CC BY
463
ВЕКТОР ЮРИДИЧЕСКОЙ НАУКИ
Елена Игоревна ГАЛЯШИНА,
доктор юридических наук, доктор филологических наук, заместитель заведующего кафедрой, профессор, профессор кафедры судебных экспертиз Института судебных экспертиз Университета имени О.Е. Кутафина (МГЮА), академик Российской академии естественных наук (РАЕН). [email protected] 125993, Россия, Москва, Садовая-Кудринская ул., д. 9
СУДЕБНАЯ ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ ЭКСПЕРТИЗА КОРРУПЦИОННОГО ДИСКУРСА: ПРЕДМЕТ, ЗАДАЧИ И КОМПЕТЕНЦИИ
В статье рассматриваются проблемы судебной лингвистической экспертизы коррупционного дискурса по делам, сопряженным со взяточничеством и смежными с ним составами. Подчеркивается необходимость разграничения компетенции правоприменителя и эксперта-лингвиста, выявляющего лингвистические признаки дискурса, имеющего содержательно-смысловую направленность на получение или передачу ценностей за действия получателя (бездействия), в пользу дающего. В статье приводится предмет и задачи данного вида лингвистического исследования, перечисляются признаки, отличающие коррупционное и провокативное речевое поведение.
Ключевые слова: коррупция, судебная лингвистическая экспертиза, коррупционность дискурса, провокативное речевое поведение.
GALYASHINA E. I. Deputy Head of Forensic Expertise's Department of Forensic Expertise's Institute Moscow State Kutafin Law University (MSAL) Doctor of Law, Doctor of Philology, Professor FORENSIC LINGUISTIC EXPERTISE OF CORRUPTION DISCOURS: THE SUBLECT, TASKS AND COMPETENCES The article deals with the problems of forensic linguistic examination of discourse involved in criminal cases of bribery and other corrupt practice. It is stated the necessity to distinguish competences of law-enforcing authorities and forensic experts in linguistics, who reveal linguistic features of discourse with purposefulness to access or exact or give a bribe. The author lights up the subject, tasks and of the expert-linguist's analysis and specifies the list of indicators of corrupted and provocative speech behavior. Keywords: Corruption, forensic linguistics, expertise, discourse of corrupted acts, provocative speech behavior.
Судебная лингвистическая экспертиза по делам, связанным с раскрытием и расследованием коррупционных преступлений, назначается в тех случаях, когда возникает необходимость на основе специальных лингвистических знаний установить факты, имеющие значение доказательств: наличия или отсутствия признаков коррупционного либо провокативного (подстрекатель© Е. И. Галяшина, 2016 ского) речевого поведения.
в
ЕСТНИК Галяшина Е. И.
университета Судебная лингвистическая экспертиза коррупционного дискурса: ^^
имени O.E. куп1фина(мгюА) предмет, задачи и компетенции '
Коррупция сегодня затрагивает все стороны жизни общества, пронизывает властные институты. Российское государство, стремясь выработать эффективные меры по предупреждению и искоренению коррупции, наращивает правовые механизмы по противодействию коррупционным проявлениям. Уголовный кодекс Российской Федерации предусматривает ответственность за совершение коррупционных преступлений. Правосудие по делам о коррупционных преступлениях (о взяточничестве — статьи 290, 291 и 291.1 УК РФ, иных связанных с ним преступлениях, в том числе коррупционных, в частности, предусмотренных статьями 159, 160, 204, 292, 304 УК РФ) должно осуществляться на основе соблюдения принципов независимости судебной власти, состязательности и равноправия сторон, соблюдения прав и свобод человека в строгом соответствии с требованиями уголовного и уголовно-процессуального законодательства. В этой связи особое значение приобретает использование различных специальных знаний, в том числе и лингвистических, поскольку в ходе переговоров взяткодателя и взяткополучателя могут обговариваться условия и характер оказываемых «услуг», размер «вознаграждения» за действия или бездействие в пользу взяткодателя, достигаться иные договоренности.
