Связка «Безопасность - развитие»: проблемы теоретического осмысления Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

Вестн. Моск. ун-та. Сер. 25: Международные отношения и мировая политика. 2016. № 1

Н.В. Юдин*

СВЯЗКА «БЕЗОПАСНОСТЬ - РАЗВИТИЕ»: ПРОБЛЕМЫ ТЕОРЕТИЧЕСКОГО ОСМЫСЛЕНИЯ**

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение

высшего образования «Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова» 119991, Москва, Ленинские горы, 1

Череда конфликтов и кризисов, потрясших международные отношения в последние несколько лет, наглядно продемонстрировала несостоятельность многих концепций, идей и подходов, получивших распространение в западной международно-политической науке, запустив процесс их критической переоценки. В центре внимания данной статьи находится одна из таких идей — концепт связки «безопасность — развитие». К настоящему моменту данный концепт прочно утвердился в официальном дискурсе ведущих государств-доноров и международных организаций и получил достаточно широкое освещение в зарубежных исследованиях проблем глобального Юга. При этом вплоть до недавнего времени указанный концепт не становился предметом сколько-нибудь подробного рассмотрения в отечественных политологических работах. В настоящей статье обозначены ключевые теоретические и методологические проблемы, связанные с попытками определения сущности данного концепта, его специфических характеристик, а также особенностей и перспектив применения при изучении и решении проблем глобального Юга. В первом разделе дана общая картина современных дискуссий, развернувшихся в западном экспертном и академическом сообществе вокруг данного концепта, и выявлен целый ряд «узких мест» в теории и практике использования концепта связки «безопасность — развитие» ведущими странами-донорами и международными организациями. При этом представители академического сообщества не ограничились одной лишь критикой, но попытались наметить пути преодоления отмеченных недостатков, подвести под эмпирические исследования «связки» более широкий теоретический фундамент. Во второй части подробно проанализированы работы, которые были специально посвящены осмыслению теоретических аспектов концепта «связки», уточнению его значения и

* Юдин Николай Вадимович — кандидат исторических наук, старший преподаватель кафедры международных организаций и мировых политических процессов факультета мировой политики МГУ имени М.В. Ломоносова, сотрудник Центра проблем безопасности и развития ФМП МГУ (e-mail: nicolas.yudin@gmail.com).

** Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда (проект № 15-18-30066).

содержания; выявлены достоинства и недостатки этих работ. Автор приходит к выводу, что в настоящий момент наиболее перспективное направление дальнейшего изучения концепта «связки» — анализ становления и эволюции конституирующих его понятий — «безопасность» и «развитие», вписание «связки» в соответствующие дискурсы.

Ключевые слова: теория международных отношений, безопасность, развитие, связка «безопасность — развитие», глобальный Юг, помощь развитию, страны-доноры, ООН, ОЭСР, контексто-ориентированный подход, «антивнешняя политика», биополитика.

Вплоть до недавнего времени концепт связки «безопасность — развитие», получивший достаточно широкое освещение в зарубежных международно-политических исследованиях [обзор новейших зарубежных работ по указанной проблематике см.: Глазунова, 2015; Дунаев, 2015; Юдин, 2015а], не оказывался предметом специального или сколько-нибудь подробного изучения в отечественной политической науке. По сути, первой такой попыткой комплексного рассмотрения данного концепта стала статья В.И. Бартенева в научном журнале «Международные процессы», в которой подробно проанализированы история, причины и предпосылки его появления, а также современные дискуссии, связанные с практикой его использования странами-донорами и различными международными организациями, занимающимися оказанием помощи развивающимся странам [Бартенев, 2015].

Однако общий подход к описанию перипетий становления и эволюции «связки», представленный в данной статье, отличается ярко выраженным телеологическим, линейным характером. Появление концепта «связки» предстает как результат подлинно научной, рациональной рефлексии, как взвешенный ответ академического сообщества на принципиально новые вызовы времени [Бартенев, 2015: 79—80]. В этой связи отчасти теряется понимание роли политических и социальных факторов, в том числе таких далеких от стандартов естественных наук явлений, как интеллектуальная мода, политическая ангажированность, идеологическая предвзятость, которые, будучи имманентно присущими социально-гуманитарному знанию вообще, с особой силой проявились во многих концепциях и подходах, ставших парадигмальными для западной общественно-политической мысли в постбиполярный период.

В итоге, осознанно или нет, происходит своеобразная «нормализация» дискурса «связки», его институционализация. Он предстает как такой же более-менее оформленный, обладающий своими традициями, школами и подходами дискурс, как, например, дис-

курсы безопасности или исследований проблем мира, пусть и более «молодой». Все это ведет к сглаживанию, нивелированию существующих глубоких противоречий, характерных для современных исследований связки «безопасность — развитие», в которых, как это будет показано далее, вообще едва ли можно выявить некую общую программу, выделить общую систему координат, найти такие идеи и оценки, которые разделялись бы большей частью исследователей и могли бы, как следствие, послужить основой для формулирования в целом непротиворечивого определения «связки».

В силу отмеченной телеологичности в указанной статье оказывается сглажен главный концептуальный, теоретический вопрос всех исследований «связки»: собственно, что такое связка «безопасность — развитие»? Какое качество, какой уровень взаимосвязи между проблемами безопасности и развития необходим, чтобы требовалась его концептуализация в виде отдельного понятия? Иными словами, что составляет суть самостоятельного концепта «связка "безопасность — развитие"», что позволяет осмысленно отделять его от политики безопасности, «чувствительной» к проблемам развития, с одной стороны, и от политики развития, «чувствительной» к проблемам безопасности — с другой?

Предлагаемая статья призвана ответить на эти и некоторые другие вопросы, связанные прежде всего с концептуальным осмыслением самого феномена связки «безопасность — развитие», его природы, сущности, содержания. Ее цель заключается в том, чтобы проанализировать текущее состояние исследовательского поля «связки», выявить в нем ключевые дискуссионные теоретические вопросы и определить наиболее перспективные пути дальнейшего изучения данного концепта. Соответственно проблемы, связанные с применением концепта «связки» в практической деятельности стран-доноров, отношением к нему развивающихся стран, оценкой его эффективности и т.д., в рамках предлагаемой статьи подробно рассматриваться не будут.

Подобная постановка проблемы представляется целесообразной по нескольким причинам. Во-первых, в исследованиях «связки» можно встретить утверждение, что этот концепт является «сущ-ностно неопределенным понятием» [Бартенев, 2015: 90—91; Saliba-Couture; 2012]. Из этого в свою очередь часто делается вывод, что искать его точные и строгие определения бессмысленно, что его можно описать лишь в самых общих чертах [Stern, Ojendal, 2010: 6; Hettne, 2010, 33]. Однако, на наш взгляд, признание некоего концепта «сущностно неопределенным» («сущностно спорным») не освобождает исследователей от необходимости формулировать хотя бы рабочие его определения, обобщающие их взгляды на сущ-

ность и содержание спорного концепта, в данном случае — «связки». Во-вторых, формулирование такого определения логически должно предшествовать эмпирическим исследованиям «связки»: надо сначала понять, контекст чего мы, собственно, пытаемся выявить и изучить.

В первой части статьи дана общая картина современных дискуссий, развернувшихся в западном научно-экспертном сообществе вокруг сущности и содержания концепта связки «безопасность — развитие», возможностей его применения при изучении и решении проблем глобального Юга, его эпистемологического и практического потенциала. Во второй части подробно проанализированы труды, которые были специально посвящены осмыслению отдельных теоретических аспектов концепта «связки», уточнению его значения и содержания, поиску методологических подходов к его определению и изучению.

* * *

На фоне общего обострения международной обстановки, выразившегося в целой череде кризисов, в отечественной и зарубежной международно-политической науке развернулись активные дискуссии о содержании и характере развития международных отношений в последние 25 лет. Начался процесс критического переосмысления многих идей и концепций, которые появились на свет в этот период и служили для описания того, что представлялось началом новой, лучшей страницы в истории человечества, например концепций «конца истории» [Фукуяма, 2004], «демократического мира» [Brown, Lynn-Jones, Miller, 1996; Chernoff, 2004], «мягкой силы», якобы вытесняющей морально устаревшую «жесткую силу» [Най, 2014], идеи о фундаментальном кризисе принципов национального суверенитета и институтов суверенного государства [Fukuyama, 2006; Sassen, 1996; Camilleri, Falk, 1992; Jacobsen, Sampford, Thakur, 2008] и т.д.

С точки зрения этой критической переоценки концепций и теоретических подходов к изучению международных отношений, получивших распространение в западной политологии на волне эйфории от победы в «холодной войне», большой интерес представляет анализ концепта связки «безопасность — развитие». Получив известность в начале 1990-х годов, этот концепт, описываемый короткой и емкой формулой «нет безопасности без развития, как и развития без безопасности» [об истории его появления и ключевых характеристиках см. подробнее: Бартенев, 2015], не приобрел столь же широкого распространения и признания, как, например, та же концепция «мягкой силы» [Юдин, 2015b]. Тем не менее он в полной

мере воплотил в себе все те отличительные особенности и черты, которые были характерны для западных исследований мировой политики в постбиполярный период, и в этом отношении может служить достаточно показательным примером. Примечателен он сразу в нескольких отношениях.

Едва появившись, этот концепт1 стремительно занял господствующее место в дискурсе крупнейших стран-доноров2 и международных организаций, институтов и фондов, занимающихся оказанием помощи развивающимся странам глобального Юга3. В их документах концепт связки «безопасность — развитие» позицио-

1 Следует оговориться, что не во всех упомянутых далее документах фигурирует непосредственно слово «связка» (nexus), тем не менее в них четко проводится мысль об имманентной, неразрывной связи проблем безопасности и развития, которая является смыслообразующей для всего рассматриваемого в данной статье концепта.

