CC BY
905
ГОСУДАРСТВО И ПРАВО В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ: ПРОБЛЕМЫ ТЕОРИИ И ИСТОРИИ
К 150-летию Судебной реформы 1864 г.
Судебная реформа 1864 г.: значение и историко-правовые оценки
КРАКОВСКИЙ Константин Петрович, доктор юридических наук, доцент кафедры государ-ствоведения Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации
Российская Федерация, 119571, г. Москва, просп. Вернадского, 82
Полтора столетия в отечественной и зарубежной исторической и юридической литературе идут споры вокруг феномена Судебной реформы 1864 г. в целом и отдельных его аспектов, о принципах и институтах новой судебной системы, введенных реформой. Нередко на дискуссии, связанные с судебной реформой, прямое влияние оказывала политическая конъюнктура. Статья посвящена анализу ряда дискуссионных проблем подготовки, реализации, содержания Судебной реформы 1864 г. Одним из таких вопросов является проблема «своевременности» реформы и готовности русского народа к восприятию ее принципов и институтов. Также отражена проблема борьбы двух подходов, двух идеологий, двух школ государственного и правового развития: «исторической» и «реалистической». Автор обращается к анализу конституционного потенциала судебной реформы через опережающее развитие независимой судебной власти, стимулирующей развитие институтов парламентаризма и элементов конституционной монархии. Важнейшее достижение судебной реформы видится в утверждении самостоятельной, не зависимой от администрации судебной власти; определена ее связь с верховной властью царя и также важнейшие параметры судебной власти применительно к государственно-правовым реалиям XIX в. Анализируется проблема преодоления правового дуализма через деятельность местных судов (мирового и волостного).
Ключевые слова: судебная реформа, судебная власть, Судебные уставы 1864 г., правосознание, мировой суд, волостной суд, суд присяжных.
Judicial Reform of 1864: Significance and Historical Legal Assessments
K. P. Krakovskiy, doctor of jurisprudence
The Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration under the President of the Russian Federation
82, Prospekt Vernadskogo, Moscow, 119571, Russia
E-mail: theory@izak.ru
One century and half disputes in historical and law literature around the phenomena of the Court reform of 1864 have been leading. The subjects of disputes are the content of the reform in general and its new principles and institutions in particular. Sometimes discussions around court reform are under influence of political juncture. The article is devoted to the analyses of some disputing problems of the preparation, realization and content of the Court reform of 1864. One of such question is a problem whether the Court reform of 1864 was timely, and whether Russian people were ready to accept its progressive principles and institutions. Also in the article the problem of two approaches, two ideologies, two schools of development of state and law — "the historical" and "the realistic" was researched. Author comes to the analyses of constitutional potential anticipatory establishment of independent judicial power, promoting the development of the institutions of parliamentarianism and
constitutional monarchy. Author sees the main achievement of the Court reform in establishment of independent judicial power, free from administrative influence, defines its connection with supreme power of the Tsar' and describe the main parameters of the judicial power in XIX сentury. Also author analyzed the problem of overcoming of legal dualism through activity of local courts (justice of the peace and volostnoy court).
Keywords: court reform, judicial power, the Judicial Statutes of 1864, legal consciousness, justice of the peace, volostnoy court, court of jury.
DOI: 10.12737/6579
В этом году юридической и научной общественностью отмечается полуто-равековой юбилей Судебной реформы 1864 г. Проходят конференции, посвященные этому событию, идут чередой публикации — от газетных до монографических, в которых осмысливается содержание и оценивается значение преобразования российского суда во второй половине XIX в. Жизнеутверждающий жанр юбилейных материалов предполагает соответствующую направленность и настоящей статьи. Однако, выбиваясь из привычных рамок, мы рассмотрим ряд острых вопросов, вот уже полтора столетия вызывающих споры, на которые, в свою очередь, нередко накладывает отпечаток даже политическая конъюнктура.
Соотношение дореформенного и пореформенного суда. По словам А. Ф. Кони, старый суд как печальный памятник бессудия и бесправия по мере проведения реформы ушел в прошлое1. Пороки дореформенного суда были настолько очевидны и чудовищны, получили столь обширное и фундаментальное осуждение как в публицистической, так и в научной литературе середины — второй половины XIX в.2, не говоря уже о литературе советской (она всегда крити-
чески относилась к государственным институтам самодержавия, особенно карательным), что, казалось бы, в дореформенную систему навсегда был, образно говоря, «вбит историографический осиновый кол».
Однако совершенно неожиданно дореформенный суд получил, по сути, апологетическую оценку в современном фундаментальном исследовании Б. Н. Миронова3. Автор сформулировал ряд позиций, которые, по его мнению, ставят под сомнение утвердившееся негативное отношение к дореформенному суду, уступающему по всем показателям суду, созданному Уставами 1864 г. В частности, важным аргументом он считает более низкий уровень преступности в дореформенной России, высокую раскрываемость преступлений и даже более высокую справедливость приговоров дореформенных судов по сравнению с пореформенными. Не менее парадоксальным выглядит его, по сути, апология взятки в дореформенных судах, которая являлась не инструментом коррупции, а средством ускорения судопроизводства.
Отметим, что уровень преступности, возможно, в последнюю очередь зависел от состояния судебного аппарата4, и соотносить число от-
1 См.: Кони А. Ф. Отцы и дети судебной реформы. М., 1914. С. II. Впрочем, уход затянулся на 40 лет: именно столько времени продолжалось постепенное введение в действие Судебных уставов в тех или иных уголках империи. До их введения в соответствующей местности там продолжали действовать «старые», дореформенные суды.
2 Подробнее см.: Джаншиев Г. А. Основы судебной реформы (к 25-летию нового су-
да). Историко-юридические этюды. М., 1891.
С. 10—26.
3 См.: Миронов Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII — начало ХХ в.). СПб., 2003. Т. 2. С. 56 и след.
4 Уже на рубеже XIX—ХХ вв. российская криминология дала весомые оценки причинам преступности. См., например: Гер-нетМ. Н. Социальные факторы преступности. М., 1905; Чарыхов Х. М. Учение о факто-
мененных приговоров с понятием их справедливости без учета совершенно новой системы обжалования, которая была закреплена в Судебных уставах, не вполне корректно. Что же касается взятки как явления, то следует прислушаться к многочисленным оценкам современников, наблюдавших воочию ее размах5.
Однако одна из сентенций Б. Н. Миронова заслуживает более пространной реакции, поскольку она тесно связана с проблемой судебной власти, к которой мы обращаемся и в данной статье. Он, в частности, ставя под сомнение традиционную критику дореформенного суда, сформулировал парадоксальный, риторический вопрос: «...Как при коррумпированном и абсолютно несостоятельном суде вообще могло существовать общество и государство в течение нескольких столетий (предшествовавших реформе 1864 г. — К. К.)?». Этот вопрос заслуживает нашего внимания и ответа.