Процессуальным основанием назначения судебной лингвистической экспертизы по данной категории дел является установление объективной или субъективной стороны преступления, обстоятельств, влияющих на квалификацию преступления, в том числе мотивов, умысла и др. Специальное основание назначения экспертизы определяет экспертные задачи и правовое значение полученных результатов (выводов эксперта), в частности, таковым для лингвистической экспертизы являются подозрения о наличии в речевом поведении коммуниканта признаков коррупционного поведения (в форме требования, посула, обещания, предложения и т.п.). Для установления факта провокации - подозрения или заявления о подстрекательстве, манипуляциях, склонении против воли, инсценировке, имитации, «агентурной» игре и т.п.
К признакам коррупционного речевого поведения, определяющим потенциальную юридическую значимость результатов лингвистической экспертизы, относятся такие речевые акты, как: требование, понуждение, принуждение, просьба, обещание, предложение, уговоры и т.д.
Обещание или предложение передать либо принять незаконное вознаграждение за совершение действий (бездействия) по службе при квалификации содеянного будут рассматриваться как умышленное создание условий для совершения соответствующих коррупционных преступлений в случае, когда высказанное лицом намерение передать или получить взятку либо предмет коммерческого подкупа было направлено на доведение его до сведения других лиц в целях дачи им либо получения от них ценностей, а также в случае достижения договоренности между указанными лицами. р
Под вымогательством взятки (пункт «б» части 5 статьи 290 УК РФ) или предмета коммерческого подкупа (пункт «б» части 4 статьи 204 УК РФ) с правовой точки зрения понимается только требование должностного лица или лица, выполняющего управленческие функции в коммерческой или иной организации, дать взятку либо передать незаконное вознаграждение при коммерческом подкупе, сопряженное с угрозой совершить действия (бездействие), которые могут причинить вред законным интересам лица.
I
S
НАУКИ
8
ВЕКТОР ЮРИДИЧЕСКОЙ НАУКИ
"Т^ЕСТНИК
в м университета
4-—^ и мени О. Е. Кугафи на (МПОА)
Для квалификации содеянного по пункту «б» части 5 статьи 290 УК РФ либо по пункту «б» части 4 статьи 204 УК РФ юридическое значение имеет наличие у лица, передавшего взятку или предмет коммерческого подкупа, реальных оснований опасаться осуществления этой угрозы.
С коммуникативной точки зрения в речевом акте это выражается в форме побудительных высказываний, содержащих признаки как требования, так и угрозы, воспринимаемых как таковые собеседником.
Способствование должностным лицом в силу своего должностного положения совершению действий (бездействию) в пользу взяткодателя или представляемых им лиц выражается в использовании взяткополучателем авторитета и иных возможностей занимаемой должности для оказания воздействия на других должностных лиц в целях совершения ими указанных действий (бездействия) по службе. Такое воздействие заключается в склонении другого должностного лица к совершению соответствующих действий (бездействию) путем уговоров, обещаний, принуждения и др.1
При этом получение должностным лицом вознаграждения за использование исключительно личных, не связанных с его должностным положением отношений, не может квалифицироваться по статье 290 УК РФ. В этих случаях склонение должностного лица к совершению незаконных действий (бездействию) по службе может при наличии к тому оснований повлечь уголовную ответственность за иные преступления (например, за подстрекательство к злоупотреблению должностными полномочиями или превышению должностных полномочий).
Ответственность за получение, дачу взятки, посредничество во взяточничестве наступает независимо от того, были ли совершены должностным лицом действия (бездействия) по службе в пользу взяткодателя или представляемых им лиц до или после получения взятки, а также независимо от того, были ли указанные действия (бездействие) заранее обусловлены взяткой или договоренностью с должностным лицом о передаче за их совершение взятки.
