CC BY
61
В современной юридической науке многие проблемы ставятся и решаются в едином с западной правовой мыслью познавательном поле. Концепции, теоретико-методологические позиции отечественных правоведов, сохраняя свою оригинальность и привязку к специфике национальной правовой системы, в то же время оказываются созвучными наработкам западноевропейских и американских классиков в области теории права и государства, юридической антропологии, юридической техники, философии права и т.п.
Имеющие место на рубеже ХХ-ХХ1 вв. процессы интернационализации юридического познания происходят в рамках развивающегося сравнительного правоведения, а именно в контексте выделяемых в нем двух направлений: нормативно-правового (применение сравнительного метода для выявления сходных и отличных характеристик принадлежащих различным системам права юридических институтов, норм и отраслей) и проблемно-правового, в ходе которого проводится сравнительно-правовой анализ сходных правовых проблем, категорий, близких или, напротив, «методологически далеких» эвристических схем изучения многообразных юридических явлений, философско-правовых и логико-правовых доктрин и т.п.
Так, в отечественной правовой традиции проблема юридических фикций стала объектом внимания правоведов не ранее первой половины XIX в. Именно в это время начинают создаваться фундаментальные научные труды, авторы которых, оставаясь, чаще всего, в рамках романо-германского социально-правового и юридико-технического дискурса, ставили и решали вопрос о природе, функциях и специфике фикций в правовой сфере. Однако даже в настоящее время нет сколько-нибудь общепринятой точки зрения относительно сущности юридических фикций, как нет и соответствующего этим юридическим конструкциям категориально-понятийного аппарата, необходимого для их изучения.
Хотя в современной юридической литературе, на первый взгляд, правовые фикции определяются достаточно единообразно: суть правовой фикции, усматривается, прежде всего, в том, что определенные юридические последствия закон связывает с заведомо (для правоприменителя) несуществующими фактами. Соответственно, речь идет о логически вероятностном, предположительном характере фикции, что и позволяет отнести последнюю к так называемым юридическим предположениям. При этом собственно юридической дефиниции «правовая фикция» нет, а предположительный характер ей задается самим законодателем. Вызывает неопределенность и концепция фикции как антипода закона, сформулированной в отечественной юридической науке.
В зарубежной исследовательской практике немаловажное значение приобрела идея логической природы и философской сущности юридической фикции. Одним из ярких представителей этого направления является Г. Файхингер. В 1911 г. в Германии вышел его объемный философский трактат под названием «Философия "Как если бы"». Г. Файхингер уже был известен в философско-правовых кругах Европы как кантовед, предпринявший попытку дать историко-философский, культурно-исторический и филологический комментарий к «Критике чистого разума». Указанная здесь работа Г. Файхингера научной общественностью была воспринята с энтузиазмом и его идеи «философии фикции», или «фикционализма» (как стали с этого времени именовать предложенное учение) начали быстро распространяться в Германии, захватывая разные области гуманитарного знания.
В работе «Как если бы» Г. Файхингер описывает правовые фикции, используя прошедшее время в силу того, что фикции, по его мнению, принадлежат к той стадии развития права (а точнее правоприменительного процесса), которая не существует в актуальном времени, но носит исторический характер.
Однако что же дает основание Г. Файхингеру признать фикцию «продуктом прошлого»? Во-первых, фикция всегда очевидна, когда мы обращаемся к прошлому, которого нет в настоящем. Во-вторых, фикция как «предмет прошлых событий» оказывает определенное влияние на будущее, так как закон неизбежно сталкивается с новыми правоотношениями, которые потенциально возникают в будущем и потому предугадать их заранее невозможно.
Как основатель теории фикционализма Г. Файхингер выдвигает идею о создаваемых людьми гипотетических фикциях, которые и позволяют человеку воспринимать окружающий мир и превращают предметы этого мира в объекты познания. К таким гипотетическим фикциям человек
относится «как если бы» они были истинны. Мышление, действия и чувствования человека направлены на фикции, так как с их помощью неупорядоченные переживания структурируются.
В правовой фикции то, что еще не произошло, рассматривается как происшедшее и, наоборот, в каждом отдельном случае аналогичные правовые отношения приходят в жесткое противоречие с действительностью.
Римское право основано на юридических фикциях, однако в современной Европе, особенно в Англии, юридические фикции подверглись изменению. В теоретических и практических сферах человек приходит к «правильному» при помощи «ложного». Поскольку фикции являются «ложными», они иррациональны, однако именно это и приводит к рациональности правового мышления и действия. Одной из задач философии права Файхингер считал изучение морфологии юридических фикций.
