CC BY
272
ДИАГНОСТИКА СОЦИУМА
УДК 316.3
Существование человека в обществе «избыточного потребления»
Е.М. Боровой
В статье исследуется проблема взаимодействия между человеком и миром вещей в обществе «избыточного потребления». В контексте данной темы автор рассматривает основные аспекты идеологии вещизма и ее воздействия на духовный мир человека и его социальный статус. Отдельное внимание в работе уделяется проблеме взаимосвязи потребительской свободы с такими экзистенциалами человеческого существования, как страх и вина.
Ключевые слова: общество «избыточного потребления», идеология вещизма, виртуализация общества, потребительская свобода, страх потребительской вины, страх утраты обладания вещами.
В последние десятилетия современное общество претерпело ряд глубоких трансформаций, поэтому его нельзя назвать уже индустриальным обществом. Исследователи дают различные определения нынешнему состоянию общества, определяя его и как постиндустриальное общество, и как информационное общество, и как эпоху постмодерна. Западная культура в лице таких мыслителей, как Д. Белл, Э. Тоффлер, М. Кастельс и др., выработала определенный, декларируемый идеал общественного развития, обозначая его как «постиндустриальное общество» [6, с. 11—12]. Но эта идеальная модель значительно отличается от реальности. Западный капитализм активно использует новые информационные технологии, новые усовершенствования, например нанотехнологии, развивает сервисную сферу, но это лишь технологическая сторона эволюции капитализма, а не переход к новому типу общества.
Двадцатый век прошел в условиях ожесточенной борьбы между рядом идеологий. После крушения СССР в странах постсоветского пространства образовался идеологический вакуум, который был заполнен идеологией потребления. И даже в рамках мировой цивилизации другие варианты общественного развития были практически заблокированы. Возникшая первоначально в границах экономической
© Боровой Е.М., 2015
94
Существование человека в обществе «избыточного потребления»
сферы идеология потребления стала не только доминирующей в политической, социальной и духовной областях, но и закрепилась как главенствующая смысложизненная ориентация на обыденном уровне существования людей. Собственно говоря, идеология потребления является своеобразной мутацией либеральной идеологии. В ее рамках вся либеральная система прав и свобод была низведена до единственного права — права потребительской свободы, права неограниченного обладания всем, чем хочу. Учитывая подобную идеологическую константу, современное общество более уместно будет обозначить не как постиндустриальное, а как потребительское.
В самом процессе потребления нет ничего негативного. Человек связан с вещами на бытийственном уровне. Вещи способствуют не только удовлетворению широкого спектра человеческих потребностей (от естественных до духовных), но и дают человеку в его обыденной жизни ощущение безопасности и комфорта, осознание определенной значимости его жизни. На важность потребления в развитии общества и существовании человека указывали многие мыслители (Кальвин, Маркс, Бодрийяр и др.). Но речь, конечно же, шла о разумном потреблении.
Ряд современных отечественных ученых в идеологии потребления наряду с собственно «потреблением» выделяют и негативную, оборотную составляющую этого процесса. «Особенность потребительства в том, что оно ориентировано не на удовлетворение естественных материальных и духовных потребностей человека, а на сохранение его социального статуса или приобретение более высокого. Потребительство — это практика избыточного потребления, характеризующаяся тенденцией к бесконечному увеличению его объема», — указывает М.В. Иванова [7, с. 17—18]. В подобном же ракурсе разграничивает понятия «потребление» и «вещизм» В.В. Корнев, определяя «вещизм» как избыточную негацию потребления. «Вещизм — это избыток потребления... Вещизм начинается там, где заканчивается позитивное, рациональное отношение к предметам быта», — пишет автор [9, с. 133]. В дальнейшем для характеристики деструктивной составляющей «избыточного потребления» мы будем использовать термин «вещизм».
Вполне можно согласиться с мнением М.В. Ивановой, что содержание идеологии вещизма определяется двумя идеологемами [7, с. 18].
