CC BY
59ЮРИДИЧЕСКИЕ РЕТРОСПЕКТИВЫ
JURIDICAL RETROSPECT
УДК 316.75:343 © А. Н. Конев, 2019 DOI: 10.24411/1999-625X-2019-13013
Идеология уголовного судопроизводства периода феодальной раздробленности Руси
А. Н. Конев, Академия управления МВД России (г. Москва). E-mail: akonev@mvd.gov.ru
Каждый исторический период имеет свою идеологию, которая неизбежно отражается и в идеологических основах присущего ему уголовного судопроизводства. Приметы таких изменений можно обнаружить в летописных свидетельствах и архивных первоисточниках. На примере идеологических трансформаций в законодательных памятниках, а именно в Пространной редакции Русской Правды, подвергается исследованию идеология уголовного судопроизводства периода феодальной раздробленности Древней Руси. Рассматриваются идейные истоки формирования доказательственных и компенсационных процедур этого периода.
В исследовании использованы общенаучные методы: анализ, синтез, дедукция, индукция, концептуально-ретроспективный и концептуально-идеологический анализы исторических документов. Анализ совокупности внешне далеких от судопроизводства факторов, которые обусловили идеологию нового судопроизводства и формирования на ее основе процессуальных норм XII —XIII вв., изложенных в Пространной редакции Русской Правды и заключающихся в дифференцированном приспособлении общественных представлений о судопроизводстве, позволил дать объяснение возникновению и трансформации таких понятий в русском судопроизводстве, как «вервь» и институт «дикой виры», некоторых видов наказаний («поток и разграбление» и «изгнание»). Объясняется история возникновения институтов очной ставки и свидетельствования, именуемых в ранних документах как «слово против слова», а также «видок» и «послух», имеющих исконно русские корни. На примере небольшого идеологического среза уголовного судопроизводства периода феодальной раздробленности Руси показано, каким образом отголоски мировоззренческих перемен реализуются в процедуре судопроизводства.
Ключевые слова: уголовное судопроизводство; Пространная редакция Русской Правды; феодальная раздробленность;
Ideology of Criminal Proceedings in the times of Feudal Fragmentation of Rus'
А. N. Konev, Management Academy of the Russian Ministry of Internal Affairs (Moscow). E-mail: akonev@mvd.gov.ru
Every historical period has its ideology which is inevitably noticed in the ideological grounds of the criminal proceedings of the certain period. The features of such changes can be found in chronicle reports and archive original sources.
The author studies the ideology of the criminal proceedings in the times of feudal fragmentation of ancient Rus' by example of ideological transforms in the legislative relics, precisely, in the Extended Edition of the Rus' Justice (Russkaya Pravda). The paper considers the ideological sources of forming evidence and compensation procedures of that period.
The research employs some general scientific methods: analysis, synthesis, deduction, induction, conceptual retrospective and conceptual ideological analyses of historical documents.
идеология уголовного судопроизводства; испытание железом; дикая вира; видок; послух.
The author analyzes all the factors, externally different from the legal proceedings, which determined the ideology of the new legal proceedings and formation of the procedural norms of the I2th-13th centuries basing on that ideology and explained in the Extended Edition of the Rus' Justice (Russkaya Pravda). Those factors concern differentiated adaptation of public views about legal proceedings. The examination of the mentioned factors enables the author to set forth the origin and transform of such concepts in the Russian legal proceedings as "verw"(community) and the institute of "wild vira" (fine), some types of punishment ("flow and marauding" and "exile"). The paper interprets the origin of the institutes of confrontation and testifying which were named in the early documents as "word against word", as well as "vidok" (eye witness) and "poslukh" (hearsay witness), which are of the Russian origin.
The author manages to show how the aftereffects of the changing world view are echoed in the legal proceedings by example of ideology in criminal proceedings in the times of feudal fragmentation of Rus'.
Keywords: criminal proceedings; Extended Edition of the Rus' Justice (Russkaya Pravda); feudal fragmentation;
ideology of criminal proceedings; ordeal by iron; wild vira (fine); vidok (eye witness); poslukh (hearsay witness).
