CC BY
52
ФИЛОЛОГИЯ И КУЛЬТУРА. PHILOLOGY AND CULTURE. 2Q12. №3(29)
УДК 81’42
ПАРАЛЛЕЛИЗМ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ Г.ГЕЙНЕ И РОМАНЕ Л.ФЕЙХТВАНГЕРА «JUD SUSS»
© В.Б.Медведев
Данная статья посвящена проблеме параллелизма в творчестве известного немецкого писателя Г.Гейне и в историческом романе «Jud Suss» Л.Фейхтвангера. Исследование показало, что оба писателя демонстрируют одинаковый литературный подход, основанный на общих культурных, религиозных и языковых корнях. Л.Фейхтвангер, описывающий этническую жизнь в XVIII веке в Германии, вне сомнения находился под влиянием творчества Г.Гейне, что проявило себя в повествовании на разных языковых уровнях.
Ключевые слова: этнолингвистический, реляция, традиция, канонический.
Значительную роль в формировании авторского подхода Л.Фейхтвангера в освещении многонациональной жизни в Германии, несомненно, сыграл виднейший немецкоязычный поэт XIX века Г.Гейне. Работая над диссертацией, посвященной рассказу Г.Гейне «Der Rabbi von Bacher-ach» [1], Л.Фейхтвангер не мог не обратить внимания на стремление поэта воспроизвести в литературном произведении письменную традицию иудейских канонических текстов. Этой же литературной традиции следует в своем историческом романе «Jud Suss» и Л.Фейхтвангер [2]. Достаточно указать на то, что вряд ли является случайностью распределение Л.Фейхтвангером содержания романа, подобно Пятикнижию, на соответствующее число книг. Но если Г.Гейне придерживается канонических текстов священного писания, накладывая их на описание истории погрома одной семьи, то Л.Фейхтвангер повествует о разрушении отдельной личности, дополняя сюжетную линию обширной литературной интерпретацией.
В романе «Jud Suss» мы сталкиваемся с литературной обработкой исторического материала о возвышении и падении известного финансиста эпохи раннего барокко Йозефа Зюсса Оппенгей-мера. Но и этот текст, являясь по своему архитектоническому построению и содержательной наполненности близким к нравоучительным наставлениям «Агады» [1], во многих положениях перекликается с иудейской тематикой произведений Г.Гейне.
Прежде всего следует обратить внимание на ритмику романа «Jud Suss», отличающуюся насыщенностью повторов и достаточно динамичным развитием действия.
Частое употребление разного вида повторов, характерное для сказаний, притч, изречений из Талмуда, запечатленных в «Агаде» [3], показа-
тельно для стиля романа Л.Фейхтвангера «Jud Suss».
Ср.:
«An dem Meltau und Nonnenfrass ware nun Eberhard Ludwig nicht viel gelegen. Aber ein altes Weib. Das biss sich ihm ins Herz. Er, Eberhard Ludwig, einem alten Weib verhaftet? Alle Fluche, Drohungen, Beschimpfungen waren an ihm abge-glitten wie Wasser von geoltem Korper. Aber ein altes Weib? Sie war die schmal so schwermutig gewe-sen, so elegisch. Sie hatte ihn nicht verlacht, ihm keine Szene gemacht, nicht einmal Geld hatte sie verlangt. Spurte sie was? Aber wenn sie sanft ware wie ein eintagiges Lamm: ein altes Weib liebte er nicht [2: 13]; <...> die kleinen Narben, die ihn damals so ohne Mass gereizt hatten <... > die ver-steckte sie jetzt hinter Puder und Schminke. Ein altes Weib? Ein altes Weib?» [2: 15].
С подобным явлением Л.Фейхтвангер мог встретиться и в «Der Rabbi von Bacherach» Г.Гейне. Желая подчеркнуть отчаяние и одиночество затравленного обитателя гетто, писатель вынуждает своего героя пять раз рефреном повторить одну и ту же фразу: «Ich bin ein einzelner Mensch», которая наиболее резко воспринимается в контексте предложения «Unter den vielen Hunden ist der Hase verloren, ich bin ein einzelner Mensch und ich habe wirklich Furcht!» [1].
Деятельная сторона персонажей произведения и их эмоциональное состояние представлены Л.Фейхтвангером довольно резко также благодаря использованию повторов и последовательному скоплению глагольных форм.
