CC BY
33
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2012. № 3
Т е м и р ш и н а О. Р. Символистские универсалии и поэтика символа в современной поэзии: случай Б. Гребенщикова. М.: Изд-во МНЭПУ, 2009. 180 с.
Монография посвящена ряду теоретических и историко-литературных проблем, связанных с механизмами литературной традиции. Особое внимание уделено типологическим корреляциям, возникающим между хронологически разведенными поэтическими дискурсами: поэтической системой символизма и поэтикой Б. Гребенщикова. Автор выявляет соответствия между инвариантной структурой поэтики символа, структурой общесимволистской модели мира и картиной мира Б. Гребенщикова.
О.Р. Темиршина сконцентрировала внимание на одной из труднейших проблем — на выявлении принципов формирования художественного смысла и структурно-семиотических закономерностей художественного мышления Б. Гребенщикова, символического по своей природе.
Изучение поэтической семантики столь сложного и «темного» поэта, каким, по общему мнению, является Б. Гребенщиков, потребовало от автора разработки своей методологии анализа. О.Р. Темирши-на совершенно по-новому взглянула на теорию символа и показала, как эта теория «работает» в случае с поэзией Б. Гребенщикова, что позволило выявить в ней скрытые смысловые пласты.
Центральное понятие работы — понятие символа, который О.Р. Темиршина, соответственно концепции А.Ф. Лосева, понимает как некую смыслопорождающую модель. Новизна ее подхода к анализу словесного символа в том, что она не ограничивается констатацией функции смыслопорождения, но выявляет иерархическую организованность образной системы Б. Гребенщикова, определяет уровни символизации и выводит системные «правила» для каждого уровня. При этом ее интересуют не столько статичные смыслоформы, сколько «текучесть смысла», сама процессуальность развертывания поэтических значений. В итоге удается получить рациональную и логически непротиворечивую модель смысловой организации символа — не просто как семантического пучка, смысл из которого «торчит в разные стороны» (по Мандельштаму), но как некой иерархически организованной системы, в которой каждый смысловой уровень как бы надстраивается над предыдущим, однако, согласно принципу системности, не сводится к нему.
В первой главе — «Символизм: миромоделирующие универса-лиии» — сформулирована методология работы, высказаны обще-
183
теоретические замечания, определяющие концепцию и композицию книги. Поскольку в основу исследования положен типологический подход, то его обоснованию посвящен первый параграф — «Художественная модель мира и проблема литературной традиции».
Базовым в работе является понятие «тип поэтики» — структурно упорядоченный формально-семантический комплекс, определенный морфологический тип, к которому восходят конкретные поэтики. В качестве главного критерия, по которому выявляется структурное подобие хронологически и территориально разведенных поэтических систем, автор выбирает категорию модели мира, так как именно модель мира позволяет не только системно описать те или иные случаи заимствования, но и объяснить их. В статусе единиц миромодели-рующего уровня выступают те или иные абстрактные универсалии (константы, инварианты). Парадигматический набор таких универсалий лежит в основе модели мира. Сами же эти константы могут воплощаться в разных культурно-философских «кодах» и тем самым формировать культурно различные картины мира. Говоря иначе, при переходе от модели мира к картине мира происходит актуализация абстрактных «потенциальных» универсалий в конкретных культурно-философских системах. Таким образом, установление типологического сходства на уровне миромодели позволяет сквозь разнообразие ее культурно-философских «воплощений» увидеть один мировоззренческий и поэтический тип. На основе данных методологических предположений и строится авторская методика типологического анализа, связанная со следующими понятиями модель мира, картина мира, тип поэтики, индивидуально-авторская поэтика.
Во втором параграфе — «Принципы построения модели мира в символистском дискурсе» — выявляются мировоззренческие константы (или универсалии), которые лежат в основе символистской модели мира, а также определяются культурно-философские координаты, в рамках которых эти универсалии воплощаются на уровне картины мира в творчестве русских символистов и Б. Гребенщикова (на уровне картины мира). Такими сущностными чертами модели мира символистского типа, обусловливающими типологию символистской поэтики, автор считает универсализм, эволюцию и онтологическую асимметрию. Взятые в совокупности эти миромоде-лирующие универсалии образуют общий мировоззренческий каркас, глобальный метасюжет, который структурирует модель мира, придает ей целостность и завершенность, а также мотивирует связи, появляющиеся между элементами. Этот метасюжет О.Р. Темиршина условно обозначает как «желаемое достижение гармоничного состояния». В творчестве символистов эта идея реализуется в философской концепции «свободной теургии», у Б. Гребенщикова, по мнению автора монографии, — в идее снятия оппозиций, дробящих мир на части.
