CC BY
52
Е. А. Первушина
ТЕМА ПОЭТА
В ПЕРЕВОДЧЕСКОМ ПРОЧТЕНИИ К. М. ФОФАНОВЫМ
107-го СОНЕТА ШЕКСПИРА
Елена Александровна Первушина
Кандидат филологических наук, профессор Института русского языка и литературы Дальневосточного государственного университета
Известный русский поэт К. М. Фофанов — один из переводчиков сонетов Шекспира, опубликованных в знаменитом собрании сочинений писателя под редакцией С. А. Венгерова. Отмеченные неподдельной искренностью и естественностью звучания, переводы Фофанова отразили своеобразие набирающего художественную силу отечественного сонета и писательского таланта самого переводчика, по-своему осмыслившего тему поэта и поэзии у Шекспира.
The renowned Russian poet K. M. Fofanov was a translator of Shakespearean sonnets published in the outstanding collection of Shakespeare's works edited by S. A. Wengerov. With genuine sincerity and natural sounding, Fofanov's translations reflected the specifics of the artistically growing Russian sonnet, as well as the writer's talent of the translator who interpreted, in his own way, the theme of poet and poetry in Shakespeare's works.
Впечатляюще значительным событием в истории отечественного восприятия сонетов Шекспира была их публикация в собрании его сочинений, осуществленном в 1902-1905 гг. под редакцией известнейшего русского историка литературы и библиографа С.А. Венгерова. Известно, на какой смелый и оригинальный шаг решился Венгеров, поручив перевод цикла шекспировских сонетов не одному автору, а целому творческому коллективу. По свидетельству Н. Н. Бахтина, только 15 сонетов в венгеровском собрании были представлены в уже известных переводах Н. В. Гербеля, И. А. Мамуны и С. А. Ильина; остальные 139 — в новых, выполненных именно для этого издания1. Тщательно обдумывая кандидатуры переводчиков, Венгеров возлагал большие надежды на творческий потенциал каждого из приглашенных им авторов, хотя среди них были не только известные поэты и переводчики, но и молодые литераторы. В числе выбранных был и Константин Михайлович Фофанов (1862-1911).
До сих пор, как это ни странно, специалисты говорят о венгеровском издании сонетов сдержанно и бегло. Причина известна: многочис-
[Е. А. Первушина]
ленный и разнородный переводческий коллектив не сумел добиться единства ни в воссоздании художественной манеры оригинального автора, ни в стиховой организации сонетов. Были отмечены только отдельные творческие удачи (главным образом В. Я. Брюсова)2. Фофанов как переводчик шекспировских сонетов вообще не привлек исследовательского внимания. Подобное пренебрежение и к работе, ставшей важным и конструктивным этапом в истории воссоздания стихов Шекспира средствами русской поэзии, и к конкретному автору, который в числе других вложил свой творческий вклад в эту работу, представляется нам неоправданным. Ведь в целом ряде случаев венгеровские переводчики разрабатывали принципиально новые подходы к шекспировским сонетам, благодаря чему они все увереннее обретали на русской почве и внешние, и глубинные признаки очевидной жанровой принадлежности. Конечно, это могло произойти только на основе художественной состоятельности собственной сонетной традиции.
Важно вспомнить, что рубеж Х1Х-ХХ вв. — особенный этап в истории отечественной со-нетистики. Именно тогда Россия начала становиться одним из заметных центров европейской сонетной культуры. Отказавшись от ориентации на западные образцы, русский сонет решительно и окончательно выходил за рамки «периферического явления или лабораторного эксперимента» (М. Гаспаров) и обретал черты выразительной национальной самобытности и весомой художественной влиятельности. Несомненно, что в зоне этого влияния были и литературные переводы, особенно те, которые выполнялись поэтами-со-нетистами. Венгеров пригласил многих из них к участию в своем издании шекспировских стихов. Прежде всего, такого выдающегося мастера сонета, каким был В. Я. Брюсов. Но не следует забывать и авторов т.н. второго плана — К. К. Случевского, К. М. Фофанова, А. М. Федорова и Л. Н. Вильки-ну. Объединенные рамками венгеровского свода сонетов, все эти писатели были его творцами, а их поэтическая неравнозначность и творческая разноликость определила своеобразие уникальной циклической организации данного сонетного
собрания. В этой работе мы остановимся на переводах Фофанова.