Во-первых, «человек есть то, что он потребляет, отсюда ценность человека и его социальный статус определяются стоимостью потребляемых им вещей» [7, с. 18]. В контексте данной идеологемы «избыточное потребление» из экономической установки переходит в разряд характеристик, определяющих социальное положение человека. Обладание определенным набором вещей позволяет человеку не только комфортно себя чувствовать в рамках потребительского общества, но и символически определяет его социальный статус. В своей теории «статусных благ» Ф. Гирш все вещи разделяет на тривиальные, то есть товары массового потребления, доступ
95
Существование человека в обществе «избыточного потребления»
к которым возможен всем, и статусные, которые символизируют определенный статус и положение человека в обществе. Статусные вещи становятся все дороже относительно товаров массового потребления, которые по мере их преумножения теряют привлекательность, и отдельный человек вынужден в итоге все дороже оплачивать те товары, которые ему необходимы для поддержания своего социального статуса. Самым опасным здесь является абсолютизация в социальном характере потребителя иллюзии того, что каждый человек имеет возможность получить доступ к обладанию не только тривиальными товарами, но и статусными вещами.
Во-вторых, «материальные ценности (их потребление) являются целью и смыслом жизни» [7, с. 18]. В результате этого мы видим, что человек как духовное смысложизненное существо нивелируется до одномерного уровня потребления, а сам смысл жизни фокусируется в точке приобретения и обладания вещами. Это приводит к тому, что вся сложность и многообразие бытия сводится к вещному рассмотрению всех онтологических объектов и структур. В качестве вещи начинает пониматься и личность любого другого человека.
Почему в рамках современного общества вещизм одержал верх над разумным потреблением? И в чем заключается деструктивность «избыточного потребления» для существования человека? Попытаемся ответить на эти вопросы.
Истоки победы вещизма над разумным потреблением необходимо искать в двух моментах: 1) изменение смыслового назначения вещи в связи с превращением ее в вещь-знак, и осознание этого потребителем; 2) постепенная замена реальности различного рода симуляциями.
Обладание человеком вещами всегда играло важную роль в социальной дифференциации общества и служило отличительной чертой правящего слоя. Потребление вещей в обыденном сознании осуществлялось на основании категорий «достаточного» и «избыточного». На протяжении долгого времени — и в эпоху Античности, и в средневековом обществе, и в учениях первых протестантских мыслителей, и в первоначальный период становления капитализма — существовала система жестких социальных табу относительно ограничения показного, демонстративного потребления и использования накопленных благ. Европейцы впервые сталкиваются с определенным изобилием материальных благ в период фабричного производства. В американской же культуре лишь в конце XIX — начале ХХ века намечается определенная тенденция к аристократизации и роскоши [4, с. 278—279]. Высшие слои общества в определенной степени пытались обходить эти ограничения, но для большинства населения доступ к «избыточному потреблению» был закрыт. Человек в этот период был ориентирован на потребление реальных вещей. Наиболее ценным в вещи признавалась ее функциональная практичность и полезность, некоторые вещи служили владельцу на протяжении многих лет.
96
Существование человека в обществе «избыточного потребления»
Ситуация начинает меняться с середины ХХ века. Крушение великих идеологий эпохи модерна, кризис христианства, сексуальная революция 60-х годов ХХ века, достижение западными странами определенного материального изобилия привели к ослаблению диктата разума, к освобождению бессознательного человека, к разрушению системы табу в отношении «избыточного потребления». Потребление вещи из разумного процесса владения ею переориентируется на безудержное, бессознательное желание обладать все большим количеством новых вещей. Очень симптоматично на это отреагировала капиталистическая экономика, которая перенацелилась с производства реальных товаров на потребление их симуляций. Все это стало возможным благодаря процессу виртуализации основ социальных институтов индустриального общества.
Человек оказался в ситуации того, что Ж. Бодрийяр обозначил эпохой тотальной симуляции. В работе «Символический обмен и смерть» Ж. Бодрийяр предлагает историческую схему «трех порядков» симулякров, сменяющих друг друга в новоевропейской цивилизации от Возрождения до наших дней: «подделка — производство — симуляция» [3, с. 9]. Но если на стадиях «подделка» и «производство» вещь сохраняет связь с реальностью, соответствует своей функциональной значимости и регулируется в рамках разумного потребления, то на стадии «симуляции» вещь постепенно утрачивает всякую связь с реальностью, с реальным развитием общества и естественными потребностями людей, превращаясь в «вещь-знак» и наполняясь символическим содержанием. По отношению к «вещи-знаку» не работают те экономические законы, которые установил для классического капитализма К. Маркс. Описание вещи-симулякра обессмысливается в категориях потребительной и меновой стоимости. Потребительная и меновая стоимости как важные характеристики вещи-товара в вещи-симулякре вытесняются символической составляющей. Значимость смещается с материальных качеств вещи, с ее функциональной полезности в сторону сим-волически-культурных свойств (например, дизайн машины, снобистский эффект исключительности и т.п.).
