CC BY
76
УДК 81'25 + 81'23 + 811.873.1
А. Ф. Фефелов
Новосибирский государственный университет ул. Пирогова, 1, Новосибирск, 630090, Россия
bobyrgan@mail.ru
ТЕКСТ И ПАРАТЕКСТ В ОПРЕДЕЛЕНИИ ГЕНДЕРА ВИННИ-ПУХА И ЕГО ПЕРЕВОДЧЕСКОЙ СЕМАНТИЗАЦИИ
Анализируется место текста и паратекста в гендерно-половом семиозисе одного из ключевых имен детского литературно-сказочного пространства - Winnie-the-Pooh. Текст и паратекст представлены в данном случае оригиналом сказки и ее переводами на русский язык. Анализу подвергаются как морфология и синтаксис имени Winnie-The-Pooh, так и его культурная семиотика в исходном и принимающем культурно-языковых пространствах. Доказывается, что текст сказки нужно рассматривать как область буквальных текстоцентрических толкований данного ономастического знака, тогда как паратекст продуцирует его культурно-идеологические интерпретации, образующие общественную мифологию данного имени собственного.
Ключевые слова: имя собственное, перевод детской литературы, текст произведения, паратекст произведения, текстоцентрическая теория перевода, семантизация гендера, Winnie Пух, семантика междометия, конструирование имени.
Некоторые персонажи английских сказок давно уже привлекают внимание переводчиков и переводоведов. Общее в этих популярных за пределами родной культуры сказках то, что они принадлежат к категории авторских литературных, а не народных (называемых также фольклорными). В принципе, они и связываться должны не столько с английской культурой, сколько с английской литературой, или сначала с литературой, а затем уже культурой, при этом не народной, а «высокой», наднародной. Действительно, в авторских литературных сказках много той информации, которая классифицируется как концептуальная (ср. содержательно-концептуальная информация - СКИ - в типологии текстовой информации И. Р. Гальперина, 1981). Народное сознание, английская эт-
носемантика находят, конечно, какое-то отражение в таких произведениях, но в них все-таки превалирует авторское видение того же самого культурного пространства, сопровождаемое его активным конструированием. Авторские мотивы в них часто противоречат массовым этнокультурным, закрепившимся в языковом сознании, а тезис о том, что родной язык автора определяет его сознание и поведенческие реакции, теряет всякое правдоподобие.
Соотношение своего, авторского, и народного, этнокультурного, начал было проанализировано нами ранее на примере образа CAT (кот / кошка) в сказках Л. Кэрролла, Р. Киплинга и в их переводах на русский язык [Фефелов, Фёдорова, 2014]. Там же, в прямой связи с образом кошки / кота, подчеркивался
Фефелов А. Ф. Текст и паратекст в определении гендера Винни-Пуха и его переводческой семантизации // Вестн. Новосиб. гос. ун-та. Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2017. Т. 15, № 1. С. 24-33.
ISSN 1818-7935
Вестник НГУ. Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2017. Том 15, № 1 © А. Ф. Фефелов, 2017
тот интерес, который проявляет современное переводоведение и переводчики к отражению и конструированию гендерно-половых характеристик сказочных анималистических персонажей; он иллюстрировался работами М. Елифёровой [2009] и А. А. Мостепанова [2011]. В этом гендерно-половом и, вместе с тем, переводческом аспекте главный персонаж сказки А. Милна Winnie-the-Pooh заслуживает не меньшего внимания. В частности, будет подвергнут анализу главенствующий в Западном мире принцип современной половой идентификации, который разделяется переводчиком данной сказки В. Рудневым и который, забегая вперед, можно суммировать следующими словами: «Если побежала, то Винни, а если побежал, то Пух».
