CC BY
27
УДК 81'42
И. А. Суханова
https://orcid.org/0000-0003-4000-0112
Своеобразие текстовых перекличек романа Б. Л. Пастернака «Доктор Живаго» с повестью Ф. М. Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели»
В статье рассматриваются интертекстуальные связи романа Б. Л. Пастернака «Доктор Живаго» с повестью Ф. М. Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели». Автор статьи в своих предположениях отталкивается от эпизода в романе Пастернака, где главный герой в результате ссоры спускает с лестницы своего противника Комаровского. Эта ситуация напоминает эпизод из повести Достоевского, когда полковник Ростанев выбрасывает из дома Фому Опискина, самозваного тирана его семьи. В повести Достоевского эпизод описан подробно, в романе Пастернака развязка эпизода остается «за кадром» - читатель узнает о ней в следующей главе как бы случайно. Но в обоих произведениях решительные действия героев не приводят к ожидаемому результату, а многочисленные детали соответствующих эпизодов перекликаются в свободном варьировании. Мотивы повести Достоевского встречаются не только в указанном эпизоде романа Пастернака, они незаметно, на первый взгляд, разбросаны по всему тексту романа и неожиданно проявляются в связи с тем или иным персонажем, эпизодом или ситуацией. Так, например, Вася Брыкин обнаруживает черты сходства с Фалалеем; обстоятельства поездки рассказчика в Степанчиково и его воспоминания детства отзываются в первой части «Доктора Живаго», где говорится о детстве героя и его друзей; общее оказывается в описаниях сада и флигеля в Степанчикове и Дуплянке. При этом проекция на «Село Степанчиково...» в «Докторе Живаго» сосуществует с проекциями на другие претексты. Анализ сложного переплетения интертекста и интратекста обнаруживает не только сходство и различие в интерпретации архетипического сюжета писателями двух разных эпох, но также позволяет выявить основной принцип построения текста романа Пастернака - принцип варьирования группы мотивов.
Ключевые слова: Б. Л. Пастернак, роман «Доктор Живаго», стихотворение «Сказка», Ф. М. Достоевский, повесть «Село Степанчиково и его обитатели», интертекст, интратекст, архетипический сюжет, вариации группы мотивов.
I. A. Sukhanova
Originality of Text Similarity in B. L. Pasternak's Novel «Doctor Zhivago» with F. M. Dostoyevski's Story «The Village of Stepanchikovo and Its Inhabitants»
The article considers the intertextual relations of Boris Pasternak's novel «Doctor Zhivago» with F. M. Dostoyevski's story «The Village of Stepanchikovo and Its Inhabitants» («Selo Stepanchikovo i yego obitateli»). The author of the article makes a start from the episode of Pasternak's novel when the main character kicks downstairs his opponent Komarovski. This situation resembles the episode of Dostoyevski's story when Colonel Rostanev kicks away Foma Opiskin, a self-styled tyrant of his family. Dostoyevski describes the episode in details, Pasternak does not show its outcome and a reader finds it out something like by accident in the next chapter. But in the both texts the resolute actions of the characters do not bring to the expected result and also a lot of resembling details of the corresponding episodes call to each other in free variations. The motifs of Dostoyevski's story appear not only in the mentioned episode of Pasternak's novel, but, seemed to be imperceptible, they are dispersed in the whole text of the novel and appear unexpectedly in connection with some character, episode or situation. For example, Vasya Brykin shows some likeness of Falalei; the details of the narrator's journey to Stepanchikovo and his recollections of childhood are responded in Part 1 concerning the childhood of the main character of «Doctor Zhivago» and his friends; common things appear in the description of the park and the wing both in Stepanchikovo and Duplyanka. Nevertheless the projection to «The Village of Stepanchikovo.» in «Doctor Zhivago» coexists with projections to the other pretexts. The analysis of complex interlacing of intertext and intratext not only demonstrates the resemblance and the difference in the interpretation of the archetypical plot made by the writers of two different epochs but also permits to reveal the main principle of the text structure of Pasternak's novel - the principle of motif group variations.
Keywords: B. L. Pasternak, the novel «Doctor Zhivago», the poem «A Tale» («Skazka»), F. M. Dostoyevski, the story «The Village of Stepanchikovo and Its Inhabitants» («Selo Stepanchikovo i yego obitateli»), intertext, intratext, archetypical plot, motif group variations.