Творчество писателя всегда вызывало очень противоречивые оценки3. Современная ему народно-демократическая критика считала поэзию Фофанова безыдейной, бездарной и бессмысленной, хотя и отметила его новаторство в области художественной формы. Исследователи советского периода также осудили в лирике Фофанова ее субъективно-эмоциональный и бессознательный характер, близкий идеям «чистого искусства». Соответственно были оценены и сонеты Фофанова, о которых мельком было сказано, что в них ни живого темперамента, ни значительности мысли, ни выразительности поэтического слова4. Тем не менее у писателя были и очень авторитетные почитатели: с большой симпатией отнеслись к нему А. П. Чехов и Л. Н. Толстой, о нем восторженно говорил И. Е. Репин, его имя называл начинающим авторам А. М. Горький, на достоинства его стихов указывал В. Я. Брюсов5.
Выразительным отражением того противоречивого впечатления, которое произвел Фофанов в литературно-художественной среде, стал его портрет, выполненный в 1888 году И. Е. Репиным. Художнику удалось достичь поразительного сходства с оригиналом и создать при этом некий обобщенный тип — «образ поэта-Пророка, трансформировавшийся в русской культуре конца XIX столетия. Это, конечно, Пророк, но беспомощный, жалкий и странный, Пророк-шут, Пророк-изгой, Пророк-юродивый, Пророк, который не понимает и не ведает, что эпоха пушкинских и даже лермонтовских "великих", "классических" Пророков давно себя изжила, и потому продолжает служить своему призванию с детской наивностью и верой Дон-Кихота»6.
Современные исследователи творчества Фофанова оценили художественную самобытность его творчества, рассмотренного как синтез романтических («неоромантических» и «постромантических»), импрессионистических и символических принципов и тенденций. В настоящее время писателю отводится заметное место в литературе эпохи «безвременья» и целая плеяда авторов — М. А. Лохвицкая,
Ф. В. Червинский, К. Н. Льдов и другие — называется «фофановским течением» или «фофанов-ской школой» русской поэзии. В современной тенденции «за калейдоскопом отдельных имен увидеть целое — литературную эпоху, на фоне которой пестрая картина индивидуальных творческих поисков предстанет результатом общих механизмов художественного сознания пред-символистской поры»7 — подобный вывод имеет большое значение.
Фофанова, эпатажно гордившегося отсутствием даже среднего образования, но непоколебимо уверенного в том, что он «поэт Божьей милостью», отличали крайний субъективизм и подчеркнутая эмоциональность. Не случайно отличительными чертами его лирического героя называют «впечатлительную созерцательность», «ум сердца», «расплывчатость и неясность душевных движений», «раздвоенность рефлектирующего сознания и устремленность к иррациональ-ному»8. Отсутствие в стихах Фофанова глубоких обобщений восполняло умение автора передать очарование мимолетного ощущения и подкупающая искренность. Указанные особенности, безусловно, просматриваются и в его сонетах. Вот один из них, написанный в 1891 году.
Когда задумчиво вечерний мрак ложится, И засыпает мир, дыханье притая, И слышно, как в кустах росистых копошится Проворных ящериц пугливая семья;
Когда трещат в лесу костров сухие сучья, Дрожащим заревом пугая мрачных сов, И носятся вокруг неясные созвучья, Как бы слетевшие из сказочных миров;
Когда надев венки из лилий и фиалок, Туманный хоровод серебряных русалок Хохочет над рекой, забрызгав свой убор;
Когда от гордых звезд до скромных незабудок Все сердце трогает и все пугает взор, -Смеется грустно мой рассудок.
Весьма характерно здесь то, что хотя пей-зажно-сказочные картинки и занимают основное пространство текста, главным лирическим «не-
рвом» сонета становится переживание рефлектирующего героя, сердце которого все трогает, а взор — все пугает, поэтому его рассудок смеется грустно.
Русские символисты не случайно считали Фофанова одним из своих предшественников. Художественный мир писателя был организован не социальными категориями, а поэтическими оппозициями мотивов мечтаний, снов, жизни, любви и поэзии, с одной стороны, а с другой — реальности, прозы и смерти. Это определяло положение фофановского героя, наделенного инстинктивным стремлением постичь непостижимую суть вещей, на пересечении указанных начал. Лирическое ощущение именно такого героя привнес писатель в свое переложение шекспировских сонетов, сохранив при этом свою удивительную способность предельно скупыми средствами обозначить сложное лирическое «я» произведения как первостепенную ценность художественного изображения.
