CC BY
25
чительно всенародный референдум. «Принимать конституцию в двух чтениях за две минуты достойно Книги рекордов Гиннесса, -иронично заметил премьер Кулов. - Это создает опасный прецедент для будущего...». Так что, возможно, нынешняя «революция юрт» - не последнее революционное дежавю в Киргизии.
«Литературная газета», М., 2006 г., № 47.
Ирина Звягельская,
историк
ТАДЖИКИСТАН: САМЫЙ ЮЖНЫЙ И ОЧЕНЬ ВАЖНЫЙ
В отечественной и зарубежной литературе давно не смолкает дискуссия о том, насколько успешно проходит политическая трансформация в Центральной Азии и происходит ли она вообще, продвинулись или не продвинулись по пути либерализации местные режимы и грозят ли им народные выступления. В этих обсуждениях так или иначе затрагивается вопрос об особенностях местной политической культуры, определяющей наиболее типичные образцы и правила взаимодействия власти и общества.
В Таджикистане, так же как и в других государствах региона, имеет место соединение традиционных ценностей и установок с современными подходами и ориентациями. Эта небольшая страна, воспроизводящая общие для Центральной Азии и ряда других постсоветских государств политические закономерности, одновременно дает самобытные примеры взаимодействия различных политических сил. Обретение нежданной независимости в 1991 г. и непосредственно предшествовавший этому период ослабления контроля союзного центра за ситуацией на периферии обернулись для Таджикистана с его слабой национальной идентификацией кровопролитной гражданской войной. Как известно, в Республике Таджикистан (и не только там) жители придерживаются самоидентификации по месту происхождения - району, городу, оазису. Процесс складывания нации с гомогенной культурой не завершен. Преобладает традиционный, пестрый в культурном отношении мир, не унифицированный в ходе развития.
Становление таджикской государственности проходило в крайне неблагоприятных условиях, и Таджикистан, в отличие от других республик бывшего СССР, лишился даже скромного «стар-
73
тового капитала». Гражданская война нанесла непоправимый удар по людям, промышленному и сельскохозяйственному производству. Одновременно она способствовала ускоренному появлению негосударственных субъектов, которые бросили вызов власти и ее способности контролировать территорию. Речь идет о многочисленных полевых командирах, опиравшихся на собственные вооруженные отряды и устанавливавших свой «закон и порядок» как в отдельных населенных пунктах, так и на некоторых мощных предприятиях. Криминал и анархия времен гражданской войны были на протяжении многих лет серьезнейшим вызовом нормальному развитию государства. Только в последние годы были ликвидированы ряд банд, представлявших угрозу даже для жителей столицы - Душанбе. Гражданская война, в основе которой лежала борьба региональных кланов за властные полномочия, возможность доступа к ресурсам и финансовым потокам, завершилась в 1997 г. политическим примирением сторон на основе принципа раздела власти.
Под кланом в государствах Центральной Азии подразумеваются объединения, включающие не только родственников или близких соседей, но и людей, спаянных совместной работой, службой, взаимными обязательствами. В Таджикистане эти группы формируются на базе регионов. Прежняя (советская) система межрегионального и межкланового баланса изменилась в результате войны. Произошла смена элит - на место ранее правившего северного ленинабадского клана пришел южный кулябский клан, представители которого впервые заняли высокие государственные посты. Надо отметить, что представители г. Куляба в целом продемонстрировали динамизм, умение мобилизоваться в трудную минуту. И конечно, их приход к власти после гражданской войны был не случаен. Именно кулябцы создали Народный фронт, который организовал мощное сопротивление силам исламской оппозиции. Представители Куляба (ныне Хатлонской области) занимают сегодня подавляющее большинство ключевых министерских постов, включая силовые министерства. Вместе с тем доминирование одного клана в правящей верхушке не означает, что представители других регионов - прежде всего ленинабадского (теперь Согдийской области) - полностью оттеснены от власти. Из них тоже происходит рекрутирование профессионалов - тех, кто готов служить, не связывая службу с чрезмерными политическими амбициями. Соперничество не сводится лишь к противостоянию между отдельными региональными элитами. Внутри регионов также бо-
74
рются свои малые группировки. Например, по мнению таджикских политологов, в Согдийской области в конкурентной борьбе участвуют более пяти малых кланов. Они же выделяют влиятельные группировки в рамках большого кулябского клана. Многие деятели сыграли важную роль в разгроме оппозиции, но позже, заняв государственные посты, стремились стать своего рода центрами силы. Такая тенденция грозила внутренней дестабилизацией страны и мешала консолидации режима. Президент и его окружение приняли в 2002-2004 гг. жесткие меры. Десятки чиновников практически на всех уровнях власти были смещены, но самой главной стала отставка командующего президентской гвардией Г. Мирзоева.