Действительно, передача семантики собственного имени главного героя произведения А. Милна «Winnie-The-Pooh and All, All, All» является большой проблемой. Авторская детская литература ориентируется на использование семантических (говорящих) имен, нужных в воспитательных целях, при этом их семантика должна быть прозрачна, так как одним из главных требований к ней является доступность и простота восприятия, облегчаемая введением тесной связи между означающим (самим именем) и означаемым (характером и социальной ролью носителя имени). Имя Winnie-The-Pooh является ярким исключением, поскольку первый компонент, не будучи семантическим, не подходит для медвежат-мальчиков, каковым этот персонаж чаще всего воспринимается в чужом культурном пространстве. А второй компонент, будучи семантическим, все же не подходит для нормального имени, так как это междометие. Поэтому, если «значение» имени подвергать анализу, то оно, несомненно, приводит в недоумение внимательного читателя, подучившего уже английский язык, но остающегося «принципиальным» буквалистом, как только он переходит к переводу. Оно также задает проблему для переводчиков, особенно когда речь идет о детской литературе, ее адресате (мамы, папы, бабушки и дедушки и, затем, их чада) и реакции русскоязычной культуры на западную гендер-ную революцию. Сложившиеся в истории нашей детской литературы жанровые ожидания, предполагающие и определенные
нормы социализации подрастающего поколения, демонстрируют явное нежелание, как выразился поэт, задрав штаны бежать за феминистским «комсомолом» (который, не будучи таковым по букве, демонстрирует, однако, тот же пафос). Кроме того, наличие в русском языке категории грамматического рода обязывает всякого переводчика определиться с формами согласования (сказал или сказала) там, где английский и другие языки позволяют перенести этот выбор с формального уровня на семантический. И, наконец, евразийская цивилизация, к которой мы принадлежим, относится крайне настороженно к революциям такого рода.
Детская речь транслирует в текстах традиционные половые роли (дядя, тётя, мальчик, девочка), пренебрегая понятиями «гендерные роли», «гендерная идеология», «гендерный стереотип» и т. п., возникшими в дискурсе гендерной философии и так называемой ген-дерной лингвистики 1. В своем российском варианте гендерная лингвистика остается, однако, дискурсом для взрослых. Существование этих новых понятий можно смело признать, поскольку различия между женским, мужским и детским поведением в обществе неизменно проявляются даже в наивных картинах мира. Впрочем, утверждать, что такая установка является сугубо российской, унаследованной от советской, нельзя. Наша стратегия перевода детской литературы без труда обнаруживается и в западных традициях, что можно видеть в следующем принципиальном подходе, сформулированном финской переводчицей Р. Ойттинен: «When translating for children, we should listen to the child, the child in the neighborhood and the child within ourselves. When reading and writing, authoring and illustrating, the translator is in a dialogic interaction with all these children. A thought, a sentence, a text, a picture - they are all involved in a never-ending dialogue. They are continu-
1 Науку с таким узким объектом исследования - отражение гендерно-половых различий в языке и речи -трудно назвать лингвистикой. Представители тендерной лингвистики замечают только ту экстралингвистическую реальность (выражающуюся в определенных лингвокультурных установках того или иного общества), которая связана с тендерными ролями его членов. Их обозначения в речи и составляют единственный объект ее исследования.
ously changing, moving, and they never meet in a vacuum» [Oittinen, 2000. P. 168].
Поэтому логично допустить и появление попыток адаптировать тем или иным образом тексты перевода в связи с распространением базовых установок тендерной идеологии или под их влиянием. Гендерно-ориентированные переводческие стратегии все же существуют в российском культурном пространстве, и с теоретической точки зрения они относятся к разновидности социокультурной адаптации текста при переводе. Но при этом возникают очень сложные переплетения достаточно близких теоретических понятий: применительно к гендерному содержанию адаптация исходного текста сильно отличается от его доместикации (domesticating, domestication), а понятие «сохранение национально-культурной специфики оригинала» совершенно отрывается от понятия форенизаци (foreigniz-ing, foreignization). В связи с первой парой понятий следует иметь в виду, что та гендер-ная информация, которая наполняет некоторые западные тексты, вовсе не является национально-культурной, она скорее остается продуктом ряда национальных субкультур, образующих нечто вроде наднационального движения с определенной программой, риторикой и дискурсом, противостоящих «серой» культурной массе в своих странах. А принцип форенизации исходного текста при его релокации связывается его автором, Л. Венути (L. Venuti), с введением переводных текстов исключительно в пространство британской и американской литературной культуры. Для него эта форенизация транс-лята есть средство борьбы с американо-британским культурным империализмом, а раз так, то и выступать за форенизацию в иных направлениях межлитературных контактов значит делать нечто противоположное призыву Л. Венути - укреплять британо-американский культурный капитал и минимизировать свой собственный.
