CC BY
51
Вестник Челябинского государственного университета. 2011. № 24 (239). Филология. Искусствоведение. Вып. 57. С. 35-37.
О. В. Магировская
СУБЪЕКТ ПОЗНАНИЯ В ЯЗЫКЕ: УРОВНЕВАЯ И ТЕРМИНОЛОГИЧЕСКАЯ СЛОЖНОСТЬ
В статье обсуждается актуальная для современной лингвистики проблема терминологической унификации и систематизации понятий на единых классификационных основаниях. В качестве частного решения названной проблемы автор предлагает ряд требований к научному описанию, позволяющих произвести дифференциацию антропоцентрических координат, важных при анализе речемыслительных процессов.
Ключевые слова: восприятие, когниция, субъект эмпирического познания, субъект понятийного осмысления, субъект вторичного осмысления.
Особый интерес к изучению антропоцентрической сущности языка, характерный для современной лингвистической науки, приводит к большому количеству исследований. Наряду с весомыми научными открытиями это высвечивает некоторые проблемы. К числу наиболее важных представляется правомерным отнести проблему терминологической унификации многочисленных научных понятий и проблему их систематизации на единой классификационной основе.
Сказанное выше напрямую относится к терминам, обозначающим антропоцентрические координаты в языке. Научный интерес к ним обусловлен несколькими причинами. Первая заключается в сложной организации когнитивно-коммуникативной деятельности человека. Как следствие, всестороннему рассмотрению подвергается целый ряд антропоцентрических координат, требующих своего терминологического обозначения. Среди них адресант и адресат, интерпретатор и субъект оценки, концептуа-лизатор и категоризатор, наблюдатель, языковая личность и др.
Вторая причина состоит в том, что в имеющихся многочисленных исследованиях структурных особенностей и средств языковой актуализации данных антропоцентрических координат одни и те же координаты определяются по-разному. Такая ситуация складывается потому, что в исследованиях часто не учитывается конкретный тип функционального проявления человека в языке. Более того, не всегда имеет место разграничение областей когнитивной и коммуникативной деятельности как областей, лежащих в основе мышления и речи соответственно. Не менее важным выступает тот факт, что большинство исследований антропоцентрических координат являются лишь отдельными, часто не взаимосвязанными фрагментами описания проблемы и тем самым не учитывают факт
интегрированности различных по своему характеру функций в рамках сложной когнитивной деятельности индивида. Как следствие, система антропоцентрических координат остается без должного внимания. Она не имеет единой классификационной основы и четкой терминологической определенности.
Для решения обозначенной проблемы необходимым и научно оправданным, на наш взгляд, является соблюдение следующих требований:
— требование учета двух обязательных ролевых характеристик проявления человека в языке — субъекта познания и говорящего (а не только роли говорящего, как это преимущественно отмечалось в лингвистике до недавнего времени) и их иерархичности (первичность процесса мышления обусловливает первичность проявления координаты субъекта познания);
— требование разграничения основных процессов, составляющих сущность когниции;
— требование установления и соблюдения четкого соответствия между отдельной антропоцентрической координатой и конкретной функцией, активизируемой данной координатой в процессе целостной речемыслительной деятельности.
Учет первого требования позволяет выделять и разграничивать уже, по меньшей мере, две антропоцентрические координаты, равнозначно необходимые для осуществления речемыслительной деятельности, но по-разному интегрированные в нее: субъект познания (субъект когниции, субъект мысли) и говорящего (субъект речи). В исследованиях, характеризующихся явно выраженной ориентацией на говорящего как базовую антропоцентрическую координату в языке, ему приписывается авторство высказывания, что, в свою очередь, не приводит к успешности полного решения проблемы ан-тропоцентричности в языке. Наличие таких неотъемлемых когнитивных характеристик инди-
вида, как способность получать знания и отбирать их для выражения своих мыслей на определенном уровне познания, мышления и сознания, а также способность осознавать себя в качестве говорящей, познающей и мыслящей индивидуальности и, как следствие, находить свое место в мире реальной действительности, доказывает оправданность выделения координаты субъекта познания, производящего различные когнитивные действия до озвучивания высказывания говорящим (ср. высказывание Р. Джэкендоффа о том, что индивид говорит о вещах лишь в той степени, в которой они достигли ментальной репрезентации [4]). Таким образом, предлагается определять говорящего как одну из обязательных антропоцентрических координат речемыслительного процесса, функциональная специфика которой заключается в физической способности субъекта озвучивать мысль, выстраивая ее в процессе коммуникативного акта согласно требованиям коммуникативной ситуации и правилам языка [3].
