CC BY
105
СУДЬБА И ТВОРЧЕСТВО ФЕДОРА КРЮКОВА Л.В. Полякова
В рецензии речь идет о книге таганрогского филолога Л.Н. Малюковой «И покатился с грохотом обвал...» Судьба и творчество Ф.Д. Крюкова» (Ростов-на Дону: Дониздат, 2007). Монография исследователя вписана в контекст не только истории русской литературы, но и полемики вокруг «Тихого Дона» М.А. Шолохова.
Когда произносится имя Федора Крюкова, сразу же неотступно возникает параллель: это тот самый автор, с кем в определенных кругах ассоциируется авторство «Тихого Дона». И именно это обстоятельство особенно усиливает наш интерес к личности и биографии Ф.Д. Крюкова (1870-1920), хотя и наиболее полная по составу произведений книга этого писателя, вышедшая в начале общественно-политической перестройки [1], и известные характеристики художника В.Г. Короленко, М. Горьким и другими современниками говорят сами за себя: Ф.Д. Крюков -талантливый писатель, вдохновенный певец донского казачества.
Известно, что «Тихий Дон» М.А. Шолохова открывается эпиграфом из казачьих народных песен:
Не сохами-то славная землюшка наша
распахана...
Распахана наша землюшка лошадиными
копытами,
А засеяна славная землюшка казацкими
головами,
Украшен-то наш тихий Дон молодыми вдовами.
Цветен наш батюшка тихий Дон сиротами,
Наполнена волна в тихом Дону отцовскими, материнскими слезами...
Великая русская река величается «тихим Доном», в то время как вовсе не тихая жизнь проходила на его берегах. «Тихим», вслед за народными песнями, называл Дон не только Шолохов. С.Н. Терпигорев, например, один из своих «дорожных очерков» озаглавил «По тихому Дону» и, как потом и Шолохов, колоритно описал бытовые, экономические, социальные, этнографические подробности тяжкой жизни на «православном тихом Дону», «батюшке-Дону», «кормильце-Дону», «отце родном», «Дону родимом». В этом
эмоциональном и эстетическом ключе написана и проза Ф.Д. Крюкова.
Монография Л.Н. Малюковой «И покатился с грохотом обвал.» Судьба и творчество Ф.Д. Крюкова» [2] открывается эпиграфом В. Лихоносова: «Чтобы полюбить историю, надо возыметь сочувствие высокому горю жизни: все проходит, ничего не вернется». Пафосу этого эпиграфа отвечает и отношение к национальной истории самого Ф.Д. Крюкова, и содержание научно-исследовательского труда литературоведа.
Нельзя сказать, что Л. Малюкова впервые обратилась к творчеству и личности Федора Крюкова. В свое время вызвали значительный интерес у читателя работы М. Астапенко «Его называли автором «Тихого Дона» (Ростов-на-Дону, 1991), В. Запевалова «Опыт биографии Ф.Д. Крюкова» (Русская литература. 1991. № 2), Ю. Кувалдина «Певец Тихого Дона Федор Крюков» (Наша улица. 2005. № 2), воспоминания Д. Воротынского (Дон. 1992. № 1) и некоторые другие публикации. Однако именно Л. Малюковой, несмотря на имеющиеся погрешности в рабо-те1, написан фундаментальный труд, на стра-
1 На с. 18 о Ф. Крюкове говорится как о «первооткрывателе казачьей тематики», а на с. 25 утверждается, что «именно Л.Н. Толстой едва ли не первым из писа-телей-классиков заговорил о месте казачества в России»; на с. 26 Серебряный век назван «новым художественным направлением», в то время как он являет собой целый период в культуре, интеллектуальной жизни России, и в литературе представлен самыми разными направлениями; на с. 140 сказано о Есенине «художник-языкотворец», в то время как у Маяковского звучит так: «у народа, у языкотворца, умер звонкий забулдыга подмастерье»; на с. 120 приводится ссылка на Мезенцева, а в самой сноске на с. 249 написано «Мезинцев»; на с. 97 приведены слова Крюкова, а в эпиграфе они не во всем соответствуют этой цитате; на с. 81 рассказ Крюкова «К источнику исцеления» назван «К месту исцеления»; с отступлениями от авторского текста цитируется поэма А. Белого «Железная дорога» на с. 79-80; на скорую руку, без соблюдения хоть ка-