2 Eliminating World Poverty: Building Our Common Future // Department for International Development (DFID), 2009. Available at: http://www.infodev.org/infodev-files/ resource/InfodevDocuments_671.pdf (accessed: 08.01.2016); Fighting Poverty to Build a Safer World: A Strategy for Security and Development // Department for International Development (DFID), 2005. Available at: http://webarchive.nationalarchives.gov.uk/+/ http:/www.dfid.gov.uk/pubs/files/securityforall.pdf (accessed: 04.01.2016); Poverty and Security Sector // DFID, 1998. Available at: http://www.gsdrc.org/docs/open/cc111.pdf (accessed: 09.01.2016); A Secure Europe in a Better World: A European Security Strategy // European Council, 2003. Available at: https://www.consilium.europa.eu/uedocs/cmsUp-load/78367.pdf (accessed: 03.01.2016); Report on the Implementation of the European Security Strategy: Providing Security in a Changing World // European Council, 2008. Available at: https://www.satcen.europa.eu/pdf_key/report%20on%20the%20implemen-tation%20of%20the%20ess.pdf (accessed: 05.01.2016).

3 World Development Report 2011: Conflict, Security, and Development // World Bank, 2011. Available at: http://siteresources.worldbank.org/INTWDRS/Resources/ WDR2011_Full_Text.pdf (accessed: 04.01.2016); In Larger Freedom: Towards Development, Security, and Human Rights for All. Report of the UN Secretary General // United Nations, 2005. Available at: http://www.unmillenniumproject.org/documents/Inlarger-freedom.pdf (accessed: 08.01.2016); A More Secure World: Our Shared Responsibility. Report of the Secretary-General's High-Level Panel on Threats, Challenges and Change. New York: United Nations // United Nations, 2004. Available at: http://www.un.org/en/ peacebuilding/pdf/historical/hlp_more_secure_world.pdf (accessed: 03.01.2016); Human Development Report 2005. International Cooperation at a Crossroads: Aid, Trade, and Security in an Unequal World // United Nations Development Programme (UNDP), 2005. Available at: http://hdr.undp.org/sites/default/files/reports/266/hdr05_ complete.pdf (accessed: 04.01.2016); Human Development Report 1994: New Dimensions of Human Security // UNDP, 1994. Available at: http://hdr.undp.org/sites/default/ files/reports/255/hdr_1994_en_complete_nostats.pdf (accessed: 04.01.2016); The OECD DAC Handbook on Security System Reform (SSR): Supporting Security and Justice // Organisation for Economic Co-operation and Development (OECD), 2007. Available at: http://www.oecd.org/governance/governance-peace/conflictandfragility/oecddachand-bookonsecuritysystemreformsupportingsecurityandjustice.htm (accessed: 05.01.2016); Strengthening the Security—Development Nexus // International Peace Academy, 2004. Available at: http://www.un.org/esa/peacebuilding/Library/Strengthening_SecDev_Nexus_ IPA.pdf (accessed: 09.01.2016); Tschirgi N. Peacebuilding as the Link between Security Development: Is the Window of Opportunity Closing? // International Peace Academy, 2003.

нируется как качественно новый шаг в направлении разработки холистического, комплексного подхода к решению проблем развивающихся, нестабильных и постконфликтных стран, как научная концепция, наиболее адекватно «ухватившая» и отразившая принципиально новый характер вызовов, стоящих в условиях глобализации как перед самими этими странами, так и перед теми государствами и организациями, которые пытаются им помочь [Stern, Öjendal, 2010: 6; Chandler, 2007: 362-363; Tschirgi, Lund, Mancini, 2010: 2]. При этом, как отмечают многие исследователи, сам факт существования неразрывной связи между проблемами безопасности и развития зачастую преподносится как самоочевидный, не нуждающийся в дополнительных доказательствах или обоснова-ниях4 [Stern, Öjendal, 2010: 6; Fitz-Gerald, 2006: 111; Tschirgi, Lund, Mancini, 2010: 2-3; Chandler, 2007: 363].

Реакция западного академического сообщества на появление нового концепта была противоречивой.

С одной стороны, к настоящему моменту сформировался достаточно внушительный массив эмпирических исследований, освещающих конкретные примеры реализации на практике различных политических проектов, реформ и программ, которые трактуются как проявления связки «безопасность — развитие» в действии; их результаты и последствия. Ярким примером могут служить исследования, посвященные реформам сектора безопасности в странах глобального Юга [Schnabel, Farr, 2012; Denney, 2015; Albrecht, Jackson, 2009; Albrecht, Stepputat, 2015; The future of security sector reform, 2010]. К ним следует добавить работы ученых, которые, в целом разделяя тезис ведущих стран-доноров и международных организаций, занимающихся помощью развитию, об имманентной взаимозависимости и взаимообусловленности проблем безопасности и развития, пытаются подвести под эти несколько декларативные тезисы фактологическую базу [Collier, Hoeffler, 1998; Collier, 2007; Stewart, 2004]. В целом авторы этих исследований исходят из того, что связка «безопасность — развитие» объективно является элементом деятельности стран-доноров, ведущих международных и негосударственных организаций, непосредственно определяет их конкретные программы и, что особенно важно, характер и объемы предоставления финансовой помощи. Соответственно уже хотя бы поэтому ее можно и нужно изучать и использовать в дискурсе.

Available at: http://www.un.org/esa/peacebuilding/Library/Peacebuilding_as_link_IPA. pdf (accessed: 10.01.2016).

4 Strengthening the Security—Development Nexus // International Peace Academy, 2004. Available at: http://www.un.org/esa/peacebuilding/Library/Strengthening_SecDev_ Nexus_IPA.pdf (accessed: 09.01.2016).

В то же время едва ли правомерно причислять всех авторов подобных работ к «сторонникам» связки «безопасность — развитие». Признавая «связку» как объективную реальность, эмпирический факт, используя данный термин в своих работах, многие исследователи резко критикуют этот концепт как излишне западноцент-ричный, идеологизированный и политизированный и, как следствие, не способный в полной мере учесть специфику ситуации в странах глобального Юга [Albrecht, Stepputat, 2015; Jackson, Albrecht, 2011].

С другой стороны, существует целый ряд теоретических исследований, где авторы ставят под вопрос не просто отдельные аспекты, способы и формы реализации «связки» на практике, но и вообще целесообразность и обоснованность использования данного концепта в том виде, в котором он существует в настоящий момент в официальном дискурсе стран-доноров, международных и неправительственных организаций по оказанию помощи. Так, ученые обращают внимание на изначальную крайнюю расплывчатость и неопределенность концепта «связки», в основе которого лежат две, сами по себе сущностно спорные, концепции «безопасности» и «развития»5 [Stern, Öjendal, 2010: 6; Hettne, 2010: 33; Tschirgi, Lund, Mancini, 2010: 3—6; Jackson, 2015: 5]. Из их объединения в рамках одного концепта, как пишет профессор Международной академии мира Н. Тширги, не могло последовать ничего иного, кроме как еще большей путаницы и неразберихи [Tschirgi, 2006: 39]. Ситуацию лишь усугубляет то обстоятельство, что в своих выступлениях и программных документах представители различных агентств, ведомств и организаций, занимающихся оказанием помощи развивающимся странам, далеко не всегда объясняют, что именно они понимают под «безопасностью» или «развитием», укреплять и поддерживать которые они призывают [Stern, Öjendal, 2010: 6; Chandler, 2007: 368].

Следует отметить, что подобное небрежное жонглирование терминами имеет вполне определенные политические последствия: во-первых, как справедливо отмечают Н. Тширги, М. Лунд и Ф. Манчини, теряется понимание разницы между безопасностью и развитием как социальными целями и как политическими средствами достижения целей [Tschirgi, Lund, Mancini, 2010: 3]; во-вторых, пафосная риторика, характерная для официальных документов, создает совершенно ошибочное впечатление, будто в международном

5 The Security—Development Nexus: Research Findings and Policy Implications // International Peace Academy, 2006. Available at: https://www.ipinst.org/2006/02/security-development-nexus-research-findings-and-policy-implications-security-development-nexus-program-report (accessed: 15.01.2016).

сообществе существует некий консенсус относительно содержания понятий «безопасность» и «развитие», а также целей, способов и последствий применения концепта связки «безопасность — развитие» на практике [Stern, Ojendal, 2010: 8, 17]; в-третьих, как следствие, осознанно или нет, ретушируется тот факт, что «увязывание безопасности и развития — это по сути своей политический проект, который влияет на жизненно важные интересы различных субъектов и на бенефициаров данной политики» [Бартенев, 2015: 88], а «связка» предстает как политически нейтральный, корректный научный термин. Остается открытым вопрос, обусловлены ли эти тенденции в эволюции дискурса связки «безопасность — развитие» просто недостаточным уровнем рефлексии со стороны указанных ведомств и организаций или же, как категорично утверждает Д. Чэндлер, стремлением политиков уйти от ответственности за свои действия с помощью трескучих, но ни к чему не обязывающих обещаний и заявлений [Chandler, 2007]. Скорее всего, имеет место сочетание обоих факторов.

Помимо общей неопределенности концепта связки «безопасность — развитие», в теоретических исследованиях, посвященных изучению перспектив и возможностей его использования, был обозначен еще целый комплекс более узких вопросов, касающихся непосредственно проблем увязывания дискурсов безопасности и развития в рамках одной концепции и последующего создания на этой основе комплексных, холистических программ, объединяющих усилия различных ведомств и организаций.

Прежде всего, отмечается, что как научные исследования проблем безопасности и развития, так и практическая политическая деятельность, направленная на их решение, традиционно развивались в рамках достаточно жестко отделенных друг от друга в предметном и институциональном отношении субдисциплин и областей политики, представители которых придерживались подчас диаметрально противоположных взглядов и относились друг к другу достаточно прохладно [Stern, Ojendal, 2010: 6—7; Tschirgi, Lund, Man-cini, 2010: 6; Chandler, 2007: 362-363, 365; Hettne, 2010: 32; Denney, 2015: 136-137]. Появлению «связки» объективно способствовали тенденции к размыванию этих когнитивных и институциональных барьеров и расширению проблематики исследований безопасности и развития, которые стали набирать силу с 1980-х годов, однако преодоление инерции традиционных подходов, подкрепленных к тому же организационными и ведомственными разногласиями, не могло быть ни быстрым, ни безболезненным. Как показывает деятельность ведущих стран-доноров, несмотря на многочисленные призывы к разработке «согласованных», «комплексных» программ,

основанных на межведомственном взаимодействии6, в действительности практически все эти барьеры и противоречия благополучно существуют и сейчас [Chandler, 2007: 378—379; Tschirgi, Lund, Mancini, 2010: 4; Fitz-Gerald, 2006]. Однако сложившаяся в дискурсе стран-доноров и международных организаций по оказанию помощи практика употребления концепта связки «безопасность — развитие» имеет тенденцию ретушировать эти проблемы, скрадывать существующие расхождения в подходах и целях различных ведомств, государственных и негосударственных организаций и т.д.