Вопрос о роли права для легитимации правительств, важный для иных властителей, в России перед самодержавием не стоял — уверенная в себе, власть традиционных правителей обходилась без «юридических канителей». Судебная деятельность никогда не ценилась в политической культуре самодержавия. Ничем не стесненное властвование было его природной стихией; оно придавало российской монархии блеск и магнетизм, оно сделало возможными ее величайшие победы6.
рах преступности. Социологическая школа в науке уголовного права. М., 1910. С. 135—136.
5 Пожалуй, наиболее образно выразил суть явления в 1847 г. сенатор К. Н. Лебедев, писавший, что человек, близко знавший российское правосудие, «может заболеть или помешаться: так оно отвратительно дурно». См.: Колмаков Н. М. Старый суд: очерки и воспоминания // Русская старина. 1886. № 12. С. 527.
6 См.: Уортман Р. Властители и судии.
Развитие правового сознания в императорской России. М., 2004. С. 469.
До середины XIX в. суд был неказистым придатком величественной и грозной административной системы. Более того, в ряде случаев, как, например, в деле преследования политических противников, разного рода «врагов царя и Отечества», различия судебной и административной форм репрессии были незаметны. Впрочем, не только в сфере политической юстиции, но и уголовного и гражданского судопроизводства суд не был в полной мере самостоятелен. Известная фраза министра внутренних дел С. С. Ланского о том, что в дореформенной России «администрация ездила верхом на юстиции», в точности характеризует то место, которое занимал суд в государственной системе самодержавной России.
В связи с этим считать русский суд XVI — середины XIX в. надежной опорой режима, состояние которой могло бы серьезно отразиться на его устойчивости, не приходится. И, наоборот, выделение в результате Судебной реформы 1864 г. судебной власти в самостоятельный властный феномен имело далеко идущие последствия. Выпустив в 1864 г. «судебного джинна из бутылки», власть предержащие (прежде всего консервативная часть политической элиты) очень об этом пожалели и попытались, не без определенного успеха, вернуть его назад. Однако в новых условиях судебная власть стремительно приобрела значимость для общества и всего государственного механизма. Именно со второй половины XIX в. ее можно рассматривать в качестве серьезной составляющей государственного режима.
Более того, стремление юристов либерального состава судебного ведомства ощущать себя, как писала консервативная пресса, «барами в чиновничестве», исповедовать свою независимость привело к длительному противостоянию судебного ведомства и Министерства внутренних дел, важнейшего, ключевого института администрации, что уже не могло не отразиться на здоровье всего
государственного организма во второй половине XIX — начале ХХ в. Интересно отметить, что Ф. К. Та-рановский даже назвал это противостояние ключевых ведомств «русской Magna Charta».
Два взгляда на реформирование суда. Судебные уставы 20 ноября 1864 г. занимают уникальное место среди других правовых памятников эпохи Великих реформ. Ни один из них не вызывал и до сих пор не вызывает столь противоречивые, даже полярные оценки и суждения, как Уставы. Мы усматриваем причину этого феномена в том, что они были не только судоустройственным и процессуальным законом. Не менее важным является их идейное и политическое содержание, их «конституционный потенциал». Речь идет о том, что они внесли радикальные изменения не только в судебный строй, но и в целом в государственную систему, придав ей отчасти (именно, отчасти!) вид «государства, стремящегося к правовому»7.
Уже процесс подготовки судебной реформы в полной мере отразил два основных подхода к проблеме преобразования в России, с точки зрения исторической (романтической) школы и реалистической школы права, иными словами — консерваторов и либералов. Чтобы оценить это противостояние, обратимся, следуя известному русскому постулату, что «несть пророка в своем Отечестве», к «зарубежному пророку» Рудольфу Иерингу, который напутствовал человечество на борьбу за право. Его работа «Борьба за право» была написана в 1872 г. — ровно посередине между реформами и контрреформами в России.
Р. Иеринг отмечал: «Право есть непрерывная работа, при том не одной только государственной власти, но всего народа. Вся жизнь права, взятая в ее целом, являет перед нами
7 Симптоматично суждение Р. Иеринга о том, что «суд присяжных означает переход от абсолютизма к правовому государству».
такое же зрелище неустанного напряжения и труда со стороны всей нации, какое представляет деятельность последней в области экономического и духовного производства»8. Он писал о прогрессе в праве, противопоставляя ему «Савиньи-Пухтов-ский» подход (историческая школа права) к возникновению права. Ученый отмечал вражду К. Савиньи и его последователей к вмешательству законодательства. «Романтическая школа» (историческая школа права) толковала, что право образуется незаметно, подобно полевому растению. Не соглашаясь с Савиньи, Р. Иеринг настаивал: «Грубая действительность учит противоположному, за право нужно бороться». Этот постулат стал одним из главных для «реалистической школы права», которую он основал.
Р. Иеринг (подозреваем, что он не был знаком с российской исторической конкретикой), по сути, точно описал предреформенную и предсказал пореформенную борьбу вокруг Судебных уставов: «...образуются две партии, каждая из которых выставляет своим девизом святость права: одна — права исторического, права прошлых времен; другая — права вечно формирующегося и обновляющегося, исконного права людей на все новые и новые преобразования... Все великие приобретения, на какие может указать история права: отмена рабства, крепостного состояния, свобода земельной собственности, вероисповедания и пр. — все это пришлось добывать лишь путем такой ожесточеннейшей, часто целые столетия продолжавшейся борьбы» (с. 9).
Дореформенная Россия 30—50 гг. XIX в. стала иллюстрацией того, как в государственно-правовую практику внедрялись идеи исторической школы (в изложении Р. Иерин-га: «право возникает и развивается
8 Здесь и далее приводятся цитаты из работы по изданию: Иеринг Р. Борьба за право. М., 1991.
без борьбы», «действует тихая сила истины, без потрясений, медленно, но верно пробивающая себе дорогу»). Последствием такой юридической политики стало торжество консерватизма и жесткое следование историческим традициям по принципу «ничего не менять»9. В этом духе Николай I наставлял М. М. Сперанского в начале работы по систематизации права — «ничего нового не вводить» (поэтому предложение М. М. Сперанского о первых двух этапах систематизации «старого права» — ПСЗ и СЗ — царь принял, а третий — «Уложение», т. е. «новое право», не утвердил). Неудивительно, что именно к К. Савиньи в начале 30-х гг. XIX в. были направлены учиться и готовиться к профессорскому званию две группы русских юристов10. Они, по мнению властей, должны были стать в университетах России проводниками этих же правовых идей11.
Процесс подготовки судебной реформы в России в полной мере отразил своеобразное движение от идей исторической школы к принципам реалистической школы. Весьма консервативный министр юстиции В. Н. Панин стоял на страже ис-
9 Подробнее см.: Кодан С. В. Юридическая политика Российского государства в 1800— 1850 гг.: деятели, идеи, институты. Екатеринбург, 2005.
