CC BY
11
СВОЕОБРАЗИЕ ЖАНРА ПАРАБОЛЫ В ТВОРЧЕСТВЕ Г. КАЗАКА
Кароннова С.А. ©
Кандидат филологических наук, доцент Вологодского Государственного университета
Парабола - до сих пор остающийся востребованным жанр в литературе, хотя его истоки лежат в глубокой древности, в евангельской притче. С точки зрения внутренней структуры парабола - иносказательный образ, тяготеющий к символу, многозначному иносказанию (в отличие от аллегории и однонаправленного второго плана притчи); иногда параболу называют «символической притчей». Однако, приближаясь к символическому, иносказательный план параболы не подавляет предметного, ситуативного, а остается изоморфным ему, взаимосоотнесённым с ним.
Незавершенная многоплановость, содержательная емкость параболы привлекают писателей. В послевоенной немецкой прозе, в период «магического реализма» писатели создавали определённую модель мира, которая не была подлинным отражением действительности, но являлась притчей возможной реальности, ведущей, с одной стороны к абстрактности, а с другой к конкретике изображения образа.
Символическая иносказательность, параболическая двуплановость, насыщенность повествования философским анализом становятся стилеобразующими элементами произведений немецких писателей-«магических реалистов». Герман Казак, оставшийся во время войны во «внутренней эмиграции», использовал эти приемы, чтобы в зашифрованной форме рассказать правду жизни.
Повесть-парабола «Ткацкий станок» задумана писателем ещё в 1942 году, но вышла в свет в 1949. Именно это произведение дало Казаку толчок к написанию первого романа «Город за рекой» и определило своеобразие его художественного стиля.
«Ткацкий станок» - история священного ковра, над которым работают люди, пока он, превратившись в самоцель, не начинает парализовать жизнь. Ковер требует новых расходов, разрастается чиновничий аппарат, растут поборы среди населения на его содержание. Изготовление ковра принимает все более абсурдный характер: из-за прибылей разгораются войны, ковер требует «жизненного пространства» - «механический и антисоциальный аппарат приходит на смену здоровому человеческому рассудку».
Поводом для написания параболы стало объявление властей о повышении налогов. В дневнике Казака есть следующая запись: „An innerem Ärger bin ich ganz krank. Dennoch die Vision von einer Erzählung, nicht sehr umfangreich, seit 2 Tagen immer deutlicher werdend: die Teppichfabrick. Oder auch: 'Der Webstuhl'". ( «Я совсем болен от внутренней злобы. Идея рассказа, не очень обширного, становится отчетливее с каждым днем: «Ковровая фабрика или «Ткацкий станок»») [1, 326] (Перевод наш - С.А. Кароннова).
Критики воодушевленно приняли 16 страниц рассказа. Например, Герман Брох хвалил аллегорический метод Казака: "Wie jetzt nachträglich sichtbar wird - die 'Stadt' enthält bereits jene Elemente, die Sie nunmehr mit dem 'Webstuhl' zu voller Reinheit entwickelt haben: ich meine die allegorische Methode, mit der Sie ein Novum in die moderne erzählerische Literatur gebracht haben...". («Как сейчас стало очевидным - «Город» содержит как раз те элементы, которые Вы использовали в «Ткацком станке». Я имею в виду аллегорический метод» [1, 328] (Перевод наш - С.А. Кароннова). Вслед за Брохом восторгался повестью и Вернер Мильх: „Es ist eine der aufregendsten Arbeiten, die ich seit langem in der Hand gehabt habe, und wenn ich nicht irre, eine der wichtigsten Prosaarbeiten der jüngsten Zeit". ( «Это одна из волнующих работ, которые я давно не держал в руках, и если я не ошибаюсь, одна из важнейших прозаических работ») [1, 328] (Перевод наш - С.А. Кароннова).
Герман Гессе, также высоко оценивший эту притчу, обратил внимание на то, что это символ, «всеохватывающий, который можно «трактовать по-разному» [2, 101].
© Кароннова С.А., 2016 г.
Действительно, в параболе соединяется критика «механической машинерии», подавившей человека, выхолощенной, антигуманной фетишизации вещей и техники, и пафос, направленный против такой обезличенной цивилизации.
В повести нет действующих лиц. Символом прогресса является станок по производству жаккардовой ткани 19 века, который сменяет прославленное до этого рассказчиком время: „Einst ist jedermann stolz auf den Landesteppich gewesen. Er bildete das Zeichen für Würde und Mächtigkeit eines einheitlichen Ganzes, dem sich jeder als unmittelbar zugehörig empfand, das jeder durch sein Leben mitschuf. Der Teppich, in seiner Farbigkeit und Großartigkeit, bedeutete das allen sichtbare Dokument dieser Zusammengehörigkeit, ... . Es war ein Kult." («Когда-то каждый гордился местным ковром, который был знаком достоинства и мощи единого целого, каждый чувствовал свою непосредственную причастность, создавая его всю жизнь. Ковер, разноцветный и великолепный, означал для всех очевидный документ этой взаимопринадлежности. Это был культ») [3, 24] (Перевод наш - С.А. Кароннова).
