CC BY
109
ФИЛОСОФИЯ
УДК 165:81
Береснева Наталья Ириковна, Береснев Владимир Дмитриевич
Пермский государственный университет beresnevv@mail.ru
ТЕКСТ КАК ДЕМИУРГ СУБЪЕКТИВНОСТИ В ФИЛОСОФИИ И ЛИТЕРАТУРЕ ХХ-ХХ1 ВЕКОВ
Классический субъективный идеализм (Беркли, Фихте, Мах) исходит из представления о мире как совокупности ощущений. С течением времени проблема достоверности ощущений отходит на второй план, а на первый план в качестве демиурга внутреннего мира человека выходят знаковые системы, прежде всего — язык. Человек при помощи языка творит и внешний и внутренний мир (включая сами ощущения). В культуре XX— XXI вв. субъективный идеализм в целом и солипсизм, в частности, стали метафорой одиночества, отчуждения человека от общественных институтов.
Ключевые слова: субъективный идеализм, аргумент к ощущениям, язык (текст), сознание.
В настоящее время в философской и художественной литературе вновь стала популярной тема иллюзорности внешнего мира и замкнутости субъекта в собственном сознании. Новый субъективизм имеет ряд отличительных черт, прежде всего то, что человеческое сознание замкнуто не в сфере ощущений, а в сфере языка (текста). Критика классического субъективизма в отношении «лингвистического» варианта уже неэффективна. Необходимо модернизировать критические методы и углубить понимание этой тенденции.
Родоначальники субъективизма исходили из того, что мир замкнут в сознании благодаря ощущениям, за пределы которых субъект выйти не может. С течением времени проблема достоверности ощущений отступает на второй план, а на первый план выходят знаковые системы, прежде всего - язык. Человек при помощи языка творит внешний и внутренний мир (включая сами ощущения). Отправной точкой этому направлению послужила теория В. фон Гумбольдта, который считал, что между человеком, миром и Богом есть изначальный посредник - язык. Поэтому процесс самообоснования, самопознания духа изначально развёртывается в сфере языка. Мышление не может охватить «безъязыковую», чисто физическую реальность, по сути, по тем же соображениям, по которым не может познать «вещей в себе» кантовский рассудок («безъязыковая реальность» = «вещь в себе»). Таким образом, Гумбольдт в классическую дихотомию «мышление / реальность» вводит третий компонент - язык.
И если до Гумбольдта мышление первично, а язык его оформляет (играет инструментальную роль), то у Гумбольдта мышление и язык - взаи-мовлияющие. Простая и ясная конструкция становится более сложной. Новый вариант субъективного идеализма можно возвести к известной фразе Гумбольдта о языковом круге: «Каждый язык народа описывает вокруг народа, которому принадлежит, круг, из пределов которого можно выйти только в том случае, если вступишь в другой круг, т.е. изучишь другой язык и, следовательно, усвоишь новую точку зрения в прежнем миропонимании» [8]. Итак, между человеком и миром находятся не только ощущения, но и язык. Язык - это тюрьма для духа, человек заперт в языке. Но если заключённый может выйти из мест заключения, то человек никогда не может выйти из языковой тюрьмы.
Идея господства языковой системы над теми, кто ею пользуется, развивается в последующих течениях философии. В концепциях структуралистов, например, по аналогии с языком, который порождает все произведения речи, появилось представление об априорной бессознательной структуре, подобной языку, которая обусловливает все проявления социально-символической активности человека. Все продукты социокультурного творчества стали рассматриваться как знаковые конструкции, проявления своего рода языка - тексты. И первобытный ритуал, и научный трактат, и рекламный ролик - это как бы речь, которая состоит из знаков. Значение знака возникает в силу того, что он принадлежит к системе
(вроде системы языка), вне которой существовать не может. Через эту «речь» можно проникнуть к «языку» - знаково-символическим системам. При этом структуры играют роль порождающих моделей - бессознательных механизмов, определяющих ход мысли исследователя. Поэтому, хотя человек и строит иллюзии относительно своей свободы, на самом деле за любым культурным феноменом лежит Структура, подобная языковой, она организует нашу жизнь.
