CC BY
12
Т. Е. Литвиненко
Иркутский государственный лингвистический университет ул. Ленина, 8, Иркутск, 664025, Россия E-mail: nauka@islu.irk.ru
ТЕКСТЫ, КОТОРЫМИ МЫ ЖИВЕМ
В статье рассматривается одна из традиционных и наиболее сложных проблем современной теории текста -проблема определения объекта данной науки. Текст и его основные признаки анализируются с учетом положений прототипического подхода. Предлагается устройство лингвоцентрической категории текста, структурные компоненты которой представлены как результат действия двух базовых речемыслительных операций - метафоры и метонимии.
The article deals with one of the traditional and most complex problems in modem text theory, i. e. the identification of the object of investigation. The text and its main principles are analyzed as prototypically organized entities. The concept of a linguo-centric text category is proposed. Structural components of this category are presented as the result of two basic mental operations - metaphor and metonymy.
Длительный период изучения продуктов дискурсивной деятельности человека, конституировавшийся в XX в. в целый ряд специальных дисциплин и междисциплинарных направлений, объединенных общим объектом исследования - вербальным текстом, зафиксировал традиционное для научного поиска в данной сфере состояние дел: преобладание числа вопросов над ответами. Закономерное стремление изменить их соотношение в пользу ответов, успешно продемонстрированное в многочисленных трудах по лингвистике текста, семиотике, стилистике, теории коммуникации, психолингвистике и пр., способствовало значительному накоплению фундаментальных и прикладных знаний о тексте, позволив лучше понять и описать природу этого сложного языкового явления. Неоспоримые достижения в его изучении, полученные в различных гуманитарных областях, стали основой для последующих научных изысканий, ставящих перед собой новые исследовательские задачи и цели. Вместе с тем, судя по содержанию неиссякаемого потока публикаций, в круг активно обсуждаемых проблем входят не только вновь сформулированные, но и все изначально заявленные темы, связанные с текстом и его анализом, включая установление его основных признаков и свойств, определение его функций и специфики организации, характеристику механизмов порождения и восприятия текста, классификацию типов текстов и способов передачи в них знаний о языке, мире и человеке.
Этот список, состав которого каждый раз может быть скорректирован и дополнен,
обусловлен несомненной сложностью поднимаемых проблем как теоретического, так и практического характера. Однако их стабильная общая дискуссионность является очевидным следствием и другой, более глубокой причины: тем, что к числу нерешенных по-прежнему относится важнейший в научно-методологическом плане вопрос о том, что же такое сами «тексты, которыми мы живем», от ответа на который зависят перспективы не только всей суммы «текстологических» наук, но и результативность каждого конкретного исследования.
Возможный выход из эпистемологического лабиринта частных решений, прола-гающий более эффективный путь к знанию о тексте, предлагается сегодня в рамках двух различных подходов - классического и прототипического. В рамках первого из них, классического, термин текст рассматривается как имя категории аристотелевского типа, включающей объекты, в отношении которых выдвигается требование полного соответствия всему набору ее критериальных признаков. С учетом этого строится и определение членов категории, основанное на так называемой теории «перечня признаков», восходящей, в свою очередь, к аристотелевскому учению о существенных и случайных признаках вещей. Согласно этой теории, каждый член категории должен наравне с другими членами обладать всеми теми свойствами, которые, являясь каждое по отдельности необходимым и все вместе достаточными, признаются существенными свойствами объекта и в отличие от его случайных свойств составляют его природу,
!ЗБМ 1818-7935. Вестник НГУ. Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2007. Том 5, выпуск 1 © Т. Е. Литвиненко, 2007
или сущность. При этом факт наличия либо отсутствия каждого из таких необходимых свойств устанавливается для него предельно точно, не допуская параметризации объекта по степени обладания ими. Из категории, таким образом, исключаются все переходные, маргинальные объекты, приводящие к размыванию ее четко фиксированных границ. Соответственно, в пределах категории остаются только те ее члены, которые позволяют прийти к верному заключению о своей принадлежности к ней.
На практике, однако, теоретически обоснованный вывод часто оказывается не столь однозначным, в результате чего наряду с текстами, строго удовлетворяющими всем предъявляемым к ним требованиям, имя текста присваивается объектам, заметно отклоняющимся от специально заданных норм.
