CC BY
213
Бабкин М.А. Священство и Царство (Россия, начало XX в. - 1918 г.): Исследования и материалы. М.: Индрик, 2011. - 920 с.
СВЯЩЕНСТВО ПРОТИВ ЦАРСТВА:
НОВЫЙ ВЗГЛЯД НА ВЗАИМООТНОШЕНИЯ ЦЕРКОВНОЙ
И СВЕТСКОЙ ВЛАСТЕЙ В РЕВОЛЮЦИОННОЙ РОССИИ*
В начале 2011 г. издательство «Индрик» выпустило в свет монографию известного историка Российской православной церкви Михаила Анатольевича Бабкина «Священство и Царство (Россия, начало XX в. - 1918 г.)».
Далеко не только внушительный объем книги свидетельствует о том, что на суд читателя представлено фундаментальное историческое исследование. В книге поднята проблема, обойденная вниманием как церковной, так и светской историографии. А именно - проблема взаимоотношений двух властей, светской и церковной, в период российских революций.
В сферу внимания М.А. Бабкина попадает огромное поле ранее практически не изучавшихся вопросов. Таких как отношение Святейшего правительствующего Синода, церковной иерархии (епископата) и рядового клира к свержению монархии, консолидированная политическая позиция органов церковного управления в «послефевральский» период 1917 г., роль Поместного собора в политическом самоопределении РПЦ и многие другие. Нельзя поспорить с тем, что данное исследование способствует введению в круг актуальных научных исследований различных сюжетов.
Автор предлагает свой оригинальный подход к прочтению церковной истории изучаемой эпохи. В качестве стержневой концепции исследования он выбирает «так называемую проблему священства-царства» (с. 15, 595-596), суть которой - многовековой спор двух властей о первенстве. В свете этой ключевой теории автор осмысливает весь комплекс процессов и явлений государственно-церковных отношений в России с начала XX в. по 1918 г. Драматизм изменения взаимоотношений церкви и власти в событиях революций осознается как сознательное разрушение духовенством его неразрывного единства с государством в Российской империи -«единого церковно-политического тела» (с. 29, 577).
Работа полемична как по своему подходу, так и по композиции, формируемой массой разрабатываемых сюжетов-проблем. Она не может не побудить к дискуссии о характере и оценках изучаемых событий. И в этом неоспоримое достоинство труда М.А. Бабкина.
К числу положительных моментов исследования следует отнести большое внимание автора к источниковедческой стороне проблемы и, соответственно, к оформлению научно-справочного аппарата. Его массивность и развернутый характер, «многослойность» (постраничные ссылки дополняются комментариями, пространными выдержками из источников) призваны создать прочную доказательную опору формулируемым
* Статья подготовлена при поддержке ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009-2013 гг., мероприятие 1.3.2, проект № 14.740.11.1298.
теоретическим положениям и выводам. Возможно, такое внимание к фактуре источников было вызвано критичным отношением к опубликованной в 2007 г. монографии М.А. Бабкина «Духовенство Русской православной церкви и свержение монархии (начало XX в. - конец 1917 г.» (многие ее положения дополняются и получают большую фактическую базу в нынешнем исследовании) со стороны отдельных представителей научного сообщества.
Анализируемые автором документы извлечены из фондов Канцелярии и обер-прокурора Синода (РГИА. Ф. 796-797), Поместного собора (ГА РФ. Ф. 3431), материалов личных фондов иерархов, политических (включая «последнего» российского императора), общественных деятелей, видных соборян (всего свыше 40 фондов). Автор привлек множество мемуарных источников и широкий круг периодических изданий, как церковных, так и светских. Включая материалы, ранее им же введенные в научный оборот в сборнике «Российское духовенство и свержение монархии в 1917 году (Материалы и архивные документы по истории Русской православной церкви)» (Сост., авт. предисловия и комментариев М.А. Бабкин. М., 2006). Это обстоятельство повышает доверие читателя к выводам исследователя.