Настоящая работа представляет собой фрагмент систематического исследования перекличек романа Б. Л. Пастернака «Доктор Живаго» с пове-
стью Ф. М. Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели. Из записок неизвестного» (1859).
© Суханова И. А., 2018
Исследователи неоднократно отмечали связи романа Пастернака с произведениями Достоевского - романами «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Братья Карамазовы», повестями «Бедные люди» и «Вечный муж» (см., например, [1, 2, 5, 6, 7, 14] и др.).
При анализе структурных особенностей романа [13] нам удалось выявить особый тип перекличек с произведениями русской классической литературы, которому мы дали рабочее название варьирование группы мотивов. «Особенность этих перекличек состоит в том, что персонажи «Доктора Живаго» попадают в ситуации, совершают поступки, испытывают чувства и т. д., аналогичные ситуациям, поступкам, чувствам, описанным в том или ином классическом претексте. При этом, как правило, может не наблюдаться какого-либо сходства в характерах персонажей, нет и обязательной последовательности в «унаследовании» ситуаций и поступков определенными персонажами, мотивы могут перераспределяться между ними, повторяться, дробиться, объединяться, варьироваться, «перевертываться»» [13, с. 62]. Принципиально важно то, что такие переклички с одним и тем же произведением присутствуют в системе - каждая отдельно взятая перекличка не обязательно могла бы рассматриваться как таковая, однако наличие многих подобных отсылок к одному источнику убеждают в их неслучайности. Мы рассматривали системы перекличек в «Докторе Живаго» со следующими произведениями: с неоконченной повестью А. С. Пушкина («На углу маленькой площади...) [12, 13], с повестью А. П. Чехова «Степь» [10, 13], с партизанскими главами романа Л. Н. Толстого «Война и мир» [11], более же всего такого рода перекличек удалось обнаружить с романом Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» [9, 13].
В контексте перекличек с разными произведениями, рассмотренных в наших работах, и тех многочисленных связей с романами и повестями Достоевского, которые описаны другими авторами, есть смысл рассмотреть подробно и предположение о варьировании в романе Пастернака мотивов «Села Степанчикова...». Количество таких перекличек оказывается весьма значительным, подробное их рассмотрение может составить материал небольшой монографии. Здесь мы остановимся на некоторых из них.
В 14-й части романа Б. Л. Пастернака «Доктор Живаго» есть эпизод, когда Комаровский посеща-
ет в Юрятине Лару и доктора. Подробное описание этого неприятного для хозяев посещения неожиданно обрывается, и о том, чем все закончилось, читатель узнает в следующей главе, как бы случайно, из реплики главного героя, который спрашивает между прочим: «Я все время хочу спросить и все забываю. Где Комаровский? Он еще тут или уже уехал? С моей ссоры с ним и после того, как я спустил его с лестницы, я больше ничего о нем не слышал» [4, с. 476]. То есть столь знаменательный момент, когда герой, имеющий репутацию человека безвольного, так решительно себя проявляет («я спустил его с лестницы»), практически не описан. Мы отмечали здесь параллель со стихотворением «Сказка», в котором так же остается «за кадром» поединок Конного с Драконом (Змеей, Змеем, Чудищем) [8, 13]. Вместо описания поединка в стихотворении стоит прочерк, далее упомянут труп дракона, однако нет выражения полной и окончательной победы: «Конный в шлеме сбитом, / Сшибленный в бою. / Верный конь, копытом/ Топчущий змею. // Конь и труп дракона /Рядом на песке. /В обмороке конный / Дева в столбняке» [4, с. 594-595]. В прозаической же параллели изгнание Комаровско-го из дома Лары еще менее результативно: Кома-ровский приедет в Варыкино, уговорами и обманом заставит доктора согласиться на отъезд Лары и увезет ее навсегда.