Это обстоятельство, само по себе указывающее на стремление исследователей использовать менее жесткие принципы категоризации, подтверждает правильность позиции сторонников второго подхода, рассматривающих тексты как категорию свободную от тотальной унификации. Преимуществом предлагаемого ими альтернативного пути служит именно то, что статус члена категории приобретают как лучшие (идеальные, самые типичные) представители класса текстов, выступающие в роли репрезентантов категории, так и вербальные объекты, в какой-то мере отличающиеся от них как от образца. Иначе говоря, разные тексты с разными наборами сущностных признаков объединяются в категорию и при наличии неполного сходства с «лучшим текстом», совпадая с ним и с другими членами класса только частью своих свойств.
Устраняя целый ряд трудностей, не преодолимых в рамках классического подхода, подход, аппелирующий к лучшим образцам своего класса, оставляет на повестке дня как минимум два важных вопроса. Один из них - это вопрос об инвариантности самого набора признаков таких текстов. Другой -вопрос о внутреннем устройстве категории, организованной вокруг ее репрезентантов.
На правомерность первого из этих вопросов указывает тот факт, что современная наука располагает уже несколькими определениями «лучших текстов», среди которых нужно прежде всего назвать дефиницию, сформулированную И. Р. Гальпериным [1981].
Вопреки широко распространенному мнению, согласно которому набор признаков, предложенный И. Р. Гальпериным, следовало относить, по мысли автора, к любому тексту, признаваемому таковым, все перечисленные им признаки должны были обнаруживаться только у так называемых правильных текстов. Собственно, под правильными ученый и предлагал понимать такие тексты, у которых были бы полностью соблюдены условия из данного им определения, «т. е. соответствие содержания текста его названию (заголовку), завершенность по отношению к названию (заголовку), литературная обработанность, характерная для данного функционального стиля, наличие сверхфразовых единств, объединенных разными, в основном логическими, типами связи, наличие целенаправленности и прагматической установки» [Там же. С. 24-25].
Разъясняя содержание введенного им понятия, И. Р. Гальперин указывал, что оно дает возможность представить такой «идеальный тип текста, в котором фокусируются наиболее типические черты этого построения» [Там же. С. 50], в то время как все прочие произведения речетворческого процесса, в отношении которых следовало установить «границы отклонения от тех или иных условий правильности», могли нарушать основные категориальные черты, оставаясь при этом все равно текстами 1.
Нужно отметить, что своеобразие терминологии и авторской манеры подачи материала послужили поводом для критики не только книги И. Р. Гальперина. Почти по тем же причинам возникло несогласие и с отдельными положениями теории двух других классиков жанра, Р.-А. де Богранда и В. Дресслера, изложивших свои взгляды во «Введении в лингвистику текста» [Beaugrande, Dressier, 1981].
Так, судя по стандартам текстуальности, положенным в основу определения текста, под ним следует понимать только такое «коммуникативное событие», которому присущи одновременно семь основных категориальных признаков: когезия, когерентность, интенциональность, воспринимаемость, информативность, ситуативность и интертекстуальность. Если же у рассматриваемого речевого сообщения не реализован хотя бы один из этих признаков, то, по мнению авторов концепции, данное образова-
1 К сожалению, И. Р. Гальперин исключал из их числа устные тексты, с чем, безусловно, нельзя согласиться.
ние не может быть признано коммуникативным и квалифицируется как не-текст. Такая позиция (повторенная и в других публикациях Р.-А. де Богранда), привела их оппонентов к мысли, что исследователи оставляют вне поля зрения целый ряд традиционно изучаемых объектов. Между тем, как следует из рассуждений ученых, сопровождаемых многочисленными и очень разнообразными примерами (от текстов телеграмм и рекламных наклеек до спонтанных устных диалогов, абсурдно-юмористических статей и поэм), статус не-текста ими присваивается только редким квазиречевым построениям, служащим сигналами об отказе или о фактической неспособности к коммуникации 2. Все же остальные «коммуникативные события» - это тексты, среди которых, однако, выявляются как стандартные, т. е. те, что полностью соответствуют всем семи обязательным параметрам, так и те, что по какой-либо причине отклоняются от каждого из них. При этом речь в разных случаях идет о самой разной «степени стандартности», когда один, два и более признака могут быть выражены имплицитно, частично восстанавливаясь из контекста, но могут и совсем отсутствовать в восприятии читателя или слушателя. Такой текст квалифицируется авторами как «неэффективный, недейственный или непригодный» («inefficient, ineffective or inappropriate»), чем подчеркивается его функциональное отличие от стандартного текста-образца.