Каждый исторический период имеет свою идеологию, которая неизбежно отражается в идеологических основах присущего ему уголовного судопроизводства. Приметы идеологических трансформаций можно обнаружить в законодательных памятниках. Концептуально-идеологическому анализу одного из таких памятников и посвящается настоящая статья. Речь пойдет о Пространной редакции Русской Правды, появившейся в начале периода феодальной раздробленности Руси и призванной определить основные феодальные права.
С. В. Юшков убедительно доказал, что протограф Пространной Правды состоял из двух самостоятельных частей: Устава Ярослава и Устава Владимира Всеволодовича, которые с течением времени, когда было уже совсем забыто их самостоятельное существование, были объединены, подобно тому как с текстом Русской Правды был объединен Устав князя Ярослава о мостниках, затем — значительная часть Закона судного людям [1, с. 185]. По мнению С. В. Юшкова, имеются серьезные предпосылки отнести создание Суда Ярослава к концу XI или началу XII вв. (до княжения Мономаха, т. е. до 1113 г.) — периода, несущего на себе отпечаток формирования в центральном аппарате наиболее развитого в экономическом и социально-политическом отношении региона, которым в то время являлся Киев [1, с. 327].
Однако возможность их реализации была изначально поставлена под вопрос из-за слабеющей центральной власти киевских князей. Так, Б. А. Рыбаков пишет: «Даже сила великокняжеских вирников, мечников и воевод не могла из Киева реально помогать далекому провинциальному боярству окраин Киевской Руси» [2, с. 370].
Время возникновения Пространной Правды и ее процессуальных норм — время начала феодальной раздробленности Киевской Руси.
Во-первых, увеличивается количество отдельных княжеств, которыми уже управляют внуки
Ярослава, переставшие ощущать между собой родственную близость. Политическое значение Киева как центра Древнерусского государства стремительно падает, и власть великого князя все больше слабеет. Формирующиеся новые мелкие княжества полностью удовлетворяют потребности феодалов — из любой столицы XII в. агент княжеской власти мог доскакать до границ этого княжества за три дня и своевременно подтвердить нормы Русской Правды мечом властителя.
Во-вторых, нарастают тенденции усложнения судебного аппарата управления. К этому времени сформировалась юрисдикция церковного суда. Первым ее источником стал Устав князя Владимира Святославовича о десятинах, судах и людях церковных, который сохранил свое юридическое значение в течение нескольких веков.
Возникновение новых княжеств и постоянное изменение их территорий, с которых кормился феодал, вызвали юрисдикционные споры о праве на сбор дани и судебных пошлин. Это обусловило необходимость поиска подходящих идей по созданию компромиссных форм суда для разрешения некоторых спорных ситуаций как внутри системы княжеской власти (по вертикали и горизонтали), так и на грани соприкосновения светской и церковной юрис-дикций.
В-третьих, этот период характеризуется началом социально-экономического разрыва между городом и деревней. В начале XII в. отмечается бурный рост городов на территории Киевской Руси, которые представляли важный элемент средневекового социума. Ученые на основании документальных и археологических исследований доказали существование в это время 224 городских пунктов, не считая сел, из которых 134 появились вновь в источниках XII в. При этом они отмечают, что данная цифра, скорее, преуменьшенная, чем преувеличенная [3, с. 49]. Вместе с городами возникают городские по-
сады — «...новое и важное явление в истории русских городов, с которым мы встречаемся не ранее конца X в.» [3, с. 52].
Численность городского населения, например в Новгороде, в начале XI в. приблизительно составляла 10-15 тыс. человек, а уже в XII в. — 20-30 тыс. человек. В ХП-ХШ в. Киев был, несомненно, обширнее Новгорода, и его население составляло несколько десятков тысяч человек. Численность других, «не стольных» городов, редко превышала 1000 человек, что доказывается небольшими площадями, которые занимали их кремли, или детинцы [3, с. 116-118].