Р. Барт, пытаясь изучить механизмы, позволяющие структурам осуществлять влияние, сумел разглядеть механизм, обладающий серьезной принудительной силой, в феномене «письма»; оно понимается как опредметившаяся в языке идеологическая сетка, которую определенная социальная группа помещает между индивидом и миром, заставляя человека думать в определенных категориях, замечать и оценивать те стороны реальности, которые эта сетка признает значимыми. Все продукты социально-языковой практики, которые были созданы поколениями - классами, партиями, литературными направлениями, органами СМИ и т.п., - можно представить как склад различных видов «письма», из которого человек вынужден заимствовать свой «язык», а заодно и систему ценностно-смыслового отношения к действительности [2].
Действие структур объясняется в рамках кон-нотативной семиологии Л. Ельмслева [9]. «Кон-нотативный смысл» - дополнительное значение языковой единицы, воплощающее оценку обозначаемого объекта в данной культуре. Эти смыслы латентны, но в то же время агрессивны: стремятся подавить или даже вытеснить знаки денотативной системы. Любой язык представляет собой комбинацию денотативного и коннотативно-го уровней, подразумеваемое при определенных условиях эксплицируется, а эксплицитное может уйти в коннотативный «подтекст». Так был осуществлен переход от изучения осознаваемых знаковых систем к системам (языковой природы), которые не осознаются, хотя и используются людьми, более того, часто ими управляют.
Подавляющее большинство иллюзий, заблуждений, наиболее трагически переживаемых современным человеком, имеет языковую природу. Раньше основные заблуждения людей, познающих мир, были связаны с чувственным восприятием - плоская земля, земля как центр мира. Сегодня наиболее острые заблуждения и пере-
живания связаны с идеологическими построениями, искажающими представления о роли государства в обществе, иллюзией равенства перед законом, правдивостью СМИ. Они, в свою очередь, связаны со знаковыми системами, текстами, языком. Это оказало влияние на философию. Вероятно, начиная с Гадамера язык (текст) претендует на роль исходной философской реальности. После Гумбольдта, введшего в классическую дихотомию третий компонент - язык, основная оппозиция в философии - «автор и интерпретатор (мышление) / текст (язык)». И даже уже - только оппозиция «интерпретатор / текст». Центр тяжести переносится с мира на текст, который самодостаточен и наделен некоей субстанциальностью, а акценты переместились на деятельность субъекта-интерпретатора. Текст с бесконечным количеством интерпретаций обретает безграничное господство. Эти трагические иллюзии настолько ярки и значимы, видны «невооруженным глазом», что не нужно быть философом, чтобы их разглядеть. Названные мотивы разрабатываются в рамках художественного освоения мира -в литературе.
Художественная литература множеством нитей связана с научной, философской. Она, как и философия, - один из видов использования языка. А поскольку язык есть действительность мысли, то развитие литературы находится в несомненной связи с развитием теоретического мышления, хотя и не тождественно ему. Лессингу принадлежит наблюдение: сила литературного образа состоит в выражении действия, впечатления, которое производит предмет. Образность словесного искусства основана на отражении мира, опосредствованном через сферу переживания и размышления [12], потому литература имеет незаменимое значение как универсальное художественное познание. То, что среди всех языковых феноменов произведение художественной литературы имеет преимущественное отношение к истолкованию жизни и тем самым выступает в непосредственном соседстве с философией, отмечает Г.Г. Гадамер [6].
Философское осмысление мира писателями традиционно и характерно для России. Его истоки можно возвести к началу XIX в., когда философия переместилась в публицистику и литературу из университетских аудиторий [3] и в истории русского идейного развития наступил один из наиболее блестящих периодов [см.: 10]. Мы час-
то говорим «философия Толстого», «философия Достоевского», подтверждая их право выражать философские идеи. «В нашей... культуре философская рефлексия, критическая осмысленность и традиции отсутствуют не потому, что самой философии как бы не было, а потому, что она была очень ... зависимой от литературы ... Не получились две равные области, которые могли бы даже конкурировать» [20].