Монографии предпослано вступительное слово специалиста в области богословской проблемы «священства-царства» проф. МДА прот. В.В. Асмуса, солидарного с основными положениями исследования, а также авторское предисловие, раскрывающее историю подготовки монографии. Определенный тон работе задает вводная статья «О филологической стороне проблемы», довольно убедительно показывающая реальность коллизий «священства-царства» в современном обществе. О сегодняшнем продолжении «спора за первенство» свидетельствует устойчивая тенденция «возвеличивания» официальных церковных институтов посредством написания их названий с максимальным использованием заглавных букв. Напротив, наименования высших государственных органов и должностных лиц России на этом фоне словно занимают положение ступенью ниже. При этом нет единого принципа орфографии: полностью не принимается дореволюционная норма, практика написания идет вразрез с правилами современной орфографии (с. 23). Это исходное наблюдение автора можно дополнить еще одним примечательным сюжетом: ряд иерархов РПЦ (современников событий), видных пастырей, в частной и даже официальной переписке зачастую вовсе не использовали заглавных букв в написании церковных институтов, о чем свидетельствует ряд документов. Довольно распространенными моделями написания самого церковного института были: «Православная российская церковь», «Православная церковь». Как правило, и понятие «церковь» оформлялось с заглавной буквы лишь в сочетании «Церковь Xристова». При этом вряд ли церковные деятели, ряд из которых уже прославлен церковью в лике святых, жела-
ли умалить значение церкви либо ее иерархии. Однако их опыт не учитывается современными представителями Московского патриархата (РПЦ).
Основную структуру монографии составляют шесть глав, каждая из которых разделена на параграфы, количество которых колеблется от двух до восьми. Каждый параграф представляет собой очерк, посвященный отдельной проблеме в рамках повествования.
Первая глава, занимающая почти треть объема исследования, посвящена комплексной характеристике церковных институтов и специфике отношений церкви со светской властью в начале XX в.
В обзоре состояния церкви в начале века (п. 1.1) М.А. Бабкин обращает внимание на особенности государственного администрирования церкви посредством института обер-прокурора (с. 34-35), на качественные изменения в политическом самоопределении духовенства, произошедшие в 1906 г. (с. 39), когда духовенство начинает участвовать в работе политических институтов. Убедительно характеризует он разрыв в социальном статусе и имущественном положении рядового клира и епископата (с. 49).
В рамках главы рассматривается проблема «полномочий василев-сов (монархов) в Православной церкви». Здесь автор на основе канонического материала, законодательства Российской империи (с. 61-62) показывает исключительно высокое положение российского императора, который в связи со своим статусом усваивал исключительный титул «Благочестивейший» (с. 63). М.А. Бабкин солидаризируется с наблюдением С.Л. Фирсова об общественном восприятии монарха как религиозного лидера страны (Фирсов С.Л. Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х-1918 гг.). М., 2002. С. 40). Два главных вывода раздела - об объективно высоком статусе и полномочиях монарха в Русской церкви и его восприятии как духовного лидера - будут иметь ключевое значение в дальнейшем повествовании.
Большое внимание автор уделяет анализу «взаимоотношений церковно-иерархической и царской властей в 1905-1916 гг.». Эти непростые годы, насыщенные военными и революционными событиями, не способствовали решению важных для церкви вопросов: долгожданный Поместный собор неоднократно откладывался, несмотря на функционирование предсоборных структур (с. 92), призванных выявить существующие проблемы и наметить пути их решения. В ходе общественных дискуссий той поры, по мнению М.А. Бабкина, росла поддержка идеи восстановления патриаршества со стороны епископата (с. 79-80). Привлекает внимание читателя трактовка автором причин задержки созыва собора, которая отличается от общепринятой. По мнению М.А. Бабкина, «таковой являлось существование законодательных учреждений, в которых заседали люди, или принадлежащие к различным конфессиям, или даже атеисты» (с. 97). В историографии устоялось мнение о личном нежелании монарха созывать собор «в неспокойное время». Современники же пытались оспорить
«полное успокоение» страны как условие созыва собора. Однако здесь мы вынужденно обращаемся к канонической стороне вопроса, а именно - обоснованным М.А. Бабкиным полномочиям монарха в церкви, распространяемых и на созыв собора.
Последовательно автор рассматривает отношение иерархов к миропомазанию российских императоров (п. 1.4): мнения современников о том, священное ли это таинство либо формальный обряд совершается при короновании, явно разделились (с. 132). В целом нельзя не заметить расположенности автора к идее монархии и личности императора Николая Александровича, которая просматривается в подборе сюжетов и ряде трактовок монографии. Однако она не влечет искажения исторической фактуры.
Автор внимательно изучил позицию официального церковного правительства - Синода - в событиях Первой российской революции (п. 1.5), убедительно показав шатания и переориентацию официальной церковной политики в зависимости от изменений политической обстановки. Духовенство на волне революции желало большей свободы, автономии от государства, а государственная власть продолжала оставаться мощным сдерживающим фактором, в том числе и в политическом самоопределении церкви и ее чад. События революции 1905-1907 гг. (когда впервые та же православная молодежь - семинаристы - открыто выступила под социалистическими и анархистскими по сути лозунгами) обозначили начало раскола в отношениях церкви и государства. При этом отсутствие со стороны Синода однозначной поддержки монархии не осталось незамеченным и вызвало ряд характерных обращений к Синоду монархистов (п. 1.6).