Ср.:
«Als endlich <... > die Kutsche mit Suss das Tor passierte, sturzten sich etliche vom Tisch des jungen Langefass auf den Wagen, rissen den Gefangenen heraus, stauchten ihn hin und her, pufften ihn, schlugen ihn, stiessen ihn, zerrten ihn» [2: 408].
Последнему свойству можно найти объяснение в наступлении нового более динамичного «времени торговцев», пришедшего на смену «времени библейскому, сокрушившему и поведенческие основы, и нормы общества» [4: 37]. Эти социальные перемены чутко уловил писатель и не мог не отразить их стилистически в своем произведении. Достаточно наглядно данная мысль подтверждается следующим примером:
Ср.:
«Das alles trieb vorwarts, ruckwarts, querte sich, staute sich, hetzte, stolperte, trotete gemachlich, fluchte uber die schlechten Wege, la-chte erbittert oder behaglich spottend, uber die Langsamkeit der Post, greinte uber die abgetrie-benen Klepper, das gebrechliche Fuhrwerk. Das alles flutete vor, ebbte zuruck, schwatzte, betete, hurte, lasterte, bangte, jauchzte, atmete» [2: 8].
И Г.Гейне, и Л.Фейхтвангер в своем творчестве бережно относятся к образам священнослужителей. В обоих произведениях прослеживается реляция образов главного действующего лица раввина из Бахераха и одного из известнейших каббалистов, упоминаемых Л.Фейхтвангером в своем историческом романе, Исаака Лурии. В характеристике родоначальника каббалистического учения Исаака Лурии Ашкенази Л.Фейхтвангер следует отчасти биографическим деталям раввина Абрахама из Бахераха, повторяя сакральную цифру 7. Именно столько лет и тот, и другой отсутствовали на родине, получая религиозное образование за границей.
Ср.:
Ein Muster gottgefalli-gen Wandels war der dortige Rabbiner,
genannt Rabbi Abraham, ein noch jugendlicher Mann, der aber weit und breit wegen seiner Gelehrtheit beruhmt war. Er war geboren in dieser Stadt, und <...> samtliche Weiber <...> wussten alte Geschichten zu erzahlen: wie der
Rabbi schon vor seiner Reise nach Spanien ver-liebt gewesen in Sara <. > und wie Sara sie-ben Jahre warten musste, bis der Rabbi aus Spanien zuruckke-hrte <...> [1: 177].
Dies sind einige Satze aus der Geheimlehre des Rabbi Isaak Luria, des Adlers der Kabbalisten, der geboren war in Jerusalem, der sieben Jahre sich kasteite, einsam an den Ufern des Nils, der seine Weisheit nach Galilaa trug und Wunder tat unter den Menschen, der niemals seine Lehre entweihte durch Schrift und Papier, und der ge-heimnisvoll verschwand auf dem Tiberiasee im achtunddreissigsten Jahre seines Lebens [2: 281].
Оба раввина олицетворяют собой мудрость и способность примечать то, что уходит от взгляда неискушенного человека. Именно раввин Абрахам из Бахераха обратил внимание на страшную ношу, с которой пришли к нему в дом два незнакомца, и спас семью от грядущего погрома.
Рабби Габриель представлен Л.Фейхтванге-ром отрешенным от жизни, всецело погруженным в изучение каббалы, старцем-гебраистом. Но именно он наделен даром провидения и увещевает Йозефа Зюсса Оппенгеймера отойти от ничтожной суетности, предпочтя мудрость древнего учения светским развлечениям. В унисон этим мыслям автор подчеркивает необходимость переоценки жизненных ценностей, демонстрируя данное положение в построении предложений [5: 182]. Происходит это путем помещения в один ряд несопоставимых по своей значимости ценностей, некоторые из которых ничтожны для отрешенного от мирской суеты иудея.
Ср.:
«Der Jud besorgt alles: Juwelen, Mobel, Dorfer, Menschen. Sogar Alchemie und schwarze Kunst» [2: 41].
Здесь достаточно отчетливо прослеживается параллель с творческим подходом Г.Гейне, зачастую прибегавшего к приему нагромождения объектов во взаимоисключающем порядке.