Историки отмечают не только стремительное развитие в этих городах ремесел и торговли, но и акцентируют внимание на пестром социальном составе его населения. Последнее, особенно за счет прибытия в города беглых холопов, нищенствующих и странствующих, способствовало росту количества имущественных и насильственных преступлений как в самом городе, так и в городских посадах.
В экономическом и политическом плане город был резко противопоставлен деревне не только в экономическом, но и в административно-политическом плане. В этом отношении, по мнению В. Янина, выделялись волости, условно входящие во внутренние и внешние зоны [4, с. 354].
Внутренние зоны с устоявшимися погостами тяготели к управленческим и судебным системам городов, а внешние зоны включали в себя отдаленные от феодального центра, порой пограничные общины-верви. Эти зоны отличались между собой по форме организации в них фискальных и судебных мероприятий. Если внутренняя зона (сопряженные с городом и посадом территории) представляла устоявшуюся систему погостов, то внешняя (отдаленные и приграничные территории) эксплуатировалась взятием дани и судебных пошлин путем эпизодических «наездов» княжих мужей или военных походов [4, с. 355].
Полагаем, что совокупность этих внешне далеких от судопроизводства факторов обусловили идеологию нового судопроизводства и формирование на ее основе процессуальных норм ХП-ХШ вв., изложенных в Пространной редакции Русской Правды и заключающихся в дифференцированном приспособлении общественных представлений о судопроизводстве.
Что касается сравнительно раннего исчезновения из русского языка термина «вервь», отмечаемого А. Е. Пресняковым и С. В. Юшковым, то объяснение этого факта А. Е. Пресняковым нам кажется более убедительным. Он полагает, что этот термин стал отмирать уже в Х1-Х11 вв. Он оказался неудобным, поскольку в более старое время он означал родственное объединение и не подходил к чисто территориальной
единице, в состав которой входили уже не родственники [5, с. 55].
В Пространной Правде мы видим изменившийся процессуальный подход в отношениях между княжеской властью и общиной-вервью по поводу совершенных на ее территории или ее членами преступлений.
По сравнению с Краткой Правдой, Пространная Правда начала XII в. позволяет нам еще глубже проникнуть в организацию и функцию верви и разглядеть сложившиеся там общественные отношения, обусловившие изменение процессуального порядка.
Процесс замещения принципа «родства» на принцип «территориальности» в развитии соседской общины позволял селиться рядом не только «близким» и «дальним» сородичам, но и людям, не принадлежащим к этой семье. Продолжающийся процесс разрыва семейно-родовых связей внутри соседской общины, а также развитие экономических и внеэкономических форм принуждения со стороны княжеской администрации позволяли власти проникнуть уже вглубь общины и через описанные в Пространной редакции процедуры дойти до каждого ее члена. Подобный подход уже начинает сильно походить на предпосылки принципа публичности в уголовном судопроизводстве.
Однако влияние княжеской администрации на внутриобщинные отношения в этот период еще достаточно слабы, и поэтому ст. 2 Пространной редакции содержит альтернативное правило — вервь может искать убийцу среди своих или платить виру в случае отказа в этих поисках. Более того, вервь уже ничего не должна платить, если обнаруженный на ее территории труп не опознан. Подобное правило касается и случаев причинения вреда какому-либо имуществу (ст. 70) — вервь либо ищет того, кто причинил ущерб, либо платит общий штраф.
В чем же смысл подобной идеи? Совершенно правильно понимает смысл этой «процедуры» А. Е. Пресняков, по мнению которого, выражение «по верви искать татя» (ст. 70) сопоставимо с «гонением следа», имеющим место в Пространной Правде (ст. 77) [5, с. 164-165].
Эпохальным является указание в этом юридическом памятнике на виды наказания — «поток и разграбление» и «изгнание». Разбойника вервь должна выдать вместе с женой и детьми на поток и разграбление. Этой идеи раньше не было в Краткой редакции Русской Правды, а она крайне революционна. Суть ее заключается в том, что создавалась тенденция индивидуализации уголовного преследования. Само преступление являлось своеобразным основанием для исключения из-под защиты общины. Преступник выделялся из общины, что создавало условия для дальнейшей расправы над ним со стороны княжеской
администрации. Это свидетельствует о трансформации принципа ответственности общины — переходу к принципу ответственности отдельных семейств, что в свою очередь усиливало процесс отмежевания семьи от верви. Пространная редакция (ст. 7) четко и точно говорит о том, что «за разбойника люди не платят.
