CC BY
47
Н.Л. Вершинина
СУДЬБА ОДНОЙ МЕТАФОРЫ: ОТ Ф. ТЮТЧЕВА ДО Ю. ЛЕВИТАНСКОГО
Исходным моментом наших рассуждений является знаменитая тютчевская метафора, универсальный характер которой основан на началах романтического пантеизма. Эта всеохватывающая метафора жизненной объемности и жизненной динамики преодолевает любые категориальные границы, в том числе, и философско-пантеистические, наделяя предметы "плавкостью", органикой преображения. Н.Я. Берковский акцентировал свободу тютчевской метафоры: "Метафора у Тютчева готова развернуть свои силы в любом направлении, не боясь, что ей станут сопротивляться" [1, с.17]. Преодоление заложенных в той же органике противоречий осуществляется, по Н.Я. Берковскому, посредством реализации принципа беспредельной свободы. "Поэтический язык Тютчева, - пишет исследователь, - это бесконечный обмен образа на образ, неограниченная возможность подстановок и превращений" [1, с.15]:
Дума за думой, волна за волной -Два проявленья стихии одной...
[2, с.179]
Еще нагляднее - способ развертывания этой метафоры в лирический сюжет:
Смотри, как на речном просторе,
По склону вновь оживших вод,
Во всеобъемлющее море Льдина за льдиною плывет.
На солнце ль радужно блистая Иль ночью, в поздней темноте,
Но все, неизбежимо тая,
Они плывут к одной метй.
Все вместе - малые, большие,
Утратив прежний образ свой, -Все - безразличны, как стихия, -Сольются с бездной роковой!..
О, нашей мысли обольщенье,
Ты, человеческое Я,
Не таково ль твое значенье,
Не такова ль судьба твоя?
[2, с.173]
Манифестируемая ученым свобода метафористики Тютчева словно сама собой прогнозирует возможность многообразных подходов к его поэтическому слову. В частности, в анализе Н.Я. Берковского присутствует, наряду с другими, и социологический подход: прямая мотивация поэтики Тютчева тенденциями так называемой "буржуазной" эпохи (статья опубликована в 1962 г., но по стилистике и методу представляется более ранней). Такой подход делает вероятным образование новой поэтической топики в произведениях тех, кто актуализирует поэтику Тютчева в общественном контексте своего времени, смещая акцент на возможности собственного прочтения - не настолько расходящегося с Тютчевым, чтобы сделать поэта неузнаваемым, но и не в такой степени аутентичного, чтобы утратилась злободневность реалий настоящего дня. Создается и сопутствующий такой стилистике литературоведческий язык - если употребить выражение Л. Ржевского, определяющий явление "своими - и не своими - словами." [3].
Социальность (иногда с классовым оттенком) в трактовке Тютчева проявляется в той перекодировке, к которой прибегают советские поэты, например, М. Светлов. Образ "коня морского" мелькает в стихотворении 1925 г. "На море" [4, с. 15-18]:
Там взволнованно проплыла Одинокая рыба-пила И четырнадцать рыб за ней Оседлали морских коней
Дерзкий вызов рациональным попыткам управлять стихией и предостережениям не увлекаться "несознательной" волной отзывается в полемике со строгим "молодым марксистом":
Окатила его сполна Несознательная волна.
Он - ученый со всех сторон -Поведеньем волны смущен.
И кричит и кричит мне вслед;
- Ты погиб, молодой поэт! -Дескать, пробил последний час Оторвавшемуся от масс!
Романтика революционного дерзания претендует не только на то, чтобы слиться со стихией, но и на то, чтобы одолеть ее, напитавшись ее же живыми силами, и затем уже вместе с ней продолжать движение, без мысли о гибели отдаваясь восторгу неутомимой погони и борьбы:
Ветер с лодкой вступил в борьбу,
Я навстречу ему гребу,
Чтоб волна уйти не смогла От преследования весла.