Местничество, непотизм, коррупция не являются специфическими болезнями Таджикистана. После распада СССР аналогичные явления получили свое развитие как в странах Центральной Азии, где существующая традиционная стратификация общества могла этому способствовать, так и в «европейских» государствах (Россия, Украина), где коррупция становится системообразующим фактором. Дело в том, что процесс перехода к новой экономической и политической модели, в ходе которого на первом этапе были утрачены механизмы контроля и управления, породил наряду с потенциалом для либеральных реформ и негативные явления. Приватизация осуществлялась выборочно, и фактически государство, раздав общественную собственность в те руки, в которые посчитало нужным, само способствовало появлению мощного класса собственников, не готовых инвестировать в производство, а лишь «дожимавших» старые советские фонды. Но даже при всех модификациях политическая система не отражала реальных общественных устремлений и не создавала возможностей для конкуренции элит. Еще более опасным побочным результатом реформирования стало забвение социальной сферы, что в патерналистских обществах воспринимается особенно болезненно с учетом бедности подавляющего большинства населения. Иными словами, государство не имело права быстро и бесповоротно отказываться от социалистических завоеваний (бесплатное образование и медицинское обслуживание, низкая квартирная плата и т.д.) под предлогом проведения либеральных реформ.
Очевидно, что укрепление в новых независимых государствах моделей «управляемой» или «имитационной» демократии - а скорее, более или менее жесткого авторитаризма - являлось естественным процессом. В сложившейся ситуации авторитарные ре-
75
жимы были механизмом, способным обеспечить максимальную мобилизацию ресурсов (за счет уровня жизни населения) и удержать государство от деградации. Однако если в других государствах региона эти режимы напрямую выросли из советской эпохи, то в Таджикистане представители советской номенклатуры, оставшиеся на политической вершине после обретения независимости, не удержались на ней, проявив слабость и нерешительность. Авторитарная модель, которая формировалась и укреплялась с приходом к управлению страной Э. Рахмонова в 1992 г. не была прямой наследницей советского аппаратного социализма. Она в значительно большей степени отражала потребности общества, поставленного в максимально жесткие условия выживания и жаждавшего порядка. В 90-е годы отсутствие законности, личной безопасности, возможности легально заработать и прокормить детей были реальными проблемами для всех. Режим должен был продемонстрировать главное - способность остановить войну. Не все, что делали власти, можно считать успешным, но стабильность, обеспеченная после заключения соглашений 1997 г., была действительно огромным завоеванием.
По логике вещей из гражданской войны мог бы вырасти предельно милитаризованный репрессивный режим. Однако по сравнению с некоторыми другими государствами Центральной Азии обстановка в Таджикистане оказалась более свободной. Этому способствовал международный контекст переговоров, условия заключенных с оппозицией соглашений, заложенные в них идеи компромисса. В республике действует много иностранных и местных неправительственных организаций (НПО), регулярно проводятся выборы (конечно, не идеальные), выходят оппозиционные издания, организуются общественные мероприятия. Наконец, единственный случай в регионе: в существующей политической системе нашли свое официальное место и сторонники политического ислама.