Отметим, что вопрос о том, «в какой степени все <определяющие> признаки свойственны всем текстам и обязателен ли для каждого текста полный набор этих признаков», был поставлен также А. И. Горшковым [2001. С. 62 и сл.]. Отвечая на этот вопрос, исследователь указывал, что тексты как единицы общего класса явлений употребления языка могут быть представлены в виде полевой организации с выделением ядра и периферии. С учетом этого деления к ядерным, или центральным, им были отнесены такие тексты, которым обязательно присущи: 1) выраженность, или фиксиро-ванность в языковых знаках; 2) упорядоченность, или структурность; 3) завершенность;
4) содержательность, или информативность;
5) соотносимость с одним из речевых жан-
2 Образец такого не-текста - несовершенная версия автоматического компьютерного перевода (Я.-Л. (!е Веа^гаМе ).
ров; 6) отграниченность от других текстов и 7) воспроизводимость. Соответственно у периферийных текстов отдельные перечисленные характеристики могли оставаться редуцированными, частично размытыми, неполными, в то время как остальные были столь же четко выражены, как и у ядерных.
Наконец, глубокий и всесторонний анализ признаков лучших образцов класса текстов был осуществлен в ряде работ Е. С. Кубряковой. По мнению исследовательницы, к числу свойств, характеризующих ядерные, прототипические тексты, следует отнести информационную самодостаточность, адресатность, целенаправленность, а также малый объем речевых сообщений, открывающих получателю доступ к новому знанию о мире. Обосновывая свой выбор, особенно в отношении критерия объема, Е. С. Кубрякова указывает, что предпочтение малым текстам было отдано потому, что они хорошо обозримы, имеют четко выраженные пределы, что обусловливает методологическое удобство таких текстов при проведении лингвистического анализа. Небольшие тексты позволяют легко обнаружить такие важные категориальные черты, как отдельность, выделенность, завершенность, формальная и содержательная воплощенность, тематическая определенность, связность. Они наглядно демонстрируют свою прагматическую ориентацию, исходящую от автора сообщения, и раскрывают заложенный в них замысел (критерии интенциональности и цельности). Будучи знаковыми продуктами дискурса, подобные тексты отражают его специфику как социально ориентированной коммуникативной деятельности (ситуативность) и указывают на связи с другими дискурсивными продуктами (интертекстуальность). Кроме этого они обладают целым рядом когнитивно значимых характеристик, дополняющих основные прототипические черты [Кубрякова, 2004. С. 512-518].
Не оспаривая важности всех перечисленных здесь параметров, мы бы хотели, однако, обратить внимание на тот факт, что уже в нашем далеко не полном обзоре мы имеем дело с четырьмя разными наборами взаимно согласованных признаков, которые определяют лучшие (правильные, стандартные, ядерные, прототипические) тексты. Это неизбежно возвращает нас к проблеме вариативности самого этого набора или, сформулировав проблему по-иному, к вопросу о
том, как могут быть представлены прототипические денотаты и сигнификаты термина текст как категориального имени.
На правомерность постановки вопроса в такой форме указывает состав группы прототипических текстов, к которым, по мнению Е. С. Кубряковой, следует отнести «письма и небольшие инструкции к артефактам, статьи в энциклопедиях, публицистические статьи в газетах и журналах, тексты интервью, рецепты и т. п.» [Кубрякова, 2004. С. 512-518]. При всей убедительности доводов «за» такую группу репрезентантов категории (или прототипических денотатов ее имени), представляется, что свой статус они могут поддерживать только при вполне конкретном сочетании признаков. Если же число этих признаков (прототипический сигнификат слова текст) попытаться скорректировать неким образом, например увеличив его за счет других общих черт категории, данная группа текстов перестанет быть однородной, сместившись частью своих членов на периферию.
Известно, что подобная нестабильность статуса членов категории, сопряженная с изменениями ее внутренней структуры, «перемаркировкой» элементов ядра и периферии, в целом допускается сторонниками подхода, исследующими идеалы и стереотипы. Однако в нашем случае именно вариативность качественного (и количественного) состава категории, связанная с установлением кластера ее прототипических признаков, становится самостоятельной проблемой и трудностью.
При этом трудность идентификации как лучших представителей, так и остальных членов класса, выявления как их ядерных, так и общекатегориальных признаков, определения как текста-прототипа, так и вообще любого текста, имеет одну важную общую причину. Обусловлена она тем, что в процессе этих операций текст выступает как целостностный, интегрированный сознанием объект, не сводимый к сумме актуальных и потенциальных свойств и связей. Иначе говоря, он осознается как гештальт. Что же касается признаков текста, то они «появляются» только в ходе его научного анализа, в результате преобразования гештальта как особой теоретико-познавательной процедуры.