Таким образом, философское осмысление действительности в литературе имеет давнюю историю. В качестве примера нами были взяты произведения В. Пелевина, лауреата многих литературных премий, обладателя звания «Самый влиятельный интеллектуал России» по итогам опроса, организованного в Рунете порталом www.openspace.ru. Основная тема его произведений - иллюзорный характер реальности, другие миры. Во всех его произведениях делается «упор на воспроизведение сознания и особенно подсознания, порождающих причудливо-искаженные сочетания реальных и нереальных предметов» [7].
В романе «Generation “П”» [15] речь идет о поколении, жизненные ориентиры которого формирует реклама. Развивая идеи Бодрийяра, Пелевин ставит под сомнение реальность публичной власти: государства, правительства как такового не существует, существует симулякр-подделка, иллюзия. Политические деятели - картинки на экране. В конце романа герой и сам начинает творить посредством мощного компьютера президентов и депутатов, оказывается творцом судеб всех людей, почти Богом. «Generation "П"» несёт в себе философскую мысль о трагедии личности в современном обществе, о давлении на сознание виртуальной телевизионной реальности, программирующей его мысли и поведение. Человека убеждают - и он убеждается. Все, что есть вокруг - Че Гевара, Христос, супермодели или демократия, - точно такие же бренды, как Coca-Cola, Nokia или доллар. Реальность навязывается человеку, причем в особой - знаковой - форме. Таким образом, перед нами современный - знаковый, рациональный - субъективный идеализм.
В повести «Омон Ра» [16] представлена как грандиозная и садистская фальсификация история советской космонавтики. Государство в «Омоне Ра» - это грандиозная мистическая фабрика по производству социальных мифов. Благодаря всепроницающему обману, оно сти-
рает все грани человеческой индивидуальности, делает личность единицей всеобщего, топливом. «Абсурд в повести стал нормой жизни» [4]. Приобретают поистине инфернальный характер и добровольное жертвоприношение со стороны многочисленных «героев», и воля Государства, требующего его. Некоторые критики считают, что Пелевин критикует советский социум - как тоталитарный. Вероятно, это не совсем так: всякий социум тоталитарен [5], заключает человека в плен иллюзий. Только «идеологи предыдущих столетий не имели достаточных средств для создания гиперреальностей. .. .В прежние эпохи идеология не столько строила гиперреальность, сколько устремлялась к “высшей” реальности -иному, потустороннему. .Ныне идеология уже не переносит идеи за пределы реальности, поскольку технически и социально она достаточно сильна, чтобы фабриковать саму реальность» [21, с. 23]. В финале повести Омон, обреченный на ритуальное заклание, осознает, что действительность - кошмар, навязанный его воображению. Космоса как такового нет, это мифологическое пространство, создаваемое государственной идеологией. Есть лишь альтернативный космос -микрокосм, мир отдельного индивидуума.
В романе «Чапаев и Пустота» [14] мы встречаем уже полноценный художественный солипсизм, когда главный герой Петр Пустота живет в двух реальностях - в качестве пациента клиники для душевнобольных и героя Гражданской войны. Ставится под сомнение существование каждой из этих реальностей. Реальность самого субъекта тоже сомнительна, поскольку если все, что субъект мыслит - иллюзия, то ему негде быть - можно быть только частью этой иллюзии.
Основной конфликт представленных произведений - конфликт между реальностью и представлением о ней. Существует ли реально этот мир? Все, что человек видит, знает и хочет, - это не его, внушено ему кем-то другим: СМИ, рекламой, властью. Все - тотальный обман, мистификация истории и культуры, симуляция человеческого существования. Пелевин выступает против антигуманной, иллюзорной и абсурдной сущности мира, против реальности вообще.
В рассказе «Девятый сон Веры Павловны» [13] главная героиня - уборщица, узнавшая тайну бытия и начавшая управлять реальностью, исполняя свои мечты. Мечты исполняются, но для этого происходят крупные социальные изменения.