Осветив широкий круг вопросов государственно-церковных отношений, М.А. Бабкин в заключительных параграфах первой главы (п. 1.7-8) обратился к анализу богослужебной практики церкви, позволяющей воочию увидеть изменение отношения церковных иерархов к монархии. Нельзя не отметить, что из широкого круга специалистов по истории церкви никто не предложил подобного методологически-источниковедческо-го подхода к анализу проблем взаимоотношений церкви и государства. М.А. Бабкина на этом фоне отличает глубокое знание богослужебных текстов, различных чинов православного богослужения, позволяющее ему на столь оригинальном и, по сути, еще закрытом для исторической науки материале решать конкретные исследовательские задачи.
Анализ текстов «Служебников» с начала XVII в. по начало XX вв. позволил исследователю представить объективную картину изменения соотношения поминовений церковных архиереев и лиц монаршего дома за богослужением. Исследование выявило устойчивую тенденцию: с одной стороны, с начала XX в. происходило сокращение и, с позволения сказать, упрощение поминовения монаршего дома, с другой же стороны, очевидно молитвенное возвеличивание архиерейских титулований.
Автор убежден, что церковную иерархию «не устраивали ни император, ни, по большому счету, синод: епископату не нужен был ни тот, ни
другой, а нужен был патриарх» (с. 182). О том, насколько подобного характера вывод соответствует фактуре, репрезентативности и самому характеру базового исторического документа (богослужебного текста), читатель имеет возможность рассудить сам, но столь уместное введение в научный оборот нового типа источника представляет несомненный интерес и неоспоримую заслугу автора.
Вторая глава книги посвящена анализу позиции Синода «в процессе свержения монархии». В рамках этой темы рассмотрен ряд вопросов: позиция Синода в событиях февраля-марта 1917 г. (п. 11.1), изменение государственной присяги (п. П.2) и чинов рукоположений и поставлений (п. П.3). В результате автор поднимает два принципиальных вопроса: была ли альтернатива действиям Синода? (п. П.4) и даже существовал ли в 1917 г. антимонархический заговор с участием духовенства? (п. 11.5).
М.А. Бабкин совершенно справедливо обращает внимание на легкость, с которой православное духовенство фактически вычеркнуло из триады «православие, самодержавие, народность» вторую составляющую: «члены Св. синода РПЦ, располагая таким методом воздействия на паству как право накладывания анафемы... даже не напомнили народу о церковной каре» (с. 201). Автор первым обратил внимание, что Синод вошел в контакт со Временным правительством еще до подписания высочайших актов «об отречении (с. 201). Назвать это иначе как изменой государственному покровителю - трудно. Синод призвал народ повиноваться Временному правительству и его установлениям. Официальное послание церковного органа от 9 февраля современники рассматривали как «санкционировавшее совершившийся переворот» (с. 208). 7-8 марта Синод упразднил молитвы о царской власти и признал Дом Романовых «отцарствовавшим» (фактически не допуская право выбора Учредительного собрания в пользу монархии) (с. 215). Ряд его действий косвенно свидетельствовал об убежденности в падении монархии (с. 231). При этом автор небезосновательно утверждает, что «богослужебное поминовение государственной власти является определенным политическим символом, по которому можно заключить об отношении РПЦ и правительства (политического режима)» (с. 217). Реформа молитвословий была столь стремительной, а глубина ее (в распространении на всю богослужебную практику) столь масштабна, что впору ставить вопрос о наличии у духовенства определенных надежд на смену государственного строя еще накануне революции! Надо подчеркнуть: раздел монографии о роли Синода в событиях Февральской революции является одним из ключевых в исследовании и относится к числу важнейших открытий его автора.
В революционных событиях паства осталась без должного окормле-ния со стороны своих духовных пастырей, для многих вполне очевидно возникла драматичная коллизия двух присяг: принесения ее новой власти без отмены прежней (с. 240). В этой связи утверждение М.А. Бабкина о
единодушии Временного правительства и Синода в деле созидания республиканского строя звучит достаточно убедительно. Попутный же вывод о вмешательстве масонства в судьбы РПЦ (с. 244-245) нуждается в большем обосновании.
Ставя дискуссионный вопрос об альтернативе действиям Синода, М.А. Бабкин отвечает на него утвердительно, справедливо отмечая роль синодальных актов марта 1917 г. в ее (альтернативы) ликвидации.