Необходимость данной процедуры, т. е. замены гештальта его вербальным признаковым описанием, диктуется, в свою очередь, требованиями самой науки, считаю-
щей установление сходства достоверным лишь при сравнении перечислимых и измеримых свойств. Таким образом, осуществляя категоризацию, мы имеем дело с гештальтом как с недискретной и одновременно анализируемой структурой [Лакофф, 1981], как с холистичным и членимым ментальным образованием. Причем, что особо следует подчеркнуть, членимым и анализируемым по-разному.
Как указывал Дж. Лакофф, «свойства гештальта и типы отношений между его частями могут быть различными в зависимости от того, какая точка зрения принята» [Там же. С. 359]. Соответственно при смене точки зрения, исследовательского подхода, задач у гештальта могут также «поменяться» композиция и значимость его признаков, в том числе признаков необходимых, существенных или прототипических.
По-видимому, прежде всего этим - ге-штальтной сущностью текста, объясняется и констатируемая многими специалистами невозможность создания его полного и абсолютно исчерпывающего определения. Этим же обусловлен и критикуемый многими учеными парадокс, когда лингвистика, как и целый ряд других наук, изучают текст, обходясь без «нормативного» определения объекта. С этим связано и наличие сотен «авторских» лингвистических определений, перечисляющих наборы свойств, не выявляемых у реальных типов текстов. С этим, наконец, связан и тот факт, что пучок свойств, характеризующий уже только тексты-образцы своего класса, также оказывается не единственным и не универсальным.
Очевидно, что при смене точки зрения или позиции ученого-наблюдателя и определение «лучшего текста» может быть изменено, скорректировано, дополнено. Дело, однако, не в вечных поисках «абсолюта», тем более в такой «релятивистской» сфере, как гуманитарное знание. Оно, скорее, в нахождении такого набора взаимно согласованных свойств текста, который, адекватно заменяя его гештальт, настолько точно и полно характеризует текст, насколько это нужно для достижения поставленной научной цели.
На наш взгляд, логика прототипического подхода приводит к выводу о том, что каждое из представленных определений справляется с возложенной на него задачей: оно очерчивает центр категории, выделяя его в соответствии со своим набором признаков.
В зависимости от принятого набора, т. е. позиции (точки зрения) исследователя, центральная область категории может до некоторой степени смещаться и сужаться. В этом, однако, несовершенство метода диалектически соединяется с его преимуществом: субъективное членение объективирует сложное внутреннее устройство категории, позволяя точнее классифицировать наибольшее число ее членов.
В любом случае выделение ядра категории на основе определенного набора признаков позволяет перейти к решению второго важного вопроса - к характеристике других структурных составляющих, организующих ее внутреннее устройство. При построении лингвоцентрической модели они могут быть представлены в виде околоядер-ной зоны, а также ближней и дальней периферии рассматриваемых как результат действия двух базовых речемыслительных операций - метафоры и метонимии.
К метонимически заданным околоядер-ной зоне и зоне ближней периферии будут отнесены те тексты, что лишены какого-либо основного признака (признаков), т. е. те, чьи наборы признаков есть «часть» по отношению к ядерным признакам как «целому». Такой подход позволит включить в околоядерную зону разножанровые тексты большой протяженности: романы, монографии, религиозные труды, эпические песни, легенды, лекции и др., отвечающие всем прочим требованиям, кроме требования «малого объема», предъявляемого к прототипам Е. С. Кубряковой. Между тем именно благодаря протяженности тексты ядра и околоядерной области демонстрируют ряд своих важнейших признаков: наличие особых единиц - сверхфразовых единств, и специфически текстовой макроуровневой связности, объединяющей как сами СФЕ, так и образуемые ими последовательности.
В свою очередь факт отсутствия макро-текстовой связности создает возможность выделения одного из сегментов ближней периферии, к которому следует отнести информационно самодостаточные, отдельные, завершенные, целенаправленные и имеющие прагматическую установку тексты, равные СФЕ или предложению-высказыванию: анекдоты, статьи, загадки, афоризмы, объявления, приветствия, справки, советы и др.
