CC BY
35А.Г. Рагунштейн*
«СВЕРЖЕНИЕ С МОСТА» КАК ФОРМА НАКАЗАНИЯ В НОВГОРОДСКОЙ РЕСПУБЛИКЕ ХН-ХУ вв. (ПО ЛЕТОПИСНЫМ
ДАННЫМ)
Аннотация: Статья посвящена проблему применению такой своеобразной формы уголовного наказания в Новгородской республике как «свержение с моста». Автор рассматривает причины и способы применения «свержения с моста» к различным категориям преступников в новгородской республике, анализируются причины введения такого вида наказания.
Ключевые слова: Новгород, вече, уголовные преступления, смертная казнь, ордалия, «свержение с моста».
В XII в. Новгород приобрёл политическую самостоятельность как вечевая республика. Это также нашло отражение в своеобразной уголовно-правовой системе, сложившейся под влиянием местных традиций. Одним из своеобразных видов уголовного наказания в Новгороде было «свержение с моста».
Право Древней Руси со времён издания Русской Правды не знало смертной казни, хотя летописные данные свидетельствуют о том, что в исключительных случаях она применялась. Однако с развитием феодального государства нормы права изменились. К сожалению, скудость сохранившихся отечественных источников периода средневековья не позволяет в достаточной мере проследить эволюцию уголовного права в Северной Руси. В созданной не ранее 1397 г. Псковской судной грамоте смертная казнь была установлена за несколько видов преступлений - кражу из кремля, измену, конокрадство1. Смерти подвергались также рецидивисты, совершившие кражу в третий раз2. Вид казни при этом не упоминается, что объяснялось, скорее всего, желанием дать возможность судьям выбирать среди известных способов умерщвления наиболее подходящий для каждого преступника в отдельности. В Новгороде к традиционным видам казни -отрубанию головы и повешению - добавилось ещё и смешанная форма наказания и ордалии - «свержение с моста».
Одной из проблем при определении времени возникновения такой формы наказания является несовпадение действовавших на момент формирования суверенного новгородского государства норм права и реальной практики применения уголовных наказаний, поскольку Русская
* Рагунштейн Арсений Григорьевич, кандидат исторических наук, доцент кафедры теории и истории государства и права Курского государственного университета, ragunshteyn@gmail.com
1 Псковская судная грамота / / Российское законодательство X-XX вв: в 9 т. М., 1984. Т. 1. С. 332. Ст. 7.
2 Там же. С. 332. Ст. 8.
Правда не знала смертной казни, тогда как первые летописные упоминания о «свержении с моста» относится к раннему периоду формирования Новгородской республики.
Начало практики наказания преступников путём скидывания их с моста в реку можно отнести к событиям 1134 и 1136 гг. в Новгороде. В 1134 г. князь Всеволод Мстиславович решил посадить на суздальский стол своего брата Изяслава, для чего начал собирать новгородские рати для похода. Это вызвало среди новгородцев неоднозначную реакцию. Вероятно, часть новгородцев выступила с критикой этой затеи, что привело к отрытому столкновению на вече. Летопись свидетельствует, что они «почаша молвитъ о суждальсъи войнъ ... и убиша муж свои и вергоша с мосту в суботу пятикостьную»3. Было ли вынесено судебное решение о казни изменников или это был самосуд - однозначно сказать нельзя. Однако из этого лаконичного отрывка можно сделать вывод о том, что была казнь применена к группе лиц, обвинённых в государственной измене, «перевете».
Поражение в этом военном походе и нерешительность князя в решающей битве при Ждани горе привели к открытому возмущению новгородцев. Собрав псковичей и ладожан, новгородцы предъявили на вече обвинения в несоблюдении интересов города.
В 1136 г. в результате народных волнений Всеволод был вынужден бежать из города, а затем та же участь постигла и его преемника князя Святослава Ольговича. Интересно то, что в новгородских летописях в то же время упоминается о казни некого Юрия Жирославича: «В то же лето убиша Юрга Жирославица и с моста свергоша». И.Я. Фроянов не связывал эту казнь с изгнанием князей4. Однако вполне возможно, что именно обвинения в нарушении новгородских законов и измене и стали главным основанием для данного события.
После событий 1136 г. посадником становится Якун Мирославович, который, будучи сторонником черниговских князей, в 1141 г. сам оказался обвинён в государственной измене. Он пытался бежать, но был схвачен и со своим братом Прокопием был возвращён в город. Далее последовал вечевой суд, и его «мало не до смерти, я обнаживше, яко мати родила, и свергоша и с мосту»5. Однако посадника прибило к берегу, что, вероятно, было воспринято людьми как божественное избавление от смерти, поэтому казнь заменили штрафом в 1000 гривен с самого Якуна и 100 гривен с его брата. После этого Якун был заключен в тюрьму «в Чюдь с братомъ, оковаше руцъ к шии».6 Интересен также тот факт, что, несмотря на подобное бесчестье, Якун в 1156 г. снова становится посадником , что может свидетельствовать о том, что в изменяющейся политической обстановке первой половины XII в.
