CC BY
56Е.А. Смирнова, 2005
ЖАНРОВО-СТИЛЕВЫЕ ОСОБЕННОСТИ ПУБЛИЦИСТИКИ
Ф.Д. КРЮКОВА
Е.А. Смирнова
С начала 90-х годов прошлого века к российскому читателю «вернулся» Федор Крюков. В феврале 2005 года исполняется 135 лет со дня его рождения. Судьба писателя трагична: долгое забвение — по идеологическим мотивам — и многочисленные литературные спекуляции (пресловутый «шолоховский вопрос»). Уроженец станицы Глазуновс-кой, казак по происхождению, твердо веривший в высокое предназначение казачества, в возможность его самобытного развития, отстаивавший права своих земляков с политической трибуны, будучи трижды депутатом Государственной думы, Крюков не принял октябрьского переворота 1917 года. В 1920 году, отступая с белогвардейскими войсками, он умер от тифа, и даже место захоронения его до сих пор неизвестно.
Еще при жизни критика отмечала несомненный талант «подлинного создателя художественного слова, которым по праву гордится русская литература»1. «Писатель настоящий, без вывертов, — писал о нем В.Г. Короленко, — без громкого произведения, но со своей собственной нотой, и первый дал настоящий колорит Дона»2. В прозе Крюкова представлена панорама жизни донского казачестве рубежа XIX—XX веков, событий революции и Гражданской войны, трактуемых в драматическом ключе, даны колоритные описания быта казаков. Его называли Глебом Успенским Дона3, «Гомером казачества»4.
Двадцатилетнее сотрудничество Ф.Д. Крюкова в «Русском богатстве» (1896— 1917) во многом предопределило его творческую судьбу. Журнал стал для писателя серьезной общественной и литературной школой. Лучшее из написанного Крюковым до 1917 года увидело свет именно на страницах этого ежемесячника. Органично вписавшись в журнальный контекст с публикацией «Казачки», Крюков прежде всего своим творчеством снискал заслуженное уважение у кол-@ лег, что позволило ему стать одним из ре-
дакторов «Русского богатства». «А много ли у нас в “Русском богатстве” таких по форме “хороших” беллетристов? — писал П.Ф. Якубович, один из редакторов журнала, В.Г. Короленко, возглавлявшему редакционный коллектив. — Кроме Вас, я, право, знаю только одного — Ф.Д. Крюкова»5.
Сотрудничество литератора в журнале определяет специфику его творчества, поскольку именно журнальное прочтение позволяет говорить о публицистичности того или иного произведения, о направленности силы его воздействия на определенную аудиторию. Публицистика и литература в журнале, интегрируясь, реализуя определенные социальные и идеологические цели, выступают при этом как формы эстетического освоения действительности. По словам В.И. Шкляра, «литературно-публицистическое творчество самоценно не только с информационно-по-знавательной и эстетической сторон, но и направлено на оперативный, полный и правдивый ответ на животрепещущие вопросы современности, постановку и освещение проблем, вплоть до указания конкретных путей их решения»6.
Ориентация на текущий момент была характерна для беллетристического отдела «Русского богатства», что, в свою очередь, обусловлено влиянием публицистики журнала. Другими словами, публицисты предлагали писателям для разработки насущные проблемы, активно диктуя свои требования к литературному материалу, публикуемому в журнале. На примере прозы Крюкова это прослеживается очень четко, поскольку в его очеркистике обнаруживаются устойчивые связи с тематикой статей, опубликованных во второй пагинации журнала — в отделе публицистики. Актуализации во времени служили и «говорящие» названия рубрик в этом разделе: «На очередные темы», «Хроника внутренней жизни», «Случайные заметки», «Наброски современности».
