место в его тексте при описании событий 1202 г., когда выросший Лешко отказался править краковским столом на предложенных ему условиях, и краковская знать решила предложить престол сыну Мешко III, Владиславу Ласконогому. В уста направленных к этому князю послов вкладываются слова, что речь не идет о каком-либо выборе и что князь приглашается на престол как наследник своего отца, ранее правившего в Кракове7 (Кадлубек, IV, 26).
Рассказывая о возведении на краковский стол Владислава Ласконо-гого (одно из последних известий хроники), Кадлубек записал: «И так перед лицом всей Польши с согласия князей и вельмож и всех воинов, от простого воина до обладателя высшей должности, правителем Кракова установили князя Владислава» (Кадлубек, IV, 26). Это свидетельство показывает, кто был участником собрания, возведшего на трон князя Лешко, и других подобных собраний. Это были «воины» — княжеские дружинники, постепенно превращавшиеся в феодалов-землевладельцев. По крайней мере, так должно было обстоять дело в представлении Кадлубка.
В какой мере взгляды краковской знати, выразителем которых был Кадлубек, можно считать характерными для сознания верхов общества в других польских землях второй половины XII в.? Какого-либо конкретного материала на эту тему в хронике Кадлубка, поглощенного событиями, происходившими в Кракове, мы не обнаруживаем. Можно опираться лишь на некоторые косвенные свидетельства.
Так, по свидетельству самого Кадлубка, которое находит подтверждение и в некоторых других источниках, переворот в Кракове, который привел к низложению Мешко III с краковского трона, сопровождался переворотом на территории родовых владений Мешко в Великой Польше, где князя сверг с престола его старший сын Одо. Мешко с тремя сыновьями от второго брака был вынужден искать приюта в городке Ратибор в Силезии8. Таким образом, и в Великой Польше появилась практика отстранения неугодного правителя, а следовательно, должны были иметь место и какие-то попытки такую практику обосновать. Дальше этих самых общих замечаний наши источники пойти не позволяют.
Говоря о сознании общества последних десятилетий XII в., закономерно поставить вопрос, какую реакцию вызывали происходившие пере-
мены в сознании приверженцев прежнего порядка, как они их воспринимали и осмысливали, как пытались этим переменам противостоять.
Прежде чем переходить к рассмотрению этого вопроса, следует остановиться на одном аспекте решений о возведении на краковский трон Лешко, сына Казимира, на котором Винцент Кадлубек не стремился концентрировать внимание читателя. Через текст хроники красной нитью проходит убеждение (характерное, конечно, не для одного Кадлуб-ка) о тесной, неразрывной связи между краковским столом и верховной властью над польскими землями. Возводя на трон малолетнего Лешко, краковская знать тем самым выступала с претензиями на осуществление от его имени верховной власти над другими польскими землями и сидевшими в них на столах членами княжеского рода.
Произошедшие перемены наносили двойной ущерб интересам польских князей. Во-первых, они устранялись от наследования краковского стола; во-вторых, возникала неприятная перспектива подчинения членов рода малолетнему краковскому князю и стоявшей за его спиной знати; в-третьих, и это главное, утверждалась практика, при которой подданные начинали распоряжаться княжеским столом по своему усмотрению. Сохранился документальный источник, отражающий усилия членов княжеского рода, направленные на устранение происшедших перемен. Это текст буллы папы Иннокентия III от 9 июня 1210 г., адресованной польскому духовенству и выданной по просьбе одного из польских князей9. В этой булле папа напоминал о существовании завещания Болеслава Кривоустого, утвержденного святым престолом, по которому на краковском столе должен сидеть старший в княжеском роде и после его смерти его должен сменить следующий по старшинству. Папа напоминал, что нарушитель этих норм, согласно установлению, должен быть отлучен от церкви. Папа призывал епископов соблюдать это установление и карать их нарушителей церковными санкциями. Перед нами очевидный след усилий, направленных на восстановление традиционного института верховной власти, усилий, предпринятых польскими князьями.