ницах которого впервые в подробностях прочитываем жизненный и творческий путь писателя, основанный на документальных фактах и свидетельствах, на развернутом литературоведческом анализе его художественных произведений. Создан яркий портрет человека, профессионала, общественного деятеля. Со ссылками на воспоминания Д. Воротынского подмечены портретные детали: Крюков «являл собой человека из народа и не щеголял ролью интеллигента». «Приезжая на Дон, в родную Глазуновскую, он нередко облачался в длинную синюю или черную сатиновую рубаху до колен, в изорванные штаны и на шуточные замечания станичников реагировал с простонародным юмором: дескать, «никто не снимет». Было в нем нечто от толстовского «опрощенца». Как «хозяйственный» человек, хорошо знающий цену труду, он не был расточителен, скорее, бережлив и расчетлив. Совершенно исключал из своего быта пристрастие к хмельному и, даже посещая шумные свадьбы и разного рода застолья, оставался всегда трезв и деликатен. Но любил писатель русские народные и казачьи песни» (с. 12, 13), что и нашло отражение в эмоциональном строе его художественной прозы. «Эта
страсть к песне, - пишет Л. Малюкова, - несомненно, представляет писателя как натуру глубокую, темпераментную, истинно национальную. В нем отразился ритм русского сознания, широкого и музыкально свободного» (с. 14).
Ясно, что на страницах книги «И покатился с грохотом обвал.» речь идет о человеке из народной среды, истинно русском интеллигенте, которого сформировала донская земля и открыла ему «чувство пути» в большую литературу, дала щедрую путевку в столичную жизнь, где никогда не угасала яркая искра малой родины, незабвенного казачьего Дона. О Крюкове-человеке многое говорит тот факт, что он усыновил годовалого ребенка, подброшенного к его усадьбе неизвестной женщиной, и об этом ребенке он
ких-нибудь правил библиографического описания составленные «Примечания» снижают общее впечатление от издания, так же, как и отсутствие подписей под помещенными фотографиями на обложке и форзаце. Есть в монографии многочисленные трудночитаемые страницы, с нерасчлененными абзацами в две-три страницы (см. с. 41-43, 57-59, 65-67, 73-75, 95-98, 120122 и др.).
заботился до конца своих дней, оставаясь неженатым.
Л. Малюкова подробно описывает жизненный путь Ф. Крюкова, путь открытый индивидуальный, хотя и во многом обычный для казака-хлебороба, влюбленного в свой легендарный степной край с его непритязательным естественным укладом: учеба в местном приходском училище, Усть-Медведицкой классической гимназии, Императорском Историко-филологическом институте Санкт-Петербурга, работа учителем-гуманитарием, тяга к народническим представлениям с их страстным стремлением «послужить народу». На страницах книги присутствует даже подробно написанный «портрет» крюковского дома и подворья. В современной научной литературе отсутствует единая датировка первых публикаций писателя, однако сам он в одной из анкет началом творческого пути в художественной литературе назовет 1892 г. Очерк «Что теперь поют казаки?», как и все творческое наследие Ф. Крюкова, прочитывается сегодня как будто написанный в наши дни. Автор писал о вреде «всемогущего «грехов-ника-купона», проникшего со своими разрушительными свойствами повсюду, повсюду искореняя все прекрасное и простое», порождая «оскудение внутреннего содержания казачьего сословия, выразителем которого является народная песня», и разрушение народной песни аналогично, по мысли автора очерка, разрушению духовного склада как отдельного индивидуума, так и нации в целом.