Творчество Ф.Д. Крюкова было направлено на освещение и разрешение актуальных проблем общественно-политической практики в целях воздействия на общественное мнение, на формирование общественного сознания, на жизнедеятельность современного писателю общества. Зачастую сложно определить жанр того или иного произведения Крюкова, поскольку он выстраивает их по публицистическому методу исследования и отображения действительности, переносит жанрово-композиционную структуру репортажа, очерка на композицию и стиль литературного произведения. Соблюдается и публицистический принцип изображения человеческой личности с позиций того, как она реализуется в системе общественных отношений: каждый крюковский герой дан как социально-психологический портрет современника. Следовательно, автор воссоздает аналитический образ действительности, причем той действительности, с которой он сам взаимодействует.
Уже ранние публикации Крюкова в «Русском богатстве» свидетельствуют о его интересе к факту как отдельному проявлению социального явления (например, в очерках «На тихом Дону»), Даже в его рассказах наряду с художественным вымыслом соседствуют целые пласты, характеризующие конкретную жизненную ситуацию (как, скажем, в «Казачке», в рассказах «Четверо», «Жажда» и др.). Таким образом действительность воспроизводится практически документально, максимально приближенно к оригиналу.
Крюков, как справедливо отмечали и его современники, «охотно пользовался... смешанной формой публицистики и повествования»7 (сам писатель называл свое творчество «полубеллетристикой»). Тематика крюковских очерков, рассказов, повестей отличалась злободневностью, «газетностью», но его произведения были «сильнее газетной и преходящей злобы дня»8.
Доминирующий жанр крюковских публикаций в «Русском богатстве» — очерк. Обращение писателя к нему не случайно. Этот жанр вообще характерен для русской журналистики конца XIX — начала XX века, поскольку именно очерк давал возможность пи-сателям-публицистам быстрее откликнуться на «положение минуты», уловить «процесс жизни», «соединить острую постановку вопроса с тонкостью отделки ответа»9.
Публицист прежде всего — проповедник идей. События, образы людей, их харак-
теристика и поступки вводятся в публицистическое произведение, аргументированное в соответствии с авторской концепцией. Поэтому изображаемый мир предстает перед читателем в четкой смысловой перспективе авторской идеи. При этом авторская логика становится организующим началом, давая персонажам для выявления своего «я» лишь такой простор, который не нарушает авторской мысли. Выделив черты героя, типичные для данного отрезка времени, преломив их сквозь призму собственного мировосприятия, очеркист может полнее обрисовать характер человека и быстрее донести до читателя его жизненную позицию.
Несомненно, что автор журнального произведения, будь оно художественным, публицистическим или представляющим собой сплав этих двух начал, обладает темпераментом гражданина и борца, обостренной реакцией на события текущей жизни. С другой стороны, автор имеет возможность реального воздействия на современность и получения конкретного практического результата. Иными словами, система «автор — читатель» интерактивна, диалогична.
Кроме того, редактор журнала, участвующий в его создании, в формировании очередного номера, в привлечении сотрудников, в отборе и подготовке материалов, хорошо знает читательскую аудиторию, ее запросы и информационные потребности. Следовательно, автор-редактор имеет возможность координировать свое произведение относительно контекста, исходя из социального заказа, учитывая концепцию издания, идейно-эстетическую установку редакции и читателей. Таким образом, происходит взаимодействие трех систем: «редактор — автор», «редактор — читатель» и «автор — читатель», что позволяет более активно воздействовать на общественное сознание, будить общественную мысль, осуществлять социальное, политическое, нравственное воспитание масс, стимулйруя тем самым прогресс и общественное развитие.
В этом случае необходимо определить «инструментарий» авторского воздействия на читателя. В первую очередь, это введение в текст беллетристических и публицистических произведений авторских оценок, как эксплицитных, так и имплицитных. При этом необходимо определить критерии, соответственно которым автор оценивает действительность.
При оценке рукописей редактор «Русского богатства» В. Короленко исходил из того, что художественные достоинства лите-
ратурного произведения прежде всего зависят от удачного воспроизведения автором жизненных реалий в свете передовых явлений современности. Первичным же в творческом процессе он считал объективное начало — «правду жизни», поскольку отражение действительности «в перспективе верной, широкой и правдивой» уже само по себе содержит элемент социальной оценки. Изображая с полной истинностью какое-либо мрачное общественное явление, «вы уже тем самым отрицаете его», — доказывал писатель. Если же художник покажет свет наряду с тенью, то «это средство отнимет у тени ее мрак и угнетающий душу характер»10. Крюков старался в своем творчестве соответствовать этому критерию: из правдивого описания явлений жизни, преломленных сквозь призму авторского восприятия, вытекает их оценка.