Учитывая эти обстоятельства, следует перейти к рассмотрению тех высказываний Кадлубка, которые направлены против организаторов решения об избрании Лешко и содержат критику их действий. Высказывания эти хронист вкладывает в уста Мешко III. На страницах его хроники помещен целый ряд таких высказываний. С какой целью они были помещены хронистом? На этот счет можно высказать, разумеется, лишь предположения. Во-первых, поскольку Мешко III обрисован на страницах хроники как жестокий и несправедливый тиран, высказывания, вложенные в его уста, не могли быть авторитетными для читателя. Поэтому, помещая их, хронист не рисковал зародить у читателя сомнения в правильности собственной позиции. Во-вторых, такие высказыва-
ния были нужны хронисту, чтобы объяснить, почему Мешко III привлек на свою сторону других польских князей, почему затем Лешко и его мать добровольно уступили ему краковский стол. Первая речь Мешко в изложении Кадлубка обращена к польским князьям. В ней мы находим два разных положения. Одно из них перекликается с выступлением «мужа» на собрании. Избрав правителем малолетнего, страну подвергли опасности, так как паства, оказавшись без пастыря, легко становится добычей волков. Но гораздо интереснее другое. Мешко обвиняет организаторов решения об избрании Лешко в том, что они «избирают ребенка князем, чтобы таким образом они сами правили самими правящими». Но этим старый князь не ограничивается. Кадлубек вкладывает в его уста утверждение, что они стремятся к тому, чтобы, искоренив королевский род, могли свободно владеть, чтобы вместо «одного главы выросло среди них столько королей, сколько голов» (Кадлубек, IV, 22). Не исключено, что, вкладывая такие обвинения в уста Мешко III, магистр Винцент хотел тем самым показать их абсурдность. Однако независимо от его намерений подобные высказывания не могли не привлекать внимание читателя к вопросу о взаимоотношениях носителя власти и подданных. Следует отметить и само появление в сочинении, возникшем на польской почве и адресованном польскому читателю, представления (пусть самого общего) об олигархии, которая могла бы сменить упраздненную монархию.
Отношения власти и подданных выступают здесь как отношения не сотрудничества, а антагонизма: подданные хотят лишить правителей их власти. Тема эта получает продолжение в обращении Мешко III к князю Лешко и его матери. Мешко убеждает племянника уступить ему краковский трон, а он сделает Лешко своим преемником и утвердит его как наследственное право Лешко и его потомков на этот трон. При этом Кадлубек вкладывает в уста князя слова, что прочно то, что установлено решением правителя, а не непостоянным народом, который часто меняет свои решения, а далее говорится о том, что положение правителя, зависящего от расположения народа, незавидно. «Так долго будешь ему подходить,— говорил Мешко III, обращаясь к племяннику,— как долго будешь полезен; будешь править до тех пор, пока будешь покоряться» (Кадлубек, IV, 25). И, по словам хрониста, его аргументы находили понимание у членов княжеского рода. Изложив первую речь Мешко, хронист отмечает, что князья, к которым Мешко обращался, перешли на его сторону (Кадлубек, IV, 22)10, а после второй речи вдова Казимира и его сыновья уступают краковский стол Мешко, так как «лучше править по милости дяди, чем всегда зависеть от расположения народа» (Кадлубек, IV, 25).
У читателя, знакомого и с рассказом Кадлубка о жестоком «тиране» Мешко, и с приведенными высказываниями, исходящими в хронике от
этого князя, должно было складываться совсем иное представление о взаимоотношениях князя и подданных, чем при чтении хроник, возникших в эпоху раннего Средневековья. На смену представлению о совпадении, взаимном переплетении интересов правителя и социальной элиты приходит представление об антагонизме между ними, о борьбе между ними за власть над обществом. В такой ситуации вопрос о праве подданных выбирать себе правителя должен был выдвинуться на первый план.