В этом же документе возникает оригинальный институт «дикой виры». Вервь в XII в. перестает помогать всем своим членам в платеже штрафов, а помогает лишь тем, кто заранее о себе позаботился, т. е. тем, кто предварительно вложился в «дикую виру» (ст. 8). Все это свидетельствует о том, что к тому времени члены верви перестали быть равными в своих правах, что среди них выделилась зажиточная группа, которая была в состоянии оплатить штрафы, связанные с участием в «дикой вире».
Перед нами симптомы разложения верви времен Древнейшей Правды и обусловленная этим смена процедурных правил в сфере судопроизводства. Ранее решение платить виру или нет (т. е. выдать или не выдать лицо власти) не только принималось на «общинном сходе» при участии члена общины в формировании виры, но и учитывало человеческий фактор («судя по человеку»). Такой порядок в период централизации Русского государства XV-XVII вв. переформатировался в процедуру «облихования».
И здесь возникает серия концептуально-идеологических вопросов. Являлась ли выдача вервью лица, обвиняемого в убийстве, сопряженном с разбоем, или просто в разбое, безоговорочным подтверждением его вины — без предоставления дополнительных доказательств? Была ли у обвиненного вервью лица возможность оправдаться и доказать необоснованность обвинения?
По всей видимости, такая возможность существовала, если применить к этой ситуации положения ст. 18 Пространной редакции. В этом случае семь послухов могли отвести обвинение, заявив о благонадежности обвиненного лица. Пространная редакция не указывает процедуру, но нет никакого сомнения, что в ее основе первоначально лежала клятва, а впоследствии — крестоцелование.
Однако имела место ситуация, когда найти послухов не было возможности. В этом случае ст. 21 Пространной редакции предлагает рассудить истца и ответчика «испытанием железом».
Такой же способ Пространная редакция (ст. 22) предусматривает и в случаях, когда лицо обвиняется в краже при отсутствии у него поличного, т. е. украденных вещей, домашних животных, денег или иных ценных предметов. Татьба, как в Пространной редакции, так и в последующих правовых документах Древней и Средневековой Руси, является тайным похищением чужого имущества. Особенность
этого преступления обусловливает и специфические условия доказывания — отсутствие свидетелей. Эта специфика должна компенсироваться либо наличием у обвиненного поличного (обвинение), либо свидетельства послухов о том, что обвиненный добропорядочный человек.
Здесь возможен поиск сторонами послухов. При их отсутствии или если истец не согласен с их свидетельством (он имеет все основания обвинить их во лжи), вопрос о виновности, в зависимости от размера причиненного ущерба, разрешался испытанием железом, водой или клятвой (ст. 22 Пространной редакции).
Носили ли эти испытания принудительный характер? Полагаем, что нет. Это была последняя возможность для лица оправдаться перед обвинением при отсутствии поличного или послухов. Отказ от испытания железом, водой или принесения клятвы влек за собой признание виновности лица.
Добровольность испытания можно установить из Проекта Смоленского договора 1234 г., описанного П. В. Голубовским [6, с. 207-208]. В этом историческом документе, закрепляющем условия торговли русских в Риге и немцев в Смоленске, описывается порядок проведения испытания железом. Правило, зафиксированное в ст. 86 Проекта, гласит, что тяжущегося (немца или русского) «...на желъзо безъ его воле не лзъ имати...» [7, с. 452]. Подобная формулировка содержится в Смоленском договоре 1229 г.: «роусиноу не вести латинина к жельзоу горячему, аже самъ въсхочетъ».
Своеобразная процедура доказывания в древних документах прописывается (например, ст. ст. 67 и 68 Пространной редакции) относительно злодеяний, посягающих на здоровье, честь и достоинство человека (нанесение побоев — избиение, сопряженное с причинением повреждений определенным частям тела). В этих случаях Пространная редакция предусматривает два варианта развития ситуации.