Еще один короленковский принцип в системе оценок был взят Крюковым на вооружение: Короленко не раз подчеркивал, что смысловая емкость произведения всецело зависит от жизненной насыщенности повествования. У читателя таким образом подсознательно возникает представление о других родственных явлениях, и мысль автора становится более веской. «Требование концентрированности жизненного материала никогда не становилось для Короленко самоцелью. Он подчинял его задаче возможно более полного выявления авторского замысла. Писатель добивался, чтобы за основным повествовательным планом обязательно возникал другой — более широкий жизненный, общественный или этико-психологический план, который своим незримым присутствием придает особый вес и значение всему, о чем непосредственно сообщает автор»11.
Восприятие литературного произведения в журнальном контексте как нельзя лучше способствовало ориентированию читательского восприятия: правильная расстановка материалов (как в микро-, так и в макроконтексте) расширяла возможности читательской интерпретации текста, позволяла сделать акценты, исходя из задач, которые журнал выдвигал перед собой.
Выбор названия, темы, идеи, мотивов — основной прием воздействия на читателя. Что касается идейно-тематического плана, то он определялся журнальной концепцией. В публикациях «Русского богатства» отражались острые бытовые и общественные проблемы современности, обличались политические, военные и административные не-
удачи царского правительства, обнажались неприглядности армейского быта. Однако ведущее место в прозе «Русского богатства» занимали произведения «деревенской» тематики, предметом изображения в которых были неурожаи, голод, безземелье, разорение крестьянских семей и т. п. — все трагедии крестьянского быта.
Особую роль в журнальных публикациях играют заголовки — именно они мотивируют читательское восприятие. Поэтому заголовки крюковских очерков и рассказов (как и произведений других авторов) строятся по принципам журналистики: они должны быть информативны, доступны и понятны читателю, побуждать его к прочтению последующего текста. Для этого практически каждая публикация «Русского богатства» сопровождается и разъясняющим подзаголовком. Как объяснял В. Васильев, «из станичного быта», «летние впечатления и заметки», «картинки школьной жизни», «картинки казацкой мобилизации», «путевые впечатления», «впечатления проезжего», «из школьной хроники» и т. п. — не просто подзаголовки многих крюковских произведений, но самая суть творчества писателя и его отношения к действительности — отношения стенографа текущей жизни, старающегося не пропустить в ней ни одного «голоса»12. Это утверждение верно, если рассматривать творчество Крюкова вне журнального контекста. Однако в контекстуальном рассмотрении подзаголовки Крюкова ничем не отличаются от других. Сравним, например: «На мертвой дороге (из летних встреч)» В. Вересаева (1896, № 11), «Над лиманом (из записной книжки путешественника)» В. Короленко (1897, № 11), «Борьба за права (впечатления деревенского адвоката)» Дм. Илимского (1912, № 4) — продолжать можно до бесконечности. Верно другое — действительно акцентируется ежемоментность впечатлений или временная соотнесенность, тема публикации, авторская атрибуция, следовательно, присутствие, а значит, достоверность.
Подзаголовки определяют также границы внелитературного ряда: то есть «где, когда, как автор видел, наблюдал своих героев, откуда взял данные об их поведении, действиях» и, с другой стороны, «ответы на вопросы: откуда, с какой точки пространства автор видит (слышит и т. д.) описываемых им людей, пейзаж»13.
Зачастую функции оценочной инстанции, авторитетного «Я», формирующего читательское восприятие, выполняет образ ав-
тора. По словам М.И. Стюфляевой, «оценка в публицистике существует не как объективное, надындивидуальное мнение», авторские суждения «носят личностный характер»14. При этом ценностная ориентация обусловлена идеологическими установками автора, его принадлежностью к определенному журнальному контексту.