3 Новгородская первая летопись. М. - Л., 1950. С. 207. (Далее НПЛ)
4 Фроянов И.Я. Мятежный Новгород. СПб., 1992. С. 217.
5 НПЛ. С. 26, 211-212.
6 НПЛ. С. 26, 212.
7 Фроянов И.Я. Указ соч. С. 225.
политические преступления не считались препятствием для продолжения работы государственных служащих.
В 1316 г. за измену был казнён Игнат Беск, которого «биша и на въце, свергоша его с мосту в Волхово, творяща его перевът держаща к Михаилу; а Бог въсть». Беск способствовал неудачному походу князя Михаила на Новгород, однако, по всей видимости, в данном случае не хватало доказательств «перевета», что и предопределило форму казни.
В дальнейшем практика вынесения смертных приговоров за государственную измену была юридически зафиксирована в актах русских княжеств, в том числе в ст. 7 Псковской судной грамоты.
Помимо государственной измены «свержение с моста» являлось наказанием за целый ряд тяжких преступлений, таких, как крамола, грабежи и поджёг.
В 1291 г. в Новгороде был неурожай и падёж скота, что привело к подорожанию товаров. В результате некие лица, обвиняя во всём власти, стали открыто подговаривать горожан на погромы. Затем «грабиша кромольницъ торг, а заутра створишя въче новгородци, свергоша два крамольника с мосту» . Из данного отрывка не вполне ясно, что послужило основанием для вынесения приговора - крамола или грабёж, однако, можно предположить, что приговор был вынесен по совокупности преступлений, а форма казни определялась назидательным характером наказания. Аналогичным образом обошлись со сторонниками еретического движения стригольников, которое получило распространение в Новгороде в третьей четверти XIV в. В 1375 г. в городе начались массовые избиения стригольников, а дьяконов Микиту и Карпа и ещё одного еретика скинули с моста, воздав, таким образом, по заслугам за распространение лживых
9
религиозных взглядов .
Поджог также считался уголовным преступлением, за которое следовала смерть. В деревянных в своей основе русских городах любой пожар мог привести к самым ужасным последствиям, поэтому отношение к поджигателям было крайне негативным. По отношению к ним применялся и «самосуд». Во время большого пожара 1442 г. горожане «от скорби тоя великыя пожарныя похватише люди, глаголюще от ярости смущени: «в таинъ ходите и людемъ не являитеся, и зажигаете град, и людъи губите»; и
10 о
овых на огонъ сожьгоша, а иных с мосту сметаша» . В данном случае решение вече о применении смертной казни вынесено не было, однако доказательства вины не требовалось, поскольку преступники были схвачены на месте преступления и в назидательных целях подвергнуты наказанию огнём и водой.
8 НПЛ. С. 327.
9 Казакова Н.А. Лурье Я.С. Антифеодальные еретические движения на Руси XIV -начала XVI века. М. - Л., 1955. С. 39.
10 НПЛ. С. 423.
Однако «свержение с моста» на основе самосуда было скорее исключением из правил. Вынесение смертного приговора требовало соблюдения целого ряда процессуальных норм. Их нарушение могло повлечь за собой негативные последствия, поскольку свержение с моста считалось, вероятно, позорным наказанием. Как показали события 1418 г., это могло привести даже к всеобщему противостоянию и хаосу в городе.
В апреле 1418 г. некий Степанко схватил боярина Даниила Ивановича и привёл его на вече, выкрикивая: «...а господо, пособите ми тако на злодъя сего». Люди «видаще его вопль, влечахут акы злодъя к народу и казниша его ранами близъ смерти, и сведеше с въца, сринуша и с мосту»11. По формальным признакам были соблюдены все условия вечевого суда.
Однако боярин не погиб, несмотря на нанесённые ему смертельные раны. Его вытащил из реки рыбак - Личков сын. Это вызвало гнев новгородцев, поскольку рыбак превратился в соучастника преступника. Это привело к погрому его дома. Данила Иванович, желая отомстить за своё несправедливое бесчестье, «въсхитивъ супостата и нача мучити, хотя вред исцълити, паче больши язву въздвиже»12.