Однажды Ф.Д. Крюков признался: «Я любил Россию - всю в целом, великую, несуразную, богатую противоречиями, непостижимую, «могучую и бессильную». Я болел ее болью, радовался ее редким радостям, гордился гордостью, горел ее жгучим стыдом... Я любил казака-землероба, повинного долгой воинской работе. Я издали угадывал родную фигуру в фуражке блином. И благодушно смеялось мое сердце при звуках простодушной речи казацкой, трепетно отзываясь на тягучий мотив старинной казацкой песни» (с. 97). «Именно самозабвенная любовь, - пишет исследователь, - двигала всеми помыслами и действиями писателя в его стремлении послужить России». Можно сказать, что тема России и стала своеобразным локомотивом в творчестве этого писателя. Сама история казачества, ведущее на-
правление в историософских поисках Крюкова, осмысливается им как составная часть русской национальной истории. Л.Н. Малюкова об этом пишет очень хорошо: «Его размышления были похожи на поиски спасительных огней во мраке остывающей ночи, когда каждый шаг дается с мучительным трудом и невероятным напряжением» (с. 101). В небольшом рассказе «Шквал», в этом «остром стремительном репортаже с места события», построенном на патриотической патетике, читаем: «Удивительный, может быть, единственный исторический момент проходит сейчас перед нами!.. Я чувствовал, какой запас мощи, какой необъяснимый смысл скрывается в этих словах: русский народ, русская земля. Когда-то они звучали для меня так скорбно, уныло и безнадежно. Теперь я горд и счастлив сознанием, что и мы, казаки, -кость от кости этого великого народа.».
В поисках исторической правды ХХ в. Ф. Крюков раздвигает границы времени и отправляется к трагическим событиям петровской эпохи, к мятежному духу Кондратия Булавина и жестокой расправе над ним. Чтобы понять изменения в жизни современного казачества и России в целом, пишет исследователь, «необходимо изучить их корневую историческую основу». Так появилась небольшая повесть «Шульгинская расправа», где Ф. Крюков «впервые так открыто и впечатляюще заявил о своей неизменной любви к истории казачества, его славным завоеваниям и стремлениям к желанной и несравненной воле. «Поэтизируется буквально все, - пишет Л.Н. Малюкова. - Но особенно - высокие духовные принципы, среди которых цена чести и мужества превыше всего. И сюжет автор избирает предельно трагический». «Шульгинская расправа» - одно из самых значительных, хотя и ранних произведений писателя. Анализ этого произведения ростовским (таганрогским) исследователем, пожалуй, наиболее яркие и впечатляющие страницы монографии.
Автор книги о судьбе и творчестве Ф.Д. Крюкова обращает внимание на образ Кондрата Булавина, который в повести романтизирован, наделен всеми качествами былинных богатырей: красив, силен, смел и отважен. Его обстоятельный портрет, отмечает Л.Н. Малюкова, прямое противопоставление царскому вельможе Юрию Долгору-
кому, «невысокому полному человеку» «с несколько обрюзгшим лицом», некрасивому и жестокому. И автор рецензируемой книги подчеркивает: «Кисть художника с документальной и яркой хваткой в воссоздании внешнего облика атамана чувствуется уже в этой ранней повести особенно отчетливо. Ничто не исключено в описании его костюма, ни одна деталь не опущена в воссоздании черт лица. Авторская влюбленность в своего героя весьма прозрачна и ощущается в каждом слове, заключающем оценку: «Булавин был казак лет сорока пяти, высокого роста, с роскошной черной бородой, отливавшей чуть заметно красноватым цветом, с красивым, правильным сухим лицом, с живыми и блестящими глазами. Под стать такому портрету героя и его высокие помыслы: «донских молодцев» он поднимает не ради разбойной забавы, а чтобы отомстить царевым супостатам за их притеснения и надругательства над свободным людом, вернуть прежнюю выстраданную волю. А потому его борьба беспощадна и неумолима.» (с. 39, 40). Великолепно письмо исследователя крюковского слова: «Песня атамана про вольный тихий Дон, «засеянный казачьими головами» да «молодыми вдовами», зачаровывает жестокого и умного князя и в итоге губит его, усыпляя чувство бдительности и вероломства».
