CC BY
91
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
УДК 882-1
Е.П.Дерябина
«ЭСТЕТИЧЕСКИЙ ЭКСТРЕМИЗМ» А.ФЕТА (СТАТЬЯ «О СТИХОТВОРЕНИЯХ
Ф. ТЮТЧЕВА» 1859 г.)
Analyzing A.Fet's article called “F.Tutchev's poems” the author shows Fet's aesthetic principles, which were recognized only in the poetry of the Silver Age.
Современный литературовед С.Г.Бочаров назвал статью А.Фета 1859 г. «О стихотворениях Ф.Тютчева» формой «эстетического экстремизма» поэта [1]. Полностью разделяя эту оценку, мы попытаемся проанализировать причины воинствующего эстетического выступления Фета и разобраться, против кого оно направлено. Для решения этой задачи вспомним еще одну статью, посвященную поэзии Тютчева, написанную несколькими годами раньше близким литературным приятелем Фета И.С.Тургеневым. Речь идет о статье «Несколько слов о стихотворениях Ф.И.Тютчева» («Современник», 1854, №4).
В самом начале статьи Тургенев стремится связать творчество Тютчева с предшествующей пушкинской эпохой: он начинает свой критический этюд с представления Тютчева как поэта, «завещанного нам приветом и одобрением Пушкина» [2]. Далее Тургенев выстраивает своеобразную лестницу «значительности» русских собратьев по Парнасу: Пушкин, Тютчев, Фет, Некрасов, Майков. Критерии, на основании которых он это делает, не прояснены. Тургенева не смущает сам факт сравнения творчества абсолютно разных поэтов: «холодной живописи» Майкова, «сухой и жесткой страстности» Некрасова, «пленительной, хотя несколько однообразной грации Фета». Такой критический подход дает ему право говорить о «почти пушкинской красоте... оборотов» поэзии Тютчева. Для Тургенева связь Тютчева с пушкинской эпохой оказывается как бы гарантом гениальности его поэзии.
И лишь однажды им указывается критерий, «признак великого дарования»: это «соразмерность таланта самим с собою... с жизнию автора», относящийся скорее к этике, нежели к эстетике. Затем Тургенев переходит к отвлеченным рассуждениям о творческом процессе, которые вполне согласуются с теорией «чистого искусства»: восставая против сочинительства в поэзии, он пишет о том, что стихи должны не придумываться, а вырастать «сами, как плод на дереве» [3], — в таком творческом подходе Тургенев видит еще один признак пушкинской эпохи. Но если поэтическое вдохновение, «дуновение» тютчевских текстов, по мнению Тургенева, - истинно пушкинское, то язык, форму поэзии Тютчева Тургенев подвергает критике. «Бледные и вялые стихи», устарелые выражения не соответствуют принципам поэтики пушкинской школы и, по Тургеневу, являются существенными недостатками его поэзии.
Анонсирование поэзии Тютчева (а чуть позже, в 1856 г., и поэзии Фета) как продолжающей традиции пушкинской эпохи согласовывалось с позицией журнала «Современник», участвовавшего в споре середины 1850-х гг. о пушкинском и гоголевском направлениях развития русской литературы. Спор этот начал В.Г.Белинский еще в 1835 г. в статье «О русской повести и повестях г. Гоголя» («Телескоп», ч.ХХУГ). В этой статье критик впервые разделил русскую литературу на два противоположных лагеря. «Поэзия, — писал Белинский, — двумя, так сказать, способами объемлет и воспроизводит явления жизни. Эти способы противоположны один другому, хотя ведут к одной цели. Поэт или пересоздает жизнь по собственному идеалу, зависящему от образа его воззрения на вещи, от его отношений к миру, к веку и наро-
ду, в котором он живет, или воспроизводит ее во всей ее наготе и истине, оставаясь верен всем подробностям, краскам и оттенкам ее действительности. Поэтому поэзию можно разделить на два, так сказать, отдела - на идеальную и реальную» [4] (курсив Белинского). Белинский считал, что реальное направление больше удовлетворяет потребности времени, так как видел задачу поэзии в верном изображении жизни. Вследствие этой позиции Белинский превознес в статье поэзию Гоголя — поэта «жизни действительной» с преобладанием субъективного начала, изображающего дисгармоничную действительность.