Понятия «гендерные роли», «гендерная идеология», «гендерный стереотип» проявились в своем западном толковании и в одном из переводов на русский язык сказки А. Милна, у В. Руднева, правда, в очень усеченном виде - в понятии андрогинности имена медвежонка и в теоретическом желании постоянно напоминать читателю через текст, что
читаемое представляет собой перевод, а не оригинальное произведение. Андрогинность медвежонка мы обсудим немного далее, сейчас же требуется теоретический комментарий по второму пункту В. Руднева, который представляет собой одно из проявлений принципа форенизации Л. Венути в его, увы, симметричной трактовке: мы тоже имеем право производить форенизацию.
Для того чтобы понять выбор переводчиком стратегии перевода конкретного художественного произведения и оценить затем последовательность ее реализации в тексте перевода, мы заявили выше о намерении разграничить в апелляциях переводчика текст и паратекст. Аналитику (и читателю перевода тоже) нужно понимать, на какой источник опирается переводчик, формулируя то или иное суждение о содержании исходного произведения и о его ключевых знаках, к которым в нашем случае относится имя медвежонка.
Такова главная установка стандартной текстоцентрической теории перевода: первичным и главным объектом анализа в ходе предпереводческого прочтения произведения является сам текст, а не его контекст. Этот культурный контекст раскрывается исследователям и переводчику в виде сопутствующих текстов автора (предисловия, послесловия, статьи, интервью и т. д.) и таких же сопутствующих текстов переводчика по поводу переводимого текста или в связи с его предысторией, историей, текстологией. Как известно, вся совокупность сопутствующих текстов получила после Женетта (G. Genette) вполне адекватное название паратекст. Оно позволяет удобно дифференцировать «источники вдохновения» переводчика при формировании концепции перевода и ее реализации, и мы имеем возможность увидеть, что из постулируемого переводчиком действительно присутствует в тексте произведения и потому находит отражение в его переводе, формируя область адекватности, а что вошло в текст перевода не из самого произведения, а из авторских замечаний и высказываний о своем тексте или из «находок» биографов и критиков, т. е. из паратекста.
В выборе русского соответствия имени -Winnie Пух - английскому оригинальному Winnie-The-Pooh В. Руднев предпочитает
следовать за паратекстом, а не за текстом; таков наш тезис, который начинаем аргументировать. Оправдание В. Рудневым сочетания в имени женского компонента Winnie и мужского Пух апеллирует к «андрогинной природе», которая извлекается переводчиком не из анализа характера и поступков персонажа, а из биографии сына А. Милна, Кристофера Робина. Его позиция выражена недвусмысленно в главе «Обоснование перевода», где он ориентирует читателя, моделируя одновременно его отношение к этому герою, следующим образом:
«Для восприятия Пуха очень важна его андрогинная основа (Кристофера Робина Милна в детстве тоже одевали в одежду для девочек). Это соответствует двуприродности Пуха, который, с одной стороны, обыкновенный игрушечный медвежонок, а с другой - настоящий медведь, находящийся в таинственных и одному Кристоферу Робину доступных недрах Лондонского зоопарка» [Руднев, 2000. С. 55].
Логических аргументов в ней два. 1) Кристофера Робина Милна в детстве одевали в одежду для девочек, и потому мы можем считать его андрогинным. 2) Раз медвежонок был любимой игрушкой Кристофера Робина, то андрогинность последнего можно распространить на первого. Логические связки в обосновании В. Руднева именно таковы. Медвежонок объявляется двуприродным существом, и потому получает имя Winnie Пух.
В. Руднев верит сам и уверяет читателя, что в сказке имплицируется отражение реальных отношений между отцом и сыном (А. Милном и его сыном, Кристофером Милном) именно в том виде, в каком он их реконструировал по паратексту.
Что-то в этом изложении действительно подтверждается биографией Кристофера Милна, но постулирование андрогинности сына - это все-таки интерпретация переводчиком паратекста, а не его реальное содержание. Источником такого интерпретационного соблазна явилось то, что А. Милн с женой очень хотели девочку, а не мальчика. Анна Твейт, биограф А. Милна, приводит фрагмент из письма Милна-старшего, говорящий об этом желании: «We did rather want a Rosemary...». Но она же сообщает о том,
что когда родился мальчик, то отец признал это свершившимся фактом и высказал надежду, что и с этим джентльменом они будут не менее счастливы: «...but I expect we shall be just as happy with this gentleman» [Thwaite, 2007. P. 214-215]. Однако матери оказалось тяжело смириться с тем, что у них родился мальчик: «His long hair reminded his mother of the girl she'd wanted and the father of the boy he himself had been...» [Thwaite, 2007. P. 217]. Длинные волосы и одежда противоположного пола у мальчика, упоминаемая здесь же, не может быть доказательством этой самой ан-дрогинной природы, поскольку в то время до определенного возраста такая внешняя «ан-дрогинность» наблюдалась в Европе часто. Из этого, однако, никак нельзя делать вывод о том, что отец желал воспитать сына девочкой, т. е. приучал его к женским гендерным ролям. Важнее то, что, как следует из пара-текста, отец, тоже будучи некогда ребенком с длинными волосами, стремился быть мальчиком, понимал несоответствие прически своей половой идентичности и противился навязыванию ему такого образа (...Alan himself had the sense as a boy of «battling against the wrong makeup» - of looking girlish when he really wasn't - ...).