Чуткое перо исследователя улавливает малейшие нюансы крюковского слова и слога, щедро вписывает прозу писателя в историко-литературный контекст. Казалось бы, невозможно провести убедительные параллели между прозой художника-казака и утонченно-элитарной поэзией А. Белого. Однако строчки именно этого поэта цитирует Л. Малюкова:
.Пролетаю: так пусто, так голо.
Пролетают - вон там и вон здесь -Пролетают - за селами села,
Пролетает - за весями весь;
И кабак, и погост, и ребенок,
Засыпающий там у грудей: -Там - убогие стаи избенок,
Там - убогие стаи людей, -
и заключает: «И этот плач, надрывный и горестный, рвущийся из самой глубины души и взывающий к милосердию и предмету «роковой страсти»: «Мать Россия! Тебе мои
песни, - О, немая, суровая мать! - Здесь и глуше мне дай, и безвестней Непутевую жизнь отрыдать». Но там, где у А. Белого предельный надрыв, - продолжает исследователь, у Ф. Крюкова - внешне спокойный, обстоятельный, порою до мельчайших подробностей показ: он - художник более закрытого плана, его чувства, как правило, таятся глубоко внутри и проявляются внешне довольно сдержанно» (с. 80).
Далее исследователь ведет речь о рассказе Ф. Крюкова «К источнику исцеления», сюжет которого строится на событиях, происходящих в жизни близких автору по напряжению персонажей: деликатных, с обостренным чувством совести. Четырнадцатилетний Егор, лежа на тряской телеге и испытывая чувство смертельной усталости, вдруг обращает свой взор к небу и видит там завораживающую гармонию и красоту. Лиричен, поэтичен и очень характерен для прозы Ф. Крюкова стиль: «Вверху раскинулось высокое, темное небо со звездами. Они были прекрасны, чисты и непонятны, будили смутные мысли и воспоминания о родине, о матери. И тихая ночь задумчиво-безмолвно стояла над этим краем разбуженным необычным наплывом странных гостей, смирным, серым и скучным краем черного труда, робких мыслей и тупого, равнодушного терпения. И звезды моргали с неба ласково и как будто знаменательно, говоря всем одно и то же и представляя каждому понимать их по-своему». Л. Малюкова говорит о продолжении Ф. Крюковым лермонтовской традиции «диалога» человека с космическим пространством. Но и здесь историк литературы отмечает отличие: диалог Крюкова сориентирован скорее «не на разочарованность (? - Л. П.) мятежной или демонической души, а более всего на душу смертельно уставшую (так и не испытавшую земной радости), низведенную до равнодушно немого терпения, где небесная высь взирает на все человеческие страдания одинаково прекрасно и безучастно» (с. 82).
Любовь к родному краю - главный лейтмотив и рассказа Ф. Крюкова «В родных местах», где ссыльный казак Ефим Толкачев, не одно десятилетие проведший в разлуке с родным домом, бежит из Сибири, чтобы успокоить свое истерзанное сердце «в родных
местах»: «Лучше этой жизни нет, как у нас на Дону» (с. 83).