Затем, в середине 1850-х гг., в связи с вышедшим в 1855 г. «анненковским» изданием сочинений Пушкина, спор о путях развития русской литературы продолжился в критических статьях А.В.Дружинина и Н.Г.Чернышевского. Дружинин в статье «Критика гоголевского периода русской литературы и наши к ней отношения» («Библиотека для чтения», 1856, №11) сделал попытку разделить критические системы на две противоположности: артистическую («искусство для искусства») и дидактическую («стремящуюся действовать на нравы, быт и понятия человека через прямое поучение» [5]). Критик отдал предпочтение изображению в литературе не дисгармоничной действительности, а вечной гармонии. Чернышевский в «Очерках гоголевского периода...», напротив, утверждал социальную функцию искусства, противопоставляя творчество Пушкина и Гоголя, отдавая предпочтение последнему. Вопрос о смысле творчества и общественном значении литературы вылился в спор о «пушкинском» (объективном) и «гоголевском» (субъективном). При такой постановке вопроса поэзия Тютчева и Фета попадала в восприятии членов кружка «Современника» под «пушкинское» направление, что и отразилось в статье Тургенева.
Статья Фета, являющаяся полемичным ответом тургеневской, была написана в 1859 г. В обстановке растущего отчуждения бывших членов кружка «Современника», разрыва Фета с Некрасовым поэтическая декларация Фета была подобна взрыву бомбы. Выбор для нее анализа поэзии Тютчева, открытие которой для русского общества в середине 1850-х гг. устойчиво связывалось в сознании читателей с журналом Панаева и Некрасова, еще более усилило ее резонанс.
В отличие от Тургенева, принципы оценки тютчевской лирики которого не прояснены, Фет в начале статьи указал четкие критерии, на основе которых он анализировал поэзию Тютчева, — эти критерии одновременно можно назвать его эстетическими принципами. Критерии художественной ценности произведения искусства, по Фету, находятся не в теме и не в идее произведения. Для Фета важна лишь зоркость поэта по отношению к красоте — своеобразное шестое чувство, граничащее с ясновидением. «Дайте нам прежде всего в поэте его зоркость в отношении к красоте, а остальное на заднем плане» [6]. Красотой, которой поэт называл идеальную сторону предмета, наделен любой объект природы; надо лишь увидеть, разглядеть ее в будничных явлениях. Согласно этому принципу объектом изображения поэзии может быть все: «луна, мечта, дева! тряпки.» и самые высокие материи.
Далее Фет размышляет об особенностях поэтической мысли, которая отличается от философской тем, что отображает ее идеальную сторону. В зависимости от соотношения образа и мысли в перспективе произведения Фет вывел два типа творческих натур, приводя в пример поэзию Пушкина и Тютчева. Если у Пушкина «мысль так тонка и до того сливается с чувством, что, даже написавши много, трудно высказать ее ясно», то в поэзии Тютчева «ярко загорается мысль и выступает на первый план. сливаясь с чувством или отодвигая его в глубину перспективы» [7]. Противопоставляя поэзию Пушкина и Тютчева, Фет идет наперекор существующей традиции связывать творчество двух поэтов. Фет проводит сопоставительный анализ стихотворений Пушкина и Тютчева со схожей тематикой («Сожженное письмо» Пушкина и «Как над горячею золой.» Тютчева) в строгом соответствии с декларируемыми принципами. Таким образом, Фет впервые в русской литературе в оценке поэзии Тютчева вышел за рамки споров о пушкинском и гоголевском направлениях, взглянул по-иному на его творчество. В этом состоит принципиальное значение статьи «О стихотворениях Ф.Тютчева». По Фету, Тютчев — поэт третьего направления, а именно поэзии мысли. Фет первый в XIX в. гениально прозрел новаторство использования Тютчевым
архитектонической перспективы стихотворения, посвятив свою статью именно анализу структуры внутреннего пространства тютчевской лирики.