Современный потребительский рынок переполнен массой ненужных, бесполезных, а подчас и вредных вещей, гаджетов, брендов, различных вариантов симуляций. Но человек не просто их потребляет, а погружается в состояние их бесконечного, избыточного потребления. Если исходить из разумного потребления, то эта ситуация является абсурдной, ведь единственная ценность этих вещей заключается в их символичности. Но сама привлекательность этих симуляций как раз и заключается в их ориентации не на разумное потребление, а на человеческие желания. Ж. Лакан, в частности, обозначил эту символическую составляющую вещей как «прибавочное удовольствие».
Сила симулякров заключается в радикальности их субъективного удовлетворения. Для обретения реального удовлетворения, связанного
97
Существование человека в обществе «избыточного потребления»
с действительным улучшением нашей ситуации существования, требуются трудные и длительные усилия, никогда не завершающиеся вполне удовлетворительным итогом. Однако видимости удовлетворения можно достичь, подменив реальность симулякром.
Первичные материальные потребности глубоко реалистичны в своей основе, их нельзя удовлетворить иллюзорным образом, подменив хлеб насущный некими «хлебными симулякрами». Психоаналитическая же витальность способна удовлетворяться заменителями-симулякрами. Вся зрелищность современной «индустрии симулякров» основана на этом производстве сенсорных заменителей, призванных дать нашим подавленным культурой инстинктам несравненно большее удовлетворение, чем сенсорика любого реального чувственного опыта.
Современная технология «производства симулякров» ориентирована не на сознание, а на подсознание, она прямо акцентирована на все то, что запрещает мораль и культура. Она опирается на подавленный инстинкт. Реальные социальные интересы нельзя удовлетворить иллюзорным образом: здесь критерий отличия состоявшегося от несостоявшегося действует в полную силу. Но стоит заменить рациональное понятие психоаналитическим желанием, как все меняется. В итоге происходит замена интересов и потребностей — желанием, реальности — симулякром, будущего — сиюминутным, накопления — потреблением.
Чем объяснить подобное изменение отношения западного человека к вещи? Прояснить это нам поможет структурный психоанализ Жака Лакана. В рамках потребительского капитализма вещь выступает как объект желания. Согласно Лакану, многие действия человека связаны с удовлетворением принципа желания. Но в отличие от Фрейда, это удовлетворение желаний связано не с реализацией либидо, а с желанием обладания вещью. В лакановском языке это обозначается категорией objet a. Objet означает объект — причина желания. Буква «а» — сокращение от французского слова autre — «другой». Под «другим» может пониматься либо конкретный человек (autre — «маленький другой») либо некая социально-символическая инстанция (Autre — «большой другой»), например, закон, общее мнение, вождь, Бог и т.п. Без другого обладание вещью теряет свою ценность. И главным здесь выступает не просто обладание вещью, а стремление желать то, что желают другие, вожделеть не вещь, но опосредованность вещи чужим желанием. «Желание, направленное на природный объект, человечно только в той мере, в какой оно “опосредовано” желанием другого, направленным на тот же объект: человечно желать то, что желают другие, — желать, потому что они этого желают», — указывает А. Кожев [8, с. 14].
Но предмет желания должен быть практически недоступен. Когда другой блокирует доступ к объекту моего желания, только тогда желание чего-либо становится ценным. Если другой снимает запрет на объект, то вещь становится безынтересной.