В этой связи юридическое значение будет иметь не только форма, в которой состоялся тот или иной речевой акт, но и его внутреннее содержание, семантика высказываний, определяющих смысл договоренностей, намерения, условия, совершения действий (бездействие), предназначение и предмет взятки (деньги, ценные бумаги, иное имущество, незаконные оказание услуг имущественного характера и предоставление имущественных прав).
Провокационное речевое поведение, в отличие от коррупционного, сопряжено с иным составом преступления, ответственность за которое предусмотрена статьей 304 УК РФ. В этом случае попытка передачи денег, ценных бумаг, иного имущества или оказания услуг имущественного характера осуществляется провокатором, действующим в иных целях - для искусственного формирования доказательств совершения преступления или шантажа. Осуществляя манипуляции или провокативный речевой акт, провокатор осознает, что должностное лицо либо лицо, выполняющее управленческие функции в коммерческой или иной организации, не давало согласия принять взятку либо предмет коммерческого
См. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 9 июля 2013 г. № 24 (в ред. Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 03.12.2013 № 33) «О судебной практике по делам о взяточничестве и об иных коррупционных преступлениях».
в
ЕСТНИК галяшина е. и
университета Судебная лингвистическая экспертиза коррупционного дискурса: 9|
имени O.E. куп1фина(мгюА) предмет, задачи и компетенции ^
подкупа, либо недвусмысленно отказалось их принять. В речевой коммуникации между провокатором и должностным лицом будут присутствовать признаки искусственности (неестественности, наигранности, амбивалентности, манипуля-тивности) речевого поведения провокатора и признаки коммуникативной неудачи речевого акта со стороны провоцируемого, свидетельствующие о передаче (попытке передачи) имущества либо оказания услуг имущественного характера без ведома должностного лица или лица, выполняющего управленческие функции в коммерческой или иной организации, без их согласия либо вопреки их отказу принять незаконное вознаграждение.
Провокативность речевого поведения может иметь место и в случаях подстрекательских или манипулятивных действий сотрудников правоохранительных органов, спровоцировавших или склонивших должностное лицо или лицо, выполняющее управленческие функции в коммерческой или иной организации, на принятие взятки или предмета коммерческого подкупа2.
Поскольку принятие должностным лицом либо лицом, выполняющим управленческие функции в коммерческой или иной организации, при указанных обстоятельствах денег, ценных бумаг, иного имущества или имущественных прав, а равно услуг имущественного характера не может расцениваться как уголовно наказуемое деяние, то в этом случае в содеянном отсутствует состав преступления (пункт 2 части 1 статьи 24 УПК РФ).
Частным основанием для назначения лингвистической экспертизы по фонограммам переговоров будут заявления подозреваемого (обвиняемого) или его защитника о провокации со стороны сотрудников правоохранительных органов при проведении оперативно-розыскных мероприятий. Юридически значимым для правильной квалификации деяния будет установление факта получения согласия либо предложения со стороны подозреваемого (обвиняемого) в результате мани-пулятивного склонения к получению ценностей при обстоятельствах, свидетельствующих о том, что без вмешательства сотрудников правоохранительных органов умысел на их получение не возник бы и преступление не было бы совершено.
Провокация предполагает манипулятивное воздействие, в том числе и на сферу эмоций; она ориентирована на вызов у собеседника желаемого говорящему психологического состояния; являет собой комплексное образование3. Так, Н. В. Вязигина выделяет следующие признаки провокации:
Провокативные действия в таком случае нарушают требования статьи 5 Федерального закона от 12 августа 1995 года № 144-Фз «Об оперативно-розыскной деятельности» и состоят в передаче взятки или предмета коммерческого подкупа с согласия или по предложению должностного лица либо лица, выполняющего управленческие функции в коммерческой или иной организации, когда такое согласие либо предложение было получено в результате склонения этих лиц к получению ценностей при обстоятельствах, свидетельствующих о том, что без вмешательства сотрудников правоохранительных органов умысел на их получение не возник бы и преступление не было бы совершено. Д
Подробнее см.: Галяшина Е. И., Галяшин Н. В. Использование специальных знаний для Ч
разграничения взятки и ее провокации. Специальный выпуск для участников курса очно-дистанционного обучения «Провокация и другие незаконные методы оперативно-розыскной деятельности». Европейская программа образования в области прав человека для ° профессиональных юристов (Программа HELP) в сотрудничестве с Федеральной пала- S той адвокатов России, Школой адвоката Адвокатской палаты Ставропольского края. Пяти- НАУКИ горск — Ставрополь, 26 мая 2016 года — 24 июля 2016 г. Пятигорск, 2016.