Логично предположить, что он не поддерживал стремления своей жены на пути превращения сына в девочку, а противодействовал им. Оригинальное имя Winnie-the-Pooh говорит скорее в пользу такого противодействия, а не поддержки. Выбирая герою такое имя, он не мог руководствоваться логикой переводчика В. Руднева, который усмотрел в нем один символ женственности (Winnie) и один мужественности (Пух). В оригинальном имени символ мужественности отсутствует вообще, поскольку английское междометие pooh не имеет и не может иметь тех мужских ассоциаций, которые появляются спонтанно в русском языковом сознании, если его заменить словом-именем Пух 2. Английскому междометию pooh (букв. фу!) невозможно приписать какой-то бы ни было род, и в нем нет тех детских, приятных, мягких, пушистых смыслов, заключенных в житейской семантике русского слова
2 Их, кстати, нет и в прямом французском соответствии peuh!.
пух. В английском языке резко негативная пренебрежительная семантика междометия подкрепляется и глагольным композитом, созданным на основе этого междометия: to pooh-pooh smth., т. е. выражать свое пренебрежение или презрение к чему-либо. По фонемному составу совсем рядом с этим междометием находится и грубое существительное poof (= прил. poofy), которое в яркой неполиткорректной форме выражает отношение к женским манерам биологических мужчин. Эта языковая информация не может не учитываться в интерпретации обсуждаемого имени. Если для В. Руднева компоненты английского имени в его русской передаче, под явным влиянием паратекста, мистически связываются в одно целое, чтобы обосновать его андрогинную основу, то в букве текста, в синтаксисе полного имени видно совсем другое: Винни и фу, что дает гораздо больше оснований для прочтения Винни есть фу или в более вольном варианте Винни есть бяка. Именно оно соответствует желанию отца видеть Кристофера мальчиком, а не девочкой и выступает как средство убеждения в общении с малолетним сыном.
Часть исследуемого паратекста присутствует и в предисловии к сказке, т. е. дается от автора. От него мы узнаем, что у имени медвежонка есть свои реальные «прототипы»: Pooh - это имя лебедя, обитавшего на озере загородного дома семьи Милнов в графстве Сассекс, а Winnie - это имя медведицы из Лондонского зоопарка, которой сын А. Милна, Кристофер Робин, познакомился в 1924 году. И лебедь, и медведица (не медведь, заметим, и не медвежонок) существовали на самом деле, и мы узнаем, что из всех зверей, именно она нравилась Кристоферу Робину больше всех.
Но и в этом «объяснении» присутствует, вероятно, какое-то упрощение, потому что механическое соединение в нем имен (и образов) медведицы (пусть даже того зоопарка, в котором мальчик бывал с отцом) и лебедя чрезвычайно сомнительно, потому что его невозможно завершить словами: и потому я решил назвать медвежонка Winnie-The-Pooh. Тем более, что в этом имени-кличке есть третий элемент (The), который создает его синтагматику и благодаря которому можно говорить о наличии в нем предикации. Поэтому
рассмотрим семантическую структуру этого имени c большей тщательностью, опираясь уже не на авторское предисловие, а на сам текст, где есть фрагмент, показывающий полную историю его художественного конструирования.
Несмотря на то, что всему англоговорящему миру главный герой сказки известен под именем Winnie-The-Pooh, в самом начале книги, когда Кристофер Робин представляет нам этого героя в первый раз, он называет его несколько иначе. Конструирование имени медвежонка описано в тексте в следующих словах и логических связках, выделенных нами жирным шрифтом; они переведены в скобках на русский язык для минимизации разночтений:
«When I first heard his name, I said, just as you are going to say, "But I thought he was a boy?" [Когда я услышал, как ты его назвал... Но я подумал, что он мальчик.]