В третьей главе автор возвращается к подробно разработанной им в ранних работах, а также рядом других авторов, проблеме отношения разных чинов духовенства РПЦ к свержению монархии. Эта важная часть исследования уже являлась предметом обсуждения (с. 907-909). Отметим лишь, что идентификация политических предпочтений духовенства является существенной проблемой, лежащей на стыке исторической антропологии и социальной истории. Осваиваемые в переломные моменты приемы мимикрии, публичной самоидентификации как иерархов, так и рядового духовенства, часто не отвечающей внутренним убеждениям, крайне усложняют атрибутирование политических взглядов того или иного представителя духовенства. Так, обладая достаточным кругом источников, М.А. Бабкин относит епископа Макария (Гневушева) к числу порвавших с монархией, «утверждающих невозможность возвращения страны к новому строю» (с. 291). Существующее же биографическое исследование позволяет усомниться в реальном изменении взглядов архипастыря (Каиль М.В. Православная церковь и верующие Смоленской епархии в годы революций и Гражданской войны. М., 2010). В изучаемый революционный период образ действий и образ мыслей нередко расходились.
Эта частность позволяет обратить внимание на важную особенность -доминирование в среде особенно высшего духовенства прагматических, а не идеальных устремлений (с. 307). Она же в свою очередь определяет ограниченные возможности универсалии «священства-царства» в отношении трактовок проблем политического самоопределения духовенства.
На основе анализа отношения приходского духовенства к свержению монархии М.А. Бабкин справедливо заключает, что широкие слои российского духовенства «в целом относились к императорской власти не как к сакральной власти помазанника Божьего, а как к переходной форме политической системы, соответствующей определенному историческому этапу развития России» (с. 369, 602). Этот вывод еще раз побуждает взглянуть на характер российского православия, даже в среде духовенства усвоенного не на уровне канонов (определяющих особый статус монарха), а на уровне обрядности и норм поведения.
Четвертая глава книги посвящена межреволюционному периоду февраля-октября 1917 г. Открывается она важным очерком, призванным развенчать один из мифов революционной поры, связанный с толкованием обретения «Державной» иконы Богоматери. Созданный церковью миф
о явлении «Державной» как о знаке передачи высшей власти Богородице, взявшей в руки скипетр и державу, сам по себе является одним из ярких доказательств реалий конфликта «священства-царства». Исследователю же удается выявить подлинные обстоятельства обретения (от приблизительного времени до шокирующих обстоятельств подпила признанной священной иконы пастырем церкви) (с. 423, 427). Реалии как всегда оказались богаче мифа.
Автор приходит к выводу о поддержке свержения монархии «подавляющим большинством духовенства РПЦ» (с. 436), опираясь на анализ материалов церковной периодики (п. 1У2). Лишь отдельные православные (и то анонимно) явили мужество поддержать низвергнутого императора (п. 1У3). Исследователь показывает, что церковь отказала в молитвенной помощи арестованному государю (п. 1У4); это проявилось, в частности, в изъятии из молитвословий упоминаний о царской власти как таковой (с. 449). А также поднимает еще одну богословскую проблему, связанную с ролью монарха как «удерживающего» [2 Фес. 2, 7] (п. ^5).
Пятая глава посвящена событиям Поместного собора 1917-1918 гг. и «торжеству» на нем священства, явленном в избрании патриарха, которым, по заключению М.А. Бабкина, были усвоены некоторые атрибуты православного монарха. Несмотря на наличие специальных работ о Поместном соборе, автор приводит значимую информацию о его созыве, составе и полномочиях (п. V. 1). Собор был свободен от необходимости решения политических вопросов, но поскольку на него возлагались особые чаяния, в его адрес поступил ряд обращений монархистов. Все они говорили о клятвопреступлении, совершенном в отношении монархии и правившего монарха, и призывали собор к покаянию (с. 464). По замечанию М.А. Бабкина, собор изначально предлагал в качестве «консолидирующего православную паству центра церковный престол» (с. 469) и до утверждения власти большевиков обращался лишь с миротворческого характера обращениями к пастве.
Ключевое значение имело избрание на соборе патриарха. Оно произошло во многом под влиянием разворачивающихся параллельно революционных событий. Исследователь отмечает, что к октябрю 1917 г. церковь настолько отдалилась от идеи монархии, что с соборной трибуны открыто хулился император Петр I за отмену в начале XVIII в. патриаршества (с. 477). После избрания патриарха тот был наделен особым статусом в церковной иерархии: вопреки формально провозглашенному «первенству патриарха среди равных ему епископов» патриарх обрел очевидное первенство чести, усвоив особый титул - «Святейший Патриарх Московский и всея России» и именование «первоиерархом» (с. 491). В целом же в ходе избрания патриарха «церковные полномочия царя в полной мере перешли к духовенству» (с. 493).