Не сразу заметная проекция на сюжет о Егории Храбром в повести Достоевского могла быть особенно значима для Пастернака, так же, как и то, что архетипическое в этой проекции проявляется через бытовое, сниженное, а частным воплощением архетипического образа оказывается персонаж, вроде бы вовсе «не тянущий» на идеальный архетип. Герои двух произведений носят практически одно имя (Георгий=Егорий=Егор=Юрий). Различий между Егором Ильичом Ростаневым и Юрием Андреевичем Живаго, разумеется, больше, чем сходства, которое обнаруживается, в первую очередь, именно в плане проекции на Егория Храброго: оба «мученики» и «змееборцы», причем «змееборцы» не слишком удачливые. Их противники -соответственно, Фома Опискин и Комаровский -проецируются на фольклорное чудище, держащее в своей власти некое сообщество и стремящееся погубить деву-пленницу.
Приведем фрагмент 4-ой главы второй части повести Достоевского, отсылку к которому мы предполагаем в приведенном выше фрагменте
романа Пастернака: «Едва только произнес Фома последнее слово, как дядя схватил его за плечи, повернул, как соломинку, и с силою бросил его на стеклянную дверь, ведшую из кабинета во двор дома. Удар был так силен, что притворенные двери растворились настежь, и Фома, слетев кубарем по семи каменным ступенькам, растянулся на дворе. Разбитые стекла с дребезгом разлетелись по ступеням крыльца. //- Гаврила, подбери его!- вскричал дядя, бледный, как мертвец, -посади его на телегу, и чтоб через две минуты духу его не было в Степанчикове!» [3, с. 171]. Однако Фома Фомич Опискин, человек, не имеющий в сущности никакого отношения к семье полковника Ростанева, еще возвратится в его дом и не только вернет, но и укрепит свое положение домашнего тирана, приняв на себя роль «созидателя всеобщего счастья».
Достоевский подробно описывает изгнание Фомы из дома Ростанева, Пастернак же только упоминает об изгнании Комаровского - видимо, потому, что ситуация уже описана Достоевским. (То же происходит в стихотворении «Сказка»: поединок Конного с Драконом нет необходимости описывать, он много раз описан и изображен на иконах и картинах). Тем более, что изгнать зло невозможно - оно возвращается.
Рассмотрим некоторые детали соответствующих эпизодов. Вот как описывается появление Комаровского у Лары и доктора в Юрятине:
«Комаровский пришел из декабрьской темноты весь осыпанный валившим на улице снегом. Снег слоями отваливался от его шубы, шапки и калош и пластами таял, разводя на полу лужи. <... > Перед тем, как поздороваться и что-нибудь сказать, он долго расчесывал карманною гребенкой влажные примятые волосы и утирал и приглаживал носовым платком мокрые усы и брови» [4, с. 471]. Эти моменты чисто формально напоминают о первых минутах после возвращения Фомы в дом полковника. Фому приводят обратно мокрым и грязным: «Он был еще грязнее и мокрее Гаврилы» [3, с. 177]. Фома принимается лицедействовать, для начала притворившись, что никого вокруг не видит: «Но Фома как будто не замечал никого и ничего» [3, с. 177].
Заметим, что Комаровский является в дом мокрым и молчит, естественно, в начале того эпизода, который окончится сбрасыванием с лестницы -эпизоды и детали в младшем тексте не повторяют,
а свободно варьируют ту последовательность, которая имела место в старшем. Когда Комаровский, наконец, начинает говорить, его слова и действия напоминают слова и действия Фомы в сцене «созидания всеобщего счастья», хотя реакция «благословляемых» персонажей разная. Сравним.
Достоевский: «...я стою здесь, чтоб составить ваше обоюдное счастье. <...> Протяните мне вашу руку, полковник!//<... >//И дядя с жаром подал ему руку< ... >//- Дайте и вы мне вашу руку, - продолжал Фома, слабым голосом <...> и обращаясь кНастеньке.//<... >//Настя <... >робко протянула ему свою ручку. //Фома взял эту ручку и положил ее в руку дяди. // - Соединяю и благословляю вас,- произнес он самым торжественным голосом, - и если благословение убитого горем страдальца может послужить вам в пользу, то будьте счастливы» [3, с. 183]. И далее: «Дети мои, дети моего сердца!- сказал он.- Живите, цветите ... » [3, с. 187].