Роль исламистских организаций, начиная с самых ранних этапов независимости страны, стала специфической чертой политического развития Таджикистана. Дело не только в активном участии Исламской партии возрождения Таджикистана в гражданской войне. Сохраняя собственную повестку дня, она одновременно выражала интересы тех регионов, которые в советский период не были достаточно представлены во власти. Исламизм в Таджикистане, несмотря на внешнюю помощь и поддержку, оставался сугубо национальным, местным явлением, взращенным на таджикской поч-
76
ве. Здесь никогда и не пахло сомнительными теориями «столкновения цивилизаций» - исламисты лишь внесли идейное измерение в межрегиональную борьбу. Им первым на постсоветском пространстве удалось официально войти в правительство, созданное в разгар гражданской войны, а затем - после достижения мира - стать парламентской партией.
Исламская партия возрождения Таджикистана (ИПВТ) входит в тройку самых крупных и влиятельных политических объединений после президентской Народно-демократической партии и таджикских коммунистов. Она насчитывает более 22 тыс. человек и представлена почти во всех регионах республики, претендует на то, чтобы стать общенациональной партией. На деле ИПВТ все же сохраняет региональную природу - основной ресурс поддержки она черпает в Каратегине, Гарме и некоторых горных районах страны. Из этого не следует, что партийных ячеек нет в других районах, где участие в деятельности партии или сочувственное отношение продиктованы протестными настроениями. Как известно, стабильность, хотя и является необходимым условием экономического развития, сама по себе его не обеспечивает. Такие системные проблемы, как перенаселенность отдельных районов, недостаток земли в сочетании с разрушенным производством, неумелым управлением, увеличивающимся разрывом между богатыми и бедными, обостряют тягу к справедливости, которую традиционно артикулируют и обещают исламисты. ИПВТ ныне активна в Исфа-ринском районе, где высока религиозность и где противоречия с представителями кулябской элиты ощущаются довольно остро. Ряд выходцев из этого района получили высокие посты в ИПВТ. В 2002-2003 гг. ячейки ИПВТ появились и в Горно-Бадахшанской автономной области, где их раньше никогда не было.
В настоящее время перед партией стоят новые задачи. Оставаясь оппозиционной, она в то же время находит с правящей элитой общий язык. Умеренность и рационализм являются залогом ее политического выживания. В руководство партии пришли более прагматичные современные лидеры (например, М. Кабири), которые, оставаясь исламистами по своим убеждениям, в то же время нацелены на продолжение модернизации страны и на ее ускорение. Такого рода задачи предполагали переориентацию внешнеполитической активности. Так, сохраняя связи с ведущими мусульманскими государствами и, очевидно, получая помощь и финансирование из исламских фондов (гранты, товары, литературу, места в
77
учебных заведениях и стипендии), ИПВТ в то же время развивает отношения с западными государствами, с ОБСЕ. Такая ориентация стала возможной в связи с тем, что еще в ходе переговоров по примирению ИПВТ оказалась в центре внимания западных правительств и НПО. Она была поставлена в новый международный контекст, не замыкавший ее исключительно на мусульманский мир.
ИПВТ фактически дала пример тех самых умеренных исламистов, которые сейчас рассматриваются и на Западе и в России как противовес радикалам и экстремистам. Она может восприниматься как вполне респектабельный и ответственный игрок. Наличие умеренных исламистов в парламенте в свою очередь создает определенный имидж режиму в глазах международных партнеров, свидетельствуя об его толерантности и способности проводить взвешенную политику. Вместе с тем нет оснований считать отношения между правительством и ИПВТ совершенно безоблачными. Укрепившийся режим меньше заинтересован в развитии связей с прежними оппозиционерами и, судя по всему, не намерен с ними особенно церемониться. Функционеры ИПВТ полагают, что им не дают возможности добиться справедливого представительства в парламенте (Маджлиси Оли). На выборах в феврале 2005 г. партия надеялась получить в новом парламенте не менее семи мест по партийному списку. Однако в нынешнем парламенте, как и в предыдущем, ИПВТ представлена только двумя депутатами.