Как следствие, на практике концепт связки «безопасность — развитие» в настоящий момент может скрывать под собой самые разнообразные по форме и целям политические, экономические и социальные проекты, реализуемые как государственными, так и негосударственными акторами [Tschirgi, Lund, Mancini, 2010: 2—3]. Это в свою очередь ведет к постоянно увеличивающемуся разрыву между громкими официальными декларациями и программами стран-доноров и международных организаций, с одной стороны, и реальными результатами и последствиями их имплементации в развивающихся странах — с другой [Chandler, 2007: 367—369; Tschirgi, Lund, Mancini, 2010: 4].

Не меньше нареканий вызывает и самое расхожее определение сущности связки «безопасность — развитие», которое сводится к упомянутой формуле «без безопасности не бывает развития, как и развития не бывает без безопасности»7. Эта формула, ставшая, как отмечают исследователи, настоящей «мантрой» политиков и чиновников [Tschirgi, Lund, Mancini, 2010: 3; Stern, Ojendal, 2010: 5-6; Jackson, 2015: 5; Hudson, 2015: 49; Hettne, 2010: 34], является настолько же красивой, насколько и пустой и декларативной. Данное обвинение подкрепляется целым рядом вопросов, отмахнуться от которых одной лаконичной универсальной формулой уже не представляется возможным: о чьем развитии и о чьей безопасности идет речь? [Stern, Ojendal, 2010: 6; Jackson, 2015: 7]; в какой степени и при каких условиях безопасность зависит от уровня развития и наоборот? [Stewart, 2004; Hudson, 2015]; какой характер

6 Principles for Good International Engagement in Fragile States // Organization for Economic Cooperation and Development (OECD). Available at: http://www.oecd.org/ dacfragilestates/43463433.pdf (accessed: 19.01.2016); The Security and Development Nexus: Challenges for Aid // OECD. Development Assistance Committee. Available at: http://www.oecd.org/officialdocuments/publicdisplaydocumentpdf/?cote=DCD/ DAC%282004%299/REV2&docLanguage=En (accessed: 14.01.2016).

7 In Larger Freedom: Towards Development, Security and Human Rights for All. Report of the UN Secretary General. P. 6 // United Nations, 2005. Available at: http://www. unmillenniumproject.org/documents/Inlargerfreedom.pdf (accessed: 08.01.2016).

имеет эта зависимость? [Tschirgi, Lund, Mancini, 2010: 5; Saliba-Couture, 2012: 60]. Все эти вопросы ярко и недвусмысленно вскрывают подлинный, в высшей степени проблемный и политизированный характер феномена связки «безопасность — развитие», старательно затушевываемый в официальном дискурсе стран-доноров и организаций по оказанию помощи.

Естественно, ученые, специально занимающиеся изучением концепта связки «безопасность — развитие», не ограничиваются лишь критикой и выявлением «узких мест» в теории и практике его применения международными государственными и негосударственными акторами, но пытаются также найти ответы на указанные вопросы, подвести под исследования «связки» более широкий теоретический фундамент, который мог бы сформировать общий методологический каркас для анализа и сравнения конкретных примеров увязывания проблематики безопасности и развития в деятельности стран-доноров, международных и негосударственных организаций. С точки зрения раскрытия темы данной статьи эти работы особенно интересны, поэтому представляется целесообразным остановиться на них подробнее.

* * *

В целом работы, представляющие собой попытки целенаправленного изучения именно теоретических аспектов концепта связки «безопасность — развитие», лежат в русле критического подхода в теории международных отношений с характерными для него идеями о дискурсивной природе ключевых понятий и явлений мировой политики, их имманентной социальной обусловленности и изменчивости [подробнее об основных положениях критического подхода см.: Krause, 1998; Hansen, 1997]. Представители традиционных школ и направлений не проявляют сколько-нибудь значительного интереса к рассмотрению данного концепта, что, в общем, понятно. Например, сторонники неореализма вообще с большим скепсисом относятся к идее о возможности и целесообразности расширения проблематики безопасности в международных отношениях за счет включения в нее вопросов загрязнения окружающей среды, пандемий, экономической рецессии, прав человека и т.д., поскольку, по их мнению, это грозит обернуться размыванием исследовательского поля безопасности, превращением этого понятия в пустую оболочку [Walt, 1991: 213]. Стоит ли говорить, что идеи о дискурсивной, субъективной природе таких ключевых для дисциплины понятий, как «национальные интересы» или «угроза безопасности», характерные для постмодернистских работ [см., например: Huysmans, 1998; Der Derian, 1993], вызывают у них еще

большее отторжение. Так, известный американский ученый С. Уолт в достаточно резкой, если не сказать грубой, форме охарактеризовал постмодернистские исследования как нудные, занятые самолюбованием и оторванные от реальности [Walt, 1991: 223]. Последнее обвинение, как будет показано далее, иной раз действительно не лишено оснований. Впрочем, следует отметить, что критический подход очень неоднороден, различные исследователи в разной степени придерживаются тех или иных его положений, в разной степени применяют их в своих работах.

Если вернуться к концепту «связки», то в исследованиях, посвященных ее теоретическому осмыслению, преобладают «умеренно критические» работы. Их авторы, в целом разделяя базовые принципы критического подхода, в частности активно используя понятие «дискурс», в своих оценках и выводах очень далеки от крайностей эпистемологического релятивизма. В этом отношении их скорее следует отнести к традиционалистам. В качестве иллюстрации можно привести концепции двух зарубежных ученых — М. Даф-филда и Д. Чэндлера.

Сопоставление концепций этих двух ученых интересно сразу в нескольких отношениях. И М. Даффилд, и Д. Чэндлер являются признанными специалистами в области изучения проблем содействия международному развитию и оказания помощи развивающимся и постконфликтным странам; за плечами М. Даффилда солидный опыт работы в качестве советника различных государственных и негосударственных организаций и ведомств, занимающихся проблемами глобального Юга, а Д. Чэндлер — редактор нескольких специализированных академических журналов и продолжающихся изданий (Journal of Intervention and Statebuilding; Resilience: International Policies, Practices, and Discourses; серия Studies in Intervention and Statebuilding and Advances in Democratic Theory в издательстве Routledge). Оба ученых не раз обращались к специальному изучению концепта связки «безопасность — развитие», при этом и М. Даффилд, и Д. Чэндлер строят свои концепции на основании анализа, в сущности, одного и того же набора первоисточников, представленного официальными документами международных организаций (ООН, ОЭСР и др.) и профильных национальных ведомств (Министерства международного развития Великобритании — Department for International Development, DFID). Однако их оценки характера и сущности концепта связки «безопасность — развитие» являются при всем этом не просто противоположными, но и в каком-то смысле взаимоисключающими. Это обстоятельство заслуживает дополнительного рассмотрения, тем

более что оно почему-то обычно не отмечается и не фиксируется исследователями «связки».

Так, М. Даффилд рассматривает феномен связки «безопасность — развитие» через призму концепции биополитики как особую дискурсивную практику международных организаций, государственных и негосударственных акторов, занимающихся оказанием помощи, миротворческими и гуманитарными операциями, которая определяет содержание и задает направление развитию отношений между странами глобального Севера и глобального Юга [Duffield, 2010: 55-56]. В основе этих отношений в современных условиях, по мнению М. Даффилда, лежит стремление развитых стран глобального Севера обеспечить свою безопасность, сохранить существующий в них уровень социальной защищенности и благосостояния перед лицом нарастающих угроз и вызовов, источником которых являются конфликтогенные процессы в нестабильных и неблагополучных регионах глобального Юга [Duffield, 2010: 57, 64-71]. С этой целью и в духе того, что М. Даффилд называет «либеральными подходами к развитию» [Duffield, 2010: 61], ведущие державы прямо или посредством международных и неправительственных организаций стремятся в рамках реализации идей связки «безопасность — развитие» к установлению в развивающихся странах некоего минимально приемлемого уровня безопасности, самообеспечения и порядка [Duffield, 2010: 58-59]. Таким образом, вместо содействия развитию этих государств происходит закрепление их отсталого, зависимого положения, углубление пропасти между ними и «крепостью Европы» ("Fortress Europe"), под которой понимаются все развитые страны [Duffield, 2010: 56-57; 65-66].

При этом важно подчеркнуть, что само понятие «связка» (nexus) М. Даффилд трактует максимально расширительно, просто как взаимосвязь (interconnection) между безопасностью и развитием [Duffield, 2010: 54]. Это позволяет ему возвести генеалогию «связки» к самому началу эпохи модерна и трактовать ее как одну из отличительных черт европейского либерализма как такового [Duffield, 2010: 60]. Несмотря на то что подобный подход вызывает определенные сомнения теоретико-методологического характера (этот вопрос будет рассмотрен подробнее далее), его интересно проанализировать, поскольку он вынуждает М. Даффилда попытаться выявить и объяснить специфичность современной «связки», а это в свою очередь позволяет нам лучше понять авторскую концепцию в целом.

М. Даффилд акцентирует внимание на двух главных особенностях связки «безопасность — развитие» в современных условиях. Во-первых, это резкое усиление контроля над миграционными потоками и, как следствие, такое же резкое ограничение возмож-

ностей для нелегальной (нежелательной) миграции. Как пишет М. Даффилд, несмотря на развитие процессов глобализации, никогда прежде в истории миграция населения из неблагополучных стран в развитые не ограничивалась таким количеством барьеров и препятствий [Duffield, 2010: 62]. Во-вторых, речь идет об изменении референтного объекта безопасности. Вместо государства таковым в современном дискурсе международных организаций и стран-доноров выступает чаще всего человек, индивид, что выражается, в частности, в распространении концепции «человеческой безопасности» [Duffield, 2010: 62-63]. К этим двум факторам следует добавить еще один, о котором М. Даффилд пишет достаточно подробно, но почему-то не причисляет к отличительным чертам современной «связки»: это качественное усиление и усложнение взаимозависимости различных акторов на мировой арене, рост числа глобальных проблем [Duffield, 2010: 69]. В совокупности эти факторы ведут к размыванию границ между внутри- и внешнеполитическими соображениями в стратегических расчетах развитых государств, а связка «безопасность — развитие» как особая дискурсивная практика охватывает все более широкий спектр проблем, начиная от государствостроительства и заканчивая борьбой за гендерное равенство в странах глобального Юга, поскольку все эти проблемы теперь начинают восприниматься как потенциальные угрозы благосостоянию и безопасности собственно стран глобального Севера [Duffield, 2010: 69-70].