Вера становится центром мира, все происходит внутри нее, и, по сути, она и является этим миром. Смена главной философской оппозиции «мышление / реальность» на оппозицию «мышление / текст (язык)» прочитывается буквально: Вера оказывается сначала миром, а впоследствии и текстом. Догма Деррида «Вне текста ничего нет» трансформирована в структуру «"Текст= Мир=Вера" и, что самое интересное, "Мир= Текст= Вера=Текст "Девятого сна Веры Павловны"» [19]. Текст проникает в жизнь, задает структуру, рамки человеческой жизни. «Тайна бытия» позволила Вере выйти из них, осознать себя мировым центром и будто бы самой стать на время текстом. Но на самом деле Вера не управляет миром. Закончив свое существование в одной реальности, сотворенной собственной волей, она приговаривается к существованию в другой сотворенной реальности и просыпается уже в качестве Веры Павловны в романе Чернышевского «Что делать?». «Один алгоритм “что делать?” заменяется на другой, но это повтор, бесконечный и бестолковый, как бесконечны фрактальные итерации “У попа была собака .”» [18].
В романе «Т» [17] «лингвистический» субъективизм доводится до абсурда. Традиционно знак соотносится с объектом внезнаковой реальности. В постмодернистской литературе знак отсылает к другому знаку, тот к третьему - и так до бесконечности. Текст - единственная реальность, в которой существует главный герой - граф Т., является порождением другого текста. И главный герой «Т», будучи персонажем романа, живущий внутри текста, сам становится автором и творит новый роман - новый мир - внутри этого текста. Когда автор открывает своему герою его истинную природу, граф Т. видит себя совокупностью букв на бумажном поле. Роман является метафорой, раскрывающей дурную бесконечность «лингвистического» субъективизма, которая возникает неизбежно, если язык понимается как некая преграда, скрывающая истинную сущность вещей.
Мы видим, что проблема замкнутости человеческого сознания поставлена в литературе в не менее трагическом ключе, чем в философии. В культуре ХХ-ХХ1 вв. субъективизм стал метафорой одиночества, отчуждения человека от общественных институтов. Эта тенденция может быть объяснена, в частности, тем, что структура общества становится настолько сложной, что че-
ловек не в состоянии ее в целом осознавать и пребывает в постоянном сомнении: является ли то, что он наблюдает, истинным положением вещей. Индивидуальное сознание не способно отразить все многообразие общественного бытия и общественного сознания. Темп производства информации возрастает в тысячи раз. Человек все больше чувствует себя ничтожным винтиком, который неспособен к полноценным отношениям с окружающей информационной средой. Это происходит потому, что мы имеем дело в обыденной жизни с частным знанием о мире и обществе. Сказывается нехватка реалистической философии - общих положений, адекватно описывающих сложную структуру.
Научная философия отрицает самодостаточность и абсолютную замкнутость знаковых систем. В представленной проблеме следует различать план этический и онтологический - то, что такое знак по своей природе, и то, с какой целью мы им пользуемся. Чтобы решить проблему, необходимо выяснить, для чего возникает язык, какие задачи решает, какие функции выполняет. Язык - это порождение материи, того мира, реальность которого ставится под сомнение.
Поскольку человек является единством всеобщего и особенного, проблему человеческого языка также возможно рассматривать в контексте всеобщего и особенного. В контексте всеобщего язык - завершающий этап, концентрирующий, аккумулирующий, интегрирующий основные качества знаковости - языковости [1], которая, как и отражение, свойственна материи. Как в основе человеческого познания лежит общее свойство материи - отражение, так с необходимостью должно быть более общее свойство, лежащее в основе человеческого языка - свойство знаковости. В науке ведутся дискуссии по вопросу объема понятия «знаковость»: для кого, чего нечто есть знак - для человека или и для животного, растения, минерала; что (кто) функционирует как знак - конвенциональные суррогаты языка, сам язык, вся разумная культура, биорефлексы, генетическое кодирование, химические реакции, физические процессы и т.д. Э.Р. Атаян считает, что «всякий предмет человеческой практики и человеческого познания превращается в “знаковую ценность”. мир есть языковая система (с оговоркой о метафоричности этого утверждения)» [1, с. 302]. Признание знаками лишь явлений, используемых людьми в общении, «отреза-
ет путь к научному объяснению генезиса функционирования знаков в обществе» [1, с. 302]. Такая широкая трактовка знака и знаковости вызывает опасения, однако речь идет не о тотальной знаковости сущего, а о его тотальном знаковом аспекте, способности тех или иных элементов или фрагментов в соответствующих условиях функционировать в качестве естественных / условных знаков.