Пастернак: «Потом с выражением молчаливой многозначительности одновременно протянул обе руки, левую - Ларисе Федоровне, а правую -Юрию Андреевичу. <... >//- Здравствуйте, хорошие мои. Все, решительно все чувствую я насквозь, до конца все понимаю. Простите за смелость, вы страшно друг к другу подходите. В высшей степени гармоническая пара. <...>//-<...> Да, так с вашего позволения, поздравляю вас, дети мои» [4, с. 471].
Далее Комаровский говорит об опасности, которая грозит Ларе и доктору, затем, уже за столом, долго разглагольствует на совсем не интересную хозяевам тему. <«Комаровский часто прикладывался к разведенному спирту <... > жевал картошку и постепенно хмелел» [4, с. 473]; «А Комаровский все не уходил. Его присутствие томило <... >. // Он смотрел не на них, а куда-то поверх их голов, уставив пьяные округлившиеся глаза в эту далекую точку, и сонным, заплетающимся языком молол и молол что-то нескончаемо скучное все про одно и то же» [4, с. 474]. Лара не выдерживает: «Поздно. Вам пора уходить. Я хочу спать. //-Надеюсь, вы не будете так негостеприимны и не выставите меня за дверь в такой час. Я не уверен, найду ли дорогу ночью в чужом неосвещенном городе» [4, с. 475]. Здесь опасения Комаровского отдаленно перекликаются с выражением почти всеобщего сочувствия к Фоме, выброшенному из дома и оказавшемуся под открытым небом во
время грозы («- Да ведь он человек али нет? -гневно отвечал мне Бахчеев.- Ведь не собака. Небось сам-то не выйдешь на улицу» [3, с. 175]). Склонность же к отвлеченной демагогии с элементами актерства свойственна Комаровскому в силу профессии - он адвокат, «которому аплодируют в собраниях» [4, с. 55]. Подобная черта -способность к бесконечным разглагольствованиям - главное орудие Фомы Фомича Опискина, которое позволяет ему держать в полном подчинении глупую старуху-генеральшу и ее простодушного сына Егора Ильича. Однако их внуку и племяннику Сергею, окончившему Петербургский университет и действительно видевшему образованных и умных людей, ораторство Фомы и реакция на него присутствующих кажется чем-то неправдоподобным: «Я не верил себе; я понять не мог такой дерзости, такого нахального самовластия, с одной стороны, и такого добровольного рабства, такого легковерного добродушия - с другой» [3, с. 87]. Сергею приходит в голову, что Фома, очевидно, пьян. «- Да он пьян, - проговорил я, с недоумением озираясь кругом. //- Кто? Я? -прикрикнул Фома не своим голосом. //- Да, вы! //Пьян? //- Пьян» [3, с. 93].
В этой сцене не совсем ясно, пьян ли Фома на самом деле, Комаровский же в рассмотренном выше эпизоде действительно пьян. Заметим, однако, что вскоре после триумфального возвращения Фома «ораторствует» действительно в «подку-раженном» состоянии: «Там, сидя в кресле за кофеем, ораторствовал Фома, сильно подкуражен-ный» [3, с. 194]. Как видим, перекликаются отдельные детали и мотивы, однако в иной последовательности.
Можно отметить переклички и в ряде других эпизодов. В работах [10] и [13] мы рассматривали переклички первой части романа Пастернака с повестью А. П. Чехова «Степь». Однако ориентация на повесть Чехова не мешает наличию отсылок и к повести Достоевского. Возьмем эпизод летней поездки и остановки в пути из-за непредвиденных обстоятельств. В начале повести Достоевского Сергей накануне Ильина дня едет на тарантасе к дяде в Степанчиково: «Был июль; солнце светило ярко; кругом меня развертывался необъятный простор полей с дозревавшим хлебом...» [3, с. 25]; сравним с началом 4 главы первой части романа Пастернака: «. на тарантасе парой Юра с дядей ехали по полям в Дуплянку < ... > //Была Казанская, разгар жатвы. <... > в полях не попа-
далось ни души. Солнце палило недожатые полосы ... » [4, с. 10]; в то же время и в тех же местах едет на поезде Миша Гордон (гл. 7 первой части): «Мимо в облаках горячей пыли, выбеленная солнцем, как известью, летела Россия, поля и степи, города и села» [4, с. 17]. Из-за несчастного случая поезд останавливается и «продолжает стоять так необъяснимо долго» [4, с. 19]. «Над ним [телом погибшего пассажира] хмуро без выражения стоял его приятель и сосед по купе, плотный и высокомерный адвокат, породистое животное в вымокшей от пота рубашке. Он изнывал от жары и обмахивался мягкой шляпой. На все расспросы он нелюбезно цедил, пожимая плечами и даже не оборачиваясь: «Алкоголик. Неужели непонятно? Самое типическое следствие белой горячки» [4, с. 20]; и далее: «Это был тот плотный, наглый, гладко выбритый и щеголеватый адвокат, который стоял теперь над телом, ничему на свете не удивляясь» [4,с. 21].