Ср.:
«Die Stadt Gottingen, beruhmt durch ihre Wurs-te und Universitat gehort dem Konige von Hannover und enthalt 999 Feuerstellen, diverse Kirchen, eine Entbindungsanstalt, eine Sternwarte, einen Karzer, eine Bibliothek und einen Ratskeller, wo das Bier sehr gut ist» [б: 221]; «Sie [die Universitat] <... > war <... > vollstandig eingerichtet mit Schnurren, Puddeln, Dissertationen, Тeedansants, Wascherin-nen, Kompendien, Taubenbraten, Guelfenorden, Promotionskutschen, Pfeiefnkopfen, Hofraten, Jus-tizraten, Religationsraten, Profaxen und anderen Faxen» [б: 222].
В своем историческом романе Л.Фейхтвангер выстраивает парадигму норм поведения человека, соответствующую морали библейского учения о вторичности материальных искусов. Основополагающий миф израильского народа представляет священное писание в качестве противоположного полюса к золотому тельцу: «Schli-esslich etabliert der Grundungsmythos des Volkes Israel die Heilige Schrift als Gegenpol zum Gold-enen Kalb. Die Lekture und der Kommentar der ka-nonischen Schrift befreit die Menschen von der Ab-gotterei ausschliesslichen Strebens nach irdischem Besitz» [7: 10].
Зюсс являет собой вызов остальной части этнической общины. Он ведет светский образ жиз-
ни, одевается в самые изысканные европейские одежды и пускается в любовные авантюры с дамами иной веры. Не об этом ли единении душ насмешливо пишет Гейне, на что не мог не обратить внимание юный исследователь его творчества Л.Фейхтвангер и не последовать этой традиции?! Cp.:
«Und weiss der Fuchs, dass ich der Brut des Lowen angehore, so wird er sich huten und seinen Fuchsbart nicht in Lebensgefahr bringen und meinen Zorn nicht reizen! Wie will der Fuchs den Lowen richten? Nur wer wie der Lowe fuhlt, kann seine Schwachen begreifen <...>».
«Oh, ich begreife wohl», - antwortet der Rabbi <...> «ich begreife wohl, wie der stolze Leu aus Stolz seinen furstlichen Pelz abwirft und sich in den bunten Schuppenpanzer des Krokodils verkappt, weil es Mode ist, ein greinendes, schlaues, gefrassli-ches Krokodil zu sein! Was sollen erst die ger-ingeren Tiere beginnen, wenn sich der Lowe ver-leugnet?» [1: 213].
В Библии вообще чрезвычайно скупо используются сопоставления человека с животными: лев, собака, пожалуй, составляют исключение, но тем не менее они также встречаются в работах как Г.Гейне, так и Л.Фейхтвангера.
Довольно прозрачный намек на «Идеи» Г.Гейне усматривается в эпизоде посещения Зюсса в тюрьме князем Турн-и-Таксис незадолго до казни первого:
«Besser ein lebendiger Hund als ein toter Lowe, bemerkte sehr richtig Ihr Konig Salomo» [2: 507].
Для сравнения приводим пассаж из Г.Гейне:
«Ja, als der Major Duvent den grossen Israel Lowe auf Pistolen forderte und zu ihm sagte: “Wenn Sie sich nicht stellen, Herr Lowe, so sind Sie ein Hund”: da antworetet dieser: “Ich will lieber ein lebendiger Hund sein, als ein toter Lowe!” Und er hatte Recht <... >» [8:13].
Л.Фейхтвангер в романе «Jud Suss» особое внимание уделяет про6лємє приверженности своим религиозно-культурным корням в контексте написанной им диссертации о творчестве Г.Гейне. Отчасти этому способствовала острота темы смены вероисповедания, оставшаяся столь же актуальной в начале XX века, как и во времена Г.Гейне. Соответственно характеру фейхтван-геровского персонажа прямолинейно, с солдафонской грубоватостью звучит приказ герцога своим поданным подвергнуть Зюсса мнимому обряду крещения и облить его водой.
Ср.:
«Neuffer! Otman! Tauft’s den Juden! Er soll schwimmen lernen, worauf “der Kammerdiner und der Schwarzbraune sogleich in machtigem Schwall das Waschwasser gegen Suss gossen”» [2: 82].
Данный пассаж перекликается по своему идейному содержанию с эпизодом Книги «Легран» Г.Гейне.