В целом можно заключить, что, с точки зрения М. Даффилда, связка «безопасность — развитие» является своеобразным воплощением, наиболее ярким проявлением осознанного и целенаправленного стремления ведущих мировых держав поставить под мелочный патерналистский контроль все политические, социальные и демографические процессы в развивающихся странах, не столько стимулируя их социально-экономическое развитие, сколько закрепляя их полузависимое и подчиненное положение. Эти идеи получили еще более яркое и полемичное звучание в последующих публикациях ученого [см., например: Duffield, 2015].

Совершенно иначе оценивает содержание и значение концепта «связки» Д. Чэндлер. По его мнению, появление и быстрое распространение в 1990-х годах идеи связки «безопасность — развитие» в официальном дискурсе ведущих западных держав не имеет ничего общего с утверждением какого бы то ни было нового, более глубокого и продуманного подхода к выстраиванию отношений со странами глобального Юга или с существованием некоего глобального стратегического замысла у ведущих мировых держав [Chandler, 2007: 362-364]. Напротив, оно отражает глубочайший

кризис политического мышления западных элит, оказавшихся неспособными предложить сколько-нибудь вменяемый проект нового мирового порядка, который мог бы прийти на смену биполярному; кризис, который Д. Чэндлер связывает с утверждением на Западе так называемой антивнешней политики (anti-foreign policy) [Chandler, 2007: 364, 379-381]. Под «антивнешней политикой» Д. Чэндлер предлагает понимать ситуацию фундаментального и вполне осознанного разрыва между политической риторикой и практикой, когда политика больше не связана с основанными на рациональном целеполагании отношениями между субъектом политики и ее объектом и превращается в автореферентную самодостаточную практику [Chandler, 2007: 364]. По мнению Д. Чэндлера, концепт связки «безопасность — развитие» является ярчайшим примером «антивнешней политики» сразу в нескольких отношениях.

Во-первых, «связка» основана не столько на осмыслении уроков прошлого, теории и практики международных миротворческих и гуманитарных интервенций, анализе значительного эмпирического материала, сколько на полном отрицании традиционных подходов к решению проблем безопасности и развития [Chandler, 2007: 364, 366-367]. Как отмечает Д. Чэндлер, концепт «связки» строится на максимально расширительных толкованиях как развития, так и безопасности, при которых эти понятия начинают включать все более широкий круг вопросов (начиная с экономических и заканчивая психологическими), при этом их проблемные поля все больше пересекаются, накладываются друг на друга, особенно когда главным референтным объектом и безопасности, и развития оказывается человек [Chandler, 2007: 367]. Исследователь весьма негативно оценивает процесс расширения и размывания понятий «безопасность» и «развитие», поскольку он ведет к выхолащиванию их изначального значения, в результате чего отделить их друг от друга в теории и практике становится весьма проблематично. Именно из этой концептуальной неразберихи и вырастает идея «связки», которая, как еще раз подчеркивает Д. Чэндлер, отнюдь не является результатом более глубокого осмысления проблем глобального Юга [Chandler, 2007: 367]. Как следствие, концепт связки «безопасность — развитие» скрывает под собой не согласованный комплекс политических стратегий, мер и программ, как это утверждают официальные документы международных организаций по оказанию помощи и стран-доноров, а скорее бессвязный набор громких политических деклараций [Chandler, 2007: 368].

Именно стремлением скрыть эту зияющую пустоту концепта связки «безопасность — развитие» обусловлена, по мнению Д. Чэндлера, вторая отличительная особенность современного официаль-

ного дискурса стран-доноров и международных организаций, занимающихся помощью развивающимся странам, — нарочитое внимание к проблемам «согласованности», координации деятельности различных институтов и ведомств [Chandler, 2007: 369]. Как пишет Д. Чэндлер, постоянные призывы к большей «согласованности» — это лишь бюрократическая уловка, позволяющая замаскировать отсутствие продуманной политической стратегии и снять с себя всякую ответственность за принятые решения [Chandler, 2007: 370-373]. Реальной же проблемой «связки», с точки зрения ученого, является не недостаток «согласованности» в деятельности отдельных национальных министерств и ведомств, международных институтов и организаций, а отсутствие согласованности в их публичных декларациях и реальных действиях, т.е. доминирование «антивнешней политики» [Chandler, 2007: 373].

Еще одним подтверждением того, что в основе связки «безопасность — развитие» лежат идеи «антивнешней политики», по мнению Д. Чэндлера, является все более заметное перенесение акцента в риторике стран-доноров и международных организаций, оказывающих помощь развивающимся странам, с конкретных социальных, экономических и политических проблем на гораздо более громкие и амбициозные (и гораздо более декларативные) призывы к «спасению Африки», «искоренению бедности» и т.д. [Chandler, 2007: 373-374]. Такие широковещательные лозунги создают иллюзию большего внимания ведущих мировых держав к решению проблем глобального Юга, однако на деле оборачиваются лишь углублением разрыва между риторикой и практикой, игнорированием реальных нужд развивающихся стран. При таких масштабных заявленных целях не существует адекватной методики оценивания эффективности, успеха или провала в реализации программ, направленных на их достижение. В результате практически любую инициативу можно представить как важный и успешный шаг на пути к решению структурных проблем незападных обществ, получив соответствующие внутри- и внешнеполитические дивиденды и не понеся никакой ответственности за свои действия [Chandler, 2007: 377-378].

Таким образом, если М. Даффилд видит в концепте связки «безопасность — развитие» проявление определенного замысла ведущих акторов мировой политики в отношении глобального Юга, более-менее согласованную и последовательную стратегическую линию на сдерживание миграционных потоков и установление контроля над всеми сторонами общественной и частной жизни в развивающихся странах для обеспечения безопасности глобального Севера, то Д. Чэндлер усматривает в данном явлении лишь

громкие декларации, скрывающие под собой отсутствие какого бы то ни было стратегического мышления, ясного целеполагания и политической воли. Это ставит читателя перед непростой проблемой, как сделать выбор между этими двумя, по сути, взаимоисключающими концепциями. Обе они принадлежат авторитетным специалистам, обе носят внутренне логичный и непротиворечивый характер, обе основаны, в сущности, на одинаковом наборе первоисточников. Разница заключается лишь в том, что М. Даффилд строит свои рассуждения, исходя из методологической предпосылки, что оценки, выводы и программы, зафиксированные в официальных документах стран-доноров и международных организаций, отражают реальный характер и содержание их деятельности, а Д. Чэндлер, напротив, утверждает, что амбициозная официальная риторика не имеет никакого отношения к практике.

На наш взгляд, в условиях, когда большая часть документов, освещающих проблемы планирования, разработки и осуществления политики в области содействия международному развитию ведущими странами-донорами, цели и задачи этой политики, остается закрытой для исследователей, и их оценки, таким образом, строятся на анализе достаточно ограниченного круга доктриналь-ных, программных документов, сделать научно обоснованный выбор в пользу той или иной концепции весьма проблематично. С большой долей вероятности этот выбор будет носить политический или идеологический характер. Собственно, наглядной иллюстрацией такого априорного выбора и могут служить концепции М. Даффилда и Д. Чэндлера.

В то же время позиции этих ученых объединяет ряд общеметодологических установок. Они используют некоторые элементы критического подхода для формулирования и обоснования своих оригинальных концепций, однако нельзя сказать, что этот подход составляет суть их методологии. Ни М. Даффилд, ни Д. Чэндлер не применяют положения критического подхода ко всем элементам исследовательского процесса, который в их случае в целом лежит в рамках традиционных для международных отношений эпистемологических и, шире, философских позиций. Гораздо дальше идут в своей статье М. Штерн и И. Ойендаль. Работа этих двух ученых представляет собой яркий пример последовательного использования критической методологии со всеми присущими ей достоинствами и недостатками.

М. Штерн и И. Ойендаль в своем исследовании обращают внимание на тот факт, что, хотя исторически наличие взаимосвязи между проблемами безопасности и развития так или иначе осознавалось и признавалось государственными деятелями едва ли не

всегда (ярким примером может служить политика западных держав в эпоху расцвета европейского колониализма или, например, план Маршалла), вплоть до недавнего времени развитые государства никогда не действовали во имя этой взаимосвязи, т.е. никогда раньше «связка» не была самостоятельной политической практикой [Stern, Ojendal, 2010: 10]. Таким образом, с их точки зрения, под «связкой» следует понимать принципиально новое качество и значение взаимосвязи безопасности и развития в политике ведущих акторов международных отношений.