Фофанов перевел для венгеровского издания три сонета — № 107-109. Из них особенно значим, на наш взгляд, 107-й. Идейно перекликающийся с 55, 74 и 81-м, 107-й сонет посвящен одной из самых важных поэтических тем шекспировского цикла — теме бессмертия поэзии. Достаточно давно наметилась тенденция связывать эту тему у Шекспира со знаменитой одой Горация «Памятник» и называть ее горацианс-кой9. Общая соотнесенность шекспировской темы с горацианской традицией не вызывает сомнений, тем более что Шекспир сохранил ключевое образное сравнение Горация, уподобившего поэзию с монументом, памятником, неподвластным разрушительному времени. Но в отличие от античного поэта Шекспир сосредоточил внимание не на собственном бессмертии, а на бессмертии человека, воспеваемого им в стихах. Подчеркнем указанные акценты в 55-м и 81-м сонетах:
55-й сонет
Gainst death and all-oblivious enmity
Shall you pace forth; your praise shall still find room
Even in the eyes of all posterity,
That wear this world out to the ending doom
[Е. А. Первушина]
Наш подстрочный перевод
Вопреки смерти и все забывающей вражде Будешь ты шагать вперед; хвалы
тебе всегда найдут себе пристанище Даже в глазах всего потомства, Даже тем, кому суждено пережить
последний (высший) суд.
81-й сонет
Your name from hence immortal life shall have...
Your monument shall be my gentle verse, Which eyes not yet created shall oer-read, And tongues to be your being shall rehearse When all the breathers of this world are dead.
You still shall live — such virtue hath my pen -Where breath most breathes, even in the mouths of men
Наш подстрочный перевод
Твое имя приобретет бессмертную жизнь...
Памятником тебе будет мой легкий стих, Который смогут прочитать глаза
даже еще не рожденных на свет, И будущие языки будут постоянно
говорить о твоем существовании, Тогда, когда все, кто дышит сейчас, умрет.
Ты будешь жить всегда — силой моего пера, В дыхании жизни, которое дышит в устах людей.
В 107-м сонете обычно подчеркивается еще одна отличительная черта шекспировской темы бессмертия поэзии — ее нерасторжимая связь с темой любви. Ведь залогом уверенности Поэта в поэтической силе своих стихов является его любовь к человеку, которого он в этих стихах воспевает. Именно эта любовь дает Поэту способность творить и таким образом быть сильнее смерти и подверженной ей тупой толпы, не способной к творчеству. Отсюда та особенная лирическая трепетность, которой исполнен у Шекспира образ Поэта. Думается, что Фофанов сумел уловить и даже усилить именно этот оттенок в своем переводе 107-го сонета. Не случайно Венгеров предпочел его, отказавшись от опубликованной ранее версии Н. В. Гербеля. Сопоставим эти переводы.
Гербель
Ни собственный мой страх, ни вещий дух вселенной, Стремящийся предстать пред гранью сокровенной, Не в силах срок любви моей определить И предсказать, когда покончу я любить. Житейская луна с ущербом уменьшилась -И злых предчувствий сонм смеется над собой, А неизвестность вкруг, как мрак, распространилась, И мир, представь, закон провозглашает свой.
Вспоенная весны живительной росою, Любовь моя растет, и смерть ей не страшна, Затем что буду жить в стихах своих душою, Пока она гнести вкруг будет племена.
И ты свой мавзолей найдешь в строках их славных, Когда гербы спадут с гробниц владык державных.
Фофанов
Ни собственный мой страх, ни дух,
что мир тревожит, Мир, замечтавшийся о будущности дел, Любви моей года определить не может, Хотя бы даже ей готовился предел.
Смертельный месяц мой прошел свое затменье, И прорицатели смеются над собой, Сомнения теперь сменило уверенье, Оливковая ветвь приносит мир благой.
Благодаря росе, ниспавшей в это время, Свежей моя любовь и смерть мне не страшна, Я буду жить назло в стихе, тогда как племя Глупцов беспомощных похитить смерть должна,
И вечный мавзолей в стихах, тобой внушенных, Переживет металл тиранов погребенных.