"So did I," said Christopher Robin. [Он и есть мальчик... ]
"Then you can't call him Winnie?" [Тогда его нельзя звать Винни.] «I don't.» [Я и не зову] «But you said - « [Но ты же сказал...] "He's Winnie-ther-Pooh. Don't you know what 'ther' means?" [Я сказал уээ: Винни-у-ээ-Пуу. Ты не знаешь, что такое уээ?!]
"Ah, yes, now I do," I said quickly; and I hope you do too, because it is all the explanation you are going to get». [Знаю, знаю... Надеюсь и ты тоже, и что никакого другого объяснения нам и не нужно.]
Первый элемент имени Winnie, сокращенная форма от Winifred, функционирует в своей родной ономастической среде как женское имя. Для взрослых англоговорящих это было и есть абсолютно ясно, но, как показывает текст сказки, у детей могут быть колебания в привязке к полу. Для представителей же многих других, далеких, культур, взрослых и, особенно, детей, это было и, пожалуй, остается до сих пор не вполне очевидно. В новой лингвокультурной среде половые признаки имен могут ослабевать или теряться. Важнее, однако, в этом контексте мнение автора: он, в отличие от малолетнего сына, точно знает, что медвежонок мальчик, и в этом качестве показывает его в тексте сказки.
Понять, что такое «ther» из «комментария» Кристофера Робина, да и из любого другого, невозможно. Возможно, это типичная фигура детской речи из риторического репертуара от двух до пяти. В детском сознании «ther» - это стихийно возникший элемент, который конкурирует со столь же еще непонятным артиклем «the». Раз Winnie-the-Pooh воспринимается взрослыми как женское имя, а мальчик утверждает, оно мужского рода (что видно по местоимению мужского рода, которое он употребляет, говоря о медведе), то напрашивается вывод, что «ther» - это тот показатель, который несет для него признак мужского рода. Никакой другой объективной информации об окказионализме «ther» извлечь из текста нельзя. Эта единица, плод детской фантазии, была придумана мальчиком для того, чтобы превратить женское имя в мужское. Это его логический предикат, хорошо показывающий неожиданность детских логических заключений.
Паратекст конечного компонента имени, Pooh, в предисловии тоже присутствует, в издании «Winnie-The-Pooh and All, All, All» 1926 года. Там дается следующий комментарий (приводимый с некоторыми незначащими сокращениями):
«IF you happen to have read another book about Christopher Robin, you may remember that he once had a swan [...] and that he used to call this swan Pooh. [...], we took the name with us, as we didn't think the swan would want it any more. Well, when Edward Bear said that he would like an exciting name all to himself, Christopher Robin said at once, without stopping to think, that he was Winnie-the-Pooh. And he was. So, as I have explained the Pooh part, I will now explain the rest of it».
Итак, в очередной книге потребовалось an exciting name (что можно понимать и как звучное, и как необычное, яркое, и даже как волнующее) для медвежонка со скучным именем Эдвард, и оно тут же возникло на устах малолетнего чада. Эдвард, кукла Кристофера Робина - плюшевый мишка, которого звали «Edward Bear», был введен в оборот ранее, в 1924 году «When We Were Very Young». В предисловии к той книге, имеющем свое название, «Just Before We Begin», упоминается и лебедь, которого совсем еще маленький мальчик привык кормить по утрам и нарек
Pooh. Самое ценное в этом предисловии то, что автор раскрывает психологическую подоплеку этого имянаречения, в котором абсолютно отсутствует гендерный подтекст, но присутствует естественная реакция эгоцентричного малыша, уязвленного равнодушием гордой птицы и пытающегося, по версии папы, ответить ей тем же наигранным безразличием. Оригинальный текст таков (жирный шрифт мой. - А. Ф.): «This is a very fine name for a swan, because, if you call him and he doesn't come (which is a thing swans are good at), then you can pretend that you were just saying 'Pooh!'» [Milne, 2004] 3.
Заметим сразу, что междометие pooh используется в данном примере в строгом соответствии с его словарным значением и служит для выражения отношения говорящего к поведению гордой птицы. При этом в тексте птица обозначается также личным местоимением, которым является, однако, не it, стандартное для животных (и малолетних детей), а he. Отметим также в этой связи, что в русском языке род слова «лебедь» варьируется: для одних лебедь он, а для других она.
