CC BY
18
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2011. № 1
СОЦИАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ
С.Г. Пилецкий*
СУДЫ ПРИСЯЖНЫХ:
ПАРАД НЕСБЫВШИХСЯ НАДЕЖД*
В статье исследуются различные аспекты (юридические, эмоционально-психологические, нравственные, политические, философские) одной из распространенных форм судопроизводства — суда присяжных. Демократическая традиция рассматривает именно суд присяжных как наиболее честный, объективный, беспристрастный и справедливый элемент судебной системы. Автор пытается оспорить данное утверждение.
Ключевые слова: судопроизводство, суд присяжных, демократическая традиция, объективность, беспристрастность, справедливость.
S.G. P i l e t s k y. The trial by jury: a parade of lost expectations
This article aims at studying different aspects (juridical, emotional-psychological, moral, polit^l, philosophical) of one of wide-spread forms of legal procedure — the trial by jury. Democratic tradition regards the trial by jury as the most honest, objective, unprejudiced and equitable element of judicial system. The author tries to dispute such thesis.
Key words: legal procedure, trial by jury, democratic tradition, objectivity, impartiality, justice.
Предваряя свои рассуждения по означенному пункту, хочется привести напутственные слова А.С. Пушкина:
«Дай Бог, чтоб милостью небес Рассудок на Руси воскрес, Он что-то, кажется, исчез».
Точно в соответствии с распространенным клише, что новое — это хорошо забытое старое, суды присяжных новой России — это 70 с лишним лет забытые суды присяжных России старой. А началось все в этом вопросе с реформ Александра II-освободителя, составной частью коих была и судебная реформа 1864 г. Вот как о ней пишет известный российский дореволюционный историк С.Ф. Платонов: «Одновременно с земскою реформою была приготовлена и судебная. В 1864 году были изданы новые "судебные
* Пилецкий Сергей Григорьевич — кандидат философских наук, доцент кафедры истории и философии Ярославской государственной академии, тел.: (8) 4852-7386-22; e-mail: sergeypiletsky@yandex.ru
** Редколлегия журнала предлагает продолжить обсуждение весьма важной и актуальной для нашей страны проблемы функционирования суда присяжных.
уставы", изменившие старые формы нашего судоустройства и судопроизводства.
Вместо сословных екатерининских судов (§ 33 ч. 2) был учрежден суд бессословный, "равный для всех подданных". Мелкие дела были отнесены к ведомству мирового суда. Мировые судьи, избираемые уездными земскими собраниями и городскими думами, должны были судить в уездах и городах мелкие уголовные преступления и разбирать тяжбы, склоняя по возможности стороны к примирению и полюбовному решению дел. Недовольные приговором мирового судьи могли жаловаться на него в местный съезд мировых судей. Мировым судьям было подведомственно все население "мировых участков", кроме крестьян, которым были дарованы особые волостные суды для решения дел, возникающих в крестьянской среде. Для суда по делам более важным в губернских городах были открыты окружные суды с отделениями уголовными и гражданскими. Дела в них решались судьями (председателем и членами суда), назначенными правительством. По наиболее важным уголовным делам в состав суда, сверх того, входили присяжные заседатели, привлекаемые по жребию из местного населения. Присяжные заседатели решали по совести вопрос о виновности или невиновности подсудимого; судьи же на основании вердикта присяжных или освобождали его от суда, или же приговаривали к соответственному наказанию. На решения окружных судов, постановленные без присяжных заседателей, можно было приносить жалобы в судебные палаты, учрежденные в важнейших городах. На решение же судов с присяжными заседателями жалобы направлялись в правительствующий сенат. В сенат же поступали жалобы и на приговоры съездов мировых судей и судебных палат. Таким образом, сенату (его кассационным департаментам) принадлежал общий надзор за отправлением правосудия в государстве.
При таком порядке новые суды, во всех инстанциях, были обособлены от администрации. Судьям была дана несменяемость и независимость. В суды был введен общественный элемент в лице присяжных заседателей и выборных мировых судей. Приняты меры к ускорению делопроизводства определением точных сроков для различных судебных действий. Император Александр с полным основанием мог сказать, что дает своему государству "суд скорый, правый, милостивый и равный для всех подданных".