При этом такое повышение «политического статуса» «связки» привело лишь к размыванию данного, и без того достаточно аморфного, понятия. М. Штерн и И. Ойендаль предлагают взглянуть на проблему концептуального анализа «связки» через призму дискурсивного подхода [Stern, Ojendal, 2010: 8-9]. По их мнению, «связку» можно рассматривать как хитросплетение отдельных идей, процессов и объектов, а за ссылкой на нее соответственно скрывается бесконечное разнообразие их связей и сочетаний [Stern, Ojendal, 2010: 11]. Для того чтобы проиллюстрировать свою мысль, авторы выделяют в дискурсах безопасности и развития по шесть наиболее крупных толкований (нарративов, сюжетов, подходов), каждый их которых представляет собой набор ответов на вопросы о том, что такое безопасность и развитие, кто или что является их субъектом и референтным объектом, как их достичь, что должно считаться показателем их достижения и т.д. Исследователи выделяют следующие «сюжеты»: 1) развитие/безопасность как телеологический нарратив; 2) расширение/углубление и гуманизация безопасности/развития; 3) безопасность/развитие как недостижимые (невозможные) цели; 4) постразвитие и постбезопасность; 5) безопасность/развитие как техники управления; 6) безопасность/ развитие в контексте процессов глобализации [Stern, Ojendal, 2010: 9]. По мнению авторов, на практике «связка» может быть образована как параллельными сочетаниями нарративов безопасности и развития (безопасность как телеологический нарратив плюс развитие как телеологический нарратив), так и перекрестными (например, безопасность как телеологический нарратив плюс развитие как техника управления) [Stern, Ojendal, 2010: 9, 17, 21-24]. Таким образом, если выделять по шесть нарративов в дискурсах безопасности и развитии, то общее число возможных «связок» достигает 36. При этом М. Штерн и И. Ойендаль подчеркивают, что их вариант картирования соответствующих дискурсов является далеко не исчерпывающим, а призван лишь проиллюстрировать общую логику гипотезы, т.е. в реальности вариантов «связки» еще больше [Stern, Ojendal, 2010: 9-10].

Тем самым М. Штерн и И. Ойендаль стремятся показать несостоятельность идеи, более или менее явно прослеживаемой в официальной риторике стран-доноров и международных организаций, занимающихся оказанием помощи, о существовании некоего консенсуса, общепринятого понимания связки «безопасность — развитие» [Stern, Ojendal, 2010: 7-8]. На деле же, как подчеркивают авторы, содержание «связки» остается неясным, разные наррати-вы, как было показано ранее, наделяют ее разными смыслами, делают ее открытой для самых различных толкований, позволяют использовать ее в том числе для неблаговидных целей [Stern, Ojendal, 2010: 24]. Эти, на наш взгляд, очень ценные и справедливые наблюдения вплотную подводят авторов к выводу, что «связка» обретает конкретное наполнение только в рамках определенного контекста, и для ее понимания необходимо проанализировать, максимально полно восстановить обстоятельства ее использования; определить, кто обращается к этому концепту, в отношении кого он применяется, когда, где, как при этом трактуются понятия «безопасность» и «развитие» и т.д. Однако (и в данном случае мы вынуждены вновь не согласиться с В.И. Бартеневым [Бартенев, 2015: 87]) такого вывода М. Штерн и И. Ойендаль не делают. Вместо этого они придают своим рассуждениям иное и, откровенно говоря, несколько обескураживающее направление.

Исследователи используют выделенные ими нарративы «безопасности» и «развития» для того, чтобы выявить и показать, как понятия «безопасность», «развитие» и, следовательно, «связка» могут менять свой смысл даже внутри одного, иной раз весьма ограниченного по объему, текста. В качестве примера исследователи приводят две цитаты: одну — из выступления Генерального секретаря ООН К. Аннана 2004 г., другую — из заявления британского Министерства международного развития 2005 г. [Stern, Ojendal, 2010: 22-24]. В последнем случае, по мнению исследователей, значение «связки» меняется трижды (!) в рамках следующего небольшого абзаца: «Войны убивают развитие точно так же, как и людей. Бедные люди соответственно нуждаются в безопасности точно так же, как они нуждаются в чистой воде, школьном образовании или доступной медицине <...>. Министерство международного развития, работая вместе с населением бедных стран, их правительствами и международными партнерами, может помочь построить более безопасное будущее для всех нас». Так, первое предложение, по мнению исследователей, является отражением «современного телеологического» нарратива, где «развитие» как объективный процесс может быть «убито». Затем за счет упоминания проблем малоимущих «связка» обретает смысл нарратива «расширения, углубления

и гуманизации», чтобы в конце снова вернуться к «телеологическому» нарративу в виде идеи, что можно «построить более безопасное будущее». Заканчивается эта цитата, с точки зрения М. Штерн и И. Ойендаля, отсылкой к нарративу «глобализации», что якобы воплощается в призыве к строительству «более безопасного будущего для всех нас» (курсив наш. — Н.Ю.). При этом прочтение того же самого абзаца с позиций нарративов «постразвития» и «постбезопасности» даст нам, как указывают исследователи, совершенно иную картину [Stern, Ojendal, 2010: 24].

Целесообразность, обоснованность и вообще осмысленность подобных интеллектуальных упражнений вызывают самые серьезные сомнения. Прежде всего, встает вопрос, где именно происходят в действительности все эти трансформации смыслов. Для того чтобы основательно заключить, что они происходят непосредственно в указанных источниках, нельзя ограничиться рассмотрением трех-четырех вырванных из контекста предложений, для полноценного понимания концепции их авторов следовало бы проанализировать упомянутые документы целиком. При этом такой анализ имел бы смысл только в том случае, если бы авторы документов и авторы статьи, условно говоря, находились бы в одной системе координат. Пока у нас нет никаких оснований утверждать, что, скажем, К. Аннан при подготовке своего выступления сознательно вплетал в него те или иные нарративы (распознанные или не распознанные М. Штерн и И. Ойендалем) или что он вообще мыслил в таких категориях. Как следствие, складывается ощущение, что все эти трансформации смыслов связки «безопасность — развитие» имели место лишь в головах самих исследователей. Иными словами, вместо анализа документов М. Штерн и И. Ойен-даль самостоятельно конструируют и домысливают их содержание, приписывают им коннотации, которых там нет и в помине.

В этой связи неизбежно встает еще один, не менее серьезный, вопрос: а что, собственно, этот подход дает нам с точки зрения понимания «связки» и практической деятельности стран-доноров и организаций, занимающихся оказанием помощи? Ответа нет и у самих авторов статьи. Невольным, но от этого лишь более красноречивым признанием данного обстоятельства служит фраза, с которой М. Штерн и И. Ойендаль решили начать заключение к своей статье: «Проведенный (критический) беглый обзор мало что сказал нам о том, что такое "связка", какой она должна быть или что она должна делать» [Stern, Ojendal, 2010: 24]. С этим трудно поспорить.

Помимо этих общих вопросов концепция М. Штерн и И. Ойен-даля вызывает и ряд более частных замечаний методологического

характера. Столь легкое и непринужденное «перетекание» смыслов «связки» из одного нарратива в другой, демонстрируемое в статье этих исследователей, поневоле заставляет задуматься о принципах и критериях их разделения. Иными словами, встает вопрос, насколько обоснованным является выделение авторами в самостоятельные нарративы, скажем, «постразвития/постдевелопмента», с одной стороны, и «безопасности/развития как недостижимых (невозможных) целей» — с другой. Эти сомнения лишь усугубляются тем обстоятельством, что в качестве примеров работ, иллюстрирующих нарративы «постразвития/постдевелопмента», «безопасности/ развития как недостижимых (невозможных) целей» и «безопасности/развития как техник управления», М. Штерн и И. Ойендаль приводят одни и те же статьи одних и тех же авторов (М. Даффилда и С. Дженсена) [Stern, Ojendal, 2010: 19—20]. Возможно, целесообразнее было бы объединить указанные нарративы в некий более крупный, раз жестких перегородок и принципиальных различий между ними все равно нет.

Многие из указанных проблем проистекают, на наш взгляд, из того, что дискурсивный подход М. Штерн и И. Ойендаля отличается статичностью. Складывается впечатление, что все выделенные ими нарративы «безопасности», «развития» и «связки» появились едва ли не в одно время, характеризуются одинаковым масштабом распространения и признания, и потому, собственно, ими можно свободно играть при анализе текста, как линзами при подборе очков. При этом полностью теряется понимание динамики и логики, которые были присущи развитию указанных понятий. Как следствие, становится невозможно адекватно оценить роль и место тех или иных нарративов, например, в дискурсе безопасности, характер связей между ними. Это в свою очередь ведет к искажению причин появления и сущности концепта «связки», делает проблематичным, если вообще возможным, его системное изучение. В целом концепцию М. Штерн и И. Ойендаля в нынешнем ее виде можно охарактеризовать как интересное, но, увы, совершенно оторванное от реалий современных международных отношений и порождаемых ими практических проблем и задач интеллектуальное упражнение. В этом отношении рассматриваемая статья служит своего рода наглядной иллюстрацией недостатков излишне прямолинейного использования критического подхода, при котором выявление и изучение дискурсов превращаются в самодостаточную цель, затмевающую все остальные.

Представляется, что избежать подобных крайностей, привязать задачу теоретического осмысления концепта «связки» к решению практических вопросов и в какой-то мере компенсировать нехватку

первоисточников по этой теме позволило бы обращение к анализу более широкого исторического контекста, опыта практического использования данного концепта при решении проблем стран глобального Юга. Однако и в этом случае существует ряд трудностей.

На истории развития и становления концепта связки «безопасность — развитие», его корнях и предпосылках появления так или иначе останавливались в своих работах многие исследователи [Duffield, 2010; The security-development nexus, 2007; Jackson, 2015]. Однако наиболее полный и законченный вид опыт такой исторической реконструкции «связки» приобрел в работах шведского исследователя Б. Хеттне [Hettne, 2010], которому некоторые ученые вообще приписывают авторство самого термина «связка "безопасность — развитие"» [Бартенев, 2015: 80].

Б. Хеттне ставит перед собой задачу проследить историческую эволюцию концепта «связки» — как он осмыслялся, трактовался и реализовывался на практике в политике европейских держав с периода Раннего Нового времени до наших дней — и определить возможные сценарии его развития в будущем [Hettne, 2010: 31-32]. При этом Б. Хеттне, как и М. Даффилд, строит свои рассуждения на максимально расширительном толковании концепта «связки» как просто фиксирующего факт существования взаимозависимости между проблемами безопасности и развития в теории и практике европейских международных отношений [Hettne, 2010: 31-32, 34, 36-37, 41, 48-49]. Это позволяет автору вписать в единую систему самые разнообразные трактовки безопасности и развития. Как признает сам Б. Хеттне, вплоть до недавнего времени такие трактовки развивались в рамках параллельных самостоятельных дискурсов, внутри которых и рассматривалась взаимозависимость соответствующих концепций и практик [Hettne, 2010: 32, 49]. Взяв за основу подобное расширительное понимание «связки» и диалектическую теорию исторического развития К. Поланьи [Polanyi, 2001], Б. Хеттне рисует картину сложной эволюции представлений европейской политической мысли о сущности и характере безопасности и развития, связи между ними и способах их достижения.