10 См.: Солодкин И. И. Роль Сперанского в развитии юридического образования в России // Известия вузов. Правоведение. 1962. № 3. Интересно, что сам Р. Иеринг признавался, что получил этот «исторический» взгляд в университете (германском) и долго находился под его влиянием. Это лишний раз свидетельствует о важности, высоком значении высшей школы для формирования правосознания будущих юристов, об ответственности преподавателей за правовое будущее страны. Если признать, что «право — это то, что о нем думают судьи», то почему они так о нем думают, объяснит их обучение на юридических факультетах.
11 Подробнее см.: Коротких М. Г. Само-
державие и судебная реформа 1864 г. Воро-
неж, 1989. С. 45 и след.
торических основ, последовательно препятствуя любым нововведениям в судебной сфере. Даже в начале 1860-х гг., когда инициатива перешла к радикальным реформаторам, он старался противодействовать принятию документов судебной реформы, нередко оставаясь в одиночестве при голосовании в Государственном совете.
Представленный в 1857 г. руководителем II отделения Императорской канцелярии графом Д. Н. Блудовым «букет» законопроектов (всего 14 проектов), касавшихся преобразований в судебной сфере, был несколько радикальнее (впрочем, совсем немного) охранительных идей В. Н. Панина. Действительно, «сдержанно-консервативный» проект устава гражданского судопроизводства Блудова имел в качестве источника и одновременно в качестве демонстрации преемственности с прежним отечественным законодательством прежде всего нормы Свода законов (т. XV). Однако в нем представлены и элементы западноевропейского законодательства. Тем не менее он был весьма осторожен в предложении нововведений, особенно по европейскому лекалу, полагая, что для России, отстающей в развитии правовой культуры, не стоит в течение короткого промежутка времени заимствовать формы, которые «выстраданы» народами Европы в течение столетий. В связи с этим в проекте не было ни гласности, устно-сти, ни непосредственности процесса, ни равенства сторон, ни адвокатуры.
Если Д. Н. Блудов в своих проектах был несколько решительнее намерений В. Н. Панина, то проекты и идеи С. И. Зарудного (начало 60-х гг. XIX в.) были еще более радикальными. Именно им и суждено было лечь в основу Судебных уставов 1864 г., что продемонстрировало стремление и чаяния той части общества (в то время — решительное большинство), которая желала «нового права», поддерживала реформы.
Однако консервативная партия лишь отступила, не уйдя с поля боя,
и уже вскоре (на стадии обсуждения плана проведения судебной реформы на просторах России) стала вести «арьергардные бои»12, а в 1870-е гг. перешла в осторожное наступление, которое стало тотальным с начала 1880-х гг. (оно получило в литературе квалификацию «контрреформы»).
К вопросу о неготовности народа к судебной реформе. В качестве одного из ключевых аргументов, используемых современными (XIX в.) и нынешними (начало ХХ! в.) критиками Судебной реформы 1864 г., была идея о неготовности народа к такой судебной реформе.
В связи с этим хочется прежде всего обратить внимание на фразу И. Канта из работы «Метафизические основоначала учения о добродетели», которую приводит Р. Иеринг в упоминавшейся выше работе: «Кто делает из себя червяка, тот не может потом жаловаться, если его попирают ногами». Поэтому первая (принципиальная) оговорка: не следует делать из российского общества «червяка», заранее толкуя о его неготовности к лучшему и неспособности к прогрессу.
Как бы отвечая будущим критикам, изыскивавшим недостатки в результатах Судебной реформы 1864 г. и объяснявшим их «неготовностью русского народа» к реформе суда, один из «отцов» судебной реформы С. И. Зарудный тонко заметил: «Трудно думать, чтобы люди где-либо и когда-либо были приготовлены к дурному и незрелы для хорошего»13.
В 1881 г. французский писатель, историк и путешественник Анатоль
12 Академик А. В. Никитенко записал в своем дневнике (17 июня 1865 г.): «Говорят, что судебная реформа откладывается в долгий ящик. А между тем ею возбуждена томительная жажда: всякий ожидает ее, как манны небесной. Но административная или бюрократическая сила не хочет выпустить власти из своих рук» (Никитенко А. В. Дневник: в 2 т. Т. 2. СПб., 1905. С. 241).
13 Цит. по: Судебные уставы 20 ноября 1864 г. за пятьдесят лет. СПб., 1914. Т. 1.
Леруа-Больё после длительного путешествия в Россию опубликовал монографию «Империя царей и русских»14. Следуя известным либеральным подходам, ученый считал, что судебная реформа почти не уступала по важности отмене крепостного права, поскольку должна была освободить не одно сословие, а «все классы» от «ига произвола, от насилия и коррупции». Из всех реформ он считал ее наиболее последовательной и гармоничной, а причину ее успеха видел в том, что она заимствована из передового западноевропейского опыта15.
Леруа-Больё, в отличие от многочисленных последующих исследователей судебной реформы, не считал, например, что присяжных ввели в России рано, что народ не готов. Его аргумент о том, что, «если для некоторых реформ ждать зрелости народа, можно ждать бесконечно», следует взять на вооружение и современным исследователям, причем не только консервативного толка. Отметил он и важную общественную миссию, выполненную реформой: у русских нет «ясного и живого понятия права»; это положение изменится именно благодаря реформе 1864 г.
Но самым главным, реальным, обоснованным практикой ответом сомневающимся в готовности общества к судебной реформе стала сама деятельность российского пореформенного суда, отраженная в судебной статистике. Подводя итог полувековой деятельности всех институтов судебного строя России, коллектив авторов фундаментального
14 См.: Leroy-Beaulieu A. L'empire des tsars et les Russes. P., 1881. Об этой работе подробнее см: Цыкова К. А. Россия второй половины XIX — начала ХХ в. в трудах Анато-ля Леруа-Больё: дис. ... канд. ист. наук. М., 2005. Интересно, что на французского историка ссылался в своих оценках реформы Г. А. Джаншиев (см.: Джаншиев Г. А. Эпоха великих реформ. М., 1892. С. 319).
15 См.: Leroy-Beaulieu A. Op. cit. P. 653— 654, 663.
издания «Судебные уставы 20 ноября 1864 г. за пятьдесят лет» привел обширный статистический материал, свидетельствующий об эффективности судебного и прокурорского аппарата (и даже следственного аппарата, деятельность которого сильно и небезосновательно критиковали). Народ принял новый судебный строй, рассматривал новые институты (судебное следствие, прокуратуру, суд, нотариат и др.) в качестве инструментов защиты и гарантирования их прав.
Нам представляется, что серьезным аргументом в пользу нового суда может рассматриваться явление, мимо которого прошли и противники, и защитники Судебных уставов. Как в великорусских губерниях, так и в национальных районах, где, пусть и со значительной задержкой, ввели в действие Судебные уставы, население, увидев разницу между «близким и понятным» им «народным судом» (волостным, аульным, судом би-ев и т. д.) и судом имперским по Уставам 1864 г., искусственно завышало сумму иска, чтобы обращаться за разбирательством дела именно в имперские суды. Это, несомненно, было народным признанием нового суда. Народ оказался готов к его восприятию и легитимации.