98
Существование человека в обществе «избыточного потребления»
В рамках потребительского капитализма возникает феномен того, что
А. Кожев обозначал как «неудовлетворенная диалектика желания», когда происходит постоянное перенацеливание и переключение интереса. В этом случае предмета желания, по сути, не существует. Ведь как только объект влечения обналичивается в определенную и потребляемую вещь, сразу находится вещь другая и вещь у другого — более интересная и интригующая. Современный потребитель постоянно ищет и ищет новые вещи для потребления. В книге «Прочти мое желание» И. Жеребкина определяет этот алгоритм так: «Парадокс желания состоит в том, что оно возникает не в отношении конкретного объекта реальности, а в отношении символического, “потерянного” объекта... Объект желания у Ж. Лакана — всегда не реальный, а символический объект» [5, с. 89]. Парадокс современной системы потребления, как указывает Корнев В.В., и заключается не в какой-то патологической отсталости обывателя, а в этой принципиальной неутолимости человеческого желания как такового в обществе потребительского капитализма [10, с. 23].
Современное общество потребления разительно отличается от общества индустриального капитализма в аспекте отношения человека к вещи. Наиболее значимым для анализа проблематики развития общества потребления является определение, данное Д.В. Ивановым и опирающееся в ряде моментов на подход Ж. Бодрийяра. Вещью здесь обозначается реальный объект, а образом является симуляция значимых свойств объекта. «Таким образом, возникшие в развитых странах на протяжении последней трети ХХ века различия между прежней ориентацией процесса реализации ценностей на реальные объекты и нынешней ориентацией этого процесса на симуляции трактуется как виртуализация общества», — указывает Д.В. Иванов [6, с. 181]. Виртуализация в данном случае выступает как технология замещения реальных объектов симуляциями. В жизни людей происходит возрастание роли симулякров — образов реальности, замещающих саму реальность. В итоге «старая» реальность сменяется «новой». Симуляция охватывает многие сферы общественной жизни: экономику, политику, науку, искусство, семью. Происходит то, что Ф. Фукуяма обозначил как «конец истории». Но в данном случае «конец истории» — не как торжество либерально-демократических ценностей капиталистического общества, а как крушение всей системы социальных институтов общества модерна.
Надо сказать, что виртуальная реальность как вид бытия стала проявляться не только в период расцвета компьютерных технологий. Элементы виртуального можно проследить не только в мифологической картине мира, но и в ряде работ средневековых мыслителей, например, в космологии Василия Великого, изложенной в Шестодневе [12, с. 40—53]. Но только в обществе потребления устанавливается диктат виртуального над реальным. И значимую роль здесь играет не просто сфера виртуального, а виртуализация как технология потребительского капитализма. Виртуали-
99
Существование человека в обществе «избыточного потребления»
зация влияет не только на природу вещей, не только на социальный характер человека, но и, прежде всего, на ценностное отношение к вещам. На вершине ценностной пирамиды потребителя оказывается не идея Бога или свободы, а желание обладания вещами, что в итоге и деформирует духовную составляющую человека.
В условиях массового потребления в качестве товара выступает, прежде всего, знак. Ведущую роль в этом играет реклама, соединяющаяся с технологией виртуализации. Реклама создает образ товара или фирмы. Именно эти образы, а не реальные вещи обращаются на потребительском рынке. Производится, собственно говоря, не вещь, а ее образ (привлекательности, уверенности, стильности, уникальности, респектабельности). Именно стремление к обладанию этим образом переводит обычную вещь в ранг статусной вещи, в бренд.
Но современному потребителю недостаточно просто владеть статусными вещами, теперь он хочет постоянно новых, модных и разнообразных вещей, меняя их, как в калейдоскопе. Виртуализация обеспечивает такую возможность симуляции инноваций. В стратегии ведущих фирм центральным звеном становится создание модельного ряда — серии изделий, функционально одинаковых, но различающихся аксессуарами, главное назначение которых — быть информационным поводом, то есть давать возможность создания рекламного имиджа, который вызвал бы заданные ассоциации с ценностями Свободы и Прогресса, культивируемыми в сознании современных потребителей. Модельный ряд — это искусная симуляция технологического прогресса, позволяющая получать «справедливую цену» за серию «новых возможностей», «улучшенных характеристик» [6, с. 83].