Так, в период становления Вестфальского международного порядка, с которого Б. Хеттне и начинает свой исторический очерк, безопасность и развитие еще не оформились в самостоятельные понятия, не воспринимались как отдельные явления и, как это ни парадоксально (хотя они и формировали некое неразделимое единство), не образовывали, по мнению Б. Хеттне, «связку» (так как нечего было связывать) [Hettne, 2010: 37]. Ситуация в корне изменилась после Великой французской революции и наполеоновских войн. В этот период развитие стало прочно ассоциироваться с идеями

прогресса, динамичным и реформаторским (революционным) началом, распространением свободных рыночных отношений, в то время как лозунги безопасности и порядка взяли на вооружение консервативные силы. Соответственно присущая данному периоду «связка» была по своему характеру внутренне противоречивой, несбалансированной, объединяя разнонаправленные, во многом взаимоисключающие подходы и практики [НеПпе, 2010: 37]. «Связка», по мнению Б. Хеттне, приобрела сбалансированный характер в XIX в. в рамках так называемой системы европейского концерта [НеИпе, 2010: 37—38]. В основе этого баланса лежала практика государственного вмешательства в экономику в целях стимулирования ее модернизации, что было продиктовано соображениями великодержавной политики, представлениями об опасности отставания в экономическом и, как следствие, военном, отношении от конкурентов [НеИпе, 2010: 38]. Соперничество великих держав в конце концов привело к Первой мировой войне и новому затяжному периоду разбалансировки в связке «безопасность — развитие». Экономическое развитие рассматривалось в межвоенный период как предпосылка для проведения силовой внешней политики, вооруженной агрессии или защиты от нее. Варианта «связки», способного обеспечить мирное развитие международных отношений, найдено не было [НеПпе, 2010: 40].

Завершение Второй мировой войны открыло, по мнению Б. Хеттне, новый этап в эволюции связки «безопасность — развитие». В Брет-тон-Вудских институтах нашел воплощение «великий компромисс» между государственным регулированием и свободным рынком, который стал одним из оснований для формирования новой «связки» [Нейпе, 2010: 40]. В то же время на процесс ее складывания наложило отпечаток начало «холодной войны». Концепции «безопасности» и «развития» теперь включали как проблемы военно-политического противостояния сверхдержав, так и соперничество двух социально-экономических систем, борьбу за влияние в странах «третьего мира» и связанные с ней локальные конфликты и войны. В этот же период заявили о себе системные противоречия между глобальным Севером и глобальным Югом [НеИпе, 2010: 41]. Связка «безопасность — развитие» в этих условиях приобретала все более комплексный, многомерный характер.

Наконец, в постбиполярный период, во многом под влиянием процессов глобализации, сложилось современное понимание «связки». Доминирующее положение в дискурсе развития заняли неолиберальные подходы, которые под давлением ведущих западных держав и международных финансовых институтов стали насаждаться по всему миру, подчас в весьма агрессивной манере

[НеПпе, 2010: 42—43]. Это, а также расширение практики внешних интервенций вело к эрозии принципов национального суверенитета, усилению процессов десуверенизации в развивающихся и постконфликтных странах. Одновременно происходило изменение референтного объекта безопасности и развития в дискурсе западных держав: на смену государству пришел индивид, человек, что воплотилось в распространении концепций «человеческого развития», «человеческой безопасности», «гуманитарной интервенции» [НеИпе, 2010: 44]. Утвердилась идея о примате «человеческой безопасности» над государственной, о допустимости и даже необходимости внешнего вмешательства во внутренние дела других стран для наказания режимов, попирающих права своих граждан. В совокупности эти процессы и тенденции предопредели новый специфический облик и содержание «связки», где безопасность и развитие выступают в качестве взаимообусловленных целей и способов их достижения [НеИпе, 2010: 44]. С некоторыми изменениями, последовавшими вслед за терактами 11 сентября 2001 г., это понимание «связки» сохраняется и сейчас [НеПпе, 2010: 45].

По мнению Б. Хеттне, сегодня международные отношения вступают в период глубокой трансформации, складывания новой системы, что ставит перед исследователями задачу переосмыслить концепт «связки», наполнить его новым содержанием. Сам Б. Хеттне видит три наиболее вероятных сценария дальнейшего развития системы международных отношений: неовестфальский, предвест-фальский и постнациональный (поствестфальский) [Нейпе, 2010: 46—48]. Останавливаться подробно на каждом из них в рамках данной работы представляется нецелесообразным, всех интересующихся мы приглашаем лично познакомиться с этой работой шведского исследователя, тем более что целый ряд сюжетов и аспектов его исторической концепции в силу ограниченности объема статьи нами освещен не был, а они действительно заслуживают внимания, безотносительно проблематики «связки».

Сейчас же представляется необходимым проанализировать достоинства и недостатки теоретико-методологического подхода Б. Хеттне именно с точки зрения изучения концепта связки «безопасность — развитие». Одним из главных достоинств концепции Б. Хеттне является то, что она строится на принципиальном признании динамичности, изменчивости содержания понятий «безопасность» и «развитие» и наглядно иллюстрирует эту идею на конкретных исторических примерах. Из этого логично следует, что не существует какого-то общего, единого, универсального для всех исторических эпох определения связки «безопасность — развитие», поскольку она всегда исторически специфична, обусловлена

и отражает уникальный исторический контекст. Соответственно максимально точное определение этого контекста, соответствующих коннотаций «безопасности» и «развития» должно быть одним из первых этапов любого исследования «связки». Тем самым диалектический подход Б. Хеттне открывает перспективы для преодоления излишне политизированных или излишне абстрактных оценок «связки», характерных для рассмотренных работ.

В то же время, несмотря на важность этих общих выводов, ряд теоретико-методологических положений концепции Б. Хеттне представляются не совсем корректными и обоснованными. Прежде всего, речь идет о том максимально расширительном определении «связки», которое лежит в основе всех рассуждений Б. Хеттне: по мнению ученого, под «связкой» (nexus) можно понимать любые связи и сочетания концепций «безопасности» и «развития» в теории и практике европейских международных отношений. Благодаря этому допущению автоматически снимается отмеченная ранее проблема исторически обособленного и независимого развития дискурсов безопасности и развития. Так, в статье Б. Хеттне в качестве примеров «связки» рассматриваются различные трактовки безопасности, которые были присущи европейскому дискурсу о развитии на том или ином этапе его эволюции [Hettne, 2010: 32, 49].

С подобным подходом можно поспорить. Во-первых, он чреват существенной модернизацией истории, нарушением принципа историзма, поскольку предполагает во многом искусственное «удрев-нение» концепта «связки», привнесение современных представлений о характере и сущности взаимосвязей между безопасностью и развитием в совершенно иные исторические контексты. Например, для понимания специфики международных отношений XIX в., с одной стороны, и концепта связки «безопасность — развитие» — с другой нам гораздо полезнее будет знать, что в ту эпоху безопасность и развитие воспринимались современниками как относительно обособленные, самостоятельные проблемы, чем пытаться увидеть в теориях и политических учениях той поры вариации «связки». Во-вторых, подобный подход ведет к искажению понимания конкретно-исторической специфики и собственно концепта связки «безопасность — развитие», который также является продуктом определенной эпохи, обусловлен определенным уровнем представлений о характере и закономерностях развития человеческого общества и социально-гуманитарного знания. Теряется понимание новизны этого концепта, появление которого большинство исследователей датируют достаточно точно, 1990-ми годами, связывая его с осмыслением последствий распада биполярной системы, резкого всплеска вооруженных конфликтов и насилия в раз-

вивающихся странах и попытками западных государств найти ответ на эти вызовы времени [Tschirgi, Lund, Mancini, 2010: 2-3, 5; Chandler, 2007: 362, 365; Denney, 2015: 136].

Таким образом, не отрицая безусловных достоинств работы Б. Хеттне, хотелось бы отметить, что расширительный подход к определению концепта «связки» едва ли можно признать удачным. Целесообразнее будет попытаться сформулировать, может быть, не такое универсальное, но более строгое и методологически

непротиворечивое его определение.

* * *

Если попытаться подвести некие итоги этого неизбежно краткого и неполного обзора современных зарубежных исследований, посвященных проблемам осмысления феномена связки «безопасность — развитие», то картина вырисовывается достаточно противоречивая.

С одной стороны, можно со всей определенностью утверждать, что в силу крайней расплывчатости и неоднозначности концепта «связки» единственным корректным методологическим подходом для проведения эмпирических исследований в данном направлении является контексто-ориентированный. При этом каждое конкретное исследование помимо обозначения его целей, задач и актуальности, собственно анализа фактологического (например, странового) материала в обязательном порядке должно начинаться с уточнения понятийного аппарата: что автор понимает под безопасностью и развитием, кто или что является их объектом и субъектом, в каких отношениях находятся эти понятия внутри «связки» и т.д. Подобная процедура вообще должна быть неотъемлемым элементом любого научного исследования, тем более если оно посвящено сущностно спорным концептам, таким как «связка».

С другой стороны, прежде чем приступать к эмпирическим исследованиям в русле контексто-ориентированного подхода, необходимо решить ряд более общих теоретических и методологических вопросов относительно самого феномена «связки», следует дать хотя бы рабочее его определение — контекст чего мы собираемся восстанавливать и анализировать. Без этого все исследования «связки» будут носить не научный, а любительский характер, представляя, по сути, лишь выражение частного мнения автора, пусть и, возможно, аргументированного и логичного, которое, однако, нельзя верифицировать в силу того, что неясна сама «система координат» этого ученого. Однако именно осмысление наиболее фундаментальных теоретических вопросов, связанных с определением сущности связки «безопасность — развитие», как было пока-

зано в данной статье, вызывает в настоящий момент наибольшие затруднения и разногласия. Как справедливо отмечает эксперт британского Института международного развития Л. Денни, «связка» существует скорее как эмпирический факт, нежели как теоретический концепт, инструмент для научного познания мира ^еппеу, 2015: 135]. Можно выделить несколько крупных узлов проблем, которые отчасти объясняют текущее состояние недоизученности «связки».

