CC BY
119
ИСТОРИЯ
Б. Н. Флоря (Москва)
Летописец Даниила Галицкого и «Моление»
Даниила Заточника как памятники древнерусской общественной мысли XIII в.
В статье рассматриваются памятники древнерусской общественной мысли XIII в., отражающие конфликт между княжеской властью и боярством. Автор пытается определить политические устремления обеих сторон на основании материала данных источников.
Ключевые слова: Древняя Русь, княжеская власть, боярство.
В научной литературе сделано достаточно много для определения характера повествования Ипатьевской летописи о событиях первой половины — середины XIII в. Текст этой летописи вплоть до 60-х гг. XIII в. представляет собой обширное повествование сначала о борьбе князя Даниила Романовича за возвращение ему владений отца, Романа Мстиславича, а затем — о его государственной деятельности, как правителя Юго-Западной Руси. Убедительно показано, что основная часть повествования — рассказ о событиях 1205-1250 гг. — представляет собой не сводку современных событиям погодных записей, а целостное произведение, где события описываются лицом, близким к князю Даниилу, с определенной временной перспективы 1.
В. Т. Пашуто справедливо обращал внимание на то, что Летописец Даниила Галицкого дошел до нас с продолжением, созданным во Владимире-Волынском на дворе его младшего брата Василька и племянника Владимира Васильковича. Исследователь убедительно показал, что при этом в текст Летописца был внесен ряд вставок, чтобы подчеркнуть роль Василька в происходивших событиях 2. В. Т. Пашуто правомерно поставил вопрос о том, что на Волыни текст мог подвергнуться достаточно серьезным сокращениям 3, это вполне возможно, но выявить такие сокращения, их характер при отсутствии параллельных текстов очень трудно. Есть, однако, основание полагать, что возможные изменения не затронули главную направленность повествования, так как и во Владимире-Волынском были, конечно, заинтересованы в прославлении заслуг Романовичей в борьбе за возвращение наследия их отца и посрамлении их противников.
Летописец сразу ясно дает понять читателю, что у Романовичей были опасные противники не только за пределами Руси, но и в среде местного общества. Рассказ о событиях, происходивших после смерти Романовичей, совсем неслучайно начинался в Летописце словами: «великоу мятежю воставшю в земле Рускои» 4. Для темы данной работы важно выяснить, сопровождался ли конфликт между представителями власти и обществом идейным противостоянием. Некоторые сопоставления источников, характеризующих правление Романа Мстиславича, позволяют констатировать сам факт существования идейного противостояния.
На страницах Летописца Даниила Галицкого Роман Мстиславич выступает как «самодержец всея Роуси», одержавший, подобно Мономаху, победы над «поганскыми языками», мудрый, «ходящий по заповедемь Божиим» 5.
Совсем иной образ Романа присутствует на страницах хроники его современника — польского хрониста Винцента Кадлубка. Характерно, что первые отзывы хрониста о Романе, поддерживавшем малопольскую знать в борьбе за краковский стол, были вполне благоприятными, но положение изменилось после утверждения Романа на галицком столе. На страницах хроники читаем о массовом бегстве бояр в соседние земли, о конфискации их имущества и жестоких казнях 6. Вряд ли можно сомневаться, что такие сведения Кадлубек почерпнул как раз от бояр, бежавших в соседнюю с Галицкой землей Малую Польшу. Единственное касающееся этой темы свидетельство Летописца Даниила несколько расходится со сведениями Кадлубка. В Летописце фигурирует боярин Владислав «Кормиличич» — вероятно, сын «кормильца» — «дядьки» — последнего галицкого князя Владимира Ярославича, которого «загнал великыи князь Роман, неверы ради» 7. Таким образом, Роман не только казнил, но и изгонял бояр. Обращает на себя внимание, что в тексте Кадлубка правление Романа названо «самой жестокой тиранией». О самом Романе сказано, что он «стал более жестоким врагом для жителей, чем для неприятелей». В то время, когда Кадлубек писал эти слова, он в последней, IV книге своей хроники обосновывал право знати низлогать и изгонять правителя, нарушающего нормы права, и вообще распоряжаться княжеским столом 8. Взгляды эти успешно усваивались малопольской знатью, действовавшей в этом духе.
Есть основание полагать, что и такие взгляды, и такая практика воздействовали на сознание бояр-эмигрантов. Характерно,
что по свидетельству Летописца Даниила Галицкого именно после того, когда в Галич «приведоша Кормиличича», галицкие бояре начали распоряжаться галицким столом, предложив его племянникам Владимира Ярославича, детям его сестры — Игоревичам 9. Последующие годы принесли свидетельства о целом ряде попыток такого рода, когда галицкие бояре предлагали княжеский стол самым разным правителям.
Разумеется, Летописец Даниила Галицкого не является таким источником, который может дать представление о взглядах галиц-ких бояр — противников Романовичей. Однако в нем отмечены два совершенно необычных события, закономерно привлекших к себе внимание исследователей.
Первое событие связано с поражением Игоревичей в борьбе с противниками (войсками из Венгрии и Малой Польши и войсками русских князей Волыни). Три сына Игоря Святославича попали в плен. Венгерские полководцы хотели доставить их к королю, но галичане, поднеся венграм «великие дары», добились того, чтобы князей отдали в их руки, «да быша их повесили мьсти ради» 10. Акт мести был, очевидно, ответом за избиение Игоревичами незадолго до этого многих «великих бояр» галицких 11.
Исследователи справедливо отмечают полную необычность такого события для древнерусской политической практики 12. Однако это было необычно и для политической практики в соседних землях. Правда, в Польше XIII в. известны убийства князя Лешко Белого и короля Пшемысла II, а в Венгрии — королевы Гертруды, но все эти убийства были результатом заговора, а здесь есть основание говорить о публичной казни правителей их подданными, казни, которая сопровождалась побоями 13.
Как представляется, сам этот факт говорит о существенных изменениях социальной психологии правящей элиты Галицкого княжества. Очевидно, что в ее глазах члены княжеского рода перестали пользоваться тем особым уважением, которое традиционно окружало их в сознании древнерусского общества. В повествовании Летописца за более поздние годы неоднократно встречаются обвинения галиц-ких бояр в том, что они хотели убить князя Даниила 14. Реакция на происшедшее оказалась особенно сильной в Черниговской земле, так как Игоревичи принадлежали к правившей здесь ветви княжеского рода. Новгородский летописец записал слова главы рода Ольговичей Всеволода Чермного, что совершившие казнь «положиле укор на всех» 15. Стоит, однако, отметить, что ни в Летописце Даниила, ни
во владимирском летописце действиям бояр не было дано никакой оценки 16.