Паратекст Руднева, связанный с трактовкой семантики имени мальчика и переданный через комментарий, другой. Он предпочитает вложить в оригинальное имя и его перевод современные гендерные идеи:
«Ther, конечно, ничего не значит. Кристофер Робин эмфатически подчеркивает биполовую, андрогинную природу Пуха, где женская (Winnie) и мужская (Пух) половины имеют, так сказать, равные права» [Руднев, 2000. C. 292].
Однако это не Кристофер Робин и не его отец, автор сказки, а именно В. Руднев элементарно подгоняет свою интерпретацию под теоретические пожелания современной гендерной лингвистики и подчеркивает «ан-дрогинную природу Пуха» исключительно эмфатическими средствами. Первые два интерпретатора, как было замечено выше, даже
3 «Для этих лебедей лучшего имени и не придумаешь. Посудите сами: зовешь его, зовешь, а он и не глядит на тебя даже (а это с ними ох как часто случается). И тогда ты можешь сказать себе и другим, что ты его и не звал, что ты кричал ему 'Фу! Фу!'». Перевод мой. - А. Ф. Развивая русскоязычную мифологию этого имени, можно предложить и другое объяснение: «Он, наверное, боится, что мы переведем его на пух».
и не подозревали, что английское междометие pooh при его передаче русским словом пух приобретет мужской род и только при этом условии образует гендерную оппозицию с Winnie.
Поскольку элемент «ther», сам по себе ничего не значащий, помогает-таки В. Рудневу в контексте современных гендерных дебатов с выгодой подчеркнуть «андрогинность» героя, он оставляет его в своем переводе в неизменном виде, претендуя на большую, по сравнению с другими переводами Винни-Пуха, интеллектуальность трактовки. Эту установку, однако, крайне трудно реализовать, так как элемент «ther» вводится в имя героя всего лишь два раза на протяжении всей книги. Первый контекст был процитирован выше, а второй дан в следующем диалоге из первой главы, причем имя Winnie-ther-Pooh выступает в нем в роли обращения:
«So Winnie-the-Pooh went round to his friend Christopher Robin, who lived behind a green door in another part of the Forest.
"Good morning, Christopher Robin," he said.
"Good morning, Winnie-ther-Pooh," said you».
В. Руднев переводит ответ Кристофера Робина, содержащий обращение, следующим образом: «Доброе утро, Winnie-ther-Пух, - говорит Кристофер Робин». В данном случае точное следование за оригиналом для него обязательно, но не потому, что он стремится тем самым показать переводной характер своего текста и откликнуться, таким образом, на еще одно sine qua non современной западной философии перевода, а только затем, чтобы хоть как-то поддержать своим текстом привнесенную в него извне концепцию о двуприродности Пуха.
Дальнейшая стратегия перевода-интерпретации В. Руднева такова: ту форму имени, которая встречается чаще (а это Winnie-the-Pooh), он переводит как Winnie Пух, т. е. пользуясь двумя языковыми кодами, но убирая, однако, нормативный английский грамматический элемент «the», несмотря на то, что он является в тексте аналогом ненормативной «детской» формы «ther», сигнала андрогинности. Эту непоследовательность переводчик объясняет уже требованиями
русского языка, якобы предписывающими единственный вариант перевода: «Слово the, которое ставится перед прозвищами типа Великий, Грозный, Справедливый и т. п., в данном случае нам пришлось элиминировать, - поясняет он, - иначе мы должны были бы назвать нашего персонажа Winnie Пух-ский, что представлялось неорганичным» [Руднев, 2000. С. 55].
То решение, которое представилось вполне органичным англоязычным издателям и автору, закрепившими за медвежонком имя-прозвище, словообразовательная модель которого иллюстрируется самыми известными монаршими именами, В. Руднева, в данном случае, не устраивает. Вероятно, потому, что такая конструкция имени плохо сочетается с его идеей андрогинности персонажа. Но, кроме того, он совершает и ошибку, когда ставит прозвище в форму мужского рода. В традиционных формулах род всегда задается первым компонентом, и потому отвергаемый им вариант имени должен был бы быть иным: Winnie Пухская. Такие виртуальные решения, несмотря на их лингвокуль-турную логичность, мешают, однако, продвигать идею двуприродности медвежонка, что и подталкивает его выбрать, в конечном счете, имя, предложенное (после небольшой заминки) в самом начале вхождения сказки в поле русской культуры Заходером, сохранив только английскую орфографию первого компонента.