В свете сказанного становится понятной одна из главных целей работы Кадлубка по созданию вымышленной древней истории поляков. В условиях переходного периода, когда только складывалось представление о праве подданных избирать правителя, когда оно.дишь постепенно прокладывало себе дорогу в борьбе с приверженцами иных воззрений, хронист стремился убедить читателя, что таким правом поляки обладали издревле, и в том, что нет ничего необычного, — так обстояло дело у многих народов еще в древности.
Необходимо отметить еще один важный нюанс. В научной литературе давно отмечено, что при описании современного ему общества Кадлубек систематически использовал терминологию, почерпнутую из текстов античных авторов п. Не все такие заимствования объясняются эстетическими вкусами и пристрастиями автора. Как представляется, более глубокий смысл имело последовательное наименование совета из представителей знати при князе термином «сенат» (и даже «sacer senatus»)12. Это давало возможность проводить параллели с текстами античных авторов, в которых «сенат» выступал как орган, управлявший государством совместно с монархом или даже в его отсутствие. Не случайно его члены для Кадлубка это — viri consulares. Такой «сенат», как Кадлубек стремился убедить читателя, существовал в польском обществе уже в древнейшую пору его истории, и уже тогда играл важную роль при выборах правителя и передаче ему власти 13.
Наконец, еще одно соображение. Как представляется, описание древнейшей истории поляков у Кадлубка могло преследовать еще одну цель — «десакрализировать» саму процедуру избрания правителя, представив ее как обычай, сложившийся в языческие времена у самых разных народов и приводящий на трон людей самого низкого происхождения. Отсутствие в современной ему Польше процедуры помазания должно было существенно облегчить Кадлубку эту задачу.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Adamus J. О monarchii Gallowej. Warszawa, 1952. С. 97-105.
2 См. комм. Б. Кюрбис к польскому переводу хроники — Mistrza Wincentego
kronika polska. Warszawa, 1974. S. 88.
См. об этом: Smolka S. Mieszko stary i jego wiek. Warszawa, 1959. S. 363 i n. Grodecki R. Dzieje wewn?trzne Polski XIII w. // Grodecki R. Polska piastowska. Warszawa, 1969. S. 129-130.
4 См. соображения P. Гродецкого: Grodecki R. Zjazd Ifczycki 1180 r. // Grodecki R. Polska piastowska... S. 106-112.
5 См. об этом подробнее: Lalik Т. Spoleczne gwarancje bytu. Panstwo i Kosciöl // Kultura Polski sredniowiecznej X-XIII ww. Warszawa etc., 1985. S. 141-142.
6 См. об этом подробнее: Grodecki R. Dzieje wewn^trzne... S. 179-180.
7 Тональность повествования Кадлубка показывает, что он не одобряет такие маневры: очевидно, краковская знать еще не готова была открыто разделять взгляды, пропагандируемые хронистом.
8 Об этом см. подробнее: Smolka S. Mieszko stary... S. 306-307. Zientara В. Henryk Brodaty i jego czasy. Warszawa, 1975. S. 120.
9 Текст буллы см.: ICodeks dyplomatyczny Sl^ska. Wroclaw, 1959. Т. II. № 137. Об этом выступлении см. подробнее: Zientara В. Henryk Brodaty... S. 153-155.
10 Племянники Мешко III оказали ему военную помощь, когда он пытался силой вернуть себе краковский стол — Smolka S. Mieszko Stary... S. 369, 371.
11 См. об этом подробнее: Bogucki A. Terminologia polityczna w kronice polskiej Wincentego Kadlubka // Studia zrödloznawcze. Warszawa; Poznan, 1976. Т. XX.
12 Ibid. S. 61.
13 Об этой роли «римских» терминов у Кадлубка см.: Smolka S. Mieszko stary... S. 362; Zientara В. Henryk Brodaty... S. 100-101.
