CC BY
70
ВОПРОСЫ ИСТОРИИ ДРЕВНЕЙ РУСИ
Лавицкая М.И.,
(Москва) Ефремова О.В.
(Москва)
УДК 94(470): 343.143
СВИДЕТЕЛЬ В ДРЕВНЕЙ РУСИ
В статье рассматриваются особенности процессуальной фигуры свидетеля и специфика свидетельских показаний в Древней Руси. Авторы считают, что изучение должно происходить с самого раннего этапа становления и развития того или иного правового явления, несмотря на несхожесть внешнего вида таких норм с правовыми положениями национального права в актуальной редакции. В данном случае начало изучения должно происходить фактически с начала Х века. В статье констатируется отсутствие единства мнений по вопросу разграничения процессуальных фигур послуха и видока, встречающихся и в Краткой, и в Пространной «Русской правде», и наличие ошибок даже в энциклопедическом издании академического уровня, где при дефинировании понятия «послух» оказались неучтены цель дачи им показаний и его репутация. Подчеркивая важность процессуальной фигуры послуха и приводя различные мнения исследователей о его процессуальном статусе, авторы предлагают разграничивать процессуальные фигуры послуха и видока как по способу получения интересующей суд информации, так и по характеру сведений, которые от них требовалось сообщить суду. В заключении делается следующий вывод: принцип экономии языковых средств привел к тому, что в языке остался только один термин, термин «видок» к XV-XVI столетиям оказался практически утрачен, и послух вобрал в свою семантику оба значения, а институт послушества, постепенно эволюционируя, к московскому периоду развития законодательства, вобравшему в себя и элементы древнерусского права, превратился в институт свидетельствования, а свидетель мог быть только очевидцем.
Ключевые слова: видок, послух, свидетель, повальный обыск, свидетельский иммунитет.
The article examines the features of the procedural figure of a witness and the specifics of witness testimony in Ancient Russia. The authors believe that the study should take place from the earliest stage of the formation and development of a particular legal phenomenon, despite the dissimilarity of the appearance of such norms with the legal provisions of national law in the current edition. In this case, the beginning of the study should actually take place from the beginning of the 10th century. The article states the lack of unity of opinion on the issue of differentiating the procedural figures of hearing and vidok, found in both the Brief and the Extensive "Russian Truth", and the presence of errors even in an encyclopedic publication of the academic level, where the purpose of giving them testimony and its reputation. Emphasizing the importance of the procedural figure of the hearing and citing different opinions of researchers about its procedural status, the authors propose to distinguish between the procedural figures of the hearing and the vidocq both by the method of obtaining the information of interest to the court, and by the nature of the information that they were required to report to the court. In conclusion, the following conclusion is made: the principle of saving linguistic means led to the fact that only one term remained in the language, the term "vidocq" by the XV-XVI centuries was practically lost, and the message absorbed both meanings into its semantics, and the institution of obedience, gradually evolving , by the Moscow period of the development of legislation, which also absorbed elements of Old Russian law, turned into an institution of witnessing, and a witness could only be an eyewitness.
Keywords: vidok, posluh, witness, mass search, witness immunity.
DOI: 10.24888/2410-4205-2020-25-4-32-39
Свидетель как процессуальный субъект, а также регламентация его статуса и показаний в дореволюционном законодательстве привлекали внимание многих дореволюционных и советских процессуалистов. Большинство современных исследователей, анализирующих те или иные правовые явления, согласны с необходимостью применения историко-правового метода при изучении материала, аргументируя свою позицию несомненной пользой для усвоения аналогичных или сходных современных правовых явлений и улучшения их познания, а также возможностью имплементации некоторых правовых предписаний, способных усовершенствовать соответствующий современный правовой институт, но по поводу конкретного исторического момента, с которого следует начинать изучение в исторической ретроспективе, единства мнений нет. Одни ученые полагают, что изучение должно начинаться с того периода, когда нормы приобретают наиболее похожий на современное законодательство вид, именуя им предшествующие правовые предписания только «прообразом». Ярким представителем первой группы является Н. Литвинцева, которая относит становление и развитие института свидетельствования только к 1864 году [11, с. 11]. Другие процессуалисты и криминологи, напротив, придерживаются позиции, что изучение должно начинаться с самого раннего этапа становления и развития того или иного правового явления, несмотря на несхожесть внешнего вида таких норм с правовыми положениями национального права в актуальной редакции, обусловленной естественными при-чинами:низким уровнем законодательной техники и общей неразвитостью правосознания.