Важной частью общественного сознания в Древней Руси было представление об исключительном праве на власть членов княжеского рода, о Русской земле как коллективном владении Рюриковичей. Представление это отразилось, в частности, в словах митрополита Никифора, адресованных русским князьям, когда венгры в конце 80-х гг. XII в. захватили Галицкую землю: «Се иноплеменьници отъяли вотчиноу вашю, а лепо вы бы потруди-тися» 17. Аналогичное представление о монопольном праве членов княжеского рода на власть в стране нетрудно обнаружить и в уже упоминавшемся труде Кадлубка и в других польских, чешских и венгерских хрониках.
Свидетельства Летописца Даниила содержат сведения о неоднократных попытках галицких бояр возвести на княжеский стол венгерского «королевича» 18, который, конечно, к роду Рюриковичей не принадлежал. Очевидно, для галицких бояр такие представления явно утратили свою действенность.
Об этом особенно ясно говорит другое необычное событие, связанное с деятельностью галицких бояр, — возведение на княжеский стол в Галиче одного из их предводителей, боярина Владислава Кормиличича. Как отмечено в Летописце Даниила, Владислав воспользовался мятежом в Венгрии, сопровождавшимся убийством королевы Гертруды, осенью 1213 г. прибыл в Галич, «вокняжися и седе на столе» 19. Однако дело было не только в благоприятных обстоятельствах. Упоминается, что Владислав имел у себя венгерское и чешское (очевидно, наемное) войско, но, когда это войско было разбито в сражении с польской армией и войсками волынских князей, союзники все же не смогли занять Галича 20, а это говорит о наличии у Владислава серьезной поддержки в Галицкой земле 21. Очевидно, бояре не видели в вокняжении одного из своих предводителей ничего необычного.
Стоит отметить, что если сообщение о казни Игоревичей отмечено в Летописце Даниила краткой протокольной записью, то о конце карьеры Владислава летописец нашел нужным сказать особо. Он не ограничился сообщением о том, что Владислав был арестован «и в том заточеньи умре», но нашел нужным добавить, что боярин «нашед зло племени своемоу и детемь своим княжения деля, вси бо князи не призряхоу детии его того ради» 22. Эти слова содержат и предостережение тому, кто хотел бы последовать примеру боярина, и
ясное указание, что в этом случае выскочка встретит солидарное сопротивление всех правителей, обладающих наследственным правом на власть.
Эти свидетельства позволяют наглядно судить об остроте конфликта между княжеской властью и боярством, наложившего, как видим, сильный отпечаток на эволюцию общественного сознания социальных верхов Галицкой земли. Подосновой конфликта в Юго-Западной Руси, как и у ее западных соседей, послужило стремление бояр, превращавшихся в феодалов-землевладельцев, разрушить характерную для раннего Средневековья модель организации общества, что не соответствовало интересам княжеской власти. Поскольку развернувшаяся борьба носила, как было показано выше, отчасти и характер идейного противостояния, то логично было бы искать в Летописце Даниила Галицкого отражение идейной полемики со взглядами враждебного боярства. Однако следов такой полемики в тексте памятника не обнаруживается. По-видимому, дело состоит в том, что основной текст памятника писался тогда, когда окончательно определилась победа Даниила Романовича над противниками. Не было уже необходимости полемизировать с ними, достаточно было их заклеймить.
Как уже неоднократно отмечалось, на протяжении многих лет главным противником князя Даниила было галицкое боярство, не желавшее допустить его на галицкий стол. Какими же чертами наделено это боярство на страницах Летописца? Помещенные здесь характеристики во многом напоминают характеристики новгородцев в древнерусском княжеском летописании второй половины XII в.
Одна из главных черт этих бояр — «неверьство» 23, неспособность и нежелание соблюдать данные клятвы и соглашения. С этим качеством связано и другое — «лесть» 24, сознательный обман, используемый для достижения поставленных целей. Эпитетом « льстец» часто определяются предводители враждебного Даниилу галицкого боярства 25. «Лесть» находит свое выражение прежде всего в обещаниях верности князю, которые бояре постоянно нарушают. Однако это понятие включает в себя и клевету, которая вызывает особое негодование летописца. Изгнание боярина Жирослава, клеветавшего боярам на князя Мстислава, он сравнивает с изгнанием Богом Каина «от лица своего». В летописи выражается уверенность, что человеку, клеветавшему «на господина своего. не боудеть емоу пристанъка во всих землях. да боудеть двор его пуст и в селе его не боудеть живоущаго» 26. Относительно «лести» летописец даже на-
шел нужным внести в свой текст изречение из «Омира», оканчивавшееся словами: «Кто в неи ходить, конец зол примет» 27. Внимание к этой теме, возможно, следует рассматривать как отголосок идейного противоборства предшествующего времени, когда боярство, по-видимому, выдвигало разные обвинения против княжеской власти, которые теперь квалифицировались как клевета.
Вместе с тем не менее часто галицкие бояре квалифицируются как «безбожные» 28, такой же эпитет может прилагаться к их предводителям 29. «Безбожные» они потому, что выступают против установленного Богом традиционного порядка. Такой смысл, как представляется, имеют слова: «Крамоле же бывши во безбожных боярех галичкых» 30. Однако дело не только в этом, эпитет этот, как представляется, неслучайно появляется именно в текстах, рассказывающих о попытках бояр убить князя Даниила. Так, «безбожным» назван боярин Филипп, пригласивший с этой целью князя в Вишню 31. В этих же рассказах присутствует сравнение умышлявших на жизнь князя Молибоговичей со Святополком Окаянным 32.
Наконец, в разделах повествования, посвященных событиям 40-х гг. XIII в., подвергаются острой критике действия бояр, когда они пытаются управлять землей в отсутствие князя и вопреки его намерениям. Результаты хозяйничания бояр летописец суммировал фразой: «...и бе мятежь велик в земле и грабежь от них» 33. Об ограблении «земли» боярами говорится и дальше, в записи о том, как князь послал печатника Кирилла «исписати грабительства нечестивых бояр». Это не требует пояснений, но в них нуждается употребленное в связи с характеристикой действий бояр слово «мятеж». Очевидно, таким словом обозначается создавшееся в результате действий бояр положение дел: состояние анархии, конфликтов и столкновений. Неслучайно летописец указывает, что посланный князем печатник Кирилл «оутиши землю». В этой связи заслуживает внимания пролог летописца к одному из периодов биографии князя Даниила: «. скажемь многии мятеж, великие льсти, бещисленыя рати» 34. «Великие льсти» бояр вели к ратям и погружению земли в состояние «мятежа».
Таким образом создается отрицательный образ галицких бояр, как деструктивной силы, нарушающей нормы и основы традиционного порядка в обществе. Для взглядов летописца характерно, что в такой роли выступают на его страницах «бояре» и в других странах. Так, в летописце читаем, что «невернии же бояре хотеша... убити» венгерского короля, убили его жену и многих приближен-
ных 35. В Польше «великий князь лядьскыи» Лешко Белый был убит «светом бояр неверных» 36. Австрийский герцог Фридрих «оубьен бысть от своих бояр во брани», и после этого «мятежю же бывшоу между силними людми о честь и о волость герцюкову» 37. Стоит отметить, что если жена короля Эндре II была действительно убита в результате заговора венгерской знати, то в Польше никто не обвинял «бояр» в убийстве Лешко Белого, убитого воинами враждебных ему князей.