В ситуации 1950-х годов тютчевская метафора наделяется другими свойствами: из нее, по сути, изымаются силы естества, несмотря на то, что эпитет "живая", к примеру, в стихотворении М. Светлова "Здравица" (1952) [4, 155-156] остается ведущим и по-прежнему формально первенствующим:
Несись, моя живая капелька,
В коммунистической волне!
Этот призыв как будто исключает гибель в статике, в архивной пыли, в отрыве от несущихся к коммунизму масс. (Не это ли метафорическое действо, закрепленное идеологемой, в свое время послужило материалом стихотворных пародий И. Ильфа и Е.Петрова в "Золотом теленке":
Железный конь несет вперед Исторьи скок взметать,
Семью трудящихся несет Ошибки выявлять.
[5, с.569]?
Эпитет "живая" в стихотворении М. Светлова исключает тютчевскую диалектику смерти и бессмертия своей риторической номинальностью, бессилием относительно прорастания из него бытийного лирического сюжета. Поэт и сам - возможно, невольно - склоняется к парадоксу, отказываясь от истории как от прошлого, которое полностью утратило свою продуктивность, отдав позитивную энергию текущему настоящему:
Не рукописью в старом шкапике,
Не у Истории на дне, -Несись, моя живая капелька,
В коммунистической волне.
( Курсив мой. - Н.В)
Ода поэта Волго-Дону и аналогичным свершениям социалистической индустрии с характерным заглавием "Живая вода" (1952) [4, 157-158]:
Ты тогда предстанешь пред народом Не совсем обычной, не простой Дружбой кислорода с водородом,
А союзом действия с мечтой.
- словно удостоверяет союз воды с человеком как явление заведомо бесспорное, предрешенное, фактически состоявшееся. Слияние хаоса и космоса, интенций частного и общего здесь уже не взаимообратимо, не подвижно и не свободно - оно исключает драматизм общих судеб живого и неживого и предполагает тождество, плод рациональной идеи слитности человека с государством; не возрождение в гибели, а миф о нескончаемом торжестве жизни в "союзе действия с мечтой".
С другой стороны, трагическая расщепленность тютчевской рефлексии в определенных условиях оказывается сродни раздробленности бытия человека 50-х годов, которая может познаваться и осознаваться опосредованно. Именно такое "воссоединение" Тютчева с современностью - при сохранении идеальной целостности и самодостаточности его поэтического образа -находим в статье Н.Я Берковского (появление так называемого общежизненного литературоведения, не совпадающего с академическим, возможно, связано с указанной тенденцией - говоря пушкинскими словами, с намерением "вышивать" "по старой канве. новые узоры" - 6,50). "Главнейшая духовная коллизия Тютчева", как она очерчена в статье, одновременно прочитывается и как "главнейшая" коллизия эпохи социализма: она состоит "в вечном ропоте "возможного" против "действительного", в вечных столкновениях между стихией жизни как таковой и формами, которые были указаны ей на ближайший день историей" [1, с.13]. Сравним с замечанием Л.Я.Г инзбург: "Человек ХХ века, не знающий, что именно случится с ним завтра, представляет себе зато, что ждет его через год, через десять и двадцать лет" [7, с. 191-192].
Тютчев вовлекается в иноприродный контекст не с точки зрения типологии, а относительно иных, пожалуй, именно в Тютчеве заключенных .законов взаимообратимости и свободного скольжения. Это позволяет исследователю, как и другим его современникам, например, литера-торам-эмигрантам Н. Моршену и Л. Ржевскому, поэту Ю. Левитанскому "отождествляться" с тем, что отражает их сегодняшний "момент движения", в чем-то совпадающий по творческим возможностям с тютчевской художественной эстетикой и, по мере необходимости, своеобразно модифицирующий ее. Перевоплощаясь, соответствующая метафористика может приближаться к своему источнику либо ответвляться и ощутимо удаляться от него.