Мы придерживаемся второй точки зрения, поэтому считаем целесообразным начать изучение правового статуса свидетелей и появления свидетельских показаний как средства доказывания с момента их зарождения, зафиксированного в письменных источниках, т.е. с Х-Х1веков нашей эры. Первые правовые памятники этого периода представлены русско-византийскими договорами, представляющими собой сплав, контаминацию права византийского с русским обычным правом, не разделенную по отраслям права и содержащую в себе нормы международного и уголовного права, гражданского и торгового права, а также отдельные элементы процессуальных норм. Примечательно, что эти отдельные элементы имели непосредственное отношение к рассматриваемой нами проблематике, поскольку касались особенностей доказательственного процесса. И хотя М.А. Чельцов-Бебутов полагал, что процессуальные вопросы в договорах с Византией практически не поднимались, мы все же думаем, что статью третью Договора с Византией 911 года можно понимать именно как предпринятую попытку классифицировать доказательства, с помощью которых устанавливался круг обстоятельств, имеющих значение для конкретного дела. Язык этого акта, о дате заключения которого ученые не пришли к единому мнению до сих пор (ряд из них считает, что заключен он был на четыре года раньше, а в 911 году получил свое окончательное юридическое оформление), очень сложен и архаичен, со значительными элементами старославянского языка, что и вызывает разницу в трактовках его содержания со стороны исследователей: «А о главах, аже ся ключит проказа, урядимъ ся сице: да елико яве будеть показании явлеными, да имеють верное о тацех явлении; а ему же начнуть не яти веры, да клянется часть та, иже ищеть неятью веры; да егда кленеться по вере своей, и будеть казнь, яко же явиться согрешенье» [22, с. 4] (ст. 3).
Как видим, отдельно в 3 статье данного международного договора как средство доказывания выделялась присяга (скорее всего, тут идет речь о показаниях сторон, данных под присягой), отдельно упоминались как доказательства «показания явленные», среди которых были выделены показания «посторонних лиц» (термин М.А. Чельцова-Бебутова), за ложность их следовало наказание в виде казни, что можно считать первоначальным моментом фиксации свидетельских показаний и ответственности для недобросовестных сторон и сви-
детелей в письменных источниках. Такая позиция была высказана и процессуалистами, в частности Н.В. Сидоровой [18, с. 15]. Логично сделать вывод, что споры, для разрешения которых и существуют доказательства, свидетельствуют о зарождении процесса, имеющего определенную процессуальную форму.