Отказ от передачи первой части английского имени персонажа русской транскрипцией обосновывается им следующим образом: «... гипокористика Winnie от Winifred в русском языке не стала привычным обозначением англо-американского женского полуимени, как Мэгги от Маргарет или Бетси от Элизабет. «Винни» не читается по-русски как имя девочки. Поэтому мы решили оставить новому Винни Пуху его первую часть английской и в дальнейшем называем его Winnie Пух» [Там же].
Мы же понимаем символический смысл такого решения иначе: женская составляющая семантики имени оставлена англичанам и англоговорящим, а малопонятная и аллю-зивная The-Pooh принята и получила однозначно мужское гендерное толкование, хотя и смягчаемое ассоциативной и лексической
семантикой русского слова пух. Английская междометная и крайне неблагозвучная семантика трансформировалась, таким образом, в мужскую и на этом основании допущена в мир русскоязычной детской культуры.
Продолжая углубляться в текст перевода В. Руднева, можно легко увидеть, что семантика андрогинности медвежонка (т. е. его гендерной неопределенности) практически уходит из него. То, что легко акцентируется и продвигается через паратекст, крайне редко транслируется через языковой формализм и семантику реального текста. Дело в том, что гибридная (андрогинная) форма имени медвежонка очень редко появляется в оригинале и версии переводчика в полном виде. В тексте требуется чаще всего краткая форма, в качестве которой автор определил Pooh, и ввел ее в многочисленные ситуации 4, где появляется обращение к данному персонажу. В. Руднев вынужден следовать этой букве оригинального текста, что создает очень большой перевес по числу обращений в пользу формы Пух, изгоняя из перевода навязываемую в па-ратексте идею андрогинности.
Стратегия, которую В. Руднев попытался реализовать через перевод сказки А. Милна, будучи сейчас модной, не может, однако, быть признана новой в аспекте теории и истории перевода. Теоретически эксперименты и проекты такого рода давно уже трактуются в текстоцентрической теории перевода как стремление учесть действительно очень важный для общения коммуникативно-функциональный фактор. Однако, как предупреждал В. С. Виноградов, преувеличение его роли может привести к крайне серьезным искажениям первичного сообщения, «к замещению сущности объекта реакцией на него со стороны воспринимающего субъекта» [Виноградов, 2001. С. 20], в роли которого выступает переводчик.
Таким образом, мы видим, что перевод предстает иногда как социально-языковая игра, сейчас она даже навязывается многими переводчиками и теоретиками перевода, и в этом случае сама цель перевода состоит в подгонке текста под восприятие какой-нибудь субкультуры, а реализация такой цели
4 «EDWARD BEAR, known to his friends as Winnie-the-Pooh, or Pooh for short, was walking through the forest one day, humming proudly to himself» [Milne, 2004].
сопровождается отрытым заявлением позиции по смысловому и идейному содержанию, коммуникативным и художественным ценностям оригинала. Определяющим становится не сам текст, а его коммуникативная функция и условия реализации.
Вместе с тем, эти игровые диалоги субкультур или отдельных их представителей с доминирующим общественным мнением не следует принимать на веру. Все свои революционные идеи по поводу концепции перевода того или иного знакового произведения переводчик транслирует через паратекст, и требуется тщательный анализ выполненного перевода, чтобы понять, удалось ли ему и в какой мере реализовать свою новую программу в самом тексте перевода. В. Руднев пригласил читателя воспринять классический детский текст А. Милна через призму какой-то особенной андрогинности Винни-Пуха (такова классическая маскулинная орфография этого имени, освященная Заходером!), такой, какой нет у всех других детей до определенного возраста. Сам текст его перевода не показывает, однако, качественно нового видения знакомого всем персонажа. Паратекст В. Руднева выполняет не художественно-коммуникативную, а, скорее, PR-функцию.
Список литературы
Виноградов В. С. Введение в переводове-дение (общие и лексические вопросы). М.: Изд-во института общего и среднего образования РАО, 2001. 224 с.
ЕлифёроваМ. «Багира сказала...». Гендер сказочных и мифологических персонажей англоязычной литературы в русских переводах // Вопросы литературы. Вып. 2, 2009.
Гальперин И. Р. Текст как объект лингвистического исследования. М.: Наука, 1981. 140 с.
Мостепанов А. А. Значимость гендерной идентификации персонажей в сказке Р. Киплинга «Кот, который гулял сам по себе» // Вестн. Челябинского гос. ун-та. № 25 (240). Филология. Искусствоведение. Вып. 58, 2011.С. 108-111.