Первая описывает случай, когда человек, требующий правосудия, в результате полученных побоев получил явные телесные повреждения в виде кровавых ссадин или синяков, что будет вполне достаточным для доказывания заявленного им иска (ст. 29 Пространной Правды).
Вторая ситуация связана с условием неочевидности. Лицо заявляет об избиении, но на теле или одежде отсутствуют очевидные следы совершенного злодеяния. При такой ситуации на первое место в процессе доказывания побитым своего иска выходят два видока (ст. 29 Пространной редакции). В статьях 67 и 68, относящихся к Уставу Владимира Всеволодовича, являющемуся составной частью Пространной редакции, упоминаются уже не послухи или видоки, а люди. Полагаем, что в том же смысле, что и свидетели-очевидцы.
Следует отметить, что в ст. 29 Пространной редакции впервые реализована идея очной ставки («слово против слова») между сторонами и представленными ими свидетелями, по всей видимости, в разноплановой вариации. Этот способ позволял преодолеть, при отсутствии явных следов телесных повреждений, обман одной из сторон как в самом причинении вреда, так и в выяснении зачинщика этой драки, на которого налагался штраф, даже если он и был в итоге избит.
Рассматриваемые положения Пространной редакции Русской Правды не знают общественного свидетельства о совершенном избиении — взыскание с виноватого производится по показаниям потерпевшего, подкрепляемого, в крайнем случае, словами его свидетеля (видока). Место и обстоятельство столкновения (за исключением выявления его зачинщика) здесь не имеют никакого значения.
Несмотря на то что коллективные драки и избиения были, по всей видимости, не редкостью в городах, посадах и селениях, тем не менее вопрос коллективного иска все редакции Русской Правды обходят стороной. Эти редакции учитывают только ситуации, связанные с индивидуальными драками и полученными в ходе них телесными повреждениями.
Вопрос о массовых столкновениях между людьми особенно актуален при проведении совместных пиршеств по поводу религиозных праздников, которые вошли в историю под именем «братчин». Братчина как традиционный феномен древнерусской культуры в исторической литературе получила достаточно полное освещение. Более того, это явление многими учеными относится к особой форме суда, упоминаемой древними юридическими памятниками Руси. Нет никакого сомнения, что это отголосок ритуала, связанного с родовым общежитием. Он существовал и во времена Русских Правд, однако свое письменное отражение такая форма разрешения социальных конфликтов впервые получила в Псковской Судной грамоте.
К рассматриваемому периоду относится активное освоение древней отечественной юридической мыслью идеи свидетельствования как одного из основных видов доказательств при рассмотрении и разрешении спорных дел. Этот институт стал первым шагом на пути от ритуально-мифологического суда к суду, в котором заложена логико-познавательная идеология. Полагаем, это теснейшим образом связано с началом эпохи научного мировоззрения, которое стало завоевывать Европу.
Разновременной характер дошедших до нас списков Правд, а также различия в географическом характере их протографов, на основании которых были сформированы эти документы, обусловили, по нашему мнению, несколько неверный подход к интер-
претации идеи свидетельства, изложенной в Краткой и Пространной редакциях Правд.
Так, М. А. Чельцов-Бебутов, говоря о религиозных и формальных чертах порядка судебного разбирательства по уголовным делам по Русской Правде, в качестве такой особенности отмечает использование в нем послухов и видоков, одновременно соглашается с позицией М. Ф. Владимирского-Буданова относительно неясности в процедурных вопросах, касающихся их участия в суде.
По мнению М. А. Чельцова-Бебутова, наиболее обоснованной является точка зрения, согласно которой «„видок" есть простой свидетель в современном смысле, а послух — пособник, на которого „послался" истец или ответчик. Процессуальная роль последнего иная, чем свидетеля, гораздо более активная» [8, с. 642].