Политическая лояльность и имидж парламентской партии предполагают и определенные правила игры. Партия резко критикует те постановления правительства, которые идут вразрез с правами мусульман. По более принципиальным вопросам она занимает сдержанную позицию и, как говорится, «не лезет на рожон». В самой партии ныне сталкиваются противоположные тенденции, которые будут иметь решающее значение для ее будущего. Стремление модернизировать партию вызывает различную реакцию в рядах ее сторонников. Для более социально успешной ее части -это залог сохранения ИПВТ на политической арене Таджикистана. Для старшего поколения и для людей традиционных взглядов новые веяния вряд ли приемлемы. В нынешней ситуации партия вынуждена маневрировать. Слишком жесткие позиции могут неизбежно столкнуть ее с правящей элитой, а излишнее подобострастие ведет к оттоку электората и его радикализации.
ИПВТ не полностью оправдывает ожидания своего электората, и более нетерпеливое молодое поколение, фактически не знав-
78
шее ужасов гражданской войны и готовое немедленно и решительно бороться за справедливость, может составить дополнительный резерв для радикальной партии Хизб ут-Тахрир аль-Ислами (ХТ), действующей в Таджикистане на нелегальном положении.
Хизб ут-Тахрир аль-Ислами стала серьезным соперником ИПВТ, тем более что играла на одном с ней поле, апеллируя к мусульманам. Партия была создана в Палестине в начале 50-х годов. Провозглашенные ею цели борьбы с сионизмом вряд ли могли кого-то всерьез заинтересовать в Центральной Азии. Но, попав на другую почву, ХТ мутировала, хотя и сохранила принципиальное положение своей программы, - создание исламского халифата. Идея халифата не воспринимается сторонниками ХТ в Центральной Азии как исключительно абстрактная. Исламисты не признают национальной и клановой замкнутости, для них не нужно таможен, границ, сильных правительств. Для людей, уставших от противоборства кланов, отделенных государственными границами от родных и близких, лишенных привычных занятий, лозунг, единого мусульманского пространства может восприниматься как реальная и желаемая альтернатива. По мнению представителей органов правопорядка, тахрировцы даже заимствовали тактику ИПВТ начала 90-х годов, рекрутируя новых сторонников и укрепляя свои ряды для дальнейшего захвата власти. Они привлекают новых членов, обещая решить социальные проблемы. Основной упор делается на молодежь, интеллигенцию, женщин, которые после идеологической подготовки становятся активными проводниками их идей. Особое внимание уделяется тем, кто учился в мусульманских учебных заведениях. Залогом влияния тахрировцев стала, по свидетельству российского политолога В.В. Наумкина, созданная ими патронажная сеть. Такие сети, особенно характерные для Центральной Азии, играют важную роль в общественной и политической жизни этого региона. Привычная зависимость от общины, клана, семьи и выстраиваемая по этим линиям система лояльности порой удерживает адептов крепче, чем собственно идейное наполнение деятельности тахрировцев.
Хизб ут-Тахрир противостоит самой идее светской власти, которую, по утверждениям ее сторонников, должен повсеместно заменить халифат. Партия выступает против капитализма, демократии, толерантности. На первых порах ХТ ограничивалась исключительно распространением листовок и печатных изданий, которые, как считают, поступают в Таджикистан из Узбекистана.