Дисгармония нового суда и старого режима. Если признать, что суд был в принципе удовлетворительным, в чем же тогда истинная причина столь ожесточенных нападок в пореформенную эпоху на судебную реформу и созданные ею институты, введенные принципы? В качестве ответа называют несоответствие новой судебной организации государственному строю империи. Как ни парадоксально, в оценке этой стороны судебной реформы взгляды либералов и даже самых рафинированных консерваторов (включая и их современных последователей) удивительным образом совпали: и те, и другие констатировали, что реформа вошла в противоречие с «особенностями нашего государственного и общественного быта».
Об этом писал, например, известный либерал профессор А. А. Жи-жиленко: «Нельзя не признать, что действительно Судебные уставы клином врезались в общие условия нашей государственной и общественной жизни, построенные на устоях дореформенного времени»16. Но о том же говорилось в докладе довольно консервативного министра юстиции Н. В. Муравьева по поводу открытия комиссии по пересмотру Уставов в 1894 г.: «Благодаря этому (западному. — К. К.) влиянию Россия получила весьма стройный процессуальный кодекс, вполне пригодный для действия в любом государстве Западной Европы, но недостаточно приспособленный к условиям нашего Отечества с его историческим складом»17.
Дисгармония объяснялась просто: чтобы в «эпоху перемен» и серьезных социальных сдвигов сохранить самодержавие, правительство Александра II «откупилось малым» — элементом конституции — введением независимой судебной власти, суда присяжных. Но получалось так, что «судебная республика» оказалась анклавом в самодержавной монархии (можно по-разному относиться к М. Н. Каткову, издателю едва ли не самой консервативной газеты «Московские новости», но в данном контексте с его выражением (70-е гг. XIX в.), уничижительным по отношению к суду, но верным по сути, следует согласиться).
Одним из первых на эту дисгармонию обратил внимание Леруа-Бо-льё. Он коснулся конституционного потенциала судебной реформы, от-
16 Жижиленко А. Общий очерк движения уголовно-процессуального законодательства после 1864 г. // Суд и права личности: сб. ст. / под ред. Н. В. Давыдова, Н. Н. Полянского. М., 2005. С. 76.
17 Дело Выс. утв. Особого в составе Госу-
дарственного совета совещания для подробного обсуждения законопроектов по пере-
смотру законоположений по судебной ча-
сти // РГИА Ф. 1587. Оп. 1. Д. 1.
метив, что «независимое правосудие — само по себе ограничение для абсолютной власти»; именно отсюда он выводил причины контрреформы; «было бы странно, если бы правительство не оставило для себя лазейки»18.
По свидетельству государственного секретаря А. А. Половцова, Александр III считал, что Судебные уставы «были утверждены покойным государем по настоянию лиц, желавших навязать ему конституцию, к которой это и был первый шаг»19. Ему вторил известный консерватор В. Я. Фукс, признавая, что «теоретики 1861—1864 годов имели в виду не улучшения способов решения гражданских и уголовных дел, но создание такого суда, который содействовал бы перестройке самого государственного организма по веяниям того времени», «в новом суде подозревали не только гарантию правильности решения гражданских и уголовных дел, но и могущественное орудие против произвола полиции, против посягательства администрации на личную свободу граждан, своего рода политический habeas corpus — исходную точку в недалеком будущем целого арсенала конституционных порядков»20. Очевидно, что из уст названных личностей такое суждение было обвинением, а не позитивной характеристикой.
Позднее как отечественные, так и зарубежные исследователи, напротив, признавали конституционный потенциал Судебных уставов уже как их позитивное качество. Так, в начале ХХ в. Н. Н. Полянский отмечал: «Судебные уставы — наша первая конституционная хартия. В них впервые устанавливались правовые гарантии против произвола и
18 Leroy-Beaulieu A. Op. cit. P. 653—654, 663—665, 733—734.
19 Половцов А. А. Дневник государственного секретаря: в 2 т. / под ред. П. А. Зайонч-ковского. М., 1966. Т. 1. С. 228.
20 Фукс В. Я. Суд и полиция: в 2 ч. М., 1889. Ч. 2.С. 2.
усмотрения правительственной вла-сти...»21. Об этом же писал, едва ли не первым в советской историографии, Е. А. Скрипилев, усмотревший «связь между конституционализмом и новой (по существу буржуазной) судебной системой», признал, что именно Судебные уставы внесли в государственный строй некоторые элементы конституционного правопорядка (самостоятельная и независимая судебная власть)22.
Зарубежные исследователи, в частности В. Жефтель, признавали, что судебная реформа 1864 г. «заразила микробами конституционализма» российское самодержа-вие23. На это же указывали Р. Уорт-ман, Ф. К. Тарановский. Они писали, что в 1864 г. возникла известная напряженность между властью и русским судом. Идейная борьба велась между чиновниками-консерваторами, выступавшими в защиту «полицейского государства», и либералами-реформаторами, стремившимися модифицировать русское самодержавие, чтобы оно соответствовало требованиям времени (и соответствовало суду!)24.
21 Судебная реформа / под ред. Н. В. Давыдова, Н. Н. Полянского. Т. 2. М., 1914. С. 26.
22 См.: Скрипилев Е. А. «Императорская партия» в борьбе против конституции и конституционализма // Государственный строй и политико-правовые идеи России второй половины XIX столетия. Воронеж, 1987. С. 85. Интересно отметить, что авторы вышедшего годом раньше исследования, освещая ростки отечественного конституционализма в названный период, не обратили внимания на конституционный потенциал Судебных уставов (см.: Грацианский П. С., Егоров С. А, Кизяковский В. В. и др. История буржуазного конституционализма XIX в. М., 1986. С. 201—254).
23 См. : Szeftel V. The Form of Government of the Russian Empire Prior to the Constitutional Reforms of 1905—1906 // Essays in Russian and Soviet History / ed. by J. S. Curtiss. Leiden, 1963. Р. 1—24.
24 См.: Taranovski T. The Aborted Counter-Reform: Murav'ev Commission and the Judicial
По мысли реформаторов-юристов, идея права и законности вышла за рамки функции инструментальной и стала функцией нормативной, т. е. перестала быть средством исполнения воли суверена и приобрела определяющую роль. Это вело в конечном счете к ограничению власти монарха и признанию за подданными гражданских прав25.
Действительно, базовые принципы судебной реформы вступили в противоречие с существовавшей социально-политической системой иерархического и патриархального государства, где правительство и администрация веками привыкли действовать, не считаясь с законом. Но следует ли это признавать негативной характеристикой судебной реформы?
Альтернатива выходов из этого противоречия (опережающее развитие судебной власти по сравнению с исполнительной и законодательной властью) была следующей: модернизация авторитарного государственного строя в направлении конституционного порядка, т. е. «подтягивание» его к ушедшей вперед судебной власти, либо сохранение в неприкосновенности государственного режима и возвращение судебного строя в лоно привычных представлений авторитарного правления.