Фефелов А. Ф., Фёдорова Я. Я. Борьба авторских и этнокультурных мотивов в трак-
товке зоонимических образов // Язык и культура в условиях интернационализации образования: Материалы Междунар. науч.-практ. конф. ... Новосиб. нац. исслед. гос. ун-та / Отв. ред. Т. А. Перминова, С. И. Филиппов, А. Л. Соломоновская. Новосибирск: РИЦ НГУ, 2014. С. 125-139.
Oittinen R. Translating for Children. New York and London: Garland Publishing, 2000.
Thwaite A. A. A. Milne: His Life. London: Faber and Faber, 2007. P. 553. Материал поступил в редколлегию 13.02.2017
A. F. Fefelov
Novosibirsk State University 1 Pirogov Str., Novosibirsk, 630090, Russian Federation
bobyrgan@mail.ru
TEXT AND PARATEXT IN DECODING THE GENDER OF WINNIE-THE-POOH IN RUSSIAN TRANSLATIONS
The paper considers the role played for Russian translators by the text and the paratext when decoding the original meaning of the name Winnie-the-Pooh from Pooh stories by A. Milne. The notion text refers here to the original text by A. Milne and its translation into Russian by V. Rudnev whereas paratext is represented by their prefaces and commentaries, explaining the choices of the author and his translator. We analyze both the morphology and the syntax of the name Winnie-The-Pooh, as well as different cultural meanings it takes in source and target linguocultures. It is argued that the text of this story must be identified as a source of 'literal' text-oriented interpretations of this onomastic sign whereas the related paratext is produced to reveal or construct around it all kind of meanings and cultural interpretations of the same onomastic sign. But, in fact, a mythology of the character (Pooh Bear) produced by Rudnev's paratext in the Russian cultural context differs considerably from what the text of his translation allows to claim. His paratext exaggerates considerably the presumably androgynous features of the little bear, but in the text they become rare.
Keywords: proper name, translating for children, text vs paratext, text-centered theory of translation, constructing gender semantics, Winnie Пух, interjections' semantics.
References
EliferovaM. «Bagira skazala...». Gender skazochnykh i mifologicheskikh personazhey angloya-zychnoy literatury v russkikh perevodakh [Bagheera, he or she?] // Voprosy literatury. Vyp. 2, 2009. (In Russ.)
Fefelov A. F., Fedorova Ya. Ya. Bor'ba avtorskikh i etnokul'turnykh motivov v traktovke zooni-micheskikh obrazov [Author's conceptual visions vs. ethnosemantics representations in describing animal characters] // Yazyk i kul'tura v usloviyakh internatsionalizatsii obrazovaniya: Materialy Me-zhd.nauch.-prakt. konf. ... Novosib. nats. issled. gos. un-ta / Otv. red. T. A. Perminova, S. I. Filippov, A. L.Solomonovskaya. Novosibirsk: RITs NGU, 2014. S. 125-139.
Gal'perin I. R. Tekst kak ob"ekt lingvisticheskogo issledovaniya. [Text as an object of linguistic study], 1981. 144 c. (In Russ.)
Источники
Руднев В. А. Winnie Пух. Дом в Медвежьем Углу. М.: Аграф, 2000
Milne A. Winnie-the-Pooh. М.: Высшая школа, 2004.
Mostepanov A. A. Znachimost' gendernoy identifikatsii personazhey v skazke R. Kiplinga «Kot, kotoryy gulyal sam po sebe» [Relevance of the characters gender identification R.Kipling stories] // Vestn. Chelyabinskogo gos. un-ta. № 25 (240). Filologiya. Iskusstvovedenie. Vyp. 58, 2011. S. 108— 111. (In Russ.)
Vinogradov VS. Vvedenie v perevodovedenie (obshchie i leksicheskie voprosy). [Introduction to the theory of translation: general and lexical issues]. M.: Izd-vo instituta obshchego i srednego obra-zovaniya RAO, 2001. 224 s. (In Russ.)
Oittinen R. Translating for Children. New York; London: Garland Publishing, 2000.
Thwaite A. A. A. Milne: His Life. London: Faber and Faber, 2007. 553 p.
Sources
Rudnev V. A. Winnie Pooh. Dom v medvezhjem uglu. M.: Agraf, 2000. (In Russ.)
Milne A. Winnie-the-Pooh. M.: Vysshaya shcola, 2004