Авторское «я» в творчестве Крюкова — это сам писатель, гарантирующий истинность происходящего. Именно ему принадлежит та мировоззренческая позиция, с которой оцениваются описываемые события. Жизненные реалии не только воспроизводятся, они осмыслены, оценены автором, пропущены сквозь призму его жизненного опыта. Это характерно не только для тех крюковских произведений, которые можно четко отнести к тому или иному жанру публицистики. Публицистический пафос присущ всему творчеству писателя, будь то повесть, рассказ, очерк или даже стихотворение. Народное благо — основной критерий, с точки зрения которого Крюков оценивает все происходящее.
Среди жанровых разновидностей очеркистики Крюкова можно выделить следующие: беллетризованный очерк (преимущественно используемый писателем), путевой очерк, очерк-воспоминание, социально-бытовой и исторический очерки.
В беллетризованных очерках («Встреча», «В камере № 380», «Обвал», «На речке лазоревой») автор выступает как действующее лицо. Основу этих произведений, как правило, составляют реальные события, участником которых был сам автор. Авторское «я» — инструмент, с помощью которого достигается эффект особой достоверности и наглядности. Познавая внутренний мир героев путем непосредственного взаимодействия, общения с ними («я» действующее), Крюков и сам выявляет свое отношение к происходящим событиям. Оценка происходящему дается имплицитно, через описания, диалоги, детали и т. п. Основной принцип таких крюковских произведений — передать «то, что видел, слышал и чувствовал» («Обвал»).
В путевых очерках («На тихом Дону», «Без огня», «Новое» и др.) образ автора играет роль анализирующей и оценивающей инстанции. Для путевых очерков характерно сочетание авторского «я» действующего и размышляющего. С позиции «я» действующего авторская оценка дается, как и в беллетристических очерках, имплицитно (через пейзаж, репортажные элементы, детали и т. д.).
«Я» размышляющее оценивает происходящее эксплицитно, главным образом, в авторских отступлениях. Факты, положенные в основу очерков, используются именно в связи с авторскими рассуждениями, а описательность приводит к выявлению какой-либо проблемы. Например, автор — герой очерка «На тихом Дону», — путешествуя по Донскому краю, рассуждает о казачьей жизни и о статусе казачества в России.
Крюковские очерки-воспоминания («Памяти Н.Ф. Анненского», «Памяти П.Ф. Якубовича», «Памяти князя Варлама Геловани», «О пастыре добром» и др.) очень лиричны. В большинстве своем воспоминания посвящены личностям незаурядным, служившим верой и правдой своему народу и Отечеству, оставившим глубокий след в душе писателя. Очерки построены по ассоциативному принципу. Крюков раскрывает внутренний мир человека, показывает социальную значимость той или иной личности, избрав определенный ракурс — через собственное восприятие, личные встречи, беседы, иногда через творчество своих героев.
Социально-бытовые очерки воспроизводят действительность с особой достоверностью. Мастерство Крюкова-бытописателя отмечается как прижизненной критикой, так и современной. «Его отражения жизни не фотография, скользящая по поверхности, а углубленная концепция»15. Все симпатии писателя — на стороне народа, вне зависимости от национальностей и сословий. С этих позиций он оценивает происходящее. Например, в «Угловых жильцах» Крюков обобщил свой опыт «счетчика» во время переписи населения. Его респондентами были жители петербургских окраин, ведущие полунищенское существование. Репортажность повествования позволяет читателю быть очевидцем событий переписи. А точность деталей (интерьер, портретные зарисовки, даже «вкусовые», «обонятельные» характеристики, речь персонажей), которые Крюков вводит в контекст очерка, воспроизводит картину петербургских трущоб. Однако писатель противопоставляет их обитателей (все равно «милых») благополучным представителям высших сословий.