Несмотря на очевидное словесное совпадение в начале первого катрена (ни собственный мой страх, ни ... дух...), переводы заметно отличаются. Гербелевское выражение вещий дух вселенной, / Стремящийся предстать пред гранью сокровенной сразу затемняет смысл сказанного совершенной невразумительностью, а формулировка когда покончу я любить даже искажает его, поскольку предполагает, что герой на самом деле когда-нибудь любить перестанет. Так же неточен
и обескураживающе невнятен Гербель и в следующих строфах: его луна, непонятно почему житейская, всего лишь уменьшилась, а не пережила своего затмения; неизвестность не сменилась уверенностью, а напротив, распространилась, да еще и как мрак. Самое же главное, что у Гербеля потерялась идея неумирающей любви, поскольку его Поэт собирается жить душою в стихах вовсе не в вечности, а временно — пока смерть будет гнести вкруг будет племена, а предмет его любви обретет свой мавзолей тоже не в вечности, а всего лишь когда гербы спадут с гробниц владык державных.
Перевод Фофанова трудно назвать поэтическим шедевром, но все-таки он сумел более точно передать смысл и пафос шекспировского стихотворения. С самого начала — в первой строке — Фофанов понятен и последователен в поэтическом наполнении конструкции усиливающего перечисления: ни собственный мой страх, ни дух, что мир тревожит. Ощущение нарастающего страха — от страха, переживаемого героем, до тревоги, переживаемой миром, — поэт еще и усилил, оттенив это впечатление символистически многозначной недосказанностью выражения мир, замечтавшийся о будущности дел.
Судя по контексту стихотворения, этот страх вызван опасениями в том, что любовь, о которой пишет поэт, когда-то может закончиться. Но говоря об этом только в сослагательном наклонении (хотя бы даже ей готовился предел), Фофанов не оставил нам сомнений в том, что пределов времени для этой любви быть не может. Думается, что органичность фофановских формулировок неслучайна: подобная уверенность — характерная особенность творческого пафоса самого писателя, намеренно уходившего от гражданского пафоса и социальной тематики в своей поэзии, — он «смотрел на мир не под углом зрения борьбы, а как на арену любви...»10. Нотку особой доверительной искренности привносит в стихотворение Фофанова красноречивая переводческая вольность: луна у него — знак не мировой, а его личной судьбы (смертельный месяц мой), в результате чего лирический герой стихотворения становится весомее, а разговор-
ное назло, вставленное в горациански высокое я буду жить в стихе, дополняет авторский рисунок выразительностью экспрессивной окраски.
Конечно, Фофанов, сосредоточившийся в своем переводе на самом Поэте несколько больше, чем на предмете его любви, тоже отклонился от смысловых акцентов оригинального стихотворения. Однако эта художественная трансформация — неизбежная, кстати сказать, у всякого переводчика — вовсе не была следствием той поэтической беспомощности, которую продемонстрировал Гербель. Это была столь же неизбежная верность собственному писательскому голосу — голосу автора, несомненно, талантливого и самобытного, потому что бесталанные такого голоса лишены.
А органичной естественности русского звучания шекспировского сонета достигали только настоящие поэты. Наполняя переводные стихи животворной силой собственного писательского дара, каждый из них, как показало наше время, не просто создавал очередной новый вариант переводческого прочтения шекспировских стихов. Каждый из них создавал непрерывно развивающийся и постоянно обновляющийся феномен русской шекспировской сонетианы, ставшей явлением не только переводимой зарубежной, но и переводящей отечественной поэзии. Константин Фофанов — в ряду этих творцов, о чем говорит его переводческое осмысление темы поэта и поэзии.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Бахтин Н. Н. Шекспир в русской литературе (библиографический очерк) // Шекспир В. Полн. собр. соч. Т. 5. 1904. С. 597.
2 См., напр.: Зорин А. Сонеты Шекспира в русских переводах // Шекспир У . Сонеты: На англ. яз. с параллельным русским текстом. М., 1984. С. 265-292; Николаев В., Шаракшанэ А. Сонеты Шекспира и их судьба в русских переводах // Шекспир В. Сонеты: Антология современных переводов. СПб., 2004. С. 9-49. — Более того, некоторые ученые вообще исключили эти переводы из своих обзоров. Так, В. Разова в своей статье «Сонеты Шекспира в русских переводах» заявила, что «с 1889 по 1914 год не было сделано новых попыток перевести на русский язык шекспировские сонеты» (Шекспир в мировой литературе. М.; Л., 1964. С. 367).
3 Цурикова Г. К. М. Фофанов // Фофанов К. М. Стихотворения и поэмы. М.; Л., 1962. С. 5-45; Тарланов Е. З.