Может быть, со временем авторитарные традиции самодержавия уступили бы юридическому романтизму «отцов судебной реформы», произошло бы изменение формы и сути самой власти. Но власть выбрала второй вариант. Все пореформен-
Statutes of 1864 // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. Wiesbaden, 1981. Bd. 29. H. 2. S. 161—184; Тарановский Т. Судебная реформа и развитие политической культуры царской России // Великие реформы в России, 1855—1874 / под ред. Л. Г. Захаровой и др. М., 1992. С. 301—317; Taranovski T. The Problem of Reform in Russian and Soviet History // Reform in Modern Russian History. Cambridge, 1995. P. 1—23.
25 См.: Уортман Р. Указ. соч. С. 454 и след.
ные десятилетия с помощью многочисленных новелл, внесенных в Судебные уставы, власти постарались «восстановить гармонию», вернуть суд в привычное состояние подчиненности самодержавному режиму, «выполов» таким образом «ростки конституции». Но непреодолимые законы истории все же наставили ее на поиск иных путей развития уже в начале ХХ в. в связи с нарастающей революцией: она сделала пусть и не очень решительный, но все же шаг к парламентаризму, создав Государственную думу и изменив «Основные законы» (позднее «Основные законы» в редакции 1906 г. даже назовут, пусть и не вполне обоснованно, первой Российской конституцией).
Судебная власть. Итак, несмотря на многочисленные новеллы в судоустройстве и судопроизводстве, введенные в результате Судебной реформы 1864 г., все же главным следует признать учреждение самостоятельной, независимой судебной власти. В Судебных уставах впервые в истории российского законодательства появился этот термин. «Отцы судебной реформы», следуя постулатам теории разделения властей Ш. Монтескьё и принимая близко к сердцу идеи почитаемого ими И. Бентама, закрепили создание самостоятельной, независимой от административных властей судебной власти, которая вручалась судебным органам, перечисленным в ст. 1 Учреждения судебных установлений (первая книга Судебных уставов). Однако необходимо сделать ряд оговорок.
Не следует заключать, что эта «западная» идея была прямолинейно закреплена в Судебных уставах. Это неудивительно, так как реформа проводилась все же в государстве, являвшемся согласно «Основным законам» (ред. 1832 г.) абсолютной монархией. Первоосновой судебной власти, появившейся в 1864 г., исследователи-современники называли ее производность от власти монарха. Причем речь идет не о работах
монархистов26, которые даже после 1906 г. полагали, что Россия осталась самодержавной монархией. И либеральные ученые-юристы признавали реальность производности судебной власти от власти царя27.
Основные государственные законы 1832 г. еще «не знали» судебной власти. Однако уже в редакции 1906 г. они закрепили положение о том, что «судебная власть осуществляется от имени Государя Императора установленными законом судами, решения коих приводятся в исполнение именем Императорского Величества»28. Каждое судебное решение и приговор начинались словами «по указу его Императорского Величества...» (ст. 796 Устава уголовного судопроизводства).
В законодательстве легко обнаруживались следы связи судебной власти с верховной властью императора (назначение судей общих судов, возбуждение судебного преследования против чиновников первых трех классов, а с начала ХХ в. — членов Государственного совета и Государственной думы, передача дел на рассмотрение особого присутствия Правительствующего сената или Верховного уголовного суда, акты помилования, смягчения наказания, назначение лиц для производства дознания по особо важным государственным преступлениям и др.). Это следует помнить, выделяя и квалифицируя основные признаки судебной власти в России в тот период.
Однако вмешательство иных государственных институтов (например, губернских), в первую очередь относящихся к административной
26 См., например: Захаров Н. А. Система русской государственной власти. М., 2002. Глава 5 «Судебная власть». С. 170—175 (книга написана в 1912 г.).
27 См.: Случевский В. К. Учебник русского уголовного процесса. Введение. Ч. 1: Судоустройство. М., 2008. С. 105 (впервые книга была издана в 1891—1892 гг.).
28 Свод законов Российской империи. Т. 1.
Ч. 1. Ст. 22 (издание 1906 г.).
власти, после 1864 г. должно было прекратиться. Тем не менее жизнь показала, что администрация очень трудно расставалась со старыми авторитарными привычками взаимоотношений с судом, постоянно изыскивала «партизанские» способы вмешательства в деятельность судебных институтов в пореформенный период и особенно в начале ХХ в.
Несмотря на то что судебная власть была новой российской политико-правовой реалией, вскоре после вступления в силу Уставов появились исследования, посвященные анализу этого феномена применительно к российской пореформенной действительности29. К сущностным признакам судебной власти были отнесены ее легальность, полнота, исключительность и самостоя-тельность30.
Легальность судебной власти была выражена в однозначном требовании подчинения судебных институтов закону материальному и процессуальному. Эта обязанность подчиняться требованиям закона, руководствоваться во всей своей деятельности его положениями делает эту власть подзаконной и обусловливает признание юридической силы лишь за теми действиями этой власти, которые основываются на законе.
Исключительность судебной власти означала, что она не должна была дробиться между органами суда
29 Первым серьезным исследованием реализации идеи самостоятельной судебной власти в Судебных уставах стала следующая фундаментальная работа: Филиппов М. А. Судебная реформа в России: в 2 т. СПб., 1871. Т. 1. С. 39—47, 424—622.
30 См., например: Случевский В. К. Указ. соч. С. 106—112; Розин Н. Н. Уголовное судопроизводство. Пг., 1916. С. 107—111. О проблеме судебной власти, в том числе применительно к России второй половины XIX в., см.: История российского правосудия / под ред. Н. А. Колоколова. М., 2009. С. 10—57; Колоколов Н. А. Судебная власть: о сущем феномена в логосе. М., 2006.
и иными государственными институтами, что должно было обеспечить качественное осуществление судебной функции и предотвращало пререкания между государственными органами, относящимися к разным ветвям власти, способствовало формированию судебных традиций и единства правосудия. Ряд положений Судебных уставов закрепили эту идею исключительности судебной власти, устанавливая право лишь судов разрешать гражданские и уголовные дела.
Полнота судебной власти выражалась в том, что она распространялась на всех подданных Российской империи без исключения; все они были равны перед государственным судом. В свою очередь, суд имел право и возможность рассчитывать на поддержку со стороны всех учреждений и лиц, которая могла оказаться необходимой для осуществления задач правосудия.
Самостоятельность судебной власти выражается в независимости от других властей, прежде всего административных, недопустимости вмешательства кого бы то ни было в дело отправления правосудия. По меткому замечанию Л. Токви-ля, вмешательство суда в ведомство администрации вредит; вмешательство же администрации в деятельность юстиции развращает людей и содействует образованию в них рабов и революционеров. Однако привычка власть предержащих оказалась в итоге сильнее закона в России, и в течение нескольких пореформенных десятилетий будут осуществляться масштабные мероприятия по вторжению административных властей в судебную сферу.