Примером тесного сближения является стихотворение Н. Моршена "Ночь на взморье", описательность которого, несомненно, тяготеет к узнаваемым формулам:
Развивается цепь соразмерных причин,
Увлеченных единою целью.
Блещет небо всей мощью подвижных пучин,
Ворожа над морской колыбелью.
Отразилась луна на приливной волне,
Порожденной ее притяженьем,
Хоть не знает вода ничего о луне,
Ни луна о своем отраженье.
И волна за волной, и звезда за звездой Набухают в просторах вселенной,
И в латунные дюны швыряет прибой Залпы грохота, соли и пены.
Этой звездносоленою смесью дыша И колебля пытливое пламя,
Вдаль уходит, уходит, уходит душа,
Как свеча меж двумя зеркалами.
[8]
Иное, не "тютчевское" море в стихотворении Н. Моршена "Сегодня тихо на море" в конечном счете рождает все-таки соотносимый, перекликающийся с ним образ:
Такое облегчение,
Как будто бы и я Единого течения Послушная струя.
[9]
В "оптимистической повести" Л. Ржевского ". показавшему нам свет" (1960) приговоренный врачами к смерти главный герой, бывший советский офицер Вятич, находясь в госпитале в Восточной Баварии, остро чувствует "плавающие" "флюиды" вечности, к которой он причастен как отщепенец и как умирающий человек. В то же время тютчевская метафора льдин, плывущих "к одной метй", накладывается на современные исторические реалии, которые нивелируют всех людей, унося их "в никуда": "Люди на льдине, дрейфующей в никуда, мои земляки и друзья по несчастью, робинзоны и пятницы." [10]
Трагедию современного человека Н.Я. Берковский, не говоря о ней, передает в статье о Тютчеве: "Личное сознание, которое человек носит в себе, становится для него болезнью и бесполезностью: "О нашей мысли обольщенье, Ты, человеческое я". Оценка личного существования колеблется в таких стихотворениях Тютчева, как "Листья", как "Конь морской". Листья -"легкое племя", им жить одно лето, зато у них свежесть, зато у них краса. Конь морской - волна морская, вечно меняющая свой образ, с тем чтобы уйти в море, в вечную его безбрежность. Тютчев, очевидно, ценит здесь краткость личного существования: краткое - интенсивно. Но Тютчев думает и о другом: жизнь природы циклична, листья рождаются, умирают и вновь рождаются, волна возникает, рассыпается и опять возникает, и не лучше ли оставаться в природе с ее чередованием жизни и смерти, чем купить себе личность, как это делает человек, ценою того, чтобы рождаться однажды и умирать тоже однажды и навсегда" [1, с.31].
Думается, речь должна идти не о подтексте, хотя, как кажется, отзвуки сталинской эпохи -равно как и "оттепельные" настроения, которые выразились, по преимуществу, в признании самоценности поэтического слова (на другом языке - самоценности неповторимой личности, однажды рождаемой и однажды покидающей этот мир) - здесь ощутимы. Речь может идти, скорее, об опосредованных преломлениях в разном историческом времени вечного дуализма объективно "впаянной" в эпоху, но при этом и "покорной общему закону" (А.С. Пушкин) естества человеческой судьбы. Именно это делает возможным соположение и образное схождение явлений, разобщенных как во временных, так и в эстетических обоснованиях. Схождение такого рода подчинено, тем самым, не столько телеологическим закономерностям, сколько интуитивно-познавательным интенциям, исходящим от разных субъектов сознания, как-то причастных поэтическому комплексу переживаний, открываемых и переусваиваемых ими в первоисточнике.
То, что у Тютчева находится в подвижном равновесии, проецируется Н.Я. Берковским и некоторыми его современниками на ситуацию неизбежного морального выбора, актуальную для нравственного "климата" текущей эпохи. Перед ним оказывается и автор (alter ego своих героев) в романе Л. Ржевского ".показавшему нам свет". Несмотря на трагизм общей жизненной ситуации в условиях тоталитаризма и военных лет, он предпочитает все же непредсказуемость и нелогичность индивидуальной судьбы систематической "универсальности", ведущей всех без различия к одному пределу: "Всякий универсализм в философии пренебрегает поправками на отдельного человека... <.> последовательное размышление о жизни неизбежно приводит к ее отрицанию" [10].