Язык, рассмотренный в аспекте особенного в человеке, отличается от биологического сигнала, стимуляции. Качественное отличие человеческого языка обусловлено генезисом и функционированием социума. Особенность человека заключается в специфике, уникальности способа бытия - в производстве самого себя, своего бытия и тем самым своей сущности. Поэтому в структуре человеческой сущности главными будут те моменты, которые обеспечивают этот производящий способ бытия. Центральным моментом в структуре сущности выступает труд, преобразующий природный мир и выступающий тем самым как производство человеческой сущности. Труд намного сложнее биологического инстинкта, предполагает, с одной стороны, знание закономерностей мира. С другой стороны, он требует дифференциации ролей и функций, разделения. Поэтому главными условиями труда, факторами его становления и развития являются формирующееся и развивающееся сознание (субъективный образ объективного мира) и общение, которые выступают, таким образом, в своеобразном «триединстве». Каждая из этих составляющих особым способом связана с языком. Поэтому в связи с темой сознания, общения и труда, познания и освоения окружающего мира возникает тема языка, который является неизменным «участником» названного процесса, выступает активным посредником, связью между людьми в процессе познавательной и трудовой (предметно-практической) деятельности. В конечном итоге он является одним из главных факторов появления и существования социальной формы материи.
Единство труда, сознания, общения и языка проявляется в том, что генезис и функционирование каждой из сущностных сил с необходимостью предполагает в качестве главных факторов остальные. Это такое единство, в котором отсутствие любой стороны разрушает целостность, делает невозможным производящий способ су-
ществования человека. Место и роль языка в этом единстве определяется следующим образом. Преобразующий труд имеет сложный характер, что предопределяет разделение, а следовательно, кооперацию - коллективное в нём участие. Последнее невозможно без общения. В процессе труда возникает необходимость что-то сказать и появляется что сказать. Это что является более сложной информацией, чем сигнал об опасности или общее аморфное выражение эмоции [11]. Линии развития общения и познания в процессе развития производственной деятельности перекрещиваются: общение становится осмысленным и осознанным, а мысль осуществляется и оформляется в слове. Язык, таким образом, изначально формируется в единстве двух основных функций, обеспечивающих общение и мышление, без которых невозможен производящий способ существования человека.
Язык обладает колоссальной активностью внутри человеческого сознания. Собственно, он и объединяет в целое - сознание - все уровни, формы, виды мыслительного, эмоционального, волевого освоения мира homo sapiens. Человеческое познание мира невозможно представить вне языка. И одна из уникальных возможностей языка - возможность отражать мир искаженно, более того, создавать искусственные, иллюзорные модели мира. Но это активность не духа, а прежде всего материи (в языке дух объединен с материей, но именно благодаря этому он способен воздействовать не только на индивидуальное сознание, но и на массовое). И вводить людей в заблуждение - не единственная (и не самая главная) функция языка. Сама природа языка, как и природа ощущений, предполагает не замкнуть сознание человека внутри себя, а разомкнуть, расширить, соединить с сознаниями других людей и с внешним миром. Только при помощи языка человек может преобразовывать мир в больших масштабах, проникать в сознание других людей.
Библиографический список
1. Атаян Э.Р Язык и внеязыковая действительность. Опыт онтологического сравнения. - Ереван: Изд-во Ереван. ун-та, 1987.
2. Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. - М.: Прогресс, 1989. - 615 с.
3. Безлепкин Н. Философия языка в России. -СПб.: Искусство-СПБ, 2002. - С. 31.
4. Борода Е. Повесть В. Пелевина «ОМОН РА» в русле отечественной традиции [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://pelevin.nov.ru/ stati/o-tradition/1.html (дата обращения: 6.01.2010).