2
3
^ « - "ТЭЕСТНИК
10 ВЕКТОР ЮРИДИЧЕСКОМ НАУКИ # ^университета
1И O.E. Кугафина (МПОА)
1) провокация представляет собой совокупность взаимосвязанных речевых действий, объединенных общей целью;
2) цель провокации определяется экстралингвистической ситуацией необходимости уголовного преследования;
3) в ситуации провокации реализуется коммуникативная цель получения максимального количества информации от собеседника при передаче минимального количества информации о реальном положении дел;
4) признаки провокации тесно связаны с речевыми признаками лжи (точнее -наигранности, имитационности. - Е. Г.)4.
Таким образом, обобщая сказанное, можно констатировать, что предметом судебной лингвистической экспертизы по делам, сопряженным с коррупционными преступлениями, является установление в речевом поведении коммуникантов лингвистически релевантных признаков волеизъявления (либо порока воли) на передачу, получение ценностей за действия (бездействия) в интересах дающего, входящих в служебные полномочия. Заключение судебной лингвистической экспертизы будет являться прямым доказательством, так как установление умысла, свободы или порочности волеизъявления в действиях взяткодателя или взяткополучателя, а также признаков искусственности формирования доказательств относится к предмету доказывания.
Следует отметить, что установление «умысла» или «цели» коммуникантов в разговоре к компетенции судебной лингвистической экспертизы не относится, будучи прерогативой субъекта доказывания, коим эксперт-лингвист не является. О. В. Кукушкина, Ю. А. Сафонова, Т. Н. Секераж подчеркивали: «... ни лингвист, ни психолог не могут установить те сложные мотивы (причины), которые привели к порождению того или иного конкретного высказывания, и реальные цели, которые преследовал автор, создавая текст (если он их не назвал). Все это не является предметом экспертного анализа»5. Замечу, что к компетенции эксперта-лингвиста не относится и установление намерений, так как это означало бы чтение мыслей говорящего, что лингвистической науке не под силу6.
Задачи, решаемые судебной лингвистической экспертизой по данным категориям дел, определяются как указанными выше правовыми основаниями ее назначения, так и кругом объектов — носителей лингвистически релевантной информации (фонограм переговоров взяткодателя и взяткополучателя, записанных инициативно одним или обоими коммуникантами, полученными в результате оперативно-розыскных мероприятий, при участии или без участия в них одного из коммуникантов, СМС-сообщения, переписка по электронной почте и иным способам связи).
Ключевыми понятиями, определяющими спектр решаемых вопросов, являются как хорошо разработанные в лингвистике понятия, например, «требование»,
4 Вязигина Н. В. Методологические основы выявления провокации в лингвистической экспертизе по делам о коррупции // URL: http://www.lingva-expert.ru/expert_says/publications/ vyazigma-n-v-metodologicheskie-osnovy-vyyavleniya-provokatsii-v-Nngvisticheskoy-ekspertize-po-dela.
5 См.: Кукушкина О. В., Сафонова Ю. А., Секераж Т. Н. Теоретические и методические основы производства судебной психолого-лингвистической экспертизы текстов по делам, связанным с противодействием экстремизму. М., 2011. С. 79—81.
6 Намерение — замысел, желание // Большой толковый словарь русского языка. СПб., 2004. С. 588.