Подобный подход к оценке места и роли этих участников процесса по Русской Правде присутствует и в современных учебниках. Например, М. А. Исаев полагает, что «свидетели были двух родов: видоки и послухи. Видок — это очевидец события (ст. ст. 2 и 9 Краткой Правды). Следующая категория свидетелей имеет достаточно сложную природу. Послух не есть очевидец и не свидетель по слуху. Этим термином обозначается обрядовая сторона судебного ритуала, обусловленного представлениями древних о присутствии божества правосудия на суде. В некотором роде послух — рудимент Божьего суда» [9, с. 74].
Мы считаем, что имеет место искаженная точка зрения на содержательное истолкование терминов «видок» и «послух» в работах, посвященных этому вопросу. Во-первых, М. А. Чельцов-Бебутов, разделяя «видоков» и «послухов» по своим процессуальным функциям, для своих выводов использует Пространную Правду, которая появилась позже, чем Краткая Правда, а в особенности ее первая часть — Древнейшая Правда.
По этому поводу М. Н. Тихомиров пишет, что «одной из особенностей Древнейшей Правды является употребление слова „видок" в значении „свидетель". Это слово упомянуто в Древнейшей Правде четыре раза в различных местах. В Правде Ярослави-чей слово „видок" уже заменено термином „послух". В Пространной Правде слово „видок" встречается значительно реже, чем „послух", и притом в текстах, заимствованных из краткой редакции. Слово „видок", по словарю И. И. Срезневского, не подлежит к числу распространенных <...> употребление слова „видок" ведет нас на север, точнее, в пределы Великого Новгорода» [3, с. 49-50].
Во-вторых, М. А. Исаев пишет о том, что «послухи в древнейший период полностью соответствовали, например, „соприсяжникам" эпохи Варварских Правд» [9, с. 74]. Однако М. А. Исаев, аргументируя
свои выводы, приводит одни статьи Пространной Правды, игнорируя другие, которые не укладываются в его понимание «послуха» как «обрядовой стороны судебного ритуала». Например, в ст. 85 Пространной Правды содержится правило: «Ты тяжъ всъ судят послухи свободными; будет ли послухъ холопъ, то холопу на правду не вылазити. », иными словами, «Во всех судебных тяжбах послухами выступают только свободные; если будет послухом холоп, то ему самому на суд являться нельзя». Другой аргумент упоминается в ст. 50 (О ростовщичестве) Пространной Правды о послухах при даче под проценты денег и возврат меда и зерна с придатком. По сути, здесь речь идет только о том, что все сделки, связанные с ростовщичеством, необходимо заключать при свидетелях.
Мы полагаем, что термины «видок» и «послух» во времена Правд отражают суть одного и того же
явления — зачатков института свидетельствования, правда, с некоторыми особенностями, присущими рассматриваемому периоду. С процессуальной точки зрения, «видок» и «послух» — одни и те же участники — свидетели.
В заключение отметим, что несмотря на попытки найти в институте послушества внешние, например, Византийские идеологические мотивы, он является принадлежностью к исконно русской истории. По крайней мере, ученые, исследовавшие его содержание в более раннем, греческом праве, отмечают его сословную структуру, что появилось на Руси только в XVI в. Даже такой небольшой идеологический срез уголовного судопроизводства периода феодальной раздробленности Руси показывает, каким образом отголоски мировоззренческих перемен реализуются в процедуре судопроизводства.
Список литературы
1. Юшков С. В. Русская Правда / под ред. О. И. Чистякова. М., 2002.
2. Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв. Происхождение Руси и становление ее государственности. М., 2014.
3. Тихомиров М. Н. Древнерусские города. СПб., 2008.
4. Янин В. Л. Очерки истории средневекового Новгорода. М., 2013.
5. Пресняков А. Е. Лекции по русской истории. Т. I: Киевская Русь. М., 1938.
6. Голубовский П. В. История Смоленской земли до начала XV столетия. Киев, 1885.
7. Напьерский К. Е. Русско-Ливонские акты. СПб., 1868.
8. Чельцов-Бебутов М. А. Курс советского уголовно-процессуального права. Очерки по истории суда и уголовного процесса в рабовладельческих, феодальных и буржуазных государствах. СПб., 1995.
9. Исаев М. А. История Российского государства и права : учебник. М., 2012.