5. Быков Д. «Побег в Монголию» [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://pelevin.nov.ru/ stati/o-dva/1.html (дата обращения: 6.01.2010).
6. Гадамер Г.-Г. Актуальность прекрасного. -М.: Искусство, 1991. - С. 126.
7. Губанов В. Анализ романа Виктора Пелевина «Омон Ра» [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://pelevin. поу. гиМай/о-аиЬа/1. Ыт (дата обращения: 16.01.2010).
8. Гумбольдт В. фон. О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества // Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию. - М.: Прогресс, 1984. - С. 80.
9. Ельмслев Л. Пролегомены к теории языка // Новое в лингвистике. - М.: Иностр. лит., 1960. -Вып. 1. - С. 264-389.
10. Иванов-Разумник Р.В. История русской общественной мысли: В 3 т. - М.: Терра, 1997. -Т. 1. - С. 271-272.
11. ЛеонтьевА.Н. Лекции по общей психологии. Лекция 38. Мышление и речь [Электронный ресурс]. - Режим доступа: vurpsv.bv. ги/ЫЫю/ leontev/38.htm (дата обращения: 6.01.2008).
12. Лессинг Г. Э. Лаокоон, или О границах живописи и поэзии. - М.: Худож. лит., 1957.- 519 с.
13. Пелевин В. Девятый сон Веры Павловны II Пелевин В. Синий фонарь. - М.: Текст, 1991. -С. 140-157.
14. Пелевин В. Чапаев и Пустота. - М.: Вагри-ус, 1999. - 352 с.
15. Пелевин В. Generation “П”. - М.: Вагриус, 2003. - 336 с.
16. Пелевин В. Омон Ра. - М.: Эксмо, 2007. -192 с.
17. Пелевин В. Т. - М.: Эксмо, 2009. - 384 с.
18. Пронина Е. Фрактальная логика Виктора Пелевина II Вопросы литературы. - 2003. - .№4.
19. Троскот Е. Структурные особенности прозы Виктора Пелевина [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http: IIwww. gym10.ruI Site literIsite2005Ipelevin/articIartic 61.html (дата обращения: 16.12.2009).
20. Философия и литература. Лекция Валерия Подороги, прочитанная 24 марта 2005 года в клубе - литературном кафе Bilingua в рамках проекта «Публичные лекции “Полит.ру”» [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http:IIwww.polit.ruI lecturesI2006I07I28Ipodoroga.html (дата обращения: 1.12.2009).
21. Эпштейн М.Н. Постмодерн в русской литературе. - М.: Высшая школа, 2005. - 495 с.
УДК 233.5
Воронина Марианелла Вениаминовна
Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова.
ОБЪЕДИНЯЮЩИЙ ПОТЕНЦИАЛ ИНДУИЗМА
Статья посвящена рассмотрению идеи важности духовных наработок Индии для решения острейших глобальных проблем нашего времени. Автор статьи особым образом выделяет такой важный аспект темы, как успешный опыт Индии в гармонизации широкого спектра различных феноменов, сформировавшийся благодаря принятию каждого их них как необходимой части сложного единого целого.
Ключевые слова: индуизм, единство религий, дхарма, глобальная духовная реформа.
Когда-то К. Леви-Стросс в своей книге «Структурная антропология» выражал .мысль о колоссальности гуманитарного антропологического знания, накопленного Востоком. Он говорил, что Восток опережает в этом Запад на несколько тысячелетий. На усвоении современной западной цивилизацией восточных мировоззренческих моделей как на средстве выхода из сложившейся на планете кризисной ситуации настаивали также многие из запад-
ных мыслителей, обладавшие непререкаемым в своих областях авторитетом (О. Шпенглер, А. Тойнби, Д. Медоуз, Т. Рузака, К. Ясперс, О. Хаксли, Э. Фромм и др.).
Внимание к восточной мысли весьма характерно и для русской культуры, что наиболее явно представлено в работах евразийских мыслителей как первой, так и последующих двух волн [11]. В наши дни и в нашей стране установку на ассимиляцию духовных наработок Востока очень ак-