Следует, однако, отметить, что это не единственный образ « бояр» на страницах Летописца. Наряду с ними на страницах Летописца выступают другие бояре, тесно связанные с княжеской властью, которые наделяются иными характеристиками.
Прежде всего летописец следует за этими боярами, постоянно отмечая их участие в событиях с самого момента, когда у Романовичей появились собственные владенья. Уже здесь с ними находились такие их сподвижники, как «великии Вячеслав Толстыи, Мирослав, Демьян» 38. Когда принадлежавший Романовичам Белз был у них отобран, «бояре не изневеришася, но идоша вси с князем Василком в Каменец» 39. Это свидетельство ясно показывает связь этой группы бояр именно с князем, княжеской семьей, а не с «землей». Далее отмечается, что, когда в Каменец приехал Даниил, «бояре вси сретоша и с великою радостью». В этой связи летописец нашел нужным пояснить, что «бяхоу бояре велиции отца его вси у него» 40. Летописец ясно дает тем самым понять, что знать, окружавшая Романа Мстиславича, предпочла верность и службу княжеской семье сохранению своего положения в Галицкой земле или в главном центре Волыни — Владимире. Характерно, что в текстах Летописца мы не находим похвал этим боярам за их верность. Очевидно, для летописца именно такой тип отношений между князем и боярами был нормой, чем-то самим собой разумеющимся, в отличие от действий галицких бояр, эти привычные нормы разрушавших.
Летописец следит за отдельными людьми из этого сообщества подчиненных князю воинов, отмечая, кто отличился в походе, кто был ранен, а кто погиб и при каких обстоятельствах. В одном случае даже отмечено, что крест на могиле убитого «и доныне стоит» 41. Но летописец отмечает и проступки людей, не выполнивших свой долг 42. Такими сообщениями об участии в военных походах, а иногда в походах против изменников — «бояр», по существу, и ограничивается круг сообщений летописца об отношениях князя с той частью бояр, которые являлись опорой его власти.
В центре повествования Летописца находится главный герой, князь Даниил Романович, к которому в отдельные моменты присоединяется его брат Василько. Даниил Галицкий выступает в повествовании как преемник своего отца, Романа Мстиславича, который, как утверждает летописец, «бе царь в Рускои земли» 43. В прологе к повествованию и в отдельных вставках в тексте в образе Романа подчеркиваются черты грозного воителя, «им же Половци дети страшахоу» 44. Черты бесстрашного воина подчеркиваются в характеристиках Даниила, рассеянных по страницам Летописца. Так, в рассказе о битве на Калке говорится, что «младства ради и буести» он даже не заметил нанесенных ему ран, «бе бо дерз и хра-бор от головоу и до ногоу, не бе в немь порока» 45. Те же качества летописец отмечает и у членов княжеской семьи. Так, Василько «оумом велик и дерзостью, иже иногда многажды побежаше поганые» 46. Позднее такие качества проявил и сын Даниила Лев, и князь «в радости бывше велице о мужестве и дерзости сына своего» 47. В заслугу князю летописец ставит и то, что он участвовал в походах, несмотря на болезнь 48. Хвалит летописец князя и как полководца, который в трудном положении может поднять дух войска и побудить его к действиям 49. Похвалы военному искусству Даниила летописец вкладывает в уста его союзников 50. В этот же сюжетный ряд можно поместить сообщение летописца об охоте князя на «вепрей», «сам же оуби их рогатиною» 51. С энтузиазмом летописец описывает воинский убор своего героя, вызвавший восхищение венгерского короля 52. Таким образом, летописец в облике героя последовательно акцентирует уже традиционные для изображения правителя черты военного вождя, главы войска.
Вместе с тем можно отметить и одно важное отличие. В военные походы главный герой повествования отправляется «славы хотя» и возвращается после победы «с честью и славою» 53. Материальная сторона успеха, взятие добычи и пленных, остается в тени, об этом не говорится. По-видимому, здесь сказывается влияние «рыцарской» культуры, уже получившей заметное распространение у западных соседей Руси 54. Наряду с такими во многом традиционными чертами летописец отмечает в образе своего героя черты гуманности, справедливого отношения к другим князьям и подданным. Когда Александр Всеволодович белзский оклеветал Даниила перед Мстиславом Удатным, то, согласно рассказу летописца, «вси князи» предложили Даниилу «за сором» взять себе его «волость», «он же за братолюбие» этого не сделал 55. В другом месте рассказывается,
что, когда Даниил поехал на богомолье в Жидичин, бояре советовали воспользоваться этим, чтобы арестовать сидевшего в Луцке князя Ярослава, но князь отказался это сделать 56.
Неоднократно отмечается его «милость» по отношению к «боярам», совершившим даже тяжкие проступки. Так, по приказу Даниила было арестовано 28 членов рода Молибоговичей, пытавшихся устроить покушение на жизнь князя, однако они «смерти не прияша, и милость получиша» 57. В другом месте рассказывается, что после возвращения Галича под власть Даниила Романовича бояре просили князя о «милости» и она была им оказана 58. Как представляется, наделяя своего князя такими чертами, летописец хотел подчеркнуть его отличие от посягавших на галицкий стол жестоких Игоревичей. С другой стороны, на таком фоне поступки галицких бояр должны были выглядеть особенно непривлекательными.
Сама характеристика государственной деятельности Даниила в летописце исчерпывается сообщениями о его участии в дипломатических переговорах и военных походах. Лишь в явно вставленном рассказе о строительстве его столицы Холма говорится, что князь после татарского нашествия «нача призывати прихожаа немци и русь, и иноязычникы и ляхы» 59, однако сообщение такого рода оказывается в Летописце едва ли не единственным.
Какова же роль церкви в той картине жизни Галицко-Волынской Руси, которую рисует летописец Даниила Романовича? Исследователи неоднократно отличали несистематичность, отрывочность сведений о церковной жизни как характерную черту этого источника. Эта особенность ярко обнаруживается при сопоставлении, например, с текстом Лаврентьевской летописи, где аккуратно отмечаются все перемещения на епископских кафедрах на протяжении первых десятилетий XIII в.
В событиях, происходивших в первые десятилетия XIII в., церковь, по рассказу Летописца Даниила, вообще никакой роли не играет. Она не выступает здесь ни как участник событий, ни как объект политики. Единственное духовное лицо, которое упоминается в летописном тексте, это книжник Тимофей, обличавший дурные деяния посаженного венгерским королем в Галиче палатина Бенедикта 60. Между тем именно в это время происходили события, живо затронувшие церковь и привлекшие к себе внимание не только на Руси. К 1214-1215 гг. относятся попытки венгерского короля заставить население Галицкого княжества подчиниться власти папы. Они нашли отражение в тексте владимирской летописи, в переписке короля
Эндре II с папой 61 и в утраченной доминиканской хронике XIII в., использованной Яном Длугошем 62. Летописец Даниила, писавшийся в годы сближения галицко-волынского князя с Римом, об этих событиях умалчивает.