Судебные уставы установили три ветви судебной власти: обвинительную, которая вручалась прокурорам, следственную, которая принадлежала судебным следователям, и собственно судебную в узком смысле слова. С этого времени она зажила своей драматической жизнью, которая продолжалась, несмотря на все
перипетии периода контрреформ, до октября 1917 г. Затем последовал длительный перерыв — период своеобразного «правового анабиоза» до начала 90-х гг. XX в. Лишь после крушения социалистической системы опробованный в XIX в. принцип независимости судебной власти получил закрепление в Конституции РФ. Более того, «Концепция судебной реформы в Российской Советской Федеративной Социалистической Республике» в ряде положений воспроизвела важнейшие институты и принципы Судебной реформы 1864 г., впрочем, не в качестве анахронизма, а в качестве признания их общечеловеческой ценности31.
О правовом дуализме и попытках его преодоления через судебные институты (мировой и волостной суды). Важным аспектом Судебной реформы 1864 г., который привлек внимание как отечественных32, так
31 Подробнее см.: Шахрай С. М., Краковский К. П. Суд скорый, правый, милостивый и равный для всех. К 150-летию Судебной реформы в России. М., 2014. С. 515—524.
32 В последние годы возрос интерес исследователей — историков и юристов — к истории волостной юстиции и обычному праву и правосознанию русского крестьянства. См., например: Тарабанова Т. А. Волостной суд в России в первое пореформенное десятилетие: дис. ... канд. ист. наук. М., 1993; Крестьянское правосудие. Обычное право российского крестьянства в XIX веке — начале XX века. М., 2003; Земцов Л. И. Правовые основы и организация деятельности волостных судов в пореформенной России (60—80-е гг. XIX в): дис. ... д-ра ист. наук. Липецк, 2004; Кириллин А. В. Крестьянское обычное право в волостных судах и государственная политика пореформенной России: дис. ... канд. юрид. наук. М., 2005; Мельничук М. А. Инсти-туционализация волостных судов во второй половине XIX века: историко-правовой анализ: дис. ... канд. юрид. наук. Краснодар, 2007; Скуратова И. Н. Право и обычаи в регулировании деятельности волостных судов Российской империи (на примере волостного суда Казанской губернии 1861—1917 гг.): дис. ... канд. юрид. наук. М., 2007; Шатковская Т. В.
и зарубежных33 ученых, является рассмотрение ее значения, последствий в части развития правосознания российского общества и прежде всего крестьянства. Именно «отсталость» правосознания крестьянства, т. е. основной части российского общества, его приверженность обычаю и «непочитание закона» выставлялись в качестве главной причины «проблемности» судебной реформы, именно отсюда выводили убеждение в ее несвоевременности.
Типичным является ряд суждений немецкого ученого Йорга Ба-беровски. В книге «Самодержавие и юстиция. Соотношение правовой государственности и отсталости на исходе Российской империи (1864— 1917)»34 он, характеризуя реформа-
Обычное право российских крестьян второй половины XIX — начала ХХ века: истори-ко-правовой аспект: дис. ... д-ра юрид. наук. Ростов н/Д, 2009; Ерин П. В. Сельское правосудие и местное самоуправление русских крестьян в конце XIX — начале ХХ в. (на материалах Тамбовской губернии): дис. ... канд. ист. наук. Воронеж, 2013.
33 См.: Czap P. Peasant-Class Courts and Peasant Customary Justice in Russia, 1861— 1912 // Journal of Social History. Berkeley, 1967; Frierson С. A. «I Must Always Answer to the Law.» Rules and Responses in the Reformed Volost' Court // Slavonic and East European Rev. L., 1997; Frank S. Popular Justice, Community and Culture Among the Russian Peasantry, 1870—1900 // Russian Rev. N. Y., 1987. Vol. 46. No. 3. P. 241; Бербанк Д. Ж. Правовая культура, гражданство и крестьянская юриспруденция: перспективы начала ХХ в. // Американская русистика. Вехи историографии последних лет. Императорский период. Антология. Самара, 2000. С. 269— 298; Fichtner H.-J. Bäuerliche Rechts-pflegeim Russischen Reich (1861—1889). Frankfurt am Main, 1978.
34 См.: Baberowski J. Autokratie und Justiz. Zum Verhältnis von Rechtsstaatlichkeit und
Rückständigkeit im ausgehenden Zarenreich
1864—1914. Frankfurt am Main, 1996. При анализе некоторых аспектов книги использованы рецензия на нее, написанная А. Н. Медушевским в журнале «Вопросы
торов как «сбившихся с пути идеалистов», которые заимствовали западные образцы без учета российской специфики (весьма спорное утверждение. — К. К.), считает, что судебная реформа в отсталой стране, не готовой к таким переменам, была «несвоевременным формированием прогресса», а сами суды — «слишком передовыми (? — К. К.) для России XIX в.», почему и оказались, на взгляд автора, неэффективными.
Ученый рассматривает проблемы в функционировании пореформенного суда через призму правового дуализма, выражавшегося в разделении традиционного народного правосознания (в основе которого лежали нормы обычного права) и официальной правовой системы, насаждаемой государством сверху в целях правовой модернизации. Автор полагает, что новые судебные институты оказались не в силах его преодолеть.
Не соглашаясь с некоторыми выводами немецкого ученого, хочется высказать свои суждения по этой заслуживающей внимания проблеме. Понять то, как правительство пыталось решить проблему преодоления действительно существовавшего «правового дуализма» (вылившуюся в необычную историю волостных и мировых судов), можно только в историческом контексте Крестьянской реформы 1861 г. Освобождая российских крестьян от крепостного права, правительство отдавало отчет, что за время господства крепостной неволи у крестьян, находившихся в полной зависимости от прихоти и усмотрения помещика, при отсутствии правоспособности, не могло сформироваться сколь-нибудь развитое правовое сознание. Помещик замещал им закон и суд. Отправляемая помещиком в отношении принадлежащих ему крестьян патримониальная
истории» (1996. № 7. С. 160—164), и статья Р. Уортмана «Russian Monarchy and the Rule of Law. New Consideration of the Court Reform of 1864» (Kritika: Explorations and Eurasian History 6.1. (Winter, 2005). Р. 145—170).
юстиция служила серьезным препятствием к организации «крестьянского правосудия».
Следовало обеспечить формирование самостоятельности крестьян, их правового сознания, навыков правового поведения. Очевидно, что в одночасье порвать вековые отношения, преодолеть последствия долгого бесправия, решить эти позитивные проблемы быстро было невозможно. Но решать их следовало!
Среди «отцов крестьянской реформы» велись ожесточенные споры о том, создавать ли особые крестьянские суды35. В конце концов было решено, что можно ввести волостные суды в качестве временной меры, пока не завершится проведение судебной реформы, которая должна была ввести крестьян в «мир права», или, по выражению Дж. Бербанк, «интегрировать их в правовое государство». Более того, они полагали, что у крестьян существует стройная система обычного права, в связи с этим считалось, что крестьянский суд должен будет способствовать «сохранению в крестьянском быту своего рода домашнего разбирательства, основанного на местных обычаях».