в
ЕСТНИК галяшина е. и
университета Судебная лингвистическая экспертиза коррупционного дискурса: 11
имени O.E. куп1фина(мгюА) предмет, задачи и компетенции
«предложение», «угроза»7, сопряженные с правовым понятием «вымогательство», так и понятия, еще нуждающиеся в экспертном осмыслении и лингвистическом освещении, например: «подстрекательство», «склонение», сопряженные с правовым понятием «провокация»8.
Следует отметить, что филологи, не имеющие дополнительного профессионального образования по экспертной специальности «судебная лингвистическая экспертиза» («исследование продуктов речевой деятельности»), смешивают юридические и лингвистические компетенции.
Так, например, С. В. Доронина9 полагает, что: «Главной задачей лингвистической судебной экспертизы по антикоррупционным делам является установление события по его речевому отображению. При этом лингвисту необходимо доказать, что в диалоге идет речь о передаче денежных средств, имеется связь между передачей и встречным предоставлением услуги, а также установить характер услуг, предоставляемых за деньги». Однако как раз доказывание названных обстоятельств к компетенции лингвиста не относится. В этой же статье, рассматривая приемы манипулятивного воздействия, С. В. Доронина предлагает разграничить «речевые ходы», которые являются разновидностью волеизъявлений в диалоге и могут быть описаны в экспертном исследовании с помощью следующих формулировок: «выражение согласия принять денежные средства», «побуждение собеседника к вербализации намерения передать денежные средства», от «речевой провокации», которая «проявляет себя иначе — в репликах, свидетельствующих о проявлении в диалоге коммуникативной инициативы со стороны лица, проводящего следственные действия».
Действительно, провокативное речевое поведение - всегда сопряжено с инициацией той или иной темы или микротемы, однако и «побуждение собеседника к вербализации» может рассматриваться как провокационное манипулирование с учетом того, что побуждающий, как правило, осведомлен о проведении записи разговора, а побуждаемый — нет. В то же время можно согласиться с тезисом автора, что «объем речевых лакун, явно превышающий конситуативно обусловленную недостаточность спонтанного устного диалога, дает основания полагать, что ... перечисленные речевые приемы (эвфемистические замены. — Прим. Е. Г.) не могут быть реализованы без установления предварительной договоренности с собеседником об особом способе коммуникативного взаимодействия. В этом случае маскировка содержательных элементов диалога служит, пожалуй, главным средством распознавания темы. Использование для выражения значения
Ш m
7 См. например, Баранов А. Н. Лингвистическая экспертиза текста : учеб. пособие. М. : Флинта ; Наука, 2007. О
8 См., например: Степанов В. Н. Провокативный дискурс массовой коммуникации // СМИ
и проблемы формирования массового сознания. М., 20о9 ; Вязигина Н. В. Методологиче- □
ские основы выявления провокации в лингвистической экспертизе по делам о коррупции // URL: http://www.lingva-expert.ru/expert_says/publications/vyazigina-n-v-metodologicheskie- Д
osnovy-vyyavleniya-provokatsii-v-lingvisticheskoy-ekspertize-po-dela ; Штеба А. А. Конститутивные признаки провокативного коммуникативного поведения // Язык и право: актуальные Е проблемы взаимодействия: Материалы III Международной научно-практической конференции / отв. ред. В. Ю. Меликян. Ростов н/Д : Дониздат, 2013. Вып. 3.С. 43—51.
Доронина С. В. «Командир! Может, договоримся?»: приемы дискурсивного анализа в линг- S
вистической экспертизе текстов по антикоррупционным делам // Политическая лингвисти- НАУКИ
ка. 2015. № 3 (53). С. 245—249.
9
_ _ _ ЕСТНИК
ВЕКТОР ЮРИДИЧЕСКОЙ НАУКИ # ^ университета
В
1И О.Е. Кугафина (МПОА)
неузуальных языковых средств сигнализирует собеседнику: «Я сейчас говорю о том, что мы с тобой договорились скрывать». Следовательно, успешность коммуникации такого рода сама по себе является ярким признаком наличия специальной установки на маскировку предмета речи.