Последующая письменная фиксация (закрепление) свидетельских показаний связана с появлением такого источника права, как «Русская правда», сохранившаяся и дошедшая до нас в нескольких редакциях (Сокращенная Правда, Краткая Правда, Пространная Правда). Добавим, что вопреки распространенному мнению о «Русской правде» только как о сборнике обычного права, она включала в себя и акты князей, которые по хронологическому критерию были плохо структурированы и не были выстроены в строгой последовательности. Исследователи полагают, что, несмотря на наличие в этом источнике права, формировавшемся с XI по XIV вв., процессуальных норм, говорить о разграничении им процесса уголовного с гражданским - преждевременно и неверно [10, с. 14]. Это не говорит о дефектности отечественного обычного права, так как, по свидетельству О. Омельченко, эти процессы не разграничивались таким образом и в Древнем Риме [13, с. 67], где юриспруденция была изначально несоизмеримо более развита, чем в нашей стране, и даже, по мнению исследователей, опосредованно через Византию и некоторые другие западные страны, оказала влияние на русское право [14, с. 106] вообще и на появление в отечественном праве свидетелей (послухов и видоков) в частности. Однако существовали и отличия, и нормы, не воспринятые русским нормативно-правовым актом: и в Древней Греции, и в Древнем Риме, например, в качестве свидетелей могли быть допрошены рабы, но их не приводили к присяге, а применяли пытки, если уполномоченное лицо подозревало их в утаивании информации или иной нечестности. Показательно, что в Древней Греции на гелиэе свидетели должны были давать показания по письменным записям, предварительная письменная фиксация свидетельских показаний должна была обеспечить их содержательную неизменность, что говорит об уровне развития общества в части образованности и количестве грамотных людей в ту эпоху, чего, конечно, славянские племена продемонстрировать не могли. В Древней Греции в качестве свидетелей допрашивались даже эксперты, излагая своё компетентное мнение и отвечая на вопросы гелиастов. Отдельно подчеркнем, что, несмотря на значительную разницу в уровне разработанности порядка проведения процесса в части допроса свидетелей, С.М. Прокофьева отмечает, что и в Древнем Риме, и на Руси активнее развивалось доказательственное право в процессе уголовном, нежели в гражданском, хотя их процессуальная форма была единой [14, с. 103].
«Русскую правду» во всех ее существующих списках ученые, придерживающиеся марксистской методологии в познании правовых явлений, считают не только памятником права феодальной эпохи, но и актом, в котором феодалы утверждали свою волю как господствовавшего в этот период класса, что не могло не сказаться на содержании этого нормативно-правового акта. Впрочем, западные ученые тоже считают её ярким памятником феодальной эпохи, признавая развитость русского общества того периода, и, что немаловажно, сравнивая ее с актами, содержащими обычное право в других государствах, они подчеркивают и больший охват территории с точки зрения действия ее в пространстве, чем в варварских германских правдах, построенных по племенному, а не по территориальному принципу [7, с. 115].
Что касается её сравнения с западными варварскими правдами по степени их проработанности, то лучший уровень подготовки демонстрируют все же западные источники. По результатам анализа, проведенного А.В. Макеевым, можно сделать вывод, что правовой статус свидетелей в части их вызова в суд, действия органа правосудия в случае их неявки в суд, как поступать с явившимися, но отказавшимися давать показания свидетелями, в чем заключается торжественная клятва свидетелей, что будет с теми свидетелями, которые окажутся клятвопреступниками, были очень подробно прописаны в «Салической правде» франков, отдельно там регламентировался размер штрафа, который был очень большой для
тех свидетелей, которые показания дать не пожелали [12, с. 14]. Таким образом, аналогичные варварские правды (на примере франкской варварской правды) той же эпохи, феодальный характер которых также признаётся историками, по-видимому, из-за сильного и непосредственного влияния римского законодательства, с точки зрения юридической техники превосходят аналогичные русские образцы по уровню проработанности и даже степени гуманности: за ложные показания назначался штраф, а не применялась смертная казнь.