Ср.:
«Mir erschien die Holle wie grosse burgerliche Kuche, mit einem unendlichen langen Ofen, worauf drei Reihen eiserne Topfe standen, und in diesen sassen die Verdammten und wurden gebraten. In der einen Reihe sassen die christlichen Sunder, und sollte man es glauben! Ihre Anzahl war nicht allzu klein, und die Teufel schurten unter ihnen das Feuer mit besonderer Geschaftigkeit. In der anderen Reihe sassen Juden, die bestandig schrien und von den Teufeln zuweilen geneckt wurden, wie es sich den gar possierlich ausnahm, als ein dicker, pustender Pfandverleiher uber allzugrosse Hitze klagte, und ein Teufelchen ihm einige Eimer kaltes Wasser uber den Kopf goss, damit er sahe, dass die Taufe eine wahre erfrischende Wohltat sei» [8: 8].
Или еще одна зарисовка, но уже из «Der Rabbi von Bacherach», где раввин в шутливом тоне предупреждает испанского прозелита об ожидающих его опасностях обряда крещения:
«Aber hute dich, Don Isaak, du bist nicht geschaffen fur das Element des Krokodils. Das Wasser - (du weisst wohl wovon ich rede) - ist dein Ungluck und du wirst untergehen. Nicht im Wasser ist dein Reich <... >» [1: 213].
Ключевым словом во всех пассажах является Wasser - «вода» как элемент обряда крещения, что иносказательно представлено в произведении «Der Rabbi von Bacherach» и достаточно недвусмысленно передано в книге «Das Buch Le Grand».
Трагикомично воспринимается фигура пастора Паулуса, крещеного еврея, пришедшего в камеру Зюсса уговорить его также креститься. Пастор не случайно, представляясь Зюссу, ссылается на знакомство и родство с видными иудеями, чтобы произвести на заключенного благоприятное впечатление.
Ср.:
«Я друг и ученик рабби Йонатана Эйбшют-ца, а он друг дяди вашего, рабби Габриеля» [9: 477].
Точно так же воспринимается и Дон Исаак Абарбанель, крещеный испанский еврей, который в подтверждение своего иудейского происхождения упоминает свое родство с именитыми евреями:
«<...> ich stamme selber aus dem Hause Israel <... > mein Grossvater war ein Jude, vielleicht sogar mein Vater <...>».
«Und ganz sicher, Sennor, ist Eu ’r Oheim ein Jude - fiel ihm der Rabbi, der dieser Szene ruhig zugesehen, plotzlich in die Rede und <...> setzte <... > hinzu: - “und ich will mich selbst dafur ver-
burgen, dass Don Isaak Abarbanel, Neffe des grossen Rabbi, dem besten Blute Israels entsprossen ist, wo nicht gar dem koniglichen Geschlechte Davids!“» [1: 213].
Перемену религиозных приоритетов следовало бы рассматривать в данном случае не в ортодоксальном контексте, поскольку Г.Гейне был в этом плане достаточно веротерпим, сколько в отказе от своей самобытной многовековой культуры. Именно в силу этих обстоятельств Л.Фейхтвангеру представлялось важным направить свое творчество в привычное русло национальных литературных канонов. И Гейне, и Фейхтвангер стремятся запечатлеть картины повседневной этнической жизни во всех тонкостях ее ритуала, а потому в какие-то моменты происходит совпадение авторских взглядов.
Можно сравнить, с какой значимостью и не меньшей тщательностью Г.Гейне упоминается перечень блюд, подаваемых к столу в «Раввине из Бахераха», с описанием трапезы во время сцены в камере смертника в романе Л.Фейхтвангера:
Sobald es Nacht ist, zun-det die Hausfrau die Lichter an, spreitet das Tafeltuch uber den Tisch <...> und stellt auf diesen erhohten Platz sechs kleine Schusseln, worin symbolische
Speisen enthalten, nam-lich ein Ei, Lattich, Mari-ettigwurzel, ein
Lammknochen und eine braune Mischung von Rosinen, Zimmet und Nussen [1: 179].
Rabbi Gabriel hatte Fruchte mitgebracht, Datteln, Feigen,
Apfelsinen, auch Back-werk und starken, sud-lichen Wein <...> Suss <... > tauchte Feigen in den Wein. Dies war seine letzte Mahlzeit. Rabbi Gabriel zerteilte mit den dicklichen Fin-gern die Apfelsine [2: 312].