После восстановления в РПЦ патриаршества высшим духовенством были произведены существенные изменения богослужебных чинопос-ледований и титулований иерархов (п. У5): резко сокращено поминовение мирских властей (с. 510), существенно расширен титул патриарха (с. 511-519) (что само по себе создает почву для обращения к проблеме «священства-царства»).
М.А. Бабкин поднимает и болезненную проблему отношения патриарха Тихона к судьбе Николая II и его семьи. Он приходит к выводу, что патриарх не предпринял шагов для поддержки арестованного монарха, дистанцировался и от уже расстрелянного помазанника (с. 536). Вместе с тем он отмечает и наличие альтернативной модели поведения, характерной для рядовых клириков, зовущих к осуждению убийства. Понятно, что при столь определенной позиции предстоятеля церкви начавшиеся, было, соборные дискуссии о революции и возможном клятвопреступлении православных в первые дни марта 1917 г. были свернуты (п. У7-8).
Завершает повествование шестая глава, посвященная выстраиванию отношений «священства» с новой, Советской, властью. Пафос ее логичен в свете всего повествования - «расплата». Но даже в рамках традиционного сюжета об определении взаимных позиций церкви и государства в новых политических условиях исследователю удается обратить внимание на новые стороны проблемы: почему церковь не протестовала против роспуска Учредительного собрания? По мнению М.А. Бабкина, протестовать против ликвидации единственного легитимного конкурента в ущерб статусу патриарха церковная власть не хотела (с. 565). Довольно непоследовательной представляется позиция собора и органов высшего церковного управления в отношении ряда актов Советской власти. Так, не последовало реакции собора на умаляющие положение православных нормы Конституции РСФСР, принятой 10 июля 1918 г. (с. 579). Упустившему инициативу церковному управлению не удалось наладить диалог с большевиками. Священство, осознав себя на время самодостаточным «царством», пропустило формирование политической силы (укрепление большевиков), способной его (священство) подчинить.
В заключении автор обобщает промежуточные выводы исследования, расставляя акценты в событиях «спора» священства и царства, подспудно протекавшего на фоне ключевых общественных событий начала XX в. Священство, по мысли автора, не выдержало ряд «испытаний» на верноподданничество в начале века, а в феврале 1917 г. отступилось от помазанника, вызвав ход последовавших драматичных событий в истории страны и самой РПЦ. Стоит ли абсолютизировать в качестве объяснительного мотива всех действий духовенства спор «священства-царства»? Как оценивать отдаление (и отделение) священства от царства? Как стала возможной массовая поддержка духовенством революции? Возможно, полные ответы на эти вопросы может дать научная дискуссия, к которой по-
буждает монография М.А. Бабкина. Весьма уместен и финальный постулат автора о смене власти и собственности, переплетающей в пору общественного переустройства интересы государства и церкви (с. 607). Он показывает еще один, прагматический, аспект потенциального конфликта «священства-царства».
Два послесловия автора, замыкающие круг остро актуальных для сегодняшней церкви вопросов, вводят читателя в курс современных расколов в ее недрах, в немалой степени питаемых отсутствием однозначной оценки революционных событий 1917 г. и роли в ней всех слоев православного общества.
Значительный объем книги занимают приложения (всего 19), уместно развивающие основные положения исследования. В книге публикуется ряд документов самой широкой хронологии, с 1721 по 2009 гг. (всего 44 документа с приложениями), разнообразные статистические, хронологические, картографические приложения. Монография сопровождается сравнительным топонимическим указателем, двумя указателями имен и указателем библейских цитат, библиографическими справками и обширной фотоиллюстративной вклейкой. Эти материалы придают работе характер ценного научно-справочного труда.
М.В. Каиль
ИльюховА.А. Проституция в России с XVII века до 1917 года. М.: Новый хронограф, 2008. - 560 с.
О ПОЛЬЗЕ ЧТЕНИЯ СТАРЫХ КНИГ И ВРЕДЕ ИХ ПЕРЕСКАЗА
Библиография по истории проституции насчитывает сотни книг. Несмотря на это, продолжают выкодить новые издания, претендующие на новое осмысление темы. В числе таких книг - объемная работа А.А. Иль-юхова «Проституция в России с XVII века до 1917 года».
Авторский подход к теме весьма основателен. Как принято в научном издании, начав с постановки проблемы и отметив ее значимость для России, где «одним из достижений современного российского капитализ-