Все исследователи подчеркивают, наряду с другими используемыми в нем доказательствами, важность фигуры послуха и его показаний [20, с. 32]. Между тем, некоторые современные исследователи (например, Л.И. Родевич) акцентируют внимание на том факте, что в академической среде наблюдается непонимание тонкостей и специфики этой процессуальной фигуры, а также терминологическая неточность в толковании её денотата даже на уровне энциклопедических изданий [15]. Она пишет, что даже в Большой Советской энциклопедии 1955 года послух трактуется просто как свидетель, выступающий на суде [3]. В словарной статье оказались не учтены такие его особенности, как репутация (это обязательно был человек, заслуживающий доверия), а также цель дачи им показаний: подтверждение доброй репутации одной из сторон. Скорректированная словарная статья в последующем переиздании этой же энциклопедии, выпущенной двадцатью годами позднее, хоть и лучше описывает эту фигуру, упоминая эти особенности и его «свидетельства доброй славы» в отношении одной из сторон процесса, но допускает ошибки во временном периоде ограничения его процессуальных полномочий, когда ему запретили давать показания о не виденном им самолично, перепутав содержание Судебников 1497 г. и 1550 г. [2] Если такая ситуация наблюдается даже в изданиях такого уровня, значит, работы по аналогичной или сходной с нашей тематике, являются актуальными. Её актуальность подчеркивает и отсутствие единства мнений по вопросу разграничения процессуальных фигур послуха и видока, встречающихся и в Краткой, и в Пространной «Русской правде» и их семантического прояснения. О послухе и видоке говорится в двух статьях Краткой русской правды (ст.ст.2,10), в ее Пространной редакции эти фигуры упомянуты в статьях 21, 29, 31, 37, 39, 47, 48, 52, 77, 85. Отдельные исследователи ставят между ними знак равенства, считая их синонимичными понятиями (Б.Б. Кафенгауз, Н.Ю. Копланская).
В.О. Ключевский трактует послуха как свидетеля, видевшего совершаемое преступление, т.е. очевидца, а также того, кто может засвидетельствовать добрый нрав подозреваемого и/или обвиняемого в совершении преступного деяния. Сходной позиции понимания послуха как очевидца противоправного деяния придерживается и современный ученый А.В. Макеев, который, анализируя норму ст. 29, пишет, что вина в драке независимо от того, кто в ней пострадал больше, возлагается на субъекта по свидетельству послухов [12, с. 17], приходит именно к такому выводу. Некоторые исследователи, признавая, что послух излагал суду сведения о личности обвиняемого и был призван в суд описать его нрав, вообще отказывают послуху в статусе свидетеля на этом основании [21, с. 17]. Другие, напротив, говоря о свидетелях той эпохи, упоминают только послухов [6, с. 17].
Однако большая часть исследователей, ориентируясь, по-видимому, и на этимологическое значение терминов, четко разграничивает их на свидетеля-очевидца (видок) и того, кто свидетельствует с чужих слов на основании услышанного (послух). Традиция такого толкования этих процессуальных фигур идет еще от В.И. Даля и словарных статей его словаря, эта позиция находила сторонников и в советский период, о чем упоминает М.А. Чель-цов-Бебутов, и поддерживается рядом ученых в настоящее время (Н.А. Агалец [1], Е.В. Брянская [4], Н.Ю. Волосова [5] и др.). Н.В. Сторожев, выступивший переводчиком с древнерусского языка текста «Русской правды» в её Пространной редакции при составлении хрестоматии [16], тоже разделяет именно эту позицию. Примечательно, что, по свидетельству А. Макеева, в Италии, Испании, Франции при проведении процессов инквизицией очень четко различали свидетелей-очевидцев и простых свидетелей, причем первая разновидность свидетелей была равна второй из расчета «один к двум», т.е. показания одного
свидетеля-очевидца приравнивались к показаниям двух слышавших или видевших что-либо с чужих слов.