Лишь при описании событий уже 30-х гг. XIII в. в повествовании появляются упоминания о епископах Галицкой земли, которые выступают как союзники враждебных Даниилу галицких бояр. О га-лицком епископе Артемии говорится, что он и предводитель галицких бояр дворский Григорий «слезными очима и ослабленным ли-цемь и лижюща уста своа» вышли из Галича навстречу Даниилу, так как были не в состоянии воспрепятствовать его вокняжению 63. Под 1241 г. читаем, что епископ бежал из Галича вместе с другими «галичанами» — противниками Даниила 64. Под тем же годом говорится о «крамоле» перемышльского епископа, поддерживавшего противника Даниила — черниговского князя Ростислава Михайловича. Далее говорится, что посланный князем дворский Андрей «оудоси владыкоу и слоуги его разграби гордые», в чем летописец видит справедливое наказание 65. Эти сообщения говорят о том, что в Галицкой земле существовал, по-видимому, союз крупных светских и церковных землевладельцев, стремившийся к ослаблению княжеской власти, как это имело место в соседней Малой Польше в первой половине XIII в. Никакого почтения к этим иерархам летописец не испытывает.
От этих высказываний по тону резко отличается запись о событиях конца 20-х гг. XIII в. — «Кирил митрополит преблаженныи святыи приехал мира сотворити и не може» 66. В ней сочетается признание высокого престижа митрополичьей кафедры одновременно с констатацией тщетных усилий митрополита.
В начале 40-х гг. XIII в. Даниилу Романовичу удалось добиться важного успеха — он выдвинул своего кандидата Кирилла (вероятно, своего печатника) на опустевшую после татарского нашествия митрополичью кафедру 67. Однако о самом этом событии в Летописце Даниила Романовича не сказано ни слова. О митрополите и его отношениях с князем говорит краткое упоминание, что Даниил поехал к брату, «поима с собою Коурила митрополита» 68. Под 1246 г. содержится другое известие о митрополите, что он «послан» Даниилом и Васильком «на поставление митропольи русское», т. е. к патриарху в Никею. Но об этом событии говорится только в связи с тем, что он по просьбе венгерского короля выступил посредником при заключении мира, скрепленного браком, с Даниилом. Для заключения брака Даниил поехал к королю, «поемь сына своего Лва и митрополита» 69
Удалось ли митрополиту доехать до Никеи и когда он вернулся, об этом летописец уже не нашел нужным сообщить. В его повествовании даже не отмечено, что митрополит Кирилл в 1250 г. обвенчал владимирского князя Андрея Ярославича с дочерью Даниила 70.
В скупых заметках о митрополите Кирилле II он выступает как лицо совершенно несамостоятельное, следующее во всем распоряжениям князя. Вместе с тем очевидно, что такой шаг, как выдвижение своего кандидата на митрополичью кафедру, говорит, что политика по отношению к церкви занимала видное место в планах правителя, и в этом отношении Летописец не дает полного представления о политике и взглядах княжеской власти на роль церкви в обществе и желательном характере отношений с ней, отражая, по-видимому, воззрения княжеской власти лишь частично.
Целиком церковным делам посвящены два текста, которые явно разрывают последовательность повествования и представляют собой вставки, по содержанию они обе связаны между собой, но нет уверенности, что они принадлежат автору основной части повествования.
В первом из этих текстов содержится перечень епископов Владимира-Волынского «в лета. Данила и Василка Романовичь». Об одном из них отмечено, что «он бе слуга Василков преже» 71. Ни один из этих епископов в основном повествовании не упоминается. Первым в их ряду назван Иоасаф «блаженьный преподобный святитель». Далее о нем говорится, что он «скочи на стол митрофоличь и за то съвержен бысть с стола своего». Как убедительно показал А. В. Поппе, такая попытка была предпринята в 20-х гг. XIII в. и, очевидно, тогда Иоасаф лишился владимирской кафедры 72. Позднее, как говорится во втором из указанных текстов, Даниил, когда княжил во Владимире, «създа град Угровеск и постави в немь пискоупа» 73 — Иоасафа. Позднее кафедра была перенесена в Холм, куда Даниилом «избран бысть и поставлен бысть Иван пискупь... от клироса великое церкви святои Богородици володимерскиа» 74. В годы правления епископа Ивана в Холме развернулось обширное строительство храмов, подробно описанное во втором из указанных текстов 75. Храмы строит и украшает князь, а епископ выступает как его «спешитель», который освящает эти постройки.
Свидетельства этих рассказов вполне согласуются со свидетельствами основной части повествования в том отношении, что рисуют связанных с князем церковных иерархов как людей несамостоятельных, действующих по указаниям князя. Князь «поставляет» еписко-
пов, учреждает кафедры и переносит с места на место. Очевидно, в сознании создателей рассмотренных текстов полностью сохранялась модель отношений княжеской власти и церкви, характерная для домонгольской Руси. Одной из важных проблем в изучении общественной жизни Галицко-Волынской Руси является выявление роли в социально-политической жизни и в общественном сознании иных общественных сил, чем противостоящие друг другу княжеская власть и боярство.
К представлению о существовании таких сил ведут уже наблюдения над ходом событий, развернувшихся в Галицкой земле в первом десятилетии XIII в. Как показывают приведенные выше примеры, бояре были могущественной силой в земле и в своих решительных действиях по отношению к князьям заходили, как замечает современный исследователь, более далеко, чем новгородские бояре 76. Однако если князья, которых изгоняли новгородцы, покорно покидали Новгород, то правившие в Галиче князья — сначала Роман Мстиславич, а затем Игоревичи — стремились укрепить свою власть путем расправ с враждебными боярами. Уже это обстоятельство позволяет постулировать существование в Галицкой земле таких общественных сил, на поддержку которых князья могли рассчитывать в борьбе с боярством.
В современной исторической литературе достаточно широко распространена точка зрения, что такой силой было городское население главных центров Галицкой земли, опираясь на которое Даниил Романович смог сломить сопротивление боярства 77. Исследователи подробно разобрали и ряд свидетельств источников, говорящих в пользу такого вывода (речь о них пойдет ниже). Для темы данного исследования важно установить, каково было отношение летописца к городскому населению, какова была, по его мнению, роль этого населения в событиях и политика княжеской власти по отношению к этому населению.
В повествовании о событиях первых лет после смерти Романа Мстиславича « бояре» выступают как главная сила « земли». Они организуют защиту страны от врага 78, они сажают на трон Игоревичей 79, бояре присутствуют как главные участники политической жизни при возведении Даниила на стол «в церкви святея Богородица» 80 Правда, наряду с ними летописец упоминает и «галичан», но эти «безбожные», «невернии» люди не отличаются в своих действиях от бояр 81. Именно «галичане» дают подарки венграм, чтобы выкупить и повесить Игоревичей, а затем изгоняют мать Даниила 82.