В новых судах были изменены все основания судопроизводства. Старые суды не обеспечивали правосудия. Они находились под сильным влиянием администрации и были доступны подкупам. Следствие велось полицией неумело, мешкотно; подозреваемого в преступлении стращали и истязали, чтобы добиться признания. Самый суд происходил в отсутствие обвиняемого, на основании
бумажных сведений о деле. Защиты не существовало. Приговор постановлялся не по живому убеждению судей, а по формальным соображениям. Жаловаться на приговор было трудно. Судебные уставы 1864 года ввели новые порядки. Следствие о всяком деле поручается особому судебному следователю. Добытый им на "предварительном следствии" материал поступает в суд. Суд в своем заседании, в присутствии обвиняемого и присяжных заседателей, производит новое "судебное следствие" по делу. У обвиняемого при этом должен быть защитник из опытных адвокатов-юристов. На суде может присутствовать публика. Таким образом, суд производится устно и гласно. Обвинитель-прокурор и адвокат-защитник принимают все меры для выяснения дела и в конце следствия в особых речах выясняют присяжным обстоятельства дела, первый — в интересах обвинения, второй — в интересах защиты. Между ними происходит как бы состязание, высшая цель которого — обнаружение истины в деле. На основании судебного следствия присяжные выносят свой вердикт (после тайного совещания), а суд постановляет приговор. В гражданских делах тяжущиеся стороны (истец и ответчик, или же их поверенные-адвокаты) представляют суду доказательства своей правоты и основания своих исков. Суд, оценив объяснения сторон, постановляет свое решение в пользу той, которую признает правой. Таким образом, и здесь, как в делах уголовных, судоговорение имеет характер состязательный, дающий возможность участникам дела выяснить все его подробности.
Судебные уставы 1864 года пользуются прекрасной славою, как по высоким гуманным началам, положенным в их основе, так и по достоинствам своего исполнения. Они дали государству хорошие суды, заслуживающие любовь и доверие населения, и положили начало воспитанию нашего общества в чувствах законности. Одновременно с введением новых судебных установлений была значительно смягчена и система наказаний, существовавшая в России; именно были отменены разные виды телесных наказаний (розги, плети, шпицрутены или палки, наложение клейм на преступников и т.п.)» [С.Ф. Платонов, 1993, с. 371—372].
Ясно, четко и толково изложено на хорошем русском языке. Остается лишь добавить, что этим 12 присяжным заседателям на их тайном совещании предстояло вынести вердикт по одной из трех возможных формулировок: «виновен», «не виновен» или «виновен, но заслуживает снисхождения».
Все бы ничего, да тот самый неуемный рассудок так и уклюжит, так и подмывает к скепсису. В народе говорят: «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги». На бумаге действительно расписано все гладко, и по сравнению с предшествующими «полуинквизиционными» судами новые суды действительно могли пользоваться
заслуженной репутацией судов не «клеймящих», не «мешкотных», а гуманных. Но при этом я не стал бы разделять восторженного тона императора Александра в отношении судов присяжных как судов «скорых, правых, милостивых и равных для всех подданных». Нет, сдается, это не о судах присяжных, а о суде царя Соломона. Добавьте к этим эпитетам еще «мудрый» и «справедливый» — и будет в самую точку. Соломону для принятия решения не требовались ни присяжные, ни обвинители, ни адвокаты — справлялся сам и справлялся весьма умело. В общем-то, это идеальная система судопроизводства: слушание дела, истец, ответчик и мудрец во главе. Вопрос: где набрать такое количество мудрецов? За невозможностью дать вразумительный ответ пользуемся государственным правом, организуем традиционные суды и суды присяжных.