Изучение взглядов на этот вопрос в работах М.А. Чельцова-Бебутова показывает некоторую непоследовательность его трактовки этих процессуальных фигур. Он относит послуха к тем субъектам, к которым обратился обвиняемый для свидетельствования о своей невиновности и который являлся его пособником при совершении преступления. Такая точка зрения нам представляется спорной и в науке, в сущности, является маргинальной. Анализ текста Пространной редакции этого акта никак не даёт возможность сделать такой вывод о наличии здесь соучастия с распределением ролей. Послух - не соучастник преступления, его процессуальная фигура крайне важна для формализованного процесса (не приход хотя бы одного заявленного обвиняемым послуха для свидетельства влёк за собой проигрыш дела для обвиняемого, причем для каждого состава преступления количество послухов было регламентировано, для свидетельствования при убийстве их требовалось семь, при личном оскорблении - два), но сам он первоначально напоминает такого субъекта, как поручитель (в современном гражданско-правовом смысле), если речь шла о репутации обвиняемого, и сильно схож по процессуальным обязанностям с нынешними свидетелями защиты/обвинения. Причем допрос послуха имеет сходство с перекрёстным допросом нынешних свидетелей, и, как в современном процессе их показания могут быть аннулированы, так и послушество в тех случаях, когда послух «недоговорит» или «переговорит», теряло свою силу. На это прямо указывалось в ст. 22 Псковской Судной грамоты, где тоже фигурировал данный процессуальный субъект. Документы отличаются большим сходством регламентации процессов в этом акте и в «Русской правде», на что обращали внимание еще дореволюционные исследователи [19, с. 13]. Надо отметить, что эти акты всё же содержательно различались. Например, в Псковской грамоте прямо указана возможность применения поединка как способа разрешения спора, тогда как в Русской правде четкого указания на это нет, из-за чего часть исследователей вообще отрицают такую возможность по последнему нормативному акту (Е. Брянская, М. Чельцов-Бебутов), а другие, привлекая сторонние источники, в которых приводятся свидетельства о «суде мечем» со стороны заморских гостей [ 17, с. 426], говорят о возможности проведения поединков и на тех территориях, где действовала «Русская правда» (С. Прокофьева).
По мнению В.Д. Спасовича, также анализировавшего процессуальный статус послуха, суд обращался к его показаниям, числя его на стороне одного из участников процесса, как к последнему средству, и в тех случаях, когда не было сделано чистосердечное признание обвиняемого, т.е. степень его процессуальной самостоятельности была значительно ниже, чем у свидетеля одной из сторон в современном уголовном процессе.
Основным требованием к субъекту, который может стать послухом, было отсутствие его рабского состояния, т.е. он должен быть лично свободным и не находиться в рабской зависимости (ст. 85 Пространной редакции «Русской правды»). Таким образом, впервые в законодательстве были установлены требования к допустимости доказательств, и показания холопа (раба) априори признавались ненадежными (дефектными) по сравнению с показаниями свободного человека. Но из свободных людей не все могли привлекаться в качестве послуха ко всем спорам, без исключения. Н.М. Карамзин [8, с. 125] и В.О. Ключевский [9, с. 214] пришли к выводу, что уровень спора и значительность его предмета напрямую коррелировали с социальным статусом послуха: чем выше уровень спора, тем выше должен быть и статус послуха, ими могли быть тиуны, в крайнем случае, закупы, но никогда - холопы. Впрочем, их мнение в последнем вопросе частично опровергается результатами исследования, проведенного Н. Волосовой, которая, изучив положения статьи 22 Новгородской судебной грамоты, приходит к выводу, что показания холопов как свидетелей могли использоваться по делам, где обвиняемым выступал человек равного им социального статуса, т.е. такой же холоп [5].
В некоторых случаях в самих нормах указывается, кто именно может выступать послухом. Например, для установления факта публичной покупки на торгах украденной вещи привлекались три свидетеля-послуха, два из которых были свободными, но частными лицами, а третий - лицо должностное: мытник (человек, следивший за проведением торгов и взимавший пошлины) (ст. 37 Пространной «Русской правды»). Наше исследование не подтверждает вывода А.В. Макеева, что, наряду с холопами, в процесс в качестве послухов не допускались и простолюдины в целом. Нельзя не отметить привилегированное положение иностранцев в процессе, на что обращал внимание еще Н. Карамзин: их запрещалось обвинять без свидетельских показаний минимум семи свидетелей-послухов, а сами они в тех случаях, когда русским тяжущимся необходимо было представить семь свидетелей, имели право предоставлять только двух.