По существу, задачи судебной лингвистической экспертизы по данной категории дел носят диагностический характер, причем это не простые, но сложные — обратные задачи экспертной диагностики: по лингвистическому описанию речевого следа — реконструировать коммуникативное событие и определить его существенные свойства.
В этой связи возникает вопрос, насколько корректным с научной и практической точек зрения является сообщение эксперту-лингвисту в постановлении (определении) о назначении судебной лингвистической экспертизы экстралингвистической информации, составляющей фабулу обвинения. При этом, как правило, такая информация сообщается не как проверяемая, но как установленная. Допустимо ли расширение лингвистического контекста исследуемого материала за счет дополнительной информации, которая содержится в материалах уголовного дела, в частности, показаниях потерпевшего, свидетелей, обвиняемого (подозреваемого)? Не влияет ли это на чистоту экспертно-лингвистического диагностического исследования, «программируя» картину мира эксперта и его «фоновые знания» одной предлагаемой ему версией, предопределяя тем самым один вариант интерпретации события?
По нашему глубокому убеждению, сообщение эксперту, проводящему лингвистическое исследование формулы обвинения в качестве исходно установленных фактов, ставит под сомнение непредвзятость и объективность полученных экспертом-лингвистом выводов. В результате эксперт «вычитывает» то, что «запрограммировано» единственной версией, которая изложена в постановлении о назначении экспертизы, как установленные обстоятельства. Такое «одностороннее исследование» носит субъективный характер, так как результат определяется «следственно заданной» субъективной интерпретацией сказанного, что не корреспондирует установлению фактических лингвистических данных, составляющих предмет лингвистической экспертизы. Представляется, что это лишает лингвистическую экспертизу научной «чистоты» и «честности», ставит под сомнение объективность выводов, вследствие их обусловленности фабулой обвинения. Отвечая на поставленные вопросы, эксперт-лингвист должен исходить только из объективно установленных результатов и научно доказанных фактов, обоснованных собственно лингвистическими аргументами, а не иными доказательствами, собранными по делу, проверяемыми и оцениваемыми субъектами доказывания. «Понимание отдельной фразы или всего текста зависит от контекста в самом широком смысле слова, то есть от речевой ситуации, от фонда знаний говорящего и слушающего, от их целей и стратегий поведения в данный момент. Все эти критерии постоянно меняются. Произнося одно и то же, два человека могут иметь в виду совершенно разное, даже если не подозревать их во лжи, издевательстве или иронии. Это же можно сказать и об одном человеке: говоря одно и то же, но в разное время или разным людям, он имеет в виду разные вещи. ... Говорить о единственности интерпретации не приходится, ... толкователи понимают текст каждый по-своему. Их понимание не зависит непосредственно от намерений автора (ведь не зря говорят, что автор не хозяин своего произведе-
в
ЕСТНИК Гыяшим Е. И.
университета Судебная лингвистическая экспертиза коррупционного дискурса:
имени O.E. куп1фина(мгюА) предмет, задачи и компетенции ' «Э
ния), а в большей степени определяется свойствами самого читателя. В принципе читатель может "вчитать" в текст любое содержание. Множество интерпретаций допускают не только сложные тексты, но и самые простые, не только тексты литературные, но и любые сказанные слова»10.
Если понимание текста экспертом-лингвистом основано на экстралингвистической информации, содержащейся в доказательствах обвинения, то это вовсе не исключает иные интерпретации содержательно-смысловой направленности высказываний коммуникантов, которые могут быть индуцированы помещением в контекст другой экстралингвистической среды (сведений в доказательствах защиты).