Изучение древнерусского летописания XII в. показало, что если в княжеском летописании неоднократно прямо говорится о враждебных боярах как организаторах выступлений городского населения, направленных против правителей, то в то же время в источниках, исходивших из боярской среды, бояре обычно скрывались за выступавшей солидарно городской общиной. С этой точки зрения важно сопоставить рассказ Летописца с сообщением о тех же событиях в Лаврентьевской летописи и во владимирском летописании Юрия Всеволодовича. Здесь при описании событий первого десятилетия XIII в. и начала второго последовательно фигурируют «галичане», которые распоряжаются княжеским столом и изгоняют и призывают князей, как в аналогичных известиях, относящихся к Новгороду 83. Очевидно, для внешних наблюдателей событий галицкая городская община выступала как единое целое 84. Можно отметить лишь одно известие, которое противоречит общей картине. Летописец Даниила сообщает, что «галичане», чтобы избавиться от венгерской власти, призывают князя Мстислава Пересопницкого, но один из предводителей галицкого боярства, Илья Щепанович, не пустил его в Галич 85. Но это единичное свидетельство, и стоит отметить, что летописец его никак не выделяет. И в последующие годы не встречаем известий, которые говорили бы о каких-либо разногласиях между «галичанами» и галицкими боярами.
Лишь с конца 20-х гг. в Летописце обнаруживаются известия иного содержания. Так, в Летописце сообщается, что «галичане» прислали к Даниилу, призывая его в город в то время, когда глава галицких бояр Судислав отправился походом в Понизье. Однако в дальнейшем Даниил смог занять город, только осадив его «в силе тяжьце» 86. Очевидно, сторонники Даниила в Галиче отнюдь не составляли большинства 87. Однако с этого момента летописец начинает подчеркивать присутствие сторонников Даниила среди населения Галича, возлагая ответственность за враждебные по отношению к князю действия на «бояр». Так, когда осенью 1230 г. Бела с венгерским войском осадил Галич и после безуспешной осады стал отступать, то «гражане» напали на венгерские отряды при их переправе через Днестр 88, а когда в следующем году венгерское войско предприняло новый поход в Галицкую землю, то сдачу Ярослава венгерскому войску летописец объяснял тем, что воевода Давид Вышатич послушал уговоров близкой к Судиславу тещи 89, а возвращение Галича под венгерскую власть было передано короткой фразой — «вси бояре Галичькеи предашася» 90. Представляется совсем
неслучайным помещение в Летописце рассказа о созыве Даниилом после обнаружившегося «неверьства» бояр в Галиче веча с просьбой о поддержке против врагов. На его обращение сотский Микула, как известно, ответил: «Господине, не погнетши пчел, меду не ясти» 91. Исследователи давно обратили внимание на то, что, по свидетельству Кадлубка, именно такие слова говорил Роман Мстиславич, расправляясь с враждебными ему боярами. Тем самым получалось, что представитель горожан — соцкий призывал князя к расправе с «неверными» боярами. Налицо — явное стремление летописца противопоставить в своем повествовании простых горожан Галича и бояр 92. Впрочем, это противопоставление было проведено в тексте не вполне последовательно, так как далее здесь указывалось, что венгерский королевич пришел к власти в Галиче «светом неверных галичан» 93.
Противопоставление простых людей и бояр очевидно и в рассказе о событиях 1237 г., когда власть Даниила Романовича окончательно утвердилась в Галиче 94. Согласно рассказу, когда Даниил, придя к городу, обратился к «градским мужам», то они устремились к нему, как дети к отцу и как пчелы к матке, восклицая: «Се есть дръжатель нашь, Богомь даньный». Таким образом, утверждение о том, что Даниил — единственный законный правитель города, летописец вкладывает в уста простых галичан. Им противопоставляются епископ и дворский, которые пытались препятствовать горожанам, но, будучи не в состоянии сделать это, «реста же с нужею: Прийди, княже Данило! Прими град». И далее летописец говорит о боярах, которые каются, что согрешили и просят милости, «падше на ногу» Даниила.
Все эти наблюдения позволяют сделать вывод, что на каком-то этапе интересующего нас повествования появилось стремление отделить простых людей от бояр, возложив на последних всю ответственность за то, что в течение многих лет Романовичам не удавалось овладеть Галичем.
Вместе с тем следует отметить, что и в этом и в последующих текстах летописец не пытается изобразить княжескую власть как силу, пекущуюся об интересах горожан, защищающую их от произвола сильных, заботящуюся о их благополучии. В некрологе Даниила, помещенном в волынской части летописи, говорится, что он «созда городы многи» 95, но в основной части повествования эта деятельность никак не отмечена, за исключением особого рассказа о строительстве Холма, который заполнен, однако, описанием поставленных в этом городе храмов.
Представляются заслуживающими серьезного внимания соображения А. В. Майорова 96, что вряд ли галицкое боярство могло бы столько лет удерживать под своей властью Галич, постоянно сталкиваясь с сопротивлением городской общины. Неоднократные сообщения самого летописца о неудачных походах Даниила на Галич, о неоднократных длительных и безуспешных осадах города заставляют действительно предполагать определенную тенденциозность его высказываний о поведении простых жителей Галича. Не исключено, что такая попытка интерпретации прошлого отражала стремление княжеской власти после ее утверждения в Галиче искать некий общий язык с населением этого города.
Заслугой А. В. Майорова, бесспорно, является и то, что в тексте Летописца Даниила Романовича он выявил свидетельства, позволяющие искать на территории Галицкой земли иные общественные
97
силы, которые оказали поддержку этому правителю
Важные сведения на этот счет содержит рассказ летописца о походе Даниила на Галич в 1230 г. Здесь отмечается, что при осаде города к князю пришел его тысяцкий Демьян «с всеми бояры галиц-кими», а затем князь собрал под стенами города «землю Галицкую» от реки Боброк «даже и до реки Ушицы и Прута» 98. Следует согласиться с А. В. Майоровым, что речь идет о расколе социальной элиты Галицкой земли, когда против бояр Галича выступают другие группировки боярства.
В 1233 г. во время нового похода на Галич Даниила «сретоша болшаа половина Галича Доброслав, и Глеб, иные бояре мнози». И на этот раз указано, что последовало после победы. Даниил «прия землю Галичскую и розда городы боярам и воеводам и беаше корма у них много» 99. Сведения такого рода для изложения летописца нетипичны и уже поэтому заслуживают внимания, тем более что тема, связанная с кормом и с кормлениями, получила свое продолжение в рассказе о событиях, происходивших в Галицкой земле в отсутствие князя в первые годы после татарского нашествия.
