«Свободное творчество» в истолковании А. А. Фета и К. Н. Леонтьева Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

ББК 83.3(2Рос=Рус)1

А.О.Скрипкин

«СВОБОДНОЕ ТВОРЧЕСТВО» В ИСТОЛКОВАНИИ А.А.ФЕТА И К.Н.ЛЕОНТЬЕВА

The “free creative work” phenomenon in heritage of the out-standing masters of the Russian culture, A.A.Fet and K.N.Leontjev, is considered.

Тема искусства в творчестве А.Фета занимает одно из центральных мест. Об этом свидетельствует та настойчивость поэта, с которой он на протяжении многих лет в своих литературно-критических выступлениях, в переписке, наконец, в дружеских спорах отстаивал свою эстетическую позицию. «Фет родился, чтобы поэтически воплотить стремление человека к красоте, в этом и заключалась “тайна его личности”» [1]. К этому тонкому высказыванию исследователя остается добавить лишь одно: и судьба его творчества. Неуклонно исповедуя свой главный художественный принцип — служение красоте, Фет обрек свое поэтическое творчество на неадекватное восприятие современниками. В конце своей жизни в письме к К.Р. он признавался: «...Все мои друзья пошли в прогресс и стали не только в жизненных, но и в чисто художественных вопросах противниками прежних своих и моих мнений» [2].

Уже с первого своего литературно-эстетического выступления — статьи «О стихотворениях Тютчева» («Русское слово». 1859. № 2) — Фет столкнулся с прямым непониманием современниками своей эстетической позиции. Экспрессивный тон статьи, отразившийся в известной фразе: «Кто не в состоянии броситься с седьмого этажа вниз головой с непоколебимой верой в то, что он воспарит по воздуху, тот не лирик», возбудил у читателей лишь недоумение и насмешки. Сокровенный смысл высказывания и тем более вся концепция «красоты», выраженная Фетом, остались непонятыми. Как справедливо заметил А.Е.Тархов, за первым, довольно комичным впечатлением открывался весьма серьезный смысл: «Фраза эта явно связана с образом “безумного парения” — той особой силы, которая по Фету и помогает прорвать плен “будничной жизни”», т.е. выражает «ключевую тему фе-товской эстетики — тему борьбы искусства с будничной жизнью» [3].

В связи с этим обращает на себя внимание литературно-критическая статья К.Н.Ле-онтьева «Письмо провинциала к г. Тургеневу». («Отечественные записки». 1860. №5). Статья Леонтьева (как и фетовское выступление) появилась в печати в разгар обострившийся полемики о принципах и задачах художественного творчества — и была на эту полемику ориентирована.

Поводом для выступления Леонтьева послужил новый роман И. С.Тургенева «Накануне». Но, касаясь нового тургеневского создания, молодой критик оставлял ключевой темой своих рассуждений ту же тему искусства. Эстетическая направленность статьи и главная заявленная в ней тема — самодовлеющая ценность искусства — открывают такой спектр сближений (как со статьей Фета 1859 г., так и с эстетическими воззрениями поэта в целом), который и дает нам повод более внимательно сопоставить и проанализировать эти одновременные литературно-эстетические выступления двух разных по видимости авторов.

Выступление А. Фета со статьей «О стихотворениях Тютчева» также было связано с Тургеневым. Дружеские споры с ним о природе поэтического творчества, а точнее, о соотношении бессознательного начала в поэзии с рассудочным, и послужили, вероятно, стимулом для поэта более основательно высказать свои мысли как о Ф.И.Тютчеве, так и о поэзии в целом.

Главная тема его критического выступления сформулирована в вопросе: «что такое поэзия и какое главное качество поэта?» «Поэзия или вообще художество есть чистое воспроизведение не предмета, а только одностороннего его идеала, — пишет автор, — воспроизведение самого предмета было бы не только ненужным, но и невозможным его повторением». Для художника должна быть важна «только одна сторона предметов: их красота». Но способность чувствовать красоту еще не означает быть истинным поэтом. Поэт должен обладать «поэтической зоркостью», неким «шестым чувством», которое и руководит им. «Дайте нам прежде всего в поэте его зоркость в отношении к красоте, а остальное на заднем плане. Чем эта зоркость отрешеннее, объективнее (сильнее) <...> тем сильнее поэт и тем вековечнее его создания» [4]. Убийственной для поэзии является, по мысли Фета, и слишком прямо выраженная мысль. Совершенным ему представляется сочетание двух начал: непосредственного чувства поэта и его «поэтической мысли». Превалирование одного над другим неизбежно разрушает «гармонию целого». Подобным поэтом для Фета, обладавшим в равной степени как «изумительной поэтической силой» и «лирической смелостью», так и «чувством меры», был Ф.И.Тютчев. «Он (Тютчев. — А.С.) не только видит предмет с самобытной точки зрения — он видит его тончайшие фибры и оттенки» (154). Приводя известные тютчевские строки:

Поют деревья, блещут воды,

Любовью воздух растворён,

И мир, цветущий мир природы,

Избытком жизни упоён, — автор статьи восклицает: «Деревья поют у г. Тютчева!». Для Фета это не просто метафора; его мироощущение — мироощущение поэта. Отсюда и столь прочувствованное понимание самой природы поэтического творчества. «Всё живое состоит из противоположностей; мо-

мент их гармонического соединения неуловим, и лиризм, этот цвет и вершина жизни, по своей сущности, навсегда останется тайной» (156). Более четко он высказал свою позицию в статье «Два письма о значении древних языков в нашем воспитании». По мысли автора, «художественное творчество есть самая изумительная, самая непостижимая, самая таинственная тайна» (167). Но овладеть ею художник способен, лишь освобождаясь от условностей окружающего мира, т. е. по определению Фета — силою «свободного творчества».

Это выражение — свободное творчество — было определяющим в эстетических воззрениях поэта. Вопросы общественной жизни не должны волновать художника. Произведения, пишущиеся «по заказу, не принадлежат к свободному творчеству »; поэт должен следовать своей «поэтической зоркости». Только так создаются поэтические шедевры. «Муза не обманывает своих поклонников. Пусть ваши современные образы бледнеют в ярком калейдоскопе насущной суеты; придёт пора, они отодвинутся во глубь прошедшего, умолкнет разноголосица дня, первообраз ваш дойдёт до тихой неподвижности и поэтический контур его, в минуту вашего вдохновения, получит первобытные права на всеобщее сочувствие» (162).

Но вот обращение Константина Леонтьева, адресованное Тургеневу в упоминавшейся нами статье: «Вы знаете лучше всякого из нас, что творения истинно поэтические выплывают всё более и более с течением времени из окружающей мелочи; огонь исторических, временных стремлений гаснет, а красота не только вечна, но и растёт по мере отдаления во времени, прибавляя к самобытной силе своей ещё обаятельную мысль о погибших формах иной, горячей и полной жизни» [5]. Такими поразительно близкими Фету по смыслу словами критик закончил свое выступление. Как мы убедимся ниже, эта тождественность оценки имеет глубокие корни в художественном мировоззрении двух авторов. Обратимся к анализу леонтьевского критического выступления.

Новый роман Тургенева «Накануне» вызвал оживленный интерес в литературных кругах России и сразу стал в центре внимания ведущих критиков того времени. Сам автор в 1880 г. в предисловии к собранию своих романов напишет: «Ни один из моих романов не вызвал столько статей в журналах (самой выдающеюся была, конечно, статья Добролюбова)» [6]. Тургенев как будто прав — статья Н.А. Добролюбова «Когда же придёт настоящий день?» (именно ее он и имеет в виду) стала центральной в критическом обсуждении романа. Критик «Современника» высоко оценил новое произведение писателя. Главное достоинство романа Добролюбов видит в актуальности поставленной в нем идее. А появление такого характерного типа, как Инсаров, Добролюбов считал желаемым и естественным для российской действительности того времени. «Общественная потребность дела, живого дела <...> выразилась во всём строе новой повести», — писал критик [7]. На этом фоне «Письмо провинциала» Леонтьева прошло незамеченным, хотя ему было суждено сыграть особую роль на определенном этапе жизни и творчества Тургенева.

Леонтьев расценил новое произведение как полную неудачу писателя. «Я прочёл “Накануне” и оно неприятно поразило меня», — заявляет он в начале статьи. Произведение, по мнению критика, вышло безжизненным, искусственно построенным. «До какой степени вы недостойны сами себя как поэт в этом романе, — восклицает Леонтьев, — недостойны творца “Рудина”, “Гнезда”, “Муму”, “Затишья”». Для критика это очевидно уже потому, что в «Накануне» «бессознательное принесено в жертву сознательному». (Обратим внимание на последнее высказывание: оно прямо напоминает ключевой вопрос фетовской эстетики, всегда стоявший в центре его «вечных споров» с Тургеневым).