184
Комплексное соотнесение этого мировоззренческого сюжета с приемами и средствами выразительности позволяет охарактеризовать тот или иной тип художественного мышления как символистский и поэтику — как символистскую. В основе модели мира Б. Гребенщикова обнаруживаются те же «символистские» мировоззренческие константы — это ведет к использованию сходных поэтических приемов и в конечном счете к поэтике символа. Однако эти универсалии у Б.Гребенщикова функционируют в иной культурно-философской картине мира, нежели у русских символистов. Если у символистов представление о всеединстве и универсальности воплощалось в гностическо-христианском коде (поскольку он давал возможность «снять оппозиции»), то в основе поэтического выражения целостности мира у Б. Гребенщикова, как считает О.Р. Темиршина, лежит иная культурно-религиозная система — буддизм, где также отрицается «бинарность» и «разделенность» мира.
Обращаясь к самому глубинному уровню поэтической семантики Б. Гребенщикова — модели мира, задающей правила комбинирования образов, — автор монографии заявляет, что эта модель мира имеет буддистскую природу, чем, собственно, и объясняется сложность и многоуровневость поэтической семантики Б. Гребенщикова, ведь буддистская религиозная философия действительно отличается всеприятием. Это, по словам О.Р. Темиршиной, и позволяет Б. Гребенщикову комбинировать разнородные культурно-философские и историко-литературные системы (такие, как символизм и ОБЭРИУ, авторскую песню и постмодернизм).
Последнее утверждение представляется нам — при всем его изяществе — весьма уязвимым. Ведь «всеприятие» буддизма простирается до известных пределов, что бы там ни говорил Д. Судзуки. Это скорее моральный, нежели мировоззренческий принцип. Что же касается картины мира в буддизме, то там все строится на достаточно строгой мировоззренческой модели. В буддизме нет идеи конца света, что влечет за собой отсутствие эсхатологических концептов. Совершенно иначе, чем у Б. Гребенщикова, работают механизмы перехода из одного состояния в другое; пороговые ситуации — смерти, рождения — в связи с идеей перерождения разрешаются по-иному. При сравнении картины мира Гребенщикова с буддизмом, конечно, находятся линии схождения и точки пересечения и на мотивно-образном, и на философском уровне, но подобные же переклички можно обнаружить и при сравнении гребенщиковской системы с христианством. Думается, что, постигая тайный код бытия, Б. Гребенщиков не ограничивает себя какой-то одной религиозной или философской системой, а как бы «примеряет» их все к реалиям бытия и сознания.
185
И хотя приписывание Б. Гребенщикову «буд дизма», «экуменизма» и «релятивизма» имеет свою традицию (Т. Логачёва, И. Смирнов, М. Тимашова), мы бы тем не менее не стали торопиться здесь с окончательными выводами. Наблюдения показывают, что в его песнях достаточно широко и явно представлен библейский текст: цитаты, аллюзии, реминисценции, крылатые выражения. Без учета этого аспекта поэтики Б. Гребенщикова вряд ли можно составить объективную картину его творчества.
Не лишним здесь нам видится и обращение к суждениям самого поэта по этому вопросу. Так, например, в 1984-м (год его крещения) в ответ на вопрос, как православие уживается в нем с буддизмом, Б. Гребенщиков говорит: «Христианство включает в себя без всякого ущерба для включаемого абсолютно все остальное — и даосизм, и рок-музыку и заставляет все это делать по-настоящему. Христианство — это подход ко всему с любовью. Поэтому оно и важно. Все остальное — частности, включая в себя материальные условия, философии и т.д.»1. Спустя четверть века в одном из интервью 2009 г. на вопрос: «Как Вы считаете, у человека должна быть одна религия или можно "пользоваться" всеми сразу?» — музыкант отвечает: «"Пользоваться" всеми затруднительно: не хватит времени и медитировать, и лоб разбивать об пол, и исповедоваться. Религия — способ открыть в себе любовь к другим живым существам, поэтому должно быть время их заметить. Нужно оставаться в той религии, которая слилась с энергией земли, в которой мы родились. А потом, если будет возможность, изучать другие религиозные культуры. Я православный человек»2.