Летописец обвинял бояр в том, что они «без княжа повеления» захватили в руки власть над целым рядом земель (Понизьем, «горной страной Перемышльской») и стали «грабить» (в другом варианте — «губить») землю, но конкретно в дальнейшем рассказе речь шла о том, что боярин Доброслав раздавал волости в кормление бежавшим от татар черниговским боярам, а не галицким, и отдал Коломыю с ее соляными промыслами в кормление двум «безаконь-никам от племени смердья», в то время как эти доходы предназна-
чались «на роздавание оружником». Рассказ заканчивался сообщением, что князь приказал арестовать этих бояр, «видя безаконие их» 100. Очевидно, в той среде, к которой обращался летописец, именно указанные поступки воспринимались как тяжелое преступление, заслуживавшее сурового наказания. Очевидно вместе с тем, что эти действия затрагивали интересы связанных с князем бояр и «оружников».
В свете приведенных данных не вызывает сомнений, что в среде социальной элиты Галицкой земли произошел раскол, ее значительная часть в 30-х гг. XIII в. встала на сторону князя Даниила, что стало важным условием его победы.
Состояние источников позволяет высказать лишь некоторые предположения о характере этого конфликта. Исследователи давно отметили такую особенность поведения бояр, стоявших во главе центра земли — Галича, как их постоянное стремление посадить на княжеский стол одного из венгерских принцев. Это естественно связывалось со стремлением бояр приобрести для себя те права, которыми к этому времени располагала венгерская знать (как, впрочем, также и знать соседней Малой Польши). Вторая половина XII — первая половина XIII в. в странах Центральной Европы, соседивших с Галицкой землей, была временем распада характерной для раннего Средневековья модели организации государства и общества, когда дружинники раннего Средневековья превращались в сословие феодалов-землевладельцев. Исследователи имели основания предполагать, что в такой исторической ситуации галицкие бояре стремились к достижению тех же целей, что и венгерская и малопольская знать. В. Т. Пашуто полагал, что уже в первой трети XIII в. галицкие бояре добились своих целей, превратившись в крупных землевладельцев. В населенных пунктах, которые упоминались в связи с именами тех или иных бояр, он усматривал центры их земельных владений 101. Центром таких владений был, например, по его мнению, находившийся неподалеку от Галича двор лидера галицких бояр Судислава, где захвативший его Даниил нашел «вино, и овоща, и корма, и копии, и стрел пристранно видети» 102. Однако этот двор мог быть подгородной резиденцией боярина. Все же в нашем распоряжении имеются данные, которые позволяют говорить о наличии у галицких бояр уже довольно значительной земельной собственности. В пользу этого говорят наблюдения над судьбой галицкого города Плеснеска (Преснеска), лежавшего близ границы с Волынью. В киевской части Ипатьевской летописи го-
род упоминается под 1189 г. как место, где происходили военные действия между войсками Романа Мстиславича и венграми 103. Весной 1232 г. Даниил предпринял поход к этому городу, «взя и под Аръбузовичи и велик плен прия» 104. Название «Арбузовичи» исследователи уже давно связали с расположенным недалеко от Плеснеска селом Гарбузовым, владельцами которого они, по-видимому, являлись. К 30-м гг. XIII в. их владением оказался и Плеснеск, довольно крупное укрепленное поселение с детинцем и посадом 105, очевидно, центр административного округа 106. Так как Арбузовичи, единственный раз упомянутые в летописце, явно не принадлежали к числу предводителей галицкого боярства, то надо полагать, что успехи последних могли быть более значительными, тем более что в своих действиях в первые десятилетия XIII в. они вряд ли сталкивались с серьезным противодействием со стороны княжеской власти.
Как представляется, именно форсированное формирование крупного боярского землевладения могло привести к возникновению конфликтных ситуаций в социальной среде верхов галицкого общества. Как известно, подобный конфликт имел место в Венгерском королевстве в первые десятилетия XIII в. Венгерские магнаты, используя административную власть, создавали свои крупные владения, ущемляя интересы широкого слоя дружинников, также старавшихся стать землевладельцами (так называемые servientes regís), и воинов, стоявших гарнизонами в градах (так называемые iobagiones castri). Вспыхнувший на этой почве конфликт нашел отражение в целом ряде статей такого памятника, как «Золотая булла» короля Эндре II 1222 г.
В булле устанавливалось, что каждый год король должен созывать собрания, в которых получают право участвовать все «servientes» (ст. 1). Устанавливалось, что король не допустит, чтобы «servientes capiant vel destruant favore alicuius potentis» (ст. 2). «Servientes» освобождались от суда наместников-ишпанов, подчиняясь суду королевского судьи (ст. 5). Устанавливалось низложение наместника, который «destruxerit populos castri sui» (ст. 14). Запрещались пожалования «на вечность» целых округов или должностей (ст. 16). Устанавливалось также, что «nullus potentum» не должен защищать осужденного судом (ст. 28). Наконец, запрещалось всем, за исключением четырех высших сановников, занимать одновременно две должности (ст. 30). Особой статьей «iobagiones castri» гарантировались права, предоставленные св. Стефаном (ст. 19) 107.
По-видимому, подобный конфликт имел место и в Галицкой земле, и это побудило более широкие социальные круги боярства искать союза с княжеской властью против бояр, сидевших в Галиче и распоряжавшихся оттуда судьбами «земли». Разобранные выше свидетельства говорят и о том, что конфликт в Галицкой земле имел свои особенности. Недовольство здесь вызывало, по-видимому, прежде всего стремление галицких бояр распределять кормления, не считаясь с желаниями других групп боярства Галицкой земли.
Как представляется, именно эта среда, поддержавшая в решающий момент княжескую власть, была, наряду с постоянно поддерживавшим Даниила боярством Волыни, адресатом анализировавшегося в данном сообщении исторического повествования. Именно к этой среде в первую очередь был обращен созданный на страницах летописца идеальный образ правителя-воина.
Социальное возвышение боярства, образование крупного землевладения вызвало к жизни серьезные коллизии, конфликтные ситуации в обществе не только Галицкой, но и других древнерусских земель, которые нашли свой отзвук и в общественном сознании. Об этом говорят некоторые свидетельства, относящиеся к Ростово-Суздальской земле этого времени. Среди них особое место принадлежит читающемуся в Лаврентьевской летописи под 1212 г. некрологу Всеволода Большое Гнездо. В этом некрологе уже в начальной части подчеркивалась справедливость князя, который действует «злые казня, а добросмысленыя милуя», а в заключительной части уже прямо указывалось, что он вершил «суд истинен и нелицемерен, не обинуяся лица силных своих бояр, обидящих менших и роботя-щих сироты, и насилье творящих» 108. В этих высказываниях, совсем не типичных для княжеского некролога, налицо признание существования конфликта между «сильными боярами» и стоящими ниже их социальными слоями («меньшими», «сиротами») и подчеркнута роль власти как защитника этих людей от боярского произвола и угнетения.