«Что за математическая ясность плана? — продолжает Леонтьев. — Разве такова жизнь? Жизнь проста; но где её концы, где удовлетворяющий предел красоты и безобразия, страдания и блаженства, прогресса и падения?..» [8]. Вспоминая поэтические картины из предыдущих произведений писателя, в которых «теснятся образы за образами, мысли и чувства друг за другом», Леонтьев вынужден констатировать: «Ничего подобного не слышится при чтении “Накануне”». Сам критик не решается дать точный ответ. «Вы не перешли за ту черту, за которой живёт красота <...> А какая цена поэтическому произведе-

нию, не переходящему за эту волшебную черту? Она не велика, если в творении нет истины прекрасного, которое само по себе есть факт, есть самое высшее из явлений природы, то творение падает ниже всякой посредственной научной вещи». В понимании Леонтьева произведение, созданное художником в угоду тем или иным общественным требованиям времени, не может, пользуясь известным выражением Фета, называться произведением искусства и не относится к «свободному творчеству». «Обыкновенно такие произведения с первого раза все наружу, и лишены той способности к вечному обновлению, которою одарены создания более туманные» [9].

Создав в Инсарове образ идеально-деятельной личности, отвечающей современным общественным требованиям, и отдав ему предпочтение перед Шубиным — натурой творческой, имеющей общие черты с самим автором, Тургенев сделал определенную уступку времени, цена которой — неискренность художника перед самим собой, а прежде всего — перед искусством, которому он служит. «Художественное самоотрицание убийственно для поэзии <...> вы не любили Инсарова, вы любили Рудина и он всё озарил вокруг себя <...> вы любили Шубина (он нам всем знаком) <...> не знаю, зачем вы казните в “Накануне” это изящное, колеблющееся начало. Не подобное ли начало было живительно в России <...> сегодня одно, завтра другое полезно. И разве только степень окончательной производительности важна? <...> Разве изящество и многообразие натуры не есть сила сама по себе?» [10].

На эти, казалось бы, простые вопросы Леонтьева Тургеневу трудно было ответить. Веяния наступающей эпохи 60-х годов вставали перед художником в полный рост. «Жизни и чувствам решительно не доверяли, хотелось идей, схем. Хотелось думать об общем, отвлеченном и бесчувственном долге», — писал об этом времени Б.А.Грифцов [11]. Тем не менее, Тургенев достойно сумел принять резкую критику Леонтьева. В письме к нему, отвечая на присылку статьи, он охарактеризовал ее «очень умной и тонкой <.> и в силу тех же законов человеческого самолюбия оказался подкуплен порицанием» [12]. Приняв активное участие в опубликовании статьи Леонтьева, он тем самым согласился с точкой зрения автора. Об этом свидетельствует примечание, сделанное редакцией журнала, что статья Леонтьева печатается исключительно по «просьбе автора “Накануне”, так как “Письмо провинциала”, — по мнению редакции, — слишком взыскательно и односторонне в своих эстетических требованиях» [13].

Здесь напрашивается сравнение с другим письмом Тургенева, адресованным Фету, но уже связанным с романом «Отцы и дети», написанным вслед за «Накануне». Из предыдущих писем писателя становится ясно: «нескончаемый спор» его и Фета продолжался в том же русле. На просьбу Тургенева написать о романе «всё, что у вас будет на душе» [14], поэт откликнулся, как видно из оправдательного письма писателя, довольно для него нелицеприятно. Но поразителен тот факт, что Фет, критикуя роман, почти варьирует мысли Леонтьева. «Итак, — пишет Тургенев, — несмотря на все ваши эвфемизмы — “Отцы и дети” Вам не нравятся <...> Вы приписываете всю беду тенденции,рефлексии, уму одним словом. А по-настоящему надо просто было сказать: мастерства не хватило» [15].

Как видим, Фет в своих оценках нарочито бескомпромиссен. Для него недопустима даже малейшая уступка художника господствующим тенденциям времени. Сам поэт таких уступок не только не делал, но, напротив, откровенно декларировал свою позицию, которая попросту выбивалась из тональности общих настроений времени. Здесь уместно напомнить фразу из анализировавшейся выше статьи, отражающую центральный пафос выступления поэта: «Вопросы о правах гражданства поэзии <...> о современности в данную эпоху и т.п. считаю кошмарами, от которых давно и навсегда отделался» (146). Известны откровенно издевательские отзывы некоторых современников, но для Фета было важно заявить свою позицию, которая открыто выходила за рамки господствовавшего направления. Это же мы можем сказать и о характере критических выступлений Леонтьева.