Герою повести Л. Ржевского "Паренек из Москвы" (1958) принадлежит и определение запретительный реализм относительно последовательного социалистического реализма [3]. Именно его, как кажется, реализует Ю. Левитанский в известном стихотворении, где Я даже графически выведено из общего ряда - тем, что по-тютчевски гибко и непоследовательно введено в него:
(Я неопознанный солдат.
Я рядовой. Я имярек.
Я меткой пули недолет.
Я лед кровавый в январе.
Я прочно впаян в этот лед -я в нем, как мушка в январе.)
Четкость самооценки оказывается, однако, не абсолютной, возрождение в гибели - не только как идея, но и как материальная данность - создают неделимый тютчевский образ "возможностей жизни, не поглощенных ее действительностью" [1, с.27]. Поэтому:
(Уже меня не исключить из этих лет, из той войны.
Уже меня не излечить от той зимы, от тех снегов.
И с той землей, и с той зимой уже меня не разлучить, до тех снегов, где вам уже моих следов не различить.)
[11, с.478]
В статье "О творчестве Анны Ахматовой" (1969) В.М. Жирмунский высказал мысль, на которую, стремясь уйти от догматики, ориентировались, по-видимому, поколения 50-60-х годов: "Всякое большое поэтическое явление, всегда трудно объяснимое в своей творческой неповторимости, легче истолковать путем сопоставления с другими, даже если они не могут претендовать на роль прямого "источника" для творчества поэта" [12, с.241]. Л. Ржевский оттолкнулся от этой мысли в литературоведческой работе "Прочтенье творческого слова": "Эстетическому раскрытию способствует, несомненно, и сопоставительное рассмотрение творческого факта с творческими же "смежными", если оно опирается на внутреннее единство контрастов и аналогий ..." [13]. Речь, по-видимому, идет об уникальном схождении в отдельных " фокусах" истории нетипологических отражений некоего универсального прообраза. Движение литературы во времени показывает, что бытование так называемых "слов-сигналов", равно как и "сигнализирующих" о своем воспроизведении метафор, реализуется лишь при условии "обратной связи", причем, чем изменчивее, полнокровнее, многообразнее эта связь, тем долговечнее и прочнее, как в случае с тютчевской метафорой, бытие первоисточника.
Литература
1. Берковский Н.Я Ф.И.Тютчев // Тютчев Ф.И. Полное собрание стихотворений / Сост., подг. текста и примеч. А.А. Николаева. Л., 1987.
2. Тютчев Ф.И. Полное собрание стихотворений / Сост., подг. текста и примеч. А.А. Николаева. Л., 1987.
3. Ржевский Л. Паренек из Москвы // http: //magazines.russ.ru/nov_yun/2005/73/rzh14.html
4. Светлов М. Стихи и пьесы. М., 1957.
5. Ильф И.А. и Петров Е.П. Двенадцать стульев. Золотой теленок. Орджоникидзе, 1979.
6. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений; В 16 т., 1937 - 1949. Т.8.
7. Гинзбург Л.Я. Записные книжки. Воспоминания. Эссе. СПб., 2002.
8. http: //imho-news.ru/virshi/old/texts/morshen/morshen.htm
9. http: //lukomnikov-1.livejournal.com/498786.html
10. http: //www.belousenko.com/books/russian/rzhevsky svet.htm
11. Русская поэзия. ХХ век: Антология / Под общей ред. В.А. Кострова. М., 1999.
12. Жирмунский В.М. О творчестве Анны Ахматовой // Новый мир. 1969. №6.
13. http: //lit/ 1 september.ru/2001/03/lit05-12.htm