Так, Г. Файхингер выделил юридическую фикцию как особую форму предпосылки в правоприменительном процессе. В частности, он отметил, что вообще, термин «фикция» нигде ранее не был известен, кроме как в юриспруденции, в которой он и представляет весьма сложный для обсуждения предмет. Особый логико-психологический механизм применения юридических фикций состоит в «соотношении группы единичных случаев к концептуальному конструкту, так чтобы впоследствии сознательное восприятие становилось просто аналогией» [1].
Основой же логического измерения происхождения и сущности юридических фикций, по Г. Файхингеру, является дедукция, которая в данном случае означает, что любой нормативный акт есть результат обобщения, элиминирующего частные случаи, казусы. В свою очередь, каждая конкретная ситуация, требующая правовой классификации, подводится под признаки явления, описанного при помощи дедукции, то есть исходная ситуация трактуется «как если бы» она называлась так, как дана в тексте нормативного акта.
Конечно, Г. Файхингер не обошел своим вниманием и проблему соотношения юридических фикций и презумпций. Презумпция является юридической гипотезой, что отличает ее от юридической фикции. В юридической теории и практике их часто путали и различие между ними стало излюбленной темой для обсуждения и исследования. Презумпция - это предположение, а фикция -«преднамеренная и сознательная ложь». Заметим, что именно в таком контексте попытки сравнительного анализа этих правовых категорий предпринимались и в российской юридической науке.
Например, в монографии «Презумпции в советском праве» В.К. Бабаев рассматривал вопрос о месте правовой фикции в советской системе права. Он отметил, что вопрос о правовых фикциях целесообразно рассматривать в двух аспектах: «С точки зрения их содержания и как правовой прием» [2, с. 25]. В этом случае содержанием фиктивного правового положения является «стремление правящего класса тем или иным образом урегулировать какое-либо общественное отношение», облекаемое в форму правовой фикции. Наличие фикций в праве обусловливается, с точки зрения этого автора, несовпадением юридической формы права и его социального содержания. Представляется также необходимым отличать фикции как технико-правовой прием от свойства «фиктивности» самого права.
В целом же, В.К. Бабаев приходит к выводу о том, что фикции в советском праве находят применение, но «только как технико-юридический прием» и к их использованию в правовом регулировании «законодатель прибегает исключительно редко» [2, с. 32].
Рассматривая же взаимосвязь правовых презумпций и фикций, В.К. Бабаев выделил ряд сходств:
1) как те, так и другие условно принимаются за истину;
2) правовые презумпции и фикции получают нормативное закрепление;
Различия между этими категориями устанавливаются по двум критериям: по характеру образования и по степени достоверности.
Правовые презумпции представляют собой нормативное закрепление того порядка отношений, который признается обычным, постоянным нормальным, к тому же содержащееся в презумпциях положение, является вероятно истинным, тогда как фиктивное положение истинным быть не может.
Исследуя в своей работе эти две юридические категории, В.К. Бабаев делает вывод о том, что при всей их внешней схожести, они «достаточно разнопорядковые, чтобы отождествлять их» и указывает
на то, что сходство состоит в условном принятии их за истину, а также в правовом закреплении. Что же касается отличий, то они относятся к характеру образования и истинности закрепляемых фикциями и презумпциями положений.
Необходимо заметить, что данный подход был, в общем, типичен для правоведа советского периода, однако он не совсем верен с современных позиций, т.к. и в советском законодательстве существовали фиктивные нормы, что вполне закономерно для любой системы права. Причем, фикции использовались и используются довольно активно и не только законодателем, но и правоведами при моделировании различных юридических конструкций.
Подобной точки зрения придерживался и В.М. Горшенев, утверждающий, что правовая фикция наряду с презумпцией, преюдицией, дефиницией и некоторыми другими правовыми явлениями относится к так называемым нетипичным нормативным предписаниям. При этом, он понимает под нетипичными нормативными предписаниями «предписания нестандартного характера, в которых отсутствуют те или иные свойства, признаки, моменты, объективно присущие классической норме права (...) по отношению к норме права и содержанию всего права имеют субсидиарный характер, выполняют роль обстоятельств, дополняющих всю композицию права, связывающих все его элементы в единую целостность» [3, с. 113-117].