Во-первых, речь идет об ограниченности источников. Все исследователи, специально занимающиеся проблемами связки «безопасность — развитие», опираются в своих работах, в сущности, на один и тот же массив официальных публикаций ведущих стран-доноров и организаций, занимающихся оказанием помощи государствам глобального Юга. Понятно, что такие документы и заявления содержат предельно выхолощенную официозную позицию, по которой судить об истинных планах, намерениях и целях ведущих акторов мировой политики весьма проблематично. В конечном счете все, что остается ученым, — это либо принимать информацию из этих источников как в той или иной мере отражающую действительность (как, например, М. Даффилд), либо отвергать ее полностью как пустую демагогию (как, Д. Чэндлер) и уже на основе этого априорного выбора строить свои интерпретации. Как следствие, подобные концепции являются, по сути, абсолютно равноценными версиями, толкованиями.

Во-вторых, хотя все работы, посвященные теоретическому осмыслению концепта «связки», так или иначе лежат в русле критического подхода в теории международных отношений (что, на наш взгляд, абсолютно оправдано), попытки последовательно применить в исследованиях «связки» постмодернистские, дискурсивные концепции на практике остаются до настоящего времени достаточно спорными и малоубедительными. В этом случае «связка» зачастую начинает трактоваться как принципиально новое явление. Это ведет к игнорированию объективно существующей истории, предпосылок возникновения и динамики становления концепта связки «безопасность — развитие», когда он предстает исключительно как дискурсивная практика, открытая для абсолютно любых толкований и интерпретаций. А это в перспективе, опять-таки, ведет к утверждению идеи о равноценности всех нарративов «связки», имманентно субъективной природе любых ее прочтений и соответственно о невозможности ее системного изучения.

В-третьих, следует отметить проблематичность использования полноценного «исторического» подхода для анализа «связки». С одной стороны, действительно, для того чтобы дать тем или иным

версиям «связки» научную оценку, солидаризироваться или, наоборот, отвергнуть, необходимо либо качественно расширить источ-никовую базу, взглянуть на эти версии с позиций новых данных (что в настоящий момент едва ли возможно), либо принципиально изменить сам подход к анализу «связки», выйдя за пределы современного официального дискурса ведущих акторов за счет впи-сания современной практики оказания помощи развивающимся, постконфликтным и нестабильным государствам в более широкий исторический контекст. С другой стороны, все та же ограниченность источников, в частности закрытость архивов, значительно затрудняет полноценный собственно исторический анализ событий даже первой половины 1990-х годов, не говоря уже о более поздних периодах. При этом общая размытость концепта «связки» делает его открытым для различных расширительных толкований, которые могут повлечь за собой не всегда оправданную модернизацию истории. Для того чтобы избежать этой опасности, представляется необходимым поставить эти исторические опыты (точно так же, как и в случае с конкретными эмпирическими исследованиями «связки») на прочные теоретические основания.

В этом отношении наиболее перспективным сегодня направлением дальнейшего изучения концепта «связки», на наш взгляд, является анализ конституирующих его понятий — «безопасность» и «развитие», каждое из которых характеризуется давней и богатой историей, наличием сравнительно устоявшихся подходов и школ. В дальнейшем мы попытаемся проследить генеалогию концепта «связки» по линии безопасности, вписав его в контекст сложной эволюции этого понятия, равно как и подходов к его осмыслению, в зарубежной международно-политической науке.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Бартенев В.И. Связка «безопасность — развитие» в современных западных исследованиях: от деконструкции к концептуализации // Международные процессы. 2015. Т. 13. № 3. С. 78—97.

2. Глазунова Е.Н. Безопасность и развитие: диалоги на заданную тему // Пути к миру и безопасности. 2015. № 2. С. 44—51.

3. Дунаев А.Л. Связка «безопасность — развитие» как элемент политического дискурса // Пути к миру и безопасности. 2015. № 2. С. 52—56.

4. Най Д. Будущее власти. М.: АСТ, 2014.

5. Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. М.: АСТ, 2004.

6. Юдин Н.В. Дилеммы помощи глобальному Югу // Международные процессы. 2015. Т. 13. № 4. С. 178-182.

7. Юдин Н.В. Системное прочтение феномена мягкой силы // Международные процессы. 2015. Т. 13. № 2. С. 96-105.

8. Albrecht P., Jackson P. Security system transformation in Sierra Leone, 1997—2007. Birmingham: University of Birmingham, 2009.

9. Albrecht P., Stepputat F The rise and fall of security sector reform in development // Handbook of international security and development / Ed. by P. Jackson. Cheltenham: Edward Elgar Publishing, 2015. P. 150—164.

10. Brown M.E., Lynn-Jones S.M., Miller S.E. Debating the democratic peace. Cambridge: MIT Press, 1996.

11. Camilleri J.A., Falk J. The end of sovereignty? The politics of a shrinking and fragmenting world. Aldershot: Edward Elgar Publishing, 1992.

12. Chandler D. Rethinking the conflict-poverty nexus: From securitizing intervention to resilience // Stability: International Journal of Security and Development. 2015. Vol. 4. No. 1. DOI: http://doi.org/10.5334/sta.fb

13. Chandler D. The security-development nexus and the rise of 'anti-foreign policy' // Journal of International Relations and Development. 2007. Vol. 10. P. 362-386.

14. Chernoff F. The study of democratic peace and progress in international relations // International Studies Review. 2004. Vol. 6. P. 49-77.

15. Collier P. The bottom billion: Why the poorest countries are failing and what can be done about it. Oxford: Oxford University Press, 2007.

16. Collier P., Hoeffler A. On economic causes of civil war // Oxford Economic Papers. 1998. Vol. 50. No. 4. P. 563-573.

17. Denney L. Operationalizing the security-development nexus: Security sector reform and its implications // Handbook of international security and development / Ed. by P. Jackson. Cheltenham: Edward Elgar Publishing, 2015. P. 135-149.

18. Der Derian J. The value of security: Hobbes, Marx, Nietzsche, and Baudrillard // The political subject of violence / Ed. by D. Campbell, M. Dillon. Manchester: Manchester University Press, 1993. P. 94-113.

19. Duffield M. The digital development-security nexus: Linking cyber-hu-manitarianism and drone warfare // Handbook of international security and development / Ed. by P. Jackson. Cheltenham: Edward Elgar Publishing, 2015. P. 80-94.

20. Duffield M. The liberal way of development and the development-security impasse: Exploring the global life — chance divide // Security Dialogue. 2010. Vol. 41. No. 1. P. 53-76.

21. Fitz-Gerald A. Addressing the security-development nexus: Implications for joined-up government // New interfaces between security and development. Changing concepts and approaches / Ed. by S. Klingebiel. Bonn, 2006. P. 107-126.

22. Fukuyama F. America at the crossroads. Democracy, power and the neo-conservative legacy. New Haven: Yale University Press, 2006.

23. The future of security sector reform / Ed. by M. Sedra. Waterloo, 2010.

24. Handbook of international security and development / Ed. by P. Jackson. Cheltenham: Edward Elgar Publishing, 2015.

25. Hansen L. A case for seduction? Evaluating the poststructuralist conceptualization of security // Cooperation and Conflict. 1997. Vol. 32. No. 4. P 369-397.

26. Hettne B. Development and security: Origins and future // Security Dialogue. 2010. Vol. 41. No. 1. P. 31-52.

27. Hudson H. Untangling the gendering of the security-development nexus // Handbook of international security and development / Ed. by P. Jackson. Cheltenham: Edward Elgar Publishing, 2015. P. 47—63.

28. Huysmans J. Security! What do you mean? From concept to thick signifier // European Journal of International Relation. 1998. Vol. 4. No. 2. P 226—255.

29. Jackson P. Introduction: Security and development // Handbook of international security and development / Ed. by P. Jackson. Cheltenham: Edward Elgar Publishing, 2015. P. 1-18.

30. Jackson P., Albrecht P. Reconstructing security after conflict: Security sector reform in Sierra Leone. Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2011.

31. Jacobsen T., Sampford C.J.G., Thakur R.C. Re-envisioning sovereignty: The end of Westphalia? Aldershot: Ashgate, 2008.

32. Krause K. Critical theory and security studies // Cooperation and Conflict. 1998. Vol. 33. No. 3. P. 298-333.

33. Kupchan C. The end of the American era. U.S. foreign policy and the geopolitics of the twenty-first century. New York: A. Knopf, 2002.

34. Polanyi K. The great transformation. Boston: Beacon Press, 2001.

35. Reid-Henry S. Spaces of security and development: An alternative mapping of the security-development nexus // Security Dialogue. 2011. Vol. 41. No. 1. P. 97-10.

36. Reus-Smit C. American power and world order. Cambridge: Polity Press, 2004.

37. Saliba-Couture Ch. Les liens entre sécurité et développement: De l'évidence à l'ambiguïté. Paris: L'Harmattan, 2012.

38. Sassen S. Losing control? Sovereignty in the age of globalization. New York: Columbia University Press, 1996.

39. Schnabel A., Farr V Back to the roots: Security sector reform and development. Münster: LIT Verl, 2012.

40. Security and development: Searching for critical connections / Ed. by N. Tschirgi, M.S. Lund, F. Manchini. Boulder: Lynne Rienner Publishers, 2010.

41. The security-development nexus: Expressions of sovereignty and securi-tization in Southern Africa / Ed. by L. Buur, S. Jensen, F. Stepputat. Uppsala: Nordiska Afrika institutet, 2007.

42. Stern M., Öjendal J. Mapping the security-development nexus: Conflict, complexity, cacophony, convergence? // Security Dialogue. 2010. Vol. 41. No. 1. P. 5-29.

43. Stewart F. Development and security // Conflict, Security, and Development. 2004. Vol. 4. No. 3. P. 261-288.

44. Tschirgi N. Security and development policies: Untangling the relationship in new interfaces between security and development // New interfaces between security and development: Changing concepts and approaches / Ed. by S. Klingebiel. Bonn: DIE, 2006.

45. Tschirgi N., Lund M.S., Manchini F. The security-development nexus // Security and development: Searching for critical connections / Ed. by N. Tschirgi, M.S. Lund, F. Manchini. Boulder: Lynne Rienner Publishers, 2010. P. 1-16.