В поездке Сергея также случается вынужденная остановка, однако без трагических обстоятельств. «... я принужден был остановиться у кузницы, близ самой заставы, по случаю лопнувшей шины на переднем колесе моего тарантаса. <... > Выйдя из тарантаса, я увидел одного толстого господина <...>. Он стоял уже целый час на нестерпимом зное, кричал, бранился и с брюзгливым нетерпением погонял мастеровых, суетившихся около его прекрасной коляски. <... > Он был лет сорока пяти, среднего роста, очень толст и ряб. Толстота, кадык и пухлые, отвислые его щеки свидетельствовали о блаженной помещичьей жизни» [3, с. 25]. В этом же эпизоде появляется столяр Васильев, о котором кузнец Архип говорит толстому господину: «— ... пьющий человек, как есть, сударь Степан Алексеич» [3, с. 28]. Выделим общие мотивы: летняя поездка -время описано примерно одно и то же, так как Ильин день наступает через 10 дней после Казанской; неожиданная остановка; некто долго стоит на жаре, недоволен, нелюбезен с окружающими; некто констатирует алкоголизм еще одного персонажа. Однако недовольный персонаж Достоевского не цедит сквозь зубы, как Комаровский, а кричит или игнорирует обратившегося к нему. Однако в другом эпизоде и о другом персонаже говорится: «Фома <...> мало говорит, сквозь зубы цедит» [3, с. 158].
В первой части «Доктора Живаго» летняя поездка отнесена ко времени детства героя и его
друга; причем если для Миши поездка связана с трагическим случаем, то для Юры - с приятным пребыванием в Дуплянке, имении Кологривова, где он гуляет в парке. «Юра был рад, что дядя взял его в Дуплянку. Там было очень красиво...» [4, с. 12]. В повести Достоевского рассказчик приезжает в Степанчиково уже взрослым, но вспоминает детство: «Это было часов около пяти пополудни. Дорога шла мимо барского сада. Снова, после долгих лет разлуки, я увидел этот огромный сад, в котором мелькнуло несколько счастливых дней моего детства ...» [3, с. 39]. Заметим, что первая часть романа Пастернака называется «Пятичасовой скорый» - сравним: «часов около пяти пополудни». В воспоминаниях Сергея фигурирует пруд, в Дуплянке тоже имеется пруд - именно в него сваливаются Ника и Надя. Имеется в Дуплянке и флигель: «Иван Иванович на правах приятельства занимал у богача Кологривова две комнаты во флигеле управляющего. Этот домик с примыкающим к нему палисадником находился в черной, запущенной части парка со старой полукруглою аллеей въезда. Аллея густо заросла тра-вою»[4, с. 13]. Флигель есть и в Степанчикове: «Флигель <...> назывался «новым флигелем» только по старой памяти <...> Это был хорошенький, деревянный домик, стоявший в нескольких шагах от старого дома, в самом саду. С трех сторон его обступали высокие старые липы, касавшиеся своими ветвями кровли» [3, с. 112]. Фома у Ростанева живет отнюдь не во флигеле, но «на правах приятельства» - «ученый» у состоятельного человека, как Иван Иванович Воскобой-ников у Кологривова. Во флигель же поселяют Сергея, и туда приходит к нему Иван Иванович Мизинчиков. Как видим, мотивы и отдельные детали старшего текста свободно варьируются в младшем.