Важные дополнения к этому свидетельству приносит такой памятник, как «Моление» Даниила Заточника. Памятник этот, как известно, представляет собой переработку неизвестным автором созданного во второй половине XII в. «Слова» Даниила Заточника. «Моление» было адресовано переяславскому князю Ярославу Всеволодовичу — отцу Александра Невского, и сохранилось в ряде вариантов. Сопоставление «Моления» с его источником позволило исследователям выявить в нем ряд острых выпа-
дов по адресу бояр. Это побудило исследователей рассматривать «Моление» как «памятник ранней дворянской публицистики», предвестник характерной для более поздних этапов русской истории борьбы боярства и дворянства. Отсюда — попытки отнести возникновение памятника к возможно более позднему времени, например к XIV в. 109
Представляется, однако, что памятнику вполне может быть отведено место в той эпохе, к которой он сам себя относит, когда имели место конфликтные ситуации, очерченные в некрологе Всеволода.
В «Молении» повторяется ряд мотивов, характерных для «Слова», — восхваление князя как источника благ и милостей, к которому все прибегают и который всех защищает «страхом грозы своей»; похвалы мудрости и мудрых людей, которых князю следует приближать к себе 110. Но налицо, как уже отмечалось, и новые мотивы. Так, о самом себе автор «Моления» пишет, что он был «в ве-лицей мнозе нужи и печали и под работным ярмом пострадах» 111. Очевидно, он принадлежал к числу тех «сирот», которых, по свидетельству некролога Всеволода, «роботили» сильные бояре. Как и в некрологе Всеволода, подчеркивается роль правителя в защите «меньших» людей от притеснений: «.сироты худые, от богатых по-топляеми, аки к заступнику теплому, к тебе прибегают» 112. Важной чертой «Моления», как отмечали исследователи, было резкое противопоставление «службы» князю и «службы» боярину: «луче бы ми нога своя видети в лыченицы в дому твоем, нежели в черлене сапозе на боярстем дворе», лучше печеный воробей от князя, «нежели бораное плечо от государей злых» 113. И далее читаются слова, раскрывающие смысл противопоставления: «.многажды бо обретаются работные хлебы, аки пелын во устех» 114. Из этого ясно следует, что в сознании автора «Моления» служба у боярина связана с «работой» — несвободным состоянием, личной зависимостью от боярина. И такое понимание находит опору в других вариантах «Моления», где читается, что «луче ми вода пити на своей воли, неже мед в работе» 115. В другом тексте раскрывается, почему невыгодна служба у боярина: «.сурову государю служити — свободы не добыти, чести и славы не получити» 116. Упоминания о «чести и славе», которых можно добиться успешной службой, довольно ясно указывает на среду, в которой возникли и циркулировали тексты «Моления». Это была среда бывших дружинников, которым с формированием крупного боярского землевладения угрожала опасность
утраты традиционного статуса и открывалась перспектива службы на боярском дворе. Это предположение подтверждается прямым высказыванием, где противопоставление княжеской и боярской службы приобретает форму утверждения, что герой лучше бы у князя на дворе «за тскою торчал, нежели бы у боярина домом владел и с
117
ключом ходил» .
Свидетельства «Моления» в его разных вариантах показывают, как процесс формирования крупного боярского землевладения влиял на положение разных общественных слоев, под иным углом зрения, чем это показывают источники, относящиеся к Юго-Западной Руси. Вместе с тем те же свидетельства показывают, что довольно обширный слой бывших дружинников — кандидатов в военные слуги бояр и управляющих боярскими хозяйствами — отвергал такую перспективу, связанную с утратой личной свободы, отдавая предпочтение службе у князя.
В XIII в. в разных источниках, нарративных и документальных, появляются упоминания о «дворе» как организации людей на княжеской службе и о «дворянах» как членах этой организации 118. Именно в рамках этой организации искали дружинники быстрой и успешной карьеры. Автор «Моления» заявлял, что дерево приносит плоды, а «ты нам, княже, богатство и славу» 119. В другом месте эта формула излагается несколько иначе: «Всякому дворянину имети честь и милость от князя» 120. «Честь» можно здесь рассматривать как некоторый синоним слова «слава», а «милость» как нечто материальное, связанное с богатством 121. Свою уверенность в том, что служба князю приведет именно к таким результатам, автор «Моления» обосновывал тем, что таков общий порядок, «... рытири, магистри, дуксове... и те имеют честь и милость у поганых салтанов» 122.
Проанализированные источники, относящиеся к Юго-Западной и Северо-Западной Руси, фиксируют разные исторические ситуации и разные реакции на них общественного сознания, но все же можно наметить некоторые общие черты. И там, и здесь возникавшие конфликты связаны с появлением и формированием крупного феодального землевладения — процессом, который имел общеевропейский характер. Вместе с тем в обоих рассмотренных регионах этот процесс создал столкновения интересов и способствовал формированию установок общественного сознания, благоприятных для княжеской власти, и княжеская власть новые возможности активно использовала.
8
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Ужанков А. Н. «Летописец Даниила Галицкого»: редакции, время создания // Герменевтика древнерусской литературы. М., 1989. Сб. 1: (XV-XVI вв.). С. 264 и сл.
2 Пашуто В. Т. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси. М.; Л., 1950. С. 106-108.
3 Там же. С. 108.
4 ПСРЛ. М., 1962. Т. 2. Стб. 717.
5 Там же. Стб. 715-716, 813, 835-836.
6 Monumenta Ро1отае Histórica. Lwów, 1872. T. 2. P. 440-441.
7 ПСРЛ. Т. 2. Стб. 718. См. подробнее: Флоря Б. Н. Тема выборности правителя в хронике Кадлубка // Славянский альманах 2006. М., 2007.
9 ПСРЛ. Т. 2. Стб. 718.
10 Там же. Стб. 727.
11 См. об этом: Там же. Стб. 723-724.
12 Котляр Н. Ф. Даниил, князь галицкий. СПб., 2008. С. 105.
13 Во владимирском летописце Юрия Всеволодовича читалось, что галичане Игоревичей «бивше их, повешаша их» (ПСРЛ. М.; Л., 1949. Т. 25. С. 108). В Новгородской Первой летописи отмечено, что князья были казнены, «яко злодея» (Новгородская Первая летопись старшего и младшего изводов (далее — НПЛ). М.; Л., 1950. С. 53).
14 ПСРЛ. Т. 2. Стб. 762, 767.
15 НПЛ. С. 53.
16 Стоит отметить, что в неизвестной польской хронике XIII в., использованной в труде Длугоша, говорилось о казни одного из Игоревичей — Святослава, но по приказу польского князя Лешко (Labuda G. Zaginiona kronika w Rocznikach Jana Dlugosza. Poznan. 1983. S. 41, 46).
17 ПСРЛ. Т. 2. Стб. 663.
18 Там же. Стб. 733-734, 748-750 и др.
19 Там же. Стб. 729.
20 Там же. Стб. 730.