Или еще одна перекличка с Г.Гейне в сцене, когда Зюсс заявляет рабби Габриелю, что быть может именно ему и дано стать мстителем Эдому: «ausersehen <. > Israel zu rachen an Edom <...>» [2: 287]. Но Эдом упоминается Г.Гейне и в его работе «Der Rabbi von Bacherach»: «Ja, schone Frau», fugte der Sanger hinzu, - «einst kommt der Tag, wo der Engel des Todes den Schla-chter schlachten wird, und all unser Blut kommt uber Edom; denn Gott ist ein rachender Gott» [1: 83].
Тема ритуального убийства находит отражение как в «Раввине из Бахераха», так и в «Еврее Зюссе» с той лишь разницей, что семье раввина Абрахама удается избежать погрома, в то время как бесправный Зелигман из Фрейденталя волей Фейхтвангера, по злостному навету, попадает в тюрьму и лишь усилиями Зюсса выходит на свободу.
О том, что заблуждение o ритуальном убийстве являлось нормой средневекового мракобесия и поддерживалось правящей кастой Вюртемберга, говорит сценка, завершающая осмотр дворца Зюсса герцогиней:
«Aber, schon in der Karosse, zwischen gaffen-dem, barhauptigem Volk sagte sie uber den Nacken des tief auf ihre Hand geneigten Finanzienrats mit ihrer langsamen, aufreizenden Stimme: "Alles fein, Jud, alles schon. Aber das Zimmer, wo die kleinen Christenkinder geschlachtet werden, hat Er mir doch nicht gezeigt"» [2: 129].
В контекст данных рассуждений вписывается и солитэр на пальце Зюсса. Зюсс носит перстень в соответствии с трехтысячелетней традицией и не желает с ним расстаться ни при каких обстоятельствах. С этим талисманом он принимает смерть. Обратимся к выдержкам из произведения Фейхтвангера:
«Der Solitar, den er am Finger trug, war beruhmt <... >" [2: 13?]; «Der Solitar war am Finger des Toten, unter seinem Haupt das kleine Erde von der Erde Zions» [2: 521].
Г.Гейне в «Das Buch Le Grand» пишет с легкой иронией о «плачевной роли» «eine klagliche Rolle», которую играл старинный перстень с бриллиантом на указательном пальце дамы в качестве талисмана. Этот перстень доставлял поэту счастливые минуты радости: «<...> auf dem Zeigefinger trug sie einen Diamant - es war ein Talisman, solange ich ihn sah, war ich glucklich, denn wo er war, war ja auch der Finger nebst seinen vier Kollegen - und mit allen funf Fingern schlug sie mir auf den Mund» [8: бб].
В рассказе «Der Rabbi von Bacherach» и в анализируемом нами произведении Л.Фейхтван-гера прослеживается также сходство в изображении пространственных картин.
У Гейне мы слышим обращения раввина к Богу со скалистого уступа. Точно так же и рабби Габриель ищет связующую нить с Богом в гористом пространстве. Если под дугообразной скалой, на которую взобрался раввин Абрахам, течет Рейн, то со скалистого дугообразного пространства рабби Габриель взирает на шумящий внизу ручей. Внутренние чувства персонажей близки: в одном случае - страх, в другом - печаль.
Ср.:
Unterhalb der Burg Sonneck, Lorch
gegenuber <...> erhebt sich eine Felsenplatte, die bogenartig uber das Rheinufer hinaushangt. Diese erstieg Rabbi Abraham mit seinem
Unten dunn und laut, hastate der Bach, man sah deutlich bis dahin, wo er unter Gletscher und Geroll ans Licht brach. Gipfel <...> schlossen in starrem Bogen das Hochtal. Der
Weibe, schaute sich um nach allen Seiten und starrte hinauf nach den Sternen. Zitternd und von den Todesangsten durchfrostelt stand ne-ben ihm die schone Sara und betrachtete sein blasses Gesicht, das der Mond gespenstisch beleuchtete <...> da konnte sie das grauen-hafte Angstgefuhl nicht langer ertragen, und mit dem Ausrufe: “Schadai voller Genade!” sturzte sie zu den Fussen des Mannes und beschwor ihn, das dunkle Ratsel endlich zu enthullen.
Der Rabbi des Spre-chens ohnmachtig, bewegte mehrmals laut-los die Lippen, und endlich rief er: «Siehst du den Engel des Todes?
Dort unten schwebt er uber Bacherach! Wir aber sind seinem Schwerte entronnen.
Gelobt sei der Herr!»
[1: 184].