Оценивая актуальность и полемичность статьи Фета, необходимо остановиться еще на одном моменте, а именно на эпатажности формы некоторых мыслей, высказанных Фетом в его декларации. Во-первых, это знаменитая фраза о седьмом этаже, которую позже на все лады стали повторять и переиначивать и друзья, и недруги поэта: «Кто не в состоянии броситься с седьмого этажа вниз головой, с непоколебимой верой в то, что он воспарит по воздуху, тот не лирик» [8]. Чтобы понять, насколько бессмысленной казалась эта фраза современникам поэта, необходимо вспомнить, что в Петербурге в середине XIX в. самые высокие дома не достигали высоты четырех этажей. Широко используя фразу Фета как образец наиболее бессмысленного высказывания поэта, его современники (Д.Л.Михайловский, И.С.Тургенев, Ф.М. Достоевский) не сделали попытки разобраться, что же хотел донести до них Фет, облекая свою мысль в такую непривычную резкую форму. Обратим внимание на контекст фразы: Фет рассуждает о том, какие качества необходимы настоящему лирику для осуществления поэтической деятельности. По Фету, мир поэзии живет и действует по законам, отличающимся от законов действительности: в мире творчества можно и нужно ступить с карниза седьмого этажа и воспарить, нужно дерзать и в низменных, будничных предметах искать высший смысл, нужно лишь искать красоту. Главное для поэта — не столько безрассудный полет, сколько вера в воспарение — вера в торжество красоты и свободного творчества. Лирика невозможна без доли «поэтического безумства».
В 1884 г. Фет обыграл идею о дерзновенном творчестве в стихотворении «Ласточки» («Вечерние огни», вып.2). Наблюдая, как ласточки кружатся над гладью пруда, почти касаясь крыльями воды, Фет писал:
И снова то же дерзновенье И та же темная струя, —
Не таково ли вдохновенье И человеческого я?
Не так ли я, сосуд скудельный,
Дерзаю на заветный путь,
Стихии чуждой, запредельной,
Стремясь хоть каплю зачерпнуть? [8]
В середине XIX в. проторенной дорогой в поэзии являлась так называемая «школа гармонической точности» (меткое выражение Л.Я.Гинзбург), основными чертами поэтики которой являлись ясность, четкость, простота, лаконичность слога, отточенность рифмы, картинность образов, четкость и прозрачность формы, логичность содержания, гармоническое сочетание формы и содержания; в процессе работы — скрупулезная работа над каждым словом. Группа Тургенева исповедовала именно эти поэтические принципы. Лирическая дерзость Фета состояла в том, что в условиях постоянного давления, «дружеских советов», исправления его текстов членами кружка «Современника» поэт нашел в себе силы и стойкость исповедовать совершенно иные поэтические принципы. Фет представил новый тип лирической поэтики, когда стихотворение находит форму одномоментно, а не конструируется, не оттачивается до блеска, когда акцент делается на подсознательных, иррациональных переживаниях, на суггестивных, а не изобразительных ассоциациях, мелодике стиха. Все эти принципы были признаны и получили широкое распространение лишь в начале серебряного века русской поэзии, а в середине XIX в. были чужды и непонятны даже близким литературным приятелям Фета, в том числе Тургеневу.
1. Бочаров С.Г. Сюжеты русской литературы. М.,1999. С.326.
2. Тургенев И.С. Полн. собр. соч.: В 30 т. Т.4. М., 1980. С.524.
3. Там же. С.525.
4. Белинский В.Г. Собр. соч. в 9 т. Т.1. М.,1976. С.141.
5. Дружинин А.В. Прекрасное и вечное. М., 1988. С.200.
6. Фет А. А. Собр. соч. в 2 т. Т.2. М., 1982. С. 148.
7. Там же. С.152.
8. Там же. С.156.
9. Фет А. А. Полн. собр. стихотворений. Л., 1959. С.107.