Введение судов присяжных старой и новой России разделяет 130 лет, равно как и начало, собственно, всех реформ. И в том, и в другом случае реформы хлынули сверху; как в том, так и в другом случае народ никто не спрашивал; как в том, так и в другом случае был поначалу небывалый духовный национальный подъем, а также неописуемый душевный восторг жаждущей перемен российской интеллигенции; как в том, так и в другом случае довольно быстро произошло отрезвление от эйфории, и вот уже на Александра II-освободителя охотятся народовольцы, а с московской набережной по «белому дому», где засели мятежные парламентарии, танки бьют прямой наводкой. Не всегда то, что публично провозглашается, соответствует искренним чаяниям и замыслам новоявленного «харизмы», его «серых кардиналов» и команды его «глашатаев»; не всегда то, что декларируется, внутренне исходит от самого декларирующего; зачастую при всей важности персоны он — всего лишь «рупор», «репродуктор», «транслятор» (а может, и «ретранслятор») закулисных чужих голосов. Но даже если и соответствует, что уже само по себе хорошо и обнадеживает, то и тут всплывают те самые «подводные камни», обнаруживаются «подводные течения», вскрываются «овраги», «буреломы», «буераки», которые из «задумки-конфетки» могут оставить только цветастый фантик.
Не совсем то, но нечто схожее, на мой взгляд, происходило и происходит с судами присяжных. Провозглашалось, что они призваны обеспечить правосудие, что они ведутся публично, устно и гласно, что гарантируется честная состязательность стороны обвинения и стороны защиты, высшая цель которой — обнаружение истины. С.Ф. Платонов употребляет любопытный, ныне забытый термин «судоговорение». Ну да: собралась «разношерстная», разодетая публика, пришедшая других посмотреть и себя показать, а заодно и проникнуться живым представлением. «Panen et circenses!»
(«Хлеба и зрелищ!») — взывали основоположники римского права. «Хлеба не надо, зрелищ давай!» — так и сочится от предвкушения будущей схватки «гладиаторствующих» юристов. Для экзальтированной публики уж, по крайней мере, скорый суд точно не нужен. Так что состязательности много, судоговорения предостаточно, а истина, как оно бывает, где-то совсем не рядом. А главное, те самые «овраги», «буреломы», «буераки» — 12 присяжных заседателей. Как они отреагируют на разыгрывающееся представление? Не факт, что равноедино с присутствующей публикой. Мало того, не факт, что равноедино с мнением профессионалов — судьи, прокурора и защитника. А ведь от них зависит жизнь и судьба обвиняемого, а может, и не только его одного.
Умудренные опытом, проницательные, да и просто здравомыслящие люди того времени не стеснялись говорить, писать об этом, не боялись быть заподозренными в косности, ретроградстве и консерватизме. Достаточно вспомнить, скажем, страницы судебных заседаний по уголовному делу, основной обвиняемой по которому шла Екатерина Маслова из романа Л.Н. Толстого «Воскресение»: полушепотом реплики присяжных между собой, а главное, безжалостно обнажающе-вывернутая изнанка той самой засекреченной процедуры, «кухни» принятия решений. Прочтешь такое и цепенеешь — так вот, оказывается, как принимались судьбоносные вердикты. При желании можно вспомнить судебные заседания и по делу Прохора Громова из романа В.Я. Шишкова «Угрюм-река». Истина тоже оказалась где-то не рядом: укатали-таки абрека ни за что на каторгу — так его, уж больно несимпатичный! Вот и гадай — то ли рядовая судебная ошибка, то ли Синильга в очередной раз постаралась; та самая тунгусская Синильга — то ли девушка, а то ли видение, ставшая для главного героя и мечтой, и сказкой, и болью, и роком.
Хлесткое и звонкое, как пощечина, замечание по поводу судов присяжных мы находим у Ф.М. Достоевского в его романе «Бесы», когда в светском обществе обсуждали дуэль Ставрогина с Гагано-вым-младшим: «Нет, это я вам скажу тайну новых судов, — приходил в исступление третий. — Если кто своровал или смошенничал, явно пойман и уличен — беги скорей домой, пока время, и убей свою мать. Мигом во всем оправдают, и дамы с эстрады будут махать батистовыми платочками; несомненная истина!» [Ф.М. Достоевский, 1990, с. 261]. А что, прав иступляющийся: и в самом деле масштаб не тот — что там воровство или мошенничество?! Рутина и слякоть. И публике скучно, и присяжным скучно, и адвокату нет простора. Вот когда в деле клубок парадоксальных пылающих страстей — вот это да! А то — мелкота.