Боярский самосуд над Степанко в свою очередь вызвал недовольство народа, который снова собрал на Ярославом дворище вече. Вооружившись, народ под стягами, т.е. организованно, двинулся на Кузмадемьянину улицу к дому боярина, разграбив его и дома всех бояр на этой улице. Дальнейший ход событий, вероятно, уже вышел из организованной фазы и происходил хаотично. Толпа двинулась на Яневу улицу и там повторила погром, после чего двинулась на другие районы города. Ситуация постепенно выходила из-под контроля. Поскольку грабежи богатых усадеб стали повальными, жители Торговой стороны вооружились и выступили против Софийской. Между двумя отрядами на мосту через Волхов произошло вооружённое столкновение. Появились убитые и раненые. Только вмешательство владыки, который пригрозил отлучением посадника Фёдора Тимофеевича и тысяцкого Кузьмы Терентьевича от причастия, предотвратило эскалацию конфликта, и горожане разошлись по домам13. К сожалению, летопись умалчивает о дальнейшей судьбе Степанко и Даниила Ивановича.
Эти события позволяют сделать несколько выводов. Прежде всего, как и других случаях, наказуемый не подвергается смерти до свержения с моста, что явно свидетельствует о сакральном значении наказания. Из летописи не вполне понятно, какое преступление совершил Даниил Иванович, но, вероятно, доказательств его вины было недостаточно, именно поэтому и было выбрано в качестве наказания «свержение с моста» как вариант ордалии. Вмешательство рыбака в божественный суд было воспринято как
11 НПЛ. С. 409.
12 НПЛ. С. 409.
13 НПЛ. С. 409-410.
нарушение процесса. В то же время попытка боярина произвести самосуд над обидчиком привела к общим погромам боярских домов.
Можно так же предположить, что Степанко обвинил боярина в государственной измене или другом уголовном преступлении, а форма казни была выбрана с назидательными целями, но дальнейшая реакция Даниила Ивановича свидетельствует, скорее всего, о несправедливости выдвинутых обвинений. К сожалению, для более детального анализа нам не хватает данных.
Таким образом, «свержение с моста» как форма казни, существовавшая в новгородской республике в XII-XV вв., являлась сообразной вариацией божественного суда. Представление о реке как о месте свершения судьбы, характерное для языческих времён, сохранилось в народе и с принятием христианства. Сама казнь происходила на Великом мосту через реку Волхов (ширина реки в Новгороде около 250 м.)14. Наличие в центре города широкого моста через Волхов позволяло превратить процесс в массовое действо, имеющее важную воспитательную и сакральную функцию.
Подобное наказание назначалось на вече как результат совершения тяжких уголовных преступлений, например грабежа, поджога или государственной измены. Сам процесс казни включал несколько этапов. Прежде всего, это осуждение, которое вероятно предполагало определённую возможность оправдаться для обвиняемого. Признанные виновными подвергались избиению, после чего направлялись на мост через Волхов для окончательного решения судьбы. Характерно, что избиение, предположительно, заменяло верёвки, т.е., в отличие от ордалий в Западной Европе, подвижность человека не ограничивалась искусственными препятствиями, но его силы ослаблялись за счёт телесных повреждений.
Свержение в самой широкой и глубокой и широкой части реки предполагало возможность смерти преступника, однако в случае божественного вмешательства и спасения человек подлежал помилованию, примером чему может служить судьба Якуна Мирославича, казнённого таким образом в 1141 г.
Любое постороннее вмешательство в процесс казни влекло за собой наказание в виде разграбления имущества, о чём говорят события 1418 г. Спасённый от гибели посторонними лицами, возможно, не считался помилованным, однако свидетельств повторной казни в летописях не сохранилось.
Таким образом, мы имеем дело с достаточно распространённой формой казни в виде ордалии, которая в то же время приобрела свои специфические особенности в Новгородской республике XII-XV вв.
14 Иванова-Веэн Л.И. Русские деревянные мосты / / Памятники науки и техники. 1982-1983. М., 1984. С. 56.
Библиографический список
1. Иванова-Веэн Л.И. Русские деревянные мосты // Памятники науки и техники. 19821983 / отв. ред. Н.К. Гаврюшин. - М., 1984. - С. 53-73.
2. Казакова Н.А. Лурье Я.С. Антифеодальные еретические движения на Руси XIV - начала XVI века. - М.-Л., 1955. - 544 с.
3. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов / отв. ред. М.Н. Тихомиров. - М.-Л., 1950. - 640 с.
4. Псковская судная грамота // Российское законодательство Х-ХХ вв. / отв. ред. В.Л. Янин. В 9 тт. Т. 1. - М., 1984. - С. 321-344.
5. Фроянов И.Я. Мятежный Новгород. Очерки истории государственности, социальной и политической борьбы конца IX - начала XIII столетия. - СПб., 1992. - 280 с.