К компетенции судебной лингвистической экспертизы относится решение задач: определение лексико-грамматического оформления, выявление семантических компонентов содержания и экспликация коммуникативной направленности дискурса. Эксперт-лингвист при решении задач лингвистической экспертизы не может исходить из своих собственных представлений о правовых категориях взятки, подкупа или провокации, не дает юридической квалификации деянию, не решает правовые вопросы, но выявляет лингвистические признаки, которые служат для установления фактов и обстоятельств, относящихся к предмету доказывания. Лингвистический признак представляет собой отражение свойств (формы и содержания) дискурса и его единиц (высказываний, слов и словосочетаний) как объекта диагностического экспертного исследования, обладающего знаковой природой. Лингвистическая составляющая коррупционной (либо провока-тивной) коммуникации заключается в экспликации того, что именно, как и для чего сказано (в какой форме и с какой содержательно-смысловой направленностью). Используются объективные семантические, грамматические, стилистические, коммуникативно-прагматические и дискурсивные методы анализа с учетом письменной или устно-речевой реализации текста, его диалогической формы.
В заключение хочется отметить, что провокация как дачи, так и получения взятки (коммерческого подкупа) не менее общественно опасны, чем дача — получение взятки. Провокационными действиями не только подрывается репутация должностного лица, но, совершая заведомо ложный донос и искусственно создавая повод для возбуждения уголовного дела и его производства, в уголовное преследование вовлекаются значительные силы и средства органов предварительного расследования. Тем самым они отвлекаются от процессуальной деятельности по делам, по которым действительно были совершены преступления. В этой связи комплексный подход к выявлению системы лингвистических признаков, дифференцирующих коррупционное и провокативное речевое поведение, требует применения не только речеведческих и лингвистических знаний о дискурсе и его свойствах как объекте исследования, оцениваемых в их совокупности с криминалистических позиций, но и специальных экспертных компе- р тенций, формируемых в целях приобретения экспертом-лингвистом знаний, навыков и умений применять научно обоснованные, специально разработанные экспертные технологии, позволяющие получать достоверные и проверяемые результаты лингвистического анализа.
I
S
НАУКИ
Кронгауз М. А. Семантика. М. : РГГУ, 2001. С. 353.
>
14 ВЕКТОР ЮРИДИЧЕСКОМ НАУКИ # ^университета
зИ г^ и мени O.E. Кугафина (МПОА)
БИБЛИОГРАФИЯ
1. Баранов, А. Н. Метафорические грани феномена коррупции / А. Н. Баранов // Общественные науки и современность. — 2004. — № 2. — С. 70—79.
2. Галяшина, Е. И., Галяшин, Н. В. Использование специальных знаний для разграничения взятки и ее провокации. Специальный выпуск для участников курса очно-дистанционного обучения «Провокация, другие незаконные методы оперативно-розыскной деятельности». Европейская программа образования в области прав человека для профессиональных юристов (Программа HELP) в сотрудничестве с Федеральной палатой адвокатов России, Школой адвоката Адвокатской палаты Ставропольского края. Пятигорск — Ставрополь, 26 мая 2016 года — 24 июля 2016 г. — Пятигорск, 2016.
3. Доронина, С. В. «Командир! Может, договоримся?»: приемы дискурсивного анализа в лингвистической экспертизе текстов по антикоррупционным делам / С. В. Доронина // Политическая лингвистика. — 2015. — № 3 (53). — С. 245—249.
4. Россинская, Е. Р., Галяшина, Е. И. Судебная экспертиза / Е. Р. Россинская, Е. И. Галяшина. — М. : Проспект, 2015.
5. Степанов, В. Н. Провокативный дискурс массовой коммуникации / В. Н. Степанов // СМИ и проблемы формирования массового сознания. — М., 2009.
6. Штеба, А. А. Конститутивные признаки провокативного коммуникативного поведения / А. А. Штеба // Язык и право: актуальные проблемы взаимодействия: Материалы III Международной научно-практической конференции / отв. ред. В. Ю. Меликян. Вып. 3. — Ростов н/Д : Дониздат, 2013. — С. 43—51.