Но наиболее рельефно, наглядно, поучительно возможное «ов-ражье» нутро непредсказуемой присяжной «братии» высвечено в романе Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы». Одна из глав, кстати, у Федора Михайловича Достоевского называется «Мужички за себя постояли». Да уж, ребята стояли насмерть, точнее, на смерть Дмитрия Карамазова. Старшина присяжных на главный вопрос председателя «Убил ли с целью грабежа преднамеренно?», при мертвецкой тишине зала громко и отчетливо провозгласил ответ: «Да, виновен!» И так по всем пунктам: «Да, виновен!», причем без малейшего снисхождения. Да уж, как не насмерть, если обрекли на двадцать лет рудничков. Попробуй, выживи. Ну и пусть, что затем поднялся страшный хаос, ну и пусть, что разъяренные дамы чуть не устроили бунт: дело сделано, вердикт принят. Так как насчет истины? Где она?
А вы думаете современные присяжные лучше? Куда там! Уверен, что хуже. И не вина это их, а беда. Образованны, конечно, читать-писать умеют, да живут — вот она «закавыка» — не в то время. Не то сейчас время, когда в ходу решения по совести. Да и вообще эпоха звериного накопления капитала выцеживает, выхолащивает, обесценивает такие нравственные понятия человеческого общежития, как добро, стыд, совесть, достоинство, сострадание, милосердие, справедливость. Не укладываются, не втискиваются, не встраиваются они в моральный кодекс строителя капитализма. Те хоть в своем большинстве и неграмотны были, да богобоязненны. А нынешние в своем большинстве измотаны, обмануты, обобраны, озлоблены, да еще и в полном неверии. Такие вот сейчас присяжные. Особенно благополучных, преуспевающих и при этом нравственностью не обиженных вы с ними вряд ли увидите. Хоть и компьютер (как говорят) пуем случайной выборки из юридически дееспособных граждан, проживающих в данном районе, производит рекрутирование необходимых двенадцати, все же рискну сделать следующую математическую выкладку: вероятность попадания лица в число присяжных обратно пропорциональна ежемесячному доходу. Не верите — проверьте.
Есть еще одно чрезвычайно любопытное обстоятельство в деятельности судов присяжных. Защитники, обвиняемые, обвинитель, потерпевшие и судья должны выбрать из приглашенных в зал 20—30 человек самых, на их взгляд, достойных плюс двух-трех человек про запас на случай болезни кого-то из основного состава. Судья вручает сторонам списки присяжных, и те тестируют «новобранцев» по интересующим их вопросам. Каждая сторона имеет право отвести, т.е. забраковать, определенное количество кандидатов в присяжные, причем без всякого объяснения мотива. Скажем, не понравилось адвокату строгое выражение лица или, как ему по-
казалось, взгляд с особым прищуром потенциального присяжного, и он дает ему «от ворот поворот», никому ничего не объясняя. Хотя вроде бы все кандидаты в присяжные юридически абсолютно равны по отношению к участвующим в процессе сторонам, однако защита и обвинение интуитивно все-таки делят их на «своих» и «чужих». Женщины, особенно пожилые, у которых, как говорится, и слезы ближе, и душа мягче, дороже сердцу адвоката. Зрелые мужчины с высшим образованием ценнее для прокурора. Естественно, каждая сторона в процессе отбора присяжных пытается выбить самых сильных, на ее взгляд, «игроков» противоположной команды, стараясь оставить побольше «своих».
Помнится, у Достоевского саркастически звучало, что присяжные оправдали актрису, перерезавшую горло законной супруге своего любовника, и как издевка — подсказка адвокату, что, мол, подзащитный убил, но не виновен. Скажете, литературная архаика — и ошибетесь. Оказывается, не так давно суд присяжных Ивановской области оправдал, как говорится, «с потрохами» некую женщину — убийцу мужа. Прелесть решения в том (как сообщали средства массовой информации), что не только судья, прокурор, адвокат, но и сама подсудимая ничего подобного не ожидали. Вердикт: да, мужа убила, но не виновна. Это не шутка. Какие уж там шутки?! Муж вот дошутился.