Возможно, если бы автор вначале реконструировал картину мира, а затем задался проблемой механизмов ее отражения в поэтике, то причинно-следственная корреляция поэтики и философии в книге выстроилась бы иначе. При этом меньше были бы и «ножницы», присутствующие, на наш взгляд, между несколько отстраненным от предмета языком теории и личностным, изящным, остроумным почерком практического анализа.
Во второй главе монографии — «Символ как "единораздель-ная цельность"» — вычленяется сам каркас поэтической системы Б. Гребенщикова: две группы образов, объединенных жесткими смысловыми структурами (архисемами), которые О.Р. Темиршина условно называет образами «истинного состояния» (ИС) и «ложного состояния» (ЛС). Реконструкция обеих символьных групп проис-
1 Кич К. Интервью с БГ. 1984, май // URL: http://handbook.severov.net/handbook. nsf/4e22447f7944a68dc3256c9e005f0702/7b548195e77418d543256ble003629bc!0pe nDocument
2 Премьер — новости за неделю. 2009. № 47 (634). 24-30 ноября // URL: http:// www.premier.region35.ru/archive/2009/11/np634/s7.html
186
ходит через установление авторской структуры значения для каждого компонента.
Примечательно, что в одной группе оказываются такие разнородные с точки зрения традиционной логики образы, как луна и переход на другой берег. Однако автор убедительно доказывает, что в соответствии со смысловой системой Б. Гребенщикова эти образы являются сходными, ибо, судя по их дистрибуции, выражают одну и ту же архисему, объединяющую их в конечном счете в класс.
В стремлении к совершенству научного описания автор последовательно и аргументированно преподносит свои находки, но порой не принимает в расчет то, что истинность системы доказывается наличием исключений. Так, например, в песнях «Сны о чем-то большем», «Чай», «В подобную ночь», «Электрический пес», «Новые книги» такие образы, как «сон», «вино», «книги», «электричество», не могут быть столь категорично отнесены к группе ЛС.
В случае с образом «книги» из всех шестнадцати встречающихся в сборнике «Книга Песен БГ» (где «книга» имеет явно положительное значение) половина — «Время луны», «Она не знает, что это сны», «Яблочные дни», «Королевское утро», «Стерегущий баржу», «Хилый закос под любовь», «Иван и Данило» — действительно может быть отнесена к группе ЛС. Вторая же половина — «Иванов», «Иван-чай», «Сельские леди и джентльмены», «Фикус религиозный», «Мой друг доктор», «Терапевт», «Горный хрусталь», «Новые книги», — на наш взгляд, имеет положительную коннотацию. А в песне «Песни вычерпывающих людей» образ книги одновременно принадлежит и к ЛС, и к ИС: «Есть книги для глаз, // И книги в форме пистолета»3. Это скорее может свидетельствовать об амбивалентной природе образности БГ, что, впрочем, не противоречит концепции О.Р. Те-миршиной в целом.
В третьей главе работы — «Символ как смыслопорождающая модель» — автор поднимается еще на одну ступень сложности и показывает, как в творчестве Б. Гребенщикова происходит образование сюжетов и мотивов. При этом порождающей базой для них оказываются все те же реконструируемые во второй главе работы две группы образов. Мотив трактуется как своего рода медиатор между двумя образными группами. Мотивно-сюжетная организация текстов Б. Гребенщикова действительно вписывается в реконструируемую смысловую систему, ибо мотивы, производные от образов, складываются в сюжет, в результате отношения между образами в смысловом множестве повторяют отношения между мотивами в сюжете. Это позволило автору монографии выявить специфику лирических сюжетов Б. Гребенщикова. Сюжет, по ее словам, выступает как «кумулятивное
3 Гребенщиков Б.Б. Книга Песен БГ. М., 2006. С. 91. Далее тексты песен цитируются по этому изданию с указанием страниц в скобках.
187
образование», в рамках которого между мотивами устанавливаются отношения семантической эквивалентности.