Субъект познания, в свою очередь, связан со всеми способами получения, формирования и переработки знаний. Соблюдение требования строгого соответствия конкретного уровня когнитивной деятельности конкретной антропоцентрической координате позволило выявить его трехуровневую функциональную представленность в языке. Терминологически она обозначена и определена нами следующим образом [3]:
— субъект эмпирического познания — начальная координата процесса познания, основным свойством которой является перцептивная способность индивида взаимодействовать с окружающей действительностью в рамках чувственного восприятия и предметной деятельности;
— субъект понятийного осмысления — базовая координата процесса познания, которая с помощью универсальных когнитивных механизмов осуществляет отбор наиболее существенных знаний для концептуализации и категоризации мира и их системную конфигурацию;
— субъект вторичного осмысления, выступающий как 1) интерпретатор — вторичная, производная координата процесса познания, основное свойство которой заключается в способности субъективного понимания и объяснения реальной действительности посредством наложения индивидуальной сетки концептуальных структур на знания, уже имеющиеся и представляющие собой результат созданных в рамках предшествующих видов когнитивной деятельности первичных концептов (субъект эмпирического
познания) и базовых моделей концептуализации и категоризации (субъект понятийного осмысления), и знания, вновь полученные, и/или 2) субъект оценки — вторичная, производная координата функциональной представленности субъекта познания, характеризующаяся избирательностью и целенаправленностью деятельности, в основе которой лежит потребность подвести познаваемую сущность под определенный выбранный оценочный критерий (добро — зло, хороший — плохой, соответствует — не соответствует норме или представлению и т. п.).
Как видно из представленной выше системы терминов, для обозначения координаты, репрезентирующей уровень познания в рамках восприятия, предложен термин «субъект эмпирического познания». На наш взгляд, он раскрывает функциональную сущность данной координаты и, что не менее важно, не приводит к терминологической неясности, которая характерна для уже распространенного в лингвистическом обиходе термина «наблюдатель», имеющего различные трактовки (см. обзор работ по интерпретации наблюдателя в [1; 3]).
Понимание восприятия как отдельного процесса получения информации из мира, а ког-ниции — как процесса осуществления операций — вычислений — над статическим внутренним отображением такой информации [2] позволяет четко отграничить восприятие от собственно мыслительной деятельности (ср. теорию концептуальной базы значения Р. Лэнекера, в которой выделяются отношения перцептивные (PERceptual) как отношения между наблюдателем и наблюдаемой им сценой и отношения концептуальные (СО^ерШа1) как отношения между концептуализатором и идеей [5; 6]). Соответственно, предложенный термин «субъект понятийного осмысления» призван разграничить две функции человека в языке и обосновать базовость последней, т. к. понятийное осмысление выступает первой ступенью мышления.
Что касается термина «интерпретатор», то он может вызывать (и часто вызывает) определенную долю терминологического непонимания, т. к. обозначает как активную мыслительную сущность, инициирующую порождение мысли о конкретном фрагменте реальной действительности, так и сущность, осуществляющую понимание уже сформированной мысли. Тем не менее, данная многозначность снимается при указании на конкретный аспект интерпретации.