Юра оказывается в Дуплянке с дядей, который воспитывает его после смерти матери. «Юре хорошо было с дядей. Он был похож на маму. <... > Он так же, как она, понимал все с первого взгляда ...» [4, с. 12]. В повести Достоевского Сергей (рассказчик) вспоминает свои детские отношения с дядей: «В детстве моем, когда я осиротел и остался один на свете, дядя заменил мне собою отца, воспитал меня на свой счет <... >. С первого же дня, как он взял меня к себе, я привязался к нему всей душой. Мне было тогда лет десять, и помню, что мы очень скоро сошлись и совершенно
поняли друг друга» [3, с. 23]. Возраст мальчиков примерно одинаков, и отношения дядя / племянник достаточно сходны, несмотря на все различие между философом Веденяпиным и абсолютно необразованным Ростаневым.
Можно заметить сходство некоторых второстепенных персонажей двух произведений, которое может быть довольно неожиданным, но весьма последовательным. Так, Вася Брыкин у Пастернака и Фалалей у Достоевского имеют некоторые общие черты. Вот описание Фалалея: «. дворовый парень, мальчик лет шестнадцати, прехорошенький собой ...» [3, с. 73]; «Фалалей был удивительно хорош собой. У него было лицо девичье, лицо красавицы деревенской девушки. <... > Этот мальчик был какое-то странное создание. <... >он был до того наивен, до того правдив и простодушен... » [3, с. 74]; «Он заливается самыми искренними слезами, когда барыня падает в обморок или когда уж слишком забранят его барина. Он сочувствует всякому несчастью. Иногда подходит к генеральше, целует ее руки и просит, чтоб она не сердилась <...> Он чувствителен до крайности ...» [3, с. 74].
Вася Брыкин имеет сходство с Фалалеем в возрасте, внешности и в особенностях поведения (хотя они и более соответствуют обстоятельствам): «... шестнадцатилетний Вася Брыкин, мальчик из скобяной лавки...» [4, с. 248]; «Вася был хорошенький мальчик с правильными чертами лица, как пишут царских рынд и Божьих ангелов. Он был на редкость чист и неиспорчен. Излюбленным развлечением его было, сев на пол в ногах у старших, охватив переплетенными руками колени и закинув голову, слушать, что они говорят или рассказывают. Тогда по игре его лицевых мускулов, которыми он сдерживал готовые хлынуть слезы или боролся с душившим его смехом, можно было восстановить содержание сказанного. Предмет беседы отражался на лице впечатлительного мальчика, как в зеркале» [4, с. 251]; «Когда подлог обнаружился, не подозревавший обмана Вася заплакал. Он валялся в ногах у Воронюка и целовал ему руки, умоляя освободить его, но ничего не помогало» [4, с. 251]; «Это был Вася Бры-кин. Он повалился перед доктором, стал целовать егоруки и заплакал» [4, с. 526].
Фома Опискин замечает о Фалалее: «Никогда, никогда не разовьете вы эту бессмысленную, простонародную душу во что-нибудь возвышенное,
поэтическое» [3, с. 77]. И как ответ на это замечание - сообщение о Васе, которого доктор взял с собой в Москву: «Вася необычайно развился. Он стал говорить и думать совсем не так, как говорил и думал босой и волосатый мальчик на реке Пелге в Веретенниках. Очевидность, самодоказательность провозглашенных революцией истин все более привлекала его» [4, с. 532]. «Революционное помешательство эпохи», «политический мистицизм» оказались гораздо сильнее Фомы Опискина.
Однако Фоме удается «развить» другую «простонародную душу» - лакея Видоплясова, претенциозность которого родственна самомнению Фомы: «Действительно, Фома ему благодетельствует. <...> Ну, разумеется, он его развил, наполнил благородством души, так что он даже, в некотором отношении, прозрел... » [3, с. 126], -рассказывает полковник о Видоплясове. Заметим, что «развитие» Видоплясова кончается тем, что в конце повести он оказывается в «желтом доме». Глагол же «прозрел» отзывается в образе другого персонажа «Доктора Живаго», совершенно не похожего на Видоплясова, однако также «из народа» и также психически ненормального - партизана Памфила Палых. «Ну, революция. Прозрел я. Открылись глаза у солдата. Не тот немец, который германец, чужой, а который свой» [4, с. 393]. Мотивы варьируются и в этом случае, а параллель принимает зловещий характер. То, что было относительно безобидным в XIX веке, в XX столетии вырастает в катастрофу.