Или еще один юридический казус. На этот раз с несостоявшейся террористкой с Тверской Заремой Матухоевой. Да, погиб при разминировании «адской машины» майор ФСБ (искренне жаль и его, и родных, и близких); да, общая подозрительность, нервозность, страх и нетерпимость ко всему, что связано с террором. Вердикт — 20 лет строгого режима, и нет ни малейших оснований для смягчения приговора. Но, позвольте, так не бывает, так не должно быть; не взяли во внимание, не учли ничего: ни то, что, по всей видимости, могла, но не стала нажимать на пусковую кнопку, ни то, что активно сотрудничала со следствием, ни то, что по ее наводке был задержан ряд до этого долго разыскиваемых лиц, были расконспирированы явочные квартиры и склады, где хранилась взрывчатка, в том числе и пояса «шахидов». И в этом случае и судья, и адвокат, и подсудимая подобного не ожидали. С обратным знаком, правда. Завись решение от воли судьи, без всякого сомнения, принял бы решение в пользу смягчения. Получается так: опростоволосились весьма неуклюже наши образованные-то. Подали нехороший сигнал. Большое человеческое «спасибо» им от правоохранительных органов.
А все отчего? А все оттого, что в середине 90-х гг. по многим вопросам нашего уклада жизни и не хотели, как лучше, а потому и получилось хуже некуда. Хотели назло, хотели отмыться от боль-
шевизма большевистскими же методами: сначала разрушить все до основания, а затем бывшую номенклатуру — в грязь, из новоявленной жижи 5% «из грязи в князи», города переименовать, улицы переименовать, памятники снести, новые праздники гулять, новые песни петь. Для оставшихся, опешивших 95% населения был вброшен эрзац из мальтузианско-дарвинской теории борьбы за существование и выживание сильнейшего, мол, спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Вот и стали работать локтями, ногтями, зубами, бейсбольными битами, прикладами от автоматов и автоматными очередями. Досталось всем, в том числе и судебной системе. Вдруг вспомнили, что как же это так — в неудержимом вихре борьбы с тоталитаризмом позабыли об эмблеме дореволюционного судопроизводства — институте присяжных. Вспомнили и умылись. И до сих пор не высохнем.
А все отчего? А все оттого, что в водовороте событий ускользнуло из памяти, что за демократичность всегда надо платить. Кто-то платит кровью, кто-то платит нервами, кто-то платит деньгами, кто-то платит чужими кровью, нервами и деньгами. В данном же случае заплатили вызывающим недоумение отходом от основ римского права. Масло масляное, соль соленая, кузнец должен ковать, ткач — ткать, пекарь — печь, врач — лечить, строитель — строить, а судья — судить. Каждый должен заниматься своим делом и не «спустя рукава» учиться своему ремеслу. В одном лице «швец, жнец и на дуде игрец» для овладения мастерством в профессии, используя молодежный «сленг», не катит. Провозглашается, что суд присяжных обеспечивает значительно большую непредвзятость, объективность и беспристрастность. За молчаливой ухмылкой подразумевалось, что (учитывая наши социально-политические реалии вообще и финансовое положение судей в частности) заинтересованным лицам воздействовать, нажать, припугнуть, подкупить двенадцать неизвестных куда сложнее, чем одного известного. Действительно, против арифметики не попрешь. Однако эта арифметика лукавая. Во-первых, по большому счету, выяснить, кто да что, узнать всю подноготную о каждом из двенадцати заседателей при хорошем желании и при должной организации работы не составляет большого труда. А в том, что у заинтересованных лиц и желание хорошее, и организация должная, и деньги, возможно, чемоданами, и оружие имеется, сомневаться не приходится. Для начала разными уловками максимально затягивается рассмотрение дела (скажем, подсудимый приболел, адвокат приболел), и оно несколько раз переносится. За это время некие «добры молодцы» находят способы убедить семерых (не надо двенадцать, достаточно семерых) в том, что их доверенное лицо оклеветан и абсолютно ни в чем не виновен. Не факт, что одного давшего 108
державную присягу судью подкупить, припугнуть, застращать, намекнуть о детях легче, чем семерых, никакой государственной, юридически влекущей какие-либо серьезные последствия присяги не дававших, скажем, домохозяйку, слесаря-сантехника, дворника, учителя средней школы, медика, временно безработного и даже бухгалтера широкого профиля. Нет, они, конечно, нечто на себя принимают: обязуются судить по совести. Совесть, однако, «материя» тонкая, интимная, деликатная: поди узнай, по совести кто-то рассудил или по чему бы то ни было еще. Не всякий же солгавший признается в этом — правда же. Больше скажу, что в случае чего (Боже упаси, конечно) отблагодарить деньгами за услугу этих семерых станется даже дешевле, нежели того одного. В смятении чувств поддаться страху за себя или своих близких судья рискует многим, а шантажируемые присяжные — ничем. Да и за судебную ошибку в итоге ответит судья, а не присяжные. Не слишком ли большая плата за демократичность?