В другой сегмент ближней периферии могут войти высказывания и СФЕ (и их объе-
динения), являющиеся фрагментами целого текста и, следовательно, не обладающие макротекстовой цельностью, связностью, завершенностью, ситуативностью, интен-циональностью, адресованностью и пр.
Еще в один сегмент ближней периферии могут быть включены несвязные де-грамматикализованные тексты, в том числе первичные и вторичные тексты-примитивы (Л. В. Сахарный, Л. Н. Мурзин и А. С. Штерн): тексты в детской речи, в речи при афазии, в речи иностранцев, реплики в диалоге в разговорной речи; тезисы-конспекты, планы готового текста, предметные рубрики, наборы ключевых слов или дескрипторов в информационно-поисковых системах и т. п. Сюда же следует отнести формулярные тексты разных жанров: расписания поездов, расписания уроков, программы конференций, графики отпусков или дежурств, анкеты, библиографические списки и пр. А также различные надписи, указатели и т. п., выраженные эллиптическими конструкциями, отдельными словами или буквами.
Наконец, периферийным, метонимически мотивированным членом класса необходимо признать и такой специфический объект, как текст, лишенный признаков цельности, ситуативности и прагматической целенаправленности, иначе, текст, понимаемый как языковой материал, языковая структура или форма. Устойчивость этому сегменту обеспечивают, как правило, работы, посвященные анализу художественного текста (литературоведческие, par excellence, но не только) и проблемам дискурсивной деятельности, в которых он рассматривается как часть произведения или дискурса.
Так, при сопоставлении понятий «художественное произведение» и «текст» последний нередко приравнивается к словесной форме произведения, не обладающей в силу этого статусом самостоятельного семиотического образования.
Формально-метонимическая сущность
обнаруживается у текста и при его сравнении с дискурсом, с которым он обычно противопоставляется по ряду оппозитивных критериев. К примеру, при их разграничении по критерию процесс / продукт текст в отличие от включающего его дискурса - это фиксированный языковой материал, изъятый из коммуникативной среды и сам по себе ее не репрезентирующий. При их дифференциации по критерию актуальность /
виртуальность текст понимается как абстрактная, формальная конструкция, дискурс - как ее различные актуализации, рассматриваемые в связи с ментальными процессами и экстралингвистическими факторами.
Следует признать, что причиной возникновения, а главное, прочного укоренения таких взглядов послужила сама лингвистика текста, которая на ранних этапах своего развития считала текстом замкнутую последовательность языковых знаков, а также ее модель, изучаемую вне связи с ситуативным контекстом и речемыслительными процессами. Со временем, однако, стало очевидным, что структурно-интроспективный подход не раскрывает сути такого сложного явления, как текст, не выявляет его специфики как продукта коммуникативной деятельности. Это дало толчок для появления современных исследований, в которых текст анализируется с учетом всей суммы порождающих его внешних факторов и реализуемых в нем целей. В результате текст в новом, но ставшем его основным и более точным, значении уже несколько десятилетий конкурирует с терминами произведение и дискурс. Стремление же разорвать «порочный круг» синонимии часто оборачивается попытками вернуть текст к его начальному (или какому-либо иному, но «узкому») значению, «передав» большую часть сигнификата конкуренту. В итоге текст, взятый в совокупности с его прагматическими, социокультурными, психологическими и др. факторами, понимается и как дискурс, и как текст. Ср. характеристику научного текста в работе В. Е. Чернявской [2005. С. 24-25], при анализе которого «текстовая ткань рассматривается в неразрывной связи с ментальными и коммуникативно-типологическими условиями создания текста, с системой когнитивных и прагматических стратегий, операциональных установок автора научного сообщения, взаимодействующего с адресатом, с комплексом экстралингвистических факторов, надстраивающихся на языковые особенности». Как указывает автор, «в этом отношении научный текст синонимичен понятию “научный дискурс”».
Предельно четко современное понимание текста было выражено Е. С. Кубряковой [2004. С. 516-518]. Нельзя не согласиться с ее утверждением о том, что «нет и не может быть таких текстов, которые не фиксировали бы какой-либо фрагмент человеческого
опыта и его осмысления». Благодаря этому текст становится объектом концептуального и когнитивного анализа, позволяя установить то видение мира, которое передано в тексте, те знания, эмоции, оценки, которые в нем закреплены. Точно так же не существует текстов, не являющихся итогом дискурсивной, т. е. социально обусловленной и социально ориентированной коммуникативной деятельности человека. Каждый текст, каким бы анонимным он ни казался, всегда отражает речемыслительный акт своего автора и свидетельствует о внеязыковых параметрах ситуации, повлиявших на его строение и смысл. «Текст, содержащий информацию, рассчитан на понимание, а значит, на извлечение этой информации». С этой точки зрения текст должен быть рассмотрен как такое произведение, вся архитектоника и языковые средства которого должны обеспечить у адресата формирование его ментальной модели. Это позволяет тексту быть источником всех его возможных интерпретаций и всех полученных с его помощью новых знаний, приобретенных путем осмысления адресатом языковых описаний мира.