Мы упомянули здесь всего лишь небольшую часть перекличек двух произведений. Интертекст в рассмотренных случаях играет роль своего рода «маркера», позволяющего выявить основной принцип построения текста романа «Доктор Живаго», каковым, с нашей точки зрения, является принцип варьирования группы мотивов.
Библиографический список
1. Баранович-Поливанова, А. А. «Мирами правит жалость.»: К нескольким параллелям в романах «Доктор Живаго» и «Идиот» [Текст] / А. А. Баранович-Поливанова. - М. : РГГУ, 2011. -С. 245-272.
2. Буров, С. Г. «Вечный муж» Ф. М. Достоевского в «Докторе Живаго» Б. Л. Пастернака [Текст] / С. Г. Буров // Синергетика образования: Межвуз. сб. -М., Ростов-н/Д., 2008. - С. 337-344.
3. Достоевский, Ф. М. Село Степанчиково и его обитатели [Текст] / Ф. М. Достоевский. - М. : ООО «Издательство АСТ», 2004. - 635 с.
4. Пастернак, Б. Л. Доктор Живаго [Текст] / Б. Л. Пастернак. - М. : ООО «Издательство АСТ», 2003. - 702 с.
5. Седакова, О. «Неудавшаяся Епифания»: два христианских романа - «Идиот» и «Доктор Живаго» [Текст] / О. Седакова // Континент, 2002. - № 2. -С. 376-384.
6. Смирнов, И. П. Порождение интертекста (элементы интертекстуального анализа с примерами из творчества Б. Л. Пастернака) [Текст] / И. П. Смирнов. - СПб, 1995. - 192 с.
7. Смирнов, И. П. Роман тайн «Доктор Живаго» [Текст] / И. П. Смирнов. - М. : Новое литературное обозрение, 1996. - 205 с.
8. Суханова, И. А. Внешние и внутренние интертексты в стихотворении Б. Л. Пастернака «Сказка» [Текст] / И. А. Суханова // Ярославский педагогический вестник, 2004. - № 4. - С. 15-21.
9. Суханова, И. А. Лара Гишар и Дуня Раскольни-кова [Текст] / И. А. Суханова // Русская речь, 2004. -№ 5. - С. 29-38.
10. Суханова, И. А. «Необъятно тождественная жизнь...» Отсылки к чеховской «Степи» в «Докторе Живаго» Б. Л. Пастернака [Текст] / И. А. Суханова // Русская речь, 2004. - № 4. - С. 44-48.
11. Суханова, И. А. Об одном литературном прообразе Памфила Палых [Текст] / И. А. Суханова // Пастернаковский сборник: статьи, публикации и воспоминания. Вып. 2. / Редкол.: А. Л. Оборина, Е. В. Пастернак. - М. : РГГУ, 2013. - С. 192-202.
12. Суханова, И. А. «Пушкинский след» в романе Б. Пастернака «Доктор Живаго» [Текст] / И. А. Суханова // Ярославский педагогический вестник, 2004. - № 3. - С. 21-24.
13. Суханова, И. А. Структура текста романа Б. Л. Пастернака «Доктор Живаго» [Текст] : монография / И. А. Суханова. - Ярославль : Изд-во ЯГПУ, 2005. - 147 с.
14. Фатеева, Н. А. Контрапункт интертекстуальности, или Интертекст в мире текстов [Текст] / Н. А. Фатеева. - М. : Агар, 2000. - 280 с.
Reference List
1. Baranovich-Polivanova, A. A. «Mirami pravit zhalost'...»: K neskol'kim paralleljam v romanah «Doktor Zhivago» i «Idiot» = «The pity rules the worlds ...»: To several parallels in novels «Doctor Zhivago» and «Idiot» [Tekst] / A. A. Baranovich-Polivanova. - M. : RGGU, 2011. - S. 245-272.
2. Burov, S. G. «Vechnyj muzh» F. M. Dostoevskogo v «Doktore Zhivago» B. L. Pasternaka = «The eternal husband» of F. M. Dostoevsky in «Doctor Zhivago» by B. L. Pasternak [Tekst] / S. G. Burov // Sinergetika obra-
zovanija: Mezhvuz. sb. = Education synergetrics: Interhu-niversity collection. - M., Rostov-n/D., 2008. -S. 337-344.