Для современного потребителя главной сейчас является не гражданская, духовная или политическая свобода, а потребительская свобода, то есть свобода как неограниченная возможность потребления вещей. Откуда возникла подобная иллюзия потребительской свободы? Идея потребительской свободы нашла благодатную почву в такой общественной иллюзии, как «общество равных возможностей». В подобном обществе человек может потреблять сколько хочет товаров, а Другой в лице различных социальных институтов всячески его поощряет в этом.
Как уже было сказано выше, Другой получил власть над потребителем благодаря технологии виртуализации. Виртуализация сформировала иллюзорную реальность, в которой живет потребитель. Реклама, Интернет, кинематограф как виртуальные технологии создали новый, противоречивый мир. Казалось бы, складывается идиллическая картина. Потребитель сейчас может позволить себе очень многое. Даже если он не может обладать статусной вещью, то ей всегда найдется квазизамена. Реклама и другие виртуализаторы реальности в огромных объемах транслируют идею того, что все в этом мире производится для блага и комфорта человека.
100
Существование человека в обществе «избыточного потребления»
Человеку лишь необходимо пойти и приобрести все, что он пожелает. Но вот тут-то возникает довольно серьезная проблема.
Потребитель оказывается в рамках замкнутого круга. Система потребления всячески поощряет тягу людей к удовлетворению многообразия желаний, доводя желания до запредельного состояния. Снимаются всякого рода запреты на удовлетворение тех желаний, которые ранее относились к сфере табу, в частности, это коснулось проблем секса, смерти, наркотиков и т.п. Все это погружает человека в состояние избыточного потребления, невозможности остановиться перед чем-то ценным в выборе вещей. Сфера потребления не ограничивается, конечно, исключительно эксплуатацией перверсий и низменных удовольствий.
В условиях разрастающегося процесса глобализации, утверждения принципа толерантности, стирания национальных и религиозных различий потребление остается единственным критерием идентификации человека в рамках либеральной модели общества. Философский базис этой идеологии универсального либерального субъекта — картезианский субъект, особенно в кантианской версии. Предполагается, что этот субъект способен шагнуть прочь от личных культурных/социальных корней, утвердить свою полную независимость и универсальность. Субъект «свободного выбора» в западном «толерантном» мультикультурном смысле возможен только как плод предельно насильственного процесса вырывания из личного универсума, отрезания от корней.
«Потребление как символическая система становится способом самоидентификации, предъявления идентичности в эпоху стирания социально-экономических и прочих референциальных знаков с тела обывателя. Экономические, политические, языковые отличия уходят в тень», — указывает В.С. Мартьянов [11, с. 324]. Утрата веры в Бога, в идеалы демократии и свободы, в либеральные ценности привели к тому, что у потребителя остается лишь один безопасный критерий его нахождения в бытии — владение вещами этого мира. Данную безопасность можно обрести, идентифицируя себя с социальной группой, обладающей таким же набором знаков-вещей, как и у него. Такой автор, как З. Бауман, говоря о разрушении классовой структуры индустриального общества, приходит к выводу, что социальная идентификация людей в будущем будет строиться на противопоставлении потребитель/непотребитель. Признаки формирования нового типа социальных изгоев с отрицательной идентификацией мы наблюдаем уже сейчас: «В обществе, где потребители, а не производители являются движущей силой экономического процветания... бедняки не представляют ценности и в качестве потребителей: они не купятся на льстивую рекламу, у них нет кредитных карточек, они не могут рассчитывать на текущие банковские ссуды, а товары, в которых они более всего нуждаются, приносят торговцам мизерные прибыли или даже не приносят таковых вообще. Не удивительно, что этих людей переквалифицировали в
101
Существование человека в обществе «избыточного потребления»
“андеркласс”: они теперь уже не временная аномалия, ожидающая исправления, а класс вне классов, группа, находящаяся за пределами социальной системы, сословие, без которого все остальные чувствовали бы себя лучше и удобнее» [1, с. 94—96]. Кроме «бедняков», в интерпретации З. Баумана, к изгоям «потребительского рая» можно отнести людей с антипотребительской смысложизненной ориентацией.