Приписывание же всех перечисленных черт дискурсу требует соответствующего разграничения значений «гиперонима» и «гипонима», как, например, при определении дискурса как речевого произведения, взятого в многообразии его когнитивных и коммуникативных функций, а текста - как сообщения на одном из национальных языков.
Повторим, что подобное - формальнометонимическое - понимание текста вполне возможно, особенно тогда, когда оно способствует решению определенных теоретических и прикладных задач. Кроме того, термин текст в таком вторичном, периферийном значении получил стабильное языковое закрепление в контекстах типа: Текст статьи представлен четырьмя абзацами рамочного типа. Текст договора не должен включать сложных синтаксических структур, затрудняющих его понимание. Автор официально-деловых и инструктивных документов, как субъект речи обычно не персонифицируется, так как читателю не столь важно, кем конкретно создан текст закона, устава, приказа, рецепта и т. п.
Однако отметим еще раз, речь идет именно о вторичном, метонимическом значении термина или о значении имени, чей денотат является периферийным членом
класса. Центральные же члены - это тексты, кодирующие в своей языковой структуре фрагменты человеческого опыта и знаний, несущие информацию об этнокультурных и социально-исторических условиях коммуникации. Это тексты, каждый из которых отражает (по Б. М. Гаспарову) осознанные или неявные коммуникативные намерения автора, взаимоотношения автора и его непосредственных и потенциальных адресатов, общие идеологические черты и стилистический климат эпохи в целом и множество других дискурсивных факторов, становящихся объектами лингвистического анализа только благодаря самим текстам.
Что же касается дальней периферии, то в эту метафорически мотивированную подкатегорию следует, на наш взгляд, включить тексты, выраженные любым другим семиотическим способом кроме естественного языка. И действительно, если при построении категории опираться на определение текста, данное Р.-А. де Бограндом и В. Дрес-слером [Beaugrande, Dressier, 1981], то можно убедиться в том, что текст-ритуал, текст-танец, текст-музыкальное произведение, текст-архитектурный ансамбль и т. п. - это тоже коммуникативные события, которым в той или иной мере присущи когезия, когерентность, интенциональность, воспринимаемость, информативность, ситуативность и интертекстуальность.
Разумеется, в основу подкатегории могут быть положены и другие определения «лучших текстов», в которых свойства, приписываемые языковым знакам, будут перенесены на знаки иной природы. В любом случае такие метафорические замены сохранят структурное единство класса текстов, поддерживаемое общностью их категориальных свойств.
Достроив таким образом категорию, мы попытались дать свой ответ на вопрос, что такое «тексты, которыми мы живем», признав таковыми все те языковые явления, которые могут быть членами ядра, околоядер-ной зоны и зоны ближней периферии категории, а также все те семиотические явления, которые могут войти в нее как элементы дальней периферии. Представляется, что предложенная структура категории позволит учесть максимальное число различных текстов, одновременно показав базовые связи между ними, что даст возможность лучше понять сам этот сложный феномен во всем многообразии его проявлений.
Список литературы
Гальперин И. Р. Текст как объект лингвистического исследования. М.: Наука,
1981. 140 с.
Горшков А. И. Русская стилистика. М.: Изд-во «Астрель», 2001. 367 с.
Кубрякова Е. С. Язык и знание: на пути получения знаний о языке. Части речи с когнитивной точки зрения. Роль языка в познании мира. М.: Языки славянской культуры, 2004. 560 с.
Лакофф Дж. Лингвистические гештальты // Новое в зарубежной лингвистике. М.: Прогресс, 1981. Вып. 10. С. 350-368.
Чернявская В. Е. Интерпретация научного текста. М.: КомКнига, 2005. 138 с.
Beaugrande de R.-A., Dressier W. Introduction to Text Linguistics. hppt://www.beaugrande. com/introduction_to_text_linguistics. 2002 (1981).
Материал поступил в редколлегию 20.09.2006