21 На это правильно указывает А. В. Майоров (Майоров А. В. Галицко-Волынская Русь. СПб., 2001. С. 418).
22 ПСРЛ. Т. 2. Стб. 731.
23 См., например: ПСРЛ. Т. 2. Стб. 761-762, 768 и др.
24 Там же. Стб. 718, 748.
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
54
55
См., например: Там же. Стб. 749, 752 и др. См. также «безаконныи
лихии... подобные лисице» (Там же. Стб. 759).
ПСРЛ. Т. 2. Стб. 747-748.
Там же. Стб. 770.
Там же. Стб. 718, 762, 768 и др.
См.: ПСРЛ. Т. 2. Стб. 774 («светом безбожного Григора
Василевича»).
Там же. Стб. 762.
Там же.
Там же.
ПСРЛ. Т. 2. Стб. 789. Казненный по приказу Даниила боярин —
«злой мятежник земле» (Там же. Стб. 802).
Там же. Стб. 762.
Там же. Стб. 729.
Там же. Стб. 754.
Там же. Стб. 820.
ПСРЛ. Т. 2. Стб. 725. Реконструкция на основании летописных известий биографии Мирослава см.: Котляр Н. Ф. Даниил. С. 65-68. ПСРЛ. Т. 2. Стб. 728-729. Там же. Стб. 729-730. Там же. Стб. 732.
См., например, запись в описании одного из сражений, что «Андрею
и Якову, секущимся люто, Всеволод не поможе и повороти конь
свой на бег» (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 797).
ПСРЛ. Т. 2. Стб. 808.
Там же. Стб. 716, 813, 835.
Там же. Стб. 744.
Там же. Стб. 799.
Там же. Стб. 828.
Там же. Стб. 824.
Там же. Стб. 769, 822.
Там же. Стб. 831.
Там же. Стб. 830.
Там же. Стб. 814.
Там же. Стб. 821, 835.
См. упоминание о «игре» — рыцарском турнире, устроенном в 1245 г. претендентом на галицкий стол Ростиславом, сыном Михаила Черниговского: ПСРЛ. Т. 2. Стб. 801. Там же. Стб. 746. Там же. Стб. 751.
57 Там же. Стб. 763.
58 Там же. Стб. 778.
59 Там же. Стб. 842.
60 Там же. Стб. 626.
61 См.: Флоря Б. Н. У истоков религиозного раскола славянского мира (XIII век). СПб., 2004. С. 122-124.
62 ЬаЬиёа О. Zaginiona кгошка... 8. 53 (рассказ о коронации королевича Коломана как «галицкого короля» при участии венгерских епископов и краковского епископа Винцента Кадлубка).
63 ПСРЛ. Т. 2. Стб. 777.
64 Там же. Стб. 793.
65 Там же. Стб. 793-794.
66 Там же. Стб. 753.
67 Щапов Я. Н. Государство и церковь древней Руси Х11-ХШ вв. М., 1989. С. 204-205. Прил. (текст А. В. Поппе).
68 ПСРЛ. Т. 2. Стб. 794.
69 Там же. Стб. 809.
70 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 472.
71 ПСРЛ. Т. 2. Стб. 739-740.
72 Щапов Я. Н. Государство и церковь. С. 202-203. Прил. (текст А. В. Поппе).
73 ПСРЛ. Т. 2. Стб. 842.
74 Там же. Стб. 740.
75 Там же. Стб. 842-845.
76 Котляр Н. Ф. Даниил. С. 105.
77 См., например: Котляр Н. Ф. Даниил. С. 194-195, 200, 219.
78 ПСРЛ. Т. 2. Стб. 717.
79 Там же. Стб. 718.
80 Там же. Стб. 726.
81 Там же. Стб. 718.
82 Там же. Стб. 727.
83 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 426-428; Т. 25. С. 107-108.
84 На это правильно указывает А. В. Майров (Майоров А. В. Галицко-Волынская Русь. С. 348-352).
85 ПСРЛ. Т. 2. Стб. 722.
86 Там же. Стб. 758-759.
87 Майоров А. В. Галицко-Волынская Русь. С. 503-504.
88 ПСРЛ. Т. 2. Стб. 761.
89 Там же. Стб. 768.
90 Там же.
91 Там же. Стб. 468.
92 А. В. Майоров, предлагая иное толкование текста (Майоров А. В. Галицко-Волынская Русь... С. 510), явно не учитывает такую направленность повествования.
93 ПСРЛ. Т. 2. Стб. 768.
94 Там же. Стб. 777.
95 Там же. Стб. 862.
96 Майоров А. В. Галицко-Волынская Русь. С. 525-526, 558.
97 Там же. С. 503-506, 546-547 и др.
98 ПСРЛ. Т. 2. Стб. 759.
99 Там же. Стб. 771.
100 Там же. Стб. 789-791.
101 Пашуто В. Т. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси. С. 143144.
102 ПСРЛ. Т. 2. Стб. 658.
103 Там же. Стб. 662.
104 Там же. Стб. 770.
105 Котляр Н. Ф. Даниил. С. 204-205.
106 То, что Плеснеском владел целый боярский род, ясно говорит о том, что в данном случае нельзя говорить о кормлении.
107 Decreta regni medievalis Hungariae. 1000-1301. Jdyllwild, 1999. S. 31,
33, 34.
108 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 436-437.
109 Будовниц И. У Общественно-политическая мысль Древней Руси (XI-XIV вв.). М., 1960. С. 285-289.
110 Зарубин Н. Н. «Слово» Даниила Заточника по редакциям XII-XIII вв. Л., 1932. С. 54, 55-57.
111 Там же. С. 60.
112 Там же. С. 65. Выпады против богатых имеются и в другом варианте «Моления», где читается, что «гордии без правды своих менших сьедают» (Там же. С. 82).
113 Там же.
114 Там же. С. 60-61.
115 Там же. С. 105.
116 Там же. С. 86.
117 Там же. С. 92.
118 Назаров В. Д. «Двор» и «дворяне» по данным новгородского и северо-восточного летописания (XII-XIV вв.) // Восточная Европа в древности и средневековье. М., 1978. С. 119-123.
119 Зарубин Н. Н. «Слово» Даниила Заточника. С. 63.
120 Там же. С. 68.
121 О таких значениях слова «милость» см.: ТихомировМ. Н. Условное феодальное держание на Руси XII в. // Академику Б. Д. Грекову ко дню семидесятилетия. М., 1952. С. 102-103.
122 Зарубин Н. Н. «Слово» Даниила Заточника. С. 70-71.
Florya B. N.
The Letopisets of Daniel of Galich and Praying of Daniel the Immured as Monuments of the Old Russian Social Thought of the
13th century
The author analyses monuments of the Old Russian social thought of the 13th cent. reflecting a conflict between the Prince's power and the Boyar elite. On the base of material of the named sources he tries to determine political trending of the both sides. Keywords: Old Rus', Prince's power, Boyar elite.