Напомним также, что крестьянская реформа касалась не только личных, но и имущественных отношений помещиков и крестьян, и прежде всего поземельных отношений. Как известно, крестьян освободили с землей, которую они обязаны были покупать36. Положение 19 февраля 1861 г. сохранило на известный период «временно-обязанное» состояние крестьян, которое
35 Подробнее см.: Зайончковский П. А. Отмена крепостного права в России. М., 1968; Он же. Проведение в жизнь крестьянской реформы 1861 г. М., 1958.
36 Остроумно высказался на сей счет современник реформы немецкий ученый Карл Маркс, заметивший, что принудительная продажа известна во всем мире, а принудительная покупка — чисто русское изобретение.
должно было продолжаться у каждого крестьянина-домохозяина до тех пор, пока он не заключит выкупную сделку. Сельское общество («мир») должен был выступить в качестве посредника в этих отношениях. Одним из его, «мира», публичных институтов и должен был стать сословный волостной суд, состоящий из крестьян, близкий и понятный последним, так как должен был судить, давать правду и, соответственно, вводить их в мир права на основании крестьянских обычаев. Одновременно был создан институт мировых посредников (дворянский), на который возлагалась обязанность разрешать споры и недоразумения вокруг поземельных отношений между помещиками и крестьянами. Им же впоследствии передали право отмены решений волостных судов и надзора за ними.
В ходе итогового обсуждения в 1862 г. в Государственном совете документов уже судебной реформы рассматривался и вопрос об отношении к «народным судам» и было решено сохранить их впредь. «Мировой судья в особенности с первого раза не может вполне заменить сельские и волостные суды, которые останутся, как и теперь, не в виде самостоятельного суда, а в виде предварительной местной расправы»37. «Отцы судебной реформы» возложили на мировой суд историческую миссию «приобщить крестьянское население к общегражданскому укладу жизни, в основание которого было положено равенство всех перед законом»38.
Этим решением, основанным на соображениях целесообразности, правительство лишило огромные массы сельского населения неограниченной возможности пользоваться преимуществами мировой юстиции в разбирательстве мелких дел, наи-
37 Журнал соединенных департаментов Государственного совета. 1862. ,№ 5. С. 19—20.
38 Судебные уставы 20 ноября 1864 г. за пятьдесят лет. Т. 1. С. 2.
более распространенных в крестьянском быту. Таким образом, в великорусских губерниях были сохранены волостные суды, созданные на основании Общего положения о крестьянах, вышедших из крепостной за-висимости39, и еще надолго были законсервированы старый строй общественных отношений в крестьянской среде и обычно-правовые средства их регулирования.
Первоначальные намерения законодателя в отношении деятельности мировых судов состояли в том, чтобы они разрешали дела их подсудности (превышающей подсудность волостного суда), споры «не по закону, а по совести (и обычаю)». Это вытекало из простоты, несложности форм крестьянского хозяйства, обусловливалось отсутствием у крестьян правовой грамотности, что, в свою очередь, влекло отсутствие надлежащего оформления сделок между ними.
Предполагалось «в лице участкового мирового судьи дать местным обывателям не только ближайшее средство для разрешения дел, требующих прежде всего скорого решения на месте, со знанием местных обстоятельств и отношений»40. Однако на практике мировые судьи были вынуждены пойти в прямо противоположном направлении — в сторону формального закона. Попытка решать дела на основании обычая или «по совести» были быстро пресечены Сенатом, который в массовом порядке отменял такого рода решения, лишенные оснований формальной законности, постепенно введя в производство мировых судей все формы общего процесса41. Однако не всегда подготовленные юри-
39 ПСЗ. Собр. 2-е. Т. XXXVI. Отд. 1-е. № 36657. Раздел «Волостной суд».
40 Объяснительная записка к проекту Учреждения судебных мест. С. 20 (цит. по: Судебные уставы 20 ноября 1864 г. за пятьдесят лет. Т. 2. С. 5).
41 См.: Иванов В. Наша мировая юсти-
ция // Отечественные записки. 1878. № 6. С. 167—169.
дически, да еще вынужденные принимать решения по всем категориям дел единолично, мировые судьи были поставлены в сложные условия, вызвав в 70—80 гг. XIX в. поток критики, часто правильной по форме, но несправедливой по существу.
Мировой суд оказался как бы «между двух огней»: он жестко критиковался двумя главными ведомствами: «надзорным юридическим» (в лице Министерства юстиции и Сената) и Министерством внутренних дел. Причем у него не было шансов оправдаться, поскольку обвинения были прямо противоположными.
Сенат оказался «злым гением» мирового суда, последовательно выталкивая его из состояния патриархального арбитра-умиротворителя и втискивая в прокрустово ложе формального разбирательства, строго урегулированного материальным и процессуальным законом. А затем осуждал его неспособность стать полноценным «юридическим судом».
Министерство внутренних дел, наоборот, доказывало неудобство тех самых черт деятельности мирового суда, которые так долго и с такой настойчивостью старалось привить ему «юридическое ведомство». Министерство порицало основы судопроизводства мировых судей: состязательный процесс, предустановленные доказательства, участие адвокатуры, кассационный пересмотр и т. п. Взамен, как наиболее желательный и соответствующий нуждам и состоянию народа, выдвигался идеал суда патриархального, по совести, по внутреннему убеждению42.
Иными словами, «дуализмом» отличалось не только правосознание населения, но и судебная политика правительства: оно сохраняло волостной суд («временная мера», ставшая постоянной) и не предъяви-
42 Дело о преобразовании губернских и уездных по крестьянским делам и мировых судебных учреждений (1888—1889 гг.) (цит. по: Судебные уставы 20 ноября 1864 г. за пятьдесят лет. Т. 2. С. 62—63).
ло единых требований к правовым основаниям деятельности мирового суда, сделав его заложником своей неопределенности, за что он же и пострадал в результате «манипуляций» с ним в конце 80-х гг. XIX в., а после стал объектом критики не только современников, но и ученых последующих поколений вплоть до сегодняшнего дня как орган, проявивший неспособность преодолеть разрыв между отсталым правосознанием крестьян и официальной правовой системой.
Итак, несмотря на кажущуюся разноплановость освещенных проблем, их объединяет общая мысль, состоящая в следующем: судебная реформа являла собой сложный юридический феномен, имевший многообразные последствия как для государственного и общественного строя, так и для правосознания российского общества. Исследователям следует выйти за пределы узкоюридического взгляда на этот феномен, соотнести его с закономерностями исторического развития Российского государства в до- и пореформенной России.