Итак, свидетельские показания как средство доказывания зародилось еще в эпоху Древней Руси, однако единого термина для свидетельствовавшего лица не было: свидетеля называли и видок, и послух. Большинство исследователей их различает по способу получения интересующей суд информации. В первом случае, это был свидетель-очевидец, а во втором - он мог свидетельствовать с чужих слов. Есть разница и в характере сведений, которые от них требуется сообщить судебному органу. Если видок должен был дать сведения о фактах, относящихся к совершенному противоправному деянию, то от послуха требовалось охарактеризовать моральный облик обвиняемого и дать сведения о его репутации и образе жизни. Принцип экономии языковых средств привел к тому, что в языке остался только один термин, термин «видок» к XV-XVI столетиям оказался практически утрачен, и послух вобрал в свою семантику оба значения. Даже в более ранний период они часто были взаимозаменяемы, в том числе нередко и в письменных источниках. Именно этим можно объяснить противоречивость в толковании данных дефиниций в процессуальной доктрине.
Институт послушества постепенно эволюционировал и к московскому периоду становления законодательства превратился в институт свидетельствования, где дозволялось быть только свидетелем-очевидцем, который включал в себя элементы и древнерусского права.
Список литературы
1. АгалецН.А. Свидетель: история и современность. Минск: Академия МВД Республики Беларусь, 2005. 340 с.
2. Большая Советская Энциклопедия. М.: Советская энциклопедия, 1975. Т. 20.
608 с.
3. Большая Советская Энциклопедия. М.: Большая Советская энциклопедия, 1955. Т. 34. 652 с.
4. Брянская Е. В. О развитии доказательств в уголовном процессе дореволюционной России // Сибирский юридический вестник. 2014. № 4. С. 15-20.
5. Волосова Н. Ю. История развития и законодательного формирования института свидетельского иммунитета в российском уголовно-процессуальном законодательстве // Вестник ОГУ. 2009. № 3. С. 36-39.
6. Григорьев Ф. Г. Процессуальное положение свидетеля в уголовном судопроизводстве: автореф. дис. ... канд. юр. наук: 12.00.09. М., 2008. 31 с.
7. Давид Р. Основные правовые системы современности. М.: Международные отношения, 2003. 400 с.
8. Карамзин Н. М. История государства Российского / Комментарий A.M. Кузнецова. Калуга: Золотая аллея, 1993. Т. I. 560 с.
9. Ключевский В. О. Русская история. Полный курс лекций в трех книгах. М.: Мысль, 1993. Кн. 1. 572 с.
10. Кобликов А. С. Развитие отечественного уголовно-процессуального законодательства // Уголовный процесс: учебник для вузов. / Под общ. ред. А.С. Кобликова. М.: НОРМА-ИНФРА, 1999. 384 с.
11. Литвинцева Н. Ю. Процессуальный статус свидетеля в российском уголовном судопроизводстве: автореф. дис. ...канд. юрид. наук: 12.00.09. Иркутск, 2005. 24 с.
12. Макеев А. В. Свидетель в уголовном судопроизводстве России: становление и тенденции развития процессуального института: дисс. ...канд. юрид. наук: 12.00.09. М., 2004. 189 с.
13. Омельченко О. А. Римское право. М.: ТОН-Остожье, 2002. 208 с.
14. Прокофьева С. М. Становление и развитие института доказательств в России // Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России. 2013. № 2 (58). С. 102-107.
15. Родевич Л. И. Видок, послух, свидетель: эволюция теоретико-правовых взглядов // Вестник БелЮИ МВД России. 2006. № 1. С. 32-35.
16. Русская Правда.Пространная редакция. Текст по Троицкому списку // Хрестоматия по истории государства и права России / Составитель Ю. П. Титов. М.: Проспект, 2002. 472 с.