Таким образом, сюжеты, как убедительно доказывает О.Р. Те-миршина, оказываются самыми сложными структурными единицами поэтической семантики Б. Гребенщикова, ибо они — по принципу матрешки — хранят в себе отношения семантической базы, от которой они производны. О.Р. Темиршина вполне правомерно называет такие сюжеты авторскими мифами, ибо по структуре и сложности они действительно оказываются подобны мифам.
Аналитический комментарий, посвященный интертекстуальным загадкам Б. Гребенщикова, изобилует тонкими и элегантными микрооткрытиями, каждое из которых разыгрывается подобно шахматной партии. Каждая реминисценция представлена как цитата с двойным, а то и с тройным дном. Исследовательнице удается не только выявить источники, но и показать, как эти источники взаимосвязаны в рамках чужой поэтической системы.
В итоге О.Р. Темиршиной удалось реконструировать смысл некоторых сложнейших текстов и показать, что тексты Б. Гребенщикова являются строго выверенными (не будем забывать о его математическом образовании). Особенно яркие примеры такой реконструкции-интерпретации находим в параграфе, посвященном героям Б. Гребенщикова. О.Р. Темиршина, следуя основной установке работы на реконструкцию смысла, не просто воспроизводит типологию героев, но как бы комментирует наиболее энигматичные образы, на основе чего дается целостная интерпретация той или иной песни. Здесь очень много частных наблюдений, интересных находок, глубоких комментариев, порой, правда, небесспорных в силу некоторой пристрастности автора к «буддистской подоплеке» гребенщиковских текстов.
Приходится отмечать в работе наличие текстуальных несовпадений с цитируемым источником. Прежде всего вызывает сомнение целесообразность цитирования текстов по электронному ресурсу при наличии наиболее полного и выверенного самим автором издания песен — «Книги Песен БГ» (2006). Кроме того, текстуальные расхождения заставляют задуматься о текстологии песен Б. Гребенщикова, известного своим стремлением к закреплению на бумаге одного, признанного им самим «каноническим» текста.
Так, например, в монографии песня «Дубровский» («Снежный лев», 1996) цитируется следующим образом: «Небесный храм Иерусалим» (с. 80), в то время как такой вариант встречается лишь в одном сборнике — «Аквариум. Тексты ХХ века» (СПб., 2001), изданном под редакцией А.Н. Житинского. Во всех остальных изданиях, из которых наиболее авторитетными являются двухтомник «Песни», «Не песни» (Тверь, 1997) и упомянутая «Книга Песен БГ», эта строчка выглядит несколько иначе: «Небесный град Иерусалим» (с. 330). Логика
188
песни и контекст подсказывают, на наш взгляд, именно такой вариант — небесный град Иерусалим противопоставляется «спящим», не бодрствующим, городам: Костроме, Саратову, Твери — символам непробудившейся России.
Далее, в книге О.Р. Темиршиной читаем: «Искусственный свет на мертвых цветах» (с. 82), у БГ же — «Искусственный свет на бумажных цветах» (с. 105).
Есть расхождения и в заглавиях песен. Например, песня «Сельские леди и джентльмены» (с. 281) названа в монографии «Пограничный Господь» (с. 140) — по первой строчке. А песня «Из Калинина в Тверь» (с. 354) названа «По пути из Калинина в Тверь» — по строке рефрена (с. 170).
Монография, на наш взгляд, неизбежно вызовет интерес исследователей и войдет в научный обиход. Поэтому тиражирование вариантов, бытующих в стихии устной речи любителей песенного творчества БГ, нежелательно.
Подводя итоги, подчеркнем, что в работе не только произведена реконструкция глубинных основ художественного мира Б. Гребенщикова, но и предложены инновационные принципы интерпретации художественной системы поэта в ее целостности, а также выявлены закономерности смыслопорождения в поэтическом тексте неклассического типа. Выдвинут и доказан ряд интереснейших гипотез относительно теории символа, поэтического мифа, механизмов текстопорождения.
Л.Г. Кихней, Е.М. Ерёмин
Сведения об авторах: Кихней Любовь Геннадьевна, докт. филол. наук, профессор, профессор кафедры истории журналистики и литературы Института международного права и экономики им. А.С. Грибоедова. E-mail: [email protected]; Ерёмин Евгений Михайлович, канд. филол. наук, старший преподаватель кафедры филологического образования международного факультета Благовещенского государственного педагогического университета. E-mail: [email protected]