[Е. А. Первушина]
Константин Фофанов: легенда и действительность. — Петрозаводск, 1993. С. 163-165; Кондратова Т. И. Поэтический мир Константина Михайловича Фофанова: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Коломна, 2000; Сапожков С. К. М Фофанов и репинский кружок писателей // Новое литературное обозрение. 2001. № 6 (52). С. 148-183.
4 Романов Б. Русский сонет // Русский сонет. Сонеты русских поэтов XVIII — начала XX века. М., 1983. С. 16.
5 Цурикова Г. Указ. соч. С. 6.
6 Сапожков С. Указ. соч. С. 156.
7 Там же. С. 148.
8 Тарпанов Е. З. Указ. соч. С. 163-165.
9 Алексеев М. П. Стихотворение Пушкина «Я памятник себе воздвиг.»: Проблемы его изучения. Л., 1967. С. 98; Самарин Р. М. Реализм Шекспира. М., 1964. С. 76.
10 Глинский Б. Б. Поэт божьей милостью (Памяти К. М. Фофанова) // Исторический Вестник. Т. 124. 1911. № 6. С. 995.
[приглашаем принять участие]
МЕЖДУНАРОДНАЯ НАУЧНО-ПРАКТИЧЕСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ «ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЕ И ЛИНГВОСТРАНОВЕДЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ТЕОРИИ И МЕТОДИКИ ПРЕПОДАВАНИЯ РУССКОГО ЯЗЫКА»,
ПОСВЯЩЕННАЯ 180-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ Л. Н. ТОЛСТОГО (ТУЛА, 25 АПРЕЛЯ 2009 ГОДА)
Уважаемые коллеги!
Министерство образования РФ, Международная ассоциация преподавателей русского языка и литературы, Российское общество преподавателей русского языка и литературы, администрация Тульской области, Тульский государственный университет приглашают вас принять участие в работе Международной научно-практической конференции, которая состоится 25 апреля 2009 года.
Основные направления работы конференции:
- Лингвокультурологическая парадигма описания русского языка;
- Исследование текста в линвокультурологическом аспекте;
- Формирование лингвокультурологической компетенции учащихся в процессе преподавания русского языка как иностранного;
- Теория и практика создания лингвокультурологи-ческого и лингвострановедческого словаря.
Участие в конференции. Тезисы докладов, а также статьи в электронном и печатном вариантах принимаются до 15 ноября 2008 года. Рабочий язык конференции — русский.
Требования к оформлению статьи. Объем статьи не должен превышать 6 страниц текста. Текст статьи набирается в текстовом редакторе WORD шрифтом «Times New Roman» величиной 14 пт через 1 интервал. Абзацный отступ — 1,5 см. Поля страницы — 2 см, переплет — 0. Перенос автоматический. Страницы в электронной копии не нумеруются. Ссылки в тексте на литературу да-
ются в квадратных скобках в виде указания номера источника в библиографическом списке и страницы, напр.: [1, с. 21-22]. На первой строке текста статьи набирается УДК, на второй строке — фамилии и инициалы авторов. Ниже, с пропуском строки, заглавными буквами набирается название статьи (не более 10 слов). УДК, название статьи и фамилии авторов набираются с выравниванием по левому краю. Далее через строку набирается текст статьи; после окончания текста через строку — слово «Библиографический список», затем через строку — перечень литературы (не более 10 позиций) с абзацным отступом и выравниванием по ширине текста.
Организационные вопросы. Регистрационный взнос (для покрытия расходов на публикацию сборника статей и организацию конференции) для участников из России и СНГ — 500 руб; для иностранных участников — 50 долларов США.
Оргвзнос выплачивается по прибытии на конференцию; в случае заочного участия в конференции указанная сумма выплачивается в момент получения сборника «Известия ТулГУ», который будет выслан по почте наложенным платежом на домашний адрес автора статьи.
Заявки и тексты отправляются по адресу: 300600, Россия, г. Тула, пр. Ленина, 92, Тульский государственный университет, кафедра русского языка. В заявке указываются ФИО, тема выступления, место работы и должность, наличие ученой степени, домашний адрес, телефон, е-шаП, сведения о необходимости предоставления номера в гостинице ТулГУ.
Расходы на проезд и проживание оплачиваются участником конференции.
12;
Телефон / факс: (0872) 33-25-Е-шаШ consta@uic.tula.ru Координаторы:
зав. каф. русского языка, д. пед. н., проф. Людмила Анатольевна Константинова; канд. филол. н., доц. Надежда Николаевна Захарова, к. пед. н., доц. Т. В. Королева