Здесь как раз и заключается серьезное противоречие декларируемого «потребительского рая». С одной стороны, нельзя не согласиться с идеей Ж. Бодрийяра, что «раньше восхваляли производство — теперь настала пора героизировать безопасность» [3, с. 313]. Западная культура тотали-зирует идею безопасности и комфорта, создает иллюзию безмятежного и материально обеспеченного существования обывателя. Но, с другой стороны, может ли безудержная тяга к бесконечному «избыточному потреблению» дать потребителю безопасность? Нет! И здесь символически звучат слова одного из героев Ф. Бегбедера: «В моей профессии <реклама> никто не желает вам счастья. Ведь счастливые люди — не потребляют» [2, с. 18]. Ведь сутью потребительства как образа жизни является бесконечный цикл желаний, которые все равно не получат удовлетворения, иначе система постоянного их роста пришла бы к краху. Современный человек оказывается беззащитным перед подобным состоянием социальной неопределенности. Безостановочное материальное потребление является одной из патологических форм бегства индивида, форм обретения ложной безопасности путем достижения мнимой власти над вещами.
Деструктивность идеологии вещизма ярко проявляется в нравственных деформациях человека-потребителя. Одной из основ этих духовных искажений внутреннего мира личности выступает экзистенциал страха. Страх здесь актуализируется в двух формах: 1) страх невозможности обладания вещами или их утраты; 2) страх потребительской вины.
Идеал потребительской свободы парадоксально и органично сочетается со страхом человека. Западное общество потребления глубоко пронизано идеей страха. Западный человек боится утратить то, чем обладает, и боится того, что может оказаться в ситуации невозможности обладания новыми вещами. Особенно это касается символического обладания набором статусных вещей. Если человек теряет к ним или к их заменителям доступ, то он начинает осознавать свою неуспешность, у него формируется позиция, что он проиграл конкурентную борьбу за обладание вещами этого мира. Подобное поражение в борьбе за вещи аллегорически можно обозначить как состояние своеобразной смерти конкретного потребителя.
Возможность обладания человеком той или иной вещью является пропуском в определенный круг общения. Вещь становится единственным идентификатором деления на свой — чужой. Вещь оказывается не просто предметом вожделения, а превращается в своего рода фетиш. У человека развивается страх выпадения из своей социальной группы, страх об-
102
Существование человека в обществе «избыточного потребления»
ращения в изгоя мира потребления. Особенно болезненно эта ситуация воспринимается детьми и подростками, способными уже в начале своего жизненного пути выпасть из среды общения из-за отсутствия у него статусных вещей.
Но даже наличие статусных вещей не гарантирует человеку безопасность в ближайшем будущем. Бурное развитие технологий позволяет производить все более новые и новые модельные ряды вещей. Новая вещь не всегда является более качественной и более функциональной, чем старая, но она представляется более модной. Индустрии моды и рекламы постоянно выпускают поток новейших модельных новинок, и человек вынужден постоянно обновлять набор своих статусных вещей, в частности, это касается марок телефонов, автомобилей, видеотехники и т.п. Бесконечное обновление затрагивает и сферу мультимедийных продуктов — новых фильмов, музыки, компьютерных игр. Для поддержания своего социального статуса, для того чтобы выглядеть современным, потребитель должен находиться в курсе всего нового.
Подобная ситуация разрушает не только психологическую составляющую личности, порождая бесконечные фрустрации, нервные срывы, повышая негативный эмоциональный фон, но и ставит вопрос — где взять средства для обладания бесконечным потоком новых вещей? Идеология вещизма предлагает следующий выход — «жизнь в кредит». Покупка вещи в кредит расширяет возможности потребительской свободы, однако вещь, приобретенная в долг, человеку полностью не принадлежит. Существенным атрибутом подобной вещи является характеристика «призрачности» [13, с. 124]. Как отмечал Ж. Деррида, она выступает собственностью «только в рассрочку». Но где гарантия, что этот кредит можно будет выплатить? Тем более что вещь, купленная в кредит, быстро устаревает и порождает необходимость кредита на более модную вещь.