3. Dostoevskij, F. M. Selo Stepanchikovo i ego obi-tateli = Village of Stepanchikovo and its inhabitants [Tekst] / F. M. Dostoevskij. - M. : OOO «Izdatel'stvo AST», 2004. - 635 s.
4. Pasternak, B. L. Doktor Zhivago = Doctor Zhivago [Tekst] / B. L. Pasternak. - M. : OOO «Izdatel'stvo AST»,
2003. - 702 s.
5. Sedakova, O. «Neudavshajasja Epifanija»: dva hristianskih romana - «Idiot» i «Doktor Zhivago» = «Unfortunate Epiphanius»: two Christian novels - «Idiot» and «Doctor Zhivago» [Tekst] / O. Sedakova // Kontinent = Continent, 2002. - № 2. - S. 376-384.
6. Smirnov, I. P. Porozhdenie interteksta (jelementy intertekstual'nogo analiza s primerami iz tvorchestva B. L. Pasternaka) = Generation of the intertext (elements of the intertextual analysis with examples from B. L. Pasternak's creativity) [Tekst] / I. P. Smirnov. - SPb,
1995. - 192 s.
7. Smirnov, I. P. Roman tajn «Doktor Zhivago» = Novel of secrets «Doctor Zhivago» [Tekst] / I. P. Smirnov. - M. : Novoe literaturnoe obozrenie,
1996. - 205 s.
8. Suhanova, I. A. Vneshnie i vnutrennie interteksty v stihotvorenii B. L. Pasternaka «Skazka» = External and internal intertexts in the poem by B. L. Pasternak «Fairy tale» [Tekst] / I. A. Suhanova // Jaroslavskij pedagog-icheskij vestnik = Yaroslavl pedagogical bulletin, 2004. -№ 4. - S. 15-21.
9. Suhanova, I. A. Lara Gishar i Dunja Raskol'niko-va = Lara Gishar and Dunya Raskolnikova, [Tekst] / I. A. Suhanova // Russkaja rech' = Russian speech,
2004. - № 5. - S. 29-38.
10. Suhanova, I. A. «Neob#jatno tozhdestvennaja zhizn'...» Otsylki k chehovskoj «Stepi» v «Doktore Zhivago» B. L. Pasternaka = «It is immense identical life ...» References to Chekhov's «Steppe» in «Doctor Zhivago» by B. L. Pasternak [Tekst] / I. A. Suhanova // Russkaja rech' = Russian speech, 2004. - № 4. - S. 44-48.
11. Suhanova, I. A. Ob odnom literaturnom proobraze Pamfila Palyh = About one literary prototype Pamfil Palykh [Tekst] / I. A. Suhanova // Pasternakovskij sbornik: stat'i, publikacii i vospominanija. Vyp. 2 = Pasternak's collection: articles, publications and memoirs. Issue 2/ Redkol.: A. L. Oborina, E. V Pasternak. - M. : RGGU, 2013. - S. 192-202.
12. Suhanova, I. A. «Pushkinskij sled» v romane B. Pasternaka «Doktor Zhivago» = «Pushkin's trace» in the novel by B. Pasternak «Doctor Zhivago» [Tekst] / I. A. Suhanova // Jaroslavskij pedagogicheskij vestnik = Yaroslavl pedagogical bulletin, 2004. - № 3. - S. 21-24.
13. Suhanova, I. A. Struktura teksta romana B. L. Pasternaka «Doktor Zhivago» = Structure of the text in B. L. Pasternak's novel «Doctor Zhivago» [Tekst] : monografija / I. A. Suhanova. - Jaroslavl' : Izd-vo JaGPU, 2005. - 147 s.
14. Fateeva, N. A. Kontrapunkt intertekstual'nosti, ili Intertekst v mire tekstov = Counterpoint of intertextuality, or Intertext in the world of texts [Tekst] / N. A. Fateeva. -M. : Agar, 2000. - 280 s.
Дата поступления статьи в редакцию: 13.05.2018 Дата принятия статьи к печати: 28.06.2018