Наконец, в исторических очерках («Шульгинская расправа» и др.) Крюков старается быть беспристрастным летописцем. Однако его отличает благоговейное отношение к родному краю. Здесь характерен и выбор темы для очерков — история казачества, «рыцарства старины», его героизм, свободо-
любие, гуманные начала в противовес сословной изоляции и бездумному повиновению монархическому начальству.
Однако, так или иначе оценивая происходящее, Крюков не настаивает на непреложной истинности своих установок. Он подспудно ведет диалог с читателем. Это выражается на синтаксическом уровне. В крюковских текстах — обилие вопросов, восклицания, многоточий, подразумевающих паузы при прочтении, а значит, и предложение читателю задуматься и самому попытаться осмыслить, оценить показанное явление. Тем же целям служит и введение в повествование репортажных элементов. Это своеобразное приглашение поучаствовать в разговоре, начать диалог с героями, обсуждающими насущнейшие проблемы своего времени.
Крюкову не раз указывали на слабость его сюжетов. Они у него «сероваты, движения в них мало»16. По этой причине не были приняты в «Русское богатство» его ранние рассказы «Два соседа», «Станичная аудитория» и «В глухом углу», возвращался на доработку рассказ «Из дневника учителя Ва-сюхина». Однако для писателя была важна не столько сюжетная канва, сколько художественно-документальное отображение фактов действительности в их определенной последовательности. Исследуя их, автор глубоко погружался в социальную ситуацию. Именно поэтому для творчества Крюкова характерна автобиографичность как первооснова доку-ментализма. Именно поэтому факт у Крюкова зачастую становится образом, а умение рассказчика делает эти образы не просто «моментальными фотографиями», а «более долговечными, а впечатления, оставляемые ими, более устойчивыми»17.
Стремление к документальной достоверности изображения обусловливает и работу крюковской мысли: необходимо осмысление, почему то или иное явление имеет место? — и публицист пытается своими очерками найти причины этому. Как к этому факту относятся окружающие? — и он становится социологом, непрерывно выявляющим и оценивающим общественное мнение. Какое влияние оказывает событие на окружающее? — и беспокойный наблюдатель, Крюков изучает, анализирует и даже прогнозирует последствия явления. Иногда этого делать даже не приходится: журнальный контекст, по большей части публицистический, дает ответы на все эти вопросы.
Поскольку творчество Крюкова автобиографично, то обращение к авторскому «я»
или включение в текст автобиографических фактов обусловленно, поскольку рассказанному о себе надлежит быть не только интересным, но и важным, поучительным, причем не только для читателя, но и для самого публициста. Даже если повествование ведется не от первого лица, так или иначе сюжет основывается на авторском опыте. Часто автор присутствовал на месте тех событий, о которых сообщает, иногда выступает как активно действующее лицо. В очерках и рассказах Крюкова запечатлены особенности мировоззрения, общественный темперамент, уровень и специфика знаний и т. п. В самой манере повествования (сообщения факта) раскрывается и характер автора, и его творческая установка.
Есть и второй аспект такой интерпретации творчества Крюкова: «через публицистический факт авторское отношение или причастность к нему сами приобретают характер документального факта его биографии, становятся частицей истории современности»18.
При этом автобиографизм писателя сознательный: используя в произведениях события и факты из своей личной жизни, Крюков понимает их как частицу истории современности. «Жизненный опыт публициста выполняет при этом двойную функцию: с одной стороны, документально свидетельствует о явлениях времени, с другой же — служит базой для выработки отношения к этим явлениям. <...> Это принцип “двойного отражения” личности публициста в его творчестве — через автобиографический факт и через его оценку»19.
Такой подход к осмыслению действительности был очень популярен, поскольку отражал «стремление осмыслить пласты жизненного опыта человека сквозь призму насущных общественно-политических проблем и тесно связанных с ними проблем нравственного и философского характера»20.
Обращение очеркистов к первому лицу объясняется не только стремлением к большей откровенности, но и пропагандистской задачей. «Мы считали, что пробуждение гражданского сознания в обществе и в народе является очередной задачей времени», — подчеркивал Короленко, а избранная очеркистами форма открытого разговора с читателями способствовала этому21.