17. Сергеевич В. И. Лекции и исследования по древней истории русского права / Под ред. В. А. Томсинова. М.: Зерцало, 2004. 488 с.
18. Сидорова Н. В. Правовое регулирование показаний свидетеля в российском уголовном процессе: история, современное состояние: дис. ... канд. юрид. наук: 12.00.09. Тюмень, 2004. 269 с.
19. Спасович В. Д. О теории судебных доказательств в связи с судоустройством и судопроизводством. М.: Юридическая литература, 2001. 491 с.
20. Фойницкий И. Я. Курс уголовного судопроизводства. СПб.: Изд-во Альфа, 1996. Т. 1. 552 с.
21. Хачатуров Р.Л. Классовая природа Русской Правды // Актуальные вопросы правоведения в общенародном государстве. Томск: Изд-во Томского университета, 1979. С. 17-26.
22. Хрестоматия по истории отечественного государства и права / Под ред. В. А. Томсинова. М.: Зерцало, 1998. 381с.
References
1. Agalec, N. A. Svidetel': istorija i sovremennost' [Witness: history and modernity]. Minsk, Akademija MVD Respubliki Belarus'Publ., 2005, 340 p. (in Russian).
2. Bol'shaja Sovetskaja Jenciklopedija [The Great Soviet Encyclopedia].Moscow, Sovets-kaja jenciklopedijaPubl., 1975, t. 20, 608 p. (in Russian).
3. Bol'shaja Sovetskaja Jenciklopedija [The Great Soviet Encyclopedia].Moscow, Bol'shaja Sovetskaja jenciklopedijaPubl., 1955. t. 34, 652 p. (in Russian).
4. Brjanskaja, E. V. O razvitii dokazatel'stv v ugolovnom processe dorevoljucionnoj Rossii [On evolution of evidence in criminal process of pre-revolutionary Russia] in Sibirskij juridi-cheskij vestnik [Siberian law bulletin], 2014, No. 4, pp.15-20. (in Russian).
5. Volosova, N. Ju. Istorija razvitija i zakonodatel'nogo formirovanija instituta svide-tel'skogo immuniteta v rossijskom ugolovno-processual'nom zakonodatel'stve [History of evolution and legislative formation of an institute of witness immunity in Russian criminal remedial legislation] in Vestnik OGU [OGU Bulletin], 2009, No. 3, pp. 36-39. (in Russian).
6. Grigorev, F.G. Processual'noepolozhenie svidetelja v ugolovnom sudoproizvodstve: av-toref. diss. ...kand. jurid. nauk: 12.00.09 [Remedial position of a witness in criminal legal proceeding: abstract of dissertation ... of Candidate of Law: 12.00.09].Moscow, 2008, 31 p. (in Russian).
7. David, R. Osnovnye pravovye sistemy sovremennosti [Basic modern legal sys-tems].Moscow, Mezhdunarodnye otnoshenijaPubl., 2003, 400 p. (in Russian).
8. Karamzin, N. M. Istorija gosudarstva Rossijskogo / Kommentarij A.M. Kuznetsova [History of Russian state / with commentaries of A. M. Kuznetsov]. Kaluga, Zolotaja allejaPubl., 1993, t. I, 560 p. (in Russian).
9. Kljuchevskij, V. O. Russkaja istorija. Polnyj kurs lekcij v treh knigah [Russian history. Full course of lectures in three books].Moscow, Mysl'Publ., 1993, book 1, 572 p. (in Russian).
10. Koblikov, A. S. Razvitie otechestvennogo ugolovno-processual'nogo zakonoda-tel'stva [Evolution of domestic criminal remedial legislation] in Ugolovnyj process: uchebnik dlja vuzov [Criminal process: textbook for high school] / edited by A. S. Koblikova.Moscow, NOR-MA-INFRAPubl., 1999, 384 p. (in Russian).