И последнее замечание касается оценки значения вклада Судебной реформы 1864 г. в правовую жизнь страны и признания общечеловеческой ценности внедренных ею институтов и принципов, которая должна основываться на анализе феномена «живучести» идей судебной реформы. Он проявил себя уже в ХХ в. в трех попытках своеобразного «перезапуска» судебной реформы в начале, середине и конце прошлого столе-тия43. Эти попытки стали демонстрацией того, что содержание судебной реформы не являлось чужеродным в теле российской государственности, которое согласно законам природы и общества должно отторгаться, а, наоборот, является свидетельством ее соответствия глубинным культурным кодам России.
43 Подробнее см.: Шахрай С. М., Краковский К. П. Указ. соч. С. 516—519.
Библиографический список
Czap P. Peasant-Class Courts and Peasant Customary Justice in Russia, 1861—1912 // Journal of Social History. Berkeley, 1967.
Fichtner H.-J. Bäuerliche Rechts-pflegeim Russischen Reich (1861—1889). Frankfurt am Main, 1978.
Frank S. Popular Justice, Community and Culture Among the Russian peasantry, 1870— 1900 // Russian Rev. N. Y., 1987. Vol. 46. No. 3.
Frierson С. A. «I Must Always Answer to the Law.» Rules and Responses in the Reformed Volost' Court // Slavonic and East European Rev. L., 1997.
Leroy-Beaulieu A. L'empire des tsars et les Russes. P., 1881.
Szeftel V. The Form of Government of the Russian Empire Prior to the Constitutional Reforms of 1905—1906 // Essays in Russian and Soviet History / ed. by J. S. Curtiss. Leiden, 1963.
Taranovski T. The Aborted Counter-Reform: Murav'ev Commission and the Judicial Statutes of 1864 // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. Wiesbaden, 1981. Bd. 29. H. 2.
Taranovski T. The Problem of Reform in Russian and Soviet History // Reform in Modern Russian History. Cambridge, 1995.
Бербанк Д. Ж. Правовая культура, гражданство и крестьянская юриспруденция: перспективы начала ХХ в. // Американская русистика. Вехи историографии последних лет. Императорский период. Антология. Самара, 2000.
Гернет М. Н. Социальные факторы преступности. М., 1905.
Грацианский П. С., Егоров С. А., Кизяков-ский В. В. и др. История буржуазного конституционализма XIX в. М., 1986.
Джаншиев Г. А. Основы судебной реформы (к 25-летию нового суда). Историко-юри-дические этюды. М., 1891.
Джаншиев Г. Эпоха великих реформ. М., 1892.
Ерин П. В. Сельское правосудие и местное самоуправление русских крестьян в конце XIX — начале ХХ в. (на материалах Тамбовской губернии): дис. ... канд. ист. наук. Воронеж, 2013.
Жижиленко А. Общий очерк движения уголовно-процессуального законодательства после 1864 г. // Суд и права личности: сб. ст. / под ред. Н. В. Давыдова, Н. Н. Полянского. М., 2005.
Журнал соединенных департаментов Государственного совета. 1862. № 5.
Зайончковский П. А. Отмена крепостного права в России. М., 1968.
Зайончковский П. А. Проведение в жизнь крестьянской реформы 1861 г. М., 1958.
Захаров Н. А. Система русской государственной власти. М., 2002. Глава 5 «Судебная власть».
Земцов Л. И. Правовые основы и организация деятельности волостных судов в пореформенной России (60—80-е гг. XIX в.): дис. ... д-ра ист. наук. Липецк, 2004.
Иванов В. Наша мировая юстиция // Отечественные записки. 1878. № 6.
Иеринг Р. Борьба за право. М., 1991.
История российского правосудия / под ред. Н. А. Колоколова. М., 2009.
Кириллин А. В. Крестьянское обычное право в волостных судах и государственная политика пореформенной России: дис. ... канд. юрид. наук. М., 2005.
Кодан С. В. Юридическая политика Российского государства в 1800—1850 гг.: деятели, идеи, институты. Екатеринбург, 2005.
Колмаков Н. М. Старый суд: очерки и воспоминания // Русская старина. 1886. № 12.
Колоколов Н. А. Судебная власть: о сущем феномена в логосе. М., 2006.
Кони А. Ф. Отцы и дети судебной реформы. М., 1914.
Коротких М. Г. Самодержавие и судебная реформа 1864 г. Воронеж, 1989.
Крестьянское правосудие. Обычное право российского крестьянства в XIX веке — начале XX века. М., 2003.
Мельничук М. А. Институционализация волостных судов во второй половине XIX века: историко-правовой анализ: дис. ... канд. юрид. наук. Краснодар, 2007.
Миронов Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII — начало ХХ в.). СПб., 2003. Т. 2.
Никитенко А. В. Дневник: в 2 т. Т. 2. СПб., 1905.
Половцов А. А. Дневник государственного секретаря: в 2 т. / под ред. П. А. Зайонч-ковского М., 1966. Т. 1.
Розин Н. Н. Уголовное судопроизводство. Пг., 1916.
Свод законов Российской империи. Т. 1. Ч. 1. Ст. 22 (издание 1906 г.).
Скрипилев Е. А. «Императорская партия» в борьбе против конституции и конституционализма // Государственный строй и политико-правовые идеи России второй половины XIX столетия. Воронеж, 1987.
Скуратова И. Н. Право и обычаи в регулировании деятельности волостных судов Российской империи (на примере волостного суда Казанской губернии 1861—1917 гг.): дис. ... канд. юрид. наук. М., 2007.
Случевский В. К. Учебник русского уголовного процесса. Введение. Ч. 1: Судоустройство. М., 2008.
Солодкин И. И. Роль Сперанского в развитии юридического образования в России // Известия вузов. Правоведение. 1962. № 3.
Судебная реформа / под ред. Н. В. Давыдова и Н. Н. Полянского. Т. 2. М., 1914.
Судебные уставы 20 ноября 1864 г. за пятьдесят лет. СПб., 1914. Т. 1.
Тарабанова Т. А. Волостной суд в России в первое пореформенное десятилетие: дис. ... канд. ист. наук. М., 1993.
Тарановский Т. Судебная реформа и развитие политической культуры царской России // Великие реформы в России, 1855— 1874 / под ред. Л. Г. Захаровой и др. М., 1992.
Уортман Р. Властители и судии. Развитие правового сознания в императорской России. М., 2004.
Филиппов М. А. Судебная реформа в России: в 2 т. СПб., 1871. Т. 1.
Фукс В. Я. Суд и полиция: в 2 ч. М., 1889. Ч. 2.
Цыкова К. А. Россия второй половины XIX — начала ХХ в. в трудах Анатоля Ле-руа-Больё: дис. ... канд. ист. наук. М., 2005.
Чарыхов Х. М. Учение о факторах преступности. Социологическая школа в науке уголовного права. М., 1910.
Шатковская Т. В. Обычное право российских крестьян второй половины XIX — начала ХХ века: историко-правовой аспект: дис. ... д-ра юрид. наук. Ростов н/Д, 2009.
Шахрай С. М., Краковский К. П. Суд скорый, правый, милостивый и равный для всех. К 150-летию Судебной реформы в России. М., 2014.