Автобиографичность творчества Крюкова проявляется в двух планах: личностном (собственно очерки, написанные от первого лица) и творческом (перенесение авторских
впечатлений на героев, их «авторизация»). Автобиографизм сказывается и на индивидуализации стиля писателя, его творческой манеры письма.
Кроме мировоззренческих установок, ценностных ориентаций, идей и пристрастий автора, определяющим элементом в создании авторского образа является и его речь. Крюков умеет говорить со своими героями на одном языке. Совокупность всех составляющих рождает в сознании читателя образ автора, положительный и располагающий к доверительному отношению к словам и мыслям публициста.
Однако о строгой документальности крюковской прозы говорить нельзя, поскольку свои тексты он создает в ключе художественной образности. Жизненный факт — основа документалистичности крюковского творчества — лишь материал для очерка. Анализ факта производится в том числе через авторскую позицию. Жизненный факт отражает общественную сущность явления. Вымысел, даже не столько вымысел, сколько художественная иллюстрация факта, играет подчиненную роль и всецело служит целям воспроизведения и анализа действительных явлений жизни, подчиненных задаче художественного исследования конкретного события. Сюжет же помогает «вскрыть тенденции развития данного явления, позволяет глубоко заглядывать в сущность факта и связывать его с другими фактами действительности, он как бы обнажает направление развития данного общественного явления»22.
Мастерство Крюкова — писателя и журналиста — и в несомненной эмоциональности прозы, сочности языка, мягком юморе, лиричности и умелом воспроизведении деталей, будь то портрет, речь персонажа, выразительность тропов, пейзажные зарисовки и т. д.
Крюков равно хорошо знает разные слои казачьего общества (которое по преимуществу изображал): от простого казака-земле-пашца до «казачьей интеллигенции». Писатель мастерски владеет чистым народным языком, без вульгаризмов и излишних диалектизмов. Особое внимание в своей очеркистике Крюков уделяет детали как характеристике персонажа и как проявлению авторской позиции. И часто такой деталью становится казачья песня, явственно, слышимо и чувственно воссозданная в крюковских текстах. Удивительная музыкальность, «органично сливающая воедино события, чувства, переживания героев с мелодией музыки, с на-
родной казачьей хоровой песней»23 — отличительная черта крюковского творчества. Песенный образ производит наиболее сильное эмоциональное воздействие на героев, и «простых», и «интеллигентов». Описания внутренних переживаний героев под воздействием песни во всех эпизодах близки друг другу. Автор сам нередко участвует в ее исполнении, он хорошо и детально знаком с казачьим пес-нотворчеством, наделяет персонажей не только способностью сопереживать музыкальной народной стихии, но и сама песня воплощается писателем в подлинное произведение с умелым выделением голосовой партитуры в общей структуре многоголосого хора.
В беллетристике и публицистике Крюкова песенный мотив возникает в значительные для героев моменты жизни, затрагивая самые сокровенные сердечные струны. Чувства, рождаемые песней, во многом зависят как от состояния души героев, так и от самого песенного содержания. Кроме того, песня способна сама влиять на это душевное состояние.
Крюков использует и прием авторского взаимодействия с героями через песню, создается впечатление, что музыка всегда звучит в душе автора. В любом случае, песня позволяет донести до читателя основной внутренний стержень, служит средством создания психологической характеристики персонажа.
Крюков — мастер художественной детали, особенно пейзажных зарисовок. Природа живет в его прозе своей жизнью, она имеет свой голос, она реагирует на событие, участвует в создании образов, оттеняя или подчеркивая характер персонажей, иллюстрирует настроение крюковских героев, иногда используется как средство авторской оценки происходящего (как, например, в очерках «Новое»). Природное начало — символ очищения: чем ближе человек к родной земле, тем теснее его слияние с природой, тем чище его помыслы. Мотив лада с родимым краем, с родной природой, землей — постоянный в творчестве писателя.