79
(Вообще ХТ в Таджикистане воспринимается как организация, корни которой находятся в Узбекистане, откуда в результате репрессий она перебралась в Таджикистан.) Позже, особенно после взрывов в Ташкенте в 2004 г., ее стали обвинять в переходе к террористическим методам. Очевидно, пытаясь подорвать влияние ХТ на верующих, духовный лидер и один из создателей ИПВТ Ходжи Акбар Тураджонзода даже заявил, что партию создали некие западные враги ислама: «Более глубокое изучение программных и идеологических установок "Хизб ут-Тахрир" и конкретных примеров ее деятельности позволяет сделать вывод, что ее создали антиисламские круги. Одним из доказательств этого является безбедное существование этой организации в ряде западных стран, где существуют ее крупные центры и офисы, разрабатывающие концепцию создания "мирового исламского халифата". При этом в арабском мире, особенно в странах Персидского залива "Хизб ут-Тахрир" не имеет народной поддержки, не пользуется авторитетом среди исламского духовенства и рядовых верующих».
Позиция А. Туранджонзода понятна и не нуждается в комментариях. Но кого бы ни обвинять в создании партии, однако база ее поддержки расширяется. Ранее среди специалистов бытовало мнение, что партия Хизб ут-Тахрир в основном действовала на севере страны (в Согдийской области) и в столице Душанбе. В последнее время деятельность этой партии стала заметна и на юге -в Кулябской области. Как сообщают официальные власти Республики Таджикистан, это наблюдается впервые. Партия активизировалась там, где с трудом ведет свою деятельность официально разрешенная Исламская партия возрождения Таджикистана.
Радикальные организации в Центральной Азии существуют и расширяются не столько благодаря помощи извне, сколько под воздействием внутренней неблагоприятной социально-экономической ситуации. Используемые властью методы борьбы часто неадекватны и лишь способствуют увеличению числа сторонников радикалов. Дело в том, что политической и религиозной проблемой занимаются нередко только органы правопорядка, которые карают, порождая новые протестные настроения. Официальное духовенство, как правило, не обладает большим авторитетом в обществе. Суфийские шейхи часто невежественны и не имеют реального влияния за пределами весьма узкого круга. Духовные лица, получившие образование в Пакистане, Саудовской Аравии, Йемене, вы-
80
зывают подозрительность властей, не без оснований опасающихся, что те привезли из-за границы радикальные идеи.
В сложившихся условиях далеко не весь потенциал диалога с умеренными исламистами в Таджикистане можно считать исчерпанным. Несмотря на местную специфику, вряд ли стоит отмахиваться от него, как от исключительно таджикского варианта взаимодействия с исламистами, не подходящего для других случаев. Да, контакты и договоренности с исламистами были вынужденными, продиктованными гражданской войной. Но их результат - превращение ИПВТ в парламентскую партию - обеспечил возможность трансформации радикальной воинствующей группировки в ответственную политическую силу. В этом состоит ценность таджикского опыта.
Вопрос о политической устойчивости, о том, каковы перспективы «цветной революции» в той или иной стране Центральной Азии, стал после событий в Киргизии и Узбекистане 2005 г. одним из элементов политической моды. Говоря о политической ситуации, его, действительно, нельзя полностью игнорировать. Как представляется, Таджикистан при всех стоящих перед ним трудностях вряд ли станет в ближайшее время очагом «цветной нестабильности». Слишком сильна в стране память о кровавой гражданской войне, унесшей жизни сотен тысяч человек. Президент и правительство пользуются кредитом доверия, несмотря на имеющееся недовольство. Кроме того, и внешние силы, так или иначе влияющие на ситуацию, вряд ли станут рисковать и доводить ее до точки кипения. После операции коалиционных сил в Афганистане и в свете относительных успехов по возрождению этой страны с Таджикистаном надо обращаться особенно бережно, оставив радикальные эксперименты для других. Нельзя отрицать значимости укрепления гражданского самосознания и самоуважения, проведения свободных (или относительно свободных) выборов, наличия свободной (или почти свободной) прессы. Однако в бедных обществах любые позитивные изменения будут связываться прежде всего с улучшением материального положения, с возможностью вести достойную жизнь в соответствии с традиционными статусными представлениями.
«Международные процессы», М., 2006 г., Т. 4, № 2, май - август, с. 138-143.
81