11. Litvinceva, N. Ju. Processual'nyj status svidetelja v rossijskom ugolovnom sudoproiz-vodstve: avtoref. diss. ...kand. jurid. nauk: 12.00.09 [Remedial status of a witness in Russian legal proceeding: abstract of dissertation ... of Candidate of Law: 12.00.09]. Irkutsk, 2005, 24 p. (in Russian).
12. Makeev, A. V. Svidetel' v ugolovnom sudoproizvodstve Rossii: stanovlenie i tendencii razvitijaprocessual'nogo instituta: diss. ...kand. jurid. nauk: 12.00.09 [Witness in Russian criminal proceeding: formation and tendencies of evolution of a remedial institution: dissertation ... of Candidate of Law: 12.00.09].Moscow, 2004, 189 p. (in Russian).
13. Omel'chenko, O. A. Rimskoe pravo [The Romanian law].Moscow, TON-Ostozh'ePubl., 2002, 208 p. (in Russian).
14. Prokofeva, S. M. Stanovlenie i razvitie instituta dokazatel'stv v Rossii [Establishment and evolution of an institution of evidence in Russia] in Vestnik Sankt-Peterburgskogo universiteta MVD Rossii [Bulletin of Sankt-Peterburg University of Ministry of Interior Affairs of Russia], 2013, No. 2 (58), pp.102-107. (in Russian).
15. Rodevich, L. I. Vidok, posluh, svidetel': jevoljucija teoretiko-pravovyh vzgljadov [Eyewitness, earwitness, witness: evolution of theoretical legal views] in Vestnik BelJul MVD Rossii [Bulletin of Belgorod Institute of Ministry of Interior Affairs of Russia], 2006, No. 1, pp. 32-35. (in Russian).
16. Russkaja Pravda. Prostrannaja redakcija. Tekst po Troickomu spisku [Russian Truth. Text reproduced from Troitsk list] in Hrestomatija po istorii gosudarstva i prava Rossii / Sostavi-tel' Yu. P. Titov [Reader on history of Russian state and law / compiled by Yu. P. Titov].Moscow, ProspektPubl., 2002, 472 p. (in Russian).
17. Sergeevich, V. I. Lekcii i issledovanijapo drevnej istorii russkogoprava [Lectures and research in ancient history of Russia law] / edited by V.A. Tomsinov.Moscow, ZercaloPubl., 2004, 488 p. (in Russian).
18. Sidorova, N. V. Pravovoe regulirovanie pokazanij svidetelja v rossijskom ugolovnom processe: istorija, sovremennoe sostojanie: diss. ... kand. jurid. nauk: 12.00.09 [Legal regulation of witness testimony in Russian criminal process: history, current state: dissertation ... of Candidate of Law: 12.00.09]. Tjumen', 2004, 269 p. (in Russian).
19. Spasovich, V. D. O teorii sudebnyh dokazatel'stv v svjazi s sudoustrojstvom i sudo-proizvodstvom [On theory of judicial evidence in relation with judicial system and legal proceed-ing].Moscow, Juridicheskaja literaturaPubl., 2001, 491 p. (in Russian).
20. Fojnickij, I. Ja. Kurs ugolovnogo sudoproizvodstva [Course of criminal legal proceed-ing].Saint Petersburg, Al'faPubl., 1996, t. 1, 552 p. (in Russian).
21. Hachaturov, R. L. Klassovaja priroda Russkoj Pravdy [Class nature of the Russian Truth] in Aktual'nye voprosy pravovedenija v obshhenarodnom gosudarstve [Relevant issues of jurisprudence in people's republic]. Tomsk, Tomskij universitetPubl., 1979, pp. 17-26. (in Russian).
22. Hrestomatija po istorii otechestvennogo gosudarstva i prava [Reader on history of domestic state and law] / edited by V. A. Tomsinov. Moscow, Zercalo Publ., 1998, 381 p. (in Russian).