По мере нарастания революционных событий в России в творчестве Ф. Крюкова все больше закрепляется историческая проблематика. Сам стиль жизни бурно менялся. Период учебы в Орловской гимназии завершился срочным переводом в августе 1905 г. в Нижегородское реальное училище. Потом был Новочеркасск, съезд выборщиков в Государственную Думу. Среди избранных депутатов был и Ф. Крюков. Открывался путь в Петербург. С мая по август 1909 г. он отбывает наказание в петербургских испытательных «Крестах», и жизнь этой известной тюрьмы для политзаключенных Крюков опишет в очерке «В камере № 380»: «Я никогда, ни одним намеком не обнаружу, что раскаиваюсь, сожалею, малодушествую. Ни в коем случае! Никому!.. Но когда я один, когда я стою у окна, держась руками за холодные прутья решетки, и слежу, как гаснет тихий, кроткий свет вечерний на окнах второго корпуса, слушаю долетающий до меня тихий печальный напев неведомого товарища. -прилив тоски, безмолвной гостьей вечерней, заполняет всю твердость, все мое мужество, всю гордость, - и вот они - слезы. льются тихими и долгими ручьями на темные прутья решетки, на пыльный подоконник. И горькую жалобу шлет, в бессилии, сердце тому Неведомому, который видит все зло, все обиды, видит и молчит». «Но это были, -пишет Л. Малюкова, - мимолетные слезы отчаяния от невозможности что-либо изменить в обманутых надеждах.» (с. 122). Автор книги о Федоре Крюкове проводит параллель между «тюремной» прозой Ф. Крюкова и А. Солженицына: «Такой щедрой тюрьмы» «(«профессионально и «артистически» надсмотрщик производит «досмотр» его личных вещей, и тут же деликатно укладывает их обратно»; «что же касается писем с воли или на волю, для автора не составляет большого труда все это надежно устроить»)» герои А.И. Солженицына и представить себе не могли даже в самом лучезарном сне» (с. 127, 128), - заключает исследователь.
Педагогическая деятельность Крюкова оставалась позади, но именно здесь, в Петербурге (Петрограде), широко раскрывается фигура Федора Крюкова как гражданина, общественного деятеля и очень яркого ху-
дожника. Период с 1906 по 1917 гг. Л. Малюкова называет «вершиной» творчества писателя. Именно в это время он ведет особенно интенсивную переписку со своими земляками, которая дает импульсы к сюжетам создаваемых произведений. В «Крестах» Крюковым написано «ключевое» произведение донского писателя, рассказ «Зыбь», который с полным правом по многообразию тематического разветвления и душевного напряжения автор книги называет и «психологической повестью». Сразу же по окончании срока заключения Ф. Крюков переслал произведение М. Горькому на Капри, и уже в сборнике «Знание» в 1909 г. оно будет опубликовано. Крюковский язык М. Горький оценит как «сочный и добротный» и заключит: «Рассказ Ваш прочел. В общем - он мне кажется удачным, как и все напечатанное Вами до сей поры в «РБ». Видимо, Вы человек молодой, серьезный, несомненно, что Вы любите нашу русскую природу, и есть у Вас добрый лиризм, - не риторический, профессионально-литераторский, а задушевный, искренний и русский. Коли не ошибаюсь да коли Вы отнесетесь к самому себе построже -тогда мы с Вами поздравим русскую литературу еще с одним новым и талантливым работником» (с. 132).
Известие о начале Первой мировой войны, как свидетельствует Л. Малюкова, Ф. Крюков встретил в родной Глазуновской. Он организовал молодежь и с флагами, вдохновенными гимнами вместе с ними прошел по станице. Сосед по усадьбе Д. Воротынский в своих воспоминаниях писал о том, что «война перевернула все прежние бурлящие возмущения и убеждения Ф.Д., и он открыто перешел на сторону монархии» (с. 167). Вскоре писатель отправился на театр военных действий, писал свои корреспонденции в газету «Русские ведомости» и другие издания, акцентировал внимание на высоком интернационализме, сплотившем в дни войны все российское население. «Во всех произведениях Ф. Крюкова фронтового периода жестокость идет рядом с человеческой чуткостью и добротой», - пишет Л. Малюкова.