Со страхом утраты обладания вещами органично переплетается и страх потребительской свободы. Одним из главных центров культурной жизни потребительского общества стал супермаркет. Современный супермаркет с успехом выполняет культовые, просветительские, идеологические функции, претендуя на статус одного из важнейших социальных институтов. По своему символическому значению супермаркет для потребителя соответствует античному Олимпу или христианскому раю. Проблема супермаркета «в безотчетном чувстве вины, на котором я лично не раз себя ловил на выходе из магазина, в случае если корзина пуста», — пишет
В.В. Корнев [10, с. 35]. Потребление как социальный институт строится на постоянно возобновляемом комплексе вины. Но это уже не экзистенциальная вина, не вина, связанная с муками совести и нравственным выбором, а потребительская вина. Многие рекламные нарративы создают образ какого-то правильного мира с молодыми красивыми людьми, пользующимися правильными вещами и технологиями. Потребитель должен чувство-
103
Существование человека в обществе «избыточного потребления»
вать свою вину, как отсталый и недостаточно социализированный субъект, правильного выбора (покупки) которого ожидает все остальное прогрессивное человечество.
Вся атмосфера виртуального мира супермаркета (особенности расположения, форма, упаковка, цвет товаров и т.п.) направлена на то, чтобы потребитель обязательно покупал массу ненужных ему товаров. В фильме «Матрица: Перезагрузка» (The Matrix Reloaded, 2003) Архитектор (создатель Матрицы) поясняет один из главных алгоритмов действия всей системы общества потребления. Суть этой программы в следующем: почти 99% испытуемых принимали правила игры, если им предлагалось право выбора, несмотря на то что выбор существовал только в их воображении. Потребитель находится в полной уверенности, что выбор в мире универсального изобилия совершает он сам. Покупатель уверен, что его предпочтения — результат эмоционального или интеллектуального самоопределения, что свободный и непосредственный контакт с массой разного типа товаров в отсутствие посредника-продавца предполагает самостоятельные решения. Но основная «покупка» в супермаркете — это иллюзия свободного выбора. Потребительская свобода в итоге оборачивается тотальной несвободой человека.
Существование человека как личности в рамках общества «избыточного потребления» представляется довольно проблематичным. Подобная ситуация угрожает не только всему спектру духовных основ человека, но и жизнедеятельности общества в целом. В западной культуре эти процессы мы наблюдаем на протяжении уже нескольких десятилетий. В России потребительские тенденции стали основополагающими не так давно. Некоторые из них не прижились, другие приобрели даже более искаженные формы, чем на Западе. Для российского общества открытой остается дилемма: либо окончательно стать частью все разрастающегося потребительского общества, либо выработать адекватные механизмы противостояния негативным тенденциям идеала «потребительского рая».
Литература
1. Бауман З. Индивидуализированное общество / Пер. с англ. В.Л. Иноземцева. М.: Логос, 2002. 390 с.
2. Бегбедер Ф. 99 франков / Пер. с фр. И. Волевич. М.: Иностранка, 2005. 395 с.
3. Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть / Пер. с фр. и предисл.
С.Н. Зенкина. М.: Добросвет, 2009. 387 с.
4. Вебер М. Избранные произведения / Пер. с нем., сост. и примеч. Ю.Н. Давыдова. М.: Прогресс, 1990. 808 с.
5. Жеребкина И. «Прочти мое желание...». Постмодернизм. Психоанализ. Феминизм. М.: Идея-Пресс, 2000. 256 с.
6. Иванов Д.В. Виртуализация общества. Версия 2.0. СПб.: Петербургское востоковедение, 2002. 224 с.
104
Существование человека в обществе «избыточного потребления»
7. Иванова М.В. Идеология потребительства как феномен современного либерально-демократического общества // Вестник Забайкальского государственного университета. 2008. № 4. С. 16—22.
8. Кожев А. Введение в чтение Гегеля / Пер. с фр. А.Г. Погоняйло. СПб.: Наука, 2003. 792 с.
9. Корнев В.В. Вещизм и потребление // Труд и социальные отношения. 2011. № 4. С. 129—136.
10. Корнев В.В. Философия повседневных вещей. М.: Юнайтед Пресс, 2011. 253 с.
11. Мартьянов ВС. Шанс для России: выйти из общества потребления // ПРО-ГНОЗИС. 2008. № 2. С. 321—342.
12. Носов Н.А. Виртуальная психология. М.: Аграф, 2000. 432 с.
13. Спирин В.А., Стародумов А.А. Потребление как культурно-антропологический феномен // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. 2009. Т. 4. № 4. С. 119—126.