Таким образом, плетение ковра было священным действием, в основе которого лежало что-то мистическое, божественное благословение. Век машин ускоряет распад культурных ценностей. На смену священному ручному творению приходит механизированная работа, понятия «товар» и «фабричное изделие» осквернило его. «Вера в мир земной», «общее опускание морали», «бездуховная серость всегда усталых и безрадостно спешащих людей» - признаки этого безудержного и безостановочного процесса. Монстр подобный Левиафану был бы задушен, если бы не опередивший этот процесс пожар: „Die Maschinen webten. Sie fraßen ballenweise die Wolle, die Fäden, die Farbfasern, sie ließen sich Kunsrstoffe beimengen, und ihre Mäuler spieen wie Stoff-Fontänen die breiten Bahnen aus, die durch die Hallen rollten wie die Schleppe einer Rieserin". ( «Машины ткали. Они сжирали тюками хлопок, нитки, волокно, они увеличивали ткань и их пасти выплевывали фонтаном дорожки ткани, которые сворачивались по залам как шлейф великанши») [3, 49] (Перевод наш - С.А. Кароннова).
Притча заканчивается тем, что огонь пожирает ковер, к радости последующих поколений, избавленных от «мумии коверного производства и призрака войны». «Мумия» -это воплощение обездушенного предпринимательства, античеловеческой сущности самого технического прогресса, который в «Городе за рекой» безоговорочно отождествляется с разрушением.
Вера в духовность, в творческое вдохновение, противопоставленное «неподлинному», бездуховному существованию - эти идеи характерны для прозы и поэзии Казака. Творчество в понимании писателя - реальность духа, смысл бытия. Это положение воплощено в короткой параболе «Неизвестная цель», которая, по словам автора, может считаться аллегорией творческого процесса». Художник ощущает себя стальной ракетой, запущенной ввысь, навстречу «неизвестной цели». Человек-ракета взмывает в небо в сопровождении гигантского столба света, словно стрела, посланная «богом или дьяволом». Творчество изображается как стремительный полет, озарение, художник может своим словом приносить и благо, и горе, но высшая его цель - достичь самого человека: стрела должна «вонзиться в сердце». Человек и есть «неизвестная цель» творчества.
Тема бездуховного существования возникает в романе «Большая сеть» (1952). Это снова аллегорический роман. Казак стремился, по его признанию, наглядно показать, что угрожает человеческому существованию в послевоенном мире, испытавшем войну и фашизм. В романе широко используются разнообразные приемы сатиры.
Первоначально роман должен был называться «Лабиринт». В одном из ранних вариантов речь шла о группе путешественников, которые, соблазнившись каким-то плакатом, попадают в лагерь и вынуждены там под охраной надсмотрщиков долбить гигантскую скалу. Они надеются, что через туннель смогут выйти на свободу, но все больше запутываются в созданном ими самими лабиринте.
В новом варианте автор пытается уйти от чистой символики, показать реалистично и без карикатурности жизнь небольшого западногерманского городка 50-х годов. Однако символический замысел и этого варианта романа очевиден.
В некий безымянный город приезжает коммивояжер, агент парфюмерной фирмы, называющий себя Икс - воплощение заурядности и безликости. Городок такой же непримечательный как и герой. Но события здесь происходят невероятные. Например, для привлечения туристов в городе организуется музей под названием «Человеческий сад» (по аналогии с зоологическим или ботаническим садом), где в стеклянных будках выставляются разные типы людей, призванные иллюстрировать многообразие социальных и психологических групп. Над жителями властвует непроницаемо засекреченная «Статистическая академия» - инстанция, которая контролирует все происходящее в городе.
В один прекрасный день на стенах домов появляются плакаты, подписанные таинственной аббревиатурой «IFE» (жители расшифровывают её как «Институт для Европы»). Институт отдает устрашающие приказы - людям запрещают уезжать за пределы города, урезают продовольствие до уровня голодного пайка, детей забирают в интернаты, где калечат чудовищным воспитанием, превращая в бездумных роботов. Искусственно создается почти военная ситуация, чрезвычайное положение. Сводятся на нет, ликвидируются все демократические права. При этом царит полнейшая неизвестность, никакой информации о происходящем и его причинах не поступает. IFE настолько завладело городом, сознанием людей, что все покорно и тупо выполняют самые нелепые предписания.
В конце романа выясняется, что Институт для Европы - мистификация. За таинственной аббревиатурой скрывается международный киноконцерн, который намерен запечатлеть на пленку жизнь и нравы послевоенной Европы. Чтобы достовернее изобразить страдания людей, на них сбрасывают настоящую бомбу.
Концепция романа связана с представлением о бессилии человека перед анонимными силами, о предопределенности человеческого бытия, невозможности вырваться из адского круга.
Используемая Казаком параболичность была прозрачной и легко интерпретируемой для читателей того времени. И в наше время жанр параболы по-прежнему остаётся актуальным.
Литература
1. Besch H. Dichtung zwischen Vision und Wirklichkeit. Eine Analyse des Werkes von Hermann Kasack mit Tagebücheredition (1930-1943). - St. Ingbert, 1992. - 648 S.
2. Kasack H. Der Webstuhl. - Frankfurt a/M., 1949.
3. Млечина И.В. Герман Казак // История литературы ФРГ. - Москва: Издательство «Наука», 1980. - 688 с.