Состояние народа, его отношение к войне Ф. Крюков особенно отчетливо отразил в цикле очерков «Около войны». Автор книги о Крюкове акцентирует внимание на его публицистической статье «В сугробах», поя-
вившейся в печати 1 февраля 1917 г., статье, ставшей «болевым откровением писателя, увидевшего непосредственно сокрушительный развал российского фронта, который оглушительным бумерангам ударил жутко и страшно по всей многонациональной России». «.пропала где-то совесть, - цитирует Л. Малюкова автора статьи, - свиные и волчьи инстинкты затопили все углы жизни, жадность, хватание кредиток, очерствение приняли характер эпидемии, и даже в патриархальных уголках, где имели еще действительную силу, например, узы родства, денежный поток прорвал и снес даже эти вековые связи. Завязал бы глаза да скрылся куда-нибудь. Но куда? Ведь корень тут, в родной земле» (с. 177).
«Февральскую революцию Ф. Крюков принял с надеждой и, как пишет ростовский литературовед, почти с фатальной предопределенностью». На страницах рецензируемой монографии подробно рассказывается о последних годах жизни писателя, который закончит свой жизненный путь на линии фронта белых и красных, куда отправится в поисках своей семьи, младшей сестры Евдокии, старшей сестры Марии, ничего он не знал и о приемном сыне Петре. Его путь лежал от Новочеркасска на Кубань к Новороссийску и далее до Екатеринодара. Однако до этого пункта назначения он не доедет: тиф свалит его. «Дул шквальный пронизывающий ветер, и было очень холодно. Сани умирающим писателем медленно ползли по снеговой грязи. А мимо неслись в беспорядочном отступлении остатки когда-то великой русской армии», армии А. Деникина. Скончался Ф. Крюков 4 марта 1920 г. недалеко от ст. Новокорсун-ской. Могилу Ф. Крюкова отыскал уже наш современник, писатель Н. Ивеншев.
. Прочитана интересная, насыщенная фактами биография Ф. Крюкова, человека, писателя, журналиста, общественного деятеля. И вот какой вопрос остается риторическим: неужели столь близко знавший и любивший Ф.Д. Крюкова и его художественную прозу С.А. Серафимович, с которым донской писатель регулярно переписывался и которому он, Крюков, присылал почти каждое свое опубликованное произведение, о чем интересно рассказано на страницах рецензируемой монографии, Серафимович, написавший в 1926 г. предисловие к «Донским
рассказам» М.А. Шолохова, а в 1929 г. возглавивший специальную представительную комиссию по делу о плагиате, опубликовавшую свое решение в защиту Шолохова в «Правде», не смог бы обнаружить в «Донских рассказах», а потом и в публикующихся главах «Тихого Дона» следов прозы другого певца Дона, Федора Крюкова? Книга Л.Н. Малюковой «И покатился с грохотом обвал.» Судьба и творчество Ф.Д. Крюкова», как и найденные рукописи «Тихого Дона», в многолетней клевете на автора великого романа ставит «ГепИа 1а соттеШа».
1. Крюков Ф.Д. Рассказы. Публицистика / сост., вступ. ст. и примеч. Ф.Г. Бирюкова. М., 1990.
2. Малюкова Л.Н. «И покатился с грохотом
обвал.» Судьба и творчество Ф.Д. Крюкова. Ростов н/Д, 2007. Далее цит. это издание с указанием страниц в тексте.
Поступила в редакцию 12.12.2007 г.
Polyakova L.V. Fyodor kryukov’s fate and creative work of. The review deals with the book by the Taganrog philologist L.N. Malyukova «And rockslide rolled down crashing ...» F.D. Kryukov’s Fate and Creative Work» (Rostov-on-Don: Donizdat, 2007). The monograph of the researcher is written not only in the context of Russian literature history, but also in the polemics concerning «Quiet Flows the Don» by М.А. Sholokhov.