46. Walt S.M. The renaissance of security studies // International Studies Quarterly. 1991. Vol. 35. No. 2. P. 211-239.

N.V. Yudin

SECURITY-DEVELOPMENT NEXUS: DILEMMAS OF CONCEPTUALIZATION

Lomonosov Moscow State University 1 Leninskie Gory, Moscow, Russia, 119991

A sequence of conflicts and crises shaking international system in the last few years has clearly demonstrated inconsistency in many ideas and concepts which gained prominence in the Western international studies in the first two decades after the end of the Cold War, and has initiated a process of their critical reassessment. This paper focuses on one of such concepts — the concept of 'security—development nexus'. To date this concept has become firmly engrained in the official discourse of the leading donors and has been consistently reiterated in the Western studies of the Global South. However, until recently it has not been the subject to a thorough examination in the Russian political science. The present paper outlines the key theoretical and methodological difficulties pertaining to conceptualization of the 'nexus', identification of its specific characteristics, and its application to studying and addressing the challenges of the Global South. The first section provides a general description of contemporary debates in the Western academic and expert community over the concept of 'security—development nexus', and identifies several deficiencies in the use of the concept by major bilateral and multilateral donors. The author emphasizes that some scholars go beyond mere criticism and seek to remedy these deficiencies and provide a more solid theoretical foundation for empirical studies of the nexus. The second section examines the scholarly works that focus on the theoretical aspects of the nexus, its denotation and structure and identifies their strengths and weaknesses. The author comes to the conclusion that at present the most promising direction for further study of the 'nexus' consists in tracking the emergence and evolution of its constitutive notions, i.e. security and development, and embedding the 'nexus' within corresponding discourses.

Keywords: international relations theory, security, development, security-development nexus, Global South, development assistance, donor countries, United Nations, Organisation for Economic Cooperation and Development, context-oriented approach, anti-foreign policy, biopolitics.

About the author: Nikolay V. Yudin — PhD (History), Senior Lecturer at the Chair of International Organizations and World Political Processes, Research Fellow at the Center for Security and Development Studies, School of World Politics, Lomonosov Moscow State University (e-mail: nicolas.yudin@ gmail.com).

Acknowledgements: The research has been accomplished with a financial support from the Russian Science Foundation, project № 15-18-30066.

REFERENCES

1. Bartenev VI. 2015. Svyazka 'bezopasnost' — razvitie' v sovremennykh za-padnykh issledovaniyakh: ot dekonstruktsii k kontseptualizatsii [Security-development nexus in Western bibliography: From deconstruction to contextualization]. Mezhdunarodnyeprotsessy, vol. 13, no. 3, pp. 78—97. (In Russ.)

2. Glazunova E.N. 2015. Bezopasnost' i razvitie: dialogi na zadannuyu temu [Security and development: Dialogues on a given subject]. Puti k miru i bezopas-nosti, no. 2, pp. 44—51. (In Russ.)

3. Dunaev A.L. 2015. Svyazka 'bezopasnost' — razvitie' kak element politicheskogo diskursa [The 'security-development' link as an element of political discourse: Postmodernist interpretation]. Puti k miru i bezopasnosti, no. 2, pp. 52—56. (In Russ.)

4. Nye J.S. 2011. The future of power. New York, Public Affairs [Russ. ed.: Nai Dzh. 2014. Budushchee vlasti. Moscow, AST Publ.].

5. Fukuyama F 1992. The end of history and the last man. New York, Free Press [Russ. ed.: Fukuyama F. 2004. Konets istorii iposlednii chelovek. Moscow, AST Publ.].

6. Yudin N.V. 2015a. Dilemmy pomoshchi global'nomu Yugu [Dilemmas of development assistance to the Global South]. Mezhdunarodnye protsessy, vol. 13, no. 4, pp. 178-182. (In Russ.)

7. Yudin N.V 2015b. Sistemnoe prochtenie fenomena 'myagkoi sily' [A systemic approach to 'soft power']. Mezhdunarodnye protsessy, vol. 13, no. 2, pp. 96-105. (In Russ.)

8. Albrecht P., Jackson P. 2009. Security system transformation in Sierra Leone, 1997—2007. Birmingham, University of Birmingham.

9. Albrecht P., Stepputat F. 2015. The rise and fall of security sector reform in development. In Jackson P. (ed.). Handbook of international security and development. Cheltenham, Edward Elgar Publishing, pp. 150-164.

10. Brown M.E., Lynn-Jones S.M., Miller S.E. 1996. Debating the democratic peace. Cambridge, MIT Press.

11. Camilleri J.A., Falk J. 1992. The end of sovereignty? The politics of a shrinking and fragmenting world. Aldershot, Edward Elgar Publishing.

12. Chandler D. 2015. Rethinking the conflict-poverty nexus: From securi-tizing intervention to resilience. Stability: International Journal of Security and Development, vol. 4, no. 1, DOI: http://doi.org/10.5334/sta.fb

13. Chandler D. 2007. The security-development nexus and the rise of 'anti-foreign policy'. Journal of International Relations and Development, vol. 10, pp. 362-386.

14. Chernoff F. 2004. The study of democratic peace and progress in international relations. International Studies Review, vol. 6, pp. 49-77.

15. Collier P. 2007. The bottom billion: Why the poorest countries are failing and what can be done about it. Oxford, Oxford University Press.

16. Collier P., Hoeffler A. 1998. On economic causes of civil war. Oxford Economic Papers, vol. 50, no. 4, pp. 563-573.

17. Denney L. 2015. Operationalizing the security-development nexus: Security sector reform and its implications. In Jackson P. (ed.). Handbook of international security and development. Cheltenham, Edward Elgar Publishing, pp. 135-149.

18. Der Derian J. 1993. The value of security: Hobbes, Marx, Nietzsche, and Baudrillard. In Campbell D., Dillon M. (eds.). The political subject of violence. Manchester, Manchester University Press, pp. 94—113.

19. Duffield M. 2015. The digital development-security nexus: Linking cyber-humanitarianism and drone warfare. In Jackson P. (ed.). Handbook of international security and development. Cheltenham, Edward Elgar Publishing, pp. 80—94.

20. Duffield M. 2010. The liberal way of development and the development-security impasse: Exploring the global life — chance divide. Security Dialogue, vol. 41, no. 1, pp. 53-76.

21. Fitz-Gerald A. 2006. Addressing the security-development nexus: Implications for joined-up government. In Klingebiel S. (ed.). New interfaces between security and development. Changing concepts and approaches. Bonn, pp. 107-126.

22. Fukuyama F. 2006. America at the crossroads. Democracy, power and the neoconservative legacy. New Haven, Yale University Press.

23. Sedra M. (ed.). 2010. Thefuture of security sector reform. Waterloo.

24. Jackson P. (ed.). 2015. Handbook of international security and development. Cheltenham, Edward Elgar Publishing.

25. Hansen L. 1997. A case for seduction? Evaluating the poststructuralist conceptualization of security. Cooperation and Conflict, vol. 32, no. 4, pp. 369-397.

26. Hettne B. 2010. Development and security: Origins and future. Security Dialogue, vol. 41, no. 1, pp. 31-52.

27. Hudson H. 2015. Untangling the gendering of the security-development nexus. In Jackson P. (ed.). Handbook of international security and development. Cheltenham, Edward Elgar Publishing, pp. 47-63.

28. Huysmans J. 1998. Security! What do you mean? From concept to thick signifier. European Journal of International Relation, vol. 4, no. 2, pp. 226-255.

29. Jackson P. 2015. Introduction: Security and development. In Jackson P. (ed.). Handbook of international security and development. Cheltenham: Edward Elgar Publishing, pp. 1-18.

30. Jackson P., Albrecht P. 2011. Reconstructing security after conflict: Security sector reform in Sierra Leone. Basingstoke, Palgrave Macmillan.

31. Jacobsen T, Sampford C.J.G., Thakur R.C. 2008. Re-envisioning sovereignty: The end of Westphalia? Aldershot, Ashgate.

32. Krause K. 1998. Critical theory and security studies. Cooperation and Conflict, vol. 33, no. 3, pp. 298-333.

33. Kupchan C. 2002. The end of the American era. U.S. foreign policy and the geopolitics of the twenty-first century. New York, A. Knopf.

34. Polanyi K. 2001. The great transformation. Boston, Beacon Press.

35. Reid-Henry S. 2011. Spaces of security and development: An alternative mapping of the security-development nexus. Security Dialogue, vol. 41, no. 1, pp. 97-10.

36. Reus-Smit C. 2004. American power and world order. Cambridge, Polity Press.

37. Saliba-Couture Ch. 2012. Les liens entre sécurité et développement: De l'évidence à l'ambiguïté. Paris, L'Harmattan.

38. Sassen S. 1996. Losing control? Sovereignty in the age of globalization. New York, Columbia University Press.

39. Schnabel A., Farr V 2012. Back to the roots: Security sector reform and development. Münster, LIT Verl.

40. Tschirgi N., Lund M.S., Manchini F (eds.). 2010. Security and development: Searchingfor critical connections. Boulder, Lynne Rienner Publishers.

41. Buur L., Jensen S., Stepputat F. (eds.). 2007. The security-development nexus: Expressions of sovereignty and securitization in Southern Africa. Uppsala, Nordiska Afrika institutet.

42. Stern M., Öjendal J. 2010. Mapping the security-development nexus: Conflict, complexity, cacophony, convergence? Security Dialogue, vol. 41, no. 1, pp. 5-29.

43. Stewart F 2004. Development and security. Conflict, Security, and Development, vol. 4, no. 3, pp. 261-288.

44. Tschirgi N. 2006. Security and development policies: Untangling the relationship in new interfaces between security and development. In Klingebiel S. (ed.). New interfaces between security and development: Changing concepts and approaches. Bonn, DIE.

45. Tschirgi N., Lund M.S., Manchini F. 2010. The security-development nexus. In Tschirgi N., Lund M.S., Manchini F. (eds.). Security and development: Searchingfor critical connections. Boulder, Lynne Rienner Publishers, pp. 1-16.

46. Walt S.M. 1991. The renaissance of security studies. International Studies Quarterly, vol. 35, no. 2, pp. 211-239.