Итогом проведенного исследования является вывод о том, что исторический роман Л.Фейхт-вангера «Jud Suss» представляет собой рефлексию творчества Г.Гейне, в произведениях которого в той или иной мере нашла отражение иудейская тематика. При этом в качестве языковых детерминант следует указать устойчивые выражения, сравнения, ритмику подачи материала и сам выбор литературного образа.
Отмеченные параллели в отображении персонажей, пространственной локализации, языковых средствах подачи материала ни в коей мере
не следует считать простыми заимствованиями или случайными совпадениями. Напротив, они являются реляциями в продолжение затронутой предшественником Л.Фейхтвангера волнующей этнической темы, сохраняющей актуальность и в период создания писателем одного из его самых значительных произведений.
В некоторых случаях появление в романе «Jud Suss» сходных с рассказом «Der Rabbi von Bacherach» образов и выбор способов языковой аранжировки можно отнести в счет обращения авторов к единому библейскому источнику.
В целом этнолингвистическая составляющая романа Л.Фейхтвангера, представленная в произведении «Jud Suss», позволяет автору яркими мазками отобразить картину этнической жизни Германии, наполнив ее национально-языковым своеобразием.
1. Heine H. Der Rabbi von Bacherach // Heines Werke in funf Banden. - Volksverlag, Weimar, 1959, Bd.2. - S. 173 - 218.
2. Feuchtwanger L. Jud Suss. Roman. - Berlin und Weimar: Aufbau Vlg., 1991. - 474 S.
3. Агада. Сказания, притчи, изречения талмуда и мидрашей. - М.: Раритет, 1993. - 319 с.
4. Gurjewitsch А. Das Weltbild des mittelalterlichen Menschen. - VEB Vlg. der Kunst, Dresden, 1978. -401 S.
5. Korte M. Figur ohne Original: «Jud Suss» und «Ewiger Jude» als Metafiguren der Geschichte bei Lion Feuchtwanger // Przyrembel A., Schonert J. (Hg.) «Jud Suss» Hofjude, literarische Figur, an-tisemitisches Zerrbild. - S. 175 - 188.
6. Heine H. Harzreise // Heines Werke in funf Banden. Volksverlag, Weimar,1959, Bd.2. - S. 219 - 2SS.
7. Witte B. Judische Tradition und literarische Moderne. Heine, Buber, Kafka, Benjamin. - Carl Hanser Ver-lag, 2007. - 239 S.
8. Heine H. Das Buch Le Grand // Heines Werke in funf Banden. Volksverlag, Weimar, 1959, Bd.3. - S. 5 -72.
9. Фейхтвангер Л. Еврей Зюсс /пер. с нем. Н.Касаткиной. - М.: АСТ: ЛЮКС, 2005. - 510 с.
Fremde klomm um-standlich, vorsichtig,
nicht sehr geschickt, stetig. Uberquerte Sturz-bache, Glitsch,
rutschende Erde. Stand endlich auf einem Vor-sprung, vor ihm der
sperrende Bogen der
vereisten Wande.
Der Fremde kauerte nieder, schaute. <...> Uber der kleinen, platten Nase sahen trubgraue Augen, sie standen <... > in trubem Feuer und
schwelten dumpfe, bek-lemmende, hoffnungslose Traurigkeit <...> Er
suchte den Strom, der
jenen, und also ihn selbst, band mit Sternen, Wort und Unendlichkeit <...>. Drei Furchen <...> zerschnitten seine Stirn, und <... > bildeten den heiligen Buchstaben, das Schin, den Anfang des Gottesnamens
Schaddai [2: 40-41].
PARALLELISM IN THE WORKS OF H.HEINE AND THE NOVEL «JEW SUSS» BY L.FEUCHTWANGER
V.B.Medvedev
The article discusses the issue of parallelism in the poetry of the prominent German writer H.Heine and the historical novel «Jew Suss» written by L.Feuchtwanger. The research shows that both writers take the similar literary approach based on the common cultural, religious and lingual roots. When describing the ethnic life in Germany in the XVIII century L.Feuchtwanger was undoubtedly influenced by H.Heine’s creative work, which manifested itself in the narration at different language levels.
Key words: ethnolingual, relation, tradition, canonical.
Медведев Владимир Борисович - кандидат филологических наук, доцент кафедры иностранных языков Московского университета инженеров транспорта.
E-mail: medvedev-mail@mail.ru
Поступила в редакцию 24.05.2012