Кроме того (и в этом тоже вопиющий отход от канонов римского права), недоумение вызывает сознательный переворот, принципиальный знаковый «кульбит» в архиважном вопросе — мотивации принимаемых решений. Хочешь или не хочешь, а придется заглянуть в теорию. А по этой самой теории выходит, что при всей схожести функций, целей и задач морального и правового регулирования в обществе есть ряд моментов, их серьезно друг от друга отличающих и нас интересующих. В праве верховен принцип: «Нет преступления без указания закона». А посему и вердикт суда должен основываться исключительно даже не на «духе», а именно на «букве», на строгом знании статей закона, а не на нравственном чувстве, не на эмоционально-психологическом настрое, роль которых так велика в формировании моральной оценки. А что у нас получается с судом присяжных? А у нас и получается, что определяющий судьбу вердикт присяжных зиждется именно на их эмоционально-психологическом настрое и нравственном чувстве. Они не профессионалы, им в хитросплетениях и тонкостях дела вряд ли разобраться, да, собственно, от них этого и не требуется. От них требуется всмотреться во внешний облик обвиняемого, выслушать показания свидетелей, доводы стороны защиты и стороны обвинения, заключительные речи прокурора и адвоката, последнее слово подсудимого и на основе сложившегося впечатления коллегиально решить вопрос «виновен» или «не виновен». И никто не обязан давать отчет, почему он принимает то или иное решение. Бывает, что в исходе дела одна-единственная «деталь» играет решающую роль. Заметят ли ее присяжные? А если заметят, то как отреагируют? То, что является несомненным и важным для профессионала, может быть совершенно несущественным для
обывателя, и наоборот. На что будут обращать внимание присяжные в речах обвинителя и защитника? На фактическую сторону дела или будут сравнивать их красноречие? А если прокурор, скажем, в этот день простужен, насморк, чувствует недомогание, а столичный щеголь-адвокат во всем блеске: дорогой, «с иголочки», костюм, дорогие туфли без намека на пятнышко, дорогой галстук с комплектом заколки и запонок, источаемый от безупречно подстриженной головы аромат дорогого одеколона, белозубая, глянцевая улыбка, хорошо поставленная некартавая речь, хорошо контролируемые мимика и жесты, да и вообще — мужчина приятный во всех отношениях? Кто скажет, как обернется дело? А, кстати, и сами подсудимые очень по-разному выглядят. Вот и получается у нас не просто судоговорение, а театрализованное шоу на судебных подмостках с двенадцатью благодарными зрителями. А тринадцатый — судья — сидит и ждет «у моря погоды».
Вот я вас и спрашиваю: хорошо ли это? И сам же отвечаю: суд присяжных, конечно, хорошо, да ничего хорошего. Фильм Никиты Сергеевича Михалкова «Двенадцать», без сомнения, шедевр мирового киноискусства, но в этом деле — вовсе не показатель. В жизни такого не бывает.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Достоевский Ф.М. Бесы. Л., 1990.
Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы: В 2 т. М., 1991. Т. 2.
Платонов С.Ф. Учебник русской истории. СПб., 1993.