Как следует из вышесказанного, разработка непротиворечивой, научно обоснованной
и четкой системы терминов, обозначающей основные антропоцентрические координаты функциональной представленности человека в языке, призвана конкретизировать довольно абстрактную и достаточно общую проблему ан-тропоцентричности в языке. Она должна привести к уточнению многих выводов, ставших научными аксиомами, а в ряде случаев — даже пересмотру имеющихся концепций и теорий. В своей совокупности это должно привести к созданию единой концепции репрезентации субъекта познания в языке во всей лингвистической науке в целом.
Список литературы
1. Верхотурова, Т. Л. Концептуализация наблюдателя в языкознании // Вестн. Новосиб. гос.
ун-та. Сер. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2006. Т. 4. Вып. 1. С. 14-22.
2. Лав, Н. Когниция и языковой миф // Studia Lingüistica Cognitiva. Вып. 1. Язык и познание: Методологические проблемы и перспективы. М. : Гнозис, 2006. С. 105-134.
3. Магировская, О. В. Репрезентация субъекта познания в языке. М. ; Тамбов : Издательский дом ТГУ им. Г. Р. Державина, 2008. 223 с.
4. Jackendoff, R. Semantics and Cognition. Cambridge, Massachusetts; London, England : The MIT Press, 1983. 283 p.
5. Langacker, R. W. Foundations of Cognitive Grammar. Vol. 1: Theoretical Prerequisites. Stanford : Stanford University Press, 1987. 516 p.
6. Langacker, R. W. Concept, Image, and Symbol: The Cognitive Basis of Grammar. Berlin, New York : Mouton de Gruyter, 1991. 383 p.
Вестник Челябинского государственного университета. 2011. № 24 (239). Филология. Искусствоведение. Вып. 57. С. 37-40.
Л. А. Месеняшина
ЖАНРЫ РЕЧИ ИЛИ ЖАНРЫ КОММУНИКАЦИИ?
В статье делается попытка проанализировать проблему системных отношений между речевыми жанрами с учетом способов фиксации речи. Утверждается, что внимание к экстралингвистическим факторам приводит не только к выделению новых речевых жанров, но к новым принципам их классификации.
Ключевые слова: речевой жанр, речевое взаимодействие, жанровая система, диалог, текст.
Между лингвистами, изучающими речевые жанры (РЖ), сохраняются острейшие разногласия по вопросу о том, как относиться к наследию М. М. Бахтина, в полном ли объеме оно является «руководством к действию» при решении этой проблемы в современных условиях. Целью настоящей статьи является поиск ответа на этот вопрос с опорой на анализ наследия М. М. Бахтина. Рамки понятия «речевой жанр» в современной лингвистике весьма размыты. На первый взгляд, основной причиной такой размытости представляется непоследовательность по отношению к наследию М. М. Бахтина. Однако есть и другая причина: М. М. Бахтин и сам не всегда был последователен в отношении к этой категории. Так, в хрестоматийной работе «Проблема речевых жанров» автор недвусмысленно говорит об «устойчивых жанровых формах высказывания» [выделено автором.— Л. М.] [3. С. 270]. Но чуть ниже он говорит о «жанрах устного речевого общения», приводя в качестве
примеров «жанры салонных бесед», «жанры застольных бесед» и т. д. [3. С. 273], из чего столь же явно следует, что М. М. Бахтин не исключает и того, что жанрами можно считать и устойчивые формы речевого общения, т. е. возможны «диалогические жанры», состоящие из последовательности высказываний, принадлежащих разным речевым субъектам; причем каждое из этих высказываний в свою очередь выстроено в том или ином жанре и ограничено «сменой речевых субъектов» [3. С. 263]. Нельзя, вместе с тем, принять допущение о том, что данные «диалогические жанры» ученый относит к т. н. «вторичным речевым жанрам», поскольку, согласно именно М. М. Бахтину, вторичные жанры образуются на основе первичных, последние же, входя в состав вторичных, утрачивают «непосредственное отношение к реальной действительности и реальным чужим высказываниям» [3. С. 252], что никоим образом невозможно в реальном диалоге.