Еще один специфический прием, характеризующий творческую индивидуальность Крюкова и часто им используемый, — своеобразное самоцитирование24. Оно заключается в том, что очень многие детали — сравнения, метафоры, короткие эпизоды, явившиеся, по сути, подлинными находками большого мастера слова, использовались им неоднократно в своих произведениях. Чаще всего находка появлялась в очерке (почерпнутая из самоличного наблюдения), затем обнаруживалась в рас-
сказе, перекочевывала в повесть. Например, в нескольких произведениях встречается образ » ночного сторожа, бьющего в колотушку («О. Нелид», «Из дневника учителя Васюхи-на», «Казачка»); постоянная метафора «зыбь», означающая «сомнение», «волнение». Или, например, в рецензиях — неоднократно повторяющийся образ «маленькой собачки, имеющей дозволение лаять», ставший ироничным воплощением писательской несостоятельности. М.Т. Мезенцев, вслед за Д.С. Лихачевым, называет этот прием «текстологическим конвоем»25, или «индивидуальным событийным, лек-сико-фразеологическим авторским конвоем».
В своей художественно-публицистической практике Крюков придерживался прежде всего «здорового человеческого взгляда на вещи, той свободной от навязывания золотой середины, благодаря которой предмет разговора предстает перед нами в его наиболее объективном и не искаженном конъюнктурными соображениями автора виде»26. В этом убеждает все творчество писателя, публициста, редактора — автора «Русского богатства», в историю которого он вписал свое доброе имя.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Горнфельд А. Г. Памяти Ф.Д. Крюкова // Вестник литературы. 1920. № 6. С. 15.
2 Короленко В.Г. Избранные письма. Т. III. М., 1936. С. 228.
3 См.: Бирюков Ф.Г. Бытописатель народной жизни // Крюков Ф.Д. Рассказы. Публицистика. М., 1990. С. 18.
4 Автономов П. Бытописатель земли донской //Донская волна. 1918. № 23.
5 Письмо П.Ф. Якубовича В.Г. Короленко от 21 сентября 1909 года. ОР РГБ. Р. 11. К 37. Ед. хр. 3. Л. 21 об.
6 Шкляр В. И. Публицистика и художественная литература: продуктивно-творческая интеграция. Автореф. дис.... д-ра филол. наук. Киев, 1989. С. 12
7 Горнфельд А. Г. Указ. соч. С. 15
8 Горнфельд А. Г. Рассказы Крюкова // Он же. Книги и люди. Литературные беседы. СПб., 1908. С. 117
9 Пивоварова Л.М. Русский очерк 80—90-х гг. ХІХвека. Казань, 1978. С. 9.
10 Летов Б. Короленко-редактор. Л., 1961.
С. 83.
11 Там же. С. 106.
12 Васильев В. Цветы лазоревые и полынь горькая // Отчий край. 1994. № 4. С. 220.
13 Явчуновский Я.И. Документальные жанры. Образ, жанр, структура произведения. Саратов, 1974. С. 180.
14 Стюфляева М.И. Поэтика публицистики. Воронеж, 1975. С. 37.
15 Пинус С.А. Бытописатель Дона // Родимый край. Усть-Медведицкая, 1918. С. 14
16 Горнфельд А.Г. Рассказы Крюкова. С. 118.
17 Там же. С. 117.
18 Соколов В.Г. Личность автора в публицистике // Филологические этюды. Вып. 3: Журналистика. Ростов н/Д, 1975. С. 48.
19 Там же.
20 Там же.
21 Пивоварова Л.М. Указ. соч. С. 28.
22 Юшин П. О жанре очерковой литературы // Об очерке. М., 1950. С. 45.
23 Макаров А.Г., Макарова С.Э. Цветок-Та-тарник: в поисках автора «Тихого Дона» (от Михаила Шолохова к Федору Крюкову). М., 2001. С. 3.
24 Этот прием отмечался исследователями творчества Ф.Д. Крюкова. См., напр.: Мезенцев М.Т. Судьба романов. Самара, 1990.
25 Там же. С. 20.
26 Васильев В. Возвращение Федора Крюкова//Шолохов на изломе времени. М., 1995. С. 115.