С точки зрения этого автора, нормативные свойства фикции выражаются в том, что она, как правило, вычленяет те или иные обстоятельства, придавая им значение юридических фактов, а ее регулятивное воздействие состоит в том, что с ее помощью обеспечивается определенная устойчивость принятого акта применения права в ситуации, когда обнаружена невосполнимая неизвестность.
Необходимо отметить, что фикции и презумпции в современной юридической литературе стали рассматриваться в связи с юридическими фактами или даже как средства, приемы совершенствования структуры фактических составов. Так, О.А. Курсова считает, что «фиктивное положение, на наш взгляд, может быть сформулировано разными способами - в том числе в виде предположения. Облекаясь в форму предположения, фикция всегда остается фикцией, не изменяет свою природу». Данная позиция полностью согласуется с пониманием фикции в рамках концепции «как если бы» Г. Файхингера.
Нельзя не отметить здесь позицию Л.Л. Кругликова и Ю.Г. Зуева, которые, следуя логике Г. Файхингера, полагают, что правовые фикции наряду с презумпциями являются видами правовых предположений. Как отмечают авторы, «специфика этих понятий кроется в различной степени вероятности предположений, заключенных в каждом из них, при этом презумптивное предположение относительно истинно, а фиктивное положение изначально ложно» [4, с. 54].
В свою очередь, В.Ю. Чуфаров, рассматривая презумпции и фикции в трудовом праве, сделал вывод о том, что они представляют собой особую группу нетипичных нормативных предписаний, выполняющих системо-оптимизирующую функцию в отрасли, в которой предписания нормы-фикции категоричны и представляют собой заведомо ложное положение [5, с. 183].
В целом, в настоящее время все более остро стоит проблема соотношения правовой фикции с неопровержимой презумпцией, а также с презумпцией, имеющей наибольшую степень вероятности. В связи с этим важно отметить точку зрения К.К. Панько, который считал, что оспоримая презумпция, являясь приблизительным обобщением, обязательно предполагающим исключения, не объявляет сформулированное в ней положение непререкаемой истиной. Неоспоримая презумпция распространяется на все случаи жизни, невзирая на то, что в числе обобщаемых ею случаев неизбежно должны найти место такие, которые заведомо не соответствуют тому, что в ней сформулировано. В силу этого неоспоримые презумпции при определенных условиях превращаются в фикции» [6, с. 135].
Возвращаясь к позиции В.К. Бабаева относительно того, что неопровержимые презумпции «это те же обобщения индуктивного характера, содержащие в себе ту или иную степень вероятности», можно с уверенностью признать ее органичной философско-правовому дискурсу Г. Файхингера. В этом же контексте О.А. Курсова утверждает, что «категоричность неопровержимых презумпций и их непричастность к процессу доказывания несколько сближает их с фикциями, но это все же не
основания для того, чтобы относить их к фикциям... их логическая природа и способы образования различны» [7, с. 191].
Итак, логический метод изучения происхождения и сущности юридических фикций, изложенный в работе Г. Файхингера «Философия "Как если бы"», во многом, оказался продолженным в советской (70-80 гг. ХХ в.), а затем и российской теории права. Причем, обращает на себя внимание то, что ни один из отечественных исследователей прямо не обращается к работам Г. Файхингера, а использует сходные идеи на собственном «интуитивно-опытном» уровне: по крайней мере, в отношении рассмотренных здесь аспектов советские и российские авторы приходят к аналогичным выводам самостоятельно, хотя отдельные аспекты проблемы юридических фикций в отечественной и западноевропейской традиции имеют различные постановки и решения.
Литература
1. Hans Vaihinger, Die Philosophie des Als Ob (Berlin: Reuther & Reichard, 1911), and in English as Hans Vaihinger, The Philosophy of «As If»: A System of the Theoretical, Practical and Religious Fictions of Mankind (C.K. Ogden trans., London: Routledge & Kegan Paul, 1924).
2. Бабаев В.К. Презумпции в советском праве. Горький, 1974.
3. Горшенев В.М. Нетипичные нормативные положения в праве // Советское государство и право. 1978.
4. Кругликов Л.Л., Зуев Ю.Г. Презумпции в уголовном праве. Ярославль, 2000.
5. Чуфаров В.Ю. Нетипичные нормативные предписания в трудовом праве: Дис. ... канд. юрид. наук.. Екатеринбург, 2010.
6. Панько К.К. Фикции в уголовном праве и правоприменении. Воронеж, 1998.
7. Курсова О.А. Фикции в российском праве: Дис. ... канд. юрид. наук. Н. Новгород, 2001.