Через несколько лет в статье «Наше общество и наша изящная литература» («Голос, 1863, №№62, 63, 67.) Леонтьев продолжает развивать поставленную Фетом тему — в не-

сколько ином, однако, ключе. Анализируя современное состояние литературы, автор приходит к выводу, что содержание большинства произведений ниже действительной жизни. Причина этого — охватившие общество социально-политические настроения. «... Сколько есть людей, которые самую бесцветную демократическую статью, напечатанную вчера, в плохой газете, прочтут скорее, чем родоначальника всей новейшей демократии — Руссо? Сколько людей предпочтут материализму Вольтера — истасканный материализм сегодняшнего фельетона, потому что он сегодняшний!» [16]. Примером этого могут служить, по мнению Леонтьева, «Очерки с натуры» С.А.Юрьева. «Непременно понадобился самый дурной закоснелый бюрократ, вдруг ставший либералом <...> Помещики в этой повести тоже осмеяны, мужики — все мошенники, деревня — непременно глушь и гадость... Есть разные посредники, разные крестьяне; помещики ещё разнообразнее» [17]. Но главная причина такого явного несоответствия содержания произведений истинной жизни кроется намного глубже и зависит, прежде всего, от самих писателей. Он определяет ее степенью честности художника по отношению к искусству. По Леонтьеву, «в искусстве только честность есть синоним искренности». «Итак, не бойтесь, будьте искренны! Жизнь сложна <. > а всякое направление бедно, потому что живёт исключениями. Пишите когда хочется, когда душа говорит, иначе будет плохо <. > Вот честность художника: ни политические, ни нравственные специфические признаки не должны стеснять его» [18].

Но вернемся к началу 1860-х гг., к первым литературно-критическим выступлениям Фета и Леонтьева. Оба автора в своем отношении к художественному творчеству оказались во многом близкими друг к другу. С другой стороны, их взгляды не укладывались в общую тональность того времени, которое характеризовалось безучастием к «свободному творчеству». Важно подчеркнуть, что несмотря на «несовременность» высказанных взглядов Фет и Леонтьев до конца жизни останутся убежденными их сторонниками и, как ни парадоксально, разделят незавидную литературную судьбу, т.е. останутся «не прочитанными» своими современниками. Причина этого проста: оба автора обладали качеством, по их мнению, первостепенным для искусства — честностью художника.

Из исследователей лишь С.Г.Бочаров обратил внимание на родственность критических приемов двух авторов, «весьма необычных по тем временам» [19]. На наш взгляд, сопоставление не ограничивается только сферой литературной критики. К сожалению, мы знаем совсем немного об отношении Фета к личности и творчеству Леонтьева. Личное знакомство состоялось лишь на закате их жизней. Но зато у Леонтьева имя Фета можно встретить в самых различных по жанру текстах. В художественных произведениях, в публицистике, в критических статьях и частной переписке имя Фета встречается в особом, чисто «леонтьевском» контексте. Но это уже предмет другого исследования.

1. Розенблюм Л.М. А. Фет и эстетика «чистого искусства» // Вопросы литературы. 2003. №2. С.106.

2. Там же. C.112.

3. Тархов А.Е. Проза Фета-Шеншина // Фет А. А. Соч. в 2 т. Т.2. М., 1982. С.367, 368.

4. Фет А.А. Соч. в 2 т. М., 1982. Т. 2. C. 143. Далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием страниц в круглых скобках.

5. Леонтьев К.Н. Письмо провинциала к г.Тургеневу // Отечественные записки. 1860. №5. С.27.

6. Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: В 28 т. Т.Х11. М.-Л., 1966. C. 304.

7. Добролюбов Н.А. Собр. соч.: В 9 т. Т. 6. М.-Л., 1963. C. 105.

8. Леонтьев К.Н. Указ. соч. С. 20.

9. Там же. С.22.

10. Там же. С.25.

11. Грифцов Б. А. Судьба К.Н. Леонтьева // Константин Леонтьев: Pro et contra. Кн. 1. СПб, 1995. С.298.

12. Тургенев И.С. Письма. Т. IV. С.68.

13. Отечественные записки. 1860. №5 .Отд. 3. С.1.

14. Тургенев И.С. Письма. Т. IV. C.363.

15. Там же. C.371.

16. Голос. 1863. №62. С.1.

17. Голос. 1863. №63. С.2.

18. Голос. 1863. №67. С.2.

1. Бочаров С.Г. Сюжеты русской литературы. М., 1999. C. 323.